И все остальное… Я провел рукой по крылатым фигурам и почувствовал жжение в лопатках, тяжесть в желудке и пустоту в сердце. Что с нами произошло?
— В одном ты точно ошибаешься. — Мой голос дрожал от волнения. — Дети не могут быть нашим наказанием. Наши страдания и вполовину не так страшны, как то, что вынуждены переносить они. А мы даже не видим этого, ведь мы сразу убиваем их или увозим подальше. — Я помнил выражение лица Блеза, когда он раскинул руки и стал тем существом, которое было частью его. Там не было боли или страха, зависимости или одержимости, одна лишь радость. Я ясно видел ее, потому что за свою нелепую, сумбурную жизнь я не раз испытывал подобное за Воротами. Неподвижность Блеза была отражением умиротворения, и целостности, и гармонии, которые я не мог даже представить. Только его ждал печальный конец.
— Что вы знаете об этом?! Ничего! — Балтар закричал так, что стая воробьев с гомоном снялась с крыши и перелетела на дерево. — Дети уничтожили бы нас. Мы правы, что уничтожаем их первыми. Я ненавижу это, но другого пути нет. Наше наказание за то, что мы сделали, в необходимости убивать их.
Разумеется, Балтар будет защищать от меня свою теорию. Но он просто не знает. Он ни разу не встречался с Блезом.
Пока я пытался собрать мозаику моих мыслей и воспоминаний, Фиона яростно набросилась на старика. Она отстаивала все накопленные эззарийцами знания. Демоны суть проявления природы, в них самих нет зла, наш магический дар есть у нас не просто так, а чтобы противостоять демонам. В наших манускриптах нет ни слова о нашей вине. Но именно нехватка записей и делала ее доказательства голословными. Она не могла ничем подтвердить своих слов, у нас была только одна история, другой мы не знали. И она рассказала Балтару о Блезе и Сэте и потребовала, чтобы старик объяснил, как они укладываются в его теорию. Балтар назвал ее лгуньей, а меня — худшим из лжецов. Я не винил его. Если бы он поверил, что одержимые демонами дети вырастают разумными и добрыми, значит, смерть его собственных детей была напрасной. Но я не собирался щадить его чувства.
— Вы оба идиоты! — Фиона едва не топтала мозаику ногами. — Ты, старик, убийца и предатель своего народа, ты придумал все это, потому что в тебе самом одно только зло. Ты пытаешься оправдать свои грехи еще более тяжкими. А ты, — она едва не испепелила меня взглядом, — ты просто нечист и испорчен. Твой взгляд замутнен твоей нечистотой. Я не верю вам.
— Я не отрицаю совершенного мною, — с запинкой произнес Балтар. — Но вы… сознательно… малодушно… закрываете глаза. Я так и предполагал. Потому что не вы узнали это первыми. Потому что презренный Балтар нашел это. Эта мозаика могла бы сообщать, что небо синее, но эззарийцы отвергли бы и это. Как я смел надеяться, что смогу донести до вас хоть что-то? А если бы правда была еще хуже, еще страшнее, что бы вы делали тогда? Лучше бы вы убили меня до того, как я заговорил.
Они продолжали кричать друг на друга, пока я не заорал на них, чтобы они спорили где-нибудь в другом месте. Ответ был где-то близко, он ждал, что я ухвачу его, если найду, чем его приманить. Когда бы я мог подумать в тишине…
В верхнем левом углу картины был небольшой фрагмент, изображающий превращение девочки в оленя. Художник несколькими взмахами кисти запечатлел на ее лице боль — боль, которая ждала тысячу лет, чтобы поведать мне правду. У девочки на шее был амулет из трех соединенных колец, по этому амулету я начал узнавать ее на других фрагментах. Женщина гладит ее по голове. Утешение, заклинание… что бы это ни было, оно облегчило страдания ребенка. Я нашел девочку на следующей картинке. Она стала старше. Все еще с амулетом на шее. Она делала то же самое, что и другие: готовила еду, читала, писала, занималась рукоделием. Я продолжал искать. Вот она уже молодая женщина, вот она олень, иногда она представала в облике других животных, иногда она была полуоленем и полуженщиной. Но я каждый раз узнавал ее по трем соединенным кольцам на шее. Я видел, как она выходит замуж за молодого человека в образе птицы. Вот она рожает ребенка.
Взволнованный предчувствием, я начал пропускать другие картинки, выискивая ее. Вот. Маленькая картинка с искаженной перспективой. Молодая женщина, наполовину превратившаяся в другое существо, во всем ее теле сквозили боль и отчаяние, передает ребенка мужу, и на следующей картинке (сбоку не хватало куска мозаики, и сложно было разобрать происходящее) олень был изображен в прямоугольнике. Дверной проем? Я нагнулся пониже. Края прямоугольника размыты, лишены четких контуров, а вдалеке видны призрачные очертания странного вида деревьев, неизвестные мне цветы, тоже размытые по краям. Это Ворота. Знакомая форма, словно созданная Айфом. Я продолжал искать. Я должен знать, что произойдет потом. Эта часть была посвящена демонам и магии, и я боялся, что не найду ничего связанного с повседневной жизнью. Но вот сразу возле утерянного фрагмента, там, где шла серия картинок с пятью магами, нашелся небольшой прямоугольник, внутри которого был заключен олень. Вот он повторился. Потом еще и еще. Он повторялся на всех картинках с группой из пяти, иногда в углу, иногда внизу изображения. Нет, нет, нет. Должен быть другой ответ. Когда я уже был готов отчаяться, я снова нашел ее. Ее встречали муж и ребенок… заметно подросший ребенок. Она вернулась из другого мира за Воротами. Еще ряд картинок… иногда это олень, иногда женщина. Все. И она не сошла с ума. Она не была порабощена злом.
Я вздохнул и уселся на собственные пятки. Изображение не давало мне однозначного ответа. Оставались тысячи возможностей. Но была и надежда. Конечно надежда.
Прошло много времени. Я даже не заметил, что спорщики затихли. Балтар молча возился у огня, готовя какую-то еду, а Фиона сидела на полу рядом с мозаикой и, опустив голову на колени, разглядывала меня.
— Ну и что ты увидел в этих дурацких картинках? — Ее голос звучал совсем не так, как можно было ожидать после ее гневных тирад. В нем слышалась усталость.
— Ничего, кроме новых вопросов, — ответил я. — То, что мы создали демонов, очевидно, но почему они так странно влияют на Блеза и остальных? Демон ли подталкивает их к безумию или заставляет переходить в обличье животного? Или они сами чувствуют тягу к этому? — Я прикоснулся к изображению женщины-оленя, проходящей сквозь Ворота.
— Мне ясно, что превращение заложено в их природе. Это мы устроены неправильно.
— Ты такой же ненормальный, как и он. — На этот раз обвинение прозвучало почти дружелюбно.
Балтар и Фиона пришли к соглашению. Наверное, они поняли, что ни один из них не отступит от своих убеждений и дальнейшие споры не имеют смысла. Сам я тоже смертельно устал, и, когда старик предложил нам черствый хлеб и жидкую ячменную похлебку, я не нашел в себе сил отказаться. Они с Фионой продолжали беседовать, на этот раз о повседневных вещах: о течении реки, о дичи и поставляемом на остров ежегодном запасе — платой Гильдии Магов Дерзи за его преступление. Они совершенно забыли о том, что волновало нас несколько часов назад. Я помнил. Мои глаза и мысли не отрывались от мозаики, следили за изгибами фигур, пытаясь найти разгадку, проникнуть в мысли тех, кто создал это изображение. Когда я утишил похлебкой жалобы желудка, то снова вернулся к подробному изучению мозаики и смотрел, пока мои глаза не заболели, а мысли не начали в двадцатый раз идти по тому же кругу. Тогда я завернулся в плащ и заснул прямо на мозаике.
И сон, конечно же, посетил меня снова. Я спал, видел сон и в то же время думал, не вызвана ли особая яркость образов тем, что я сплю в месте, богатом мелиддой. В эту ночь я умирал и возрождался сотни раз, мои руки и ноги замерзали, внутренности ворочались, глаза слепли, дыхание прерывалось от страха и темноты. Я видел того, в черном и серебряном наряде, командующего своими воинами. Но когда я проснулся туманным утром, уже знал ответ.
— Скажи мне, старик, что снилось Пендролу? — Я растолкал Балтара, лежавшего на подстилке из опавших листьев, с трудом удерживаясь, чтобы не взбодрить озадаченного старца пощечинами. — И всем остальным, встречавшим подобных демонов?
— Замок, — пробормотал он. — Пендролу снился замок в снегах, и он хотел попасть в него. Катору, одному из Смотрителей, тоже снился замок. Он записал свой сон. То же самое, что и у Пендрола. Странно, но это так. Феллид исчез вскоре после битвы. Кто-то говорил, что он ушел на север.
— А у них упоминались существа из замка, призраки, прекрасные и гордые, которые не замечали их?
— Да, да. Пендрол говорил о них. — Старик сел и поскреб затылок. — А что?
Сны… сны о сопричастности. Желание попасть в этот замок в скованной льдами земле. Эти рей-киррахи пытались сказать нам что-то, подтолкнуть нас к чему-то. Как мы всегда и боялись, демоны нашли к нам дорогу. Но не для того, чтобы наполнить нас страхом и безумием, а чтобы сообщить нам о загадке, которую мы должны разгадать. Но почему? Я не верил, что все это ради того, чтобы уничтожить нас.
— Пендрол чувствовал, что его изнутри пожирает тьма, он видел, как отряд призраков выходит из замка и уходит в пургу, где его ждет некий человек? Тот, кто, как он знал, был воплощением зла, могучим и властным, одно прикосновение которого могло уничтожить?
Балтар задумался:
— Нет. Не помню ничего такого. Ни у кого из них. Их пугал сон, пугало собственное желание попасть в замок. Но не существа в самом сне. Они их совсем не пугали. Пендрол говорил, что они прекрасны.
В моем сне страшными были только человек в буране и тьма, заползающая в меня, когда я не мог попасть туда, куда хотел.
— Боги, все совпадает! — Я вскочил на ноги и забегал по полу, дергая себя за волосы. Я нашел недостающее звено. Я ясно видел его. Пендрол и Катор не поняли, потому что они не знали Блеза.
Фиона поднялась в храм, выйдя из утреннего тумана:
— Что совпадает?
— Ответы на загадки. Кто эти дети. Почему мы с трудом заставляем себя убивать демонов. Почему демоны ищут тепла и жизни. Что такое испорченность и нечистота и почему нам приказывали соблюдать осторожность, чтобы демоны не нашли путь в наши души. — Мое лицо пылало, кровь бурлила в жилах. — Мы не создали демонов, Фиона. Демоны — часть нас самих.
— Ты ненормальный!
— Они часть наших душ, часть, оторванная от них магией. — Я упал на колени перед мозаикой, слова теснились у меня в голове, идеи рождались и умирали, сменяясь другими, мир менялся у меня на глазах, как когда-то менялся у меня на глазах Блез. — Посмотри сюда. Превращение. Это часть их жизни. Такая же, как приготовление еды или рождение детей. И Ворота… — Теперь, когда я догадался, что это, я замечал призрачные прямоугольники повсюду. — Они легко проходили через них, живя в двух мирах: одном таком же, как и наш, и другом, где все иначе… наверное, такой как у Блеза. И еще вот это. — Я указал на утерянный фрагмент в картинах, изображающих страшный магический обряд. — Мы должны узнать, что было на этом месте, тогда все, наверное, обретет смысл. Но что бы там ни было, люди напуганы тем, что сотворила магия. Посмотри на них в следующей сцене. Это первый раз, когда никто из них не превращается. Ворот нет. Другого мира больше не видно. И эти чудовища, которых мы называем демонами, стоят отдельно. Все свершилось за один миг.
— Ни за что! — воскликнула Фиона. Она отшатнулась от меня и помотала головой, ее лицо вспыхнуло. — Ты никогда не убедишь меня, что я демон.
— Ты не демон. Нет. Разумеется нет. Но ты не целая. Так же как и я. И Исанна или Талар. Никто из нас. Только дети. — Мой сын. Знакомый мир рушился у меня под ногами, осталась только одна мысль: мой сын родился таким, каким и должен был быть. — Мы всегда утверждали, что рей-киррахи незлые по своей природе, они только ищут тепло и жизнь. В Свитке говорится, что зло есть желание обладать чужой душой, и именно поэтому мы отправляем их назад, вместо того чтобы убивать. Как ты не понимаешь? Они такая же часть нас самих, как наши руки и ноги, как наше сердце, наши желания, и в снах, когда мы видим их, мы понимаем это. Тысячу лет назад нас разлучили, — я постучал по изображению пяти магов, творящих заклятие, — и эти пятеро хотели, чтобы мы никогда больше не воссоединились. Подумай о законах, по которым мы жили. Вспомни о наших страхах, которые в нас вбивали с детства. Они не зря не верили нам, и они уничтожили все, чтобы мы никогда не узнали, кем мы были. — Мое убеждение, что мой сон — предупреждение, росло и крепло. Предтеча. Все это как-то связано с пробелом в наших знаниях, там кроется причина всего.
Балтар не сказал ни слова с того момента, как я заговорил, он только смотрел и слушал, медленно раскачиваясь. Его пухлые губы оттопырились, круглые щечки как-то вытянулись и обвисли. Он крепко обхватил руками колени и положил на них подбородок. Пальцы левой руки барабанили по колену, как клюв дятла барабанит по сухому дереву. Но когда я умолк и снова начал разглядывать мозаику, надеясь разгадать ее секреты, он негромко заговорил:
— Пендрол думал, что демон захватил его и лишь тянет время, перед тем как войти в его душу. Потом начались сны, и он почти обезумел, пытаясь попасть в это место. Он говорил, что должен быть там, с этими призраками, они зовут его. Он убил себя, оттого что не мог туда попасть. У него были жена и пятеро детей. Он не мог вынести мысли, что станет демоном или сойдет с ума. — Старик затряс головой, вся его живость и воодушевление исчезли. Глаза потускнели, губы перестали улыбаться. Но ответы давались тяжело не только ему.
— Что еще вы знаете, Балтар? — спросил я. — Есть что-то еще… — Пендролу не снилась тьма и человек в буране. С тех пор что-то изменилось. Я победил Повелителя Демонов, Нагидду, Предтечу. Я не мог избавиться от дурного предчувствия. Что так напугало тех древних людей, наблюдавших за магическим обрядом? Что заставило целый народ уничтожить собственную историю? Вовлечь поколения своих потомков в бесконечную войну?
— Как пророчества связаны с историей?
— Никак! Их больше нет. Нет. Все уничтожено. Убирайтесь вместе с вашими догадками. Из этого не получится ничего хорошего. Да и не все ли равно? — Теперь его неутомимые пальцы барабанили по лысому черепу, словно он старался что-то вспомнить… или забыть.
— Для начала мне необходимо знать все, что вам известно о демонах. Если вы не солгали о своем знании. — Мой резкий вопрос оторвал Балтара от его занятия.
— Я мало знаю о пророчествах, но о демонах я знаю больше кого-либо из живущих, хотя, если вы правы, их еще долго придется изучать. Я могу говорить дольше, чем вы в состоянии выслушать. — Он швырнул в огонь полено с такой силой, что красные угли запрыгали во все стороны.
— Так расскажите мне.
— Почему я должен это делать?
— Потому что я шестнадцать лет прожил с тем ужасом, который придумали вы. Вы мой должник.
Балтар ничего на это не ответил, но остаток утра рассказывал мне о демонах. Он начал заниматься демонами задолго до того, как родились его захваченные дети. Половину своей жизни он посвятил изучению уже написанного, собирал все, что только мог найти: слухи, записи Смотрителей, — а потом отправился в большой мир, изучать то, что было собрано другими народами. Сказки дерзийцев об их духах войны. Истории манганарцев о духах-воинах, пожирающих души трусов. Легенды базранийских сказителей и кувайских менестрелей.
— Я записывал все, — сказал старик, — но никому не позволял читать мои записи. Я хотел закончить их, чтобы никто не посмел обвинить меня в испорченности. Перед отъездом из Эззарии сжег все. Но если бы у меня были чернила и бумага, я мог бы восстановить записи.
Он узнал, что есть три вида демонов, и называл их кругами. Те демоны, с которыми сражались Смотрители, были, как правило, из одной группы. Мой демон назвал их гастеями, Балтар тоже знал это слово.
— Это охотники, те, кто пришел за добычей. Их неистовство тем больше, чем больше их голод.
Об этом я знал со времен своего учения, но никогда не слышал названия демонов.
— С некоторыми из гастеев мы сражались множество раз. Вы знаете эти истории. Если вы часто сражались, то, конечно же, встречали их, демонов, которые точно следуют схемам прежних битв. Они становятся хуже с каждым разом, когда возвращаются.
Я кивнул. Мы никогда не давали им имена, чтобы не добавлять им сил. Наши учителя готовили нас к встречам с такими демонами, которые встречались уже множество раз в нашей истории.
— Есть еще рудеи, создающие форму. Не многие демоны проявляли себя рудеями. В некоторых кувайских легендах говорится о духах, которые изменяют природу камня или ветра, я сравнил эти легенды с рассказами Смотрителей. Эйолад и Тескор сообщали о демонах, которые изменяли заклинания их Айфов, чтобы привести тех в замешательство. Они оба утверждали, что сражались с такими демонами несколько раз, но их отчеты были очень краткими, я всегда хотел спросить у них почему. К сожалению, оба этих Смотрителя жили давно. Эйолад шестьсот лет назад, а Тескор — двести. Было еще несколько подобных случаев, но все — приблизительно тогда же. Полагаю, что в наши дни уже никто не сражался с рудеями, разве что?..
Я отрицательно покачал головой.
— И невеи, о них неизвестно почти ничего. Гордость. Сокровенность. Самый загадочный круг. Все они обладают исключительной силой и избегают контактов с нами. Я пытался узнать… В преданиях говорится, что дерзийский бог Атос был первым повелителем земли. Огромный, прекрасный, с золотистыми волосами, он мог превращаться в любое существо. Его правление было таким великолепным, его подданные так любили его, что боги небес — звезды стали завидовать ему. Они уговорили его принять форму одного из них, а потом с помощью магии сделали так, чтобы он никогда не смог вернуться на землю. Они решили, что он затеряется среди них и тогда люди обратят свои взоры в небеса, на звезды. Но его сила росла, он захватил половину небес, и звезды начали бояться, что скоро лишатся всего. Тогда Тирос, Повелитель Ночи, усыновил Атоса и помазал его как своего наследника, и тогда день начал сменять ночь. Солнце важно для человека, а вот звезды… Я думаю, что звезды и есть невеи. Они смотрят на нас и завидуют всем, кто сильнее их, но они не трогают нас. Они питаются тем, что приносят гастеи, но силу они ценят больше жизни. — Он коснулся рукой слов, выложенных в мозаике. — Я не знаю значения этих слов. Они не из нашего языка и не из того, на котором говорят демоны. Но посмотрите. Вот слово, обозначающее невеев, а вот рудеи и гастеи. Значит, древние знали их имена. Возможно, эти слова могли бы рассказать нам о них, — голос старика дрогнул, — если мы захотим знать. Некоторые вещи… некоторые вещи лучше не знать.
— Рожденные сильными, рожденные способными, рожденные служить, — быстро произнес я. — Валиддары, эйлиддары, тениддары. У нас тоже три круга.
— Дочери ночи… — Пока Балтар рассказывал мне о годах своих изысканий, я продолжал рассматривать мозаику: женщина-олень, человек с крыльями, странные деревья за воротами. К тому времени, когда так толком и не взошедшее солнце снова село, погрузив мир в темноту, я мог восстановить в своем воображении эти деревья и те, что не были изображены на мозаике. Я мог коснуться корзин, изображенных несколькими взмахами кисти, и почувствовать, что в них лежит. Там были фрукты, которых я никогда не видел в жизни, хлеб, испеченный из тех злаков, которые никогда не росли в Дерзийской Империи, драгоценные камни не существующих в этом мире цветов. Муж и ребенок смотрели с этой стороны Ворот, а олениха бежала по дороге между цветущих лугов. Я точно знал, что ожидает ее за следующим поворотом. Как это возможно? Я был абсолютно уверен в том, что дорога, по которой она когда-то бежала, существует до сих пор, но мне было страшно делать то, что я должен сделать, чтобы найти ее.
— Мне необходимо твое заклинание, Фиона.
Фиона весь день просидела на ступеньках храма, молча слушая рассказ Балтара. Потом мы пообедали сыром и финиками, и они с Балтаром ушли взглянуть на нашу лодку и проверить его сети и капканы (я был уверен, что Фиона желает убедиться, что старик охотится по всем правилам), я же весь вечер размышлял. Теперь Фиона сидела у огня, скрестив ноги, и ломала ветки на растопку. Балтар заснул. Я сидел, прислонясь к колонне.
— Заклинание? Ворота? Старик, скорее всего, сумасшедший и негодяй, но в нем нет демона. И я сомневаюсь, что Смотритель может бродить по собственной душе, даже с твоими способностями. Полагаю, ты недостаточно ненормален для этого. — Она с треском оторвала кусок коры от полена. — Кроме того, тебе запрещено уходить за Ворота.
— Мне запрещено сражаться с демонами. Этого я и не собираюсь делать. — Мысленно я соглашался с Фионой. Я ненормальный. Кто еще добровольно отправится по дороге из своих кошмаров?
А через несколько минут Фиона уже стояла передо мной и кричала на меня:
— Это убийство! Хуже убийства, я не стану этого делать. — Она металась по храму, словно желая увеличить расстояние между собой и моим планом. Потом она вернулась и опустилась на колени рядом со мной. — Что ты этим докажешь? Все, что у тебя есть, — рассказы сумасшедшего старика. И еще сон и видения, созданные демоном, которого ты встретил, находясь на грани истощения и погруженный в свое горе.
— Скажи мне, что еще я могу сделать, Фиона. Я уверен… я почти знаю… этому миру угрожает что-то похуже Повелителя Демонов. Мы сможем противостоять опасности, только если самые сильные в мире объединятся. Значит, я должен примирить Блеза и Александра. Но прежде чем это произойдет, необходимо спасти Блеза, мне необходимо понять суть, чтобы уберечь его от его судьбы. Единственный способ, который я вижу, — погрузиться в это. — Я указал на утерянный фрагмент в центре мозаики. — Куда еще я могу пойти за ответом?
— Ты не можешь верить в это.
— Расскажи мне другую историю. Если ты сможешь придумать что-нибудь, прошу, расскажи. Это не мой выбор.
— А что будет с нашими? С королевой, с Талар… с остальными? Вот почему ты так опасен. Ты не хочешь делать все как надо, слушать тех…
— Эззарийцы делали все как надо все эти годы. Я уверен. Наша сила и вера хранили этот мир. Но он не должен был быть таким. Те пятеро сотворили свою магию не ради гордости, славы или обретения силы. Посмотри на картинку. Они полны страха. Мы не должны их винить. Но демоны стали неожиданным последствием. Посмотри на их лица. Они потрясены сделанным. Они заставили нас, своих детей, расплачиваться за собственную неудачу. Они не доверили нам всего знания, и теперь что-то пошло не так. Что-то изменилось. Мой сон отличается от снов остальных. Ничего из оставленного ими не предсказывало появления Повелителя Демонов, не сообщало о том, какую угрозу для мира он представляет. Он был назван Предтечей. Единственное, что можно заключить из всего, то, чего боялись наши предки, готово свершиться, а мы не знаем, как это предотвратить. Боги ночи! Мы убиваем собственных детей, потому что не знаем и боимся. Настало время искать ответы. Скажи мне где.
— Найди кого-нибудь другого для создания заклинания.
— Никого нет. Я не могу вернуться в Эззарию, иначе Александр выполнит свою угрозу. У нас нет времени, чтобы туда вернулась ты и прислала кого-нибудь вместо себя. К тому же Иоанна сказала, что, кроме тебя, больше некому создавать для меня Ворота, а ее словам можно верить.
— Ты погибнешь.
— Если так, кому какая разница? Разве что тебе. Тогда твои обязанности будут с тебя сняты, и тебе придется заняться собственными демонами. Кроме того, я считаю, что лучшего свидетеля мне не найти. Если я погибну, то тебе придется рассказать все остальным.
— Ты не можешь заставить меня. — Она, кажется, сдавалась. Я надеялся, что она продержится дольше.
— Я могу просить. Я могу сказать, что ты вовлекла меня во все это, хотя, если быть совсем честным, это лишь наполовину справедливо. Я могу сказать, что ты обязана мне жизнью. Мой кролик спас тебя от дерзийских мечей. Но я помню о том, что ты здесь только потому, что выполняешь возложенные на тебя обязанности. Теперь ты столкнулась с очевидно существующей угрозой всей Эззарии и нашей войне, а не с простым доказательством моей испорченности. Здесь достаточно доказательств… хватает загадок… но отказаться от дальнейших исследований, имея такой инструмент, как я, крайне безответственно. Если тебе действительно нужна истина, ты придешь к тому же выводу, что и я, — нужно попробовать.
Она посмотрела на меня без всякого выражения. Безразлично.
— Нужно очистить воду. Я не позволю тебе пренебречь ни одним шагом обряда.
— Я и не собирался.
Я почти не спал этой ночью, но я не боялся. Для этого у меня будет время. Я просто не хотел спать. В мои сны может прийти кто-нибудь еще, а мне нужно было время для самого себя. Свет звезд пробился через густой туман, воздух над темными силуэтами деревьев засиял.
Фиона делала вид, что спит. Она завернулась в свое одеяло и лежала неподвижно. Но когда на рассвете я пришел с ведром воды от бассейна Балтара, она уже достала свое сузейнийское платье и новую рубаху, которую я купил себе в Загаде, и теперь расправляла складки своими маленькими ручками.
Мы не разговаривали. Она начала шептать слова песни очищения, сметая листья и золу от очага. Я перелил воду в кувшины и оставил рядом с ее платьем. Потом взял ведро, новую рубаху и пошел к водоему. Моясь, я размышлял над тем, станет ли Фиона объяснять происходящее старику или она просто кинет ему в чай каких-нибудь листьев, чтобы он спал, не ведая, что мы берем взаймы его душу. Потом настала пора приступить к более важным вещам.
Я час занимался кьянаром, повторяя медленные знакомые движения, чтобы сосредоточиться и подготовить тело. Потом я выпил воды, надел чистую рубаху, уселся рядом с водоемом и начал песнь Иорета. Когда солнечные лучи прогнали остатки тумана, я уже разорвал все связи с этим миром (что было совсем просто), еще через некоторое время оказался между этим миром и тем, в который направлялся.
Потом, не знаю, через миг, через час или, может быть, через день, ко мне приблизилась фигура в белом платье, она взяла меня за руку и повела в храм. Я встал на колени рядом со спокойно спящим стариком, фигура в белом опустилась на колени с другой стороны от его тела.
— Пришло время, Смотритель, — сказало стоящее напротив меня существо. — Идем со мной, если ты снова выбрал этот путь, полный опасностей, но ведущий к исцелению. — Оно протянуло мне руки. Я коснулся их, и мир исчез.
«Ты найдешь знакомое место, — прозвучал сдержанный голос в моей голове. — В нем твоя жизнь, твоя надежда, оно не исчезнет, пока я не позволю. Даже во мраке хаоса ты найдешь его. Я каждый день буду создавать Ворота и ждать здесь по часу. Ждать, пока ты не вернешься».
Я всмотрелся в серый прямоугольник, висящий в воздухе передо мной. Разрушенная башня на лысом холме. Кол-Диат.
— Я не забуду этого, — произнес я, улыбнувшись. Ответной улыбки не почувствовал.
Тропинка вилась у меня под ногами. Прочная, надежная. Я шагнул через Ворота на знакомую скалу и глубоко вдохнул. Пора. Небо начало вращаться со все возрастающей скоростью, земля трескалась и распадалась у меня под ногами, свет померк. Фиона закрыла за мной Ворота, как я и просил, и я остался один среди хаоса.
ГЛАВА 20
Элементалии, низшие духи, которые обычно не интересуются делами божеств или смертных, увидели, что Вердон разделился на две половины и его смертная часть бросила вызов недоброму богу, жившему в нем. Они восхитились человеческой храбростью и пожалели его. И одели его в солнечный свет, и принесли ему гром и молнии вместо пропавшего меча, омыли дождем его раны, овеяли его свежим ветром и согрели огнем.
— Покорись! — снова заревел бог. — Ты теперь просто смертный; когда твой земной путь окончится, я сделаю все по своей воле. Тебе не на что надеяться. — Но Вердон-человек не сдавался.
Это история Вердона и Валдиса, так она была рассказана первым эззарийцам, когда они пришли в леса.
Я думал, будто знаю, что такое страх. Мне было всего семнадцать, когда я впервые шагнул за Ворота в душу безумной женщины, чтобы встретиться с демоном. Когда я был рабом в Кафарне, то лицом к лицу столкнулся с самым могущественным демоном, который когда-либо существовал. При этом я был уверен, что моей мелидды не хватит даже на то, чтобы прихлопнуть муху. Находясь трое суток в гробу Балтара и позже, в Кол-Диате, мне казалось, что теряю разум. И я заблуждался. Ибо никогда не испытывал настоящего страха, животного, разрушающего душу ужаса. Ни разу до того момента, когда последний твердый клочок земли исчез у меня под ногами и серый свет сменился непроглядной тьмой.
— Айф! — прокричал я. Лишь судорожные колебания грудной клетки позволили понять, что я действительно кричал, потому что голос затерялся в обширной пустоте. Я оглох, мне нечем было улавливать звук. И ослеп, ведь темнота лишена оттенков. Здесь не существовало ничего, что можно потрогать, ничего, что можно почувствовать: ни холода, ни жары, ни движения воздуха, которые могли бы коснуться моей кожи и доказать, что я жив. Я не ощущал ничего, кроме охватившего меня ужаса. Мои внутренности корчились. Руки и ноги дрожали. Я плотно сжал колени и скрестил ладони на груди, не позволяя им улететь от меня, как улетели уже все чувства.
О боги неба и земли, что я наделал? Слишком поздно, чтобы раскрывать крылья. Нужные слова затерялись среди обломков разума. Я знал, что придется падать, несколько раз во время битв с демонами был близок к подобному падению, но почему же я не вызвал заклинание до того, как исчезли Ворота? Последней разумной мыслью было, что это все равно явилось бы напрасной тратой мелидды. Я не мог летать вечно, а если в пустоте встречу что-нибудь, то справлюсь и так. Но если после исчезновения Ворот мне суждено умереть, не стоит с этим затягивать.
«Идиот! Несчастный тупица!»
Я молил богов о помощи, хотя и не мог вспомнить их имена. И старался сдерживать свои кишки, которые бились в предсмертных судорогах. Я мечтал о кусочке твердой земли, хотя этот кусочек мог переломать хребет или размозжить голову. И я продолжал падать, ощущая, как безумие волнами подкатывает к горлу…
Меня спасло ощущение холода на щеках. Лишь мгновенное ощущение в пустоте бездонной ночи. Этот холод заморозил на миг усиливающуюся панику, позволив собраться. «Нет, нет, нет. Ты не должен входить в это царство напуганным ребенком, даже если это царство смерти или демонов. Ты Смотритель Эззарии. Ты готовился к этому всю жизнь. Если те, кто ждет тебя во мраке, твои родичи, ты обязан вести себя достойно».