ГОРОДА-КУРОРТЫ

Это был отдых на полную катушку, с прилагаемой в нагрузку культурно-просветительной частью. Однажды был даже ботанический сад. В рекламном плакате значилось: «Крупнейший на планете. Собственность Аббатства Блаженного Пришельца, пожалованный монастырю святейшим Пелимпоусом Девятым. Почти все представители флоры. Уникальные экспонаты из Мерактропии – жующие растения. Просьба администрации: не кормить, цветы сыты».

–Ты здесь не бывал? – произнесла Магриита, ступая на ползущую вверх ленту. – Кроме всего, это одно из немногих мест в городе, где человека нельзя подслушать.

Лумис изволил не поверить.

–Серьезно, там официально запрещено ставить подслушивающую аппаратуру, так как это не государственная территория, – пояснила Магриита, замедляя шаг.

Но Лумис все равно не поверил.

Когда громадный автоматический единорог, копия давно истребленного человеком представителя фауны, хриплым голосом произнес: «Спасибо», – и, проглотив плату за вход, добавил голосом главы Аббатства епископа Регроса Святого: «Братья, лишь здесь вы познаете радость единения с природой», они ступили на черную, не тронутую стекломильметолом землю. Вокруг распускались самые причудливые цветы, тихо шелестели разноцветные травы, а прямо перед ними вздымался, закрыв своей кроной все небо, необъятный (Лумису пришлось повернуть голову, чтобы оценить его ширину), обвитый питонообразными лианами баобаб-великан.

– Самое старое дерево в мире, – заверещал невидимый в траве автомат, сработавший при их приближении. – Лишь три тысячи двести двенадцать человек, взявшись за руки, смогут обхватить его ствол. Это растение посажено собственной рукой Верховного кардинала Табаско Милостивого в честь Тройного Звездного Совпадения, когда все огненные светила сошлись в одной точке.

Но они свернули на абсолютно безлюдную, заброшенную тропинку.

–Не так уж здесь одиноко, – проронил Лумис, когда монотонный голос громкоговорителя затих.

Магриита взяла его под руку.

–Что мы будем делать дальше, Лумис? Я говорю о дальней перспективе, – пояснила она, наклоняясь, чтобы не задеть большущую, в полруки, колючку, торчащую из ствола гигантского кактуса.

–Уверена, что здесь не подслушивают?

Она пожала плечами.

–Значит, рискнем. – И, глядя в ее расширенные глаза, он высказал многое, что накопил за последние дни, а скорее всего, циклы. То, что он не выражал вслух еще никому. Его словно прорвало, и остановиться он не мог. Часто он переходил на крик и умолкал на время, только когда она легонько толкала его локтем. Он прикусывал губу не из опасения, в эти минуты ему было все равно, а просто по привычке, ожидая, пока очередной случайный прохожий-флоралюб удалится на безопасное расстояние. После чего не совсем связная речь Лумиса продолжалась:

–Тебе не кажется, ну хоть иногда, что мы ввязались в какую-то бессмысленную, безнадежную войну? Не зря ли льют кровь «повстанцы», «потрясатели основ» и все остальные, не слишком ли силен, непобедим наш противник, и более того не поощряем ли мы его своими выходками на большее ожесточение? Не хочется ли иногда тебе, Магриита, бросить это идиотское, не имеющее окончания занятие? Я знаю, нами движет прошлое, оно горит, не хочет погаснуть внутри, ищет выхода в действиях, но не есть ли это самообман? Да и ладно я, но ты? Женщина. Красивая женщина. Неужели даже тебе не хочется спокойствия? Прошлое? Оно ведь уже ушло, ушло навсегда. Я смотрю иногда на обычных, окружающих нас людей. Ведь они как-то живут? Вдруг мы обманываем себя и жизнь не так уж паршива? Возможно, хватит романтики великих целей? Возможно, режим смягчится сам по себе, некоторые утверждают, что он уже смягчился, и если бы не наша борьба, то совсем бы подобрел. Наши лидеры хотят перевернуть государство вверх дном, сотворить еще кучу вещей, в том числе вернуть семьи, но программа «выкорчевывания корней», в частности, уже пятится обратно; они хотят сделать всех равными перед законом, но ведь сильный так и останется сильным, и слабый все равно будет пресмыкаться перед ним, – захлебываясь, говорил Лумис, сегодня в нем проснулся ораторский дар. – Хорошо, допустим, я говорю «допустим» именно потому, что не знаю, как вы и мы это сделаем, ну пусть: сброшен Император и разнесена в клочья финансово-милитаристская машина. Я не буду распространяться о том, что после этого здесь моментально окажутся браши, дело не в этом. Как изменить самого человека? – Лумис вдохнул свежего воздуха, и речь его полилась с новой силой: – Все эти «антиритеры» и «потрясатели» сами же передерутся между собой, придя к власти. А головорезы Битса-Го, их ведь более миллиона. Их не переделаешь и не привлечешь в союзники, придется их уничтожить, истребить физически. И садистов «патриотической полиции» или профессиональных убийц из «черного шлема» тоже не перевоспитаешь. Так? Может, уедем куда-нибудь подальше, доживем свой век спокойно, без всякой политики, а? Пока это не предложение, Магриита, просто размышления вслух.

– Даже жаль, Лумис, а то я уж губы раскатала. Послушай, ты ведь знаешь, что ни черта это все не так. Тот, кого давят сапогом, должен сопротивляться, потому что те, кто давит, наслаждаются именно самим процессом давления и доставлением боли, дальние цели у них тоже, конечно, есть, но и процесс достижения интересен. Ты знаешь наши силы примерно так как я, и, разумеется, имеешь представление о наших возможностях. В курсе ли ты, что сейчас усиленно прорабатывается вопрос координации действий всех партий и организаций оппозиции? Это будет крупная сила. У нас появится шанс. Ну, а с точки зрения личных мотивов: я никогда не брошу, клянусь А насчет спокойной жизни это мы с тобой уже пробовали. Никого мы не трогали, даже больше, ты сам был «черным шлемом», а нас все равно достали. Так устроен этот поганый мир, и поэтому мне иногда хочется его взорвать.

Они оба замолчали, не получился этот разговор, слишком много за ним стояло, чрезмерно много и для каждого, и для обоих вместе. А вокруг красивые цветочки с экваториального материка охотились за жуками.

ИСТОРИЧЕСКИЙ СРЕЗ ПО ЖИВОМУ

Девять циклов. Новый слой бутерброда. Очень сухой, не поломайте зубы

Лумис в охране: игломет наперевес, предохранители сняты, обойма ядовитая, каска надвинута поглубже, хотя жарко, но тень козырька маскирует верх лица, а ниже уже защитное забрало-намордник: и никто не прочитает твое нутро, у тебя его нет.

От криков и плача детей можно свихнуться. Возможно, его мозг уже произвел с ним такой кувырок. Те, кто еще не устал, орут: впечатление слабое – приелось. Хуже с теми, кто тихонько всхлипывает, что-то бормочет невнятно, присел в сторонке: лучше не смотреть – легче выбивать признание у десяти брашей одновременно, чем смотреть и слушать. Детей много, человек двести. Возраст в основном до двух циклов, некоторые, наверное, еще разговаривать толком не умеют, а не то что понимать. Лумис сам не понимает, просто несет охрану. Врачей человек десять, какие-то маленькие кабинки, приборы – переносные и большие громоздкие, но тоже с лямками для переноски двумя солдатами. Медики явно не справляются – запарка. Врачи обмениваются карточками с бездной цифр, что-то метят ручками, кивают, смотрят отрешенно. У них тоже не лица – маски. Женщины-медики подводят детишек. Ощущение, что выдергивают из толпы без всякого плана. Иногда врачи встают, поворачивают маленькие тела спиной, часто кладут на столы, поднимают ножки, рассматривают половые органы, дети плачут, боятся. Не слышно никаких шуток-прибауток, все серьезно, по возможности молча. Здесь совершается отбор.

Кроме детей и военных медиков, больше никого нет, но игломет на взводе – таково указание.

Если даже не знать цели проводимого действа, наблюдать такое несколько дней кряду... Он наблюдает – это самая тяжелая караульная служба в его жизни. Их подразделению не повезло. «Патриотическая полиция» еще покуда экзотическая новинка – не успевают они везде. Вот и приходится Лумису делать их работу. А поток детишек идет и идет – неиссякающая река.

Отбор жесткий. Лумис не понимает таинственных знаков в бирках на шеях детей и не ведает, кого из них куда. Он просто знает, что не прошедшие отбор – ликвидируются. Официально – «очистка района эпидемии» или же «обеззараживание».

На третий день он решается спросить у врача, который отходит в сторонку покурить. Руки у медика в чернилах – дрожат.

–Господин доктор, вы правда никогда не ошибаетесь? Метите только неизлечимо больных?

Врач смотрит на Лумиса снизу, как на ожившую статую. Неожиданно губы его кривит нервная ехидная улыбочка. Свет потустороннего, верховного знания на мгновение прорывается наружу.

–Черт-те кого присылают охранять, ударь мне по башке Мятая луна, если не прав! Бараны вы, бараны. – Он отбрасывает недокуренную самозажигалку. – Ты об эпидемии, что ли, солдат? Не бери в голову, как пришла, так и ушла. А если честно – никакой эпидемии и не было. Спи спокойно.

Лумис стоит, проглотивши лом.

А ночью лезвие истины протыкает ему сердце.

ОПЯТЬ ГОРОДА

Вообще, несмотря на вызывающую роскошь города-курорта, города-порта Горманту, несмотря на быстрое привыкание ко всем этим длиннющим эскалаторам, стеклянным куполам, гигантским пляжам, всем этим выпячиваемым пышностям архитектурных и технических излишеств, так не вяжущихся с отсталостью и разоренностью других провинций Империи, даже здесь, если присмотреться повнимательней, чувствовалась неотпускаюшая хватка спецслужб. То вырисовывался медленно едущий электромобиль с торчащим из окна раструбом-звукоуловителем, и приходилось спешно изобретать обыденную тему для разговора, что-то про вкусные бифштексы или макароны в криц-соусе, и глупо пялиться друг на друга, а потом осматриваться, будто ненароком, ища новых соглядатаев. Не впервой им обоим было называть знакомых людей чужими именами, в отношении друг друга это было неуютно вдвойне, но нужно было соблюдать конспирацию, продолжая изображать туристов-бездельников. И в шикарном номере гостиницы тоже следовало опасаться, может быть, даже более, чем в толпе, а поэтому они много гуляли, катались по пневмостанциям, город был слишком велик для пеших прогулок, но они время от времени позволяли себе и это. Даже прерываемые разговоры, разговоры-намеки, больше глазами, чем голосом, приносили Лумису несказанную радость общения. Как долго он не встречал человека, сообщника по несчастью, того, кому можно было поведать свои мысли и кто разделял его чувства.

Они расстались так давно, но, вопреки времени и горю прошлого, а возможно, благодаря ему, кто знает, они стали ближе, их судьбы оказались похожи до жути. Оба они пришли в тайные антиправительственные объединения своими путями, состояли в разных группировках, но ведь и он, и она до этого, в глупой молодости, были примерными эйрарбаками и, пока жизнь не саданула по голове непосредственно, вовсе не думали о подобном повороте судьбы. Магриита призналась, что когда встретила Лумиса, то почему-то подумала, что он теперь в полиции, где-нибудь в «патриотах», и даже ужаснулась тому, что его подослали ее арестовывать, поэтому и заговорила потом, после кафе, так смело – терять, мол, все равно уже нечего. А когда он сообщил, что сам, увидев ее, подумал о том же она не поверила. Наверное, подобное совпадение реакций могло бы показаться смешным, но они не засмеялись, слишком грустно все это было.

ПОЛИТИЧЕСКИЕ ИГРИЩА

Лекция раз

Что мешает государству более всего? Почему люди вместо того, чтоб ему служить, заняты другими делами? Зачем даже министры воруют, вместо того, чтобы все силы отдавать на пользу стране? Не ведаете? Во всем виноваты личные интересы. Не будь их, Империя бы стала крепче кого угодно. Что такое личные интересы? Это семьи, это дети, это престарелые родители. Уберите все это, и у человека остается один интерес – родина. Почему возникают бунты, всевозможные протесты? Человек, возможно, сам и не преступает закон, но кто-то из его родственников совершает противогосударственный поступок, а потом приходит полиция, арестовывает мерзавца, и родня недовольна: забрали хорошего человека. Родственник важнее державы, разве это нормально? Разве может Империя процветать при таком положении дел? Разве может она победить брашей? Каким образом можно переломать эту веками процветающую традицию? Никто из подданных не согласится добровольно отказаться от своих жен и детишек, для многих это равносильно самоубийству. На кого опереться в этом скользком вопросе? И кто будет воспитывать следующее поколение?

Но ведь хорошо, когда родители душу вкладывают в формирование ребенка? Ясное дело, никто и спорить не будет. Ну, а если нет? Сколько их пускает процесс развития на самотек. И ведь проконтролировать это практически невозможно. Сколько неимущих, не могущих прокормить себя, продолжают плодиться и обрекают на страдание маленьких людей? Им дают пособие на этих детей, пусть и мизерное, но и то они тратят на собственные развлечения и вредные привычки. Таких родителей по Империи Эйрарбаков наберется не один миллион. Как с ними бороться?

Одновременно с этим уже давно, пожалуй, с момента образования технически развитых обществ, они сами часто заменяют родителей многим детям, не имеющим таковых. Почему не представить положение, когда все дети, независимо от происхождения, воспитываются по общим нормам, необходимым правительству? Заодно это навеки решит проблему преступности Откуда будут браться новые бандиты, если их не выкуют те кто ими является сегодня? Дальше – больше. Кому вообще нужны специалисты по атомным реакторам или математики высшей пробы? Неужели папашам и мамашам? Ясное дело, нет. Если бы это было так, подобные ученые и техники появились бы в первобытно-общинном строе, но эти профессии возникли гораздо позже. И необходимы они опять же стране для того, чтобы не отстать от конкурентов, а следовательно – не погибнуть. Так зачем же государство, само занимаясь подготовкой специалистов, их раннее воспитание перепоручает людям, порой не имеющим даже подобия образования или понятия о том, что необходимо Эйрарбии в ближайшем будущем? Почему государство смотрит сквозь пальцы на то, как круг непосредственного общения ребенка делает из способного индивида дебила?

И ведь есть еще одна деликатнейшая проблема. Это молодые организмы, подпадающие под определение: недоразвитые в физическом или умственном отношении. Все понимают, что они обречены на жалкое прозябание, а не жизнь, что здоровые люди вынуждены будут тратить время и силы на их обслуживание, а мощнейшая Империя, имея врагов неисчислимых, разбазаривать на это средства. Но попробуйте массово применить по отношению к ним избирательный геноцид. Все поднимут вопль, и неизвестно, чем это все закончится. Попробуйте, хотя бы локально, забрать ребят на поруки правительства у всех родителей, ничем не оправдывающих своего названия. Все завершится всеобщим безобразием. Семья устарела в качестве института вырабатывания новых личностей точно так же, как ранее она устарела в качестве инструмента для приобретения профессии. Но ведь ко второму попривыкли, и никто не пытается в малогабаритной квартире обучить обслуживанию торпедного аппарата?

Значит, если бы и первый процесс, так же, как второй, полностью отдать в руки разума более высокого порядка, чем разум индивида, то общество сжилось бы и с этим. Но как это начать?

Великий Император Грапуприс долго думал над этой проблемой, и на первый взгляд она казалась неприступной (в переносном смысле, связанном с альпинизмом, а не с нарушением закона), но Вторая Атомная война дала для осуществления задумки века просто прекрасный повод. Ведь радиационная обстановка, несмотря на применение маломощных боеприпасов, изменилась. Намного или чуть-чуть, разумеется, было секретной информацией, но ведь это тоже к лучшему. Нельзя выселить всех взрослых из подвергнутой бомбардировке области: во-первых, производство не должно стоять, во-вторых, куда их всех подеваешь, в-третьих, организм у них сформированный, сильный, как-нибудь справится с некоторым повышением фона, в четвертых... Да и этого хватит. Ну, а детвору все же выселять надо, делать им там нечего, в производстве их использовать нельзя, организм у них молодой, слабый. Так что никуда не денешься. Ну, а когда в большинстве приграничных, действительно подвергнутых ядерным атакам областей дело было сделано, тогда можно было подчистить и крупные города метрополии. Пытались, конечно, какие-то авантюристы-анархисты помешать радостному движению к прогрессу, но куда им тягаться против страны, доблестно выстоявшей уж вторую подряд, с пятнадцатицикловым перекуром, атомную войну. Понятное дело, выиграть ядерно-ракетную потасовку снова не смогли, но ведь и не проиграли? Ведь и та страна-агрессор, ненасытный Федеральный Союз, ныне Республика, тоже раны не слабые вынуждена зализывать. Вот так, под шумок, Грапуприс Тридцать Первый и провернул то, что до него не могли даже придумать.

Но, к великому сожалению, копье-то оказалось обоюдоострое. Да, неплохо было всех этих взрослых вместо квартирок с удобствами загнать в рабочие казармы, семьи временно – читай навсегда, – отменить и половую энергию, бессмысленно тратящуюся на ребятню, направить в государственное русло. А ведь правда, нерационально расходовали ее, голубушку: только подумать, на одного младенца – отец, мать, да еще предыдущее поколение. А в детском саду – воспитатель, да повар, да еще, ясное дело, орган, их контролирующий, может, и много народу, но ведь и ребеночек далеко не один. Еще неплохо было запретить взрослым по разным поводам, типа потенциальной передачи инфекции, посещать своих отпрысков и получать информацию о том, где они и что с ними. А также быстренько всех убогих, из колониального монстра зазря средства выколачивающих, поизводить, благо это на планете Гея всегда умели делать отлично. Вообще, рождаемость можно было теперь планировать и даже регулировать соотношение полов в связи с предполагающимися потребностями родины. Стало возможным скрывать военно-людские потери и не спотыкаться ни о какие союзы матерей. Словом, многое в Эйрарбии пошло по-новому. Странным оказалось вот что: люди, освобожденные от всех забот, все равно не слишком рвались работать задарма. И еще: преступность противогосударственная возросла, и не только в связи с предполагаемым женским противодействием устранению ячейки общества, отмененной законом и историей. Просто люди, которым действительно стало теперь нечего терять, преступая закон, обрели свободу риска только собой, исчезли те косвенные заложники, которые им просто, своим наличием на этом свете, связывали руки. Пришлось несколько увеличить полицейские силы, потом еще несколько, и этот процесс потихоньку стал упираться в демографические барьеры. Но Империи это было не зазорно, она ведь не провозглашала себя Республикой и проблему народонаселения теперь крепко в держала руках.

ИСТОРИЧЕСКИЙ СРЕЗ ПО ЖИВОМУ

Осколки судеб

Девять циклов в прошлое или чуть меньше

Затем началось осуществление программы «выкорчевывания корней». Первые эксперименты на периферии. Несколько добрых, отменных гвоздей в лояльность Лумиса.

Уже можно было делать кое-какие долговременные выводы. Вначале провинция – города среднего масштаба, затем, с накоплением опыта, – места покруче. Численность недавно еще экзотичной «патриотической полиции» стремительно взлетает. Лумис настоял на переезде Магрииты с сыном в маленький неприметный город на побережье, на всякий случай. Пришлось открыть некоторые секреты и методы осуществления силового прогресса: любимая в шоке, хотя слухи и до этого имели место. Они едва не порвали отношения – она в первый раз не смотрит на него как на героя войны. Они переехали. Он еще не знал, что ошибся. Он в длительной командировке – специальная подготовка в лагере МКР (Министерства Континентальной Разведки). Прибытие письма к адресату – чистая случайность, но все давно привыкли к нерадивости почты, да и интересного никто ничего уже давно не пишет – была охота развлекать цензуру.* * *Когда Лумис вновь оказался дома, в новой квартире, в малюсеньком городке, он ничего не обнаружил. А вот город вокруг его опустошенного мира был поделен на сектора, жители отсутствуют, наличествуют силы безопасности и «патриоты» – здесь город маленький, обходятся без спецов из «черного шлема». Попытки выяснить что-либо конкретное ни к чему не ведут. Он и сам все может представить. Стандартный сценарий локального «выкорчевывания корней»: жители выселяются, дети изымаются в пользу государства, все перетасовываются и переселяются. Куда? Империя Эйрарбаков очень велика, самое крупное территориальное образование на планете. Он в полном недоумении, собственный палец угодил в вертящуюся мясорубку, и она жует, жует, засасывая руку и хрустя жесткими фалангами. Этот обух по голове – последний гвоздь.

ДЖУНГЛИ ГОРОДОВ

Забренчал где-то над головой негромкий, но настырно ввинчивающийся в уши зуммер, а из скрытого динамика выдал комментарии уставший голос: "Пассажиры, станция – площадь Героев Гиласа, шикарнейший район города, здесь расположены: гостиница «Бриллиантовая корона», торговый центр «Птичье молоко»... Лумис встал с газолитического сиденья и протиснулся к выходу. Когда он вскочил на уходящие вверх ступени эскалатора, сзади раздался прерывистый гудок, и уставший затихающий голос проговорил: «Внимание! Освободите перрон! Пять, четыре, три...» Соскочив с исчезающей в полу ленты, он помог сойти уже немолодой женщине с двумя детьми. Теперь такое было редкостью, чтобы мать сама воспитывала детей. Официальная причина – явное преимущество универсальной школы, доказано всем. Он знал, как это было доказано, но тем не менее ему, воспитаннику «униш», было как-то дико смотреть на нее, держащую за ручки смеющихся крошек. Редко какая мать теперь вообще знает, где находятся рожденные ею чада, а если захочет узнать, то окружающие только удивятся ее наивности. Легче протаранить головой стену, не помяв шляпу, чем выведать что-либо у Демографического Министерства – ДМ, демки – по-народному. Однако наличие настоящей мамы наводило на размышления, не отпускают ли помаленьку удавку приверженцы «выкорчевывания», вволю насосавшиеся кровушки и слез. Может, все-таки правы сторонники медленных гуманных реформ?

Солнце Фиоль грело даже сквозь прозрачный хрустальный купол станции. Все равно здесь было прохладно – кондиционер работал на полную мощность. Не жалели здесь электричества на шик – главные морские ворота Империи, как-никак. Матовая створка люка ушла вниз, и на него сразу хлынул поток горячего воздуха. Лумис полетел вперед быстрым, пружинистым шагом – уже несколько дней его распирало от счастья. Он сбросил за это время циклов десять, как минимум, а может, гораздо больше – он превратился в наивного юношу, видящего будущее в голубой, туманной дымке неизведанного блаженства. Сейчас он придет в номер. Интересно, что заказала Магриита на обед? Она всегда находит в меню какую-нибудь новую комбинацию блюд. Да, неплохо бы тушеного омара с крих-лепешкамиили соус из икры мигри, а потом, самое простое, яичницу из двухсот яиц симликлиса. Сегодня, как, впрочем, и вчера, у него был бешеный аппетит.

Он прошел рядом с колоссальной витриной и двинулся в тени длинного ряда колонн, подпирающих универмаг. Лумис немного напрягся, когда из-за ближней колонны шагнул щуплый маленький человечек.

– Одну минутку, – сказал неизвестный, прикладывая палец к губам, – я вас не задержу.

Лумис оглянулся вокруг на лес молчаливых каменных монолитов.

– Что вам надо, любезный?

– Всего за сто пятнадцать крупперов, – произнес незнакомец, вынимая из-под полы трехствольный игломет-самоделку ручной работы. – Даром отдаю, плюс полный комплект игл заводские, свежеворованные, – добавил он скороговоркой не увидев в глазах Лумиса особого интереса. – Необходимая вещь для самообороны и всяких неожиданных случаев.

–Нет, мне такое не требуется, – проронил Лумис, поворачиваясь.

–Ну, припугнуть кого-нибудь или еще чего, – все еще надеясь, говорил продавец, семеня позади. Наконец, видя, что Лумис не реагирует, отстал, недовольно хмыкнув.

«Да, – подумал Лумис, – как ни изгаляется полиция, а мелкая торговля, да еще запрещенным товаром, процветает. Может, проявить гражданский долг и вызвать стражей законности и порядка, дабы поставить на место кустарного ремесленника? Пусть потом делает то же самое, но уже на нормальном станке, только бесплатно да под присмотром дяди с дубинкой, и так циклов пять-шесть, как бог даст. Чувствовал, чувствовал этот торгаш, к кому обращается: продать не продал, но ведь и не арестован...» Выбравшись из тени огромного магазина, Лумис тут же забыл о происшедшем. Когда же он, наконец, вошел в знакомый просвет между двумя сверкающими спиралогритами, впереди ярко горел на солнце купол «Бриллиантовой короны».

«Сколько мы еще проживем здесь? – размышлял Лумис. – Денег хватит дней на семь, к тому же Магриита говорит, что долго здесь не задержится. А что потом? А плевать, что там, главное, сейчас будет что-то очень вкусное и Магриита на десерт». Прохожих вокруг не было, и неудивительно в самый жаркий период суток в этом привилегированном районе города. Все сейчас отлеживались в креслах, уставясь скучающим взором в экраны стереовизоров. Он вдруг остановился. Что-то он упустил из виду, что-то такое маленькое и незаметное. Он оглянулся. Залитая светом идеально гладкая поверхность стекломильметола была пустынна. Что же тогда удивило его? Нервы, нервы никуда. Мания преследования, это после той ночи, после всех этих сумасшедших циклов конспиративной работы. Наверное, будет правильно завязать с этим навсегда, бросить это занятие. Хватит, навоевались вволю. Пусть все эти «бунтующие цветы» и «повстанцы» воюют со всем миром, а он будет есть омаров и пить крапс и плевать на всю эту обреченную борьбу за рай на планете. Вот только Магрииту надо попытаться убедить.

Где-то впереди, над пирамидальными спиралогритами промчался по блестящей, тонкой нити монорельса светящийся монотрон. Он на мгновение разорвал полуденную тишину и растворился, юркнул за полыхающую отражением Фиоль стену огромной гостиницы. И тут словно яркая вспышка озарила память. Лумис ясно увидел то, мимо чего прошел несколько минут назад. Там, позади, на стекломилметоле, лежал клочок шерсти гиплихксиниса. Подкосились колени, и сразу куда-то на задний план отодвинулись крих-лепешки и соус из икры мигри. Словно раздался отрезвляющий удар, разверзлась небесная твердь, и на отупевшую от зноя землю хлынул холодный будничный дождь. Рухнул так тщательно и кропотливо возводимый воздушный замок. Он ускорил шаги, но внезапно остановился. Над головой навис упирающийся в зенит отель «Бриллиантовая корона». Сейчас он войдет в скоростной лифт, и, когда через мгновение кабина зависнет на семьдесят первом этаже и уйдет вниз створка люка, он сделает последний шаг к своей гибели. Интуиция, выработанная за долгие циклы работы в подполье, уже подсказала решение. Внешне совершенно безмятежный, он втиснулся в яйцеобразную, матовую камеру уличного видеофона и недрогнувшей рукой надавил нужные клавиши. Ритмично пульсировал экран, и ярко горела красная лампочка над ним, а он, упираясь спиной в вогнутую стенку камеры, не мигая смотрел в одну точку, и, словно из необозримой дали, до него доходил монотонный повторяющийся голос кристалофона: «Абонент не подключается. Пожалуйста, рассоединитесь. Не занимайте линию». Он молча надавил клавишу и вышел на опаленный солнцем тротуар. Возникла нелепая, ужасно простая мысль: пойти купить у этого частника игломет и вернуться сюда, в отель; потом, забаррикадировавшись в номере, держать круговую оборону и убивать, просто убивать, подонков из «патриотической полиции», пока они не забросают его газовыми гранатами. Когда ее взяли? Может, ее арестовали только что и он еще успеет? А что, собственно, он успеет? Подгоняемый каким-то внутренним чутьем, Лумис двинулся назад к тому месту, где лежал клочок голубого меха с ее плеча. Он почти бегом проскочил в отходящий от главного факта переулок и чуть не сбил с ног зазевавшегося пешехода.

Тот испуганно шарахнулся в сторону, но Лумису уже не было до этого никакого дела, потому что в этот момент раздался смех, дикий и невероятно глупый в этой тишине. И когда Лумис повернул за угол, он сразу увидел...

Это были даже не «патриоты», это были обыкновенные «стражи безопасности». Двое полицейских волокли...

Ее волосы сбились на затылок и обнажили мертвенно-бледное лицо с кровавой ссадиной на левой щеке. С плеча свешивались остатки шкурки гиплихксиниса, и широко раздвинутые ноги волочились по стекломильметолу.

Офицер стоял тут же, повернувшись в профиль, и ярко сверкал на предплечье выпуклый шеврон с изображением сжатой кисти. Жизнерадостный вояка наступил резной подошвой ботинка на разутую, бесчувственную ногу и вновь закатился диким хохотом. И добывала же Академия Порядка и Нравственности (АПН) где-то таких весельчаков.

–Ну и стерва, Мятая луна меня забери, – вешал он, продолжая покатываться, – под благородную подделывается. Ну, мы тебе покажем.

–Вот же дерьмо, – проговорил один из полицейских и сплюнул, прямо на едва прикрытую грудь.

Лумис, глядя на все это, лихорадочно обдумывал дальнейшие действия. Их всего трое. Как просто. Нет, вон еще один – у будки видеофона. Что он там делает, у них ведь должна быть рация? Ладно, это неважно. Вначале, разумеется, начальника патруля: прямо в нос с горбинкой, с прыжка. Эти двое только и успеют что бросить ее. И сразу левого – ногой, он ближе. Правый тоже не проблема. Остается тот, у камеры связи. Интересно, кто быстрей? Пока он будет отстегивать игломет кого-то из упавших, этот тип уже нырнет за будку, и пучок ядовитых игл продырявит тело в нескольких местах, а может быть, полицейский побоится открыть огонь, чтобы не задеть своих, будет просто держать нападающего на мушке до прихода подкрепления. Что же делать?

–Чего надо? – глядя на Лумиса звериным взглядом, осведомился лейтенант первого ранга.

«Пора», – подумал Лумис, и тут она открыла глаза. Их взгляды: ее, полный боли и отчаяния, и его, исполненный сострадания, встретились. Она попыталась улыбнуться, но это было слишком больно. В его взгляде она увидела и поняла все его намерения и отрицательно, чуть заметно мотнула головой. Лицо ее скривилось в какой-то страшной гримасе, и глаза заблестели от набегающих слезинок. Затем веки закрылись. – Вот же дерьмо, – снова повторил рядовой полицейский и харкнул себе под ноги.