Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Страницы дипломатической истории

ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Бережков Валентин Михайлович / Страницы дипломатической истории - Чтение (стр. 10)
Автор: Бережков Валентин Михайлович
Жанр: Биографии и мемуары

 

 


Поначалу Гитлер говорил спокойно и размеренно. Потом постепенно стал себя взвинчивать. В отдельных местах впадал в истерический тон, визжал фальцетом, причем аудитория в такие моменты неистовствовала, и тогда было трудно разобрать смысл отрывочных фраз оратора.

Спустя минут десять после того как Гитлер начал речь, на письменном столе зазвонил зеленый телефон – это был аппарат, по которому мог звонить только Сталин. Быстро подойдя к столу, Молотов снял трубку. Вопросов я, естественно, не слышал, но, хотя мое внимание было сосредоточено на приемнике, все же каким-то вторым слухом улавливал, что отвечал Молотов:

– Да, уже начал… пока общие фразы… Еще не ясно, что они решили…

Сталин с нетерпением ждал, что предпримут в Берлине в связи с японо-американским конфликтом. Ведь от этого зависело многое. Тем временем по эфиру из Берлина сюда, в кремлевский кабинет, продолжал доноситься голос нацистского диктатора. Он громил президента Рузвельта, называя его «главным виновником» войны. Побесновавшись вдоволь, Гитлер, наконец, перешел к существу вопроса. Заявив, что акция Японии «встречена немецким народом и порядочными людьми во всем мире с глубоким удовлетворением», Гитлер прокричал, что разрывает отношения с Соединенными Штатами и объявляет им войну. Эти слова были встречены новым приступом истерии «депутатов» рейхстага.

Как только я перевел последнюю фразу, Молотов подошел к зеленому телефону, набрал номер. Услышав ответ, сказал:

– Они объявили войну Соединенным Штатам… Как поступит Япония?.. Об этом ничего не говорил, но, конечно, вопрос важный… Я тоже думаю, что вряд ли. Немцы сейчас получили такой урок в Подмосковье, что в Токио трижды должны подумать, прежде чем решиться на действия против нас…

Вопрос о том, поддадутся ли японцы нажиму Берлина, требовавшего присоединения Токио к войне против Советского Союза, имел первостепенное значение. Этот нажим особенно усилился после объявления Германией войны США. Однако, как показали последующие события, в Токио предпочли действовать более осторожно. Провал гитлеровского «блицкрига» против Советского Союза становился все более очевидным, и японские политики не могли помышлять об авантюре в Сибири.

Между тем решение Гитлера присоединиться к Японии и объявить войну Америке означало, что Соединенные Штаты становятся полноценным участником антигитлеровской коалиции. Процесс формирования боевого сотрудничества трех великих держав в борьбе против общего врага продвинулся еще дальше.

<p><strong>Антони Иден в Москве</strong></p>

В начале декабря 1941 года я был включен в небольшую группу, которая готовила документацию к предстоящему визиту в Советский Союз министра иностранных дел Англии Антони Идена. Идея этого визита была выдвинута Лондоном и встретила положительный отклик советской стороны. Значительное расширение англо-советских отношений, задачи совместной борьбы против общего врага – все это делало не только желательным, но и необходимым проведение переговоров на высоком уровне. К тому же некоторые вопросы политического характера, которые поднимало Советское правительство в период формирования антигитлеровской коалиции, оставались открытыми.

Приезд Идена в Москву и его встречи с руководителями Советского правительства могли содействовать решению этих проблем.

Главное же заключалось в том, чтобы в ходе переговоров с британским министром иностранных дел подготовить соглашение между Англией и СССР о союзе в войне и послевоенном сотрудничестве. Наконец, в Москве рассчитывали обсудить с Иденом выдвинутое ранее советское предложение о посылке английских частей на советско-германский фронт для совместных действий с Красной Армией против гитлеровцев.

В послании премьера Черчилля Сталину от 22 ноября 1941 г. говорилось: «Мы готовы командировать в ближайшем будущем Министра Иностранных Дел Идена, с которым Вы знакомы. Он направится через Средиземное море для встречи с Вами в Москве или в другом месте. Его будут сопровождать высокопоставленные военные и другие эксперты, и он сможет обсудить любой вопрос, касающийся войны, включая посылку войск не только на Кавказ, но и на линию фронта Ваших армий на Юге. Ни наши судовые ресурсы, ни наши коммуникации не позволят ввести в действие значительные силы, и даже при этом Вам придется выбирать между войсками и поставками через Персию».

Таким образом, не отклоняя в принципе идею использования английских войск на советско-германском фронте, Черчилль, однако, заранее выдвигал определенные оговорки.


Встреча министра иностранных дел Великобритании Антони Идена на Белорусском вокзале в Москве в декабре 1941 г. В первом ряду: А. Иден, В. М. Молотов, И, М. Майский.


Далее в послании британского премьера выражалась готовность обсудить послевоенную организацию мира: «Когда война будет выиграна, в чем я уверен, мы ожидаем, что Советская Россия, Великобритания и США встретятся за столом конференции победы как три главных участника и как те, чьими действиями будет уничтожен нацизм. Естественно, первая задача будет состоять в том, чтобы помешать Германии, и в особенности Пруссии, напасть на нас в третий раз. Тот факт, что Россия является коммунистическим государством и что Британия и США не являются такими государствами и не намерены ими быть, не является каким-либо препятствием для составления нами хорошего плана обеспечения нашей взаимной безопасности и наших законных интересов. Министр Иностранных Дел сможет обсудить с Вами все эти вопросы».

Соглашаясь принять руководителя Форин оффис в Москве, глава Советского правительства в послании Черчиллю указывал: «Ваше предложение направить в ближайшее время в СССР Министра Иностранных Дел г. Идена я всемерно поддерживаю. Обсуждение вместе с ним и принятие соглашения о совместных действиях советских и английских войск на нашем фронте и осуществление этого дела в срочном порядке имели бы большое положительное значение. Совершенно правильно, что обсуждение и принятие плана послевоенной организации мира должно исходить из того, чтобы помешать Германии и прежде всего Пруссии снова нарушить мир и ввергнуть снова народы в кровавую бойню».

Антони Иден прибыл в Москву 15 декабря и провел в советской столице почти неделю. Его сопровождали постоянный заместитель министра иностранных дел Александр Кадоган, а также гражданские и военные эксперты. За это время Иден имел несколько встреч с И. В. Сталиным и В. М. Молотовым, в ходе которых состоялся обмен мнениями по проблемам совместного участия в войне против гитлеровской Германии.

Что касается отправки британских войск на советско-германский фронт, то этот вопрос уже имел свою историю. В ходе переписки между Москвой и Лондоном английское правительство предложило послать британские войска на Кавказ для «охраны нефтяных районов», а также в северную часть Ирана, с тем чтобы находившиеся там советские войска, как и высвобождавшиеся в таком случае советские гарнизоны на Кавказе, были использованы в действующей армии на советско-германском фронте. Это предложение вновь представило Черчилля в весьма неприглядном свете; получалось, что для ведения гарнизонной службы на советской и иранской территориях Англия могла выделить войска, а для боевых действий на советско-германском фронте войск «не оказалось». Советское правительство отклонило это сомнительное предложение, а переговоры с Иденом ничего нового в данный вопрос не внесли.

С Иденом в Москве обсуждалась также проблема западной границы Советского Союза, включая вопрос о прибалтийских республиках как составной части Советского государства. В 1940 году народы прибалтийских стран в результате их волеизъявления вступили в состав Советского Союза, что и было в свое время оформлено законодательными актами как государственных органов прибалтийских республик, так и Верховного Совета СССР.

Английское правительство уклонялось от официального признания факта восстановления Советской власти в прибалтийских государствах и вхождения их в состав СССР. Используя это обстоятельство, находившиеся в Лондоне осколки свергнутых буржуазных режимов Прибалтики проявляли все большую активность. Это, конечно, не могло не отравлять атмосферы отношений между союзниками. Естественно, что советская сторона была заинтересована в урегулировании данного вопроса.

Когда эта проблема была поднята в ходе переговоров в Москве, Иден всячески уклонялся от прямого ответа. Он уверял, что не может сказать ничего конкретного по данному поводу, пока вопрос не рассмотрит британское правительство. Иден повторил, в частности, заявление Черчилля о том, что никакие территориальные изменения, происшедшие в ходе этой войны, не признаются британским правительством.

– Возможно, – сказал Иден, – что как раз это конкретное изменение будет приемлемо, но я должен сперва проконсультироваться с английским правительством.

При этом он ссылался, в частности, на Атлантическую хартию и на содержащиеся в ней положения о непризнании территориальных изменений. Таким образом получалось, что Лондон присваивал себе право определять правомочность законодательных актов Советской власти.

– Действительно ли необходимо, чтобы вопрос о прибалтийских государствах был обусловлен решением британского правительства? – иронически спросил Сталин. – Мы ведем сейчас самую тяжелую войну и теряем сотни тысяч, людей, защищая общее дело вместе с Великобританией, которая является нашим союзником, и я полагаю, что такой вопрос следует рассматривать как аксиому, и тут не требуется никакого решения.

– Вы имеете в виду будущее прибалтийских государств после окончания войны? – спросил Иден, явно стараясь выиграть время.

– Да, – ответил Сталин. – Будете ли вы поддерживать стремление этих трех государств быть в конце войны в составе Советского Союза? Ведь все, что мы требуем, это восстановления нашей страны в ее прежних границах. Я хочу подчеркнуть то обстоятельство, что если вы откажетесь от этого, то это будет выглядеть так, как будто вы хотите создать какую-то возможность для расчленения Советского Союза. Я удивлен и поражен тем, что правительство г-на Черчилля занимает такую позицию. По существу это та же позиция, которую занимало правительство Чемберлена, и я должен снова подчеркнуть, что отношение британского правительства к проблеме наших границ меня очень удивляет…

Иден принялся уверять, что добьется решения этого вопроса еще до того, как советские войска вступят в Прибалтику.

– Я полагал, – продолжал Сталин, как бы не слыша слов Идена, – что Атлантическая хартия направлена против тех наций, которые пытаются установить свое мировое господство, но теперь дело выглядит так, как будто бы Атлантическая хартия направлена против Советского Союза.

– Нет, это, конечно, не так, – поспешил возразить Иден. – Просто речь идет о том, что вы ставите передо мной некоторые вопросы, связанные с вашими границами, а я не в состоянии вам немедленно ответить и прошу вас дать мне время для того, чтобы получить такой ответ от своего правительства…

По этому вопросу во время пребывания руководителя Форин оффис в Москве так и не было достигнуто договоренности. Проблема была урегулирована позднее, в ходе подготовки советско-английского договора о союзе в войне против, гитлеровской Германии и ее сообщников в Европе и о сотрудничестве после войны. Договор был подписан 26 мая 1942 г. и, наряду с другими документами того периода, в значительной мере способствовал укреплению антигитлеровской коалиции. В дни пребывания Идена в Москве отдельные положения и условия будущего договора были широко обсуждены.

Был также затронут вопрос о положении в Юго-Восточной Азии и на Дальнем Востоке. В частности, Иден сказал, что премьер-министр Черчилль хотел бы знать позицию Советского правительства в отношении Японии. Англичан интересовала перспектива вступления Советского Союза в войну на Дальнем Востоке.

– Если Советский Союз сейчас объявит войну Японии, – сказал Сталин, отвечая Идену, – то нам придется вести настоящую войну на суше, в воздухе и на море. Следовательно, мы должны тщательно взвесить и учесть те силы, которые будут включены в борьбу. Многое зависит от того, как развернется война против Германии. Если на немцев будет оказан сильный нажим, то не исключено, что они побудят японцев напасть на нас, и в этом случае нам придется сражаться. Но мы предпочли бы, чтобы это произошло возможно позже…

Тут содержался довольно прозрачный намек на то, что вся ситуация во многом зависит от готовности западных держав предпринять активные действия против гитлеровской Германии. Иден, видимо, понял это и решил не развивать неприятную для него тему. Во всяком случае, вопрос об отношениях Советского Союза и Японии на этих переговорах больше не поднимался.

В ходе бесед советских руководителей с Иденом состоялся также широкий обмен мнениями по проблемам послевоенного устройства, причем особое внимание было уделено мерам, которые исключили бы в будущем возможность новой германской, агрессии.

Иден пожелал побывать на фронте. Такая возможность была ему предоставлена, и он совершил поездку в район Клина, проехав по местам, откуда гитлеровцы были выбиты в начале декабря мощным контрнаступлением советских войск.

Вернувшись в Москву, Иден с восхищением отзывался о блестящей победе советских войск, поздравлял советских руководителей, высказывал пожелания дальнейших успехов. Но много позже в своих мемуарах он признался, что в действительности испытывал не столько удовлетворение по поводу побед Красной Армии, сколько тревогу за последствия для «британских интересов» неминуемого поражения гитлеровской Германии. Описывая поездку на подмосковный фронт, Иден рассказывает, как его поразили груды боевой техники, брошенной поспешно бежавшими гитлеровцами.

Приводимая им в мемуарах пространная выдержка из его же дневника содержит подробное описание того, что он увидел на советско-германском фронте в декабре 1941 года. Но он очень скупо упоминает о страданиях советских людей, переживших гитлеровскую оккупацию. Зато британский министр иностранных дел во всех подробностях описал свою встречу и разговор с тремя пленными гитлеровцами, которым Иден, судя по тону его высказываний, явно симпатизировал. Он даже выразил им сочувствие. О том, что они с оружием в руках пришли сюда порабощать советский народ, Иден, кажется, забыл.

Такой подход к оценке событий на советско-германском фронте в конце 1941 года, подобная реакция на мощные удары, нанесенные советскими войсками «непобедимому» до того времени вермахту, весьма характерны для Идена. Он усмотрел в этом угрозу для империалистических устремлений Великобритании и США. Он опасался, как бы победа Советской страны над гитлеровской Германией не изменила соотношения сил в мире. Иден записал в своем дневнике: «Кажется неизбежным, что, если Гитлер будет опрокинут, русские войска окончат войну, оказавшись гораздо дальше в глубине Европы, чем при ее начале в 1941 году. Поэтому представляется целесообразным как можно раньше связать Советское правительство соответствующими соглашениями».

Мне вспоминается диалог, происходивший во время одной из бесед Идена со Сталиным. Речь зашла о дальнейшем развитии событий на советско-германском фронте. Иден высказал мысль, что борьба с немцами будет трудной и длительной.

– Ведь сейчас, – добавил он, – Гитлер все еще стоит под Москвой и до Берлина далеко…

– Ничего, – спокойно возразил Сталин, – русские уже были два раза в Берлине, будут и в третий раз.

Уверенный тон главы Советского правительства был, надо полагать, не очень-то приятен Идену.

Упомянув о том, что русские два раза были в Берлине, Сталин имел в виду вступление русских войск в этот город в 1760 году в период Семилетней войны. Затем русские оказались в Берлине в 1813 году, когда войска царя Александра I заняли город, преследуя отступавшую от Москвы наполеоновскую армию.

Уже много позднее Аверелл Гарриман вспоминал, что во время Потсдамской конференции он сказал Сталину:

– А ведь вам, должно быть, очень приятно, что вы, после того что пришлось пережить вашей стране, находитесь сейчас здесь, в Берлине…

– Царь Александр, – невозмутимо заметил Сталин, – до Парижа дошел…

После завершения переговоров с Антони Иденом одновременно в Москве и Лондоне было опубликовано совместное англо-советское коммюнике. В нем говорилось:

«Беседы, происходившие в дружественной атмосфере, констатировали единство взглядов обеих сторон на вопросы, касающиеся ведения войны, в особенности на необходимость полного разгрома гитлеровской Германии и принятия после того мер, которые сделали бы повторение Германией агрессии в будущем совершенно невозможным. Обмен мнениями по вопросам послевоенной организации мира и безопасности дал много важного и полезного материала, который в дальнейшем облегчит возможность разработки конкретных предложений в этой области».

Московские беседы во время визита Идена знаменовали собой новый и важный шаг вперед в деле консолидации антигитлеровской коалиции.

<p><strong>Год 1942-й</strong></p>

Подходил к концу 1941 год, насыщенный эпохальными событиями. Советские люди, несмотря на тяжелейшие испытания, обрушившиеся на них, могли с законным удовлетворением подвести итог этому году. Гитлеровский план «блицкрига» против Советской страны провалился – к концу года это стало очевидным для всех. Хвастливые заявления фюрера о том, что он разместит своих вояк на зимних квартирах в Москве, оказались пустым звуком. Вместо этого хваленый вермахт получил у стен советской столицы сокрушительный удар. Тысячи гитлеровских завоевателей нашли свою гибель на полях Подмосковья.

Конечно, еще предстояла тяжелая борьба, враг еще оставался сильным и готовился к новому броску. Но было ясно: факторы, игравшие вначале на руку гитлеровцам, прежде всего связанные с внезапностью нападения, переставали действовать. Вступали в силу долговременные факторы, благоприятствовавшие Советскому Союзу: сплоченность советского народа, экономический и людской потенциал, преимущества социалистического строя, правильность советских стратегических концепций. Важное значение имело и укрепление антигитлеровской коалиции. Дальнейшей ее, консолидации содействовала подготовленная к тому времени Декларация Объединенных Наций. Торжественное ее подписание состоялось. 1 января 1942 г. Под декларацией поставили свои подписи представители четырех держав – СССР, Великобритании, США и Китая, а также 22 других государств. В декларации провозглашалось, что полная победа над фашистскими агрессорами необходима для защиты жизни, свободы и независимости народов. В ней содержалось обязательство употребить все ресурсы, военные и экономические, против тех членов берлинского пакта, с которыми данный участник декларации находится в войне. Каждый участник декларации обязывался сотрудничать с другими подписавшими ее правительствами и не заключать сепаратного перемирия или мира с врагами.

Хотя время было трудное, хотелось все же как-то проводить 1941 год и встретить год 1942-й, Работать тогда всем приходилось очень много. Никто из остававшихся в тылу, естественно, не имел тогда ни выходных, ни отпусков, ни даже праздничных свободных дней. Работники Наркоминдела находились на особо строгом режиме. По существу, весь день, кроме сна и времени на дорогу домой и обратно, люди были заняты на работе. Во всех случаях отлучки из дома в редкое свободное время надо было оставлять дежурному точные координаты, вплоть до ряда и номера места в театре. И нередко, когда удавалось пойти на спектакль, голос по радио объявлял, что такого-то срочно требуют на работу.

Однако новый, 1942 год нам все же удалось встретить небольшой компанией. Оперативная группа работников Наркоминдела, остававшихся в Москве после эвакуации основного аппарата в Куйбышев, получила рабочие места в одном из пустовавших кабинетов в здании Совнаркома в Кремле. Мы были связаны прямой телефонной линией с Куйбышевом и регулярно поддерживали связь с различными отделами наркомата, находившегося на берегах Волги. Здание же Наркоминдела на Кузнецком мосту практически пустовало – там была лишь небольшая ячейка хозяйственного отдела, самый необходимый справочный архив и служебная столовая. В подвале было устроено общежитие, являвшееся одновременно и бомбоубежищем. Там мы ночевали, никуда не уходя и во время бомбежек, которые бывали довольно часто в ноябре и декабре 1941 года. Впрочем, разгром немцев под Москвой в начале декабря оказался таким шоком для гитлеровского командования, что «люфтваффе» стала гораздо реже появляться над советской столицей. К концу месяца можно было уже перебраться из подвала.

Нам с И. С. Чернышевым, также входившим в оперативную группу, предоставили на третьем этаже комнату в пустовавшем служебном помещении, где мы поставили раскладушки, стол и несколько стульев. Здание Наркоминдела, как и почти вся Москва, не отапливалось. Нас спасал камин, который был в этом кабинете. Где-то раздобыли дров, и тот из нас, кто приходил раньше с работы, спешил развести огонь.

В этой комнате мы встретили Новый год, располагая в ту ночь двумя-тремя свободными часами. Наша компания помимо нас с Чернышевым состояла из Киселева, с которым мы подружились еще до войны, когда он работал вице-консулом в Кенигсберге и часто приезжал к нам в Берлин, а также Коптелова, бывшего третьего секретаря нашего посольства в Германии.

Коптелов работал в консульском отделе – он по своим делам приехал из Куйбышева на несколько дней. Киселев же появился совсем неожиданно. После возвращения из Германии он вместе со многими другими сотрудниками Наркоминдела пошел в ополчение, был ранен, лежал в госпитале и должен был снова возвращаться в действующую армию. Но к тому времени работа Наркоминдела стала вновь разворачиваться. Были также установлены консульские и дипломатические отношения со странами, с которыми раньше Советский Союз таких связей не имел. Понадобились опытные работники. Отдел кадров разыскивал бывших сотрудников и снова зачислял в Наркоминдел. Отыскался в госпитале и Киселев. Сначала он находился в Куйбышеве, а потом был вызван в Москву, где ждал назначения на новый пост – генконсулом в Нью-Йорк.

Собрались мы в начале двенадцатого. Камин уже пылал, излучая приятное тепло, – его растопил Чернышев, который пришел несколько раньше. Настроение было приподнятое. Только что по радио Левитан объявил об освобождении советскими войсками города Калуги – новогодний подарок Родине от героической Красной Армии. Год 1941-й кончался под знаком еще одной победы советских воинов. Уходящий год вся собравшаяся тут четверка встречала в столице Германии, еще не предполагая, что предстоит пережить нашей стране: горечь первых утрат и поражений, вынужденную сдачу врагу городов и сел, эвакуацию государственных учреждений из Москвы, бомбежки столицы, разрушения. Теперь 1941 год подошел к концу. Советский Союз выстоял, выдержал первый отчаянный натиск врага – это было самое главное. Красная Армия нанесла гитлеровцам немало сокрушительных ударов – под Тихвином, под Москвой, а только что освободила город Калугу.

И Михаил Иванович Калинин своим спокойным, несколько приглушенным голосом поздравлял по радио советских людей с Новым годом, с уже достигнутыми успехами и с грядущими победами…

В этот час мы вспоминали товарищей, которых уже не было с нами. Замечательный, душевный человек генерал Тупиков – наш военный атташе в Берлине – был убит на переправе под Киевом; заместитель торгпреда в Германии Кормилицын стал жертвой авиационной катастрофы в Иране, где он ведал транспортировкой союзнических поставок. Вспоминали мы и многих других наших товарищей, оказавшихся в числе первых жертв войны. Мы слушали рассказ Киселева о судьбе того отряда московского ополчения, где он служил. Эта часть, слабо вооруженная, противостояла мощному натиску гитлеровских танков и была почти вся истреблена…

Мы понимали, что впереди еще много трудностей, много жертв, но все же наступающий год встречали, как и все советские люди, с оптимизмом: было ясно, что гитлеровский «блицкриг» дал осечку и что, какие бы трудности ни предстояли, конечная победа Советского Союза несомненна…

Разошлись мы вскоре после 2 часов ночи. Чернышев, который должен был в 9 утра заступать на дежурство, остался немного отдохнуть, Киселев и Коптелов спустились в хозяйственную часть, где была устроена импровизированная гостиница для приезжих сотрудников Наркоминдела. Я сразу же вернулся на работу. Шел в Кремль по заваленным сугробами улицам: снег не убирали, и вместо тротуаров темнели протоптанные тропинки. В небе стояла полная луна, и, хотя улицы не освещались, от нее и от снега было очень светло. На Красной площади расчищали только проезжую часть вдоль ГУМа, а вокруг высились снежные горы, среди которых в разных направлениях вились тропинки. Я пошел по той, что шла наискосок от Исторического музея к Спасским воротам. На башне куранты пробили половину третьего. Наступал первый день 1942 года…

ГЛАВНЫЕ ПАРТНЕРЫ

<p><strong>Некоторые аспекты отношении с США</strong></p>

До того как оформилась антигитлеровская коалиция, советско-американские отношения прошли через несколько этапов. Несомненно, в развитии этих отношений решающее значение имела позиция, которую правительство Рузвельта заняло после нападения гитлеровской Германии на Советский Союз.

Как только в Вашингтоне стало известно, что 22 июня 1941 г. Гитлер вторгся в пределы Советской страны, государственный секретарь Корделл Хэлл (он рассказывает об этом в своих мемуарах) позвонил по телефону президенту Рузвельту, а затем своему заместителю Сэмнеру Уэллесу. Каждому из них он сказал:

– Мы должны оказать России всю возможную помощь. Мы неоднократно заявляли, что предоставим такую помощь, которую мы сможем оказать любому государству, сопротивляющемуся державам «оси». Нет никакого сомнения, что в настоящее время Россия подпадает под эту категорию…

На протяжении последующих недель эта концепция пробивала себе дорогу, однако не без труда. Как уже было сказано выше, многие вашингтонские военные эксперты заблуждались относительно истинной силы Красной Армии. Более реалистически мыслящие политики считали, что Соединенные Штаты, направляя в Советский Союз оружие и другое необходимое снаряжение, ничем не рискуют. Этой точки зрения придерживался и президент Рузвельт, который еще до нападения нацистов на СССР считал, что если Гитлер вторгнется в Советскую страну, то в конечном счете сломает себе шею.

Еще с начала 1941 года правительство Соединенных Штатов получило ряд сообщений о том, что Гитлер собирается напасть на Советский Союз. В январе 1941 года государственный секретарь Хэлл располагал конфиденциальным докладом С. Вудса, американского экономического атташе в Берлине. У Вудса был друг в Германии, который ненавидел нацистов, но был связан с гитлеровскими правительственными органами, а также с видными деятелями нацистской партии. В начале августа 1940 года этот друг информировал Вудса о том, что у Гитлера происходят совещания, посвященные подготовке войны против Советского Союза.

Вудс обычно встречал своего знакомого в одном из кинотеатров Берлина. Покупая заранее два билета, он посылал один из них другу, и таким образом тот сидел рядом с ним и в полутьме опускал в карман Вудса записку. Информация, поступавшая от Вудса, находилась в противоречии с публичными заявлениями гитлеровцев о том, что они планируют вторжение в Великобританию. Однако люди, связанные с другом Вудса, утверждали, что воздушные налеты на Англию служат лишь маскировкой подлинного намерения Гитлера, заключающегося в том, чтобы выступить против Советского Союза. Позднее друг Вудса информировал его также о том, что для подлежащих оккупации советских территорий подобран экономический штат и напечатаны банкноты фальшивых рублей.

На основании информации, полученной от лиц, работавших в генеральном штабе вермахта, Вудс передал в Вашингтон сведения о главных направлениях готовившегося гитлеровского наступления на севере, на юге и в центре, нацеленного непосредственно на Москву. Все приготовления, согласно этой информации, должны были закончиться к весне 1941 года.

Когда впервые эти данные попали в госдепартамент, Хэлл, как он сам впоследствии признал, счел их гитлеровской дезинформацией. Однако после перепроверки по другим источникам сведения, полученные от Вудса, подтвердились и были переданы президенту Рузвельту. Возможно, они сыграли свою роль, побудив Рузвельта предпринять шаги, облегчившие впоследствии сотрудничество Соединенных Штатов с Советским Союзом.

Так или иначе, еще до нападения гитлеровской Германии на СССР Вашингтон осуществил ряд акций в этом направлении. 21 января 1941 г. было отменено эмбарго в отношении торговли с Советским Союзом, установленное после начала советско-финской войны в декабре 1939 года. По существу, это ничего не меняло, поскольку товары, ранее подпадавшие под эмбарго, теперь были включены в систему лицензий на основании закона от 2 июля 1940 г. и их экспорт строго контролировался. Таким образом, принятая Соединенными Штатами в январе 1941 года мера была скорее рассчитана на психологический эффект. Но она сыграла роль в будущем.

Руководящие деятели США не сомневались, что Советский Союз в случае нападения на него будет обороняться и сделает все возможное для того, чтобы победить агрессора. Поэтому, хотя и в небольшом объеме, поставки некоторых американских товаров в Советский Союз не прекращались. Знаменательно, что это вызывало недовольство Лондона. Прибывший в то время в Вашингтон новый посол Великобритании лорд Галифакс предложил при первой же встрече с государственным секретарем ограничить американские поставки в Советский Союз. 5 февраля 1941 г. Галифакс заявил Хэллу, что Англия опасается, как бы значительное количество снабжения, поступающего из Соединенных Штатов, не попало в конечном счете в германские руки.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50