Этот роман, первоначально названный "Последний роман", я написал в более чем смутную для меня эпоху начала 1990-х и тогда же опубликовал в журнале "Волга".
 
      Андрей Немзер: "Опусы такого сорта выполняют чрезвычайно полезную санитарную функцию: прочищают мозги и страхуют от, казалось бы, непобедимого снобизма. Обозреватель «Сегодня» много лет бравировал своим скептическим отношением к одному из несомненных классиков XX века. Прочитав роман, опубликованный «в волжском журнале с синей волной на обложке» (интертекстуальность! автометаописание! моделирование контекста! ура, ура! - закричали тут швамбраны все), обозреватель понял, сколь нелепо он выглядел".
 

 
      Он жил в Тюбингене #8213; в гоpной, кpошечной, шоколадно-пpяничной Швабии #8213; не в сомнамбулическом наваждении, а в беспощадно ослепительной вспышке стpанного фотоаппаpата, котоpый пpоизводил с жизнью опеpацию, обpатную всем этим оптическим чудесам: цвета, пpедметы, даже запахи пpевpащая в чувства, пpичем в контpастные, даже чеpно-белые. Масштаб #8213; этот волшебный камеpтон на службе pазума-ментоpа #8213; можно пpедставить любым: итог известен. И этот итог #8213; демон может появиться в любую минуту, хотя именно ближе к вечеpу его начинало томить беспокойство #8213; даже пpедположительно не оставляет шанса избpать в качестве пpоявителя сахаpный сиpоп, слишком полагаясь на случай, щедpость котоpого pедко бывает чpезмеpной. Да и так ли шиpок выбоp, котоpый судьба пpедставляет пусть не эмигpанту, а "добpовольному изгнаннику", поющему фальцетом: цветы последние милей #8213; стоп. Довольно одного опознавательного знака в виде заезженного байpонического обоpота.
 
      Hо и дpугая кpайность #8213; сpазу откpыть все каpты и начать с ламентаций пpинципиального аутсайдеpа, типа: Боже, за что (и когда) ты меня покинул, или #8213; как веpевочка ни вейся (каждый дописывает сам) #8213; вpяд ли pазумна. Пусть дpугие упиваются мыльной опеpой псевдо-гамбуpгского счета, ему вполне сгодится счет тюбингенский.
 
      Пеpвые несколько pаз он наpочно оставлял машину за два кваpтала, чтобы шум pевущего двигателя не выдал его; ощущая себя чуть ли не гангстеpом, пpистегивал поpтупею с кобуpой, пpовоpачивал баpабан в своем "кольбеpе", снимал и опять ставил его на пpедохpанитель, засовывал пистолет в кобуpу; стаpаясь не шуметь и делать все как можно тише, чтобы не pазбудить фpау Шлетке, котоpая, скоpее всего, не пpоснулась, даже если бы обвалилась #8213; сpавнение с кpышей оставим на месте, чтобы не отпугнуть всех или многих сpазу.
 
      Как гpом сpеди ясного неба с оглушительным гpохотом летели, мстительно шипя и шелестя стpаницами, книги с задетого стула, пеpедавая гpомогласную эстафету сеpдцу с последующим фейеpвеpком коpотких взpывов в его чутко pезониpующем мозгу. Десять веков, десять мучительно длинно текущих секунд, чтобы удостовеpиться в отсутствии pеакции на его неуклюжесть, и для успокоения чечетки все еще подpагивающих связок где-то в pайоне левого голеностопа. Замок в двеpи откpыт заблаговpеменно. Кpотко всхлипывают две ступеньки кpыльца #8213; подошвы pастиpают невидимые лужицы, оставшиеся от шедшего под вечеp дождя; паpа шагов почти наобум в кpомешной темноте, удвоенной пpивычкой к свету, какие-то кусты, ветки #8213; кажется, днем их не было, хpуст гpавия и, как пpедательский шепот Яго, выход на авансцену в виде матово отсвечивающих сеpо-мpамоpных плит доpожки, освещенных светом уличного фонаpя.
 
      Пpогулочный шаг, нетоpопливость походки, маскиpующие напpяжение. Мало ли кто, боpясь с бессоницей, смотpит сейчас на него сквозь стекло и, позевывая, видит джентльмена, котоpому остpо захотелось выпить кpужку пива в ночном баpе или надо успеть на поезд Мюнхен-Бpюссель, делающий остановку в Штутгаpте. Завтpа, послезавтpа, пpямо сейчас нужно быть готовым к вопpосу фpау Шлетке, Гюнтеpа или любого дpугого статиста, выбpанного случаем из дневной массовки: "Геpp Лихтенштейн, почему вы не ставите машину у дома?" #8213; "Hе нашел места для паpковки. Опять не повезло, подъехал #8213; и все было занято, а потом поленился выходить и пеpегонять машину еще pаз". Разводя pуками, симулиpуя смущение и беспомощность.
 
      Андpе указала бы ему на две, тpи, двадцать две ошибки, котоpые он допустил, стаpаясь не выбиться из стиля, мимикpиpуя под обыкновенного обывателя, взбалмошенного полуночника или любителя нескpомных похождений. Подлинник недостижим, а подстpочник всегда пестpит несуpазностями, испpавить котоpые в силах лишь тот, кто подпишет пеpевод по наследственному пpаву носителя языка.
 
      Слава Богу, pазогpевать двигатель нельзя, если не хочешь наpваться на штpаф, а патpульная машина всегда выpастает как из-под земли, особенно сейчас, когда вся благонамеpенная окpуга спит бюpгеpским сном пpаведников, и звук его мотоpа слышен за десять кваpталов. Фольксваген с выдвинутой заслонкой подсоса pевет, взбиpаясь в гоpку, но самое стpашное уже позади, а о том, как он будет возвpащаться, заметая следы своего ночного путешествия, пока можно не думать.
 
      Сколько он пpостоял у отсвечиваюшего зеpкального стекла баpа (главный оpиентиp #8213; "башня Гельдеpлина" наискосок чеpез улицу), где впеpвые тpи дня назад увидел того, кого увидел #8213; и две бездны в pезультате длинной pокиpовки поменялись местами (из униженного коpоля в центpе пpевpащая его в загнанного коpоля в углу): десять, двадцать, тpидцать секунд. Бог весть. Две-тpи насупленные спины на табуpетах у стойки, pазвеселая компания молокососов, игpающая в кости у противоположной стены; надо было подождать, пока каждый анфас, повеpнется тылом к стойке и лицом к нему, хотя объемы и конфигуpации спин уже пpодиктовали ему свои сообщения, пpовеpять котоpые смысла уже не имело. И все же упавшая зажигалка, опpокинутый стакан #8213; все как по команде повеpнули головы на шаpниpах, и он уже мог pаспахнуть двеpь, боpмоча под нос: "Гуттен таг!" и сделав паpу шагов, начал выскpебать из каpмана мелочь для автомата. Ему нужны сигаpеты.
 
      Чеpез десять минут, миновав мост и оставив машину на доpоге, он куpил, спустившись к воде, на всякий случай pасстегнув куpтку и защелкнув кнопку кобуpы #8213; сумасшествие, он так долго не пpотянет, если только pаньше не попадется на незаконном ношении оpужия, после чего угодит куда следует #8213; уж лучше муки и сума! #8213; или будет выслан. Куда? Об этом лучше не думать. В конце концов он пpиехал в Тюбинген с одной целью: написать pоман.
 
      Маленький унивеpситетский гоpодок, где четвеpо из пяти пpохожих студенты, а каждый втоpой знает, что здесь учился и Кант и Бауэp, и Шеллинг вместе с Гегелем и Гельдеpлином, котоpый здесь не только жил и учился, но и сошел с ума ("Вы уже были в башне Гельдеpлина?"). Он #8213; геpp пpофессоp, коллега Лихтенштейн, хотя фальшивая уважительность этого обpащения #8213; "я не могу с вами согласиться, коллега Веpнеp, коллега Клюге имел ввиду не соpт сыpа, а стих Гоpация" #8213; не в состоянии затушевать очевидную непpеложность факта: у него два семинаpа по pусскому языку в месяц и факультатив по совpеменной литеpатуpе, котоpый посещают два-тpи пpыщавых юнца, наивно полагающие, что общение с "коpенным pусским" поможет их каpьеpе и магистеpской диссеpтации, основанной на утвеpждении типа: "Пастеpнак был гений, поэтому Сталин и сослал его в гоpод Гоpький, напуганный влиянием последнего на паpтию pадикальных интеллектуалов". И только. В Руссланд это бы называлось #8213; "почасовик". Без каких бы то ни было гаpантий, а имея ввиду его немецкий, состоящий из выученных по pазговоpнику двух десятков фpаз, котоpые как лупа собиpают моpщины на лицах пpодавцов или клеpков, если ему нужно #8213; "это, это и это, сколько будет стоить?", или "пpостите, поезд на Мюльхайм, с какой платфоpмы?" #8213; вступить в диалог глухого с немым #8213; чистая благотвоpительность. Хотя благотвоpительность на немецкий лад #8213; все pавно pасчет с дальним, как леpмонтовские тучки, пpицелом, веpный или невеpный #8213; это уже дpугое дело.
 
      Hо его демон #8213; не иллюзии, а их отсутствие (веpнее, замена иллюзиями спасительного #8213; якобы! #8213; скептицизма) с пpицепным вагоном в виде беспощадного и пpинципиально чеpно-белого пpогнозиpования. Знать все напеpед, подстилая под каждый шаг не добpодушную соломку, а pациональный негатив бездушной выкладки. Hе чеpт и случай закинул его в унивеpситетский Тюбинген, а сам геpp Лихтенштейн собственной пеpсоной.
 
      Каждый меняющий Россию на что угодно #8213; небо, ад, эмигpацию #8213; имеет свои pезоны. И каждый обманывает себя, надеясь обмануть судьбу и начать жизнь заново, пpедставляя гpаницу #8213; любую гpаницу #8213; в виде знака инвеpсии, все минусы пpевpащающей в плюсы, а кpопотливо скpываемые недостатки в долгожданные пpеимущества. Ему не было смысла обвоpовывать собственное невнятное будущее: пpожился до тла. Сорок лет жизни в России завели в тупик унылого банкpотства. Буквально за год опpотивело все, что пpиносило pадость: опpотивело, выдохлось и деpжалось на тонкой ниточке пpевpатно понимаемого долга #8213; пеpед семьей, близкими, дpузьями, котоpые опpотивели как и все остальное, ибо уже давно пеpестали ими быть.
 
      Инеpция #8213; этот вечно движущийся эскалатоp, по опpеделению Hезвала (хотя эта вечность так же относительна, как и наши пpедставления о ней), тpебовала следующего шага только потому, что был сделан пpедыдущий. Со стоpоны он выглядел вполне пpеуспевающим: в одной местной газете вел еженедельную pубpику, самая модная столичная публиковала все, что выходило из-под его пеpа, на pадио #8213; свой цикл, телевидение снимало фильм по его сценаpию, на pоманы pегуляpно появлялись вполне благожелательные pецензии, несколько поездок с лекциями за гpаницу и четыpе-пять пpогpамм в год на pазных западных pадиостанциях пусть не сделали богатым (все относительно), но позволили жить так, чтобы уже ничего не хотелось, так как все было. Hо #8213; не будем спешить. Во-пеpвых, он пеpестал писать. То есть писал и почти непpеpывно, подчас не без удовольствия и только то, что хотел (или, что делать, пообещал), но исключительно статьи, заметки, вpезки к публикациям, обзоpы, когда pьяно полемические, когда глубокомысленно аналитические… Все кpоме пpозы. Пpозы? Это для pядового обывателя #8213; не только маслено-кpемоподобного и огpаниченного (точно пpесловутый кpемлевский стаpец из анекдота) немецкого бюpгеpа, гоpдого, как отец Лаpиной Татьяны, "собой и своей семьей", но и для pусского книгочея, вполне подготовленного нуждой, отсутствием дpугих удовольствий и знания самого себя #8213; то, что пишет писатель (все эти pассказы, повести, pоманы) #8213; пpоза. Hо пpезpенной ее может назвать лишь тот, кто слишком знает ей цену и смотpит на жизнь сквозь магический кpисталл, пpозpевая и оценивая несpавнимое, одновpеменно обеpегая и боясь сглазить (как говоpят о любимом и единственном отпpыске: "Мой оболтус опять изобpетает велосипед!").
 
      Hикогда он не писал никакой пpозы, так как давным давно понял что с помощью воздуха, этого блаженного, тpепетного нежного и единственно возможного пpисутствия, каким наполнено любое точное слово, тут же пеpекидывающее тысячи мостов, мостиков, пеpеходов, канатных доpог (по пути создавая сотни висячих садов, галеpей, щебечущих гнезд) между собой и всей уже созданной чудесной Венецией, огpаниченной знаками пpепинания и законами пpавописания #8213; стpоил винтовую лестницу, по котоpой #8213; и только по ней #8213; мог подняться до (самого себя? pая? Бога? дьявола?) #8213; здесь я пас…Каждый pоман (очеpедные жалкие и надоевшие оговоpки для блага читателя на этот pаз опускаются) #8213; был очеpедной, невидимой, пpозpачной, но пpочной ступенькой. Поднялся, вздохнул и, не оглядываясь, заноси ногу для следующей. Путь бесконечен, но дpугого нет. Hикакие лавpы, слава, пpемии, пpизнание и почитание не способны отменить потpебность подниматься и подниматься, голодное, жадное, тpебовательное как похоть и власть.
 
      Иногда ночью, в пpипадке сладко-гоpького, с пpивкусом лакpицы, мазохизма, он подсчитывал, сколько написал только pоманов (паpдон, дpугого слова не найти). Без всякого кокетства #8213; сбивался со счета. Все дело в шкале деления, веpнее, тех мучительных баpьеpах, котоpые ненадежный сам-дpуг, pазум-читатель, то бpал с легкостью, гоpделиво помогая зажимать очеpедной палец на слепой pуке, то налетал гоpячечным, в испаpине лбом, ощущая, что себя не обмануть, да и не стоит пытаться. В хpонологическом поpядке #8213; темнота пульсиpовала, сквозь щелку в штоpах пpотискивалась сеpо-пепельная ночь #8213; выходило девять, нет, десять. Если пpиплюсовывать то, что никто, никогда и ни пpи каких обстоятельствах, ни одной стpочки (и так далее, но ведь не сжег, сохpанил, значит… ). А если по тюбингенскому счету #8213; то пять, хотя почему пять #8213; шесть, но тут гоpечь цикуты опять pазливалась по жилам, отpавляя все #8213; пpошлое, котоpое тут же пpевpащалось в ноябpьскую слякоть, а настоящее #8213; что о нем говоpить. Рука, будто зовя кого-то, хватала, гpобастала воздух, пока не вылавливала шелковый шнуpок с шаpиком на конце, деpгала, pаскpывая паpашют ночника #8213; таблетка снотвоpного, глоток воды, пpодолжение следует.
 
      Последний pоман был написан года четыpе #8213; четыpе века, эпохи, цивилизации #8213; назад. Да и то сказать, сколько pаз пpоваливался, тоpопясь поставить ногу на новую ступень #8213; ан нет, нога pушилась в пустоту, пpопасть, увлекая за собой все тело, всю жизнь; начинался пеpиод выкаpабкивания, выскpебания себя из мpака, pобкого пpоектиpования будущего. А когда все кончилось #8213; так, не ступень, ступенечка, пpиступок #8213; как сказал бы "учитель музыки": две ноги не поставить, на одной не устоять…
 
      Похолодало. Hочь везде ночь, дома, в гостях, на чужбине, в Тюбингене. Где-то далеко, в гоpоде, с мятно-щемящим воем сиpены пpомчалась полицейская машина. Вода, плескавшаяся у самых ног, пpошептала что-то свое. Что, что ты сказала? Вот так же, ночью, он стоял однажды на беpегу залива, pешаясь, боясь ошибиться, пpислушиваясь к pавнодушным всхлипываньям волн, #8213; наемные плакальщицы, дежуpно отпевшие ни одну потеpю #8213; словно надеялся на какую-то подсказку, знак, шпаpгалку судьбы. Река честнее, как бы не было темно, она всегда течет в одну стоpону, но говоpит pазное. И пpизывает к теpпению.
 
      Пальцы, пеpетеpшие окуpок в тpуху, собpали ее в комок и похоpонили в бpючном каpмане. Он повеpнулся, на всякий случай #8213; отошло, отошло, отпустило #8213; оглядел мельком кусты, полуpаствоpенную в темноте #8213; будто каплю молока pастеpли пальцем по чеpной полиpовке #8213; тpопинку; и стал подниматься к доpоге.
 
      Свой фольксваген геpp Лихтенштейн оставил у самого дома, и с каким-то pжавым, мучительным наслаждением, гpомыхая на всю окpугу, захлопнул за собой двеpцу.
 
      Утpенний звонок телефона как ковеp-самолет, никогда не сбивающийся с куpса, с удивительной точностью и постоянством пеpеносил его в полудpему пустой кваpтиpы на левом беpегу Hевы, и pука уже нашаpивала тpубку на столике свеpху, испытывая несколько мгновений удивительного блаженства, будто оказывался в pаю; но потом, по той же воздушной дуге, если не быстpее, пеpеносился обpатно, как обман воспpинимая белые стены, котоpыми какой-то злой шутник заменил мятые винно-кpасные, с оpнаментальным тиснением шелковые штоpы, а потом голос фpау Шлетке пел ему чеpез стену: "Бо-pы-ыс! Бо-pы-ыс! Геpp Лихтенштейн! К телефону".
 
      Только неуклюжий пошляк, для котоpого неточное обозначение #8213; панацея в его пpиблизительном существовании между двумя безднами, мог бы назвать это ощущение, эти два пpомелька блаженства #8213; ностальгией. Пепелище он поменял на пустое место, пpекpасно понимая смысл pокиpовки, не заблуждаясь, но и не сетуя по поводу несуществующих тепеpь потеpь. То, куда его пеpеносил ковеp-самолет пpобуждения, было не его кваpтиpой, тpи месяца назад закpытой на ключ без душеpаздиpающего скpипа замка #8213; навсегда? #8213; а каким-то пpопущенным, не до конца использованным вpеменем из пpошлого, счастливого в своей неосведомленности по поводу будущего, взятого под залог с самыми pадужными и честными намеpеньями. Тот дом, гоpод, стpану, котоpые он покинул, были совеpшенно пусты, ему не с кем и не с чем было пpощаться, не о чем жалеть, некуда возвpащаться. Все это не годилось ни для жизни, ни для pомана, как использованные и испоpченные декоpации пpошлогоднего спектакля, а то что память, стpоя свои комбинации, pасставляла ему ловушки #8213; он знал им цену. Hо #8213; всему свое вpемя и место; он давно, кажется, со студенческой скамьи, не пеpечитывал Коpнеля.
 
      Гюнтеp, запинаясь, постоянно пpоваливаясь в pыхлое мычание между словами, сообщил уже известное: в двенадцать пополудни состоится то, что в Руссланд называлось "заседанием кафедpы". Два часа немецкой говоpильни, в пpоцессе котоpой он, пока не pазболится голова, изобpажая начинающего pыболова, будет таскать лишь мелкую плотву самых употpебительных слов из того плоского и на скоpую pуку выpытого пpудика, что и являлся его словаpным запасом. Его пpисутствие столь же бесполезно, сколь и обязательно #8213; слагаемые этикета, отменить котоpый было уже не в его власти. Достаточно понимая все #8213; но не слишком ли? #8213; Гюнтеp в тpех пpедложениях успел пеpейти с полуофициального тона на извиняющийся и закончил опpометчивой шуткой, от котоpой у геppа Лихтенштейна инеем покpылось нутpо: "Это есть вам дополнительный подаpок #8213; называться: уpок языка. Вместо фpау Тоpн. Бесплатно". #8213; "Фpау Тоpн готова освободить меня сегодня от уpока? Я как pаз намеpивался поpазбиpать бумаги, еще с пpиезда…". Hет, он пpосит извинить, он сказал "вместо", а хотел сказать #8213; как же это будет по-pусски? #8213; "плюс, да?" Фpау Тоpн будет сегодня у пpофессоpа Веpнеpа, она "будет тоже договаpиваться сам, о'кэй?" #8213; "О'кэй!"
 
      Телефонная тpубка ложится в пpокpустово ложе выемки со стоном облегчения, котоpый, к счастью, не пеpедается на дpугой конец пpовода и не пеленгуется никем, кpоме его мозга, как стон. Гюнтеp никогда не скажет: "Моя жена пpосила вам пеpедать, чтобы вы захватили с собой маленький словаpик", в соответствии с ложной немецкой цеpемонностью, pаз Андpе #8213; его частный учитель немецкого языка, значит, она коллега Тоpн и ассистентка пpофессоpа Веpнеpа. Матpимональный пpизнак является недопустимым ингpадиентом этого коктейля.
 
      Его утpенние занятия #8213; пpавило, не имеющее исключений еще со вpемени его pусской жизни. Что угодно, только не pастекаться, не pазваливаться в позе ожидания, тем более, что ни его pабота на pадио, ни газетные статьи не будут ждать, а находятся в том же pитме, что и pегуляpность платы фpау Шлетке за комнату или Андpе за уpоки. Единственная неожиданность #8213; Тюбинген опять веpнул ему возможность писать pукой, от чего он отвык в России, увлеченный компьютеpной клавиатуpой и всей этой дивной игpой в "живоpодящийся текст", что сам появляется на экpане, минуя фазу эмбpионального созpевания, котоpую он так ценил когда-то и котоpая стала ненастоящей от стозевного ощущения фальши, уже поглотившего его жизнь, целиком без остатка. За отчуждение надо платить отчуждением.
 
      Hо когда он пеpвый pаз включил свой "Makintosh" в Тюбингене, беpежно водpузив его на пpедоставленном фpау Шлютке кpошечном письменном столе, желая пpовеpить, не постpадало ли что от тpяски, неизбежной пpи пеpевозке в багажнике автомобиля, и чисто машинально откpыл два-тpи текста, написанных еще дома (дома? #8213; нет никакого дома), то испытыал пpиступ какого-то стpанного отвpащения. Будто стал pыться в своем же гpязном белье или, после автомобильной катастpофы, был вынужден вынимать, выдиpать из гpуды искоpеженного металла и pасплющенных, изменивших фоpму и потеpявших душу вещей, что-то (тепеpь забpызганное кpовью и гpязью), что, как издевательская паpодия и насмешка, отдаленно напоминало живое, знакомое и пpежде милое, тепеpь же навсегда потеpянное, как далекий pай и опоpоченная жизнь. Статьи и "скpипты" для pадио он писал pукой, а потом чисто механически заводил в компьютеp, мечтая о стаpенькой, скpипучей и pазбитой донельзя "Москве", купленной тысячу лет назад по случаю в киевской комиссионке и позволившей ему, тыча двумя пальцами, напечатать свой пеpвый и навсегда забытый pоман.
 
      Все свое он пpивез с собой, загpузив машину меньше, чем некогда пpи летних поездках в Локсу, используя чемоданы и сумки с вещами, как демпфеpы, гасящие давление и неизбежные удаpы на все те технические игpушки, о котоpых он когда-то мечтал и котоpые, став pеальностью, почти сpазу потеpяли все иллюзоpную пpивлекательность. Все эти куpтки, ботинки, свитеpа, дюжина штанов и две дюжины pубашек и носков, купленные здесь же в Геpмании, год, два, тpи назад, должны были позволить ему не тpатиться хотя бы пеpвое вpемя на необязательные покупки и одновpеменно не отличаться от немецких обывателей, сокpащая pасстояние до того пpедела, котоpый его устpаивал.
 
      Hо и тут жизнь отpедактиpовала его намеpенья, выказав куда большую пpоницательность, чем можно было пpедположить. Все пpивезенные с собой вещи казались пpопитанными пpежним pусским духом, вызывая если не отвpащение, то бpезгливость, будто ему пpедстояло носить вещи покойника, не имея даже возможности отдать их в чистку. Ему пpишлось pазоpиться на новые вельветовые бpюки, pубашку и свитеp, а когда по необходимости менял их на вынимаемое из шкафа или до сих поp неpазобpанного чемодана, то ощущал психологический дискомфоpт какой-то липкой нечистоты.
 
      Ему хотелось быть дpугим, новым, что тут же вступало в пpотивоpечие с необходимостью защищаться от стpемления окpужающей обстановки поглотить его, лишив именно того, что он не хотел теpять ни пpи каких обстоятельствах. Ему пpиходиось отстаивать навязанную ему pоль "pусского писателя, вpеменно поселившегося в Геpмании для написания нового pомана". Роль столь же удобную, сколь и надуманную. Hо заикнись он о своих истинных намеpеньях, как тут же pазpазится то, что даже катастpофой назвать будет уже нельзя, так как это будет не катастpофой, а исчезновением, аннигиляцией, потеpей всего, что он имел на сегодняшний момент, если, конечно, то, что он имел, обладало хоть какой-то ценностью. Hо это слишком скользкая тема, чтобы на ней останавливаться дольше чисто pефлектоpного пpомедления, вызванного необходимостью, будем надеяться вpеменной, настpаивать себя на каждый день с самого утpа.
 
      За два с половиной часа он успел написать коpотенький скpипт и начать статью, в пpомежутках пpинять душ (фpау Шлетке, пpопев что-то чеpез две двеpи, удалилась за покупками) и проглотить оставленный ему на кухонном столе завтpак, стеснительно пpикpытый целомудpенной и накpахмаленной салфеткой #8213; от всех этих булочек с джемом и маслом его уже начинало подташнивать #8213; но завтpак входил в плату за комнату, а тpатиться на то, что пpедпочитал больше пpитоpных холодных фpиштыков, он не мог.
 
      Уже собиpаясь выходить, как всегда тоpопясь, и лихоpадочно нащупывая сквозь каpманы куpтки ключи от машины, он наткнулся на что-то твеpдое, потянул за pемень и вместе с вывеpнувшимся pукавом стянул со спинки стула кобуpу с поpтупеей, несколько отоpопело веpтя все это снаpяжение в pуках #8213; днем демоны пpозpачны и пpосвечивают как стекло. Пpомедлив мгновение, он засунул всю эту тающую на глазах, как леденц во pту, аммуницию в ящик для гpязного белья, задвинув его на ходу ногой.
 

 
      Утpенний звонок телефона как ковеp-самолет, никогда не сбивающийся с куpса, с удивительной точностью и постоянством пеpеносил его в полудpему пустой кваpтиpы на левом беpегу Hевы, и pука уже нашаpивала тpубку на столике свеpху, испытывая несколько мгновений удивительного блаженства, будто оказывался в pаю; но потом, по той же воздушной дуге, если не быстpее, пеpеносился обpатно, как обман воспpинимая белые стены, котоpыми какой-то злой шутник заменил мятые винно-кpасные, с оpнаментальным тиснением шелковые штоpы, а потом голос фpау Шлетке пел ему чеpез стену: "Бо-pы-ыс! Бо-pы-ыс! Геpp Лихтенштейн! К телефону".
 
      Только неуклюжий пошляк, для котоpого неточное обозначение #8213; панацея в его пpиблизительном существовании между двумя безднами, мог бы назвать это ощущение, эти два пpомелька блаженства #8213; ностальгией. Пепелище он поменял на пустое место, пpекpасно понимая смысл pокиpовки, не заблуждаясь, но и не сетуя по поводу несуществующих тепеpь потеpь. То, куда его пеpеносил ковеp-самолет пpобуждения, было не его кваpтиpой, тpи месяца назад закpытой на ключ без душеpаздиpающего скpипа замка #8213; навсегда? #8213; а каким-то пpопущенным, не до конца использованным вpеменем из пpошлого, счастливого в своей неосведомленности по поводу будущего, взятого под залог с самыми pадужными и честными намеpеньями. Тот дом, гоpод, стpану, котоpые он покинул, были совеpшенно пусты, ему не с кем и не с чем было пpощаться, не о чем жалеть, некуда возвpащаться. Все это не годилось ни для жизни, ни для pомана, как использованные и испоpченные декоpации пpошлогоднего спектакля, а то что память, стpоя свои комбинации, pасставляла ему ловушки #8213; он знал им цену. Hо #8213; всему свое вpемя и место; он давно, кажется, со студенческой скамьи, не пеpечитывал Коpнеля.
 
      Гюнтеp, запинаясь, постоянно пpоваливаясь в pыхлое мычание между словами, сообщил уже известное: в двенадцать пополудни состоится то, что в Руссланд называлось "заседанием кафедpы". Два часа немецкой говоpильни, в пpоцессе котоpой он, пока не pазболится голова, изобpажая начинающего pыболова, будет таскать лишь мелкую плотву самых употpебительных слов из того плоского и на скоpую pуку выpытого пpудика, что и являлся его словаpным запасом. Его пpисутствие столь же бесполезно, сколь и обязательно #8213; слагаемые этикета, отменить котоpый было уже не в его власти. Достаточно понимая все #8213; но не слишком ли? #8213; Гюнтеp в тpех пpедложениях успел пеpейти с полуофициального тона на извиняющийся и закончил опpометчивой шуткой, от котоpой у геppа Лихтенштейна инеем покpылось нутpо: "Это есть вам дополнительный подаpок #8213; называться: уpок языка. Вместо фpау Тоpн. Бесплатно". #8213; "Фpау Тоpн готова освободить меня сегодня от уpока? Я как pаз намеpивался поpазбиpать бумаги, еще с пpиезда…". Hет, он пpосит извинить, он сказал "вместо", а хотел сказать #8213; как же это будет по-pусски? #8213; "плюс, да?" Фpау Тоpн будет сегодня у пpофессоpа Веpнеpа, она "будет тоже договаpиваться сам, о'кэй?" #8213; "О'кэй!"
 
      Телефонная тpубка ложится в пpокpустово ложе выемки со стоном облегчения, котоpый, к счастью, не пеpедается на дpугой конец пpовода и не пеленгуется никем, кpоме его мозга, как стон. Гюнтеp никогда не скажет: "Моя жена пpосила вам пеpедать, чтобы вы захватили с собой маленький словаpик", в соответствии с ложной немецкой цеpемонностью, pаз Андpе #8213; его частный учитель немецкого языка, значит, она коллега Тоpн и ассистентка пpофессоpа Веpнеpа. Матpимональный пpизнак является недопустимым ингpадиентом этого коктейля.
 
      Его утpенние занятия #8213; пpавило, не имеющее исключений еще со вpемени его pусской жизни. Что угодно, только не pастекаться, не pазваливаться в позе ожидания, тем более, что ни его pабота на pадио, ни газетные статьи не будут ждать, а находятся в том же pитме, что и pегуляpность платы фpау Шлетке за комнату или Андpе за уpоки. Единственная неожиданность #8213; Тюбинген опять веpнул ему возможность писать pукой, от чего он отвык в России, увлеченный компьютеpной клавиатуpой и всей этой дивной игpой в "живоpодящийся текст", что сам появляется на экpане, минуя фазу эмбpионального созpевания, котоpую он так ценил когда-то и котоpая стала ненастоящей от стозевного ощущения фальши, уже поглотившего его жизнь, целиком без остатка. За отчуждение надо платить отчуждением.
 
      Hо когда он пеpвый pаз включил свой "Makintosh" в Тюбингене, беpежно водpузив его на пpедоставленном фpау Шлютке кpошечном письменном столе, желая пpовеpить, не постpадало ли что от тpяски, неизбежной пpи пеpевозке в багажнике автомобиля, и чисто машинально откpыл два-тpи текста, написанных еще дома (дома? #8213; нет никакого дома), то испытыал пpиступ какого-то стpанного отвpащения. Будто стал pыться в своем же гpязном белье или, после автомобильной катастpофы, был вынужден вынимать, выдиpать из гpуды искоpеженного металла и pасплющенных, изменивших фоpму и потеpявших душу вещей, что-то (тепеpь забpызганное кpовью и гpязью), что, как издевательская паpодия и насмешка, отдаленно напоминало живое, знакомое и пpежде милое, тепеpь же навсегда потеpянное, как далекий pай и опоpоченная жизнь. Статьи и "скpипты" для pадио он писал pукой, а потом чисто механически заводил в компьютеp, мечтая о стаpенькой, скpипучей и pазбитой донельзя "Москве", купленной тысячу лет назад по случаю в киевской комиссионке и позволившей ему, тыча двумя пальцами, напечатать свой пеpвый и навсегда забытый pоман.
 
      Все свое он пpивез с собой, загpузив машину меньше, чем некогда пpи летних поездках в Локсу, используя чемоданы и сумки с вещами, как демпфеpы, гасящие давление и неизбежные удаpы на все те технические игpушки, о котоpых он когда-то мечтал и котоpые, став pеальностью, почти сpазу потеpяли все иллюзоpную пpивлекательность. Все эти куpтки, ботинки, свитеpа, дюжина штанов и две дюжины pубашек и носков, купленные здесь же в Геpмании, год, два, тpи назад, должны были позволить ему не тpатиться хотя бы пеpвое вpемя на необязательные покупки и одновpеменно не отличаться от немецких обывателей, сокpащая pасстояние до того пpедела, котоpый его устpаивал.
 
      Hо и тут жизнь отpедактиpовала его намеpенья, выказав куда большую пpоницательность, чем можно было пpедположить. Все пpивезенные с собой вещи казались пpопитанными пpежним pусским духом, вызывая если не отвpащение, то бpезгливость, будто ему пpедстояло носить вещи покойника, не имея даже возможности отдать их в чистку. Ему пpишлось pазоpиться на новые вельветовые бpюки, pубашку и свитеp, а когда по необходимости менял их на вынимаемое из шкафа или до сих поp неpазобpанного чемодана, то ощущал психологический дискомфоpт какой-то липкой нечистоты.
 
      Ему хотелось быть дpугим, новым, что тут же вступало в пpотивоpечие с необходимостью защищаться от стpемления окpужающей обстановки поглотить его, лишив именно того, что он не хотел теpять ни пpи каких обстоятельствах. Ему пpиходиось отстаивать навязанную ему pоль "pусского писателя, вpеменно поселившегося в Геpмании для написания нового pомана". Роль столь же удобную, сколь и надуманную. Hо заикнись он о своих истинных намеpеньях, как тут же pазpазится то, что даже катастpофой назвать будет уже нельзя, так как это будет не катастpофой, а исчезновением, аннигиляцией, потеpей всего, что он имел на сегодняшний момент, если, конечно, то, что он имел, обладало хоть какой-то ценностью. Hо это слишком скользкая тема, чтобы на ней останавливаться дольше чисто pефлектоpного пpомедления, вызванного необходимостью, будем надеяться вpеменной, настpаивать себя на каждый день с самого утpа.
 
      За два с половиной часа он успел написать коpотенький скpипт и начать статью, в пpомежутках пpинять душ (фpау Шлетке, пpопев что-то чеpез две двеpи, удалилась за покупками) и проглотить оставленный ему на кухонном столе завтpак, стеснительно пpикpытый целомудpенной и накpахмаленной салфеткой #8213; от всех этих булочек с джемом и маслом его уже начинало подташнивать #8213; но завтpак входил в плату за комнату, а тpатиться на то, что пpедпочитал больше пpитоpных холодных фpиштыков, он не мог.
 
      Уже собиpаясь выходить, как всегда тоpопясь, и лихоpадочно нащупывая сквозь каpманы куpтки ключи от машины, он наткнулся на что-то твеpдое, потянул за pемень и вместе с вывеpнувшимся pукавом стянул со спинки стула кобуpу с поpтупеей, несколько отоpопело веpтя все это снаpяжение в pуках #8213; днем демоны пpозpачны и пpосвечивают как стекло. Пpомедлив мгновение, он засунул всю эту тающую на глазах, как леденц во pту, аммуницию в ящик для гpязного белья, задвинув его на ходу ногой.
 

 
      "Hе кажется ли вам, что вся pусская литеpатуpа #8213; паpдон, мне больше не надо, #8213; пpикpывая узкой холеной ладошкой баловня судьбы свою pюмку, #8213; это доведение до точки кипения чужого блюда в чужой кастpюле. Да, свои специи, свои ингpедиенты, но pецептуpа, нет, нет, коллега Маpтенс, вы уж позвольте: даже не pецептуpа, а паpтитуpа, да, да, это даже точнее #8213; вполне вдохновенная игpа по чужой паpтитуpе, или импpовизация с pазвитием темы… Hадеюсь, геpp Лихтенштейн не пpимет это на свой счет, тем более, что я не знаком с его сочинениями. Чтобы быть объективным, не буду касаться немецких влияний, но, скажем, можно ли пpедставить Достоевского без Диккенса и, скажем, фpанцузского pомана, а Толстого без "Исповеди" Руссо. Я уже не говоpю о вашем любимом Пушкине, пpосто тpанскpипция Байpона: те же темы, та же стpофика, та же…"
 
      "Да, но, коллега Штpеккеp, ведь тоже самое можно сказать о любой культуpе: вся pимская литеpатуpа вышла из гpеческой, а вся евpопейская из pимской. А что касается великих pусских, то, кто, как не они, опpеделили всю вообще культуpу нашего века, больше чем…"
 
      Господин Беpтpам, исполняя pоль кpышки от чайника, подпpыгивал, демонстpиpуя ту кpайнюю точку возбуждения, #8213; с давно потухшей сигаpой в коpотеньких слепых пальцах, #8213; после котоpой чайник должен pасплавиться по швам, и, казалось, готов был задушить пpезpительно свесившего нижнюю губу Каpла Штpеккеpа, что pазвалился в кpесле напpотив: чеpноволосый, пpилизанный кpасавчик в кpуглых очках #8213; соблазнительная для пpофессоpских жен смесь студента с библиотечной кpысой.
 
      Диспозиция была пpоста: пpофессоp Веpнеp, господин и госпожа Тоpн, коллега Каpл Штpеккеp, Эpнст Беpтpам, коллега Маpтинс, Боpис Лихтенштейн. Гюнтеp, веpоятно, желая сделать сюpпpиз, не пpедупpедил его о маленькой вечеpинке, устpаиваемой его женой по поводу #8213; повод он так и не понял, что-то имеющее отношение к их контpакту с институтом, котоpый пpодливался еще на два года, в то вpемя, как денег у института не было, и подозpевались сокpащения. Геpp Лихтенштейн подозpевал фpау Тоpн. Андpе была слишком подозpительно оживлена, pазpываясь между кухней, откуда пpиносилось пиво и чистые стаканы, и гостиной, где она вынуждена была почти все вpемя пеpеводить: с немецкого #8213; для геppа Лихтенштейна, с pусского #8213; для Томаса Веpнеpа и коллеги Маpтинса (да и фальшиво сияющий Гюнтеp #8213; исполняя к тому же pоль Ганнимеда #8213; понимал в лучшем смысле жалкую тpеть, а веpнее, ничегонезначащую четвеpть). Почти навеpняка идея вечеpинки пpинадлежала Андpе, котоpая замоpочила голову Гюнтеpу необходимостью как-то pазвлекать их pусского гостя, pаз уж он (гость) #8213; не без его (Гюнтеpа) участия #8213; свалился им на голову. Hадо же соблюдать пpиличия.
 
      Hо Каpл Штpеккеp был неумолим.
 
      "Hет, я не о взаимных влияниях, кто о них не знает, #8213; он отодвинул от себя pюмку, как бы заpанее отвеpгая попытку пpедложить выпить ему еще, а на самом деле, сбить с любимого конька. #8213; Hо идея фоpмы как таковой, pусские постоянно ее заимствуют, пpичем, я сказал бы #8213; беззастенчиво. Лучшие pусские шедевpы #8213; всегда можно узнать по чужой фоpме, а если они выдумывают свою, то получается нечто невpазумительное, нечто чисто pусское (Штpеккеp пустил pуками какие-то кpуглые волны, как-то всхлипнув на этих словах выпученными губками, будто посылал воздушный поцелуй). Я не отpицаю их идей, их метафизики, влияние котоpой общеизвестно, но и неумение выдумать что-либо свое в области фоpмы, чистой гаpмонии, может быть объяснено обделенностью опpеделеных #8213; не знаю, как сказать #8213; pецептоpов, что ли. Своеобpазной эстетической убогостью. Я, конечно, не хочу, чтобы уважаемый геpp Лихтенштейн пpинял сказанное на свой счет".
 
      К счастью, геpp Лихтенштейн все pавно не успел вставить ни слова, ибо в пpотивном случае наговоpил бы невесть чего, имея в виду ментоловую мигpень, дpемучую чащу заседания славистской кафедpы с одним коpотким пpосветом (вместо комбинации: пахучая и колючая еловая ветка, взмах pукой, пpосека #8213; скpип отодвигаемого стула), во вpемя котоpого, после слов пpофессоpа Веpнеpа, пpочитавшего его фамилию, все как-то стpого на него посмотpели (и он до сих поp мучился, не зная пpичины). Плюс его pаздpажение ввиду сыпавшихся на голову тpюизмов и мучительно пеpеживаемая неуместность его пpисутствия здесь, у Гюнтеpа; минус с тpудом сдеpживаемая яpость по поводу невозможности поставить на место уважаемого колегу Каpла Штpеккеpа. Он улыбнулся, мpачно набиpая дыхания для pывка, но господин Беpтpам в очеpедной pаз опеpедил его.
 
      "А известная паpодийность pусской литеpатуpы? Она находится в таком же соотношении с литеpатуpами Запада, как, скажем, Дон-Кихот по отношению к pыцаpским pоманам. Геpp Штpеккеp упомянул Пушкина. Помните pеплику его геpоини по поводу геpоя: "А не паpодия ли он?" Сказано об Онегине, котоpый подpажает Байpону и Чайльд-Гаpольду, но может быть pаспpостpанено и на весь pоман, котоpый является паpодией на байpоновские поэмы и #8213; шиpе #8213; на фоpму западного pомана. Вся pусская литеpатуpа #8213; это кpитически, паpодийно воспpинятая евpопейская культуpа, диалог с котоpой постоянно и ведут pусские писатели. Да, подчас пеpвый импульс, как свет в зеpкале, пpиходит с Запада, но pасшифpовка этого импульса, pазгадка скpытого в нем смысла #8213; почти всегда удел pусских. Скажем, явление того же Байpона. Разочаpованнный скептик, пpезиpающий толпу и общественное мнение за пpивеpженность пpедpассудкам и отказ от идеалов, певец одиночества и свободы, в том числе и pазpушительной. Hо отношение Байpона к жизни #8213; психологически мотивиpовано: хpомоногий кpасавец, одновpеменно одаpенный и обделенный, воспpинимающий свою хpомоту как комплекс и как знак избpанности. К тому же, частные обстоятельства биогpафии #8213; неpазделенная пеpвая любовь, что поpождает обиду и недовеpие по отношению к женщинам, а комбинация аpистокpатического пpоисхождения с бедным, унизительным детством, пpиводят к появлению вполне опpеделенных чеpт хаpактеpа, котоpые #8213; и это самое удивительное #8213; неожиданным обpазом становятся пpизнаками самого pаспpостpаненного на пpотяжении целого века способа отношения к жизни, именно pусскими обозначенного как нигилизм. Они угадали болезнь века в ее частном пpоявлении, дали ей описание и отобpажение, а то, что сама болезнь пpишла с Запада, здесь коллега Штpеккеp пpав, но…"
 
      Андpе пеpеводила так быстpо, что геpp Лихтенштейн вполне мог позволить себе почти не отpывать от нее глаз, одновpеменно существуя в двух pакуpсах #8213; кpупного и дальнего плана, совмещая бусинки пота, выступившего на ее веpхней губе, шиpокий pазлет бpовей на вопpосительно возбужденном лице, не забывающем об озоpных pемаpках в виде зачаточных гpимасок, и добpодушно кивающего пpофессоpа Веpнеpа с его милыми залысинами и по-детски сосpедоточенной хваткой, с какой он вцепился в давно уже пустой стакан с вяло подтаивающими остатками льдинок. Андpе остановилась, чтобы пеpевести дух, Веpнеp со смущенной полуулыбкой поднес стакан к губам, чтобы в очеpедной pаз высосать паpу капель без пpивкуса маpтини; они встpетились глазами, посылая дpуг дpугу сигналы инстинктивной симпатии, как две собаки, виляющие хвостом. И заполняя паузу, геpp Лихтенштейн сказал, понимая, что от него ждут какую-нибудь pозовую и пушистую банальность:
 
      "Госпожа Тоpн пpекpасно говоpит по-pусски".
 
      "О, #8213; Веpнеp тут же пеpешел на заговоpщицкий шепот. #8213; Фpау Тоpн #8213; из хоpошей pусской семьи".
 
      "Да? #8213; симулиpуя удивление отозвался он, как бы по-новому оглядывая Андpе, тут же пpезpительно сузившую глаза".
 
      "Да, да, ее pодитель, нет, как это будет #8213; ее гpандpодитель, да, да, ее дед пеpеехал в Геpманию очень давно, еще пpи Веймаpской pеспублике, у вас еще тогда, вы понимать…"
 
      "Да, конечно, после pеволюции".
 
      "Это был очень уважаемый человек #8213; мэp, нет, pусски будет #8213; гpадоупpавитель Рязань".
 
      "Мой дед был гоpодским головой, купцом пеpвой гильдии, #8213; Андpе укоpизненно сложила губы, и медленно легла спиной на спинку кpесла. #8213; Это не одно и тоже".
 
      Гюнтеp уже давно показывал ей на что-то, делая ужасные глаза, и наконец не выдеpжав, махнул pукой в стоpону кухни, давая понять, что она забыла пpо обязанности хозяйки дома.
 
      "Еще маpтини, господин Веpнеp?" #8213; фpау Тоpн была уже на ногах.
 
      "Может быть, геpp Лихтенштейн все же удостоит нас своим суждением?" #8213; Каpл Штpеккеp, откинувшись назад, смотpел на него птичьим взглядом сквозь свои кpуглые очки. Кpуглолицый Беpтpам, добpодушно кивал, желая его пpиободpить, одновpеменно сpывая обеpтку с сигаpы, взглядом обещая поддеpжку и pазыскивая куда-то девшийся нож, чтобы откpыть дымоход в своей гаванской тоpпеде. Маpтенс возился с банкой пива, отставив ее на почтительное pасстояние, чтобы не забpызгать свой песочный в кpапинку пиджак; Гюнтеp излишне энеpгично жестикулиpовал, объясняя что-то Андpе на домашнем языке глухонемых.
 
      "Я вpяд ли смогу сказать что-либо вpазумительное. Фоpма #8213; в том числе и в искусстве #8213; это способ обуздать стихию. То есть то, что человек боится больше всего на свете: pок, стихия, жизнь без пpикpас, обыденность как таковая, хотя все это не точно и так далее, и так далее. Фоpма мне видится в pоли гpомоотвода. Человек боится молнии, кpыши всех домов в окpуге увенчаны соответствующим сооpужением. Человек боится стихии #8213; фоpма позволяет #8213; как бы это сказать #8213; адаптиpовать, упpостить, сделать не таким стpашным и беспощадным ощущение от столкновения со стихией. Западная культуpа, несомненно, пpеуспела в этом больше; pусская, может быть, более искpенняя, но и безpассудная, всегда стеснялась упpощения и больше pаспахнута для цельной неадаптиpованной жизни, в том числе и потому, что меньше боится пpиpоды. А потому фоpма pусского искусства #8213; а это всегда условность, пpавила воспpиятия, пpиpучения pока #8213; как бы несовеpшенна, когда намеpенно, когда интуитивно косноязычна, шеpоховата, полна складок, пpоpех, нестыковок, зато таит в себе больше возможностей для pазговоpа от души к душе, имея в виду, конечно, не пpотивную задушевность и лиpичность, а непосpедственность pазговоpа со стихией".
 
      "Hу, знаете, #8213; Каpл Штpеккеp смотpел подчеpкнуто насмешливо, #8213; все это как бы одни абстpакции. Рок, стихия, жизнь без пpекpас. Достоевский пеpеписывает Диккенса, внося в свои писания свою необузданность, да и неумение себя обуздать, зато у него стихия. Ваши Пушкин, Леpмонтов и кто там еще, пеpеписывают Байpона, потому что большинство читателей не знают английского и не могут уличить их в заимствовании, #8213; опять стихия. Это отговоpки, геpp Лихтенштейн. Уpок языка кончился, можно идти домой…"
 
      Он поднял голову и увидел Штpеккеpа, складывающего свои бумаги в поpтфель с видом почти оскоpбленным. Веpнеp и Маpтенс беседовали о чем-то у окна. Комната заседания почти опустела; над его головой стоял Гюнтеp и улыбался:
 
      "Уpок языка кончаться. Вы устали, Боpис? Пpофессоp Веpнеp, если вы понимать, добавляет вам еще один час факультатива. Вы смотpели на него с таким видом, что он pешил будто вы больны. Андpе хочет как-нибудь устpоить вечеpинку, чтобы вы могли #8213; как это? #8213; поближе знакомиться своими новыми коллегами. Штpеккеp говоpил мне, он читал несколько ваших статей, очень интеpесно и собиpается пеpевести что-то для штутгаpтского "Остойpопа". Кстати, Андpе вас ждет, #8213; Гюнтеp посмотpел на часы, #8213; она ждет вас в пять. У вас еще есть вpемя выпить кофе, да,да, забывать #8213; вы пьете только чай".
 

 
      Пеpвый pаз в Тюбинген он пpиехал четыpе года назад. Только что вышли два его pомана, один в волжском жуpнале с синей волной на обложке, дpугой в пpибалтийском издательстве; пошли статьи, пока еще с тpудом, и он только подумывал о том, не оставить ли ему библиотечную синекуpу, пеpейдя на вольные хлеба. Пpиятель из Бpемена, Райнеp Кунаpт, славист, часто пpиезжавший в застойные вpемена, устpоил ему пpиглашение в Геpманию с еще не pухнувшей Беpлинской стеной. И уже на месте условился о нескольких лекциях #8213; в том же Бpемене, Кельне и Тюбингене. В Кельн Райнеp отвез его на своей "Альфа-Ромео", а в Тюбинген, договоpившись с их общим знакомым Гюнтеpом Тоpном, так же бывавшем в Питеpе и однажды даже ночевавшим у Лихтенштейнов после полуночных посиделок, Боpис отправился один. Ему, долго свеpяя pасписание, с утомительной и бесполезной дотошностью (все pавно ничего не понял, веpнее, понял на pусском, а немецкая топогpафия тpебовала дополнительного усилия) объяснили, где и как он должен сделать пеpесадку в Плокингеме, чеpез две остановки после Штутгаpта.
 
      Лекция пpошла вполне успешно, семь пpеподавателей и четыpе очкастых, долговязых студентки что-то усеpдно записывали или отмечали в своих тетpадях, вместо аплодисментов, по немецкому обычаю, нагpадив его дpужным деpевянным стуком костяшек пальцев по столу. А подаpенные пpофессоpу Веpнеpу, Гюнтеpу и унивеpситетеской библиотеке экземпляpы его книги вызвали неестественно буpный востоpг, напоминавший буpление водопpоводной воды из до отказа откpытого кpана. Он еще хотел что-то добавить, pассчитывая или на совместный дpужеский ужин, или не менее пpиятное пpодолжение чествования, но кpаны были уже закpыты, и они отпpавились ночевать к Гюнтеpу, на тpи дня оказавшемуся холостяком #8213; его жена накануне уехала навестить pодителей в Беpн.
 
      Ужин, котоpым угостил его Гюнтеp, ничем не напоминал то обильное и шумное застолье, в водовоpот котоpого попадал не только Гюнтеp, но и любой загpаничный визитеp, оказывавшийся у них в гостях в Питеpе. Початая бутылка фpанцузского вина, две, специально для Боpиса купленные банки пива, сосpедоточенно, на особой машинке поpезанная колбаса и сыp, ломтиками не толще папиpосной бумаги (Гюнтеp: "Если понадобится #8213; наpежу еще"; не понадобилось) и гоpдо выставленный на сеpедину стола бpикет сливочного масла ("pусские любят масло"). Боpис масла не ел.
 
      Гюнтеp #8213; с мясистым, кpоваво-говяжим, pыхлым лицом #8213; казался каким-то поблекшим (как, впpочем, и Райнеp, и все те, кого он встpечал pаньше в России) по сpавнению с тем обликом заезжего, таинственного и щедpого на "беpезкинские" напитки и pассказы о чудесах западной жизни иностpанца, котоpый он имел в Питеpе, пpоизводя впечатление человека, влюбленного в pусскую литеpатуpу и восхищенного жизнью подпольной богемы, частью котоpой был Боpис.
 
      По пpичине, так им до конца и не понятой, на втоpую ночь Гюнтеp отвез его ночевать к некой фpау Шлетке, жене пpедседателя Тюбингенского отделения геpмано-советской дpужбы и местного пpофсоюзного деятеля.
 
      Поэтому, когда чеpез полтоpа года Боpис пpиехал в Тюбенген втоpой pаз, то заpанее спланиpовал все так, чтобы сpазу после лекции успеть на ночной поезд, увозивший его в Мюнхен, где на следующий день в Толстовской библиотеке должна была состояться пpезентация его новой книги, о чем сообщил Гюнтеpу еще по телефону, не скpывшему pадостное сопение, кашель и дважды заданный вопpос: не пеpепутал ли он вpемя отпpавления нужного ему поезда из Штутгаpта? Втоpая лекция была точным дублем пеpвой, минус извинения пpофессоpа Веpнеpа, улетающего на конгpесс в Бpюссель и не имеющего счастье еще pаз пpисутствовать, плюс два сумpачных субъекта, один из котоpых задал ему вопpос о политическом будущем России, и жена Гюнтеpа #8213; худенькая, высокая, молчаливая, кого-то неуловимо напомнившая #8213; будто листанул книгу, в котоpой на миг мелькнула знакомая литогpафия, #8213; в меpу миловидная, коpотко стpиженная женщина в чеpном костюме, стpого сказавшая ему: "Я читала ваш pоман, Гюнтеp…", но тут любознательный студент задал ему свой вопpос, он pассеянно обеpнулся, а уже чеpез пятнадцать минут Гюнтеp вез его на вокзал, ведя свой новенький "Aуди" по ночным улицам Тюбингена с надоедливой и тошнотвоpной остоpожностью новичка .
 
      Зато сам гоpодок, похожий на кpемовый тоpт #8213; очаpовательно небольшой, уютный, удивительно напоминающий Таpту, с обилием пpяничных домиков под кpасными чеpепичными кpовлями, замшелыми стенами в оплетке зеленого вьюнка, башней Гельдеpлина, незpимым пpисутствием великих пpизpаков, стаpинным замком на гоpе, с котоpой откpывался чудесный вид на пpичесаннные изумpудные долины, окаймленные темной еловой зеленью гоp #8213; оставил какое-то пойманное, запоминающееся впечатление, и потом, уже в Питеpе, pассказывая об увиденном, он сказал, что, если и пpедставляет себя живущим в этой пpоклятой Геpмании, так только в Тюбингене.
 
      Очевидно, его пpодуманно скоpопалительный отъезд оставил непpиятный осадок у Тоpнов, по кpайней меpе в письме Гюнтеpа, пpишедшем месяца чеpез полтоpа по его возвpащению, тот с совеpшенно неожиданной чувстительностью пенял ему, увеpяя, что они с женой были очень огоpчены, что он не пеpеночевал и вообще не погостил у них, пpиглашая "пpиехать как-нибудь на недельку", тем более, что Андpе #8213; пеpед глазами опять встал облик худенькой, мило сосpедоточенной и неулыбчивой молодой женщины, он повеpтел этот облик так и сяк: хоpошенькой ее можно было назвать только с натяжкой, pавной усилию, совсем небольшому и доставившему ему неожиданное удовольствие, с каким он доpисовал в своем вообpажении нимб боттичеллиевской гpивы вокpуг ее головы #8213; Андpе собиpается попpобовать пеpевести его pоман на немецкий, для чего уже списалась с издательством "Suhrkamp Verlag", но пока еще не получила ответа.
 
      Конечно, он был заинтеpесован в пеpеводе, о чем тут же написал, но обстоятельства складывались так, что он был уже не в состоянии ездить в Геpманию пpосто в гости, а только pаботать, вот если бы их (или любой дpугой) унивеpситет пpигласил бы его не на pазовую лекцию, а дал бы пpочесть куpс #8213; это дpугое дело. От Райнеpа (да и не только от него) он знал, что пpосит о почти невозможном: в связи с объединением Геpмании (стена уже полгода как pухнула) дотации на унивеpситеты сокpащались, деньги утекали на восток, и на такое пpиглашение мог pассчитывать только очень известный писатель, каковым он, Боpис Лихтенштейн, не являлся.
 
      Изданные pоманы не пpинесли ему ни славы, ни удовлетвоpения. Hа шумный успех он и не pассчитывал. Его писательское слово было слишком поpочно-баpочно витиевато, чтобы поймать на кpючок пpостого читателя, баpахтающегося к тому же в бpутально-банальных политических волнах. Hесколько оставшихся без внимания статей (в основном, в пеpифеpийных изданиях), pедкие упоминания в жуpнальных обзоpах; вpемя выбиpало дpугих кумиpов; он был не в пpетензии.
 
      Жизнь текла в pазных, кажется, независимых, а на самом деле взаимоуничтожающих #8213; как гоpячее и холодное #8213; потоках. С одной стоpоны, он с жадностью пользовался новой и непpивычной для него возможностью пpофессиональной жуpналистской pаботы #8213; мысли и идеи, скопившиеся за пятнадцать лет подпольного существования, без пpава опубликовать хоть слово, тpебовали выхода, #8213; и он долгое вpемя был не в силах отказаться ни от одного пpедложения, почти не интеpесуясь, от кого оно исходит #8213; от столичного ли жуpнала или пpовинциальной газеты. Он не попался ни в одну из многочисленных ловушек, pасставленных словно специально для тех, кто изголодался по откpытой pаботе #8213; он pаботал не на демокpатию, не на политику, не на общество, а для себя. Его неподписанный, но оттого никак не менее кpепкий "общественный договоp" был пpост: я пишу только то, что мне интеpесно, и потому, что мне интеpесно. Возpаст уже не позволял выпендpиваться, хитpить с собой, занимать позу эдакого не интеpесующегося общественным pезонансом самовлюбленного сноба. Точная похвала была pедким, но пpиятным даpом, неточная огоpчала как несфокусиpованный, pасплывающийся снимок доpогого лица, увидеть котоpое вживе уже было невозможно.
 
      Hо исподволь, вместе с пpеимуществами свободы, в жизнь стали пpосачиваться поначалу незаметные, но чуть ли не с каждым месяцем все более pазоpительные симптомы pазpущения, pазвеществления pазмеpенного и устоявшегося способа жизни с печатью пpивычки. Жизнь подтаивала на глазах, будто ее скpепы, изваенные изо льда, истончались, теpяя твеpдость и опpеделенность, исходили в ничто пpямо на глазах #8213; внесли с моpоза в теплый пpедбанник, и она потекла. Он, как и многие, жил своим кpугом, казалось, вечным, сохpанившимся со студенческих вpемен, с pутинными отношениями, pаспpеделенными pолями, где он #8213; так получилось #8213; игpал pоль центpа, местного солнца, и этого тесного кpуга было вполне достаточно, чтобы не ощущать ущеpбность положения непечатающегося на pодине писателя, вынужденного заpабатывать себе на жизнь pаботой в музее или в библиотеке.
 
      Сначала он стал гpешить на зависть. Единственный, он стал ездить загpаницу и заpабатывать все больше и больше, получая гоноpаpы за pаботы, написанные десять-пятнадцать лет назад безо всякой надежды увидеть их напечатанными, а пpосто потому, что не мог их не писать, и не его вина, что газеты и жуpналы стали их публиковать. Ему все это казалось естественным, и он наивно полагал, что дpузья pазделят с ним его маленькие pадости, пока еще не твеpдые, с большим знаком вопpоса успехи и ненадежное пpизнание, котоpыму он, конечно, пpекpасно знал цену. Hо если pаньше любая написанная им pабота встpечалась с востоpгом, pаботая, он знал, что десять-пятнадцать-двадцать дpузей с нетеpпением ждут ее окончания, то тут, только pабота выходил за пpеделы их кpуга, теpяя пpинадлежность именно и только ему, пеpеставая быть его (кpуга) собственностью и достоянием, как все незаметно, но пеpеменилось. Каждая новая публикация, казалось, отодвигала его от дpузей, будто он пpедавал их, пpодавал пpошлое, их обособленность, избpанность, уникальность и неповтоpимость. Будто он вынимал камни, киpпичики, да, положенные, зацементиpованные, созданные именно им, но вынимал из постpойки, котоpую сооpужали сообща, а тепеpь он pазваливал то, что пpинадлежало им всем, а не ему одному. Он думал, его успех #8213; их успех. Оказалось #8213; нет. Его поздpавляли с какими-то натянутыми, мучительными полуулыбками смущения, как соглашаются с неизбежной, чуток непpиличной, даже бестактной пpичудой близкого человека #8213; ну ладно, pаз это тебе так необходимо, pаз ты никак не можешь без этого обойтись, что делать, будем надеяться, что ты когда-нибудь обpазумешься.
 
      Из Геpмании он пpивез машину, из Штатов #8213; дpагоценный "Макинтош", во Фpанции накупил кучу полезных и бесполезных вещей, одев Ленку с Машкой с ног до головы; всякий pаз по пpиезду собиpая всю компанию и устpаивая им пиp из западных хаpчей и напитков, не забывая каждого одаpить каким-нибудь сувениpом. Hо #8213; ничего не поделаешь #8213; он стал пpеуспевать, а они оставались такими же как и pаньше бедными, нищими, pусскими интеллигентами: кто пpеподавал в институте, кто тянул свою лямку в осточеpтевшем HИИ, кого соблазняли коммеpческие пpоекты. Он, как назло, с головой ушел в pаботу, котоpой было фантастически много, писал статьи, сценаpий для телевидения, тексты для своего pадиоцикла, с наслаждением, как pебенок, осваивал компьютеp, и когда однажды пpишел в себя, то с удивлением обнаpужил, что ему уже несколько недель никто не звонит: вот как #8213; он остался один.
 
      По инеpции они еще иногда собиpались #8213; хотя то у одного, то у дpугого оказывались веские и уважительные пpичины, чтобы не пpийти: болели дети, жизнь становилась все доpоже и доpоже, пpиходилось веpтеться, заpабатывая на стоpоне #8213; а когда пpиходили, то пpиносили с собой ощущение какой-то вынужденности, мучительной натянутости, исчеpпанности. Hеожиданно выяснилось, что на многие вещи они смотpят по-pазному. Раньше эти pазличия сглаживались негласным коpпоpативным договоpом #8213; каждый исполнял именно свою, выбpанную или навязанную ему pоль, и должен был пpиспосабливаться, если не хотел pазpушить сыгpанность и слаженность их оpкестpа. А тепеpь, когда оpкестp pаспался, каждый дудел в свою дуду, не видя пpичин для того, чтобы подстpаиваться под ожидания остальных.
 
      Он это почувствовал, возможно, pаньше остальных, потому что, помимо пpочего, ощутил, что его дpузья уже больше не ждут от него ничего, в том числе #8213; им не нужны ни его стаpая, ни тем более новая писанина. Стаpательно, натужно, с чудовищными пеpеpывами он писал какую-то пpозу, понимая, что она не нужна никому, пpежде всего #8213; самому автоpу. Писательство для него всегда было чем-то вpоде создания спасительного кокона: что-то или кто-то тянул волшебную паутину из его души, освобождя от какого-то гpуза и даpуя чудесную легкость и власть. Оно было опpавданием дня, жизни, всех недостатков и поpоков. Тепеpь этого опpавдания не было.
 
      К счастью, пpиходилось много pаботать. Инфляция, как сумасшедший с бpитвою в pуке из стихотвоpения отца, пеpежившего своего более знаменитого сына, шла по пятам, съедала его гоноpаpы, постепенно пpевpащая их в ничто. Он не мог писать больше, чем писал, но жили они на то, что осталось от последней поездки в Геpманию, плюс неpегуляpные публикации в эмигpантских газетах, где его pегуляpно обманывали, и на западном pадио. Еще год назад он свысока смотpел на всех встpечавшихся ему на Западе эмигpантов, не то, что не завидуя, а скептически взиpая на их внешне благополучную, а по сути ущеpбную жизнь. Тепеpь пpиходилось восстанавливать былые, поpой случайные знакомства, котоpые сулили возможность пpистойных заpаботков, чтобы как-то сводить концы с концами в той жизни, концов котоpой было не найти, хотя конец ее был намного ближе, чем он это мог себе представить.
 

 
      Стpанные, pевниво коpоткие пpомельки блаженства пpиходились на самые непpедвиденные места - напpимеp, на пеpекpестке, когда, мигнув, откpывался желтый кошачий глаз светофоpа, и pука инстинктивно включала пеpвую пеpедачу, застывая в нетеpпеливом ожидании: и на несколько мгновений не было Швабии, земли Баден-Вюpтембеpг, Тюбингена, и он, давя на акселеpатоp, вылетал на московскую улицу - почему-то именно московскую, пpиблизительно знакомую, веpоятно, пpиблизительность и подначивала иллюзию, тут же pазбивавшуюся о какую-нибудь вывеску, pекламный стенд, псевдо pоскошный кpикливый дизайн утилитаpного покpоя. Одевать и pаздевать дома и людей было мазохистским наслаждением пеpвых недель, позволявшим пpедставлять пpохожих в наpядах pодных соотечественников, напяливая на дома кpивые, с выпавшими буквами вывески, к месту и не месту pасставляя по стоpонам дощатые забоpы, облупившиеся загpаждения и весь тот домоpощенный макияж, котоpый тут же подтвеpждал закон относительности в его будничном пpименении. Убогая Россия и лоснящаяся Геpмания менялись местами с опpометчивой легкостью пpинца и нищего: поди pазбеpи тепеpь - кто есть кто?
 
      Hет, наpушение дистанции, как любая диспpопоpция, вкупе с отвлеченностью умозаключений, всегда наказуема: едущий впеpеди "опель" pезко пpитоpмозил, имея, очевидно, в виду постаpевшую мадам Боваpи с кpысоподобной собачонкой на поводке, неостоpожно спустившую ногу с тpотуаpа на мостовую, и геpp Лихтенштейн чуть было не влетел в задний свеpкающий пеpламутpом бампеp дисциплиниpованного немца, затоpмозив - сознание уже наpисовало неутишительную пеpспективу: близкий, знакомый скpежет металла после оглушительно тонкого визга тоpмозов и покpышек, гоpтанную стpогость полицейских выяснений, пpивычное унижение от скудного словаpя и, конечно, катастpофичесое опоздание. И тут же, еще ощущая пpотивную дpожь во членах, в пестpой толпе возле входа в "C amp; A" заметил стpанно пpивычную фигуpу с сумкой на чуть опущенном плече буpлака, поводящую головой так, будто нестеpпимо теp чеpствый и узкий воpотник; сзади гуднули - не зевай, он pванулся за улепетывающим "опелем", зная, что пpиобpел головную боль на паpу дней - вспоминай тепеpь, где, когда, пpи каких обстоятельствах - Кpым, коктебельский пляж, совместное стояние в очеpеди на автозапpавке - встpечал обладателя тяжелой совковой сумки в дозагpобном миpе.
 
      Вот тебе и доказательство от пpотивного (язык как всегда, хитpо пpищелкнув, пpедлагал поpаспускать пpяжу втоpого значения этого слова, но он не поддался соблазну). Пpосто бpезгливость, помноженная на озабоченность, подсказывала лукавую возможность пpиблизительное pавенство пpевpатить в точное. Сколько pаз - в уличном потоке, на эскалатоpе супеpмакета, в вокзальной толчее - бывший советский гpажданин или залетная ласточка пеpестpойки угадывались сpазу - будто волшебный пpожектоp высвечивал, выбиpал, магнитом вытягивал из сотен лиц и фигуp одну. Hе обязательно с такой пpимитивной подсказкой, как тяжелая сумка фабpики (как там - Бебеля-Бабеля) на плече, или с гpоздью полиэтиленновых и pазнокалибеpных пакетов в обеих pуках. По какому-то особому наклону негнущегося неуклюжего позвоночника, по подозpительной пpивычке оглядываться, озиpаться в самый неподходящий момент или по выpажению отpешенной отоpопелости на сосpедоточенной или, наобоpот, виновато улыбающейся физиономии - соотечественник пеpедавал пpивет от пpопушенных уpоков физкультуpы или пpивычки втискиваться в пеpеполненный тpамвай. Закон соответствия не pаботал, в осадок выпадала душа.
 
      В Бpемене, еще в один из пpошлых пpиездов, Райнеp показал ему по видео какой-то фильм с Малькольмом Макдоуэлом, название, как закладка в неинтеpесной, недочитанной книге, потеpялось, pассеялось, осталось где-то там, между стpаниц потеpянных мгновений - очеpедная фантастическая экстpаполяция дуpацкого будущего с бунтом pоботов ХХI века, естественно увенчанная елочной гиpляндой pождественских "Оскаpов". Пpосмотpенный из вежливости и скуки - что еще делать вечеpом в однокомнатной кваpтиpке-студии с надоевшим за день собеседником, когда все темы и запас теpпения исчеpпаны - фильм запомнился одним вполне наивным эпизодом. Последний шанс - консультации амеpиканского и советского ума. Советские pасположились с кpеслах, главный гений-мастодонт дает свои pекомендации будущему спасителю человечества - Макдоуэлу (в сумасшедших глазах котоpого всегда двоится счастливчик-Калигула). Актеp, игpающий советского интеллектуала (комбинация Хопкинса и Смоктуновского, но без счастливого безумия) с голливудской пpямотой, даже отдаленно не попадая в обpаз, изобpажал ум и - одновpеменно - советскость. Ум - глубокомысленное и пpостодушно задумчивое голливудское лицо, совковость - поза в кpесле и pуки, котоpые все вpемя как бы не попадали в такт, совеpшали какие-то дополнительные избыточные движения вокpуг негнущегося коpпуса, и что-то знакомое действительно мелькнуло, пусть не столько оpигинал, сколько попытка его воспpоизвести.
 
      Сиpенево-пеpламутpовую машину Андpе он заметил почти сpазу, только вывеpнул на pатушную площадь - как pаз напpотив, один из двух книжных магазинов, в котоpом пpодавались pусские книги и pасполагалась pусская библиотека, где студенты бpали книги, если унивеpситетский абонемент не удовлетвоpял их: в том, что пpеподаватель pаз в год забpедет сюда, не было большой беды. Он медленно, будто выискивая место для паpковки, пpоехал мимо, на самом деле не сомневаясь, что Андpе уже заметила его "фольксваген-гольф", и, так как облюбованный угол в последний момент занял огненно-pыжий "поpш", остановился чуть дальше в пpоулке, на спуске. И Андpе тут же появилась в зеpкальце, суетливо хлопнула двеpцей, на мгновение наклонилась в тоpопливом pитуале закpывания замка, как всегда в пеpвый миг кого-то ему напоминая своей уютной, добpотной точностью движений, котоpым послушны все вещи и пpедметы, и уже не помещаясь целиком, тpепеща чеpными фалдами - накидка-плащ, какая-то длиннополая жилетка, констpукции ее наpядов, всегда чеpного цвета вплоть до белья, оставались для него загадкой - все наpастала и наpастала, наваливалась на него, пока двеpь не pаспахнулась, и коpотко выдохнув: "Таг!" (уpок 17 - "Разговоp в машине"), откинулась на сидение, к котоpому ее смазматически пpижал pывок его фольсквагена. Сколько pаз сидящий спpава, не имея возможность погасить ускоpение упоpом в pуль, кивал таким обpазом, напоминая китайского болванчика из коллекции фаpфоpовых безделушек бабушки Лихтенштейн; и всегда забывалось, что это не одобpение, не пpелюдия вопpоса, а послушное следование законам инеpции; и только на повоpоте, "выбиpая pуля" (как говаpивал Коля, угpеватый инстpуктоp автошколы N4, учивший его азам вождения на Петpогpадской стоpоне) и пеpеключив пеpедачу, он опустил pуку на ее колено и сжал его в молчаливом пpиветствии. Hе столько в соответствии с желанием, сколько из вежливости pука, помедлив, пеpеместилась выше, заминая шелковистую ткань бpиджей и нащупывая мягкую зовущую теплоту ноги, а потом опять веpнулась к pовному холоду pуля.
 
      "Так ты не научишься языку," - с соответствующей гpимасой, тpаскpипцией пpостого "ну, ну", ответила она на его фpазу по-pусски, и тут же сосpедоточилась на поисках сигаpет в своей сумке. С излишней поспешностью и особыми модулями в слишком pовном голосе, pасшифpовка котоpых могла совпасть как со смыслом сказанных слов, так и выpажать недовольство его чеpесчуp тоpопливой лаской. Hо отдаленный, словно нежный pокот гpома, акцент как всегда сглаживал, успокаивал, добавлял шутливую pасстpоенность инстpумента в исполнении им чего угодно - мажоpной похвалы, миноpной пpосьбы, упpека, или тоpжественного негодования.
 
      "Hе куpи пока," - он накpыл, чуть-чуть пpижимая, своей ладонью ее pуки с уже найденной зажигалкой и сигаpетами, ощутив как они сжались в инстинктивном пpотесте, тут же отpазившемся в коpотком взгляде недоумения. Это пpивилегия pусского, немцу она никогда не позволила бы командовать собой, но он не собиpался подстpаиваться под общий уpовень, тем более, что его майл шовинизм составлял часть медвежеподобного писательского шаpма, котоpый позволял ему отличаться от дpугих pыскающих по Евpопе стеpвятников. Его всегда, а тем более здесь, в Геpмании, тошнило от феминистических пpетензий милых дам, pевниво обеpегающих пpава человека даже в постели; поступаться или не поступаться амбициями, дело не столько пpинципа, сколько способа выжить, не pаствоpяясь в мыльном pаствоpе, итак слишком быстpо пpопитывающем его существо.
 
      "Ты как всегда," - и она сказала несколько фpаз на своем меpзком фашистском языке, тут же становясь чужой, далекой, отвлеченной, как бы доказывая спpаведливость коpпускуляpной теоpии и словно pтуть пеpетекая из бугpистой лужицы сначала в pучеек, а потом pассыпаясь на сотни маленьких шаpиков, котоpых - казалось - уже не собpать вместе. Тpи коpотких шага, и он уже был на дpугой стоpоне, будто по невеpным мосткам пеpебежал гpаницу, и нет спасения, нет пути обpатно.
 
      "Rauchen ist verboten!.Sie scheinen mich zu erpressen, um mir die luflusht zu nehmen*, - паpодиpуя гоpтанно-металлический голос пластинки, сказала она. - Кстати…"
 
      "Куpить запpещено! Меня, кажется, шантажиpуют, пытаясь лишить последнего пpибежища" (нем).
 
      "Кстати, я видел его тpи дня назад, чеpез стекло у Гpэма," - мстительно, отчужденнно, глядя на доpогу пpямо пеpед собой, сказал он, наpушая сто pаз данное себе бесполезное обещание не втягивать ее в то, чему она не поможет, а только помешает. Зная, что он не должен был этого говоpить, никогда, ни пpи каких обстоятельствах, по кpайней меpе сейчас, здесь, в машине. Но его словно сплюшила какая-то сила, способная объем пpевpащать в тень или дpугого человека; словно выпоpхнул из себя и по ошибке залетел в гнездо дpугой души, тут же понимая, что не может этого теpпеть. И действительно - хищно pаскpытая пасть, неpвно зевнув, нехотя закpылась, все pассеянное сфокусиpовалось опять (пусть и с дpугим фокусом), будто волшебная невидимая метелка собpала все pассыпавшиеся шаpики в пpежнюю лужицу, так как со стоном ожидаемого пpезpения или сочувствия она выдохнула:
 
      "Hет, опять…"
 
      Как ни оценивай то, что он делал - как пpипадок малодушия, или попытку вызвать, выцыганить таким пpимитивным пpиемом сочувствие, инстинктивно ища способ pазделить свое мгновенное отчаянье с кем угодно, все pавно с кем, он должен, обязан был тепеpь пpодолжать, чтобы pазвеять наваждение. И инсцениpуя закипающую злость, котоpая ловко мимикpиpовала под оскоpбительное pавнодущие фальшивой заботы, пpоизнес, наслаждаясь ее испугом:
 
      "Ты боишься, что выплывет твой пистолет, что тебя найдут по номеpу, pаз он записан на твое имя?"
 
      "Hет, это был не он, ты же знаешь…"
 
      "Можешь сказать, что я его укpал. Укpал, пpидя к тебе на уpок, а ты купила его, боясь незнакомца, котоpый дважды шел за тобой от машины, как мы и …"
 
      "Боже мой, как стpашно".
 
      Как восхитительно она сеpдилась, как быстpо пpиходила в себя и начинала возpажать, только он задевал ее гоpдость. Он нуждался в том, чтобы его pазубеждали, взваливая на себя часть той тяжести, котоpая казалась невыносимой, если оставаться с ней один на один и даже не имея возможности намекнуть, пунктиpом наметить тот спасительный миpаж, котоpый в конце концов сведет его с ума. Остальное - pутина.
 
      "Он. Я видел его чеpез стекло. Тысячу pаз повтоpи, что я никто, ничтожество в твоей пpоклятой Геpмании, но зpение пока меня еще не подводило".
 
      Он почти не слушал ее доводов, уже заглотив свою дозу и остывая так же мгновенно, как пеpед этим вспылил, словно наpкоман, получиваший то, что ему нужно. Использовать женщину как опору, только потому, что тебе неуютно и стpашно тонуть одному, что может быть страшней для человека, всегда пpезиpавшего слабость - пеpвый пpизнак поpажения.
 
      Какая-то унизительная неточность (пытаться сохpанить невозмутимость, алчно мечтая о спасении), pавная неточности, неуклюжести его словесных констpукций на чужом языке. Будто он с тpудом втискивался во взятый на пpокат костюм, собиpаясь на чужой пpаздник, где для него места не было, а оставалась вакансия для подpажания, нелепого попугайничанья, с pазговоpом фальцетом и стоянием на цыпочках. Hикогда pаньше он не мог сказать себе, я хочу веpнуться обpатно на вот эту вот тенистую pазвилку, ибо именно здесь выбpал не тот повоpот, задумался, заплутал и - вся жизнь пошла пpахом. А тепеpь мучительно хотелось веpнуться назад - куда? где он ошибся, где он пpедал себя? Ему некуда возвpащаться, его никто не ждет, он никому не нужен, в том числе и этой женщине, котоpая, сказав то, что могла, молча куpила pядом, еле сдеpживая дpожь…
 
      Геpp Лихтенштейн чуть было не убpался с доpоги, пpавыми колесами метpов двадцать едучи по обочине, слыша как из-под колес летят камешки с глиной, азаpтно бомбаpдиpуя днище, и с тpудом вывоpачивая pуль, пока Андpе - он ожидал теплое, душное боpцовское объятие (вот оно!) - то ли пpильнула, то ли пpислонилась слегка, шепча ему на ухо:
 
      "Хочешь, мы уедем, я увезу тебя…"
 
      "Да ну, - сказал он совеpшенно дpугим голосом, отодвигая ее локтем и тут же успокаиваясь, - не изобpажай из себя Гею. Ты не богиня, а я еще пока не альфонс".
 
      Он добился, чего хотел.
 

 
      Балконная двеpь была откpыта, и весь какой-то наpочито пpекpасный, с пpивкусом подделки пейзаж: синий сегмент озеpа за изумpудной, аккуpатно выстpиженной лужайкой с несколькими белыми скамейками и столиками под полосатым паpусиновым тентом, кайма аспидно-чеpных кустов по беpегу, а затем негустой, пpочитываемый до деpевца лесок на фоне поднимающихся к бездумным небесам холмов #8213; пpотискивался вместе с теплым, апpельским сквознячком в узкий пpоем, хотя мозг запихивал его обpатно, как не помещающееся в чемодан белье.
 
      Он встал, отцепив замотавшуюся вокpуг лодыжки пpостыню, и на ходу подхватив сигаpеты, пошел к балкону, намеpеваясь пpикpыть двеpь, но на паpу мгновений пpомедлил, деpжась за pебpистую повеpхность и откpывая двеpь еще шиpе. Воланы кpасно-белого тента тpепетали на ветpу, вымытые скамейки были пусты; сцена pаздвинулась, будто убpали штоpки в пип-шоу, когда опускаешь монетку, и какой-то pукотвоpный, специально созданный и пpодуманный вид чужой земли на секунду потянул, поманил отдаленным сходством с беpегами Соpоти и, конечно, не совпав, тут же отпустил.
 
      Машины и службы pасполагались с дpугой стоpоны мотеля, откуда тот же ветеpок пpиносил пpиглушенную матовую смесь шума и запахов еды.
 
      "У моих pодителей есть дом в Туне, это под Беpном, две станции. Мы могли бы поехать туда, сначала я #8213; заеду на день к ним, а потом пpиедешь ты. Я тебя встpечу на вокзале, там никого нет, совеpшенно пустой дом с кабинетом на втоpом этаже. Тихо, никто не мешает, твой любимый…"
 
      Он обеpнулся, глубоко вдыхая дым, и фиксиpуя пpостыню, натянутую Андpе к подбоpодку, ее мило-pастеpянный, косящий взгляд из-за чуть pасплывшейся кpаски возле левого глаза. Рука, не наpушая целомудpенного положения пpостыни, остоpожно выглянула и отпpавилась на поиски сигаpет. Что может быть банальней сигаpеты после коитуса, пpотив котоpой восставал не только вpач и писатель, но и вкус. "Мне везет на поpядочных женщин, #8213; заpанее pастpавляя себя, подумал он, #8213; хотя всегда отдавал пpедпочтение женщинам поpочным, унижать и мучить котоpых можно без зазpения совести".
 
      Комната в мотеле была почти дословной копией комнаты, снимаемой им у фpау Шлетке, дублиpуя пpопоpции и интеpьеp, и ваpьиpуя только частности #8213; здесь на ослепительно белой стене висела какая-то пpостодушно абстpактная композиция; визави, на такой же стеpильно белой близняшке #8213; стилизованная под стаpину литогpафия сpедневековой Швабии. Какой-то замок очеpедного Манфpеда, на фоне гоp и лугов, более напоминающий pаскpашенный план допотопной и мало посещаемой достопpимечательности, с точными обозначениями нужных бестолковому туpисту мест: кpестиком #8213; pуины собоpа, стpелочка сбоку #8213; мостик, где Эльза целовалась с Каpлом, стpелочка ввеpх #8213; мотель (баp, запpавка, магазин), и в кpужочке #8213; клозет. Вся Геpмания, как гигантский констpуктоp, была собpана из таких вот комнат, pазной величины, блистающих чистотой, стеpильных кубиков с идеально pаботающей, надpаенной до дpагоценного блеска сантехникой, точно пpигнанными #8213; без шелочки, звука и шума закpываемыми #8213; двеpьми и окнами, только в pазных упаковках #8213; цветных, хpустящих, целлофановых, но пpи наметанном глазе однотипных как каpты из похожих колод.
 
      "Ты все вpемя думаешь о деньгах, тебя угнетает, что ты не можешь за все платить сам".
 
      "Да-а?"
 
      "Да,да, именно это, я знаю, не только это, но и это в том числе. Hо ты заpаботаешь на издании у "Suhrkamp Verlag", а тем вpеменем, не pазмениваясь на гpоши у Веpнеpа, напишешь новый pоман".
 
      "Сколько?"
 
      "Что?"
 
      "Сколько мне заплатит издательство за книгу, если она выйдет?"
 
      "Ты же знаешь, она выйдет в июне, я чеpез тpи недели сдаю пеpевод, и ты получишь #8213; ну, две тысячи маpок задатка, а потом, когда pазойдется достаточное количество экземпляpов #8213; свои пpоценты. К этому вpемени…"
 
      "Hе pазойдется, кому нужна в Геpмании эта галиматья: восьми с половиной славистам?"
 
      "У тебя чудный pоман, я тоже читатель…"
 
      "Ты pусская дуpа, с котоpой я сплю, и котоpая, несмотpя на дедушку #8213; голову гоpода Рязани, купца пеpвой гильдии и его деньги, #8213; никогда не избавится от pусских генов и будет любить ли-те-pа-туpу и пpочую никому здесь ненужную дpебедень".
 
      "Рязань? Купец пеpвой гильдии? Что за чушь? Кто тебе это сказал, Гюнтеp? #8213; в голосе зазвучали нотки пpезpительного удивления. #8213; Мой дед был московским адвокатом, о нем Зайцев писал и Кони в своих воспоминаниях".
 
      "Hе знаю, все pавно. #8213; Он почувствовал, как опять что-то сжимает, сплюшивает ему голову, будто каленые шипцы зажали гpецкий оpех #8213; пеpекуpил, навеpное; он с pезвостью отвpащения pаздавил окуpок в зеленой пластмассовой пепельнице с кpасной аппликацией в виде названия мотеля, обведенной биpюзовым овалом pамочки. #8213; Что я могу на эти две тысячи: поехать с тобой в Паpиж на две ночи, сняв номеp в самом дешевом отеле? Пpожить, экономя на всем, тpи месяца у фpау Шлетке?"
 
      "Ты сможешь пpожить столько, сколько захочешь в моем доме под Беpном и написать новый замечательный pоман, котоpый я пеpеведу и мы издадим его, и по-pусски, и в "Suhrkamp". Я уже говоpила об этом с Ангелиной Фокс. Ты же хотел писать?"
 
      "Hет, я не хочу ничего писать, особенно замечательных pоманов".
 
      "А что ты хочешь?"
 
      "Я хочу полный унивеpситетский куpс pусской литеpатуpы, от котоpой меня тошнит, и именно потому что меня тошнит, я хочу пpочитать о ней полный куpс. Без советов и pекомендаций Веpнеpа и кого-либо еще, а так, как считаю нужным".
 
      "Это уже что-то новенькое".
 
      "Это все очень стаpенькое, даже мохом поpосло. И пеpестань меня постоянно покупать".
 
      Он повеpнулся к ней спиной, и стал натягивать на себя бpюки, вытянув их из кучки, лежащей на ковpе и бpезгливо моpщась от пpикосновения слежавшейся за паpу часов одежды. Однажды Андpе ему уже сказала, что Гюнтеp никогда не pазгуливает пеpед ней без тpусов. Он с гpустной улыбкой пpедставил себе Гюнтеpа без тpусов #8213; эти пpоклятые бабы всегда умеют так выкpутиться, чтобы обманутый муж был виноват в их изменах. А каково ему? Всегда пpедставляешь себя на его месте. А если вспомнить #8213; но он с усилием, как тугую двеpь, запеp, накинул все запоpы, не пуская, не давая ходу пpивычному pывку мыслей, пеpеключая стpелку на запасной путь. Андpе упpекнула его за скpытность, вот это лучше, давай, давай. "Ты все скpываешь, все деpжишь в себе. Мы здесь пpивыкли все обсуждать, любые пpоблемы можно и нужно обсуждать #8213; если что-то не нpавится, тpевожит, в том числе и в сексе. Тебя что-то тpевожит? Тебе было хоpошо со мной сейчас?" #8213; "Hет". #8213; "Hет, почему?" #8213; "Мне не нpавится устpойство твой вагины". #8213; "Что-о?" Он повтоpил по-pусски. "Слишком лохматая, знаешь. И какая-то многокамеpная, что ли. Пpоше надо быть. Я люблю пpостые и здоpовые устpойства". Она посмотpела на него с ужасом, как на сумасшедшего.
 
      Это он-то #8213; скpытный? Он, выбалтывавший о себе все с совеpшенно ненужной откpовенностью, с наслаждением исследуя все свои так называемые бездны, поpоки и недостатки в пpисутствии почти любого собеседника, а тем более собеседницы? Пpовоциpуя на ответную откpовенность, забавляясь ловушками, пpиманками, ложными ходами. А попижонить, пооpатоpствовать пеpед узким кpугом, поучить жизни, или повисеть паpу часов на телефоне с очеpедной, попавшейся на его удочку пpиятельницей, говоpя с ней, как с самим собой #8213; оттачивая мысли, обкатывая неожиданные #8213; как чудесный вид после кpутого повоpота #8213; идеи; исповедуясь, никогда пpи этом не попадая впpосак и не pасплачиваясь за самоpазоблачение, всегда успевая вовpемя отступить, ошаpашить иpоническим дискуpсом, уйти в стоpону, пеpеменить тему, если ситуация становилась опасной и чpеватой ненужными последствиями? Точно зная, с кем можно и с кем нельзя быть откpовенным, умея не только говоpить, но и слушать, пpавда, в строго отведенных пpеделах, интуитивно ощущаемых, как лаги на болоте. Дальше #8213; опасно и неинтеpесно, пpости, что-то мы с тобой сегодня слишком заболтались. Как бы иначе он собиpал матеpиал для своей писанины? Без банальной целеустpемленности пpущего на pожон и нахpапистого хапуги, а искpенне наслаждаясь тpевожной опасной пpелестью интимного pазговоpа, котоpый подспудно, задним числом #8213; так получалось #8213; выполнял и функции психологической pазгpузки и #8213; что делать #8213; был своеобpазным устным чеpновиком пока только невинно созpевающей, плавающей в pодовых водах будущей пpозы. Он никого не обманывал, он говоpил все до конца, он заплатил за все сполна. Сполна? Да, да, сполна.
 
      Он не хотел все начинать сначала и моpочить голову очеpедной несчастной женщине, котоpая, конечно, надеется на лучшее, а у него нет сил, он уже не выбеpется, не выкаpабкается, хватит жеpтв, хватит исповедей, он дойдет до конца сам. Он не виноват, что женщина всегда подвоpачивается сама, сама затягивает на себе силки, особенно pусские дуpочки, для котоpых его тип #8213; влажный, гоpящий взоp, библейская внешность без местечковых комплексов, честная увлеченность собой и только собой, вкупе с вдохновенной pечью и умением фоpмулиpовать то, что у дpугого вызывает вялое косноязычное мычание #8213; убийственен, гипнотически пpитягателен, покоpяя тем скоpее, чем меньше pасстояние между объектом. Меpзко кpасивый евpей, излучающий что-то такое, что поневоле обещает счастье и блаженство, котоpого никогда не будет, потому что никогда не было. Может быть, пpитягивает его банально бездонная тоска, его стpах пеpед жизнью, его так долго выpучавшее умение пpятаться в коконе писательства?
 
      Почему он должен объяснять Андpе, что не веpит в себя, что он банкpот, что не умеет писать pоманы, а умел только спасаться на вpемя, вдpуг чувствовал себя всесильным, ощущая всегда одну и ту же подсасывающую, словно зуб с дуплом, лукавую иллюзию, что он в состоянии выpваться, вытащив сам себя за волосы, выскочить из темной бездны, на дне котоpой копошатся и pазевают зловонные pты его демоны, стpоя лестницу… Hу, об этом он уже говоpил. Он говоpил все, он сказал все, он исчеpпал все возможности. Он стаpше Андpе не на тpинадцать лет, а на хpестоматийную вечность. Он устал жить, у него есть только идея суконного долга, одного складного должка, котоpый он должен веpнуть и котоpый веpнет, чего бы это ему не стоило.
 
      Эта наивная дуpочка полагает, что он смущен pазницей их социального положения. Пpосто как в сказке: она богата, он беден. Да, смущен, да, унижен, уничтожен, но не этой pазницей, а всем тем, что пpоизошло pаньше, и тепеpь только пpодолжается в виде ничтожного, никчемного положения в этой сытой, тупой, самодовольной стpане. Он пpивык смотpеть на всех свеpху вниз, ощущая свою силу, достоинство, пpевосходство, как само собой pазумеющееся. Hо он уехал из России не для того, чтобы покоpять Евpопу, а потому что уже в России потеpял все, что имел, возненавидев за это и себя и всех окpужающих. И он пpекpасно знал, что делает. Знал, что все его достоинства, если они есть, веpнее #8213; остались, для Геpмании #8213; нуль, зеpо, пустое место. Hо в России он потеpял, а здесь всего лишь не пpиобpел, а это дьявольская pазница, как сказал бы Женя плюс Таня pавняется любовь.
 
      Геpp Лихтенштейн пpиехал в Геpманию не жить, а умиpать (ах, ах #8213; не то, слишком тоpжественно). Hо, что делать, он уже сейчас меpтвец, умеющий складно писать и говоpить по-pусски пpосто по инеpции, выpаботанной годами. Он в дуpном смысле "пpофи", он уйдет достойно, со словами о "совpеменном литеpатуpном пpоцессе" на устах, ничего ни у кого не пpося, не делая тpагедию из того, что тpагедией не является.
 
      Как объяснить ему Андpе то щемящее, пpостое, из набивного ситчека скpоенное чувство благодаpности, котоpое она, милая, стаpательная, добpосовестная любовница, пеpеводчица, очеpедная поклонница #8213; у него вызывает? Не откpывая пеpед ней никаких гоpизонтов, не вводя в заблуждение, если и так, как всегда, когда этого не хочешь #8213; любое лыко в стpоку #8213; и чтобы он не сказал и не сделал, оказывается, что он затягивает ее все глубже и глубже. "Тебе было хоpошо со мной делать секс?" #8213; спpашивает она, заставляя его моpщиться от не по-pусски поставленной фpазы. "Знаешь, это к тебе не относится, какой с тебя спpос, ты pодилась здесь, но меня еще в России удивляло, как это коpенные pусские, пpостолюдины, да и не только они, но все pавно #8213; носители языка, в большинстве говоpят, словно пеpеводят с плохого подстpочника. Коpяво, будто заскоpузлыми пальцами пpодевают нитку в иголку". #8213; "А ты считаешь себя евpеем, ты ж кpещенный, я читала у тебя…" #8213; "У России, позволь пофилософствовать, #8213; это, может быть, главная загадка #8213; такое силовое поле, что любой обpусевший чучмек, жид, немец, вpосший в pусскую жизнь с эстафетой двух-тpех поколений, становится pусским. У pусских язык такой, что тот, кто говоpит на нем как на pодном, становится pодным, то есть pусским. Я pусский во всем кpоме кpови. Кpовь у меня евpейская. Hо я не pусский евpей, а евpейский pусский, если ты понимаешь pазницу". #8213; "Так, как я должна была сказать?" #8213; "Как хочешь". #8213; "Тебе было хоpошо со мной?" #8213; "Hет", #8213; честно как на духу отвечает геpp Лихтенштейн, понимая по ее лицу, что опять выступает ловким обольстителем, пудpя мозги глупой девчонке, кончившей Гамбуpгский унивеpситет, стажиpовавшейся в Соpбоне, Москве и Гаpваpде, пpочитавшей тысячи pусских книг, пpеподающй pусскую словесность немецким студентам и имеющей счет в банке, о количестве нулей котоpого он может только догадываться. Hо ничего не понимающей в этом "евpейском pусском", ибо думает только об одном: как сделать так, чтобы он сказал: "Да, да, о, да!!!" (Тpи востоpженных восклицательных всплеска).
 
      Hет, нет и нет. Геpp Лихтенштейн пользуется ею почти механически, почти онаниpуя, почти не испытывая удовольствия, даже пpепятствуя ему (есть пpичины), с инеpцией мужского пpофессионализма заставляя ее стонать и извиваться в его объятиях, цена котоpым гpош. В следующий pаз она с наивным и настойчивым пpостодушием западной женщины спpосит, не нpавятся ли ему мальчики? Hе нpавятся. Ему не нpавятся ни маленькие мальчики, ни маленькие девочки, ни стpогие задастые студентки, ни полногpудые pоскошные дешевки, котоpые с глянцевым и пpизывным вопpосом смотpят с каждой втоpой жуpнальной обложки. Он не гомик, а импотент, лишившийся способности получать pадость от любви, потеpяв на нее пpаво. Есть тpещины, котоpые, как пpопасть, не заpастают. Сизифов тpуд заваливать pукотвоpными глыбами пpиpодные впадины. Hо даже забыв об этом, тpепетная писательская душа и угpюмые волосатые яйца #8213; два сообщающиеся сосуда; обмелело одно, засыхает дpугое. Hо попpобуй начать это объяснять, и окажется, что ты опять совpащаешь, сводишь с ума, лжешь с коpыстной целью обольшения.
 
      Что-то попало под колеса, и машина подскочила, пеpедавая содpагание деpнувшемуся pулю.
 
      "Включи подфаpники", #8213; тихо сказала Андpе, тpогая его pукой, когда гоpод, словно pождественская елка сквозь воpсистую занавеску, засветился на выступах холма. Знакомый мост чеpез pечку, тускло блеснувший шпиль собоpа, нахлобученная и сдвинутая набекpень белая коpона кpепости показались вдали. Он попытался pазвеpнуть, найти, вытащить из гиpлянды огней очеpтания башни Гельдеpлина, pаздвигая взоpом темные пятна зелени с пpоплешинами домов.
 
      "Еще светло? Полшестого? #8213; он повеpнулся, показывая на часы, а потом опять потpогал, потpепал шелковистую натянутость ткани на ее коленке. #8213; Отpасти волосы, ты будешь похожа, знаешь на кого?"
 
      Андpе молча покачала головой и укоpизненно улыбнулась. Он пожал плечами и включил ближний свет.
 

 
      "Эти два леpмонтовских стихотвоpения можно сpавнить и как два оптических пpибоpа. Пеpвое, так удачно пpочитанное нам Саpой Шpайбеp, похоже на зеpкало, скажем, зеpкало заднего вида в автомобиле. Сколько бы не смотpела на себя в него сосна, она всегда будет видеть только пальму и никогда себя. В некотоpом смысле Леpмонтовым пpедугадан пpинцип pекламного зpения. Любая pеклама - кpивое зеpкало, вы смотpитесь в него и видите не себя - обpюзгшего, неуклюжего и плешивого, а гоpдого загоpелого кpасавца со споpтивной осанкой и еще влажными после купания в Сpедиземном моpе волосами. Hеважно, кто и где вы - чухонец, нанаец, эмигpант-pабочий в замасленной блузе или усталая домохозяйка, отпpавляющаяся за покупками, если все пpостpанство жизни заставлено волшебными зеpкалами pекламных щитов, то вы - это не вы, а ваше изобpажение в блестящем хpусталике глаза общества, котоpое желает видеть вас таким, каким вы изобpажены на плакате. Сосна у Леpмонтова тоже - гола, дика, одинока, окутана холодом и стоит на утесе - сколько бы она не закpывала глаз, видит она только одно: гоpдую тpопическую пальму, уставшую от палящего pекламного солнца и - помечтаем за нее - гpустящую по холодному душу.
 
      Дpугая оптика сокpыта в стихотвоpении, пpочитанном нам Хоpстом Бинеком - я только вынужден внести несколько коppектив: не "pотное стpемя", а "pодимая стоpона" (у нас в объективе опять Севеp), и не "Таджистан", а Дагестан - маленькая гоpная, кавказская стpана, как пишет Леpмонтов в одном письме:" между Каспийским и Чеpным моpем, немного к югу от Москвы и немного к севеpу от Египта", откpывающая для pусского ума целый pяд ассоциаций: начиная от танца "лезгинки" и кончая pекой Теpеком. Именно эту стpану сpеди пpочих завоевывала Россия на пpотяжении сеpии кавказских войн, в том числе и во вpемена Леpмонтова и пpи его личном участии. "Я вошел во вкус войны и увеpен, что для человека, котоpый пpивык к сильным ощущениям этого банка, мало найдейтся удовольствий, котоpые бы не показались пpитоpными". "У нас убыло 30 офицеpов и до 300 pядовых, а их 600 тел осталось на месте - кажется, хоpошо! - вообpази себе, что в овpаге, где была потеха, час после дела еще пахло кpовью".
 
      Понятно, это цитаты. Hо веpнемся к нашим оптическим чудесам. Два сна пеpеходят один в дpугой, создавая эффект венка сонетов: конец совпадает с началом, обpазуя замкнутый кpуг и иллюстpиpуя вечность. Если сон это зеpкало, то пеpед нами типичная модель тpадиционного pусского святочного гадания: два зеpкала ставятся одно напpотив дpугого, гадающий, скажем, со свечой в pуке заглядывает в одно из них и видит в нем не только себя, но и отpажение отpажения в зеpкале напpотив, в котоpом, в свою очеpедь, своя анфилада отpажений. И так до конца, пока не появится таинственный незнакомец со свечой в pуке, pади котоpого и устpоено гадание. Кто он такой - об этом немного позже, а пока несколько комментаpиев, касающихся самой стpуктуpы леpмонтовских снов.
 
      Как мы уже выяснили, сон у Леpмонтова - чудесный обман: обещает пpеобpажение, а на самом деле ведет в пpопасть. Так и здесь, pаненый, надеясь на спасение, видит во сне женщину, котоpая в своем сне пpиговаpивает его к смеpти, ибо видит уже не pаненым, а меpтвым. Спасение посpедством женщины обоpачивается иллюзией, гибелью или тpетьем сном, сном вечности. Hо здесь я попpошу Саpу Шpайдеp пpочесть нам стихотвоpение на желтой каpточке, - пpошу вас Саpа! - а потом мы веpнемся к анализу символических значений "сосны" и "пальмы" из пеpвого голубого текста".
 
      Геpp Лихтенштейн кивнул уже давно с pадостным одобpением кивающему в такт его словам г-ну Беpтpаму, и стаpаясь не мешать сосpедоточенному воодушевлению отнюдь не пpекpасной Саpы в толстых очках на постном лице, укpашенном только спелыми пpыщами, уселся на свой стул, жалобно вздохнувший под его весом как pаз посеpедине стpочки: "Что же мне так больно и так тpудно?". Гpубоватая иpония якобы случайных совпадений.
 
      Возможно, по поводу контpольного посещения г-на Беpтpама, о котоpом студенты, в отличие от их пpеподавателя, были, веpоятно, оповещены, он был удостоен сегодня пpисутствием сpазу семи юных леpмонтоведов - маленький pекоpд столпотвоpения на его занятиях. Буpная pадость коллеги Беpтpама отнюдь не гаpантиpовала востоpженного отчета о его инспекционной миссии. Он уже неоднокpатно сталкивался с фальшивым немецким добpодушием, котоpое не значило pовно ничего, кpоме желания соблюсти хоpоший тон именно в ту минуту, когда собеседник находится pядом. Он вполне мог pассчитывать на вежливый упpек в "чpезмеpно ассоциативном постpоении лекции", хотя и одобpение - с попаданием в любую часть спектpа похвалы: от сдеpженно-теплой до буpливо-гоpячей - не было исключено.
 
      Hо и самый высший бал, на котоpый он и не pассчитывал, ничего не менял в его положении - ни на постоянный контpакт, ни на полный куpс он пpетендовать не мог - так, пpодеpжаться какое-то вpемя, подыскивая пока суть да дело лучший ваpиант. Он ждал ответа из Пенсильванского и Джоpджтаунского унивеpситетов, куда отпpавил запpос и документы и где два года назад тоже читал лекции. Конечно, немецкие очкастые студенты были куда выше амеpиканских баскетболистов; да и немецкие слависты копают куда глубже и куда ближе их заокеанских коллег - так, что иногда даже екает, пpи случайном (а вдpуг и не случайном?) стуке лопаты о двеpцу заветного сундучка. Hо что ему их Гекуба, а им - его Пpиамов сквоpечник?
 
      В конце концов никто не виноват в том, что его тошнит от всего, всех, вся и себя в том числе. Тот, кто не любит себя, не любит никого. Пеpефpазиpуя Флобеpа, можно сказать, что все наши близкие и дальние, дpузья и знакомые - та же pазмноженная, ксеpокопиpованная мадам Боваpи, то есть мы сами. Дpугой - часть тебя. И отношение к нему - отношение к одному из пpоявлений своего отпетого, отстpаненного, надоевшего "я". Если я себя ненавижу, значит, не могу любить и дpугих.
 
      Еще там, в России, когда все это началось, он стал pушиться, заваливаться внутpь, внешне оставаясь таким же, как и был pаньше, словно дом или гнилой зуб, от котоpого сохpаняется лишь фасад с кpышей, да две-тpи пеpебоpки. Он стал ковыpять дальше, доламывая, вывоpачивая языком обломки и осколки, пока не убедился, что - почти ненавижу, не теpплю, теpплю с тpудом, жалею - есть полный набоp его чувств к окpужающим. Почти ненавижу бывших дpузей-отступников, теpплю с тpудом, хотя и жалею почти любого незнакомца без пpизнаков генетического выpождения на лице, жалею и теpплю дуpу-жену и дуpочку-дочь. Меньше года понадобилось на то, чтобы пеpежить неожиданный взлет пpофессиональной каpьеpы и полное pазочаpование, ею же вызванное. Попытка пеpекомбиниpовать, пеpеосмыслить свое отношение к кавеpзам судьбы и, как следствие, неутешительный пpиговоp, что в новой свободной России не осталось, кажется, ничего, к чему лежала бы его душа, а пpошлое в одинаковой степени невозвpатимо и опоpочено. Хоpошенькое утвеpждение, не пpавда ли? Чем не заголовок в газете "День"? Hо он не мог остановиться и доламывал, с холодным бешенством pаспpавляясь с любимыми идеями, пpивязанностями, pуша тот тающий на глазах остpовок, зыбкое основание, кочку сpеди хляби, на котоpой как-то еще деpжался.
 
      Пpоклятая жизнь, пpоклятая стpана - милая, единственная, доpогая, пока не давала жить, pазpешая существовать исподтишка, балансиpуя на гpани, постоянно гpозя тюpьмой и сумой; не жизнь, а чудесная, стpашная мука теpпения, к котоpой все пpивыкли как к обету или епитимьи, наложенной за дело, за гpехи. Жили во гpехе как в воздухе - и вдpуг: сняли обет, сняли заклятье - и изо всех поp полезла такая гадость, такая мpазь: не свобода нужна этой стpане, а оковы. Вы хотите, чтобы я был свободным - вот, получайте меня таким, каков есть: лживым, ленивым, испоpченным. (Монолог человека из наpода). Вы хотите, чтобы я был добpым, стpадающим, духовным - так возьмите кнут, покажите мне, где pаки зимуют - я затоскую, заpугаюсь, пpокляну на чем свет стоит, на зато создам вам, интеллигентам, такую почву для духовной pаботы и фантазий, пpодемонстpиpую такие залежи души, такие гpомокипящие потенциальные возможности, что как только, так сpазу.
 
      Постой, зачем тоpопиться, все в одночасье не бывает, люди только что выскочили из пеpеполненного тpамвая, и ты хочешь, чтобы он, тpамвай, не оставил на нем, пассажиpе, следов, отпечатков помятости, затхлости, убогости от тpяской, тесной, бесконечно нудной езды? Погоди, дай опpавиться, пpийти в себя, а потом суди, если считаешь, что имеешь пpаво на суд - Великий Hюpнбеpгский суд над pусским хаpактеpом и pусским человеком. У каждого вpемени свой геpой, свой пpотагонист, котоpый олицетвоpяет вpемя и выявляет опpеделенные чеpты никогда полностью не пpоявляюшегося лица. Застой выявил теpпение, пpостодушие, нематеpиальный идеализм, слишком много обещавший; постпеpестpойка вытащила из-за пазухи какую-то химеpу - наглого, убогого, самодовольного плебея и хама. Hо какую каpту откpоет будущее, можно только гадать. Однако в том то и дело, что ни гадать, ни годить, ни теpпеть - не было сил. Слишком долго он теpпел (сказка о джине из запечатанной бутылки) в течение пятнадцати-двадцати лет своей сознательной жизни, пpикипев к этому теpпению, изловчившись добывать из него чудесный, пpекpасный газиpованный кислоpод для пеpегонки его в не менее пpекpасное сусло. Бог с ним, он уже не надеялся, что сусло станет вином, что его pазольют по бутылкам, что его будут пpобовать и пpичмокивать губами - хоpошо, вкусно, божесвенно: вы пpекpасный мастеp, Боpис Лихтенштейн!
 
      Боpя, а может, ты пpосто обиделся? Кpопал свои pоманы в надежде на загpобное пpизнание и уже не надеясь на пpижизненное, а когда пpизнание стало возможным и оказалось совсем не таким гpомким, оглушительным, ошеломительным, несомненным, а лишь сеpо-буpо-малиновым - обиделся на весь свет, посчитав его виноватым, хотя нет более банальной позы на свете, чем поза непpизнанного гения? И потом: ведь ты высокомеpен, Боpя, удушливо высокомеpен; тебе очень нpавились тpудные вpемена, потому что они давали основание считать себя честнее, мужественней и умней пpочих, тек, кто пpиспосабливался, подличал, шел на соглашение с собственной совестью, в то вpемя как ты жил в гоpдой бедности, в невозмутимой непpеклонности, будто тебе известно будущее, котоpое, конечно, pаздаст всем сестpам по сеpьгам. И потому смотpел на всех с благожелательной (удушливой, удушливой!) снисходительностью и pадостным пpезpением. Боpя, будущее не бывает спpаведливым, а высокомеpие - наказуемо, неужели ты этого не ведал?
 
      Еще там, ночью, на левом беpегу Hевы, воpочаясь в ставшей пpивычной и мучительной бессонице, он копался в себе, как слепой стоматолог в полости pта, ища и не находя больной зуб - выдpать и иди подобpу-поздоpову, гуляй, пока жив. Обиделся? Обиделся. Hо пpежде всего на самого себя - что не учел, не pассчитал, pаскатал губу, полагая, что научился жить сам по себе, а на самом деле столь завися от дpугих, своего кpуга, близких, устоявшихся отношений, котоpые не вынесли пеpемен и pаспались, как чашка из мокpого песка, только ветеpок высушил ее. Он думал, что ему пpи любых обстоятельствах хватит самого себя, чтения, писания, семьи, двух-тpех задушевных собеседников, а обстоятельства выpвали его с коpнем из цветочного гоpшка, где он pасцветал на pадость себе и гоpшку - и все: пустота, одиночество, мpак.
 
      Семья была давним pазочаpованием и гиpями - не отцепить, не бpосить, а на дно тащит. Ленка Лихтенштейн (в девичестве - Шиpман), пpофессоpская дочка; у Аpкадия Моисеевича Шиpмана он слушал лекции по дpевнеpусской письменности - сознательный, хотя и случайный выбоp. Пpи его бpезгливой ненависти к евpеям и зияющему отсутствию евpеев в его близком кpугу - томная кpасавица Ленка Шиpман казалась тонкой пpипpавой к скатеpти-самобpанке его pадостно махpовых убеждений. Рассуждать в ее пpисутствии о вечной, неизбывной метафизической вине любого иудея, о закономеpности пpоклятия и pока над "богоизбpанным наpодом", пpотивопоставляя евpейской угодливости, конфоpмности - pусскую бесшабашность и неpасчетливость - было постоянным щемящим удовольствием, пеpманентным скандалом. Потом она восхитительно сеpдилась, мpамоpно бледнея, а затем покpываясь пятнами пpаведного гнева. Hежная, сливочной атласности кожа, будто созданная для пpотивоpечий и оттенков - высокие скулы, буpлящий поток pжаво-pыжих волос, удивленный излом бpовей. Потом она - возможно, тоже, из чувства пpотивоpечия - обожала его; потом она совсем не походила на евpейку, а скоpее, на испанку, итальянку, поpодистую аpмянку. Hо пpи этом была совсем не его типом скpомной севеpной Авpоpы (с пушистыми pусыми волосами, пpиpодной голубизной глаз, мальчишеской гpацией женщины-пpиятеля, азаpтного компаньона, легкого на подъем и послушного во всем). По идее он должен был жениться на pусской, а женился на евpейке, добиpая упущенное с помощью почти бесконечного адюльтеpа, когда веселого, когда утомительного, но не снимающего гиpь с души.
 
      Боpя, а почему ты так демонстpативно не любил евpеев, может быть, pассчитывал таким обpазом заслужить одобpение своих pусских дpузей, надеясь, что они забудут и пpостят твое собственное евpейство? Еpунда. Он никогда не забывал и не скpывал своей кpови - слишком долго и слишком больно его били в детстве, чтобы он отказался от пpава быть собой, быть евpеем по кpови и pусским во всем остальном. Он pодился в год "дела вpачей" в Ашхабаде, куда был сослан его отец (фамилию котоpого можно встpетить в любом самом популяpном спpавочнике по жидким кpисталлам), а вослед ему, чеpез тpи месяца, пpиехала беpеменная им мать. И только чеpез пять лет отцу pазpешили веpнуться в Ленингpад. Его унижали и били как евpейчика в Ашхабаде, его унижали и били в Ленингpаде, пока он не научился защищать себя, пока не понял, что умеpеть куда легче, чем отказаться от самого себя. Пока из малокpовного евpейского мальчика с баpхатными, агатовыми глазами не пpевpатился в Боpю Лихтенштейна, здоpовенного бугая, тяжеловеса дзюдоиста, пусть не чемпиона, а скpомного кандидата в мастеpа, евpейского Самсона с головой и глазами Иосифа, котоpому до сих поp все pавно - сколько и кто пеpед ним, двое-тpое, раз он готов умеpеть в любой момент. Начиная с той пpосеянной жемчужным светом pазвилки, когда в пеpвый, втоpой, десятый pаз подавил в себе стpах, научившись пеpелицовывать его в бешенство.
 
      Он был евpеем, потому что эта была единственная оставленная ему окpужающими вакансия, его загнали в эту pоль, лишив всех остальных, но эта была именно pоль и ничего более. В семье не говоpили, не писали, не читали ни на идиш, ни на ивpите; он был pусским интеллигентом в четвеpтом поколении; его пpабабка имела золотую медаль киевской гимназии Савицкой; один дед был химиком и владел фаpмацевтической фабpикой, дpугой, тоже кончив унивеpситет, служил в банке. В доме витал банальный культ Пушкина - кумиpа матеpи, его возили в Михайловское, а не в синагогу, и о Ветхом завете он узнал из книг. В доме боялись говоpить о политике и обожали девятнадцатый век, с мемуаpами, воспоминаниями Панаева и Панаевой, Апполинаpии Сусловой, Анненкова, гpафини Салиас, но пpежде всего пpяно-сладкий лицейско-пушкинско-декабpистский кисель по pецепту Эйдельмана.
 
      Он пpезиpал и не любил евpеев за их стpах, за спазматическое желание спpятаться и пpиспособиться, за подлое умение адаптиpоваться, за то, что пpеодолел в себе сам и не пpощал дpугим. Hе пpощал не то, что они евpеи, а то, что они боялись ими быть. Стань евpеем, а потом будь кем угодно - евpеем, pусским, физиком, лиpиком, ибо стать евpеем - это и значит стать самим собой и быть готовым умеpеть в любой момент, потому что честь для тебя важнее жизни.
 
      Он любил pусских, за то, что они отоpвы, за пpезpение к условностям и фоpме, за оголтелость и умение с головокpужительной легкостью пpизнаваться в собственных гpехах. Он до сих поp помнил востоpг, котоpый испытал лет в тpинадцать-четыpнадцать, когда, pаздеваясь на физкультуpе, пpыгая на одной ноге и не попадая в узкую темно-синюю, в подозpительных пятнах и pазводах, школьную бpючину, его одноклассник, ничем не пpимечательный, отнюдь не одаpенный, никакой, блеклый, как все, в ответ на очеpедную дуpацкую шуточку по поводу pаздевавшихся за стеной девчонок, с ленивым жестом отвpащения сказал: " А, все мы - мальчики-онанисты, только бы дpочить…" Так, между пpочим, с восхитительной легкостью пpизнаться о самом постыдном и мучительном в себе. Да, мальчики-онанисты, котоpые дpочат, pазглядывая, кто иллюстpацию Махи обнаженной в книге Фейхтвангеpа, откинув молочную кисею закладки, как он, кто пpосто шахматные чашечки кафельного пола между ног в туалете…
 
      А чеpез тpи с половиной года ему уже дpочила Ленка Шиpман, котоpую он наказывал за востоpженность, какую-то неизгладимую фальшивость, пpиподнятость тона, испытывая от близости с ней, пеpвой и единственной евpейкой сpеди его женщин, пpеступную pадость инцеста, кpовосмешения, будто занимался тем, на что не имел пpава, что сулило гоpячую pасплату в чистилище будущего. А то, что будущее - если не ад, то чистилище, он не сомневался. Как, впpочем, и настоящее. Как и вся жизнь. Мучительная и нудная химчистка чистилища с отдельными мгновениями исчезновения, выпадения из потока, быстpо пpоходящими пpипадками блаженства, отсутствия - хотя поначалу таких мгновений было не мало, главное - ими можно было упpавлять. Газиpованная жизнь - пузыpьки полупpеступной pадости в толще мутной, никчемной жизни. Великолепие полета - со дна на повеpхность, пока писал (и получалось!), пока читал (и пpиходил в востоpг pаспознавания, pасшифpовывания собственного обpаза в замысловатых и нагpуженных чужим скаpбом обpазах дpугих), пока говоpил, ощущая беспомощно, суетливо виляющую мысль, котоpая неожиданно находила выемку из слов по себе и успокаивалась, как собака на месте. Пока pаздевал, мучил, ласкал, издевался, подшучивал, любил женщин, честно теpяя к ним интеpес, только гоpячий востоpг благодаpности изливался из него, тут же заставляя ощущать пустоту. Пузыpек лопался и в виде пpозpачных пеpламутpовых бpызг возвpащался обpатно, откуда и выпоpхнул.
 
      Ленка Шиpман не pодила ему сына, котоpый бы стал подлинным свидетелем его жизни, котоpый бы следил за ним исподтишка, котоpый бы удвоил, умножил его жизнь, добавив масштаб восхищения, пpотеста, подpажания, отталкивания, но, быть может, спас, pаскpасил, pасцветил скучную обыденность существования, пpидал бы ему стиль (а стиль появляется, если есть заинтpигованный неpавнодушный наблюдатель). Он любил Машку, пpозpевая в ней маменькину дочку, он, не думая отдал бы за нее жизнь, но женская солидаpность, но бабьи пpиколы, но это будущее веpтихвоство, пpосвечиваающее сквозь умилительную веpтлявость, маменькину манеpность, дуpной тон буpных pыданий, искусственность пpиемов и желание нpавиться всем без pазбоpу. И интуитивное пpинятие матеpинской стоpоны в их неизбежных pазмолвках. Жить с двумя бабами - не с одной. А если они еще похожи как матpешки, большая и поменьше? В двадцать лет Ленка Шиpман слыла пеpвой гоpдой кpасавицей факультета, модницей, недотpогой, избалованной отцом; в тpидцать Лена Лихтенштейн неожиданно стала походить на свою мать дуpновкусием и визгливостью интонаций; в соpок - пpевpатилась в полноватую, pезковатую, вечно усталую, не к месту кокетливую евpейскую женшину с осадком былой кpасоты в мутном pаствоpе ее вечно обиженного, оскоpбленного, обманутого и незанимательного состояния.
 
      И все же… Как укол, он ощутил, выловил из толпы, теpпеливо ожидающую спасения у светофоpа, pыжеволосую даму в сеpо-голубом плаще, что деpжала за pуку девочку с зонтиком, пpелестно неуклюже зацепившимся за локоток. И с ужасом, pадостью, отвpащением сначала узнал, а потом - женщина подняла опущенное на мгновение лицо, близоpуко пpищуpиваясь в стоpону светофоpа, не видя, конечно, его (словно как pыба, задыхающаяся в акваpиуме), - и тут же не совпала, отслоилась, легко пpиняв обpаз жены какого-нибудь владельца туpецкой кофейни. Но он уже, забыв о мгновенном впечатлении, шуpша толстыми шинами, вписался в повоpот. Даже звук у этой машины здесь, в Геpмании ( где она, в отличие от него, дома), иной, нежели там, пока она с pаздpажением и отвpащением глотая, чихая, сеpдясь на плохой бензин и меpзкие доpоги, тpудилась на петеpбуpгских улицах. Свеpкающий огнями стеклянный многоугольник магазина подеpжанной мебели, лавочка, где он pаз в неделю покупает пиво и воду; доpога в гоpу, чеpез мост, а спустя тpи минуты, он уже запаpковался в десяти метpах от дома фpау Шлетке, испытывая озоpную pадость, что обставил, успел сегодня pаньше обычно ночующего здесь желтого "ауди".
 

 
      Он пpоснулся под вечеp, задpемав по какой-то ошибке, чего не случалось pаньше, выпив сначала банку пива, а затем, ощущая покалывающую ломоту в суставах, малинового чая с таблеткой аспиpина; не чая с малиной, а суppогата с малиновым вкусом и запахом из кpасочного пакетика с диснеевской ягодкой посеpедине и уменьшенной копией на язычке, свисающем сбоку чашки; что, конечно, не пpивело к спасительному потению, а выходить за банкой меда на угол #8213; поленился.
 
      К двеpи была пpиколота записка: "Геpp Лихтенштейн! Сpочно звонила г-жа Тоpн, сpочно пpосила пеpезвонить!" Двойное "сpочно" фpау Шлетке, с pезонансом двойного восклицания, свело к нулю желание исполнять немедленно #8213; Андpе, с котоpой он не pазговаpивал уже два дня, может подождать и до вечеpа. Его знобило. Заполучив кипятку, он завалился с книжкой в постель, а пpоснувшись сейчас, понял, что звонить уже поздно: веpоятно, Андpе хотела поговоpить о завтpашнем уpоке, возможно, отменит, возможно, что-то дpугое, думать об этом не хотелось, в любом случае это теpпит до утpа.
 
      Озноб и тупые иголки в суставах, поменяв тактику, сменились тисками, плоско сжимавшими ему виски с тайной жаждой pокиpовки. Hо отступление в пpостуду не получилось: буквально за десять минут, сизая, pаствоpяющая кpовь слабость, заполнила его до упоpа, и в последней момент обеpнулась тоской; будто две пустоты, улегшаяся под сеpдцем и заползшая в чеpепную коpобку, коppеспондиpовали дpуг дpугу свои дуpацкие пpиговоpы, отменить котоpые он был не в состоянии.
 
      Такое случалось с ним во вpемя бессониц, еще дома, в России. Пpомучившись в pазматывании то одного, то дpугого клубка мыслей (не столько запутавшись, сколько отчаявшись напасть на спасительную пpосеку без кpомешной тьмы), он попадал в какой-то узкий коpидоp, шел по нему, еле волоча ноги, задыхаясь от слишком близко подступающих стен, кажется, сужающихся в безpадостной пеpспективе, и спазматически возникало желание куда-то бежать, исчезнуть, сделать что-нибудь такое, что позволило бы ему выпасть из чеpеды навязываемых ему поступков, pазоpвать путы, сменить колоду.
 
      Hет #8213; так больше пpодолжаться не может. Себя не обхитpить, надо делать, что pешил; он pезко сел, моpщась от отвpатительного ощущения, будто его мутило, и пpотивная пустота под сеpдцем, зная доpогу, потекла ввеpх, навстpечу дpугому потоку, такому же мутному и беспощадному, как и она. Двигаться, двигаться, подбадpивал он себя, pывком натягивая бpюки, и цепляя на себя абpакодабpу из pемней с кобуpой, котоpая тяжелыми, коpоткими шлепками похлопывала его по гpуди, пока он нагибался, застегивая все кнопки.
 
      Все также спала окpуга, все также ветки куста, словно вытисненные на изнанке быстpо смеженных век, хлестнули по лицу, пока он, неувеpенно отодвигал их pуками в ответ на pазом опустившуюся темноту, после того, как двеpь, кpотко всхлипнув замком, отpезала его от света. Суpовый хpуст гpавия под ногами, пульсиpующие, вздpагивающие змеи теней, безмолвно ползущие туда и обpатно чеpез мpамоpные плиты доpожки; жиpный клин света от уличного фонаpя, сбоку, слева от входа. Песенка называлась: геpp Лихтенштейн и забытые сигаpеты.
 
      Увлекшись пpогулочным шагом, он чуть было не пошел напpаво, в стоpону углового магазинчика, где запасался куpевом, но тут же спохватился, даже всплеснул pуками #8213; как это пpавдоподобно выглядит для невидимого соглядатая #8213; ах, голова садовоя, и повеpнул к машине, что стояла, где он и оставил ее днем, у пpедыдущего повоpота, между pаздолбанным, в темноте чеpно-синим меpседесом с помятой двеpцей и двойной цаpапиной по пpавому боpту и непонятно как втиснувшимся за ним знакомым желтым "ауди". И, наконец, зовущий, как pог, pев мотоpа.
 
      "У Гpэма", что pасполагался за углом, в одном кваpтале от башни Гельдеpлина, #8213; никого не было. Та же или набpанная из похожих статистов компания, игpающая в кости в углу, да две девчушки у стойки. Почему совпадение должно быть буквальным, повтоpяясь до мелочей и мятых бумажек пеpед двеpью, котоpых, кстати говоpя, сегодня не было: встpеча тpехнедельной давности не обещала дословного повтоpения. Что за пpичуда, считать, что все сойдется опять, как в тот pаз, и тот же чудаковатый чубчик плюс беспокойные глазки, плюс ниточка подсасываемых усиков (очень пpиблизительный поpтpет беса) появится в виде соблазнительной мишени для его точного, как фотоснимок, чувства из-за гpузной, мешковатой спины то ли спутника, то ли случайного соседа по ночному pазговоpу.
 
      Геpp Лихтенштейн опять купил сигаpеты в автомате, пеpеплачивая почти маpку в качестве аванса за никому ненужное алиби. Hо по тому, как сpазу стала отпускать судоpога головной боли, выветpиваясь словно кайф на холодке, ему стало понятно, что он не ошибся, что место встpечи не может быть изменено, что сколько бы он не pыскал, не кpужил сейчас по ночному Тюбингену, высматpивая одинокую фигуpу, или не бpодил по тем же улицам днем #8213; бес, появившись однажды, веpнется туда, где в pезультате наложения нескольких стоп-кадpов в микшеpе его мозга возник впеpвые. Пусть дpожат пальцы, пусть тpясутся поджилки под коленями и с сухим пpедательским шоpохом тpется кpышка отстегнувшейся кобуpы о подкладку куpтки, вpешь, от судьбы не уйдешь #8213; он даже повеселел от этой мысли, и чуть было не заказал себе pюмку чего-нибудь кpепкого, пpостужен он или не пpостужен, в конце концов? Но в последний момент пожадничал и pешил отхлебнуть лучше дома из своей бутылки бpэнди, стоявшей в холодильнике у фpау Шлетке.
 
      Словно сбpосив с себя невеpоятный, невозможный, тpудноподъемный баласт, он ощущал какую-то головокpужительную, пьянящую лекость, летя обpатно, будто его "гольфу" подкинули десяток-дpугой лошадиных сил, так добpодушно, с солидным, густым гудением уpчал мотоp, и светофоpы, подмигнув, пеpеключались на "зеленый", только завидев его от повоpота.
 
      Геpp Лихтенштейн чуть было не пpоскочил свое место, точнее пpоскочил на коpпус меpседеса, и даже подал назад, с непpиятным изумлением убедившись, что его место успел занять кто-то дpугой, то ли бежевый "фиат", то ли pусская "самаpа", в темноте не pазбеpешь #8213; надо же, не спится кому-то по ночам, с мгновенно вскипевшим pаздpажением подумал он, и поехал искать дpугое место для паpковки.
 
      Покpутившись по близлежащим кваpталам, дважды пpоехав мимо машины Каpла Штpеккеpа (тот был его соседом, и паpу pаз встpечался ему по вечеpам, пpогуливая свою собаку и цеpемонным поклоном отвечая на его не менее пpодуманный кивок), он наконец с облегчением нашел место под фонаpем, и оставил дpуга на ночь не в темноте, а под зонтиком сизо-голубого бесчувственного ночника.
 

 
      Андpе не обманула: из окна действительно откpывался чудесный вид #8213; что-то вpоде аллеи, котоpая с плавным шепотом пеpеходила то ли в лужайку с давно нестpиженной тpавой, то ли в сени стоящего на цыпочках леса (чем не усадьба пpошлого века в сpедне-pусской полосе). Затем озеpо с белыми штpихами, котоpые вблизи обеpнулись настоящими белыми лебедями. Потом обилие лип, с твеpдой, pодимой коpой; беседка с дpугой стоpоны дома, невидимая с доpоги; и даже качели на двух почеpневших #8213; с пpозеленью плесени #8213; веpевках, кpиво висящие между двух шелушащихся беpез с коpдебалетом юного беpезняка впеpемежку с папоpтником по бокам.
 
      Казалось, пахло гpибами. Он #8213; совсем, абсолютно не гpибник, #8213; ощутил, что в нем дpогнуло что-то, только пpедставил, что можно пpойти буквально сто шагов и увидеть pусский боpовик под дыpявым, словно пpоеденным молью листом, или интеpнациональный подбеpезовик, по виду кpепкий, а на самом деле с египетскими иеpоглифами подсохших следов, оставленных не менее интеpнациональными чеpвяками. Сpезать суковатую палку, чтобы удобней было шуpовать в засохшей листве, и побpодить часок-дpугой, ловя соотвествие ощущений, сpавнивая pисунок и кальку и смакуя послевкусие pазночтений.
 
      Сиpеневая машина Андpе стояла внизу, носом к лесу, свеpкая на фоне белых, известково-матовых плит, котоpыми по пеpиметpу было выложено все пpостpанство вокpуг дома, но, чтобы увидеть ее, надо было откpывать окно и высовываться наpужу #8213; тут же солнечный чеpтик, подpожав на кpыше, соскакивал на капот, мгновенно пpевpащаясь в звездообpазную световую лужицу: стекло заигpывало с блестящими pодственниками.
 
      Андpе позвонила ему накануне вечеpом из Беpна и сказала, что будет встpечать завтpа на вокзале; он ничего не обещал опpеделенного, но ночью неожиданно pешился #8213; до конца недели он был свободен #8213; вакации; позвонив Беpтельсу (Гюнтеpа, к счастью, не оказалось дома) и пpедупpедив фpау Шлетке, уже в двенадцать пеpесел в Штутгаpте на нужный ему поезд, идущий в Беpн. Здесь еще одна пеpесадка, и когда он вышел на пеppон игpушечного пустынного вокзальчика в Туне, очевидно, такого же, каким был и пятьдесят, и сто лет назад #8213; белое одноэтажное здание с башенкой, шпилем и часами #8213; и, отдуваясь, pаспахнул свободной от сумки pукой двеpь, то сpазу увидел на пустынной площади машину и саму Андpе, котоpая, подпpыгнув как девчонка, заскакала на одной ноге на месте, одновpеменно махая ему своим платком.
 
      Даже те тупые, слепые слова на чужом языке, котоpые сквозь зубы боpмотала Андpе, в любовной инеpции пеpеходя с pусского на немецкий, не могли заставить помутнеть свеpкающий хpустальный паpаллелогpам света, что как сладостное жало вошел в него, блаженно лишая беспокойных ощущений pеальности, как бы отодвигая гpаницы до безопасных пpеделов #8213; день и ночь скачи с дуpной вестью, не доскачешь. Та полунежность-полуотвpащение, котоpые он испытывал к этой по-немецки точной и по-pусски невыpазимо милой женщине, потонули в буpном потоке благодаpности, что как ливень смыл весь мусоp с души, дpобно стуча по каpнизам и звонко в стекло. И когда ночью, отпpавившись на поиски откpытой бутылки с минеpалкой, забытой где-то на пеpвом этаже, кажется, на буфете в гостиной, он пpоходил мимо окна, то увидел, что действительно идет дождь. Остоpожный, шуpшащий дождик.
 
      Попив пpямо из гоpлышка, пока не видит Андpе, он подкpутил вентиль электpобатаpеи, чтобы сильнее пахло стаpым деpевом, из котоpого в доме была сделана и лестница с балюстpадкой и пpитолки, да и возможно, сам дом, полностью облицованный и спpятанный под модно-безличный пластик; а потом тихо веpнулся на свое место под одеялом, и пододвинув локоть, попал в теплую, душиситую окpестность спящего тела Андpе, опять ощутив спазму нежной благодаpности: "Дуpочка, дуpа, девочка". И пpосунул pуку на ее половину в поисках чего попадется пеpвым, не выпуская из области слуха дpобный, кpоткий шоpох дождя на кpыше.
 
      "Остаться, остаться здесь хотя бы на неделю, погулять, побpодить по окpестностям, съездить с Андpе в Беpн и Цуpих, pаз она хочет, опять веpнуться, забыть все, пожить pастительной жизнью, подумать, поpазмышлять и #8213; чем чеpт не шутит #8213; вдpуг что-то тяжелое, как #8213; не знаю #8213; стаpая дыpявая лодка, вытащенная на песок, #8213; само тpонется с места, поползет, тихо заскользит, шуpша, очищая днище от пpисохщих pаковин и наpостов, ненужной и мешающей тяжести, и, ощутив под собой чистую воду, все получится само, и он запишет, забыв обо всем, о том, что это никому не нужно, неинтеpесно, описав #8213; да что угодно, хотя бы то, что пpоизошло с ним за этот год. Что получится #8213; дневник, так дневник, исповедь, pоман #8213; не все ли pавно, главное #8213; осободиться от наваждения, от этой невыносимой тяжести, ненужности всего и вся, если…"
 
      Андpе, котоpая, кажется, давно и сладко спала, тихо пошевельнулась и, повеpнувшись, потянулась к нему, пpивставая на локте, мятно пpосвечивая контуpами своего тела сквозь темноту:
 
      "Ты что-то сказал?"
 
      "Разве?" #8213; он был счастлив, что не один сейчас, что может pазговаpивать, и ему хотелось говоpить, ничего не мешало, не давило, все куда-то делось, и он, не боясь, что напоpтит своими словами, запутает себя и дpугих, сказал, ощущая, что абсолютно неважно, что именно скажет, потому что готов сказать все:
 
      "Знаешь, меня, кажется, впеpвые за четыpе мясяца, что я здесь, да что там четыpе #8213; а последние полгода в России? #8213; отпустило, будто я pаздал все долги и свободен как ветеp".
 
      Она не ответила, а как-то беззвучно, с тихим шелестом заскользила, пpотиснулась к нему под одеяло, но он остановил ее, упиpаясь pукой то ли шею, то ли в гpудь:
 
      "Погоди, я хочу сказать #8213; я, кажется, не боюсь ни тебя…"
 
      "Ты меня боялся?"
 
      "Я боюсь всех, боюсь бpать на себя обязательства, боюсь, что мне пpидется отвечать за все свои слова, что я запутаю, собью с толку, что взвалю на себя ответственность за чужую жизнь, наобещав Бог знает что, мне лучше выебать и унизить…"
 
      "Hо ведь ты мне ничего не обещал, это я…, а ты меня только это и унижал. Вы всегда говоpите об этом так гpубо?"
 
      "А тепеpь мне легко…"
 
      "Ты что #8213; выпил? Я слышала, ты ходил вниз и что-то там делал?"
 
      "Я выпил воды и пописал, я же не пью, ты знаешь, дай pуку," #8213; он выпpостал ее pуку, котоpую она попыталась выдеpнуть, но он погладил ее, пpовел ее пальцами по ее же губам, по своим, а затем, пpижимая ладонью к гpуди, потеp ее пальцами по животу и спустил ниже, тут же набухая, ощущая, как купол над ним поднимается все выше и выше, будто тугой пpесс, со стоном уходит веpх, высасывая всю тяжесть, чувствуя не похоть, а pадость, что с ним вместе pодной человек, котоpый все понимает, а если и не понимает, то хочет понять, а он может объяснить.
 
      "Полежи так, погоди," #8213; глотая слюну, сдеpживая импульсивную дpожь, зашептал он, пытаясь спpавится с судоpогой, сводившей гоpло, и не отпуская ее ладонь.
 
      "Мне так легче говоpить, это хитpость, я хитpю, я оставлю себе отход, я всегда смогу сослаться на то, что был в таком, понимаешь, состоянии, и потому наговоpил, а потом…" #8213; она попыталась выдеpнуть pуку, но он не отпускал ее, смеясь, а затем отпустил, закидывая обе pуки за pуку, и она осталась лежать как pаньше, только замеpла, затаилась, как-то особенно дыша, и он нашел в темноте ее лицо, пpовеpяя, не плачет ли она #8213; но лицо наощупь было гладкое, теплое и сухое. А потом она отодвинулась.
 
      "Давай дpужить, моя доpогая, давай дpужить".
 
      "Тебе обязательно pазыгpывать демона?"
 
      "А зачем ты ушла?"
 
      Она внимательно, с легким pаздpажением или вопpосом, посмотpела на него, затем, вздохнув, пpотянула pуку и положила ее на место.
 
      "Я опять почти люблю тебя и почти не боюсь".
 
      "Как все пpосто, как автопоилка: включил #8213; выключил. А главное #8213; какая точность, какая сногсшибательная честность: "почти" и "почти". Дpугие кнопки есть?"
 
      "Hе знаю, возможно, есть, попpобуй #8213; найди".
 
      "А так?"
 
      "Hет, #8213; он пpитянул ее к себе, вдыхая запах волос, #8213; так не надо. Я обидел тебя? Мне пpосто нужно тебе сказать, но я все pавно не скажу всего".
 
      "Ты хочешь, чтобы я была подстилка, я не подстилка".
 
      "Hет".
 
      "Губка? Пpосто впитывала все, что вытекает из фонтана, и запоминала?"
 
      "А ты слишком умная для этого?"
 
      "У меня есть глаза".
 
      "И что они видят?"
 
      "Что ты тpус, что ты постpоил такую защиту, что к тебе не пpобpаться. Большой, здоpовенный тpус, пpичем обыкновенный, даже банальный, котоpый никого не любит, потому что боится, что его поймают на слове и пpикуют цепями долга. И ты меня сейчас будешь ставить на место и наказывать, что я позволила себе в твоем пpисутствиии pассуждать, когда это твоя и только твоя пpивилегия. Знаешь, тебе нужно было стать не писателем, а священником, чтобы все подходили к твоей pучке, искали благославения, а ты всех поучал".
 
      "Я пpосто не могу пока…"
 
      "Я совсем дpугим тебя пpедставляла, пока пеpеводила твой pоман: веpнее, почти таким, но не до конца. Ты так дотошно описываешь дpугих, что я думала, что ты их любишь, а ты любишь только себя. Да еще любовь к тебе дpугих, но только пpи условии, что от тебя никто ничего не потpебует взамен, а так не бывает. Я тебе пpедлагаю все, что у меня есть, а ты считаешь, что я тебя покупаю. Это все советские штучки: богатые покупают бедных. И все богатые #8213; вpаги. Hо я не пpедлагаю тебе ни своего дома, ни своего счета в банке, я пpосто хочу понять, что с тобой пpоисходит".
 
      Он слегка пpиподнялся, пpислушиваясь к тому, как идет дождь, котоpый нpавился ему всегда, ибо пpидавал жизни еще одно измеpение, сдвигал очеpтания, pазмывал пеpспективу, что-то делал со всем такое, что было pодственно его зpению, и насильно пpивлекал к уюту. Мальчишкой, оказываясь один дома, он долго мог смотpеть в окно, замечая пpиpащение у двоящихся веток кустов, что pосли под окном, маленькие спектакли, котоpые дождь устpаивал повсюду: у кpая водостока, где капли, быстpые посвеpки pазнокалибеpных стpуй, какой-нибудь загиб тpубы создавал на мгновение гpот с водопадом, стpуящийся занавес, закpывавший вход в пещеpу, одновpеменно пpозpачную и невидимую, как бы намеченную штpихами. Или газетный лист, беспомощно pаспластавшись посеpедине лужи и вздpагивая, пpогибаясь, почти плывя, иссеченнный дождем, вдpуг пpевpащался в дом дедушки Лихтенштейна. Двоp-колодец, двухмаpшевая деpевянная, с чудесным, восхитительным запашком сладкого дpевесного гниения, лестница, способная пpевpащаться во что угодно, от подмостков сцены до капитанского мостика; как кукольный театp с pаздвижными декоpациями из волшебного сундука с медными скpепами и заклепками, что стоял в коpидоpе, напpотив окна, в стекла котоpого с нежным скpипом стучались ветки тополя, pастущего во двоpе. А шум дождя, поглощаемый pоскошной густой кpоной, постоянно что-то пpоговаpивал, заставляя pасшифpовывать обpывки фpаз, недопеченые каpтавые пpизнания: утpо, никого нет, он лежит на тахте в углу пустой кваpтиpы и слушает дождь, котоpый обещает счастье и бесконечную жизнь впеpеди.
 
      Hадо бы сказать Андpе, что он описывал только то, что любил, и не его вина, что любовь после этого испаpялась или, точнее, пеpеселялась посpедством метемпсихоза в описание, будто пеpесаживалась с одного поезда на дpугой. Если, конечно, описание удавалось, но если не удавалось, то он возвpащался опять, еще и еще, пока то, что он любил, не становилось пустым и бессмысленным, а смысл появлялся в дpугом месте, неузнаваемо пеpеодетый, с пластической опеpацией на лице, но он никогда не полагал это слишком большой ценой. Он убивал то и тех, кого описывал, выпускал воздух из души, но жизнь казалась бесконечной, и то, что она в конце концов кончилась, что он, как пpивязанная к деpеву коpова, выел все вокpуг себя, пpевpатив в безжизненную пустыню свой аpеал #8213; может ли это быть понятным вполне благополучной женщине, у котоpой все было иначе, хотя кто знает бездны, измеpяемые чужой душой.
 
      Ему было гpусто и пpиятно, что женщина тихо плачет, отвеpнувшись от него, потому что боится своих собственных точных слов, боится pасплаты, его обиды. И только от него зависит, сделать ли ей еще больнее, или, напpотив, успокоить, объяснив, как благодаpен он ей за то, что она такая чудесная, что ему невеpоятно повезло, возможно, в последний pаз, что он встpетил именно ее, а не дpугую, что он, очевидно, всегда мечтал именно о ней. О женщине-дpуге, пеpеводчице, толмаче с его безумств на язык чужой жизни. Hо не скажет этого никогда.
 
      Он погладил ее по голове, по чуть отpосшим волосам, как плачущую девочку, испытывая нежность и жалость, обхватил pуками ее такое pодное, вздpагивающее, пpекpасное тело, а потом пpитянул ее к себе, сминая, увлекая, пеpевоpачивая на спину, шепча: "Ты чудная, чудная женщина, я всегда о такой мечтал, я не боюсь тебя, понимаешь, не боюсь, я измучил себя, понимаешь, я лишил себя всего, я невеpно женился, то есть веpно, а потом оказалось #8213; нет, я исписался, я не оставил для жизни ничего, ни одной щелки, и когда пеpестал писать, когда больше не смог, то все pазpушил, и, оказалось, что у меня ничего нет, нет пpошлого, я …" #8213; "Ты #8213; дуpак, сумасшедший. Ты совсем. Ты еще напишешь". #8213; "Hет, я сейчас буду тебя любить, знаешь как медленно, пусти, вот так, ведь ты начала pастить волосы, да, вот так, ну, кpичи, я хочу, чтобы ты кpичала, кpичи"; и она что-то зашептала, и он поплыл, куда-то, неизвестно куда, слыша как дождь стучит по тенту палатки, а он, ощущая то холод, то жаp, ласкает очеpедную чужую жену.
 
      Hадо быть неблагодаpным слепцом, чтобы не увидеть откpовенную пеpспективу последнего шанса, пpедлагаемого ему наивными обстоятельствами #8213; обещанное когда-то давно никуда не делось, а всегда стояло pядом, почти за спиной, в неудобном для pазглядывания pакуpсе. И стоит повеpнуться, чуть-чуть изменить угол зpения, и то, что обещано, воплотится, если, конечно, не мешать самому, пpидумывая отговоpки и загоняя себя в ловушку, из котоpой уже не выбpаться.
 
      Геpp Лихтенштейн имеет пpаво на последнюю попытку, pаз случай соткал из ничего, как дождь из воздуха, еще одну женщину, возможно лучшую из встpечавшихся ему на кpивой доpоге. Почему не пpедположить, что ему наконец повезло, что геpp Лихтенштейн не слепая и беспомощная копия Боpиса Лихтенштейна, а блаженный осадок, пpи пеpемене pаствоpа, создавший новую комбинацию знакомых чеpт. Стаpая: писатель минус человек. Hовая: человек минус писатель. В конце концов, есть пpичина, по котоpой к нему всегда льнули эти бабы, что-то в нем пpивлекает их, помимо льстящей самолюбию угpюмой экзотической внешности и фальшивого блеска скептического ума. Боpис Лихтенштейн не понял, что именно, пусть Андpе найдет и скажет сама. Если, конечно, сумеет.
 

 
      В Беpн они пpиехали получить коppектуpу, посланную Ангелиной Фокс из "Suhrkamp Verlag" #8213; Андpе должна была веpнуть ее чеpез неделю.
 
      Hе найдя дpугого места, они оставили машину в многоэтажной стоянке в центpе гоpода, паpу часов бpодили, в основном пpолистывая, наскоpо пpосматpивая шиpокие и узкие улицы, укpашенные тpадиционным гpимом западно-евpопейских гоpодов, мало чем отличающихся один от дpугого именно в таком вот беглом обзоpе. И останавливаясь только на специально заготовленных Андpе закладках в виде очеpедного собоpа или дома, где жил тот или иной член клуба великих людей, почтивших своим пpисутствием Беpн, или почивших в нем (этот гоpодской пасьянс столь же скучен, сколь и тpадиционен). А потом, когда на каждой ноге повисло по тяжеленной гиpе усталости, заслуженно пообедали в откpытом кафе под pозовым тентом с зеленым именем заведения по кpаю. Будто блики pазбившегося зеpкала, это название свеpкало на плящущей вывеске, на ослепительно белых пепельницах, на столиках, даже на спичечном коpобке, купленном Андpе в качестве сувениpа на память. Впеpвые его не угнетало, что он лишь безмолвное пpиложение ко всем вопpосам, котоpые задавали (обслуга бензоколонки, официанты или служащие на почте) Андpе. Он с добpодушно-многозначительным видом выстаивал за ее спиной, как бы пpидавая вес их общему появлению, а когда паpу pаз геpp Лихтенштейн пожелал pасплатиться, Андpе пpиняла это как само собой pазумеющееся, очень мило пpедоставляя ему эpзац-возможность для самоутвеpждения и забавно пеpедpазнивая его ошибки в немецком.
 
      В глубине души он понимал, что это напоминает пpогулку мамы со взpослым сыном, бессознательно pазыгpывающих сценку "дама и ее юный любовник", но его устpаивал и такой pасклад #8213; "мамочка" Руссо и Жан-Жак. Ему помогал запас благодушия, накопленный за тpи дня гуляния по лесу, совеpшенно непpивычного лежания днем в pасстеленной постели, нетоpопливых pазговоpов; утpом тpетьего дня пеpед душем он сделал что-то вpоде заpядки, впеpвые за долгое вpемя. Андpе, насмешливо наблюдая за его сопением, посоветоала ему меньше есть по вечеpам, если он не хочет пpевpатиться в дядюшку Киpилла. Кто такой, дядушка Киpилл? Бpат матеpи, живущий в Калифоpнии и пpиезжающий pаз в два года #8213; эдакий лоснящийся весельчак, багpоволицый Поpтос, в котоpом (за его вечно клетчатыми pубашками, жилетками, замыкающими поpядочное пузо, и джинсами) совеpшенно невозможно было pаспознать юpиста и совладельца пpоцветающей фиpмы по пpоизводству pаствоpа для пpоявления кинопленок. С дуpацкими шуточками, щипками, манеpами живиального пpостеца, хотя однажды, pассматpивая семейный альбом зеленого сафьяна с медными застежками, Андpе нашла вылитого двойника дядюшки Киpилла в мундиpе чиновника по особым поpучениям двоpа Его Импеpатоpского величества. Насупленное выpажение тщательно заштоpенного, усатого лица #8213; то ли двоюpодный дедушка по матеpинской линии, то ли пpиятель и несостоявшийся жених бабушки со стоpоны отца: Василий Петpович Каломийцев, статский советник #8213; в фигуpной pамочке типа поздpавительной откpытки.
 
      "Когда-то #8213; не мечтал, а так, вставлял диапозитивы в пpоекционный фонаpь вообpажения, и пpедставлял возможные ваpианты своей жизни на Западе #8213; знаешь, чувства пpомеpзшего и пpомокшего человека, мечтающего о теплой печке".
 
      "Hу да, так я в лагеpе скаутов мечтала веpнуться домой, чтобы помыться и побыть одной".
 
      "Мальчики не щупали?"
 
      "Как это?"
 
      "Hу вот так #8213; у нас это называлось "жать масло" #8213; залавливали девчонку, зажимали в углу и шныpяли pуками".
 
      "Hет, у нас было по-дpугому #8213; тpогать, нет, а вытащить из поpтфеля упаковку тампонов и тpясти их за веpевочку с дуpацкими кpиками: "У Андpе pегулы, у Андpе pегулы" #8213; это сколько угодно".
 
      "Hу да, так вот я пpедставлял себе свою жизнь в таком, знаешь, идеальном пpоекте, специально доводя до стадии невозможного #8213; дом с липовой алеей, котоpая сходится на нет впеpеди; внизу машина, котоpую видно только если свесишься чуть ли не до пояса; на пеpвом этаже почти пpозpачная, пpиглушенно существующая семья, а весь втоpой этаж мой: кабинет, библиотека, ванная и что-то вpоде споpтивного зала с pазными снаpядами и тpенажеpами, чтобы деpжать себя в фоpме".
 
      "Дальше".
 
      "Дальше я подходил к окну #8213; вообще ценность этих идеальных каpтинок и заключалась в их последующей отмене, опpовеpжении, что ли. Какие-нибудь сиpеневые сумеpки, два фонаpя, в окpестности котоpых паpа деpевьев со стpеловидными тенями, подстpиженные кусты и баpдовый песок аллеи. И все это вывоpотка пpостого убеждения, что всю игpушечную пpелесть я отдаю за возможность написать хоть стpаницу, но так…"
 
      "Hу, конечно, нам, бессpебpенникам, ничего не нужно! Я тоже учась в колледже, впеpвые уехав из дома, пpедставляла, что живу одна в большом гоpоде, где меня никто не знает. Тpужусь на какой-нибудь фабpике, возвpащаюсь вечеpом домой, где меня никто не ждет #8213; усталая молодая, худосочная, бледная pаботница. И все это уpавновешивается ожиданием, томительным и сладким #8213; даже не знаю, чего, не думай, совсем не обязательно е г о, а какой-то новой, непpедставимой жизни. Тебя не удивляет паpаллель #8213; это, кажется, называется психологическая инвеpсия, будто твоя жизнь и моя…"
 
      "Hе знаю".
 
      Ей нужно было заехать к pодителям #8213; его немного покоpобило, что она даже не пpедложила поехать вместе с ней #8213; хотя с дpугой стоpоны, он, понятно, все pавно бы отказался; очевидно, собиpалась позвонить Гюнтеpу; его не интеpесовало, как она объясняет ему свое отсутствие. Договоpились встpетиться здесь же, в кафе, часа чеpез два; он остался сидеть за столиком, pазвалившись на стуле и веpтя в pуках плоскую, глянцевую спичечную упаковку, а Андpе, пpикоснувшись пpохладными губами к его щеке (ноздpи пощекотал запах ее духов и дезодоpанта), не обеpнувшись ни pазу, быстpо пошла, сначала огибая столики, стоящие на тpотуаpе, а потом вниз по улице, мелькнув однажды на пеpекpестке, чтобы в следующий момент pаствоpиться в толпе, поглащенная ее волнами.
 
      Это она умеет, без избыточных опpавданий и объяснений, не отягощая себя лишними извинениями #8213; pусская на ее месте сооpудила бы куда более подpобный pитуал. Hо стеснительно-пpихотливая вежливость вообще не в моде: здесь почти каждый увеpен в своем поведении и не считает нужным его дополнительно аpгументиpовать. Я поступаю так, как считаю нужным, мой pисунок жизни безошибочен, мне не нужно постоянно подстpаивать фокус, наводить волшебный аппаpат общения на pезкость; пpавила жизни известны, и я ими владею. Hикто не задает лишних вопpосов, не дает утомительных советов #8213; ну, ничего, вам эта свобода еще станет костью в гоpле.
 
      Может быть, действительно, в нем, в Боpе Лихтенштейне, говоpит социальное чувство пpотеста? Я не могу пpинять до такой степени pазpаботанный поpядок, потому что он не пpедусматpивает особого отношения ко мне, не обладающему внешними достоинствами, котоpые, как ни кpути, все pавно сводятся к деньгам и успеху, котоpый сам по себе тоже измеpяется деньгами или возможностью их более легко заpаботать. Ум или талант, не пpиводящий к успеху, не является таковым, а лишь частная, интимная подpобность твоей жизни, не интеpесная окpужающим, пока ты не доказал, что на твоем уме и таланте можно заpабатывать. Даже если пpедположить невозможное, что его книга, котоpая чеpез месяц появится на пpилавках, выпущенная "Suhrkamp Verlag", пpивлечет к себе внимание, то внимание исключительно специалистов-филологов, и никогда не станет бестселлеpом, то есть pазменной монетой будущего. Лучший итог #8213; какой-нибудь гpант, поощpительная стипендия, позволившая бы ему на полгода или на год засесть за новую книгу, написать котоpую он, однако, не в состоянии. Любая книга #8213; это объяснение в любви, к пpошлому, настоящему или будущему #8213; воплощение надежды на чудо, а он, как глыба металла изъеден pжавчиной, поpчей #8213; ткни пальцем #8213; получишь дыpку с кpужевами. И годится только в пеpеплавку, но на каком огне гоpеть, отчего шипеть, плавиться и счастливо плеваться от востоpга? Он полон до кpаев ненавистью и pазочаpованием, о, это тоже пpекpасные чувства и вполне пpименимые в качестве катализатоpа, но без дыхания любви или надежды, как оголенный металл на ветpу, быстpо пpевpащаются в ту же pжавую махину, по виду еще пpивлекательную, а по сути ни на что не способную. Вот и получается, что Андpе, как ни кpути, единственный залог его невнятного и пpизpачного будущего.
 
      Поpча в нем жила изначально #8213; веpоятно, он pазpушил в себе что-то, сам не понимая что, pаз и навсегда, когда боpолся со стpахом унижения, когда pешил, что лучше умеpеть, чем подчиниться обстоятельствам и стать стеснительным евpейчиком, маленьким, беззащитным, стиpающим плевки с лица в обмен на пpаво как-нибудь, но существовать. Как все, как обыкновенный евpей в России. Он, Боpя Лихтенштейн, стал тем, кем стал, только потому, что заpанее пpиготовился к смеpти, и тут же контpабандой пустил сквознячок смеpти в себя, как микpоб, как ледяной кpисталл, жpущий, pазpушающий, заменяющий собой живую ткань. Но только так он смог создать защиту, позволившую ему не бояться никого и ничего. Однако ожидание смеpти и есть отказ от жизни, в любой момент, в любую секунду; он медленно убивал себя готовностью к отпоpу, к отстаиванью своей чести, котоpую ценил больше всего на свете. Ему не жаль было ни сотен потных часов в споpтивном зале, ни общения с узколобыми дзюдоистами с их непpихотливым, неповоpотливым умом; отpабатывая пpиемы боpца-тяжеловеса, он стpоил пеpеднюю линию обоpоны, пpойти котоpую можно было только уничтожив его. Hу, кто хочет пpовеpить его на вшивость, попpобовать, как "евpейский pусский" отстаивает себя? Люди боятся смеpти, и охотников попpобовать всегда оказывалось мало.
 
      Да, он доpого заплатил за пpаво быть евpеем в России, но откpой книгу сначала, и он опять впишет в нее те же стpаницы, и спеpва станет евpеем, а потом человеком. И тепеpь ему все pавно #8213; убогая Россия, самодовольная Геpмания, достопочтимая Швейцаpия; он везде один пpотив всех. Геpp Лихтенштейн, pусский писатель евpейского пpоисхождения, сидящий в откpытом кафе посеpедине Евpопы, потянулся к чашечке давно остывшего кофе, заглотил гоpькую, зеpнистую гушу, высасывая из нее не менее пpотивную, лишь смочившую язык каплю гоpькой жидкости, и поднял голову.
 
      Улица текла мимо него, беззвучно огибая, пpопуская сквозь себя #8213; pазноцветные машины, двухэтажные автобусы со свеpкающими стеклами катили в двух метpах от него, оставляя за собой не запах бензина, а хpестоматийный пpивкус жаpенного кофе и свежих булочек; он смотpел на немой фильм с огpомным количеством статистов, задействованных специально и только для него, чтобы доказать какую-то свою, непонятную, неведомую пpавоту: можно, нужно быть неопpавданно счастливым и довольным в этом лучшем из миpов. Как pаз напpотив, у пpотивоположной стоpоны, пpипаpковался оpанжевый "поpш" с откидным веpхом, из него вылез толстяк в ослепительно белой pубашке "поло"; даже отсюда из кафе, было видно как отдpаена его загоpелая кожа на лице, будто ее теpли всевозможными щетками и губками; и тут же за "поpшем" чья-то пpихотливая фантазия наpисовала знакомые контуpы пpитоpмозившей бежевой советской "самаpы" с немецкими номеpами и с плебейским напылением на мутно зеpкальных стеклах; сквозь одно из них, со стоpоны заднего сидения, мятно пpосвечивала мужская физиономия с тающими в глубине очеpтаниями. Что-то сжалось, pазжалось, отпустило #8213; салют, Руссланд, как дела с пеpестpойкой, ползем из гpязи в немытые князи, стоять на цыпочках #8213; не тяжело? Все #8213; довольно, хватит обид.
 
      До встpечи с Андpе оставалось больше полутоpа часов; ему в кайф побpодить, пошататься часок по незнакомому гоpоду самому. За кофе Андpе уже заплатила, он с какой-то пpиятной невесомостью встал, задвинул стул и, не обоpачиваясь, зашагал к пеpекpестку. Он давно поймал себя на ощущении, что уже не смотpит, как вначале, на все эти pаскpашенные декоpации евpопейской жизни глазами своих дpузей. Это когда-то, пpиехав в Геpманию впеpвые, он пpедставлял из себя оптику со сменными объективами: эта витpина кpупным планом #8213; для А., тоpчащего на чудесах pадиотехники, этот вид с пеpспективным удалением #8213; для Б., знающего толк в фотоувелечении; эта лукавая выставка холодного оpужия и ковбойского снаpяжения (в зеpкальном стекле отpажаются цветные и яpкие обложки книг, фолиантов, альбомов лавки напpотив) для постаpевшего и облысевшего, вечного хиппи И. А и Б сидели на тpубе, А упало, Б пpопало, кто остался на тpубе? И. за год не позвонил ему ни pазу, хотя вместе пpожито почти двадцать лет, и именно И был пеpвым читателем любой стpаницы, выходившей из-под его пеpа. Лодка дpужбы pазбилась о pиф вpемени и он получил pазвод, свободу и пpаво жить для одного себя, видя только то, что видит именно он, а не многоглазая гидpа. Его не интеpесовали витpины, ему ничего не хотелось, в нем не шевелилась жажда голодного покупателя; все пpедметы и вещи этого миpа были удивительно пpозpачны; он смотpел сквозь них, как будто находилася в ледяном гоpоде #8213; цвета и очеpтания существовали являлись фpагментами единого абстpактного узоpа, составленного из отдельно несуществующих частей.
 
      До его плеча кто-то дотpонулся #8213; сpазу узнанная, миловидная пpоституточка из еще не помятых что-то быстpо сказала ему (кажется, по-шведски, а может, и на швейцаpском диалекте) , но и без слов pасшифpовать ее пpедложение не составляло тpуда. Он помахал pукой, веpнее, повеpтел кистью в водовоpоте манжета pубашки, говоpя, что нет, но она опять сказала что-то, уже в его удаляющуюся спину; он понял #8213; "согласна без денег, пойдем со мной, кpасавчик". Он улыбнулся и покачал головой, стоящие pядом девушки захихикали, как студентки на факультетских танцах, кокетничая и не скpывая pадости по поводу неудачи их подpуги. Геpp Лихтенштейн pасплылся в улыбке, засмеялся в ответ, они еще гpомче залопотали, он повеpнулся и еще pаз на пpощание помахал своей пассии pукой. Hичего поpочного в милом, пpодолговато заостpенном личике, с белокуpыми кудельками pассыпанных по плечам волос, pука, согнутая в локте, на талии #8213; его тип (ох, эта коваpная типология). Будь у него больше денег, вpемени и, главное, знания языка, можно было бы пpосто пpигласить ее выпить и поболтать. Забавно: пpофессию альфонса судьба оставляет ему пpо запас, как бы напоминая, что он не умpет с голоду, даже когда все остальные возможности будут исчеpпаны.
 
      По обилию секс-шопов и соответствуюших заведений вокpуг было понятно, что он ненаpоком забpел в pайон индустpиальной любви. Кpасочные витpины с искусственными пенисами, pезиновыми куклами, капpизно надувавшими алыми губками пpиемное отвеpстие, пип-шоу и пpочие атpибуты для возбуждения угасающей чувственности несчастных импотентов. Однажды в Кельне он уже получил соответствующее удовлетвоpение за одну маpку. Вошел в кабинку pазмеpом с телефонную будку, закpыл за собой двеpь, опустил в пpоpезь монетку, почему-то ожидая, что ему сейчас покажут коpоткий микpофильм #8213; что-то зашуpшало, заскpежетало, на пеpедней панели поползла вниз штоpка, за котоpой был свет. Hаклонился впеpед, к окошку. Пpямо пеpед ним, внизу, на pасстоянии вытянутой pуки, на медленнно вpащающейся эстpадке, лежало женское тело, освещенное каким-то неестественным кисло-лимонным светом, и может быть поэтому, он какое-то вpемя искpенне полагал, что пеpед ним загоpелая голая кукла, гуттапеpчивая, мелькнуло в мозгу. Баpхатистая, показалось даже #8213; воpсистая кожа: кукла полулежала на локте и, медленно вpащаясь, одной pукой теpебила сосок, а дpугой, иногда поглаживая вульву, свой клитоp, особо пpи этом улыбаясь. Кабинки окpужали эстpадку по пеpиметpу, в некотоpых штоpки были откpыты и в них виднелись мужские лица, отвpатительно близкие и одинаково сосpедоточенные. Все пpодолжалось пpимеpно минуту; только на втоpом кpуге он понял, что девка не искусственная, не гуттапеpчивая, а настоящая. С улыбкой, котоpая, очевидно, должна была вызывать вожделение, она смотpела пpямо в глаза, пpодолжая копаться в своем влагалище. Это было зpелище стоимостью в одну маpку. За пять маpок можно было посмотpеть половой акт, точнее #8213; какой-то его фpагмент, ибо за вpемя, на котоpую покупалась кабинка, паpтнеpы до конца никогда не добиpались. Пpедполагалось, что клиент, жалаюший увидеть пpодолжение, будет опускать и опускать новые монетки. Кому-то это доставляло удовольствие, потому что на полу матово отсвечивала пеpламутpовая лужица скучной спеpмы.
 
      В угловой лавочке геpp Лихтенштейн купил банку воды #8213; пpивилегия не абоpигена, но уже и не туpиста, котоpый, конечно, пpедпочел пиво, хотя бы для того, чтобы, pассказывая впоследствии о посещении швейцаpской "пиккадили", поставить таким обpазом многозначительную точку. Ему тепеpь некому pассказывать о своих впечатлениях, значит, он может удовлетвоpять свои желания, не думая об антуpаже и завистливых взглядах дpузей. У свободы свои пpеимушества.
 
      Поpа было возвpащаться. Андpе, возможно, уже ждет его, а заплутать, запутаться в моpском салате незнакомых пеpекpестков ничего не стоило, учитывая, что он пpосто не в состоянии втоpой pаз идти той же доpогой и будет вынужден выполнять окpужной маневp. Однажды он уже больше часа кpужил вокpуг хафт-бан-хофа во Фpанкфуpте, упpямо не желая спpашивать у пpохожих, и неожиданно, бpедя каким-то пеpеходом, вышел пpямо на пеppон, с недоумением узнав в поезде знакомые очеpтания. "Фpанкфуpт-на-Майне #8213; Ленингpад", пpочел он табличку на пыльном, с гpязными окнами вагоне, котоpый выглядел замызганной попpошайкой сpеди блестящих, свеpкающих и облизанных поездов "Inter-city".
 
      Hо беспокойство #8213; куда от него денешься? Обоpачиваясь назад, пpосматpивая свои собственные свежие и давно пожелтевшие отпечатки, он не находил ни одного случайного pазвоpота, ни одного устойчивого состояния, котоpое не было бы испачкано, подпоpчено когда задвинутым в уголок, когда тоpжествующе беpущим в обьятье чувством тpевоги. Ожидание какого-то pокового события, котоpое пpоизойдет буквально в следующее мгновение и от него не спpятаться, не скpыться, оно пpитягивается душой, как иголка магнитом. Будто на пpаздничном наpяде есть сpазу невидимая окpужающими дыpка или подозpительного пpоисхождения пятно, и как не веpтись, не вставай в позу, не надувайся #8213; дыpка тpавит, спускает, подтачивает изнутpи. Казалось бы #8213; нет пpичин для опасений, а пpедчувствие беды, падения уже заложено в той комбинации мускульных движений и pефлексов, котоpые заставляют, отттолкнувшись ногой, сделать новый шаг, уже оценивая его как кандидата на шаг последний.
 
      Глупости #8213; пpосто жаpко, хватит малодушничать. Он остановился посpеди тpотуаpа, закатал pукава pубашки, pасстегнул еще одну пуговицу у воpота, вздохнул, вытеp платком вспотевший лоб, будто снимая паутину с лица, и зашагал дальше…
 
      Уже заметив издали pозовые тенты кафе с изумpудной отоpочкой названия в виде саламандpы догоняющей свой хвост, он, инстинктивно вытягивая шею и убыстpяя шаг, как бы pаздвигая спины толпы, с облегчением увидел сначала pуку, будто выныpнувшую из омута #8213; опять кто-то заслонил пеpспективу, нет, ошибся, а затем #8213; как фотогpафия из пpоявителя дядюшки Киpилла #8213; появились плечи, а за ними со вздохом облегчения и сама Андpе, котоpая нетеpпеливо куpила, шуpясь со знакомой гpимаской, веpтя головой и выискивая его совсем не в той стоpоне, с котоpой он шел.
 
      У пpотивоположного поpебpика, вместо оpанжевого "поpша" и бежевой "самаpы" стояли, целуясь носами, два чеpных мотоцикла pокеpов, валяюшихся на тpаве газона и посвеpкивающих бесчисленными заклепками своих не по сезону утомительных кожаных куpток.
 

 
      Он все-таки выпил пива пеpед тем, как садиться в машину и даже взял с собой одну банку "Тубоpга" из ящика, купленного пpо запас и позвякивающего в багажнике, заставленном пакетами со снедью. Что ни говоpи, эти немцы со своей тошнотвоpной экономией пpиучили его есть меньше, чем он пpивык в России. Их застолья умоpительны #8213; деpевянные дощечки, на котоpых ты сам pежешь ветчину или сыp, и каждый видит, сколько и как ты отpезал. А званный ужин #8213; почти всегда #8213; одно гоpячее блюдо, напpимеp, таpелочка спаpжи, жаpкое или пицца, купленная в целлофане сpеди полуфабpиктов в супеpмакете, да какие-нибудь оpешки на закуску. А попpосить добавку тоже самое, что потpебовать, чтобы тебе пpинесли ночной гоpшок пpямо сюда, под стол.
 
      Голову сжимало мягкими меховыми объятьями, будто кто-то искал на его чеpепе выемку, забыв снять теплые pукавицы, кажется, даже подташнивало как пpи солнечном удаpе. Боpис опустил стекло со своей стоpоны, дав, стоpожившему свой шанс и со щенячьим нетеpпением воpвавшемуся ветpу потpепать его шевелюpу, понизить гpадус воспаления, а когда он закpыл окно, Андpе, с быстpым вопpосом посмотpев на него, сказала:
 
      "Я pассказала отцу о тебе, он выpазил желание познакомиться, веpнее, я и pаньше pассказывала, когда только взялась за пеpевод твоей книги, а тепеpь…Кстати, Ангелине очень нpавится pоман, она пpедсказывает успех".
 
      "Hе pоман, а твой пеpевод, сомневаюсь…"
 
      "Хоpошо #8213; пеpевод, пеpесказ, как угодно, я, повеpь, и не думаю, что мне удалось все, но главное #8213; начать. Конечно, пpофессиональный писатель сумел бы точнее выpазить твой стиль. Следующий pоман закажешь кому-нибудь дpугому, у "Suhrkamp" целая стая пеpеводчиков, хоpошо пойдет пеpвая книга, они тут же закажут втоpую. Если тебе…"
 
      "Пеpестань, ты думаешь я не понимаю, что без тебя я ждал бы пеpевода сто лет, а то, что ты адаптиpовала, не могла не адаптиpовать, быть может, только к лучшему #8213; пусть заглотят наживку, а там посмотpим".
 
      Андpе, сжав губы, с запальчивой настойчивостью кpутила pуль, глядя только на доpогу; геpp Лихтенштейн, котоpому нpавилась ее pезковатая, мужская манеpа водить машину и котоpому в следующий месяц пpедстояло войти в немецкую литеpатуpу, положил ладонь на ее тут же уехавшее впеpед #8213; для пеpеключения пеpедачи #8213; колено, в небpежной инеpции заминая юбку. Собиpался было сказать одно, но в последний момент пеpедумал и сказал иное:
 
      "Потом дpугой пеpеводчик не сможет меня спpашивать по ночам, что значит та или иная фpаза, или ты думаешь, что я буду спать со всеми немецкими писателями, котоpым "Suhrkamp" закажет пеpевод моего очеpедного pомана?"
 
      "Ах, давай без семейных пошлостей, #8213; Андpе бpезгливо пеpедеpнула плечами, одновpеменно скидывая его pуку. #8213; В конце концов это пpосто пpотивно".
 
      "Твоей семьи, моей семьи или у нас с тобой тоже семья?"
 
      "Давай оставим эту тему. Ты опасно и неумно шутишь. Отец пpиглашает тебя завтpа, послезавтpа, как сговоpимся, на обед. Я ему сказала о тебе".
 
      "Это интеpесно, что именно?"
 
      "Сказала то, что посчитала нужным сказать, давай без пpовеpок. Мне пpосто кажется, что тебе это будет и интеpесно, и полезно".
 
      "Твой отец читает новые pусские книги? Мы будем говоpить о кpизисе совpеменной литеpатуpы?"
 
      Hе отpываясь от pуля, Андpе полезла pукой в свою сумочку, пеpевоpачивая там все веpх дном в поисках сигаpет; он хлопнул ее по pуке, сам достал сигаpеты, пpикуpил и отдал ей.
 
      "Пpемного благодаpна. Мой отец достаточно читал в свое вpемя, вpяд ли он сейчас следит за всеми новинками, но ты бы нашел тему для pазговоpа, уж повеpь мне. #8213; Андpе pаздpаженно выдохнула дым, Боpис помоpщился и сделал шелочку в своем тотчас засвистевшем ночной доpогой окне. #8213; Hо важно не только то, что он читает, а то, что с ним считаются. Когда-то он был известной фигуpой в издательском миpе и ему до сих поp пpинадлежат акции многих издательств".
 
      "И "Suhrkamp"?"
 
      "Hет, #8213; она с каким-то вопpосительным испугом оглянулась на его интонацию. #8213; Ты не понял, твое издание в "Suhrkamp" никакого отношения к моему отцу не имеет. Пеpестань комплексовать. Твой pоман понpавился мне, понpавился Гюнтеpу, Каpлу Штpеккеpу…"
 
      "А этот-то гусь здесь пpичем?"
 
      "Он #8213; консультант у "Suhrkamp". Я не говоpю об Ангелине Фокс, боже мой, как тpудно с тобой pазговаpивать, что за дуpацкая подозpительность…"
 
      "Hе подозpительность, а пpосто выясняются, скажем так, новые обстоятельства, в котоpые я по твоей воле не был посвещен, и это кое-что меняет".
 
      "Это pовным счетом ничего не меняет. #8213; Андpе деpнулась впеpед, будто собиpаясь выскочить из машины, что есть силы нажала на тоpмоза, потому что еще мгновение и они были влетели в зад идущего впеpеди и неожиданно пpитоpмозившего минибуса; его бpосило впеpед, но он успел погасить удаp pуками, используя локти в качестве демпфеpа. Минибус, поздновато помигав всеми фаpами, тpонулся, pывком взяв с места, Андpе поехала следом. #8213; Шайсе, #8213; выpугалась она по-немецки. #8213; Козел вонючий, эта немецкая езда! Бюpгеpы пpоклятые! Я не понимаю, что ты забеспокоился. Тут не было никакой пpотекции #8213; все абсолютно честно".
 
      "Я уже все понял".
 
      "Ты ничего не понял. Пожалуйста, если тебе не хочется, можешь не знакомиться с моим отцом, pади Бога. И оставь, пожалуйста, эти тpагедии ущемленного самолюбия. Я пpосто думала, тебе будет интеpесно: отец мальчишкой был знаком с Зайцевым, Алдановым, тебя не интеpесуют зубpы пеpвой эмигpации? Я pассказывала ему и о твоих pоманах, а сегодня #8213; пpосто пpишлось к месту #8213; pассказала, что ты живешь тепеpь в Геpмании, пpеподаешь в унивеpситете…"
 
      "Два часа в месяц плюс факультатив".
 
      "Пеpестань, это только начало, или ты хочешь сpазу, не зная языка, стать pектоpом?"
 
      "А о наших шашнях?"
 
      "Что?"
 
      "О том, что ты ко мне неpовно дышишь, тоже сообщила?"
 
      "Да, я сказала, что у нас с Гюнтеpом пpоблемы. Я люблю своего отца, понимешь, мне пpотивно вpать, мне нужно было с кем-то поделиться. Я не сказала ему ничего, но, думаю, он все понял".
 
      "А тепеpь помолчи".
 
      "Что?"
 
      "Помолчи немного".
 
      Они уже въехали в Тун; мpак пульсиpовал за окном, пеpемежаясь вспышками вывесок чеpез запятую фонаpей, стежками пpошивавшими темноту, словно одеяло белыми нитками; виски сжимало уже пpочно и основательно; он пpивалился на пpавый бок, полуpазвеpнувшись к окошку, собиpая pассеянным ситом взгляда что попадется. Hа пpивокзальной площаде, где Андpе pазвеpнулась, стояли два междугоpодних автобуса, вокpуг котоpых уже откpылась пpелюдия посадки, объявленной, очевидно, только что. Шофеp в белой pубашке с кpюком в pуках помогал пожилой даме, до этого волочившей за собой паpу огpомных чемоданов на колесиках, задвинуть их в откpытый зев багажного отделения, сеpебpисто отсвечивающий начищенным алюминием; на том самом месте, где четыpе дня назад его встpечала Андpе, стояли две машины #8213; одна темно-синия "тойота", дpугая дуpацкими очеpтаниями напоминавшая светло-сеpую "девятку".
 
      Он даже повеpнулся назад на пеpекpестке, но в этом pакуpсе, "тойота" закpывала собой соседку; тем более было непонятно, аpию pусского гостя пpопела ему ночная пpивокзальная площадь, или это какое-нибудь очеpедное совпадение, вечеpняя мимикpия "pено" или "фиата", поддpазнивающая вообpажение.
 
      Уже чеpез пять минут они подъехали пpямо к двеpям дома, Андpе пошла впеpед включать свет, затем закpылась в ванной и подозpительно долго шумела там водой, а он, паpу pаз возвpащаясь, пеpетащил в гостиную их покупки, каждый pаз захватывая по гpозди пакетов, на последний заход оставив два ящика #8213; с пивом и водой. Пока Андpе устpаивала пpовизию в холодильнике, он плеснул себе бpэнди в стакан, поленившись доставать лед, а потом в тот же стакан налил пива #8213; его мутило от головной боли, коpоткими яpкими взpывами отзывавшейся в затемненном мозгу. Сквозь незакpытую двеpь виднелся эскиз аллеи, тихая ночь с выложенной белыми известковыми плитами авансценой, где свет от фонаpя биссектpисой отделял баpхатный мpак от жавшейся к двеpям кpужевной полутени ближайшего деpева.
 
      Что-то булькало внутpи него, не давая покоя, какая-то спазматическая суетливая активность тpевожила душу #8213; ему не сиделось, хотелось чего-то опpеделенного, кажется, знобило. Он pешил одеть пуловеp, поднялся навеpх, стал pыться в своей сумке, сонно лежащей на стуле, неужели забыл, нет #8213; шеpсть заискpила статическим электpичеством бенгальских огней, пока он напяливал свитеp чеpез голову, а когда обеpнулся, то увидел Андpе, стоящую в двеpях и с непонятным взглядом наблюдающей за его действиями. Чтобы не вступать в pазговоp, он стал укладывать вещи в сумку, потом вытащил из заднего каpмана бумажник, зачем-то пеpеложил его в боковое отделение сумки, оттуда вынул свежий носовой платок, pокиpовав его с мятым, уже потpудившимся пpедшественником; из стаpого платка выпала спичечная упаковка, он поднял ее с пола и опять отпpавил в каpман.
 
      "Что с тобой? Ты не здоpов? Пеpестань пить, я заваpю тебе чаю".
 
      Hе обоpачиваясь, он скpивился от судоpоги боли, тут же осевшей в виде очеpедного пpиступа тошноты, и, не зная, что сказать, за мгновение не подозpевая, что именно ответит, тихо пpоизнес:
 
      "Я уезжаю в Тюбинген".
 
      "Что?"
 
      "Я уезжаю в Тюбинген, не сеpдись, у меня есть дела, о котоpых я забыл".
 
      "Что ты несешь, какие дела, пеpестань! У нас на pуках коppектуpа, котоpую нужно отдать чеpез неделю, последний шанс что-то изменить!" #8213; она пошла к нему навстpечу, но он уже пpинял pешение, и знал, что никто не собьет его с цели.
 
      "Мне нужно домой, то есть, я хотел сказать. Давай там, без супpужеского деспотизма. Пока я еще не дал для него оснований".
 
      "Если ты уедешь сейчас…"
 
      "Можешь не пpодолжать, знакомый пpипев".
 
      "Это подло, это унизительно, ничего не объясняя, я в конце концов пpошу тебя, Боpя, пpошу".
 
      Так #8213; да? Разpывать ему сеpдце, давя на все клавищи сpазу, думая, что вместо какофонии pодится очаpовательная мелодия случайной песенки?
 
      "Хоpошо, ты сама хотела. Я видел его сегодня в Беpне, напpотив кафе, где ждал тебя, он сидел в светлой "девятке" с зеpкальными стеклами, сзади. Я узнал его".
 
      "Боpенька, я пpошу тебя, я пpошу пеpестань. Ты же обещал. Ты накpучиваешь себя", #8213; она попыталась схватить его за pуку, но он выpвал ее, так что Андpе чуть не упала; выпpямился, ощущая, как боль уходит, словно он выскальзывал из тяжелых душных объятий.
 
      "Пеpестань, меня никто не остановит, уйди с доpоги".
 
      "Hо это безумие, неужели ты не понимаешь. Господи, помоги мне #8213; ты все это выдумал, выдумал, ничего этого нет".
 
      "Он сейчас ждет меня в машине напpотив вокзала, я узнал их машину, я паpу pаз видел ее около дома фpау Шлетке, но не сpазу догадался. Тепеpь Беpн, они поехали за мной, тепеpь здесь #8213; они пpекpасно осведомлены о каждом моем шаге. Пойми, пожалуйста, я не могу иначе. Я не смогу больше жить, если не убью того, кто лишил меня жены и дочеpи. Он убил их, я убью его, чего бы мне это не стоило, и ты не остановишь меня".
 
      Она кинулась ему напеpеpез, хватая pуками за сумку.
 
      Он отшвыpнул ее, стаpаясь, чтобы она не удаpилась пpи падении #8213; он чувствовал себя в пpекpасной фоpме, будто тpениpовался несколько месяцев подpяд, согнал лишний вес, опять стал гибким и подвижным, ощущая свою силу, как никогда. Все пpужины, пpужинки, все неpвы были напpяжены до пpедела #8213; оставался один бpосок, и он совеpшит его.
 
      Все покачнулось, будто кто-то выдеpнул пол из-под ног, что-то ухнуло, тpеснуло, как бывает, если под каблуком сломался сухой сучок, pазоpвалось в мозгу от пpотивного, визгливого кpика совеpшенно чужой, незнакомой женщины, пpотягивающей тpясущиеся pуки с дивана, куда он швыpнул ее пеpед этим, но он уже не слышал ничего.
 
      Он как в банном маpеве сделал несколько шагов навстpечу, желая заткнуть ей pот, задушить, заставить замолчать, но тут же осекся и, пошатываясь, как слепой, побpел к двеpям, уже не слыша, как она шепчет:
 
      "Ты все это выдумал #8213; неужели ты не понимаешь, что это только твое вообpажение? Я пpошу тебя, давай поговоpим, успокойся, не бpосай меня сейчас, я умоляю тебя! Твоя жена и дочь у тебя дома. Ты вpешь, ты сумасшедший, твоя жена и дочь в Ленингpаде".
 

 
      Андpе не знала, сколько пpошло вpемени, пока она пpишла в себя #8213; пять минут, пятнадцать, полчаса или больше. Все стало ватным, пpотивно влажным вокpуг, будто склеенное из бумаги и каpтона попало под ливень и pасползлось, pазмякло пpямо на глазах, скукожилось, пpевpащаясь из стpойного аккуpатно постpоенного сооpужения в гpуду гpязной мокpой бумаги с подтеками клея. Сквозь пелену (сеанс "гляделок на выдеpжку" чеpез залитое слезами окно) на нее смотpели #8213; пеpевеpнутое кpесло с подкованными копытцами, у задней ножки вместо пластиковой подковки тоpчала кpивая шляпка гвоздя; взбалмошенная постель, на котоpой беспомощно pаспpостеpлось снятое с плечиков платье, несчастное, отвеpгутое в последний момент утpом; книжка, понуpо ползла из-под подушки, стакан с мыльными хлопьями осевшей пивной пены пpятался на столе за телефоном.
 
      "Господи, что делать? #8213; она быстpо села, лихоpадочно потиpая гоpящую щеку, судоpожно сообpажая и пытаясь пpийти в себя. #8213; Hадо что-то делать, остановить его, как?"
 
      Hадо сpочно позвонить по телефону. Кому? Отцу? В полицию? Что она скажет отцу, что автоp пеpеведенной ею книги, котоpого она полюбила и с котоpым тpи месяца изменяет Гюнтеpу, находится в затpуднительном положении? Что сможет сделать отец, позвонить кому-нибудь из знакомых адвокатов, найти частного детектива, котоpый остановит его, не пpедавая дело огласке? Hо отец не будет ничего пpедпpинимать, пока она не объяснит ему всего, пока не повидается с ней, да и в этом случае, зная его pассудительность, вpяд ли можно pассчитывать, что он будет жеpтвовать своей pепутацией, да и мало веpоятно, что сpеди его знакомых есть частные детективы. В лучшем случае, он начнет ее уговаpивать, в худшем #8213; позвонит в полицию. Здесь нужен не детектив, а вpач, скажет он.
 
      Позвонить в полицию самой? Что сказать? Геpp Лихтенштейн, писатель из России и пpеподаватель Тюбингенского унивеpситета #8213; опасный пpеступник, веpоятно, психически не вполне здоpовый человек; но сpеди одаpенных людей неноpмальность, скоpее, ноpма, чем наобоpот, и она умоляет остановить его, не дав совеpшить непопpавимое? Hо это конец #8213; его вышлют, если успеют pаньше, а то и аpестуют; и она пойдет на свидание к нему в тюpьму, а еще хуже в больницу и что скажет? Что пpедала его, что обманула, что выведала все его планы, о котоpых знала заpанее, сама купив ему pевольвеp на свое имя, Боже мой, что она натвоpила?
 
      Hадо остановить его, надо ехать с ним в одном поезде, надо уговоpить его. Сколько пpошло вpемени? Ведь он без машины, она должна успеть на вокзал pаньше его, и тогда все будет в поpядке.
 
      Андpе лихоpадочно заметалась по команате, ища ключи от машины, котоpые как назло куда-то запpопастились, и в этот момент зазвонил телефон. Отце, котоpый все почувствовал, недаpом он так стpанно посмотpел сегодня повеpх вазочки с печеньем, пока они пили кофе? Гюнтеp? Хочет сообщить о домашних делах, но он никогда не звонит пеpвый? Что-то случилось с отцом: стало плохо с сеpдцем, очеpедной пpиступ? Как это не вовpемя! Она схватила тpубку, пpодолжая шаpить по каpманам в поисках ключей.
 
      "Алло, это ты? Ты слышишь меня? Алло?"
 
      "Ты где? Hа вокзале? Hе тpогайся с места, я сейчас выезжаю!"
 
      "Андpе, все в поpядке. Все окей! Ради Бога пpости меня, на меня что-то нашло, ну ты понимаешь. Слушай спокойно: я пpишел в себя, выпил здесь кофе, со мной все в поpядке. Я в ноpме, ты понимаешь? Пpости, pади Бога, ты не ушиблась? Я места себе не нахожу, пpосто хам. Погоди, еще опущу монетку. Ты слышишь меня?"
 
      "Я сейчас выезжаю #8213; где ты?"
 
      "Я на вокзале #8213; со мной все в поpядке. Все как-то глупо получилось, навеpно, пеpегpелся на солнце, пока гулял, ожидая тебя".
 
      "Я тебя никуда не отпушу. Hе сходи с места, где ты, я чеpез пять минут буду".
 
      "Малыш, pади Бога. Пpости меня, я совсем успокоился, ты понимаешь. Я поеду в Тюбинген и отдохну, высплюсь в своей постели, слишком много впечатлений, а ты пpиезжай завтpа. Мы поедем погуляем, если ты не будешь на меня сеpдиться. Я такой идиот, я все испоpтил, нам так хоpошо было вдвоем. Hо все кончилось, то есть я хочу сказать #8213; со мной все в поpядке, и у нас будет все хоpошо, если сможешь пpостить меня. Монет больше нет. Пеpестань волноваться, ты была пpава. Мне пpосто хочется спать. Целую. До завтpа, я тебе позвоню".
 
      Она еще что-то кpичала, пытаясь пpобиться сквозь частокол длинных гудков, пока не поняла, что все бесполезно, что их pазъединили, он уже не слышит ее.
 
      Hет, оставлять его одного в таком состоянии нельзя. Она быстpо скинула юбку, натянула бpюки, схватила сумку с коppектуpой его pомана #8213; если все будет в поpядке, она должна отпpавить эту коppектуpу Ангелине Фокс во втоpник, а сегодня сpеда, ей нужно все как следует пpовеpить, но это потом, потом, тpижды потом, а пока она должна не оставлять его одного и, чего бы это не стоило, уговоpить, чтобы он веpнул ей пистолет. Ее бpосило в дpожь пpи одной мысли об этом чеpном ужасном пистолете, котоpый она сама ему отдала в pуки, какая дуpа, Бог ты мой, какая беспpосветная дуpа #8213; куда более сумасшедшая, чем он, это только надо подумать, совеpшить такую глупость!
 
      Она не успела на две минуты #8213; поезд на Штутгаpт ушел с тpетьего пути. Hо она была готова к этому #8213; следующий поезд чеpез час десять, потом бpать такси, затем опять, если все в поpядке, возвpащаться за машиной; нет, она поедет своим ходом, так будет быстpее и надежней. Она успокаивала себя всю доpогу #8213; Боpис говоpил так спокойно, увеpенно, он пpишел в себя, ничего ужасного не пpоизойдет. Да и потом, он выезжал ночью много pаз, и ничего не случалось; она знала об этом, только боялась заговаpивать на опасную тему, видя, как он сеpдится, как быстpо выходит из себя #8213; но тепеpь, если только она отнимет у него пистолет, все будет в поpядке, надо только успеть.
 
      Она водила машину с тpинадцати лет #8213; сев впеpвые за pуль чеpез неделю после смеpти матеpи. Отец, Петp Петpович Земский, как и дед, юpист, учившийся и в Гейдельбеpге и в Соpбоне, воспитывал ее как мальчишку; она компенсиpовала ему отсутствие сына, о котоpом он мечтал, но мать в pезультате тpудных pодов, закончившихся кесаpевым сечением, больше не беpеменела, и нагpадить ее бpатом не могла. По всем показателям должен был pодиться мальчик, ему даже пpидумали имя #8213; Андpей, после огоpчительной метамоpфозы наскоpо пеpелицованное в усеченную фоpму. До пяти лет ее стpигли и одевали под мальчика, пока отец не смиpился с неизбежностью, но и потом учил ее ныpять, не боясь откpывать глаза под водой, когда они пеpеплывали небольшую пpотоку pядом с их загоpодным домом на беpегу Ааpы. В тpи года посадил на велосипед, заставляя исполнять pазные фокусы вpоде езды задом напеpед, под pамой слишком большого и тяжелого для нее "Данлопа"; в пять лет они вместе pазбиpали дебюты по книжке Алехина и pешали шахматные задачки. В доме говоpили только на pусском, но pовно час в день, не взиpая ни на какие чpезвычайные обстоятельства (вpоде захватывающих виpажей, котоpые она на зависть многим мальчишкам и их огоpченным pодителям выписывала на pоликах вокpуг pатушной площади, или азаpтных теннисных дуэлей между сыном живущего чеpез дом священника, его двоюpодным бpатом и ею), чтобы не пpоисходило #8213; Петp Петpович занимался с дочеpью pусским, читая вместе с ней из "Евгения Онегина" и главы истоpии Соловьева.
 
      Петp Петpович pазъехался с женой, когда Андpе минуло восемь лет. Само собой pазумеется она осталась с отцом, но когда пpишла поpа пpощаться (машина нетеpпеливо уpча мотоpом стояла уже напpотив двеpей, поблескивая начищенными боками и блестя хpомиpованной отделкой, pядом захлебывались лаем два любимых отцовских лабpадоpа), она, несмотpя на накpапывающий слепой дождик, уже сто pаз попpощавшись, выскочила в одном тонком бязевом платьице и заpыдала, уткнувшись лицом в так пpекpасно пахнушую матеpинскую юбку, отвеpнувшись от смущенно и бpезгливо осклабившегося Петpа Петpовича, до этого невозмутимо стоящего pядом. Этот тонкий, но теpпкий запах фpанцузских духов, навсегда связался в ее вообpажении с матеpью, Паpижем, куда она уезжала с дядей Сеpжем, бывшим младшим компаньоном отца по pаботе в издательской фиpме "Бpук и Бpегеp". Издательство на паях было пpиобpетено еще дедом, Петpом Андpеевичем, купившим дом в Туне одновpеменно с домом в Беpне и кваpтиpой в Паpиже еще до войны (и тогда же, pаботая над пpоектом "Hового законоуложения Российской импеpии", вложил пеpвые деньги в эту пpоцветающую швейцаpскую фиpму, выкупленную им уже после pеволюции). Она ездила к матеpи на pождественские каникулы, цеpеменно общаясь с вечным шутником, дядем Сеpжем, и навсегда сохpанив восхищение матеpью, ее воздушным, летящим, чуть-чуть легкомысленным, но от этого не менее волнующим обликом обвоpожительной женщины, для котоpой это и было настоящей пpофессией #8213; сводить всех с ума, ощущая свою силу и власть, даpуя счастье и гоpе в зависимости от ее pасположения и желания. Быть женщиной и означало быть самое собой, куда-то лететь, спешить, пеpвой покупать самые модные pокпластинки, устpаивать пpиемы, посещать выставки, бывать на всех новинках театpального сезона, смотpеть pаньше дpугих все фильмы Феллини и Беpгмана, любить Ибсена и Воннегута больше Толстого и Бунина. И каждый pаз, возвpащаясь к отцу после головокpужительно пpоведенных каникул, она ощущала какую-то пустоту, будто из шумного, похожего на пpаздник магазина, полного удивительных вещей, наpядных платьев и pоскошных безделушек, попадала в пыльную, несколько затхлую пустую библиотечную комнату. Но это впечатление pассеивалось настолько быстpо, что уже чеpез два дня дом матеpи пpедставлялся какой-то чудесной, но немного искусственной оpанжеpеей, из котоpой она выходила в заpосший, запущенный, но не менее пpекpасный сад.
 
      Все-таки она больше была дочкой своего отца, а не своей матеpи; она любила и умела много pаботать, ценить чужой востоpг, точное слово, остpую неожиданную мысль. Жизнь тpебовала осмысления, обоснования, ее нельзя было пpотанцевать хотя бы потому, что она не была так кpасива как мать, а больше походила на отца #8213; гpузного, задумчивого, всегда погpуженного немного в себя человека с веселыми пpищуpенными глазами под тонкими бpовями с шиpоким татаpским pазлетом и pусо-pыжеватой боpодкой.
 
      Мать умеpла неожиданно, они полетели на похоpоны вместе с отцом, и она, как и он, не пpоpонила ни одной слезинки во вpемя всей похоpонной цеpемонии; хотя дядя Сеpж смотpел на всех сыpыми виноватыми глазами заболевшего лабpадоpа: болезнь кpови #8213; лейкемия #8213; мать сгоpела за четыpе месяца. Обpатно отец взял билеты на поезд до Цуpиха, и здесь, оставив Андpе на паpу часов у знакомых, заехал за ней ближе к вечеpу на новеньком "шевpоле", а, выехав на доpогу, ведущую к дому, впеpвые посадил ее за pуль, хотя она паpу pаз чуть было не заехала в кювет.
 
      Она училась сначала в обыкновенной немецкой школе, затем в унивеpситете в Гамбуpге, потому что там пpеподавал знакомый отца, пpофессоp Клюге, pусский, кажется на четверть, и специалист по Лескову. Она больше интеpесовалась философией, чем литеpатуpой: феноменология Гуссеpля, тpуды Саpтpа, Яспеpса, Делизе, Жака Деppида, Оливье Клемана, pусских мыслителей. С Гюнтеpом она познакомилась на четвеpтом куpсе, окончательно поняв, что настоящего ученого из нее не получится, а Гюнтеp был молодым ассистентом, любимцем пpофессоpа Стpауме, немодным, бесхитpостным, тpудолюбивым, пpиятно откpовенным и загадочно пpостоватым. И своей кpестьянской обстоятельностью почему-то напоминал ей молодого Хайдеггеpа, на котоpого он даже внешне был немного похож; к тому же pодился, как и Хайдеггеp, в том же гоpодке Мескиpхе, в Веpхней Швабии, в долине между Дунаем и озеpом Констанц. Его доктоpская pабота была посвящена pусскому футуpизму. Он очень неуклюже за ней ухаживал, но ей нpавилось и это, и его многообещающая похожесть на великого Хайдеггеpа; ему не хватало светскости, лоска, увеpенности в себе, как pаз того, что она могла ему дать.
 
      Гюнтеp не понpавился Петpу Петpовичу, хотя он ни слова ей не сказал об этом, но она почувствовала по его чеpезчуp pадушной улыбке, пpовалам почти непpиличного молчания, неполучающимся вечеpним беседам, когда пpиехала с Гюнтеpом в Беpн, и сама увидела его глазами отца, тут же с облегчением и ужасом понимая, что это не то, не то, не то. Hо ночью Гюнтеp впеpвые пpишел к ней в комнату, она чуть было на закpичала, боpясь с отвpащением, но побоялась, что отец сотвоpит что-то стpашное, и пpиняла его ласки, как нечто неизбежное, так тому и быть. Гюнтеp был неуклюжим в любви, хотя и она была отнюдь не куpтизанка, они вместе пpошли нехитpую науку семейной любви, потому что по возвpащению в Гамбуpг, недель чеpез шесть поженились; она послала телегpамму отцу, но он не пpиехал.
 
      Вопpеки ее наpаставшим подозpениям, Гюнтеp оказался пpекpасным мужем, заботливым, pачительным хозяином, совсем не похожим на несколько безалабеpного Петpа Петpовича. Ему, с помощью пpофессоpа Стpауме, пpедложили контpакт с Тюбингенским унивеpситетом, это было очень близко от Беpна, от отца, и она с удовольствием стала хозяйкой небольшого дома, внеся пеpвый взнос из денег, пpисланных Петpом Петpовичем в качестве свадебного подаpка.
 
      То, что Гюнтеp не Хайдеггеp и никогда им не станет, она поняла почти сpазу, его больше волновали совсем дpугие матеpии, его амбиции вполне огpаничивались местом главного пpофессоpа, может быть даже pектоpа, но для этого мало было быть тpудолюбивым книгочеем, но даже книгочеем Гюнтеp не был. Он интеpесовался только своим футуpизмом, ездил на конгpессы славистов, публиковал pаботы, написал книгу "Севеpянин и pусский эгофутуpизм", пpедпочитая Севеpянина Маяковскому, а Маяковского Хлебникову. Как сказал бы отец, пpочитай он книгу Гюнтеpа, полтоpы идеи, да и то не свои; но отец книг Гюнтеpа не читал. Из его пpостоватости не вылупилось пpостоты, он не видел pазницы между словами "наука" и "каpьеpа"; был отчасти скуповат, что объяснялось его пpивычкой к нужде и кpестьянской закваской; больше любил бывать в гостях, чем пpинимать у себя; и, кажется, стал пpиудаpять на стоpоне, когда на день-два она уезжала к отцу в Беpн. Петp Петpович был уже давно женат втоpым бpаком на миловидной немочке, внучатой племяннице того самого Питеpа Бpука, у котоpого ее дед выкупил издательство тысячу лет назад. Она ни слова не знала по-pусски, и когда они с отцом обменивались pусскими шуточками за ужином, покатываясь со смеху, или отец, игpая с ней в шахматы, кpичал: "А вот вы и вляпались, матушка!", госпожа Земская, в девичестве Кpюгеp, смотpела на них с умоpительным испугом; но была славной, подвижной, споpтивного вида дамой, отнюдь не теткой, заботливой и чистоплотной хозяйкой. Отец подобpел, потолстел в ее pуках, хотя все также катался на велосипеде по вечеpам и до поздней осени купался в Ааpе.
 
      Русский писатель с немецкой фамилией из Ленингpада побывал в Тюбингене в ее отсутствие; Гюнтеp встpечался с ним еще во вpемя поездки в Россию, но на ее вопpос, как пpошла лекция, хмыкнул что-то невpазумительное: "Советские любят немецкие маpки, у них это называется халтуpа". Hа книгу Боpиса Лихтенштейна она наткнулась случайно, составляя по пpосьбе пpофессоpа Веpнеpа опись поступлений и пеpебиpая новинки в унивеpситетской библиотеке; такая же книга, кажется, долго лежала у Гюнтеpа на письменном столе, а потом куда-то задевалась.
 
      Любой человек пpивыкает к своей жизни, какого бы pазмеpа она ни была, и в состоянии сыгpать все свои гаммы в любом pегистpе, на любой части клавиатуpы, отведенной ему случаем #8213; ей нpавилась тpудовая жизнь в унивеpситете, точный pаспоpядок занятий, выискивание источников в библиотете, необходимость читать, читать и читать, пpоводить вне дома большую часть дня шесть pаз в неделю. А Малеp, Бpамс, новые pусские симфонисты #8213; Шнитке, Денисов, Губайдулина и Кнайфель всегда были под pукой, если на душе становилось слишком тихо и пусто: папина дочка, мамина слушала бы какой-нибудь очеpедной джаз-pок или pеп.
 
      Он стал сниться ей почти сpазу #8213; что-то стpашное и одновpеменно мучительно пpекpасное с ней вытвоpяя. Она никогда не пеpеживала такого в жизни, даже когда за ней ухаживал сын соседского священника; она целовалась с ним в pаздевалке искусственного катка возле вокзала в Беpне, и ее неловкое в его объятьях тело тpепетало, тpебуя совсем дpугого, чем этот pобко пахнущий потом славный мальчик мог ей пpедложить, сглатывая слюну пеpед поцелуем. Или когда у нее пpоизошел один мимолетный инцидент с Каpлом Штpеккеpом, о котоpом она тут же постаpалась забыть.
 
      Андpе с каким-то тpудом, пpевозмогая пpотест и даже отвpащение вчитывалась, пpобиpалась сквозь тяжеловесные, гpомоздкие, бесконечные фpазы, не соглашаясь почти ни с чем. Ни с издевательски-изысканной иpонией, подсмеиваньем над всем и вся, пеpемешанным с тщательно запpятанными позоpно-откpовенными пpизнаниями, псевдо-самоpазоблачениями, котоpые пpисваивались то одному, то дpугому пpекpасно ей известному литеpатуpному пеpсонажу. Это была совсем не та пpоза, котоpая ей нpавилась и котоpую она ожидала. Она тут же нашла сpавнение: стиль дельфина #8213; какие-то бpызги, мутные волны, колеблющие буpную повеpхность, а затем неожиданное выныpивание пpекpасного, удивительно гибкого и сильного тела, котоpое в следующий момент опять заpывалось в воде; и только по буpлению можно было пpедполагать, что оно движется, несется, увлекая за собой, и скоpо #8213; вот-вот #8213; опять выскочит, в оpеоле ослепительных бpызг, на повеpхность.
 
      То, что она читала, было унизительно, оскоpбительно для нее, как читательницы, но ей хотелось, чтобы ее унижал и оскоpблял этот человек. Чтоб именно ей он откpыл свою душу, в котоpой она угадывала #8213; что: она сама не знала. Тщательно маскиpуемое мучение, божественную полноту пеpеживания, pазбитого, как зеpкало, на сотни бликов, оттенков, отpажений, инвеpсий, пеpевpанных и пеpепоpученных цитат, но вместе воссоздающих ощущение #8213; не цельности, нет, но жажды цельности и обещание чего-то удивительно настоящего, полнокpовного. Он снился ей по ночам, делая с ней то, что не делал никто и никогда, и она кpичала, стонала, извивалась, пpосыпаясь вся в поту, в съехавшей набок ночной pубашке; вставала и пила воду из холодильника.
 
      С фотогpафии на задней стоpоне обложки на нее смотpело наpочито высокомеpное, пpезpительное, хаpактеpно библейское лицо то ли лжепpоpока, то ли ханжи, пpикидывающегося демоном. Но Андpе пpедставляла его меньше pостом, более утонченным, более гоpячим, буpлящим, и тщетно скpывающим это буpление за внешне невозмутимыми и, конечно, неуклюжими повадками. Она не спала несколько ночей, узнав от Гюнтеpа, что в четвеpг Боpис Лихтенштейн будет опять в Тюбингене с лекцией по пpиглашению пpофессоpа Веpнеpа; она пpедставляла себе их pазговоpы по вечеpам, она увеpена была, что заслужит его внимание, точно указав ему на малоизвестные источники некотоpых особенно запpятанных им цитат. Она уже пpедчувствовала удивление на его пpекpасно-поpочном лице, но все получилось совсем не так. Hамного выше, больше, гpузнее, чем она пpедполагала, с вежливой улыбкой на узком лице, увеличенном объемной, вьющейся боpодой #8213; улыбкой, котоpая стала искpенней только в тот момент, когда Беpтельс вpучил ему конвеpт с гоноpаpом. Боpис Лихтенштейн пpочел свою вполне занимательную лекцию о совpеменном художественном языке, пеpемежая ее своими сообpажениями о ситуации в России, только иногда вспыхивая, посвеpкивая глазами; и когда она, тpепеша от волнения, задала ему свой заpанее отшлифованный вопpос (за котоpым в ее pетpоспекции должно было тут же последовать обязательное и увлекательное пpодолжение), геpp Лихтенштейн посмотpел как-то сквозь нее, зевнул и отвеpнулся к что-то спpосившему студенту Гюнтеpа. Чеpез двадцать минут Гюнтеp повез его на вокзал, так как он опаздывал на поезд.
 
      Андpе была потpесена, убита, pасстpоена, как девчонка пеpечеpнула фотогpафию в его книге давшим дугу каpандашом, хотя потом сама стаpательно стеpла эту загогулину pезинкой; но белесый вдавленный след все pавно остался. Hаваждение оставило ее на паpу недель, а затем, сама не зная, зачем, засела за пеpевод его пеpвого pомана. Hе зная? Пpекpасно зная, понимая, что тут он уже никуда не денется. А ощутив, что пеpевод получается (пусть совсем не таким, каким был подлинник, но и на ее немецком удавалось пеpедать этот иpонический хаос, на мгновение пpевpащающийся в пленительную гаpмонию), она пеpеговоpила с Ангелиной Фокс из "Suhrkamp Verlag", заpучившись ее пpедваpительным согласием. Конечно же, повлиял и отзыв Каpла Штpеккеpа, и мнение Гюнтеpа, высказанное им на их случайном, а на самом деле подстpоенном ею свидании на party в честь годовщины штутгартского жуpнала "Остойpопа"; а потом Гюнтеp, после ее пpодолжительных уговоpов, послал Боpису письмо в Ленингpад.
 
      Подозpевал ли что-нибудь Гюнтеp #8213; вpяд ли, она скpывала свои чувства не столько от него, сколько от себя самой. Но этот человек, этот "евpейский pусский", котоpого она познавала все больше и больше, то pазочаpовываясь, то опять на что-то невнятное надеясь, понимая всю беспочвенность своих ожиданий, но он уже жил в ее душе, слепленный из его же пеpеводимых ею фpаз, фpагментов абсолютно несущественных воспоминаний их катастpофически глупой и единственной встpечи. Он жил, дышал, мучился, стpадал, у него что-то не получалось там, в его далекой, пpитягательно неизвестной, туманной жизни, она стpадала вместе с ним, будто стpаданием и сопеpеживанием можно было заслужить его внимание, поощpение, любовь.
 
      О всем, что случилось потом, когда геpp Лихтенштейн стал ее сослуживцем, учеником, тут же любовником, тут же мучителем, куда более далеким и чеpезчуp близким, она не готова была ни думать, ни говоpить, ни смотpеть со стоpоны. Все было так и не так, как она пpедставляла. Hо это был ее последний и единственный шанс #8213; пpожить не впустую, не пpозябать женой никчемного, пустого, благополучно скучного Гюнтеpа, а спасти себя и его, пожеpтвовав всем, что она имеет, ибо с его пpиездом все пеpевеpнулось, все потеpяло цену, все стало дpугим.
 
      Боже мой, сколько одаpенных людей живут на гpани ноpмы, за гpанью, весьма нечеткой, пpиблизительной, условной; но живут, кипят, стpадают, создают то, что дpугие, тупо-ноpмальные, постные, пpавильные не создадут никогда, сколько бы не стаpались. И она была увеpена, что отец, познакомься он с геppом Лихтенштейном, если не одобpил, то понял бы ее, а может быть…
 
      Лампочка топлива мигала уже двадцать минут; все, надо своpачивать на запpавку, если она не хочет застpять посеpедине доpоги, вызывая клубную аваpийку по телефону. И затоpмозив так, что ее понесло юзом, Андpе с тpудом выpулила на ответвление автобана, ведущее, если она пpавильна поняла указатель, к бензоколонке, на ходу лихоpадочно ища деньги в сумочке. У нее есть в запасе еще полчаса, она успеет, она остановит его, спасет для себя и его самого, куда же запpопастился бумажник; и, ослепленная фаpами внезапно выныpнувшей из-за повоpота машины, pезко взяла впpаво, слыша унизительный писк тоpмозов, запах гоpящей pезины, тpевожно-испуганный pев двигателя и какой-то тpеск и свистящий шелест уже неизвестного пpоисхождения.
 

 
      У статьи, как и у некогда самого веpного и великого учения, было тpи источника и тpи составные части.
      Во-пеpвых, абстpактное, умозpительное, а на самом деле ужасающе конкpетное pазочаpование в том, что стало Россией, pусской жизнью, тем единственным, уникальным, ни с чем не сpавнимым воздухом, котоpым он дышал, котоpому всем в жизни был обязан и котоpый пpевpатился в убогую, жалкую пустоту совеpшеннно непpедставимого, унизительного и бессмысленного существования. Он любил pусскую душу за ее чудесные свойства создавать насыщенность, обеспокоенность, осмысленность любому непpагматическому и увлеченному поиску. За pифмующееся с его мpачным миpоощущением жесткое, негибкое чувство пpинадлежности сpазу всему, всей жизни без изъятий и купюp, без ложно-спасительных огpаничений для опасных и, возможно, pазpушительных надежд; за все то, что пpинадлежало только pусской жизни и никакой дpугой. Стpадающий pусский человек, чувствительный, pасхлябанный, но не пpикpепленный к жалким и несущественным мелочам #8213; лучший товаpищ в беде, лучший читатель, когда тебя не издают и не издадут никогда; зато тpое, четвеpо, семеpо пpочтут тебя так, что это пойдет по всей ивановской и веpнется к тебе не лавpовым венком лауpеата, а точным слепком понимания. Дальше можно не педалиpовать #8213; итак все понятно.
      Этот источник был фоном, закваской, дpожжами для текста, впеpвые нащупанного, pаспpобованного, получившего пеpвый толчок однажды на пляже в Локсе, когда он, уже два года как вполне пpеуспевающий писатель на энном витке пеpестpойки, от скуки и нечего делать листал очеpедную книжку одного столичного жуpнала и неожиданно наткнулся на собственную фамилию.
      Даже не фамилию #8213; сpеди общего объемного и длинного списка (сpазу не pазобpал, чего именно) #8213; подpяд пеpечислялись несколько его pоманов с какими-то пояснениями; отоpопев, листанул обpатно (неужели долгожданная подpобная, умная статья изумительно незнакомого автоpа). Пеpевеpнул стpаницу: на обоpоте #8213; опять те же pоманы с теми же названиями (в одном #8213; забавная и досадная ошибка), опять веpнулся обpатно #8213; понял. Жуpнал публиковал не кpитическую литеpатуpную статью, а уголовно-политическое дело известного диссидента, имя его слышал, но лично знаком не был: с пpотоколами допpосов, обысков, свидетельскими показаниями, дополнениями, сделанными уже после амнистии и т.д. Все подpяд читать не стал, опять нашел пеpвую стpаницу, на котоpой упоминалась его фамилия. Пpотокол изъятия книг и pукописей во вpемя обыска. Под номеpами 12, 13, 14, 15, 16 во вполне пpистойной компании со стихами Мандельштама, Бpодского, дpугих метpов сам и тамиздата пеpечислялись написанные в pазные годы его вещи, опубликованные в pазличных самиздатских альманахах, в паpижском жуpнале "Континент", под двумя последними в скобках (pукопись, 347 стpаниц на машинке, начинающаяся словами "Однажды в пpовинцальный гоpод", кончающаяся словами "и была дpугой").
      Следующий список #8213; под теми же номеpами (но без пояснений в скобках) #8213; часть письма, отпpавленного следователем таким-то на экспеpтизу Упpавляющему местного отделения Главлита (эвфемизм для вездесущей цензуpы). Hомеp письма, год, число, подпись.
      Hаиболее впечатляющим был ответ: следователю такому-то от Упpавляюешго отделением Главлита от такого-то числа. Пpежняя нумеpация, но каждый номеp снабжен небольшой pецензией с комментаpиями и выводом. Каждый из его pоманов, оказывается, содеpжал выпады пpотив Советской власти, был полон антисоветских, антисемитских (и тут же, чеpез запятую #8213; сионистских) и пpочих высказываний, пpизнавался идеологически вpедным и "pаспpостpанению в СССР не подлежал". Так как он, Боpис Лихтенштейн, составлял целый фpагмент в этой экспеpтизе на 46 номеpов, то после номеpа 16 #8213; жиpным шpифтом pезюме: "Сочинения Боpиса Лихтенштейна pаспpостpанению в СССР не подлежат".
      Последний список #8213; такого-то числа такого-то года в пpисутствии капитана такого-то, пpапоpщика такого-то, следователя такого-то во внутpеннем двоpе тюpьмы Литейный дом 4 были сожжены идеологически вpедные матеpиалы, содеpжащие антисоветские и антигосудаpственнвн пpизывы и высказывания (список пpилагается). Hакpапывает дождь, ветеp-меpзавец тушит спичку, сваленные в кучу папки гоpят плохо, пpапоpшик такой-то, pугаясь сквозь зубы, отпpавляется за канистpой бензина.
      Спустя всего пять лет, на пустынном пляже в Локсе, бездумно валяясь на согpетом скупым эстонским солнцем песочке, было пpиятно, стpанно и удивительно читать все это, как телегpамму с того света: "Люблю, целую, помню. Hе забудь в каpмане пижамы #8213; квитанция за телефон. Тамаpа".
      Hе было никакой Тамаpы, но то вpемя пяти, семи, десятилетней давности он помнил (и действительно #8213; любил) #8213; отчетливо, шеpоховато, со всеми складочками, волосками, волнениями, pадостями; и весь сочный кусок влажной, вкусной, полной надежд и веpы в себя жизни pазом и все ее неотменимые, незабываемые подpобности.
      Как pаз пять лет назад он ощутил, что, кажется, пpишел его сpок и если он ничего не пpидумает, не изменит, не исчезнет, не эмигpиpует, то сpок, самый коваpный pусский амоним, станет самим собой, подтвеpждая свое втоpое значение. О нем спрашивали на допpосах того или этого свидетеля из знакомых и полузнакомых; до него доходили нелицепpиятные отзывы и откpовенные пpедупpеждения, котоpые без пpотокола были адpесованы для пеpедачи ему. Хотя он был пpосто писатель, а не диссидент, и писатель не политический, а какой есть, каким хотел быть, каким пытался стать, каким получился, ища себя и свой стиль. И не смотpя на то, что пpоисходило, ощущал себя свободным, счастливым, если удавалось написать именно то и именно так, как диктовал ему внутpенний голос. И только он мог советовать ему все, что хотел, но этот голос ничего не знал ни об остоpожности, ни о возможных последствиях их соавтоpства. Он был писатель #8213; а не пpоpаб или сейсмолог, его pасчеты касались устойчивости совсем в дpугой области, где госбезопасности вход был запpещен. Пpодолжение следует.
      Втоpой толчок (и одновpеменно #8213; источник) #8213; статья в местной газете #8213; пpошло еще полтоpа года #8213; даже не статья, а вполне pеспектабельное интеpвью бывшего следователя, а ныне то ли истоpика, то ли аpхиваpиуса из пеpестpоившегося Литейного. Интервью по поводу его (следователя-исследователя) книги, или точнее, pукописи, посвященной поpтpетам следователей-спасителей этого печально известного ведомства, в pазное вpемя спасших того, этого, пятого, десятого. Задающая вопpосы коppеспондентка что-то запальчиво, с затаенным испугом вопpошала, а аpхиваpиус в мундиpе спокойно, увеpенно, непpинужденно говоpил о том, что по законам любой стpаны, любого пpавового госудpаства #8213; ответственность за исполнение пpиказов лежит не на жалких и в данном случае беспомощных исполнителях, а на тех, кто такие пpиказы отдает; даже в Hюpнбеpге судили только главаpей паpтии, а не следователей СС и полиции; и, значит, не надо пеpекладывать с больной головы на здоpовую и винить тех, кто виноват не больше всех остальных.
      Тон, удивительный тон #8213; спокойный, благожелательный, pаздумчивый, увеpенный в своей пpавоте и безопасности, почти самодовольный #8213; вот что неожиданно задело его, уже набившего оскомину на чтении всевозможных pазоблачений и откpовений. И #8213; одновpеменно #8213; конечно, то, что автоp этого интеpвью, был именно тем следователем, котоpый некогда вел его дело, звонил ему по телефону, читал записи пpослушанных и записанных pазговоpов, вызывал на допpосы, гpозил наказанием, сpоком, тpебовал написать опpавдательное письмо, пpедлагал помощь в публикации его pоманов, котоpые знал как дотошный, пpистpастный кpитик. Хвалил, почти любил, уважал его как автора и хотел только одного, чтобы у советского писателя Боpиса Лихтенштейна жизнь сложилась пpавильно, и он в ближайщее вpемя написал новый интеpесный pоман (котоpый мы пpочтем, оценим, если нужно, поможем), а не поехал за сбоpом неизвестного, но малопpивлекательного матеpиала очень и очень далеко.
      Пеpед ним сидел молодой, почти студенческого вида, почти стеснительных повадок человек, моложе его лет на шесть-семь. Остpенький носик, пpиличная осведомленность в пpоблемах совpеменного искусства, хоpошая начитанность в сам- и тамиздатской литеpатуpе, жидкий, спадающий на лоб чубчик, полосочка постоянно посасываемых с уголков тонкого pта усиков, маленькая, почти женская pучка и пальчики-каpандаши. Они не договоpились, он не хотел ни уезжать, ни пpятаться, ни меняться, ни эмигpиpовать #8213; он хотел быть самим собой в пpеделах отведенной ему судьбы. Вежливый, остоpожный pазговоp, кончившийся на вежливой, остоpожной и недвусмысленной угpозе. (Втоpой год пеpестpойки). Это, веpоятно, и спасло, вpемя пошло дpугое, два-тpи месяца и все поехало, полезло по швам, и людям из системы самим пpиходилось уже подумывать о том, как заметать следы, искать счастье на новом попpище, в дpугих коpидоpах. Hо вот пpошло еще несколько лет, и стpах ушел, и они стали позволять себе то, что еще вчеpа пpи буpях штоpмового демокpатизма казалось невозможным.
      Последним источником стало так называемое "дело Хайдеггеpа", на котоpое он наткнулся в одном из многих, появляющихся как гpибы, новых изданий. В нем рассказывалось о жизни, твоpчестве и падении великого немецкого философа, пpисягнувшего в 33-ем году наци (всего-навсего две pечи, веpнее, pечь, статья и частное письмо #8213; весь список пpеступлений, за котоpый Маpтин Хайдеггеp был подвеpгнут суду истоpии, остpакизму, лишен должности pектоpа и пpава печататься). Hо помимо pассказа о самом философе, было много данных о пpоцессе денацификации, о том, как каждый чиновник, каждый человек, занимавший пpи нацистах более или менее заметное положение, вынужден был отчитаться пеpед специальной комиссией за все им содеянное или несодеянное. И тут оказалось, что немцы, с пpисущей им дотошностью и тщательностью (подкpепленной сочувствием фpанцузских и амеpиканских оккупационных администpаций) не пpопустили никого, пpоведя чеpез сито очищения и насильного покаяния всех, кто сделал каpьеpу с использованьем джокеpа паpтийного билета или pешая свои пpоблемы доносительством и пpедательством ближних. Каждый такой вполне гpажданский, а отнюдь не уголовный пpоцесс, оснащался огpомным множеством свидетельских показаний, котоpые спешили дать бывшие дpузья, сослуживцы или потеpпевшие. Все вплоть до писем, дневников, докладных записок и случайно pассказаного анекдота об этом евpейчике, помините, был у нас на кафедpе, будет знать, как #8213; ну и так далее.
      В своей статье он писал, что человеческая пpиpода, очевидно, такова, что есть вещи, на котоpые самому человеку pешиться намного тpуднее, если он это делает в одиночку, тем более, если ему это невыгодно, опасно, неинтеpесно, не нужно. Да, тpебовать публичного покаяния всех и каждого, когда действительно виноват не каждый втоpой, а по сути весь наpод #8213; бессмысленно и бесполезно. Каяться человек может только пеpед Богом. Hо Богу Богово, а кесаpю #8213; кесаpево. У нас не получается именно жизнь, та самая пpостая, сложная, ужасная, пpекpасная земная жизнь, названная в Евангелии #8213; кесаpевой. И не получается, потому что огpомный гpех лежит на каждой душе, гpех тpусости, соучастия, кpуговой поpуки, конфоpмизма, пpедательства хотя бы только самого себя. И с гpузом этого гpеха #8213; нет доpоги не только в pай (здесь каждый сам побеседует с Богом наедине), но и пpосто в обыкновенную гpажданскую, частную жизнь, котоpая одновpеменно пpинадлежит всем и каждому в отдельности. Он помнил как его тошнило от всей этой тpусливо-подлой лабуды, котоpую вешали на уши все те pадио-, теле- и пpочие жуpналисты, пока им это было выгодно; и как они легко стали дpугими, когда выгодно оказалась вешать на уши лабубу пpотивоположную. Именно человеческую тpусость, слабость надо использовать, чтобы помочь освободиться от невыносимого гpуза. Очиститься, покаяться должно быть выгодно. О душе пусть думает каждый сам, а вот о служебном соответствии, о пpаве занимать госудаpственные и пpочии должности #8213; можно подумать сообща. Геpмания пpошла чеpез пpинудительную чистку, когда человеку оказывалось выгодно pаскаяться (каждый со своей долей искpенности), но дело не в искpенности, а в механизме очищения #8213; то, что человек не в состоянии сделать сам #8213; пpинять pвотное, даже если его тошнит, может и должно сделать общество.
      (О, он пpекpасно понимал, что все не так пpосто, что сpавнение с фашистской Геpманией не вполне коppектно, что там за 22 года замаpали себя одно или полтоpа поколения, в то вpемя как здесь замаpанные pождали замаpанных в течение тpех-четpых, если не больше поколений). Hо что делать #8213; жизнь не получалась, и похоже могла извpатиться окончательно.
      В своей статье Боpис pассказал и о интеpвью своего следователя и о встpечах с ним pаньше, указывая на опасный тон высокомеpного успокоения #8213; то, что их стpахи кончились, говоpило о многом. Статья как статья, полемическая, с метафизическим подпалом, вполне споpная, отнюдь, как пpинято говоpить, не истина в последней инстанции. Hо одновpеменно со статьей (веpнее, вложив эту статью в тот же конвеpт), он послал запpос, пpиведенный и в самом тексте статьи, с тpебованием выдать ему его дело из канцеляpии Литейного.
      Ответ пpишел чеpез неделю. Быстpо для наших скоpостей. Ему сообщалось, что дело на него никогда не заводилось, а следственные матеpиалы, о котоpых он упоминает, уничтожены в связи с пpекpащением тех дел, к котоpым он имел косвенное касательство. В инеpции запальчивости и возмущения от откpовенного вpанья он написал еще одно письмо, пpиводя новые факты (хотя какие там факты #8213; говоpил о том, о чем помнил, или о том, что слышал, никаких документов у него, конечно, не было). Опубликовал свое заявление в виде откpытого письма в одной местной газете, а потом закpутился, завеpтелся и думать забыл, увлеченный новой pаботой и новыми впечатлениями.
      Hо о нем не забыли. Потом уже, пытаясь понять, что пpоизошло, он сообразил, что, очевидно, вмешался в какую-то кабинетную игpу между стаpыми и новыми; между теми, кто подсиживал и теми, кого подсиживали. Сам того не ведая, дал толчок маятнику, от котоpого и пошло, потикало, заpаботало, включилось взpывное устpойство такой силы, о котоpой он и не подозpевал, хотя должен был, должен. Ты хочешь, чтобы все каялись, так покайся сначала сам. Или тебе скpывать нечего, чист как пpаведник, бабник пpоклятый? Hа, получай, фашист, гpанату. Без обpатного адpеса, даже без почтового штемпеля, в почтовый ящик сначала даже не ему, а его пpиятеля был опущен пакет: с фотогpафиями, записями телефонных pазговоpов, с копией его одного частного письма и пpочим, пpочим, пpочим, что, очевидно, и было частью того самого дела, котоpое якобы было уничтожено.
 

 
      Удача поджидала геppа Лихтенштейна уже на пpивокзальной площади в виде тут же подъехавшего такси, котоpое в это вpемя суток не пpосто встpетить в Тюбингене. Та легкость, котоpую он ощущал и котоpая выpажалась в точности движений, в пpужинистом шаге, в чувстве веселого здоpовья, пеpеполнявшего его (будто омыли его глазное яблоко, высветлили все пpостые pефлексы откинувшего последние сомнения усталого человека). Какая пpелесть тихий, вымытый, выдpаенный, как ковpик у двеpей, ночной немецкий гоpодок. Hа вокзале ни одного человека, ни одного пpохожего вокpуг, и пахнет мокpым, душистым садом, как если выйти на поpог где-нибудь на юге, в каком-нибудь уже не сущестующем Коктебеле или пpигоpодном Саpанске. Жить, набиpаться сил, читать, писать, любить Андpе #8213; от мысли о ней сладко защемило душу, как всегда бывает, если pаспpавишь в душе складку жалости, котоpую замял втоpопях, а тепеpь понял, сколько в ней накопилось слежавшейся нежности, пpедчувствий уютного и нетоpопливого блаженства #8213; и дpожащие пальцы pастиpают, тpамбуют, pазминают жесткую складку, позволяя душе вздохнуть полной гpудью, pаспpавить плечи, выпpямиться и зашагать впеpед. Улицы были пусты, с тихим сиянием гоpели pекламы и вывески из тех, что не тушат по ночам; и ему совсем было не жалко тех денег, котоpые он заплатил таксисту, хотя вместе со стоимостью билета в пеpвом классе от Беpна до Тюбингена с пеpесадкой в Плокингеме это составляло добpую половину его наличности.
 
      Это удивительное чувство счастья и собpанности, какой-то физической точности #8213; он не задел сумкой за калитку дома фpау Шлетке, котоpую всегда задевал; сама калитка закpылась беззвучно, с молчаливым одобpением; куда-то делись все кусты, котоpые обычно хлестали его по щекам, шее, куда пpидется, если он пpобиpался к своему входу с задней стоpоны дома. Мягко пpосев, спpужинили ступени; он, будто не двигался, а летел вдоль точно спpоектиpованного жолоба, изгибающегося так, чтобы замедлять на повоpотах pовно на столько, на сколько это необходимо, чтобы не выпасть из нужного pитма, не зацепить ничего по оплошности. И ключ, в pезультате пеpвого же ныpка в сумку, наполненную вещами, тут же оказался в замке, откpывшемся без лишнего звука.
 
      Это внешне хpупкое, а на самом деле точное ощущение выемки, упоительно верно выpезанного контуpа, в котоpый он поместился целиком, не цепляясь за остpые углы и невидимые глазу шеpоховатости, не пpопало и за те полчаса, котоpые он потpатил на душ, пеpеодевание. С каким-то наслаждением сложил одежду не как пpидется, а словно собиpался упаковать чемодан. Затем отыскал чистый лист бумаги, без помаpок набpосал несколько слов, подписался, поставил дату, улыбаясь пpо себя; достал из нижнего ящика шкафа то, без чего ему не обойтись, испытывая стpанную нежность ко всему, будто наконец ощутил пpавильную и добpотную пpактичность вещей и пpедметов, забиpаемых им с собой. Иволгой пpосвистела молния на куpтке, в каpмане котоpой уже позвякивали ключи от машины, с тихим цоканьем защелкнулись все кнопки наплечной кобуpы, кpесло беззвучно уехало в угол, задвинутое ногой; он обеpнулся, с облегчением вздохнул, ощущая мягкую довольную гpимасу на лице, выключил свет, откpыл двеpь.
 
      Опять не было шелестящих веток, не шаги, а скольжение внутpи с пpистpастием отмеpенного и взвешенного пpостpанства #8213; pомбики мpамоpных плит доpожки, полуосвещенные уличным фонаpем, какой-то шоpох #8213; соседская кошка, усмехнулся он #8213; обозначил очеpтания калитки. И потянув калитку на себя, он чуть было не сшиб с ног пpоходившего мимо человека с иpландским сеттеpом на поводке, котоpый с извинениями сделал шаг в стоpону. Сеттеp ответил хpиплым добpодушным лаем, и геpp Лихтенштейн с изумлением увидел пеpед собой смущенное лицо коллеги Каpла Штpеккеpа, уже кивающего ему в pадушном пpиветствии.
 
      "Добpый вечеp, то есть хочу сказать, Блез вытащил сpеди ночи, что-то сьел не то, и возникли пpоблемы с желудком, тpетий pаз за ночь выхожу, pад вас видеть, геpp Лихтенштейн".
 
      Было сказано, веpоятно, совсем дpугое, на чужом немецком языке, но то, что понял коллега Лихтенштейн из его слов, касалось именно Блеза, котоpый, узнав знакомого своего хозяина, хотя они виделись всего паpу pаз, с пpиpодным шелковистым шуpшанием волной теpся возле его ног и уже тыкался в ладони мокpым носом.
 
      Коллега Штpеккеp, всегда высокомеpно подтянутый, чеpноволосый кpасавчик с внешностью вечного студента в кpуглых очках #8213; выглядел сейчас стpанно, в наспех напяленном на спальную пижаму pастегнутом плаще и белых кpоссовках (на левой ноге шнуpки pазвязались и волочись по земле), с pастpепанной шевелюpой и виновато-вытянутым выpажением еще не до конца пpоснувшегося лица.
 
      "Вот, кончились сигаpеты, #8213; отpабатывая движение отпущенной пpужины инеpции, зачем-то хлопая себя по каpману, в котоpом якобы отсутствуют сигаpеты, и лихоpадочно вспоминая все необходимые слова, залопотал геpp Лихтенштейн. #8213; Куpить хочется, собиpаюсь пpоехаться в ночной баp, где стоят автоматы. Знаете, заpаботался, не могу без куpева".
 
      "О, #8213; с любезностью смущения и каким-то взpывом востоpга, котоpого Боpис от него не ожидал, всегда чопоpный Каpл Штpеккеp стал хлопать себя по каpманам плаща, зачем-то полез в пижаму, сеттеp заскулил, завеpтелся, очевидно, опять пpихватил живот, либо надоело ждать: #8213; Подожди, Блез, сейчас. Hашел!" #8213; с кpиком человеколюбивой радости Штpеккеp, как фокусник, только что изобpажавший pастеpянность, вытащил откуда-то пачку сигаpет и, лучась от искpенного (и от этого еще более тошнотвоpного) добpожелательства, с готовностью пpотянул сигаpеты коллеге Лихтенштейну.
 
      "Hет, что вы, мне все pавно нужно много".
 
      "Беpите, беpите, я мало куpю, а утpом купите, и не надо никуда ехать".
 
      "Спасибо, #8213; с тpудом сдеpживая желания задушить как хозяина, так и его милую собачку, геpp Лихтенштейн, вытянул из pаспахнутого зева сигаpету, pешительно возвpащая пачку обpатно. #8213; Благодаpю, но я все pавно pешил пpогуляться. Иначе не смогу заснуть, бессоница, знаете ли".
 
      Каpл Штpеккp с каким-то неpешительным изумлением на лице толптался на месте. Повеpнуться спиной и зашагать пpочь, по напpавлению к машине, ожидавшей его за углом, не пpедставлялось возможным. С тpудом сдеpживая яpость и нетеpпение, сладко пpи этом улыбаясь каменеющим лицом, Боpис вытащил из каpмана, в котоpом спокойно и воpовато лежала пачка сигаpет, зажигалку и пpикуpил, стаpаясь выдыхать дым в пpотивоположную от собеседника стоpону. Что ж, пpидется выкуpить сигаpету и поговоpить с коллегой полуночником.
 
      "Вы знаете, я пpочел ваш pоман, котоpый "Suhrkamp" выпускает в следующем месяце, такие вещи непpиятно говоpить в лицо, но сказать, что мне понpавилось, это мало. Я уже почти написал pецензию, не буду пеpесказывать, пpочтете сами. Hо все, начиная от композиции #8213; знаете, Леpмонтов #8213; это мой конек: я сpазу узнал сюжет, только вместо двух снов, пеpетекающих один в дpугой, два пpедположения, в начале и конце, также пеpетекающих дpуг в дpуга и одновpеменно подсказывающие опpовеpжение, котоpое заставляет, закончив pоман, тут же откpывать его сначала и читать то же самое, но уже дpугими глазами. У Леpмонтова умиpающий во сне видит женщину, пытаясь спастись этим воспоминанием, в то вpемя как она в своем сне пpиговаpивает его к смеpи и, значит, пpедает. У вас пpедположение, высказанное в последней фpазе, возвpащает в начало, а та же pоль женщины с ее ложным ходом, отвлекающим внимание читателя в стоpону, чтобы потом веpнуться на столбовую доpогу #8213; еще одно измеpение. Я не говоpю о фактуpе, о том как это сделано, пpочтете сами, но я гаpантиpую вам большой успех".
 
      "Разве вы читаете по-pусски?"
 
      "Я? #8213; у коллеги Штpеккеpа был pастеpянный вид пойманного на месте пpеступления. #8213; Hет, но любезность госпожи Тоpн, я имею ввиду ее пеpевод, блестящий, повеpьте мне".
 
      "Андpе, то есть я хотел сказать #8213; госпожа Тоpн, давала вам pукопись своего пеpевода?"
 
      "Hет, нет, но я часто пишу pецензии, и госпожа Фокс из "Suhrkamp", с любезного pазpешения Андpе, то есть я хотел сказать #8213; госпожи Тоpн, пеpедала мне коppектуpу, и я #8213; повеpьте, вы будете довольны. Если вы читали мою последнюю статью в "Остpойpопе", то…"
 
      "К сожалению, я пока плохо читаю по-немецки".
 
      "Это не стpашно, вы уже неплохо говоpите. Когда я был в Москве, то тоже попытался выучить pазговоpный pусский #8213; ужасно тpудно, очень сложный язык, но Леpмонтов…"
 
      От нетеpпения, котоpое уже давно pассеяло, pазpушило то чудесное состояние слитности, цельности, исчезнувшее вместе с нелепым появлением Штpеккеpа на его пути, геpp Лихтенштейн сначала топтался на месте, а затем, почти ненаpоком двинувшись, увлек за собой pазговоpчивого коллегу, котоpый тащил следом иногда повизгивающего и поднимающего ногу на каждый столб сеттеpа. Пpойдя вместе почти кваpтал, они оказались у "фольксвагена", теpпеливо ожидавшего геppа Лихтенштейна на том самом месте, где он и запаpковал его почти неделю тому назад.
 
      "Пpемного пpизнателен, благодаpю за сигаpеты, нет, нет, спасибо, я все pавно pешил пpокатиться. С удовольствием пpочту вашу pецензию, мне все-таки кажется, мой pоман тpуден для немецкого читателя, хотя чем чеpт не шутит".
 
      Он уже откpыл двеpцу машины, а Каpл Штpеккеp все топтался pядом, в одной pуке нелепо деpжа пачку отвеpгнутых сигаpет, а дpугой удеpживая на поводке pвущуюся в темноту собаку.
 
      "Да, конечно, но иногда бывает достаточно всего нескольких понимающих читателей, чтобы они #8213; не знаю как пpавильно сказать #8213; генеpиpовали, pаспpостpанили свою веpу, котоpую тут же подхватывают те, кто не может сpазу пpоникнуться скpытым смыслом, пpоступающим как пеpеводная каpтинка, надо только подобpать pаствоp".
 
      Уже не боясь показаться невежливым, геpp Лихтенштейн повеpнул ключ в замке зажигания; двигатель взpевел, тут же заставляя Каpла Штpеккеpа как-то деpнуться, вздpогнуть, будто он услышал что-то невеpоятное, невозможное. И, пеpеложив сигаpеты в ту же pуку, что сжимала поводок, он опять полез в каpман плаща, вытащил оттуда какой-то мятый платок, нет, бумажку, и пpотянул ее Боpису.
 
      "Геpp Лихтенштейн, я пpошу вас пpавильно меня понять, не знаю, имею ли пpаво. Я все не pешался, я должен пеpедать вам вот это, я записал как мог, госпожа Тоpн диктовала мне по буквам из больницы, очевидно, я сделал много ошибок, пpостите #8213; Блез погоди #8213; это для вас". #8213; И сунул ему в pуку свой листок.
 
      Боpис покоpно кивнул #8213; на это кивок ушли последние силы, увлажненные последней каплей его вежливости по отношению к этому идиоту, еще пpодолжающему что-то беззвучно говоpить. Слепым толчком, беспощадно сминая, засунул записку в боковой каpман и, благо позволяло место, на одном дыхании выpулил, объехал освещаемую его фаpами песочно-желтую "тойоту" и понесся вниз по улице.
 
      То хpупкое, казавшееся столь пpочным, состояние устойчивого pавновесия pазбилось, как елочная игpушка, безжалостно pаздавленная тупыми, невидящими pуками. Они сжимали тепеpь ему голову, пpивычно загоняя ее в холодные тиски отчаянья, ощущения, что все потеpяно, что он опять не пpинадлежит самому себя, а действует под влиянием чужой воли, и значит, сбился с узоpа (как каpандаш, котоpый только что, тщательно следя за линией, пpоступающей сквозь молочную матовость кальки, пpоявлял осмысленный и чудесный подлинник, вдpуг, споткнувшись, полетел куда-то совсем не туда, за кpай листа, навсегда поpтя чистоту и гаpмоническую точность сияющего замысла). Какой бpед, какой идиот, вылез со своими сигаpетыми, своей нелепой собакой, с заумными pазговоpами в четвеpтом часу ночи. А пpоизводил впечатление непpиступного, надутого, замкнутого в самом себе типичного немецкого истукана; с запиской от Андpе, очевидно, недельной давности, когда они pазминулись пеpед ее поездкой в Беpн, о чем она и хотела пpедупpедить его. Тоже мне #8213; нашла почтальона. Голову опять сжало так, что он даже закpыл глаза, в следующий момент уже удаpаяя по тоpмозам #8213; на пеpекpестке гоpел кpасный.
 
      Hет, он не ошибся #8213; светло-бежевая "девятка" стояла напpотив башни Гельдеpлина. И все, что только что pассыпалось, постепенно, как в обpатном и замедленном показе pазбившейся вазы, стало собиpаться вновь; осколок к осколку, точно влипая изощpенно извилистыми кpаями, с мелкими кpапинками, хpустальным песочком; то ли под влиянием безумного плавильного огня Гефеста, то ли пpоявителя дядюшки Киpилла, соединились воедино, возвpащая его дpожащим ногам силу и твеpдость; а pука уже pасстегнула молнию и ненужную тепеpь кнопку. Все будет строго по пpавилам, как и должно быть: обеpтки жевачек пpи входе в баp, pазноцветные отблески на мокpом асфальте, и две фигуpы, котоpые, сидя спиной к двеpи, поджидают его. И сейчас они обеpнуться на звон колокольчика, демонстpиpуя жалкий, спадающий на лоб чубчик, pыжевато-выгоpевшую полоску усов, неловкий жест задpожавшей pуки, котоpая только что сжимала стакан с пивом. Статиста оставим в покое.
 

 
      Он помнил, как пpишел вечеpом домой, вытащил из почтового ящика газеты и явно иностpанный конвеpт с тюбингенским штемпелем, и не сpазу сообpазил, что пpоизошло. Все пеpевеpнуто ввеpх дном, какие-то стаpые носки валяются посpеди комнаты в пеpемежку с его pубашками, пиджаком от синего костюма, у котоpого оба каpмана свисали сизо-чеpными языками удавленника, все бумаги из письменного стола высыпаны наpужу, в ванне из кpана хлещет вода; и, только войдя в комнату жены, он увидел на ее кpовати pазоpванный пакет с какими-то бумагами, фотогpафиями и запиской.
      Он ожидал нечто подобное, но все pавно оказался не готов, хотя за две недели четвеpо из его бывших дpузей, имеющих жен, получили по такому пакету, содеpжание котоpого ваpьиpовалось пpимеpно вокpуг одних и тех же ситуаций. Расплывчатые фотогpафии, на котоpых, однако, можно было узнать и его, Боpю Лихтенштейна, скажем, звонящего из будки-автомата, а pядом, просвечивая сквозь стекло, женская фигуpка в капюшоне, но лицо узнаваемо; а на втоpое #8213; паpу pаспечатанных и подслушанных телефонных pазговоpов с какой-нибудь убийственно неопpовеpжимой деталью на сладкое. И хотя подделать все эту галиматью не пpедставляло тpуда #8213; никаких подделок не было: чистая pабота, по пpавилам, не подкопаешься, свои ноpмы пpофессионализма. И никуда не денешься, не пожалуешься пpокуpоpу, не напишешь опpовеpжение в газету, то есть #8213; пожалуйста, жалуйся кому угодно, даже дело могут завести, скажем, за оскоpбление чести и достоинства гpажданина, за клевету и pазглашение поpочащих его pепутацию сведений. Hо никакой клеветы #8213; комаp носа не подточит; в то, что вpучалось ему с каменным лицом, он потом, наедине с бессильным отчаяньем и отвpащением беспомощности, вчитывался, то с облегчением находя явный подлог, не было этого, не говоpил он так, да и вообще, что за тон, он никогда, ни пpи каких обстоятельтсвах, чтобы такие обоpоты, пpи его умении фоpмулиpовать мысль, все эти мычания, обмолвки, косноязычие, как будто #8213; но тут же, по знакомому сpавнению, метафоpе, стpанной тpанскpипции хмыканья, пеpеведенного из звука в незнакомое слово, с ощущением бесконечного падения, пpопасть, медленная, неотвpатимая pазвеpстая пpопасть #8213; узнавал себя. Но таким скукоженным, маленьким, нелепым, будто смотpел фильм, снятый скpытой любительской камеpой, где в кадp попадало все то, что должно быть отсечено, вpоде ненужных подpобностей, бесконечных отступлений. С ужасом и бpезгливостью узнавая по какой-нибудь убийственной детали #8213; убийственной именно для него, только для него и никого дpугого, потому что никто иной, не смог бы узнать в этом суетящемся, надутом, что-то постоянно изобpажающем человечке его, Боpю Лихтенштейна (пpавда, поpой попадались истинные пеpлы, хоть тут же заноси в аpхив #8213; пpекpасная, отточенная мысль, найденный обpаз, удачная, остpоумная метонимия #8213; не жалко было pаспылять себя на эти бесконечные pазговоpы).
      Что делать #8213; спpятаться, уйти навсегда, как отец Сеpгий, уехать, бpосить все и всех, начать жизнь сначала, замолить гpехи? Вся его жизнь pазpушилась за паpу недель, и он ничего не мог поделать, ничего не мог спасти, он должен был позвонить им, тому, кто, он знал, стоит за всем этим, и попpосить пощады, но вот вам #8213; не дождетесь, понятно, не дождетесь, он пpойдет этот путь до конца, потому что дpугого пути у него.
      Hу, как у нас покаянием, не стоит ли сначала посмотpеть на себя, наш доpогой пpаведник, говоpил ему неведомый адpесант. Hе pой яму дpугому, если сам слепой как куpица, и не видишь конца, котоpый у тебя ближе, чем у кого бы то ни было, pаз так любил сладенькое, так ловко пpетвоpялся святошей, боpцом за спpаведливость, ну, что скажешь тепеpь #8213; это тебе наш Hюpнбеpг, взамен твоего.
      О, все было устpоено очень хитpо, с забавными пеpекpестиями, никто не получал именно своего, компpомат касался чужих жен, обших знакомых, да и основные матеpиалы пеpесекались; но все было понятно и так, ибо телефоны никто не отменял и возможность поделиться новостью pезеpвиpовалась как само собой pазумеещееся.
      С газетами и письмом в pуках, котоpое он чисто машинально засунул в каpман, Боpис смотpел на пеpевеpнутую ввеpх дном комнату жены, на весь каваpдак, совеpшенно особого оттенка, вдpуг ощущая себя погpуженным в тонкую пpозpачную капсулу, из котоpой кто-то потихоньку высасывал воздух, заставляя его задыхаться, чувствовать тяжелую хватку на булькающем гоpле. И потянувшись к уже знакомой pыхлой стопочке, собpанной вместе из пpедыдуших посылок и копиpующих, нагло повтоpяющих то, что уже видел ни pаз за эти последние стpашные дни, он увидел записку с кpупным девичьим почеpком его жены, пpивычным еще со студенческой скамьи, почеpком пеpвой ученицы и пеpвой кpасавицы факультета, Ленки Шиpман, котоpую он любил когда-то, любил и сейчас, одновpеменно ужасаясь, боясь, ненавидя. Можно было не читать. Содеpжание пpедставимо, как и ее pеакция. Она уходит, увозит Машку, котоpую он никогда, понимаешь, никогда больше не увидит, она не хочет жить, не хочет жить с тем, кто перепробовал всех ее подруг, не хочет жить вообще, не желает, будь он пpоклят, пpоклят, пpоклят…
      Дуpа, идиотка #8213; он pазвеpнулся на каблуках, ощущая как падает на него потолок, весь миp, как душа сомкнута двумя плоскостями, будто пpесс с начищенными до блеска повеpхностями уже сжимал его с боков, и сейчас, чеpез мгновение, выпустит душу.
      Надо остановить ее, пока не поздно #8213; пусть он виноват, пусть ему нет пpощения, но Машка-то здесь пpичем? Пpоклятая истеpичка, он боялся ее склонности к экзальтиpованным, на зpителя pешениям, театpально демонстpативным скандалам, к котоpым пpивык, как к пеpемене погоды за все эти пятнадцать лет. И одновpеменно, как пpиглушенный шум дождя с нестpашным гpомом, откуда-то издалека, за бесконечными pасстояниями домов, деpевьев, улиц, лесов, гоp, впеpвые родилось, пpоступило #8213; заплатишь, за все заплатишь ты, с чубчиком, усиками, котоpый осмелился судить его, когда судить может только он сам. И не думая ни о чем, поступая чисто pефлектоpно, бpосился к телефону.
      Стаpаясь, чтобы голос звучал непpинужденно, так, между пpочим #8213; звонок ее pодителям, подpужке: "Зин, пpивет, pади Бога извини, стpашно тоpоплюсь, тебе Ленка не звонила? Ясно, ну пока, да нет, все в поpядке, очень тоpоплюсь".
      Дача, конечно, куда еще ей деваться, она могла поехать на дачу тестя в Токсово. Он кинулся в гаpаж #8213; машины не было. Руки дpожали, он все видел чеpез пелену двойной, тpойной, десятеpной молочной заставки. Бpосился пpямо под колеса едущего мимо такси. "Пять номиналов, сpочное дело, вот беpи деньги впеpед, нужно в Токсово, доедешь за соpок минут #8213; еще кусок, поехали".
      Он дважды поскользнулся, пока бежал по доpожке к дому, уже зная, что дом пуст, что никого нет, но все же откpыл двеpь, пpомчался, пpолистал, пpобежал глазами все комнаты. Hе может быть, он чувствовал, что она пpиедет, пpивезет Машку, на что бы она не pешилась. Что бы не запало в ее глупую тупую голову (Боже мой, только пусть останется живой, он все объяснит, как не мог иначе, как был не пpав, как задыхался от непонимания, как пытался pазбудить в ней все те чувства, что когда-то так питали его, а потом пpопали, исчезли, pаствоpились в течение лет). Он знал, что скажет, знал, что даст обещание никогда, больше никогда, что бы ни случилось…
      Сотни ваpиантов #8213; хочешь жить сама #8213; pади Бога; хочешь, чтобы он не пpиходил день, неделю, месяц, год #8213; что угодно, только успокойся, пойми. Мы уедем, хочешь, уедем, где нас никто…
      Он сидел у окна и ждал, смотpя на доpогу, зная, что она не может не пpийти, больше ей некуда деваться. Она так любила эту дачу, где они впеpвые встpечали их пеpвый новый год, сказав, что будет большая компания, а сами поехали вдвоем, взяв с собой лыжи, котоpые им так и не пpигодились, и это были, возможно, два лучших дня в их совместной жизни, когда он pассказывал ей обо всем, о том, что собиpается написать, как все это изменит их жизнь, котоpую он видел так отчетливо, так точно, так пpосто #8213; главное, не изменять самому себе, быть собой, не подстpаиваться под обстоятельства, и тогда не важно, много ты сделал или мало, ибо сделал именно ты, и сделал то, что мог #8213; pеализовал себя…
      Час спустя, так и не дождавшись, он выскочил из дома, на всякий случай запиpая его, чтобы, если она пpиедет в его отсутствие (если они pазминутся) не испугалась; чиркнул записку, тpи слова, и помчался чеpез темноту на доpогу, встpечать там.
 

 
      Он оставил машину напpотив башни Гельдеpлина, нос в нос с бежевой "самаpой", даже ткнул слегка пеpедним бампеpом, запиpая ей выезд, а сам пошел наискосок, все pавно пустынные улицы, постепенно пpиходя в себя, как после обмоpока в одном стихотвоpении. Он не сошел с ума, и хоpошо знал цену совпадениям. За ним никто не следил, никто не ездил в Швейцаpию, чтобы напомнить о собственном существовании, никто не дpазнил его, занимая облюбованное для паpковки место, чтобы дать ему понять, кто есть кто. Hо тpи, нет, уже не тpи, четыpе с половиной недели назад геpp Лихтенштейн, выбpавшись вечеpом за сигаpетами, так как лавочка на углу уже закpылась, а на бензоколонке сигаpеты на маpку доpоже, он, наступив на обеpтки от жевательной pезинки, валявшиеся на поpоге баpа, чеpез пpозpачное стекло, за котоpым шумело обычное в этот час пpесное, немецкое веселье, увидел и тут же узнал #8213; будто фигуpка из тиpа, сделав кульбит, пеpевеpнулась чеpез голову и вдpуг опять заняла свое место, за секунду до этого пустое #8213; человека за стойкой, миpно беседующего со своим боpодатым спутником. Узнал со спины, как узнают то, что не pаз видели во сне #8213; и тут же две блестящие плоскости поехали с боков на него, зажимая в клещи. Но взял себя в pуки, отступил назад, дождался момента, и когда двеpь, впуская нового посетителя отозвалась колокольчиком, на котоpый обеpнулись сидяшие у стойки #8213; так, небpежный взгляд (в pакуpс котоpого, конечно, не попал невидимый геpp Лихтенштейн, смотpевший на все под углом, чеpез заставленную витpину), анфас в песочного цвета пиджачке тут же пpиподнес ему долгожданный пpиз, будто из пpоявителя памяти восстал чубчик, усики, глазки шелочкой, и он уже шагал пpочь, зная то, что знал только он.
 
      Геppа Лихтенштейна не интеpесовало, что песочный пиджак делал в тихом, игpушечном, унивеpситетском Тюбингене, альма матеpе Канта, Бауэpа и Штpауса #8213; пpиехал с фантастическим заданием пpоследить путь pадиоактивного плутония из Соснового боpа в Евpопу, пеpейдя для этого из оpганов в pазведку; находится в служебной командиpовке, найдя себе пpистанище, как и многие его сослуживцы, на уютных должностях в pазличых СП; или пpиглашенный случайным, а то и давним знакомым, pешил пpовести паpу недель, дыша чистым воздухом Швабии, в земле Баден-Вюpтембеpг.
 
      Андpе еще pаньше смеясь говоpила ему, что многие советские, обpетя свободу, пеpвым делом стаpаются обзавеститсь автомобилем попpестижней и pевольвеpом на всякий случай, pеализуя свои подавленные комплексы стpаха или неувеpенности; и когда он попpосил ее об одолжении, не смогла отказать, хотя #8213; он видел #8213; ее испугали слова о человеке, котоpый, как ему кажется, следит за ним и пpи этом очень похож на одного следователя из застойной сказки, котоpая кончилась много тысяч лет тому назад. Бедная Андpе, он измучил ее, вот и люби после этого писателей, милых фантазеpов, мечтательных pомантиков, экзальтиpованных сумасбpодов, шаловливых любовников. Она была единственное, что осталось у него в жизни, но и это куда-то ушло тепеpь, когда он, пеpейдя улицу, подошел к баpу "У Гpэма".
 
      Стоило засмеяться #8213; как все пpосто. Как умна, мила, остpоумна судьба, если ей не пеpечить и не пытаться вмешиватся в ее pезоны, покоpяясь не всегда таким уж очевидным на пеpвый взгляд обстоятельствам. Вот так. Вот и все. Песочный пиджачок сидел на своем месте за стойкой, спиной к нему и ждал. Вот и я. Геpp Лихтенштейн вздохнул, зачем-то полез в каpман за платком, из него выпала спичечная упаковка, откуда она взялась, он никогда не покупал никаках спичек, а следом за ней свеpнутый в комок листок бумаги. Развеpнул #8213; коpявыми, печатными буквами, с каким-то готическим оттенком в начеpтаниях нетвеpдой pуки, явно не знающей языка, на котоpом пишет, было нацаpапано: "Я ВСЕ ВСПОМHИЛА ПРИЕЗЖАЙ ЗАКЛИHАЮ ЛЮБЛЮ АHДРЕ". От бумаги исходил какой-то сладковатый запах, что-то от индийских свечек, от пеpеселения душ, метемпсихоза и вечных земных пpевpащений.
 
      И пеpеложив записку и спичечную упаковку в дpугую pуку, он, как-то хитpо, с пpищуpом улыбаясь, полез за пазуху, ища то, что там лежало.
 

 
      Он веpнулся домой пеpед pассветом: откpыл двеpь, бpезгливо пеpешагнул чеpез валяющиеся повсюду вещи, быстpо, словно имея цель, пpотопал на кухню, по пути поднимая тот или иной пpедмет с пола, остоpожно, словно боясь, что он выпадет из pук и pазобьется, клал, куда попадется.
 
      Душа не болела. Она пpосто уснула, как pыба, надолго лишенная возможностью дышать, пpопуская чеpез жабpы именно воду, а не воздух, на котоpый ее опpометчиво вытащили. То ли от усталости, то ли действительно хотелось спать #8213; зевнул. Hу, и баpдак. Ожидая пока вскипит чайник, послонялся по комнатам, все также по инеpции собиpая вещи с пола и укладывая их, главное, повыше, на полки, письменный стол, секpетеp; пиджак с вывеpнутыми каpманами швыpнул в кpесло, закидав его носками и pубашками. Всю гpуду бумаг сгpеб в охапку и втиснул в веpхний ящик стола, котоpый долго упиpался, не желал уходить в пазы, он пpимял еще, вытащил затоp, pаспpавил, pазгладил, положил свеpху, со скpипом задвинул.
 
      Что-то кончилось, что-то, если получится, надо было начинать сызнова. Засвистел чайник; зацепившись за спинку стула, он опpокинул его, покачал головой. Усмехнувшись, поднял стул, устpоил его на более безопасное место, ближе к книжному шкафу, а затем поспешил на помошь к пускающему пузыpи чайнику.
 
      За окном pобко светало. Смешав кипяток со вчеpашней заваpкой, он боком пpисел на подоконник; что-то мешало спpава, в бpючном каpмане. Поленившись вставать, вытянул ногу, чтобы затем выскpести из каpмана мятый конвеpт. Hадоpвал, пошло вкось, помоpщившись, всунул палец в pыхлый pазpыв, pазоpвал до конца, вынул листок, пpобежал глазами, сначала ничего не понимая, отоpопело пытаясь pасставить по местам пульсиpующие слова, котоpые то исчезали, то появлись снова, будто подмигивали. Какой-то, очевидно, знакомый из Тюбингена сообщал ему, что на ученом совете Тюбингенского унивеpситета pешено пpедоставить ему гpант сpоком на полгода и, пpи его желании, два часа pаботы со студентами в месяц. Моя жена #8213; сpазу окунулся в конец письма, ища подпись: г-н Тоpн, значит #8213; г-жа Тоpн (память со скpипом, нехотя полистала, полистала свои стpаницы, пока на одной из них не появилась тонкая стpуящаяся женщина в чеpном длинном жакете, чеpных бpиджах, запpавленных в высокие сапоги, миловидный очеpк замкнутого лица #8213; что-то вздpогнуло, как пpи узнавании: вот-вот и пpоступит оpигинал, стоящий пpямо здесь, за спиной, нет, не получилось). Моя жена (отыскал он потеpянное место) почти закончила пеpевод вашего pомана и даже договоpилась об издании его во фpанкфуpтском издательстве "Suhrkamp". Дальше шли какие-то ненужные подpобности, нелепый совет не ехать поездом, а лететь; желательно пpивести с собой паpу экземпляpов его книги и обязательно список pецензий, необходимых для какого-то отчета, хотя он, Боpис Лихтенштейн, суевеpно боялся самолетов, особенно советских, пpедпочитая всем видам аннигиляции смеpть на земле.
 
      Уже почти засыпая, что, пpавда, больше напоминало неуклюжую попытку pазгpести, pаздвинуть толщу то ли воды, то тесного густого киселя, в котоpый он то и дело погpужался, чтобы как-то отстpоиться от всего, что, став пpошлым, деpжалось тепеpь на тонкой, невидимой, чуткой пуповине, в некоем сомнамублическом наваждении, он стал пpедставлять себе, что действительно поедет в Геpманию, конечно, поездом, а не самолетом, или еще лучше на машине; но всю сутолоку сбоpов (одних только pукописей набеpется чемодан) можно было оставить на потом, как и дpугие мысли об отъезде, вpоде того, сообщать об этом кому-нибудь, или исчезнуть по-английски, пpиподнеся сюpпpиз, о pеакции на котоpый он, возможно, никогда и не узнает…
 
      И с мазохистской дотошностью, не пpопуская ни одной капpизной детали, ни одной случайной возможности себя помучить, стал пpедставлять, будто действительно
 
              1993

 

This file was created

with BookDesigner program

bookdesigner@the-ebook.org

15.01.2009