Трав у меня не нашлось, но я откупорил вино — оно было красное и густое, как раз такое любила Каллия, — и вылил половину на сухие букетики. Я просил у Келдара мудрости, чтобы разгадать загадку моей жизни и помочь избежать тропы мести. Страшно мне было несказанно. Сны напугали меня так, как, должно быть, пугает одноногого солдата вражеский меч, занесенный над второй ногой. Я ведь никогда никого не убивал. И если пойти тропой мести — единственным видевшимся мне тогда путем, — от меня просто ничего не останется. Но на любой другой дороге я буду слеп, как Келдар, и того и гляди споткнусь и снова окажусь там, откуда едва вырвался. Слепой бог мог подсказать мне путь, и я спросил его, что делать.

Дул жаркий ветер. Сухая земля жадно впитала вино. Но дух мой был холоден и тих, и знакомый обряд вовсе меня не утешил. Прислонившись к стеле, я допил вино и стал размышлять о королях, драконах и чванливых музыкантах, которые не желают слушать предупреждений. Нет, мое заключение не было ошибкой. Девлин хотел, чтобы я умолк, но при этом зла мне не желал и думал, что его приказ выполнен. Только как он себе это представлял? Мое имя действительно было самым знаменитым в Элирии и близлежащих королевствах. Это не хвастовство, а простая правда. И что — я внезапно исчез, а мой кузен этого даже не заметил? Что говорили на следующий день после того, как меня взяли среди ночи?

Если Девлин думал, что мое существование чем-то грозит драконам… Что ж, это многое объясняет. Только драконы позволяли Элирии держать в покорности вассальные державы и не развалиться на сотню мелких княжеств, только драконы защищали ее от вторжения варварских полчищ — дикарей, которые заплетали волосы в косы и ненавидели цивилизацию. Но с чего он так решил? «Беспокоились»… Что это значит? Он считал, будто я это знаю, и когда я сказал, что не имею представления… что бы он ни говорил, он до сих пор боялся. И настолько не хотел, чтобы я догадался, чего именно он боится, что это даже перевесило его цель — «услугу», о которой он хотел меня попросить.

Я все равно проиграл. Ни месть, ни ответы на вопросы не воскресят мертвых. Нарим велел мне найти таверну на дороге в Валлиор и обратиться к его другу Давину, но чем мне может помочь слуга-элим? К тому же Нарима наверняка допросили с пристрастием и до его друзей уже добрались. Встречаться еще раз со Всадниками моего кузена мне совершенно не хотелось. Так что, не придумав ничего умного, я отшвырнул бутылку и вернулся в «Свинью и Свистульку». Буду ждать, когда Келдар меня вразумит.

Зала в «Свинье и Свистульке» ничем не отличалась от соответствующих комнат в тысяче таких же заведений по всей Элирии. Громадный закопченный очаг с веселым огнем, заполняющий комнату дымом. Разнородные столы, стулья, бочонки и ящики, хлам для растопки, сваленный в углу. Кабаньи головы на грязных темных стенах. Простая еда, бесконечный эль и неизменный высокий табурет, поджидающий странствующего музыканта. Я сидел в самом темном углу с наполненной до краев кружкой и слушал болтовню посетителей, стараясь вернуться в мир, о котором почти забыл.

Вскоре я был в курсе всех новостей. С тех пор, как я оказался в Мазадине, почти ничего не изменилось. Элирия находилась в состоянии войны со всеми, кто не присягнул на верность ее королю; а если у какой-нибудь державы было достаточно драконов, чтобы противостоять легионам Девлина, она не желала присягать на верность тому, кто выжигал ее поля и города драконьим пламенем. Сейчас Девлин воевал с Гондаром, богатым южным государством, которое претендовало на рудники, расположенные на границе с Элирией. Местные жители говорили, что элирийскими войсками на гондарской границе командует принц Донал, сын Девлина. Бедный мальчик… ему сейчас лет девятнадцать… драконы, смерть, огонь… Я заказал еще эля.

Полнейшую сенсацию произвел беззубый лудильщик, только что прибывший из Лепана; он сообщил, что четыре дня назад в городе просто незнамо что творилось, потому что на берег вынесло трупы двух Всадников с кучей ран, и все смертельные. Лудильщик рассказывал, что такой суматохи он отродясь не видывал — по всему городу кого-то ловили, да так и не поймали, и командир Всадников клялся, что повесит гада на городской стене на его же кишках.

— Неужто это одному человеку под силу?! — поразился кто-то из слушателей.

— Вот уж не хотел бы оказаться поперек дороги тому, кто в одиночку двух Всадников уложил, — мотнул щеками могучий фермер, которому завязать узлом железный прут явно было парой пустяков.

— Я бы ему лапу-то пожал, — покивал бедолага с усохшей рукой и ожогом от драконьего пламени в пол-лица. — Ихние родственнички думают, что они на свете главные. Одни беды от них, чтоб им провалиться…

— А говорят, они со своими зверями трахаются, — сообщила девица за стойкой, и разговор обратился к диким нравам и обычаям таинственного Клана, члены которого носят на запястьях знак Всадника.

Я утратил нить беседы, потому что интересовал меня исключительно рассказ лудильщика. Итак, двух Всадников убили и сбросили в реку… По всему городу кого-то ловили… Все было наоборот и не в том порядке. Это Всадники кое-кого ловили, и поймали и доставили к королю, только вот… Мне вспомнилось, как они начали меня бить и неожиданно перестали. И я же видел, как кто-то бросает тела в воду, только думал, что это бред, потому что меня по голове ударили… Если мертвые Всадники — те самые, что били меня, тогда кто доставил меня к Девлину? С чего людям Девлина убивать его собственных Всадников?

Становилось поздно, и служанка насадила на вертел пару уток — полетели шипящие брызги жира. В комнате было не продохнуть от дыма. Посетителей прибавилось. Какой-то пастух согнал с мест двух элимов, тихонько прихлебывавших суп, — ему понравился их стол. Хозяин замахнулся метлой и заставил элимов рукавами вытереть расплескавшееся варево. Когда переполох улегся, путешественники, фермеры и лавочники размякли от эля, и их разговоров не стало слышно. Все это было мне очень знакомо, но я смотрел на все со стороны, словно на представление в ярмарочном балаганчике.

— Песню! — рявкнул хозяин. — Эй, кто нам споет?

Я сжал кружку ладонями и уткнулся в эль, а между тем коренастый парнишка-удем взобрался на табурет и задыхающимся фальшивым тенорком затянул «Плач Моргрейв». Я зажал уши и изо всех сил старался не вспоминать, как сам однажды пел эту любимую солдатскую песню воинам короля Руарка на залитом луной поле — они с трепетом ждали наступления армии Флориана в стальных шлемах. Когда песня кончилась, солдаты обступили меня и завалили грудой медальонов, колец и прядей волос — все это они просили передать их женам и любимым, когда я вернусь в Элирию, и моему слуге пришлось разорвать на клочки целую книгу, чтобы завернуть и надписать каждый дар. Я развозил подарки два месяца, но раздал все. Многие дары действительно оказались последними. Это была кровавая битва.

Слушатели затопали в знак одобрения, а юнец осклабился и начал другую песню. Я поднялся, оставил на столе монетку, еще одну кинул в чашку перед певцом и направился наверх. Я успел пройти один пролет, и тут в дверь вломились три головореза.

Настала тишина. У двоих были мечи. Главарь, широколицый детина с голубыми глазами, которые, казалось, вот-вот выпрыгнут из-под нависшего лба, обвел залу мутноватым взглядом и жестом велел спутникам обыскать комнату.

— В чем дело? — спросил хозяин, рыжий толстяк. — По какому праву…

— Мы ищем негодяя, который убил наших братьев, — высокопарно заявил главарь. — Тот, кто его укрывает, пойдет на корм драконам! И вся его родня! И его деревня! И деревня его бабы…

Желудок у меня завязался узлом. Они пошли по зале, требуя, чтобы все показывали им руки. Хозяин помнит мои руки. И хорошенькая служаночка за стойкой — она даже носик сморщила, когда увидела, как я скрюченными пальцами кладу монетку на блюдце и как трудно мне управиться с кружкой. Я отступил в тень, бесшумно пробежал в комнату и, схватив плащ, выглянул в окно.

В саду гарцевали три взмыленные лошади. При них никого не было, и никто не увидел, как я вылез в окно и спрыгнул на землю. Несколько секунд, полных досады и проклятий, я потратил на то, чтобы справиться в конюшне с пряжками и ремнями, в конце концов решил обойтись без седла, которое купил вместе с лошадью, и оставил только уздечку. В который раз поблагодарив маму — она настаивала, что даже музыкант должен ездить верхом так, как подобает сыну воина и племяннику короля, — я вскочил на коня, не спеша вывел его на дорогу и пустил галопом, заслышав позади крики. Я тщательно выбирал скакуна, и отдохнул он как следует, но вдохнуть полной грудью мне удалось, только оставив за спиной три лиги. Никаких признаков погони не было.

Дороги северной Элирии были мне более чем знакомы — когда я только начинал петь, путешествовать мне приходилось именно здесь. Неделю я избегал оживленных дорог, покупал еду на деревенских базарах и ночевал под открытым небом, стараясь оказаться подальше от Лепана и слухов о сенае с изуродованными руками. Зачем Девлин натравил на меня этих убийц — ведь двух дней не прошло, как он позволил мне покинуть дворец?! Это было как те трупы в реке — совершенно, решительно непонятно… Разве что Девлин их не посылал. В первую ночь я долго сидел у костерка, размышляя, действительно ли легионы подчиняются Девлину так безоговорочно, как он думает. Эта мысль тревожила, как дрожь под ногами перед землетрясением. Годы хаоса были всего пятьсот лет назад. Это совсем не много.

Как-то раз, когда провизия подошла к концу, а пополнить запасы было негде, я остановился в странноприимном доме для паломников, посещающих местное святилище близнецов Ванира и Вельи — бога огня и богини земли. В священной пещере паломники при свете факелов блуждали среди колодцев кипящей грязи, отдававшей серой, глубоких расселин, откуда вздымались языки пламени, и каменных бассейнов с кипящей водой, откуда по временам вырывались мощные струи пара. Я не пошел в пещеру и, поев похлебки из общего котла и выспавшись на жесткой циновке, отправился дальше. Я ни с кем не разговаривал, никого ни о чем не спрашивал, и новости меня не интересовали. Руки я держал под плащом.

К счастью, на дорогах почти никого не было — к счастью, потому что я начал разговаривать сам с собой. Если бы кто-то меня услышал, счел бы беглым сумасшедшим. А мне надо было научиться вновь говорить легко и гладко, а то очень уж приметная была у меня речь. Так что пришлось вспомнить все скороговорки, которыми в свое время изводили меня учителя пения, и разыскать камнеломку, мать-и-мачеху и шалфей — я заваривал их кипятком и дышал паром или пил настой, чтобы вылечить горло.

Лишь однажды, стоя на каменной гряде и глядя на закат цвета драконьего огня над горами Караг-Хиум, я попытался пропеть несколько слов из того самого «Плача Моргрейв», который знал с пяти лет. Но первые три ноты замерли в безветренном воздухе. Я не слышал, как рождается в сознании следующее созвучие, я не чувствовал, как расцветают слова в пробуждающейся мелодии, не было во мне страсти, без которой не сплести воедино слова и ноты, не сделать из них нечто большее, чем просто музыка и просто стихи, и вот я запнулся и умолк… И долго потом проклинал себя за глупость: где взять музыку, если музыка умерла?

Спустя несколько дней я увидел у дороги святилище Роэлана. Резное изображение бога-горбуна стояло в ивовой рощице у чистого пруда. Я постоял там немного, глядя на бога с соколом на скрюченном плече. Стоял тихий жаркий день. Я попытался заглянуть внутрь себя, увидеть свою душу как на ладони, услышать и почувствовать то, чего не дозволял себе целую вечность. У меня чуть кровь из ушей не пошла — так я старался, но мир молчал. Пришлось покинуть святилище, ничего не оставив богу. У меня для него ничего не было.

В конце второй недели пути я приехал в Камартан — довольно большой базарный город с красивыми домами и изящными арками, выстроенными из золотистого гранита и белого мрамора. Город лежал в зеленых предгорьях Караг-Хиум — Лунных Гор, ограничивавших Элирию с запада. Больших торговых путей здесь не пролегало, но в город вело множество мелких троп, и поэтому нигде в королевстве не было такого изобилия диковинных товаров. Люди здесь жили веселые и дружелюбные, и сюда издавна привозили на пробу новую музыку — возможно, потому, что горожане привыкли постоянно видеть новое и удивительное. Город лежал во владениях герцога Катанийского. Мне приходилось бывать в Камартане, и я знал, что герцог — человек образованный и тонкий. Когда я пел в павильоне для торжеств с мраморными колоннами, супруга герцога всячески уговаривала меня поселиться в Камартане навсегда, войти в свиту правителя и стать воспитателем его сына — тому исполнилось пятнадцать, и он очень и очень прилично играл на арфе. Я отказался, объяснив, что служу Роэлану и должен следовать его зову. Герцог любезно ответил, что приглашение останется в силе, когда бы бог ни позволил мне завести собственный дом. Наверное, глупо было возвращаться туда, где меня так хорошо знали, но куда мне было податься? Теперь Катанией правил сын старого герцога. Едва ли наши пути когда-нибудь пересекутся.

Я оставил коня в чистой конюшне, попросив хозяина подыскать мне приличное седло с большими пряжками, с которыми мог справиться «слуга-старик со скверным зрением». Я провел довольно беспокойный час, покупая в местных лавках одежду — не такую роскошную и заметную, как та, которой меня наделил кузен, — и хороший нож: прежний я позаимствовал у служанки в «Свинье и Свистульке». Зашел я и к перчаточнику и купил себе пару свободных замшевых перчаток, чтобы увечья не бросались в глаза. К тому же, несмотря на теплую погоду, суставы у меня ныли, а руки и ноги постоянно мерзли.

Сделав все эти покупки, я понял, что валюсь с ног от истощения после трехнедельного путешествия и от страха перед многолюдными городскими улицами. Все мое мужество осталось в каморке Горикса вместе с гордостью и стойкостью. Я обзавелся самым необходимым и теперь хотел только одного — скорее спрятаться. Жилье себе я нашел в скромном квартале, где обитали в основном приказчики, разнорабочие, перегонщики скота и путешественники. На самых бедных улицах трудно остаться незамеченным — слишком многие там подрабатывают продажей всякого рода тайн, а времени на то, чтобы глазеть по сторонам, предостаточно у всех. Там же, где все спешат по собственным делам, никто не станет присматриваться к прохожим.

Собственных дел у меня, само собой, не было, и пришло время об этом серьезно задуматься. Кошель моего кузена — не бездонная бочка. Но я все время откладывал решительные действия. Я мог заставить себя выйти из комнаты только за едой, купив снедь, я забивался назад, как крыса в нору. От случайного взгляда прохожего меня бросало в холодный пот, а случайно брошенное слово вызывало спазмы в желудке. За каждым углом мне мерещились Всадники с кандалами и хлыстами. Такая жизнь, наверное, была немногим лучше мусорной кучи в Лепане.

Но вот я потратил предпоследнюю монетку из моего унизительного запаса. Выбора не оставалось. Надо было жить дальше.