Она прислушивалась к себе, к ударам своего сердца, к теплу руки любимого своего Туо. Почему так хорошо на душе? Почему радуют ее веточки чахлого тамариска и стебли сухой полыни? Что говорят ей звезды? А может быть, и они ни при чем, а это она сама творит для себя красоту, создает ее изо всего - из темных тяжелых дюн, из шелкового неба, из этих теней и приглушенных шорохов? Чудеса, да и только. Анита вздыхает и прижимается щекою к плечу Туо. Ну что же это такое, откуда это волшебство? Неужели и Туо не знает, он, такой знающий и умный?
      - Не знаю, Анита, - тихо произносит Туо, - да и зачем нам знать? Это уже само по себе счастье, что мы ощущаем красоту планеты, красоту бытия. Еще неизвестно, быть может, чувства - это тоже форма знания... И - глубина души...
      Они взошли на высокую дюну и остановились. Безбрежная пустыня омывала их, как вода, замыкаясь за ними, и плыла к берегам ночи. Холодный песок пытался засыпать все живое, но не смог.
      - А здесь ведь был Центрум! - воскликнул Туо. - Какое творение человеческой мысли!
      - А как ты думаешь, построят люди новый Центрум? - спросила Анита.
      - Хочется надеяться, хочется верить, что прогресс всетаки проложит себе дорогу и люди взлелеют планету-сад. Без этих дымов и грохотов, без стальных обручей. Представь себе аппараты, моторы, двигатели, которые используют даровую энергию гравитационных и магнитных полей, кварковые энергостанции.
      Туо умолк и какое-то время прислушивался к пустыне. Потом заговорил снова, и в голосе его послышались Аните тревожные нотки.
      - Непонятный какой-то этот Фаусто Лабан... Все что-то скрывает от меня. Тебе не кажется?
      Анита тряхнула головой:
      - Я не обращаю на него внимания, но впечатление он производит почему-то неприятное. Я не люблю молчальников, такие люди кажутся мне заносчивыми, а значит, пустыми.
      - Нет, - возразил Туо. - Лабан молчит не потому, что он заносчив. А для того, чтобы утаить свои мысли. И я боюсь, что в Археоскрипте его больше всего интересуют кварки.
      - А почему этого надо бояться?
      - Потому что для кварков человечество еще не созрело. Даже тогда, пятьдесят тысяч лет назад, это было открытие преждевременное. А теперь тем более.
      Туо взял Аниту за руку и повел на гребень дюны. Ноги утопали в песке, оставляя глубокие следы, которые тут же поглощала тьма.
      - Нам нужно что-то предпринять, Анита, пока не поздно. Ты мне поможешь?
      Она сжала его руку:
      - О чем ты, Туо?
      - О кварках.
      - А почему ты спрашиваешь, помогу ли я? Да я...
      Он не дал ей договорить, сжал в своих объятиях и крепко поцеловал. Горячо дыша, прошептал:
      - Но это ведь очень опасно.
      - Поцелуи? - засмеялась Анита. - О да!
      - Не шути, милая, это может стоить нам жизни.
      - С тобой готова и на это! Слышишь? На все!
      Она неожиданно вырвалась, побежала вниз, бросилась в сторону, в другую, чтобы запутать следы, и, когда фигура Туо растаяла в ночном мраке, упала за барханом, затаилась, охваченная какой-то детской радостью. "Ага, теперь поищи-ка меня, - думала она, сдерживая дыхание, - ты поищи, а я посмотрю, как ты ищешь... милый Туо!"
      Туо сперва звал, а потом пошел, присматриваясь к следам и что-то весело бормоча. Вот он прошел мимо нее, Анита еле сдержалась, чтобы не прыснуть, он ошибся всего на каких-нибудь десять метров: вернулся и все-таки нашел! Схватил на руки, начал укачивать как ребенка.
      - Какая ты у меня красивая, какая чудесная! Запомним эту ночь, Анита, эту пустыню и эти звезды! Ты мне стала еще ближе, еще роднее! Я уверен, что в экспедиции нашлись бы люди, которые охотно помогли бы нам, но не надо их посвящать. Должны справиться сами, понимаешь? Сами. Задача наша облегчается тем, что никто, кроме меня, не знает языка Центрума и поэтому не сможет прочесть документов Археоскрипта. А знаешь, что на нем написано?
      - Где?
      - На той грани, возле которой я стоял.
      - Что же?
      - "Вскрыть через десять тысяч лет".
      - Выходит, срок давно прошел?
      - Очень давно.
      Они медленно шли по пескам, кружили вокруг лагеря, пока не начало светать.
      В какой-то момент Анита почему-то спросила:
      - А что такое смерть, Туо?
      Его не удивило то, что она подумала о смерти.
      - Этого никто не знает, Анита, - ласково сказал он и улыбнулся, - может быть, это проявление жизни.
      Устроившись в своем гамаке, Анита вспоминала ночь, притаившуюся пустыню, слова Туо, его тревогу. Незаметно уснула. И приснился ей страшный сон. Увидела себя в каком-то большом доме, себя и маму. Квартира вроде бы их, а дом огромный. Вышла на балкон, видит - угол крыши горит! Рыжее пламя, как дикий зверь, вгрызается в кровлю, бьет хвостом по стене... Анита выбежала на площадку, забарабанила кулаками в соседнюю дверь:
      - Пожар!
      А соседи выглянули, пожали плечами (муж и жена) и захлопнули дверь.
      Анита стремглав на другую площадку, звонит, стучит, кричит:
      - Горим! Наш дом горит!
      А из дверей - музыка, там, кажется, танцуют, у них какой-то свой праздник, и никто не хочет слушать Аниту. "Что они все, оглохли, что ли? - думает девушка, бегая от одной квартиры к другой. - Горит ведь, еще можно погасить!" И снова стучит, кричит до хрипоты. А они то смеются над ней, то сердито прогоняют, то молча захлопывают дверь. Аните хочется рыдать от досады, сквозь стены и потолки, сквозь перегородки, серванты и диваны, столы и шкафы, - сквозь все, чем наполнен дом, она видит хищное пламя, ощущает жгучую боль, у нее резь в глазах...
      Проснулась. Солнце, отыскав щель в палатке, бросило ей в лицо горячие осколки. Слышен был грохот моторов и голоса.
      31
      Геликоптеры прибывали один за другим и садились, выстраиваясь в ряд и выставляя вперед зеленые животы. Толстые туловища и длинные тонкие хвосты делали эти летательные аппараты похожими на огромных насекомых, а выпуклые стекла кабин напоминали немигающие глаза.
      Из чрева каждого такого насекомого выпрыгивали солдаты в касках, с ранцами за плечами и короткими автоматами в руках. Пока они топтались около машин, отворачиваясь от яркого солнца, их командиры рысцой бежали к палатке Фаусто Лабана, чтобы доложить о прибытии. Вскоре войсковая часть заняла круговую оборону, окопавшись в песке. Во все стороны от лагеря, в центре которого зиял раскоп, смотрели автоматы и пулеметы, подняли свои тонкие дула автоматические зенитки.
      - Война? - острили рабочие.
      - Оккупация!
      - А не выскочит ли из пирамиды нечистая сила?
      - Эй, ребята, дайте сигарету!
      Но парни в зеленом молча расхаживали вокруг своих огневых точек, словно и на самом деле ждали нападения. Офицеры подошли к раскопу, из которого торчал пирамидальный бункер Археоскрипта, и угостили рабочих ароматическими сигаретами.
      Через некоторое время прилетело еще пять "букашек", каждая держала в лапах по танку. Грохотанье моторов дробило, резало, комкало сияние погожего дня, и облачка синего дыма казались особенно едкими на фоне мелочно-белого неба.
      Фаусто Лабан ходил, довольно потирая руки,- подтянутый и строгий: транспортеры рьяно вышвыривали из раскопа землю, охрана прибыла, все в порядке!
      Туо же был крайне удивлен, даже растерян. Молча наблюдал, как люди, одетые в одинаковую одежду, подчинялись приказам таких же людей, только с другими погонами, действовали как автоматы, живые, совершенные автоматы.
      - Что все это значит? - с трудом сдерживая раздражение, спросил у Лабана.
      - Дорогой Туо, мы живем в беспокойное время... Да и вообще как только слух об Археоскрипте просочится в Европу, сюда ринется столько любопытных, что и работать нам не дадут. Вот я и принял меры предосторожности. Я вас понимаю, на Филии нет государств, нет армий, и это мое предостережение может показаться вам странным. Но это не так. Вы ведь хорошо знаете - в Археоскрипте есть чрезвычайно важные вещи, это ведь не просто археологическая находка. И мы обязаны, мы должны принять меры для его сохранения.
      - Я просил созвать сюда ученых всего мира, общественных деятелей. Вскрыть Археоскрипт перед лицом всего человечества - разве это не наивернейшая гарантия безопасности?
      - Ведомство, которое финансирует нашу экспедицию, считает, что преждевременно демонстрировать находку не в интересах государства. Сначала необходимо ознакомиться самим, разобраться во всех материалах, классифицировать и расшифровать научные и технические записи, а потом уже...
      - А вы не думаете, что я, руководитель экспедиции, могу отстранить вас от работы?
      - Я не советовал бы вам действовать таким образом, улыбнулся Лабан. - До сих пор были у нас с вами хорошие отношения и контакты, и я надеюсь, мы их еще больше укрепим. Вы ведь ученый, дорогой Туо, и к чему вам обращать внимание на то, что науки не касается? На ваш счет в швейцарском банке регулярно перечисляются солидные суммы, по окончании экспедиции вы станете миллионером. Так давайте же заниматься исключительно наукой!
      Туо не ответил, и Лабан, окинув взглядом выемку, продолжал:
      - Хотя, по вашему мнению, охрана и не нужна, но, согласитесь, и вреда от нее нет никакого. Военные не мешают нам работать. Напротив, в случае необходимости могут еще и помочь.
      - И вы считаете, что нет ничего аморального в том, что одно государство присваивает принадлежащее всему человечеству?
      Фаусто Лабан пожал плечами:
      - О какой морали вы говорите?
      - О самой обыкновенной человеческой морали.
      - Честно говоря, я не знаю, существует ли какая-нибудь всеобщая, универсальная мораль. Это понятие расплывчатое, и возможны интерпретации различные. Я, например, считаю моральным все, что полезно моей стране.
      - А конкретнее - ведомству, которое вам платит?
      Фаусто Лабан криво усмехнулся:
      - Ох уж этот сарказм! В конце концов, дорогой коллега, я не философ и никакой не теоретик. Я человек дела. Сейчас меня беспокоит одно: как мы вскроем этот пирамидальный куб? Будем его расчленять на части или каким-то другим способом?
      Туо молчал, что-то про себя обдумывая, затем окинул взглядом лагерь, высокий земляной вал над раскопом, геликоптеры и грузовики. Вздохнул:
      - Когда полностью откопаем, тогда и решим. Необходимо сначала осмотреть.
      - Хорошо, - согласился Лабан, - так и сделаем.
      Он пошел к выемке.
      Туо побрел к Анитиной палатке, опустив плечи, словно лежал на них тяжелый груз.
      - Ох, если бы ты знал, какой мне сон приснился! - Анита протянула к нему теплые руки. Он поцеловал их, и лицо его немного прояснилось.- Ты почему грустный? - Анита заглянула в его глаза. - Перестань, слышишь? Перестань грустить. Я ведь с тобой!
      Она гладила его, тормошила, шутила так весело, так подетски, что в конце концов он все-таки улыбнулся:
      - Ах ты моя звездочка!
      32
      Прошла неделя, пока откопали гигантский тетрагексаэдр он стоял в глубоком котловане, выставив во все стороны по четырехгранной пирамиде. Солдатам напоминал он металлический противотанковый еж; Фаусто Лабан, глядя на него, думал о пирамидах фараонов; Туо пытался понять: почему древние избрали для бункера такую форму, а не что-нибудь вроде шара? Анита и Марта смотрели на бункер, как на какой-то театральный макет; художник механически, но достаточно ловко переносил грани на бумагу и... думал о Марте, а кинооператору, который старательно фиксировал все на пленку, как и его предшественнику, не давал покоя все тот же бриллиант.
      Все, кроме часовых, столпились на земляном валу, жадно и пристально ощупывая взглядами грани. Из раскопа с натужным ревом выбрался экскаватор, и теперь там не было ничего, кроме ощетинившегося пирамидами куба. Долгими тысячелетиями носила его Земля в своей груди, а теперь вот возвращала людям. Осколок далекого прошлого, такого далекого, что и представить себе трудно.
      Когда дым мотора рассеялся, в раскоп спустились Туо в белом шлеме и легком сером костюме и Лабан в кожаных шортах. Туо шагал широко, оставляя глубокие следы в свежем грунте, Лабан немного отставал, хотя довольно живо семенил своими волосатыми ногами.
      Солнце только еще начинало подниматься вверх, и нижняя часть бункера оставалась в тени, зато верхняя пирамида купалась в лучах, отбрасывая серебряные блики.
      Обойдя вокруг, Туо остановился в тени. И сразу же ударил туда свет прожектора.
      - Ну что там? - спросил запыхавшийся Лабан.
      - Там вон виднеется надпись. - Туо показал рукой вверх. Нужен подъемник.
      Лабан позвал водителя, стоявшего в толпе, и тот через несколько минут уже спускался в выемку, сидя за рулем своего ярко раскрашенного грузоподъемника. Развернулся и встал там, где ему указал Туо. Ажурная стрела переломилась в шарнирах и опустила к земле металлический короб. Туо, не открывая дверцы, перешагнул через борт и махнул рукой. Заурчал мотор, и короб поплыл вверх. На высоте метров в пять Туо снова сделал знак, и стрела застыла, затем подала короб вплотную к верхней пирамиде. Мотор замолк. Туо некоторое время молча вглядывался в строку, выбитую у самого основания пирамиды.
      - Что там написано? - не выдержал Лабан. Он стоял внизу, упершись руками в бока и задрав голову. - Разберете?
      - Уже разобрал! Написано вот что: "Если вы еще не забыли родного языка, произнесите одно слово, обозначающее наивысшее ваше пристрастие".
      Со всех сторон раздались голоса:
      - Богатство!
      - Бой!
      - Прибыль!
      - Выпивка!
      - Наркотики!
      - Жизнь!
      - Рулетка!
      Лабан поднял руку и, когда все умолкли, сказал:
      - Ненависть - вот самая сильная страсть!
      Склонив голову к выбитой строке, Туо перевел:
      - Невгоста.
      Но ничего не произошло. Археоскрипт молчал.
      - Не то слово, - бросил Туо вниз, Лабану. - А ну-ка ты, Анита, скажи!
      Анита откликнулась, но не сразу.
      - Любовь! - выкрикнула она наконец, тряхнув головой. Все засмеялись. - Любовь! - повторила она.
      Она стояла рядом с Мартой, закрываясь ладонью от солнца.
      Ее фигурку Туо угадал бы в тысячной толпе - такая она была для него близкая, родная, созвучная его душе. И какое же слово она произнесла!
      - Сольви, - промолвил Туо над выбитой строкой. И так же, как Анита, повторил: - Сольви.
      Выпрямился и ждал, не отводя глаз, пристально глядя на серебристый металл бункера. Ждал со страхом и надеждой. Так же, наверно, ждали и все. Стихли разговоры, только кто-то кашлянул негромко. И вдруг послышалась музыка. Сперва просочилась тоненькая струйка, крохотный родничок, но с каждым мгновеньем он набирал силу и крепчал, и вот уже звуки незнакомой мелодии до краев наполнили раскоп и полетели, полетели над пустыней. Это была нежная, виртуозная песня, и все слушали как зачарованные.
      Вдруг кто-то закричал:
      - Раскрывается! Раскрывается!
      Может быть, стало видно в бинокль, что под верхней пирамидой появилась трещина. И по мере того как трещина эта расширялась, все сильнее и сильнее звучала музыка. Гигантский пирамидальный куб излучал ее, как излучает солнце свое золотое сияние. Туо слушал, склонив голову, и сердце его сжималось, и к горлу подкатывал ком. Это была песнь о любви - о всечеловеческой любви к природе, к женщине, к жизни, песнь родная, которую на Филии знают все. Песнь эта перенесла его в тот далекий край, о котором он думал сейчас, на просторы его детства и юности. Он наяву увидел себя на Филии с Анитой - вот они стоят среди высоких трав и выпускают в небо голубых птиц...
      А щель все увеличивалась, и пирамида отклонялась в сторону, словно кто-то снимал шлем.
      "А кругом пустыня... - думал Туо. - Что бы вы сказали, если бы увидели эту печальную картину? Разве надеялись вы, что песня о любви будет звучать над песками?.. Но люди все же есть, они услышали эту прекрасную песню из глубины тысячелетий..."
      Когда верхняя пирамида отклонилась максимально и своей гранью легла на грань боковой, песнь кончилась, музыка утихла. Из глубины куба вылетел звонкий детский голос:
      - Здравствуйте, потомки! Веселы ли ваши дети? Я хорошо учусь, и на лето мы с мамой и папой полетим в Антарктиду, там не так жарко, и папа хочет половить форель в горных реках (он завзятый рыбак), а я наловлю бабочек и буду их рисовать, мои рисунки уже были экспонированы по каналам нашей художественной информации.
      Девочка говорила так быстро, что Туо едва успевал ее понять. Она рассказала о своих занятиях, об игрушках, о деревьях, которые растут на их террасе. Закончила так:
      - Папа говорит, чтобы я спросила: сажаете ли вы сады?
      Туо представил себе розовощекое детское лицо с ямочками, смеющиеся глаза, подумал, что в Археоскрипте есть, наверно, и портрет маленькой художницы, и ее рисунки.
      - Что сказал этот детский голос? - кричал снизу Лабан. Вы уловили, Туо?
      - Конечно. Это же мой родной язык.
      Туо спустился вниз, и к нему в металлический короб вскочил Лабан. Махнул рукой механику, чтобы тот поднял вверх, и, когда короб остановился, жадно заглянул в глубину бункера. Там что-то уже светилось, и можно было увидеть множество каких-то приборов, ящиков, тюков, разнообразных механизмов. Лабан не смог сдержать возгласов, выдавших его восторг и удивление, а глазами так и пожирал все, чем наполнен был гигантский куб.
      Там, судя по всему, лежали бесценные вещи. Даже такую богатейшую находку, как гробница фараона Тутанхамона, невозможно было сравнить с Археоскриптом. Там - золотые украшения, всякие драгоценности, и все. Здесь же, несомненно, и высокоэффективные энергетические установки, и аппараты, которые можно будет использовать не только в экономике.
      Фаусто Лабан дал волю своим мыслям и своей фантазии. Представил себе эскадрильи беззвучных самолетов, несущих кварковые бомбы, космические корабли, использующие энергию гравитационных и магнитных полей. Вот только бы этот Туо расшифровал схемы и формулы! Неужели он откажется? Неужели снова заведет разговор об Организации Объединенных Наций? Нужно сформулировать приемлемую для него концепцию. Хотя бы так: только одна супердержава, имея недосягаемый для других военный потенциал, может гарантировать мир и справедливость на Земле. Да, пожалуй, именно так. И почему бы нашему, именно нашему государству не взять на себя роль хозяина Земли? Если же Туо не согласится сотрудничать... Ну что ж, тем хуже для него. В конце концов наши компьютеры все расшифруют. Обойдемся без него. А у меня будет яхта, великолепная голубая яхта с белыми парусами. Бар украшу натуральной слоновой костью. Хватит с меня раскопок, пора хоть последние годы пожить в свое удовольствие!
      Нефертити - вот бы ему такую хозяйку на яхту! Молодой фараон изменял ей, в прошлом году Лабан принимал участие в раскопках подворья соперницы Нефертити на окраине Каира. Ах, Нефертити! Лебединая шея, чувственные губы...
      Замечтался худосочный археолог, глядя на Археоскрипт, забыл обо всем на свете, даже о дисциплине мышления. А он ведь так усердно тренировался перед этой экспедицией, его ведь предупредили, что Туо...
      Фаусто Лабан даже вздрогнул, опомнившись. Вот ведь Туо, совсем рядом с ним! Неужели все разгадал? Да не может этого быть, он ведь в конце концов обыкновенный человек! Да и к тому же сам взволнован увиденным, до Лабана ли ему!
      Лабан бросил взгляд на Туо, но тот, казалось, вовсе не замечал его. Тронул Туо за локоть:
      - Ну что ж... Начнем разбирать и описывать?
      - О чем это вы? - Туо словно пробудился от сна.
      - Об экспонатах. Каждый необходимо осмотреть и внести в опись. Надеюсь, надписи вы переведете?
      - Да-да, - кивнул головою Туо .- Это большая работа.
      "И все-таки какой-то он не такой, - подумал Лабан, когда они спустились вниз и выбрались из короба. - Неужели услышал мои мысли? Ну ничего, миллионы сделают его лояльным. Кажется, он был рад, когда я вчера вручил ему чековую книжку. А особенно просияла Анита. Еще бы, пять миллионов! И, кроме того, ему будет предоставлена возможность запатентовать кое-что из Археоскрипта в министерстве обороны..."
      Не без почтения взглянув на крепкую спину Туо, удалявшегося в направлении своей палатки, Лабан пошел к рации. Несколько минут спустя он уже давал подробные инструкции сперва охране, потом бригадирам, а затем и рабочим. Все было предусмотрено до мелочей: кто подает, кто принимает на машины и сопровождает рейсы. Беглое ознакомление, погрузка и транспортировка в ближайший порт - все это должно быть сделано быстро и четко. Кое-что из того, что касается этнографии и искусства, придется отправить в Каирский музей, потому что этот кусок пустыни все-таки принадлежит Египту. Это будет сделано во вторую очередь, после погрузки судна. Сам пирамидальный куб так велик, что, не разрезав, его не вывезешь. А жаль. Как хорошо было бы поставить его на одной из площадей своей столицы! Ну да это решится само собой несколько позже. Если египетское правительство не будет возражать. А потом они, пожалуй, смогут организовать сюда туристский маршрут. Естественно! Кому же из туристов не захочется увидеть Археоскрипт!
      Урчанье моторов смешивалось с человеческими голосами. Упакованные экспонаты подавались на транспортер и выплывали из выемки. На краю площадки, выстеленной огромными синтетическими простынями, сидела над машинкой Анита и под диктовку Туо печатала опись. Туо быстро и легко переводил надписи, длинные и короткие тексты, сопровождавшие каждый экспонат. Он прохаживался от столика Аниты к своей палатке, склонялся над пакетами, читая надписи, и снова шагал, утаптывая тропинку. Его возбужденность передавалась Аните, она время от времени взглядывала на него настороженным глазом, но пальцы ее при этом продолжали безошибочно ударять по клавишам.
      - Биохимия, - громко говорил Туо, - синтезатор белка. Техническая характеристика...
      Лабан нервно бегал то к бункеру, то к площадке. Что-то не давало ему покоя, но что именно, не знал он и сам. Постоял, расставив мохнатые ноги, послушал, как Туо спокойно произносит:
      - Нейтринный микроскоп с фиксирующим аппаратом. Исследование объектов на субатомном уровне...
      "Вот это микроскоп! - подумал Лабан. - Да, за один только такой прибор можно получить Нобелевскую премию".
      Гордо подняв голову, он направился к выемке.
      33
      Анита сидела как на иголках. Над ними было ласковое осеннее небо - бездонная кристаллическая сфера с золотистым кругом солнца, день был тихий и уютный, а в душе что-то бурлило, звучали какие-то тревожные аккорды. Высоко вздымалась упругая грудь, и от учащенного дыханья расстегнулась верхняя пуговица блузки. Хотелось написать маме, но Туо не давал ни секунды передышки. Куда он так спешит? И на часы украдкой посматривает. Стоит ли нервничать, милый, ведь все идет так хорошо, вот закончим наконец эту экспедицию и - в Бейрут. Ах, как же там красиво!
      В Анитином воображении встает такая заманчивая картина ливанского побережья с пальмами, стеклянными призмами отелей и синими горами вдали, что она невольно улыбается. Заметив ее улыбку, Туо тоже улыбнулся, кивнул Аните. Но не остановился, а продолжал диктовать.
      О семенах пальм, которые еще в ту далекую эпоху росли на островах нынешнего Северного Ледовитого океана и в Антарктиде; опись индивидуального кибер-диагноста, который имела в Центруме каждая семья; научно-техническая характеристика первого искусственного спутника Земли, запущенного на экваториальную орбиту пятьдесят одну тысячу лет назад...
      Болели пальцы, но Анита печатала не останавливаясь чувствовала, что иначе Туо будет недоволен.
      Прошла мимо со своим женихом Марта, улыбнулась Аните, махнула рукой Туо. Как она теперь красиво ходит! Как изящно ступают ее стройные ноги! Кто подумает, что эта девушка была разбита параличом? Анита обязательно пригласит их в Бейрут, у них будет прекрасная компания!
      Вдруг Туо остановился, перестал диктовать. Анита подняла голову и окинула его благодарным взглядом. Наконец-то можно немножко отдохнуть!
      Туо держал в руках какой-то продолговатый металлический ящик, похожий на картотечный.
      - Анита, вот... здесь... - Голос его прерывался от волнения.
      - Что это? - не сразу догадалась Анита.
      - То, что я искал... Самое главное и самое важное в Археоскрипте. И - самое страшное...
      Анита еще никогда не видела его таким. Лицо его побледнело, руки дрожали мелкой дрожью, и, может быть, именно поэтому он еще крепче сжимал этот ящичек пальцами.
      - Ты так говоришь, как будто он сейчас взорвется...
      - И взорвется. Да еще как! Не сейчас, а потом, когда наделают кварковых бомб! Современная водородная бомба кажется детской забавой по сравнению с кварковой.
      - Внести в опись?
      Туо бросил быстрый взгляд на часы и, кивнув головой, продиктовал:
      - Схемы кварковых силовых батарей, технология, эксплуатация... Человечество еще не созрело, чтобы владеть таким источником энергии... Записала?
      - Да.
      - Готова со мною? Решай, в твоем распоряжении три минуты.
      Анита с тоской оглянулась вокруг - небесный свод словно опустился совсем низко, на белом его фоне видна была и жужжала черная оса геликоптера. Или это у нее в висках жужжит?.. Пальцы сами забегали по клавишам машинки:
      "Мама, милая, прощай!"
      Краем глаза увидела - из выемки высунулся Лабан, бежит, бежит сюда!
      Хотела написать еще несколько слов, но поняла - не успеет. Туо сидел на стульчике в палатке, рядом место для нее, оно с парашютом, это место. Анита знает, если на Филии придется падать, то...
      Она вскочила и мгновенно оказалась на этом стульчике, дрожащими руками пристегнула ремни. Только теперь заметила, что бриллиант, вставленный спереди, наливается светом... А на коленях у Туо - продолговатый ящичек... А может быть, может быть, ничего... А птицы?..
      Вспышка! Немая, острая вспышка в мозгу.
      "Наш специальный корреспондент Марта Лаконтр сообщает из Ливийской пустыни:
      "Сегодня в полдень здесь произошла чудовищная катастрофа. Ученый с мировым именем Туо, прибывший на Землю с другой планеты и открывший здесь Археоскрипт (репортаж об экспедиции и фото см. на 2-й и 3-й стр.), бесследно исчез. Вместе с ним исчезла и его невеста и сотрудница Анита. Туо захватил схемы каких-то сверхсильных атомных реакторов, они оба сели в аппарат, который Туо смонтировал в своей палатке, и, по всей вероятности, включили его двигатель - огромный бриллиант, так как мы, очевидцы, видели короткую и чрезвычайно сильную вспышку, предшествовавшую грохоту. Это, собственно, был даже не грохот, а треск, словно сломалось сраженное молнией многолетнее дерево. Военные считают, что это был не взрыв, так как на том месте, где стояла палатка, не осталось никакой воронки. Не наблюдалось и взрывной волны, все предметы и вещи, лежавшие на расстоянии десяти метров от палатки Туо, остались невредимыми. Даже машинка с недопечатанным текстом".