ГЛАВА 23

— Так как же мы его назовем, Валлин? Как известно, должно пройти три сотни лет, чтобы он получил право на имя, но он показал себя таким стойким и упрямым. Нельзя называть его просто Смотрителем. Кроме того, будет вечная путаница, ведь теперь у нас два Смотрителя, пусть даже мы и не злоупотребляем именем Меррита, к его постоянному огорчению. — Худой демон со светлой бородкой наморщил нос при виде моего провожатого, потом захихикал и начал ходить вокруг меня, словно я был статуей. — Наверное, ему подойдет что-нибудь вроде Пришелец или Конокрад, не для того, чтобы тебя оскорбить, иладд, я вовсе не хочу сказать, что ты воровал лошадей. А может быть, Костогрыз. Кажется, гастеи называли его так. Или Лицо-со-шрамом… — Он стоял, покачиваясь с пятки на носок, и разглядывал мою щеку. Ничто в его болтовне не выдавало нашего знакомства.

— Не вижу необходимости как-либо называть его, — отозвался Денас. Его гнев лишь недавно утих. Отблески этого гнева смешивались с сиянием его собственной световой оболочки, разливаясь по комнате, — наверное, отсутствие плоти позволяло эмоциям просачиваться наружу.

— Он просто грязь! — Мрачный демон кивком велел всем отойти. Толпа начала медленно и явно неохотно расходиться, исчезая в тенях по углам.

Женщина все это время неподвижно сидела за игорным столиком, положив подбородок на руки и внимательно наблюдая за забавляющей ее сценой. Я пытался смотреть в сторону, чтобы запомнить место и его обитателей, но оказалось, что это очень непросто. Она была так мила, что взгляд сам возвращался к ней. Ее рот был больше, а губы пухлее, чем те, которые считались прекрасными у меня на родине, но они замечательно гармонировали с ее широко расставленными глазами. Эти глаза, волшебное сияние которых походило на сияние звезд на темном небе, были огромными и зелеными. Конечно, никакой придуманный цвет не мог скрыть ее природы, но никогда еще ни один демон не выбирал столь совершенной формы и никогда еще я не ощущал такой опасности, как в тот миг, когда она посмотрела на меня.

— Думаю, мы будем звать его Фиадд. — Ее голос прозвучал низко и мелодично, взбудоражив во мне те чувства, которые я считал давно погибшими в обломках моей плоти. Изгнанник — так она назвала меня.

Я поклонился молча, чтобы голос не выдал меня, и спрятал за спиной дрожащие руки. Если бы она увидела их, едва ли посочувствовала бы мне.

Женщина посмотрела мне прямо в глаза и улыбнулась, сияние солнечного света залило этот мрачный мир.

— И даже не думайте утащить его в ваши гнусные берлоги, драгоценный Викс. Он только мой. Денас обещал сделать мне подарок по моему выбору, чтобы доказать свою привязанность. Я выбираю его. Наверное, я сильно раздражаю моего господина, и он вовсе не привязан ко мне. Возможно, он даже откажется от своих слов. — От ее мрачного юмора гордый демон ощетинился, и я поскорее отвел взгляд, опасаясь, что мое внимание выпустит наружу сдерживаемую бурю.

Стройный бородатый демон, которого она назвала Виксом, быстро закружился по комнате, закончив свои перемещения на подушке у ног госпожи. Его физическое тело исчезло, остался только свет, то же самое лицо, та же борода, то же стройное тело, но синий, красный и серо-зеленый были теперь его собственными цветами, а не цветами его одежды.

— Но, госпожа, оставить вас в компании мрачного Денаса и потерявшего разум иладда… это так огорчительно. Я думал, что буду один наслаждаться вашим обществом.

— Твои мысли меня не интересуют, сумасшедший призрак. Я слышала легенды об этом Смотрителе, и я заполучу его в качестве своего компаньона. Денас поглощен собой и своими планами. Ты вечно занят своими чудесами и проказами. Ты уже давно не развлекал меня. Нет, этот иладд мой, пока он не наскучит мне, и тебе придется придумать что-то исключительное, чтобы забрать его у меня. Ступай. Прикажи слуге поместить его с остальными животными.

— Как пожелаете, драгоценная госпожа, — Викс церемонно поклонился и исчез.

Денас заворчал, складывая на груди мускулистые руки:

— Ты понятия не имеешь, во что играешь, Валлин. Меррит сказал, что он простоват, но он все еще Иддрасс, это он убил Нагидду. Мы должны допросить его и покончить с этой историей. Необходимо разрешить несколько важных вопросов, прежде чем Радит поведет нас… — Денас бросил на меня злобный взгляд, — навстречу нашей судьбе.

— Мы заключили соглашение, — заявила дама. — Я требую обещанного, и с этим ничего не поделаешь. Какое мне дело до ваших амбиций? — Красавица в серебряном платье, усыпанном бриллиантами, недобро улыбнулась и протянула Денасу свой опустевший бокал. Денас взял со стола графин и налил ей вина. Она отпила глоток, потом подняла бокал, оглядев гостей, которые все еще жались по углам. — Не важно, куда судьба и политика заведут всех вас, я навсегда останусь в Кир-Вагоноте.

Только когда ее взгляд натолкнулся на моего провожатого, ее веселье угасло.

— Если вы помните, любезный Денас, я просила держать вашего слугу подальше от меня. — Она допила вино и кивнула одному из демонов, приглашая его за стол.

Денас мотнул головой в сторону Меррита. Меррит вежливо кивнул, но его пальцы впились в мою и без того покрытую синяками руку, мне показалось, что еще немного — и кость треснет.

— Какого дьявола ей от тебя нужно? — пробурчал он. Когда передо мной появилась зеленая светящаяся фигура и демон положил мне на шею холодную руку, эззариец поклонился спине дамы, пробормотав углом рта: — Если среди этих демонов и есть дрянная душа, то это она. Следи за своим языком и ходи с оглядкой. Я найду тебя, как только смогу.

Я не обратил внимания на совет Меррита. Когда я уходил, она засмеялась, и, несмотря на все предупреждения, на включенные тревожные сигналы в моей собственной голове, я поддался музыке ее голоса. Звонкие колокольчики, струны арфы и лютни — первая птичья песня после долгой зимы. Ни разу в жизни я не слышал мелодии приятней, исполненной на более звучном инструменте. Даже недоброе свечение Денаса не произвело на меня впечатления. Все, о чем я мечтал, — спать под эту музыку. Я так устал.

К счастью, мои желания были скромны. Я предчувствовал, что не извлеку ничего полезного из своей жизни в Кир-Вагоноте, так демоны называли свою землю снегов, ветра и замерзших бабочек. Одетый в зеленое демон тащил меня на невидимой веревке из комнаты в комнату. Все они были забиты огромным количеством мебели, которой никто не пользовался. Через некоторое время мы оказались в пустом дворе, вымощенном серыми кирпичами и укрытом от снега и ветра высокими стенами и козырьком крыши. Он дал мне зеленую набедренную повязку вместо чудесного теплого плаща Меррита, вместо штанов, рубахи и ботинок и быстро загнал меня в угол, где сидело пятнадцать рычащих псов.

— Тебе не позволено ни с кем разговаривать без приказания госпожи. Ворота заперты заклинанием; если ты решишь сбежать, они предупредят нас. Наказание за неповиновение будет жестоким. — Он затянул свою невидимую веревку и держал, пока у меня не потемнело в глазах. Потом он ослабил петлю, позволяя мне вдохнуть. Я кивнул и опустился на холодный кирпичный пол, съехав спиной по стене. Я уже давно понимал, что значит жестокость.

Демон, чья внешность поражала обилием волос и видимым недостатком интеллекта, засветился бледным светом и исчез. Я остался один на один с нервными псами, все они были огромными и клыкастыми. Семеро из них уже приняли стойку: ноги напряглись, хвосты опустились, зубы оскалились, — псы истекали слюной, явно мечтая заполучить мою печень. Я успокоил дыхание и заставил сердце замедлить ход, оставшись сидеть в углу и позволив животным ходить вокруг меня, обнюхивая, присматриваясь и привыкая. Оказалось, что они больше взволнованы моим вторжением, чем действительно свирепы. Четверти часа им хватило, чтобы выяснить, что я не представляю угрозы, и они начали укладываться спать. Я подманил несколько наиболее дружелюбных и свернулся между ними. Первый раз с того мига, как я оказался в хаосе и темноте, я спал в тепле и не видел снов.

Жизнь с псами Валлин оказалась совсем не плоха. Хотя несколько беспокоило, что меня ни о чем не спросили и оставили одного на столько дней, но зато никто не дрался, не мучил, я мог спать, когда и сколько захочу. Мощеный двор был пуст, зато по сравнению с подземельями здесь было чисто и тепло. Освещение никогда не становилось ярче, оставаясь серым светом вечной зимы, однако и не темнело.

Я был рад компании, хотя скоро понял, что псы эти не более реальны, чем замороженная бабочка. Даже менее: бабочка имела материальное воплощение, которое можно было уничтожить неосторожным движением, тогда как собаки были простым наваждением. Меч не причинил бы им вреда, зато воздействия магии они бы не перенесли. Я понял это, когда решил погладить одну из собак, небольшое животное с печальными глазами, и понял, что у нее не бьется сердце. Я осмотрел остальных. Некоторые псы были теплыми, другие холодными. У некоторых были хвосты, у некоторых нет. У некоторых не оказалось зубов. Они походили на платья в мастерской портного, натянутые на манекены, — каждое по-своему недоделанное. Я не понимал, зачем беспокоиться о кормежке, но это были чудесные иллюзии, и я начал воспринимать их как живых. Когда они собирались вокруг меня на ночь, я трепал их по косматым загривкам и животам, благодаря за их необременительное соседство. Я не мог предать их. Они не могли причинить мне вреда. Мне казалось, что это прекрасно.

Еда была гораздо лучше той, которую давали гастеи. Я закрывал глаза, стараясь определить, что именно я ем, потому что вкус далеко не всегда соответствовал внешнему виду пищи. Иногда мне приносили хлеб, мясо или сыр, походившие на остатки с чьего-то стола. Они тоже не отличались особым вкусом, а тот, что в них присутствовал, не соответствовал виду. Сладкий вместо кислого, острый вместо горького. Неправильным были и ощущения от пищи. Она оказывалась твердой или мягкой вместо сочной или хрустящей. Меня радовало разнообразие еды, хотя я скоро начал избегать того, что походило на сыр, если у меня был выбор. Казалось, что кто-то выплеснул все молоко и оставил только плесень. Но жаловаться мне было не на что. Хотя эти странные существа никогда не видели настоящего поросенка, курицы, виноградной лозы или дерева, они умели создавать очень похожее на настоящее, чтобы поддержать жизнь в человеческом теле. С голоду я не умер.

Мои раны начали заживать; после нескольких дней сидения в углу, когда я не смел думать, смотреть вокруг и вздрагивал от каждого звука, я решил, что пора двигаться, пока не забыл, как это делается. Для начала я встал и немного походил. Никто не возражал. На следующий день я походил подольше и начал разминать свои растянутые мышцы. И снова никто ничего не заметил. На третий день я начал тренироваться. Я начал с самых простых и медленных движений кьянара, стараясь вернуть себе хотя бы подобие силы и спокойствия. Потом я перешел к более сложным движениям и начал бегать по двору вместе с собаками. После недели одышки и сбитых ног я достиг определенных успехов.

Движение, сон и освобождение от постоянной боли позволили прояснить мозги. Я начал отмечать дни зарубками на кирпичах двора, считая периоды сна за ночи. Хотя руки все еще дрожали, голова работала лучше, я мог думать и начал вспоминать события моей прежней жизни: дни учения, свою подготовку Смотрителя, эззарианские ритуалы, некоторые события лет, проведенных в рабстве, постоянные сражения с демонами.

К несчастью, как я ни бился, не мог вспомнить самое главное: свою семью, друзей, как попал в рабство и как освободился, как очутился в Кир-Вагоноте, что я хотел узнать, рискуя жизнью и рассудком. Моя жизнь походила на аккуратно исписанный лист бумаги, залитый сверху чернилами: часть текста читается прекрасно, а часть полностью закрыта для зрителя.

Я не знал, хочу ли я прочесть то, что залито чернилами. Каждая дверца, которую я открывал, таила за собой что-нибудь жуткое или болезненное. Я старался измотать себя физическими упражнениями так, что не мог поднять ни руки, ни ноги, а потом начинал вспоминать песни, которые отвлекали меня и от прошлого, и от настоящего, и от будущего, в конце концов падал среди собак и засыпал. Потом будет время вспомнить. А если я погибну и не успею, какая разница?

О побеге я не думал. Я убедил себя, что стены слишком высокие и гладкие, ворота слишком тяжелые и запертые заклинанием, которое я не в силах сломать. На крыше стояла решетка из черных металлических прутьев. Даже если представить, что я смогу их разогнуть, необходимо еще преодолеть расстояние в два человеческих роста, отделяющее меня от решетки. Моя мелидда умерла, испортилась, засохла или что там еще, заклинания были такими же полезными, как уши глухого или глаза слепого. То краткое ощущение вернувшейся силы было лишь сном. Но все здравые рассуждения не скрывали правды. Если я попытаюсь бежать, демоны снова бросят меня в подземелье. Страх перед этим держал меня сильнее оков.

За все это время я ни разу не видел ни Валлин, ни Меррита, ни Денаса, ни Викса, странного демона, который затащил меня в Кир-Вагонот страшными снами. Во двор приходил только слуга в зеленых одеждах, который приносил еду и убирал за нами, — по счастью, иллюзорные собаки почти не воняли, — еще он проверял, не засорился ли источник, вытекающий из-под камня. Изредка он садился на скамью в углу двора и наблюдал за нами. Он ни разу не заговорил со мной и не дал понять, что я чем-то отличаюсь от псов. Правда, иногда он являлся в прочном теле вместо светящейся формы и тогда выступал очень гордо. Не думаю, что он старался ради собак. Он очень смешил меня, когда начинал подхватывать падающие штаны или проводил рукой по волосам и лицу, словно удостоверяясь, что они еще на месте.

Я не делал попыток заговорить с ним. Не хотел последствий, печальных или иных. Но однажды, когда собаки мешали ему подметать двор, я свистнул им, они примчались и сидели возле меня, пока он работал. Когда он покончил со своими обязанностями, то слегка кивнул мне, я улыбнулся и поклонился в ответ.

Вскоре после этого случая он видел, как я бегаю по двору после мытья, чтобы поскорее обсохнуть. В свой следующий приход он оставил рядом с моей миской кусок чистой ткани. Я не делал попыток преодолеть разделяющую нас пропасть, даже когда он был готов заговорить, но каждый раз, когда этот слуга являлся в человеческом обличье, я кланялся ему, не насмешливо и без вызова, просто из вежливости.

Через несколько дней после того, как он оставил мне полотенце, слуга явился в телесном облике. Он шел медленно, полусогнувшись. Когда попытался опустить на землю тяжелые подносы с едой для собак, то болезненно сморщился и замер. По симптомам я заключил, что он растянул себе спину, а поскольку анатомии человека не знает, то не может излечиться. Но когда я подошел ближе и протянул руки, чтобы забрать его груз, заметил на его зеленой тунике проступающие багровые полосы. Я забрал подносы и поставил их на землю, потом повел его к ручью. Жестами я велел ему снять рубаху. Его действительно били, скорее всего палкой. Я вспомнил, как Меррит рассказывал мне о демонах, заставляющих других принимать человеческие формы, чтобы причинять им боль. Я взял его рубаху и намочил ее, потом промыл холодной водой свежие раны. Я умел промывать раны, не усиливая боль, и знал, как можно нажать на одно место, чтобы пациент не чувствовал, что я делаю в это время. Когда было совершено необходимое, я отдал ему рубаху. То ли мои усилия не прошли даром, то ли тела демонов были не так чувствительны к боли, как настоящие, но он поклонился и вернулся к своей работе как ни в чем не бывало.

Я должен был догадаться. На следующий день у меня появился новый страж. Отвратительного вида мегера. Она приносила с собой палку и била рычащих псов, если они подходили к ней слишком близко. Она злобно ворчала на меня и угрожала своей палкой, от каждого ее движения сине-серое сияние расходилось по двору кругами. Меня не вдохновлял ни ее вид, ни ее оружие. Я не огрызался в ответ и не пугался, а просто прекращал свои занятия и уходил в угол. Когда она убиралась со двора, я возвращался к прерванной работе.

После нескольких недель тренировок ко мне начала возвращаться сила. Долгие часы бега восстановили дыхание, а вечные попытки увернуться от ласкающихся собак сделали меня ловким. Я практиковал все, что только мог извлечь из памяти, чтобы укрепить мышцы, обострить чувства, подавить свои постоянные страхи. Но руки мои по-прежнему тряслись, и, когда я после особенно удачного дня надеялся заметить робкий проблеск мелидды, каждый раз натыкался на холод и пустоту в душе.

Как-то после очень трудного дня, когда я мылся у ручья, мечтая заполучить палку моей гарпии, чтобы практиковаться с мечом, кто-то с грохотом распахнул ворота и вбежал во двор. Это оказалась низенькая пухлая девушка, слишком тяжеловесная и мужеподобная, в разодранном желтом платье. Ее круглое личико пылало, длинные каштановые волосы в беспорядке падали на плечи, она задыхалась. Когда она заметила меня, ее маленькие глазки широко распахнулись от изумления.

— Ой!

За воротами зазвучали грубые голоса, раздался топот тяжелых ног.

— Прошу вас, помогите мне! Жестокий повелитель поклялся, что он либо получит меня, либо отдаст безумным демонам. Уже сотни лет я томлюсь в этом замке.

Самым любопытным мне показалось то, что ее слова были совершенно пусты. Несмотря на их значение, в ее голосе не слышалось страха. Мы со страхом были старые знакомые, поэтому я заинтересовался… и насторожился. Стараясь не проронить ни слова, я обвел руками высокие стены и пожал плечами. Потом жестами показал, что она может спрятаться среди лохматых псов. Даже если бы она действительно была несчастной беглянкой, я все равно не смог бы предложить больше.

— Но он найдет меня здесь. — Она подошла ближе и коснулась руками моей груди. Ледяные руки.

Однако дрожь ее тела не оставила меня совсем равнодушным, напротив. Правда, мои чувства были далеки от сочувствия или симпатии. Мне пришлось сосредоточиться, чтобы услышать ее жалобы, которые заглушал шум у меня в ушах.

— Я слышала, что в этом дворе держат мага, человека с настоящей душой. Ах, добрый господин, разве вы не поможете мне своей магией? — Ее слова были очень трогательны, но, кто бы она ни была, она не умела притворяться.

Я шагнул назад, на безопасное расстояние, покачал головой и вытянул вперед пустые руки.

Крики стали громче:

— Где ты, дрянь?! Ты получишь за это. Мой нож, мой кнут, моя рука научат тебя, кто здесь хозяин!

Они почти поймали меня, потому что мужской голос был очень похож на голос Денаса. Но все-таки не совсем. Когда она снова сделала попытку упасть мне на грудь, я развел руки в стороны, лишив ее защиты.

— Гадкий, злой! — Она ударила меня по лицу, собаки, ворча, подошли ближе. Но как только они почувствовали ее запах, тотчас же завиляли хвостами.

Я все понял и склонился в низком поклоне, подавив насмешливую улыбку, которая рвалась наружу. Хорошо, что я так поступил. Когда я поднял голову, передо мной стояла женщина моего роста, прекрасная, гордая, разорванное желтое платье едва прикрывало великолепную грудь и округлые плечи такой красоты, что все во мне запылало. Валлин стояла, раздраженно постукивая ногой по полу:

— Ладно, скажи мне, когда ты догадался? Разум. Где мой разум?

Я указал на свой рот и поднял брови, пожирая ее глазами.

— Да, да, ты можешь говорить. Ты должен говорить. Неужели ты так жесток, что откажешь в помощи несчастной женщине?

Я решил, что лучше не сообщать ей, что ее актерские навыки не лучше ее сыра. Собаки были гораздо убедительней.

— Я не в том положении, чтобы спасать кого бы то ни было.

— И не будешь, если в ближайшее время не сделаешь что-нибудь интересное. Ты целыми днями сидишь здесь, и ни одной попытки бежать, никакого волшебства, ни одного слова доброму сторожу, ни одной жалобы, чтобы тронуть меня. Только спишь, непрерывно бормочешь, бегаешь и скачешь вокруг этих вонючих тварей. А ведь ты совершенно точно не так поврежден в уме, как остальные, вышедшие из подземелья. Ты что, каменный?

Я только что понял одну вещь: я не каменный и не мертвый, хотя я часто думал, что дела обстоят именно так. Похоже, она достаточно долго наблюдала за мной, чтобы изучить мои привычки… или у нее здесь шпион?

— Хотя я не в лучшей форме, моя госпожа, мы со стражником все-таки подружились, что вам, конечно же, известно. Отличный парень, совершенно вам преданный. Я думал, что все идет как надо, до того дня как он пропал. И ваши собаки, хотя их возможности несколько ограничены, стали моими хорошими приятелями. Если бы я знал, что от меня требуется большее, я приложил бы все силы.

— У тебя гнусный язык, Изгнанник.

— Уверен, что мне уже говорили это. Все лучшее… и худшее во мне проявляется в компании. Ее большой рот кривился в усмешке.

— Так ты говоришь, что больше не хочешь оставаться в обществе моих псов?

— Я пришел сюда, чтобы учиться. Думаю, я уже выучил все, что могли преподать эти звери. Надеюсь, у вас это получится лучше.

Она вскинула голову:

— А что ты дашь мне взамен? Может, скажешь свое имя? — Золотистые локоны спускались на ее грудь. Я чувствовал себя крайне неловко в набедренной повязке.

Переведя взгляд на безопасную скучную поверхность двора, я помотал головой, стараясь обнаружить чувство долга где-нибудь за слоями фантазий:

— Это сложный вопрос, госпожа. В обычаях моего народа сообщать имя только близким друзьям и родственникам. А мы с вами едва знакомы. Может быть, я могу служить вам?

Порыв ледяного ветра смел снег с крыши, перед моими глазами расплылось световое пятно. Когда оно исчезло, дама была завернута в белую шубку с капюшоном, элегантно лежавшим на золотистых кудрях. От нее пахло цветами, вином и ароматическими курениями.

— Ты музицируешь?

— Увы, нет. От моего прикосновения инструменты расстраиваются.

— Может, поешь? — Веселье летним солнцем играло на ее лице.

— Только тогда, когда этого требуют священные обязанности. Мне говорили, что я пою как дикий кабан. — Кто-то сказал мне об этом, когда мне было лет шестнадцать.

На короткий миг я увидел другое лицо… тоже прекрасное… но Валлин провела точеным пальчиком по моей груди, и фиолетовые глаза из моих воспоминаний исчезли, уступив место синему сиянию в зеленых глазах, красновато-золотистая кожа стала алебастровой, а темные волосы вдруг зазолотились. Я не смог вспомнить имени другой женщины.

— Тогда остается игра. Может быть, ты сможешь стать достойным противником, остальные не осмеливаются. — Она коснулась моей руки, и мы пошли к воротам. Собаки обметали хвостами мои голые ноги.

— Кажется, игры мне даются лучше музыки, но у меня очень мало опыта.

— Что ты за бесполезное создание? Дикарь, воин, таких в этом замке полно. Наверное, ты еще и неграмотный. — Ворота распахнулись без всякого слова или прикосновения.

— Напротив, сударыня. Я не силен в науках, но читать и писать умею. Было время, когда я только этим и занимался. — Мое сердце дрогнуло от этих слов, и это показалось мне очень странным. Что может таиться в воспоминаниях о прежней работе?

Ворота закрылись за нами, мои приятели-псы печально завыли, когда красавица повела меня по дорожке к замку.

— Не вижу пользы в письме. Кто станет читать написанное тобой? А вот чтение… я помешана на книгах. Я испытаю тебя.

— Как прикажете, моя госпожа.

Неужели я снова раб? Хотя рука Валлин легко касалась моей руки, я не мог избавиться от ощущения, что мои запястья обхватывают железные браслеты. Но пока мы шли анфиладами комнат по замку, я забыл об этом ощущении. Всю дорогу я слышал ее мелодичный смех, впитывая его, как пески пустыни впитывают дождевую воду.

ГЛАВА 24

— Здесь будет твоя комната для отдыха, — сообщил мне мерцающий демон, чей голос звучал погребальным колоколом, а по исходящему от него запаху можно было заключить, что он только что вернулся с собственных похорон. Я зажал нос рукой. Его телесная форма застряла где-то между человеком и свиньей, и чем больше он волновался, тем сильнее вонял. Его звали Раддоман, он был чем-то вроде младшего камердинера в покоях госпожи. — Госпожа хочет, чтобы ты был рядом и мог явиться по первому зову. Она приказала, чтобы тебе создали человеческие одежды и пищу и принесли их, когда они тебе понадобятся. — Он явно не одобрял всех этих распоряжений.