Нескуба снова раскрыл глаза. Шум в голове стихал, понемногу возвращалась способность восприятия окружающего, некоторых простейших понятий. Смотрел и отмечал про себя: свет, окно, помещение. Требовалось усилие, чтобы все это объединить в одну фразу. "Я в помещении, куда проникает свет через окно, - констатировал он. - Окно? Так это же..." Но вот память озарила события, предшествовавшие болезни. Строительство поселения. Разговоры и споры с Эолой. Теперь есть у нее почва под ногами, над головою - небо, о космосе не хочет и слышать. Но ведь почва эта сухая и небо чужое. Да, беременность... Хватит ли силы воли оставить ее и ребенка здесь? Вряд ли. И она об этом догадывается. Хитрая: хочет выиграть время. Но я же люблю ее, великий Космос, как я ее люблю! А еще сынок, сыночек...
      Мысль о сыне вызвала истому во всем теле. Нескуба пошевелился и вздохнул.
      - Проснулся? - спросила Эола. Голос у нее был особенно нежный и ласковый. - Вижу, вижу: тебе значительно лучше. Лицо уже не такое серое, и глаза блестят. Ты победил!
      Нескуба слабо улыбнулся - скорее глазами, чем губами. Прошептал:
      - Это не я победил, это они...
      - Кто они?
      - Экипаж.
      - Какой экипаж?
      - Мои микробы.
      - А-а... - улыбнулась Эола, хотя и не могла понять, что он хочет сказать.
      - Эта команда сразу бросилась на пришельцев, сама видела, какие ожесточенные бои шли на борту.
      - На каком борту? - вскочила Эола, подумав, что он бредит. - Что ты такое говоришь?
      Передохнув, Нескуба продолжал:
      - Мое тело для микроорганизмов - гигантский космический корабль... Понятно? Вот и получается, что я был ареной опустошающих боев.
      - Ничего, милый, - Эола осторожно погладила его лоб. Скоро эти опустошения заживут. У твоего корабля большие ресурсы.
      - Надеюсь. Вроде бы прихожу в себя. Но война еще идет. Знаешь...
      - Не утомляй себя разговорами. Прими вот это лекарство и лежи тихо.
      Послушно проглотив серую горошину и запив ее теплой водой, он спросил:
      - А как электростанция?
      - Вчера закончили котлован. Там-то ты и простудился, в этом котловане. Вспотел, потом ветер... Здесь надо осторожнее... Лежи тихо.
      - А фундамент? Еще не начали?
      - Еще только вырыли карьер. А как они этот камень будут нарезать?.. Лежи тихо.
      - Нарежут. Это несложно. А вот рефлекторы-гелиостаты...
      - Некоторые говорят, что лучше было не солнечную строить, а обыкновенную гидростанцию. Да ты будешь лежать тихо или нет?
      - Солнечная эффективнее, - бормотал Нескуба. - Ток непосредственно из лучей.
      - Слушай, ты нарушаешь режим. Хватит, перестань разговаривать. Лежи тихо. Постарайся уснуть. А я пойду.
      - Ну не сердись, - Гордей попытался улыбнуться. - Я... просто соскучился.
      Эола встала, еще раз погладила его лоб, поправила одеяло и вышла.
      Оставшись один, Нескуба закрыл глаза, надеясь заснуть. Но сон не шел, и начали одолевать совершенно неожиданные мысли. почему-то обратил внимание: руки лежат на груди. Как у покойника.
      И вдруг померещилось ему что-то вроде эскалатора или движущейся ленты и там - множество людей со сверкающими глазами, в которых отражаются все новые и новые живописные пейзажи. А эскалатор, не останавливаясь ни на секунду, несет их в черную пасть туннеля, и оттуда нет возврата...
      Нескуба усмехнулся. Действует закон энтропии... Ну что ж, пусть себе действует...
      Инстинктивно убрал руки с груди, левую подложил ладонью под затылок, правую протянул вдоль тела. Будь она неладна, эта смерть, все-таки лучше о ней не думать, чтобы в крови не появились ее токсины. Естественно, если о ней думают старики, а ему пока еще рано, он молодой. "Мыслю - значит живу", - вспомнил известный афоризм. - Жить - это моя обязанность перед Природой, и я должен исполнять ее как можно лучше. Ведь столько впереди неосуществленного - и здесь, на этой необычайной планете, и в космосе... Где-то там затерялся в пространстве голубой шарик. Да и вообще - не пройдена еще и половина жизни. Нервы надо сдерживать, иначе..."
      Усилием воли заставил себя успокоиться и, когда эмоциональные всплески улеглись, приступил к аутотренингу, прерванному болезнью. Разве он потерял управление своим организмом, своим живым космическим кораблем, разве не контролирует свое тело и свою психику? Нет, анархии он не допустит, у него есть цель, и светит ему из дальней дали путеводная звезда - родное Солнце, а рядом с ним - Земля. И хотя их пространство сомкнулось для него до размера элементарной частицы, он все равно будет стремиться туда годами, десятилетиями, всю жизнь. И уже слышалась ему музыка небесных сфер, и казалось: раскрываются необъятные объемы Вселенной, и через гравитационные шлюзы выплывает "Викинг" в то, в свое пространство... Для этого стоит жить, жить и действовать!
      И, несмотря на физическую слабость, появилось у Нес кубы приподнятое настроение. Думалось легко, в дымке фантазии возникали какие-то неясные, но привлекательные картины будущего, и это окрыляло, пробуждало радость бытия.
      На следующий день, сразу после медиков, вошел в палату Лойо Майо. Настороженное выражение его лица сразу начало таять: астронома успокоил вид Нескубы. Капитан лежал хотя и изможденный болезнью, но не сломленный ею. Взгляд у него был не безвольный, не апатичный, как бывает у тяжелобольных, наоборот - ощущалась в нем внутренняя сила. Впечатление было такое, что Нескуба сейчас встанет и возьмется, как всегда, за работу.
      Секунду-другую астроном смотрел на больного, словно желая убедиться в этом своем впечатлении. Потом закивал головой и, потирая руки, подошел к кровати.
      - Не надо быть врачом, чтобы увидеть - вам лучше.
      - Вроде бы помаленьку выздоравливаю, - улыбнулся Нескуба. - Садитесь.
      Визит чудака-астронома был ему приятен. Лойо Майо стал союзником Нескубы с того самого момента, когда продемонстрировал приспособление, с помощью которого можно демаскировать черные дыры космоса. В определенном смысле они были заговорщиками, и это их сблизило. Да еще настроение жен: обе боялись обратного космического полета и, кажется, уже не сомневались, что их мужья "одумаются".
      Лойо Майо знал, что Нескубы ждут ребенка, и пришел выяснить, не изменились ли намерения капитана, для которого сынишка был золотой мечтой. Сам Лойо Майо всеми фибрами души принадлежал космосу и не мог понять, как можно отказаться от такой великой идеи, хотя бы даже ради семьи. С другой же стороны, думал он, а почему бы женам не согласиться с мужьями? "Викинг" - корабль большой, для четверых был бы если уж не планетой, то астероидом. Жить можно.
      Сгорбившись на стуле, Лойо Майо повел тонкий дипломатический разговор с намеками и недомолвками. То сетовал, что здесь, на Гантели, условия для наблюдений неба весьма неблагоприятны и даже Осипов - на что уж терпеливый человек! - и тот ворчит, то хвалил обсерваторию "Викинга".
      Капитан, конечно, догадывался о том, что беспокоит астронома, однако слушал не перебивая. Но когда закрыл глаза, Лойо Майо умолк на полуслове.
      Нескуба глянул на него, пошевелил пальцами под одеялом.
      - Что же вы? Продолжайте, я слушаю.
      Глаза Лойо Майо сверкнули, он нервно потер свои худощавые руки.
      - Может быть, рано еще об этом говорить, но...
      - Вы о возвращении на Землю?
      - Да. Об этой идее.
      - Идее? - удивленно вскинул брови Нескуба. - Но разве вы не верите в реальную возможность?
      Лойо Майо снисходительно улыбнулся:
      - Откровенно говоря, шанс достижения нашей Солнечной системы равен нулю.
      - В таком случае я вас не понимаю. - Нескуба попытался даже встать, но не хватило сил и он только повернул голову на подушке. - Поставили крест?
      - Да что вы, капитан! Я и жену почти убедил. Чувствую: еще немножко, и она согласится. А как... Эола?
      - С Эолой сложнее, - вздохнул Нескуба. - Вы ведь знаете: ждем продолжателя рода...
      - Да... - Лойо Майо потупился, настроение у него сразу упало.
      - Продолжатель рода! - повторил Нескуба. - Это, знаете ли, событие большого значения.
      - Еще бы! - Лойо Майо взмахнул руками, как будто ему не хватало слов.
      Нескуба, покосившись на него, спросил:
      - Так что же получается, шансов, по-вашему, нет, а все-таки собираетесь. Непонятно.
      - Почему же... Меня привлекает не столько цель полета, сколько сам полет, космическая трасса. Идеальные условия для наблюдений!
      - Но ведь наблюдения можно вести и с орбиты, - возразил Нескуба. - "Викинг" - это ведь летающая космическая обсерватория, и мы не собираемся опускать его на Гантель.
      - Да, конечно, можно и на орбите, - Лойо Майо пожал плечами, - но... это самый минимальный вариант. И, главное, здесь астроном перешел на шепот, - главное, я не хочу стать добычей гумуса...
      - Вы говорите загадками, - Нескуба пристально посмотрел на Лойо Майо, - что значит -"добыча гумуса"?
      Астроном как-то странно улыбнулся.
      - Это, если угодно, моя философская система. Она, правда, еще не отработана во всех аспектах, но... Коротко говоря, процесс органической жизни сводится к гумусу. Это тонкий плодоносящий слой, покрывающий всю поверхность Земли, да и Гантели, обеспечивает рост всего живого - и флоры, и фауны. Гумус - щедрый кредитор - бери, используй нужные элементы и соединения, расти, набирайся силы, расцветай! Но затем... расплачивайся своей жизнью. Недаром сказано: мы вышли из земли, в землю и вернемся. - Лойо Майо вздохнул, потер смуглый лоб ладонью и продолжал: - Так вот. Мы считаем, что вся природа создана для наших нужд, а в действительности - это форма существования гумуса. Это он живет! И все холит, пестует, выращивает для себя. Людям кажется, что это он для них - и рожь, и пшеницу... А он все только для себя, для себя. Человек обречен repere per humum, как сказал когда-то Гораций - ползать по земле.
      - Ну знаете... - поморщился Нескуба. - Это ваша схема... Остается только наделить гумус некоей формой сознания, и карикатура на природу будет завершена. Злая карикатура... Скажите, Лойо Майо, по-дружески, доверительно. Как у вас семейные отношения? Вы счастливы в личной жизни?
      Астроном съежился:
      - Я, простите, излагаю вам философскую концепцию, а вы... При чем тут личная жизнь? Не вижу связи.
      - А я вижу, - вежливо, но вместе с тем покровительственно произнес Нескуба. - Ваша схема обмена живой материи слишком мрачна.
      - Уверяю вас...
      - Не надо, Лойо Майо. По тому, какой цвет доминирует в ваших представлениях, можно поставить безошибочный диагноз. Но я на это не имею права и делать этого не буду.
      - А что вы можете сказать по существу моей гипотезы?
      - Ну что ж... Эту схему, - Нескуба нарочито повторил уничижительное словцо, произнося его с заметным нажимом, - вы могли бы положить в основу фантастического романа, не будь она столь пессимистична. Вы ведь астроном, Лойо Майо, а не заметили, что Вселенная наполнена светом. Да, собственно, и сама органическая жизнь - это творение света, детище луча. Вспомните хотя бы процесс фотосинтеза, без которого не было бы и гумуса. Как чудесно устроен мир! И свести всю его сложность к какомуто одному элементу...
      Дискуссия продолжалась довольно долго, Нескуба даже устал, но так они ни к чему и не пришли, каждый остался при своем мнении. Объединяла их только идея полета, мечта, которая не давала покоя капитану, неудержимо влекла и одновременно отпугивала своей фантастичностью. Нескуба слушал рассуждения Лойо Майо, а сам думал: согласится ли Эола? Как ее убедить? Как преодолеть ее непонятное женское упрямство? Она оттягивает решение до родов. Хитрит...
      - Да, солнца, галактики, - продолжал между тем Лойо Майо, - это прекрасно, потому-то и тянет меня в космос... Но, во всяком случае, вы знаете теперь мои соображения. В конце концов, не для того я ушел от одного гумуса, чтобы попасть в лапы другого. Если мы не полетим, я конечно же буду работать на орбите, ну а если умру, буду просить рассеять мой пепел в космосе.
      - Все равно выпадет на планету, - мрачно пошутил Нескуба.
      - Так протрубит ли нам стартовая труба? - спросил Лойо Майо, не обращая внимания на неудачную шутку.
      Нескуба - совсем еще недавно такой волевой, решительный и часто прямолинейный - сейчас колебался. Лицо его морщилось, словно он пытался что-то вспомнить, взглядом он прощупывал потолок, как будто надеялся найти там ответ.
      - Я... не могу еще точно сказать... - произнес он наконец. - Понимаете, Эола...
      - Понимаю. Но нет, не Эола, не ребенок, который скоро родится, держат вас здесь, капитан. Это гумус не желает расстаться со своей добычей, гумус Гантели.
      - Да ну его, ваш гумус! - проворчал капитан. - Гумус да гумус...
      Устало закрыл глаза, а когда открыл, Лойо Майо в палате уже не было. "Он действительно здесь, на этой планете, как рыба, выброшенная на песок, - сочувственно подумал он об астрономе. - Космос - его стихия. Вот и не может успокоиться его дух. А я? Разве моя душа спокойна?.."
      Первый гантелянин!
      Родился он ранним утром, когда теплые лучи Светила окрасили в красный цвет окрестные горы, похожие на огромные стога сена, неслышно опустились вниз и выхватили из черноты ночи пластиковые крыши поселения. И словно изучая эти новостройки. Светило ощупало стены, заглянуло в четырехугольные окна. Именно в это мгновение крохотный Нескуба громким криком оповестил о своем появлении на свет, о котором он еще сам ничегошеньки не знал. Светило мягким прикосновением огладило его тельце, с которым, немного нервничая, возилась молодая мать, и сразу же сделало его розовым.
      - Ув-ва! Ув-ва!
      - Ого, какой горластый! - воскликнула доктор Рената Павзевей, и в голосе ее звучала радость. - А ну давай, давай, кричи еще, зови своего папочку!
      - А что, Гордей здесь? - подняла голову роженица. - Так впустите его! Рената, позови...
      - Успокойся, Эола. Ты что, забыла, что он на "Викинге"? Ему еще не передали.
      Эола обессиленно опустила голову на подушку.
      - Скажи, чтобы немедленно передали. Это очень важно.
      - Скажу, скажу, только не надо волноваться, вот сейчас мы немножко запеленаемся, чтобы не было нам холодно. Ты только подумай - первый на Гантели! Как вы его назовете?
      - Посмотрим. Еще не думали.
      - Ув-ва! Ув-ва!
      Хотя роды прошли хорошо и Эола почти не чувствовала боли, все-таки потеря крови ослабила ее, и тяжесть в животе почему-то не проходила. Ей хотелось тишины, покоя, хотелось отдохнуть после циклона, который опустошил ее тело, и сейчас было совсем не до разговоров. А на Ренату, всегда такую сдержанную, словно что-то нашло, и она говорила, говорила не умолкая.
      - А что, если Гордейчик?
      - Может быть.
      - Ув-ва!
      - Ах ты, маленький!
      - Нужно известить Гордея. Слышишь, Рената? Ой...
      - Плохо тебе, Эолочка? Не беспокойся, миленькая, радиограмма долетит мигом. Вот мы уже и укутаны, уже не плачем, наш организмик достиг теплового равновесия. - Рената ловко уложила малыша в кроватку, пододвинутую к постели матери. Ну вот, вот так и лежи себе, Нескубеночек, набирайся сил.
      - Рената... - простонала Эола. - Прошу тебя... Радиограмму...
      - Бегу! Уже побежала!
      Рената быстро вышла, закрыв за собой дверь. Эола повернула голову в сторону своего малыша, посмотрела в его личико и вспомнила о его отце - вчера, как только ее положили в родильное отделение, он поспешно вылетел вместе с Лойо Майо на "Викинг". На прощанье поцеловал ее в лоб, бросил какие-то успокоительные слова и был таков. Что-то беспокоило Эолу, появилось невыразимое, как густая мгла, тяжелое предчувствие, в котором тонула даже радость материнства, вместо нее были тревога и боль. Как было бы хорошо, если б Гордей сидел здесь, возле детской кроватки...
      Она смотрела на свою крошку и вместо радости ощущала одно только удивление. Вот она и стала матерью. От нее отделилось маленькое существо... Какое таинство Природы! А в самом деле - как же мы его назовем? Долго что-то не возвращается Рената. А боль вроде бы усиливается... Красная дымка... На Земле бывают алые восходы и алые закаты, а здесь - целый день красная мгла застилает глаза. Неужели что-то случилось с Гордеем?
      Резкая боль ножом полоснула низ живота. Эола вскрикнула, сбросила с себя одеяло, извиваясь, схватила подушку, скорчилась, прося облегчения, но боль беспощадно жалила, душила, в глазах стало темно.
      - А-а-а...
      Услышала приглушенные голоса, доносившиеся словно сквозь толщу воды.
      - Приходит в себя...
      - Как же вы могли оставить ее одну?
      - Нужно было дать радиограмму...
      - Тсс! Открывает глаза. Молчите, молчите! Эола, вижу, вам уже легче, становится легче. Глубокий шок позади. Дайте ей попить.
      Через несколько минут Эола окончательно пришла в себя.
      - Что это было? - спросила она, едва шевеля губами.
      - Видите ли, никто не думал, что будут близнецы, - послышался густой баритон главного врача, - а анестезия...
      - Что вы говорите? - встрепенулась Эола. - Какие близнецы?
      - А вот какие! - Рената показала ей второго запеленутого ребенка. - Девочка! Теперь будет два Нескубеночка!
      Сморщенное личико дочурки ничем не отличалось от личика мальчика, но Эола задержала на нем взгляд несколько дольше. Это существо появилось неожиданно, самовольно, причинив ей немыслимую боль. Краешком глаза видела Эола и Ренату, державшую ребенка. Лицо Ренаты было улыбающееся, а вот глаза какие-то невеселые.
      Послышался чей-то разговор.
      - Закон компенсации.
      - Нет, просто начался демографический взрыв, и это хорошо. Нам нужна не компенсация, а прирост...
      "О чем это они? - удивилась Эола. - Какая компенсация?.. И Рената почему-то отводит взгляд".
      - Что там от Гордея? - сдавленным голосом спросила Эола. - Уже знает?
      Рената, отвернувшись, укладывала в кроватку девочку, что-то там подправляла, подтягивала.
      - А как же, Эолочка! Очень обрадовался, сказал: теперь я счастливый человек! Поздравляет, конечно, ну ты же знаешь, в такие минуты папаши обычно балдеют...
      Но что-то в голосе Ренаты настораживало Эолу, какая-то едва заметная нарочитость, наигрыш в тоне.
      - А тебе еще нужно полежать, Эолочка, набраться сил. Растить будешь двоих - это, знаешь ли, нагрузочка. Павзевей тоже мечтает...
      - Ну вот что, Рената, не оставляйте больше роженицу, прошу вас. В случае чего вызовите меня. Впрочем, надеюсь, все будет хорошо. Держитесь, Эола!
      Это голос главного врача. Хлопнула дверь, он вышел, все ушли, кроме Ренаты.
      Эола подозвала ее к себе и, когда подруга села на стул у кровати, коснулась ее теплой руки:
      - Слушай, Рената, что случилось?
      Та изобразила на своем мальчишечьем лице искреннее удивление:
      - Ничего абсолютно. Откуда ты взяла?
      Пыталась говорить естественным тоном, но это ей не удавалось, и Эола улавливала неискренность. Что же случилось?
      Светило поднялось выше, и в комнате стало немного светлее, краснота смягчилась. На мгновенье вспомнились Эоле белые, чистые, прозрачные дни на Земле. А здесь, может быть, и снег красный... Новорожденные уснули, но губки у них шевелятся. Нечаянно тронула рукой свои отяжелевшие груди, натягивавшие сорочку.
      - Все хорошо, Эола, все идет своим чередом, - говорила тем временем Рената. - Главное для тебя сейчас - покой, тебе нужны силы для этих сосунков. Период особенно острый...
      Вдруг Рената замахала руками в сторону двери, и она сразу же закрылась. Но Эола успела заметить большие черные глаза жены астронома; Глаза эти сверкнули, как звезды, и исчезли.
      - Жена Лойо Майо? Почему ты ее не впустила?
      - Я ведь сказала: тебе нужен покой, тишина. Как раз время кормить маленьких.
      И снова почувствовала Эола какую-то неестественность, ощутила, что Рената чего-то недоговаривает, о чем-то умалчивает. Конечно, сейчас не до разговоров, но... Поскорее бы встать на ноги. Поговорить с Гордеем. Как только можно будет подняться, она сразу же пойдет в аппаратную, вызовет его, покажет ему младенцев.
      Подумав об этом, Эола улыбнулась. И Рената тоже засияла.
      - Ну и молодчина же ты, Эола! Сразу двоих - надо же!
      На этот раз голос ее был правдивый, искренний, и Эола уже весело произнесла:
      - Ты, может быть, тоже... Наверно, пойдут близнецы - по двое, а то и по трое...
      - Почему ты так думаешь? - Рената приподняла ее и положила под плечи еще одну подушку. - Так будет удобнее.
      - Просто я думаю, что природа неравнодушна к роду человеческому. Она обеспечит его продолжение. Нас-то ведь тут мало. - И, взяв из рук Ренаты мальчика, спросила: - А ты хотела бы таких? - и выразительно взглянула на ее округлый живот.
      Рената широко улыбнулась:
      - Да кто же откажется? Погоди, скоро вся Гантель зазвенит детскими голосами!
      Рената повела речь о будущем - большие шумные города на этой планете, электропоезда, морские лайнеры. Но Эола слушала ее вполуха, все ее внимание сейчас поглощало маленькое теплое тельце на руках, она прислушивалась к тому, как ребенок сосал, и постепенно охватывало ее впервые изведанное и ни с чем не сравнимое блаженство. Как мечтала она стать матерью! В долгие годы космического полета, годы, которым, казалось, никогда не будет конца, нечего было и думать о материнстве, но трепетная эта мечта никогда не покидала ее.
      Это был зов жизни, его ничем невозможно заглушить, жизни, которая жаждет своего продолжения, отклик того волшебного процесса, который, собственно говоря, и составляет суть и пространства, и времени. И вот она - мать... Неужели это не сон, а реальность?
      Подушечками пальцев нежно, осторожно, робко едва коснулась головушки сына, редких волосиков, словно хотела убедиться, что он и на самом деле существует. А рядом и дочурка шевелит губенками. Погоди, погоди, сейчас и тебя накормлю...
      Однако Гордей - заядлый космонавт. Неужели нельзя прервать программу исследований хоть на один день? Мог бы спуститься с орбиты...
      - Наши дети о Земле узнают из кинофильмов, картин, фотографий. - Рената забрала у Эолы сына и подала ей дочь. - А увидеть уже не увидят...
      Эола вздохнула:
      - Будем надеяться, что Гантель для них станет такой же прекрасной, как для нас была Земля.
      - Наверно, так и будет. Сравнивать им не с чем будет, так что ничего другого не останется, как полюбить свою планету.
      - Ты права, - согласилась Эола. - А наши все мысли - о Земле... Как там наши родные? Не забыли ли друзья?
      На лице Ренаты появилось странное выражение, и Эола не могла понять: то ли она хочет засмеяться, то ли заплакать.
      - Не надо об этом. Хотя бы сейчас, - сказала Рената.
      До аппаратной от больницы - рукой подать, но Эоле это расстояние казалось значительным. Вот она идет и никак не дойдет. Может быть, потому, что ослабли ноги, а возможно, потому, что так бьется сердце. "Послушай, - мысленно обращается она к себе, - ты ведь невропатолог, советуешь пациентам дисциплинировать свои нервы, а сама не можешь справится с волнением. Не волнение, а тревога? Ну и что? Тем более необходимо самообладание..."
      Поселение (одни называли его Временным, другие - Пионерским) состояло всего из нескольких сооружений, довольно странных в архитектурном отношении. Расположилось оно у подножия невысоких гор, целиком заросших лесом. Если не считать антенны, установленной на горном плато, то всех строений четыре. Камень шел только на фундаменты, стены и потолки соорудили из дерева, а сверху надставили мощные пластиковые купола на алюминиевых каркасах. Главный корпус, состоящий из жилых комнат, похожих на каюты космического корабля, только немного просторнее, построили метрах в двухстах от подножия гор. К нему с одной стороны примыкало помещение для кухни и столовой, с другой - медицинский сектор. Для складов (продуктового и технического), а также для гаража Самсон и Далила пробили туннели в соседних горах. Аппаратную построили в ложбине под горой, на которой высилась антенна.
      Выйдя из клиники, Эола словно попала в баню. Это ощущалось особенно резко, потому что в помещения воздух подавался сквозь фильтры, а снаружи было жарко и влажно. На лице Эолы сразу же появились мелкие капельки пота. Свернула за угол, и до слуха донесся шум невидимой, но где-то рядом текущей реки. Что же она скажет своему Нескубе? Нести близнецов ей не посоветовали, покажет их папочке потом. А сейчас... Хотелось и поругать, и приголубить Гордея... Аппаратная как будто отодвигается... А пульс учащается, кровь ударяет в виски. Ну, погоди, космический волк, я задам тебе, задам!
      Светило поднималось к зениту, но вокруг доминировали все те же два основных цвета - красноватый и темный в тени. Картина, похожая на зимние сумерки, и Эола вздохнула, подумав об этом. Окна аппаратной - голубоватые с красноватыми отблесками, словно сполохи далекого пожара. Это почему-то еще больше встревожило Эолу. Подошла к аппаратной тяжело дыша, словно взобралась на высокую гору.
      Переступив порог, попала в совершенно иной мир. Лампы по-земному дневного света. Жужжание аппаратуры, зеленые волны на экранах осциллографов.
      - Что вы сказали? Повторите! - кричал оператор, наклоняясь к небольшому экрану. - Следы цивилизации?
      Эола подошла ближе, чтобы через его плечо взглянуть на экран. Оттуда какой-то заросший человек сыпал словами:
      - Скалы эти нависают над широкой рекой, каждая из них скульптура, одноглазые, понимаешь, головы...
      Эола никак не могла понять, кто это такой - небритый, нестриженый...
      - А не Полифем ли это со своей семейкой? - ехидно спросил оператор. - Будь осмотрительным, Алк.
      "Так это Алк! И как я сразу не узнала! Такие сердитые глаза только у него..."
      - Ты опять иронизируешь, - возмущался с экрана ботаник, а я утверждаю: природа этого не умеет...
      - Ну это уже наглость! - в том же духе продолжал оператор. - От тебя, друга природы, я такого не ожидал. Если уж природа смогла создать такого, как ты...
      Они, наверно, долго еще разговаривали бы, если бы Эола не подошла к оператору так близко, что он заметил ее.
      - Ну хватит, Алк, эту твою информацию мы обсудим. Фотографируй, записывай. Интересных тебе гербариев!
      - Всем привет, - успел сказать Алк перед тем, как растаял в экранной мгле.
      Оператор встал как-то странно, выжидательно глядя на Эолу.
      - Я хотела бы... Нельзя ли вызвать "Викинг"?
      Уже по тому, как передернулось его лицо, почувствовала: что-то неладно.
      - Гм... Разве вам не сказали?..
      - Никто ничего мне не говорил.
      - Да, собственно, ничего особенного, это бывает, - произнес оператор запинаясь. - Небольшие технические неполадки...
      - Да скажите же, ради бога, что случилось?
      - Я и говорю: связь - это тоненькая ниточка...
      - Ну?
      - Вот она и рвется. Именно это и произошло вчера: связь с "Викингом" прервалась. Но я надеюсь... Да вы не волнуйтесь капитан Нескуба и Лойо Майо живы и здоровы. А связь...
      Эола уже не слушала, что он говорил о восстановлении связи, - взгляд ее упал на узенькую ленту, которая лежала на панели экрана. Там было напечатано:
      Я рад, Эола, что мечта твоя осуществилась и ты стала матерью! Расти наших ребятишек, вернемся - прижму их к сердцу. Навсегда твой Гордей Нескуба.
      Гантель - Земля.
      Эола зарделась, губы ее задрожали, но она ничего не сказала, зажала ленту в кулаке и медленно пошла к выходу, исполненная непонятной оператору гордости.
      На семнадцатом году монотонного блуждания по космосу исследовательский корабль "Орбис" наткнулся на какой-то странный объект. Первым заметил непонятную точку старший экипажа Анте-Эо и, хотя не придал этому факту особого значения, решил на всякий случай свериться с картами. Он и его помощник Кон-Тиро просмотрели все изображения, хранившиеся в памяти электронного мозга корабля, но этой точки не .обнаружили. Тогда стали присматриваться внимательнее, и выяснилось, что светимость объекта на определенном отрезке времени изменяется в больших пределах, что это продолговатое тело, вращающееся вокруг поперечной оси.
      Вскоре пеленгующая аппаратура засекла и радиосигналы, поступающие из того квадрата, где находится неизвестное небесное тело.
      - Неужели космический корабль? Как ты думаешь, Кон-Тиро?
      Тот, не отрывая взгляда от экрана, сказал:
      - Пока наша гантелянская наука ни одной планеты не обнаружила, ты хорошо это знаешь, Анте-Эо. В радиусе миллиона световых лет от нашей системы планет вообще не существует. И это ты тоже знаешь не хуже меня.
      - "Знаешь, знаешь", - беззлобно повторил старший, поглаживая свою непомерно большую, без единого волоска, голову. Мы много знаем, но еще больше не знаем.
      Анте-Эо был отважный и мудрый гантелянин, и его помощник Кон-Тиро, который был немного моложе его, всегда испытывал желание подискутировать с ним. Если бы у них были хотя бы редкие волосы на голове да еще усы, их можно было бы принять за землян. Но ни единого волоса не было - черепа голые, ни бровей, ни усов, даже ресниц. И все-таки они иногда в задумчивости поглаживали пальцами несуществующие усы и бороды.
      - Скорее всего, это какой-нибудь затерявшийся астероид, сказал Кон-Тиро, проведя ладонью по гладкой коже головы, продолговатая призма...
      - А радиосигналы?
      - Случайное совпадение. Просто астероид попал в сектор, откуда идет радиация; источник сигналов окажется в стороне, стоит ему переместиться.
      - Ну что ж, в таком случае немного подождем, - сказал Анте-Эо. - Время решит за нас.
      - Но сколько бы ни прошло времени, гравитационных сигналов мы, пожалуй, все равно не дождемся. А космический корабль без гравипередатчика обойтись не может. И это ты тоже хорошо знаешь.
      Смуглое лицо Кон-Тиро осветилось улыбкой.
      - А почему бы и нет? - возразил Анте-Эо. - Электромагнитные волны использовались для связи и у нас на Гантели.
      - Использовались до космической эры. А сейчас кто же рискнет выйти в космос, не освоив гравитационной связи? Для гравитационных волн нет препятствий, они проходят сквозь все тела.
      - И это я тоже хорошо знаю, - улыбнулся Анте-Эо. - Но все же... Издавна существуют легенды о космических полетах. А в те древние времена о модуляции гравитационных волн конечно же не было известно.