Берендеев Кирилл
      Лицо цвета шартреза
      Не смейтесь, все так и случилось, я говорю совершенно серьезно. Да только благодаря этому я заметил, а после и узнал своего старого приятеля Мартына Шипунова.
      Мы с ним года три не виделись самое малое. Разные были обстоятельства, препятствующие нашим встречам, что у него, что у меня, ну, да и Бог с ними. В конце концов, мы все же свиделись, обогащенные новыми впечатлениями, новыми встречами, новыми суждениями - всем новым, что накопилось за три года, с тем, чтобы не спеша и вдумчиво поделиться друг с другом благоприобретенным.
      Правда, свидеться нам довелось, прямо скажем, в необычных условиях: в самолете "Ан-10", следующим по маршруту Инта - Сыктывкар. Я безбожно опаздывал на этот рейс и влетел в салон на всех парусах самым последним, когда посадка уже почти завершилась и стюардесса, зевая, поджидала одного лишь меня, бегущего по кочковатому, поросшему кое-где свежей зеленой травкой, взлетному полю. Народу в салоне было немного, так что я просто плюхнулся на первое попавшееся место, оказавшись рядом с закутанным в плед представителем народов Кавказа, невесть каким ветром занесенным на северный Урал и, лишь почувствовав под собой мягкое кресло, перевел дыхание. Сразу после моего прибытия трап увезли, и самолет, трясясь на глинобитной рулежке, стал выворачивать на взлетную полосу. Пока он отрывался от земли, нас трясло как коктейль в шейкере, потому, когда он все же смог оторваться от земли, я вздохнул с облегчением. Как выяснилось вскоре, рановато. Самолетик крохотный слабенький, а погода - ветреная и препротивная. Так что болтанка продолжилась и в воздухе: раз в пять минут как по часам "Антон" ухал в воздушную яму и, пролетев с полсотни метров вниз, треща по швам и надсадно ревя моторами, выбирался на прежнюю высоту, в ожидании новой ямы.
      Настроение - хуже некуда. А лететь до Сыктывкара больше часа. Говорят, против слабого вестибулярного аппарата, коим я страдал с детства и в отсутствие таблеток, помогает дружеская беседа. Моего же соседа уже разобрало, так что, едва переведя дух после новой ямы, я оглядел салон в поисках приветливого лица.
      Вот тут-то и попался мне на глаза Мартын Шипунов.
      Каюсь, я его не сразу узнал, поскольку созерцать людей с таким цветом лица мне еще не доводилось. Нет, в салоне было немало лиц, выглядевших не лучшим образом. Но в сравнении с Шипуновым...
      Я отстегнулся и подсел к нему.
      В ответ на дежурный вопрос, как жизнь, он только рукой махнул.
      - Так себе, как видишь. А ты?
      - Нормально. Продал здесь одеяла с электроподогревом, выручил кое-что, наладил связь с местными оптовиками, теперь возвращаюсь обратно. Да, еще ботинки себе новые прикупил, можешь взглянуть.
      Мои новости его почему-то мало порадовали.
      - Хорошо устроился, - грустно заметил он. - Не устал еще коммивояжером работать? - с робкой надеждой спросил Мартын.
      - Как тебе сказать... Я же не один, у меня в штате...
      - Ясно, - лицо его начало постепенно принимать нормальный оттенок, светлея, возвращаться в исходное состояние. - Теперь берешь от жизни все при помощи лопаты, не то, что раньше. Не женился случаем?
      - Одного раза хватило. Хотя Лизавета до сих пор приглашает обратно. Когда в прошлый раз общались, заявила, что, если я все не брошу и не приду к ней, она осчастливит постороннего. Теперь жду исполнения обещания... Ну а ты-то сам как? По-прежнему верен холостяцким традициям?
      - Угу, - самолет вновь провалился, и Мартын надолго замолчал. Предпочитаю уединенную, размеренную жизнь, без всех твоих потрясений. Когда ты рассказываешь, мурашки по коже бегут. Сам знаешь, здоровье у меня не железное. Да и текущее состояние счета....
      - Без потрясений, говоришь? Тогда будь любезен, объясни, каким ветром тебя занесло в эту даль.
      Мартын слабо улыбнулся.
      - Работа, одним словом. Послали на конференцию в Сыктывкар отдуваться за всех. Университетское руководство нашло крайнего и отправило в эту глушь нерадиофицированную. Мои работы посчитали достойными озвучить в стенах сыктывкарского университета, вот и выперли в командировку. Главное, никому не нужна эта чертова конференция, никто сюда не приехал, все, кого бы ни пригласили, отделались заочными докладами. А вот нашим ученым мужам приперло. Единственное, хоть как-то утешает: мне обещают грант дать под собственные исследования, которые я тут и озвучивал. Я кучу заявок подал, документы собрал... не знаю, что будет... Ситуация вроде благоприятная. Тем более, что наш ученый совет...
      Мартын начал подробно разъяснять мне, чем занимался в последние годы, особенно за прошедшие два-три месяца - в период подготовки доклада. На мои попытки вмешаться в его разговор он сразу перестал обращать внимание. По ходу дела Шипунов попенял меня за уход из института с третьего курса и всепоглощающее занятие коммерцией, что весьма неблагоприятно отразилось на моем интеллектуальном уровне. Еще бы, ведь я понимал его речь едва через слово. И это несмотря на то, что с Мартыном я знаком уже лет десять и за истекший срок приложил немало усилий, чтобы понять суть его сперва аспирантской, а затем и кандидатской деятельности. За все прошедшие годы Мартын буквально наводнил меня знаниями из своей области, благодаря чему я настолько преуспел в области случайных процессов, что умудрялся поддерживать высокоинтеллектуальную беседу с его приятелями, а однажды это здорово помогло в разгадывании особенно заковыристого кроссворда.
      Но сейчас обстоятельства для лекции были неподобающими. С самого начала нашего разговора, да нет, еще с того самого момента, как я впервые увидел его лицо цвета шартреза в салоне "Ан-10", меня постоянно грыз один вполне естественный вопрос, задать который в первые минуты я отчего-то не решился. Сейчас же я все никак не мог прервать его - Мартын был неплохим рассказчиком и частенько, как, например, в данной ситуации, увлекался, не замечая намеков со стороны слушателей. Лишь очередная воздушная яма заставила Шипунова замолчать на полуслове и судорожно сглотнуть. Не воспользоваться случаем было просто грешно, ведь и любопытство, овладевшее мною, к нынешнему моменту обрело форму медленной пытки.
      - Слушай, - поинтересовался я, встряв между его фразами, - а сюда тебя чего понесло? Тоже по работе?
      - По хобби, - ответствовал он.
      - Не понял.
      - Хочу написать нечто... очень хочу, - устало заявил Мартын. - Но вот с идеями плоховато. Нет новых совершенно, не знаю, что делать. Одно старое в голове крутится. Надоело, сил нет.
      На этом самом месте я просто вынужден сделать паузу и дать некоторые пояснения, касательно моего знакомого, сделать которые поначалу по природной своей забывчивости так и не пожелал. Уж извините, что вознамерился это сделать именно сейчас, быть может, совсем не к месту. Так вот, Шипунов Мартын Львович - молодой человек года на полтора постарше меня, обладатель приятной внешности, черт лица, соответствующих славянскому типу и черных волос, зачесанных посредине на пробор. К этому описанию, пожалуй, следует добавить философический склад ума и, как следствие, известную склонность к меланхолии. Что не мешает ему быть гостеприимным хозяином и интересным собеседником. И особенно при обсуждении литературных тем.
      Последнее имеет для него особое значение, поскольку Мартын еще и писатель.
      Знаю, что мне могут возразить. Тоже мне, нашел невидаль, писателя. Да в нашей удивительно начитанной и образованной стране, количество людей, считающих себя потомками Толстого, Достоевского и Чехова, кажется, уже сравнялось с теми, кто этих или любых других авторов хранит у себя на полках. Более того, нет никаких оснований считать, что процесс на этом и завершится. Кажется, уже через несколько лет человека, не занятого литературным творчеством найти будет так же трудно как цветок папоротника в день Ивана Купалы. Ведь все силы у большинства творцов и так уже привлечены отнюдь не трудам своих конкурентов, которые, как известно всякому уважающему себя писателю, грех покупать, дабы не потворствовать лишний раз росту популярности соседа, а более к листу бумаги, ундервуду, электрической или электронной пишущей машинке, монитору компьютера, экрану ноутбука, симпатичным плечикам секретарши. В зависимости от доходов печатающихся лиц. А доходы эти чаще всего сокращаются, ведь от переизбытка писателей на душу населения тиражи падают, а цены на книги растут - и все это явно не может способствовать увеличению спроса на новые творения новых авторов, которые только-только начинают пробиваться в люди.
      К их числу и принадлежит пока Шипунов. Пишет он с незапамятных времен, больше, чем я его знаю. Вот только все его сочинительство можно аккуратно разделить на две несовместные половины. Статьи и доклады, которые выходят из-под его пера, успешно издаются и приносят Мартыну нечто, именуемое скромным доходом и известностью, а большая, подавляющая, часть художественных произведений прямиком идет в стол. Прошу прощения, скапливается на жестком диске его домашнего компьютера.
      Причина проста и банальна. Издательства предпочитают не иметь дела с людьми пишущими рассказы. Издавать сборник неизвестного автора невыгодно по многим причинам, это и я, как человек, непосредственно занятый продажами мог бы ему сказать. но так ли важны мотивировки для человека, который опус в сто машинописных страниц считает пределом своих возможностей и гордо именует романом?
      Я не смеюсь над ним, напротив. Все же он мой друг, так что мне и вправду очень хочется, чтобы его опубликовали, выпустили собственную книгу, о которой он столько лет безуспешно мечтает. Вот и в этот раз, встретив Мартына, я первым делом подумал, может, он нашел лазейку здесь, далеко от Москвы.
      - Вот я воспользовался случаем, - продолжил Шипунов, рассматривая свои ногти. - Полетел на день-другой. Познакомиться с жизнью, как ты сам мне не раз советовал прежде. Ведь я до этого времени всегда... с работы до дома, с конференции в гостиницу... Мимо, мимо...
      До сей поры Мартын, в самом деле, носу из Москвы не показывал. Разве что на дачу да по путевке в какой-нибудь подмосковный пансионат. Этим его странствия и ограничивались. Мой приятель человек домашний, предпочитающий комфортное сидение перед телеэкраном путешествию к черту на кулички. Его из дому выманить в последние годы было делом нелегким, можете теперь представить мое удивление, когда я увидел Шипунова в салоне самолета в тысяче километров от его квартиры.
      - И как, помогло?
      - Не знаю. Я проторчал в Инте четыре дня безвылазно, вместе с местными проститутками, шахтерами, торговцами, мошенниками... Нелетная погода, то тут не взлетишь, то Сыктывкар не принимает. Уехал каким-то чудом... Ты бы видел тараканов в привокзальной гостинице, это же чудовища, монстры натуральные.
      - Не стоило обращать внимания, я принимал их как должное.
      - Тебе хорошо говорить.
      - Привычка - вторая натура.
      Мартын тут же надулся и довольно холодно напомнил мне, что это его первое путешествие в столь дальние края и что он, в отличие от некоторых, живет не один и обязан помнить об оставшихся дома родителях.
      - Слушай, я серьезно. Почему именно в этот захудалый шахтерский городок? Почему не остаться в Сыктывкаре, неужели он у тебя не вызывает никаких впечатлений?
      Мартын помолчал немного, потом все же нехотя ответил.
      - До сих пор не могу научиться совмещать приятное с полезным. Писать статью или доклад - одно дело, это не так сложно, когда есть наблюдения, готовые данные, результаты экспериментов, собственные соображения. Кое-что есть в голове, кое-что списывается автоматически, добавляются шаблонные фразы, перемежаются знакомыми формулами... Конструкция одна: теория доказательство, гипотеза - обоснование и так далее и тому подобное. Просто укладываешь собственные соображения в схему. Пишется легко. Распределение происходит само собой. А вот с литературой куда сложнее. Начать хотя бы с того, что для любого рассказа схему приходится придумывать всякий раз новую, необкатанную. Ну да не только в этом все дело. - Уголки его губ невольно дернулись. - Знаешь, в голове иной раз возникает куча идей, какие-то образы, мысли, детали, отрывки сюжета. Мельтешит, суетится, снует перед внутренним взором. Просто само в руки идет. Кажется, чего проще.
      - Ну и?..
      - Что ну и? - огрызнулся он. - Это просто сказать "ну и". А совсем другое дело - собрать со всей этой кучи, цельное добротное произведение. Чтобы не только легко писалось, но также легко и читалось. И чтобы не было перегружено ни повествованием, ни образами, ни... ну это тебе будет не очень понятно...
      Мартын не договаривал, словно ждал чего-то. не то от меня, не то от себя самого.
      - Знаешь, мне кажется, дела мои совсем плохи.
      - Ты преувеличиваешь.
      - Мы слишком долго не виделись, чтобы ты мог так утверждать.
      - А ты давно уже так утверждаешь. Не ошибусь, если скажу, что со дня нашего знакомства.
      Самолет снова упал, и Мартын проглотил собственные слова. Он помолчал с минуту, затем неожиданно резко развернулся ко мне, так что его лицо оказалось в считанных сантиметрах от моего носа и прошептал, обдавая жарким дыханием с пряным запахом солода:
      - Понимаешь ли.... В этом году я не начинал еще ни одного рассказа. Вообще. А в прошлом последний создал в октябре месяце, нет, даже в конце сентября. Очень короткий рассказик. Потом была у меня запарка с работой, экзамены у студентов принимал, писал статьи для журнала, опять семинары.... Нет, дело не во времени, не то чтобы его совсем не было, просто... я и при большей загрузке мог что-то написать, хотя бы на две-три странички. Один раз вообще написал рассказ, очень короткий, правда, в вечер перед экзаменом. А сейчас... особенно в этом году... - он помолчал и закончил. Просто не хотелось. Не хотелось, и все.
      - Но ты...
      - Я даже поездку в Сыктывкар счел благом. Думаю - уеду из Москвы, развеюсь, а то она меня прямо душит. Сам знаешь какая там экология.
      - Само собой. Помню месяц назад...
      - Оказалось, что тут стало еще хуже. Раньше хоть мысли были какие никакие, кое-что вызревало и только ждало своего "звездного часа", это у меня всегда так, оставлять несколько сюжетов на потом, на более подходящий случай. Мне писать не хотелось все это время, вот в чем дело. А сейчас даже идей - и тех нет. Такое впечатление, - он оглянулся, не заинтересовался ли кто нашей беседой, - такое впечатление, будто я попросту исписался. Или разучился писать.
      Он замолчал.
      - А на шахтах?
      - Едва я приехал, устроился в гостиницу, ввалился в номер, тут меня ни с того, ни с чего, разобрало. Наверное, и в самом деле, сказалась перемена деятельности. Здесь я ничем не связан, дела в Сыктывкаре закончены, так что до конца месяца свободен как птица. Честно, у меня такого ощущения уже тысячу лет не было. Вот только... да посмотри сам, поймешь.
      Мартын порылся в карманах короткой штормовки и извлек оттуда симпатичный ежедневник в половину стандартной тетради. Протянул его мне без единого слова.
      - Приятная штучка, - заметил я, взвешивая в руке книжечку. - Наверное, дорогая.
      - "Угол", - холодно бросил он, а я подумал: когда Мартын успел нахвататься этого жаргона. - Читай, тут немного.
      На последнем слове его голос дрогнул. Я раскрыл книжицу и под надписью: "1 января. Важнейшие дела" среди исчерканных строк и абзацев прочел:
      "Он с трудом поднялся на ноги. Выпрямился, тяжело вздохнул, и почувствовал как содрогнулось в неожиданном ознобе его избитое тело. Потряс головой, отгоняя прошлые ощущения и приходя постепенно в себя. Обожженный бок все еще болел, слабее, чем раньше, но все еще ощутимо. Глухо пульсирующая боль то отступала в глубину, то вновь накатывала тяжелыми волнами.
      "Под ногами валялась его походная сумка. Содержимое ее теперь, в силу новых обстоятельств уже не имеет ровно никакого значения, кроме тех двух банок консервов в боковых карманах да еще одной фляги воды. До колодца недалеко, но если и он взорван или отравлен как три предыдущих, тогда его запасы станут поистине бесценными. Каждый глоток воды на вес золота. Тем более что его спутнику, - он обернулся назад, глядя на безобразные руины поверженного в прах короткой бомбардировкой города - да, ему уже ничего не надо. Так же как и другим его жителям, тем, у кого он останавливался вчера передохнуть, тем, кто еще вчера были..."
      Я перевернул страницу: рукопись обрывалась. Поднял глаза на Мартына.
      - На этом месте меня заклинило.
      Я заметил, что несколько страниц, с пятого по одиннадцатое число он вырвал. Дальнейшие приключения неизвестного героя его не устраивали.
      - По-моему, вполне нормально. Как всегда, мрачно и сурово. Сколько тебя помню...
      - Да знаю, знаю, - Мартын нервно дернулся, - Я всегда так писал, ты ведь это хотел сказать...
      Неожиданно в салоне воцарилась тишина. Мартын замолчал на середине фразы, отвернулся к иллюминатору и принялся с мучительным интересом разглядывать свинцовые облака.
      - Конечно, мне завидно, что там говорить, - наконец произнес он. - Я и не скрываю. Но когда одному говорят "слишком мрачно и сурово", то это звучит как комплимент, а когда тоже самое издатель изрекает мне - это уже приговор.
      - Видишь ли, - осторожно начал я, - не буду скрывать, что не считаю себя твоим горячим поклонником, но все же не могу не признать...
      - А без "не" то же самое можно сказать?
      - Ты пишешь вполне зримо и... гм... грамотно. Конечно, нельзя не признать, что довольно мрачно, что от твоих произведений веет тоской и безысходностью...
      - Сам знаю, что пишу грамотно. Это врожденное. Но ведь все равно не берут.
      - Ты здесь пробовал?
      Самолет перестало кидать, он пошел на снижение.
      - В смысле, в Сыктывкаре, что ли? У меня нет с собою файлов с рассказами. А здесь разве можно найти хоть один пункт коллективного доступа в Интернет?
      - Возможно, я не спрашивал. Но дело не в этом. Видишь ли, я тут книжку купил Громова. Издательство находится где-то здесь в Сыктывкаре. Вот адрес, если хочешь, мог бы по дороге зайти...
      Мартын со странным выражением лица смотрел, как я достаю из дипломата книгу, раскрываю ее на последней странице и передаю в его руки. Он едва не выронил экземпляр. Но закрывать книгу не стал.
      - Ручка кончилась? - участливо спросил я. - Дать?
      Он покачал головой.
      - Выбросил, - тихо произнес Мартын. - Там. Не надо.
      - В чем дело?
      - Ни в чем.
      - Так чего ж тогда? Пиши. Или тебе книжку дать?
      Когда Шипунов еще раз взглянул на меня, я увидел в глазах его слезы.
      Наконец он произнес:
      - Я боюсь.
      - Издателей? Да брось, в самом деле.
      - Не в том дело, - Мартын стал удивительно немногословен. - Во мне, и замолчал на несколько минут.
      Я не выдержал.
      - Послушай, может, ты объяснишь, в чем дело?
      - Да, конечно. Видишь ли... я боюсь... что они правы. Что они все правы, эти издатели, вышвыривая меня за порог. Ведь за все годы, сколько я пишу, ни одно издательство, кроме газеты твоего знакомого не решилось напечатать меня. Я печатался сам и нес убытки и раздавал книжицы со своими и чужими рассказами таких же, как и я неудачников, по своим и чужим знакомым. Я открыл свою страницу в Интернете, но не уверен, что от этого получилась хоть какая-то польза. Я потратил множество часов у монитора, отвечая на электронные письма виртуальных приятелей, так же как и я получивших от ворот поворот везде и всюду и потому просящихся хотя бы ко мне на страничку.
      И ведь я всегда считал себя выше их, мои рассказы казались много лучше, умнее, эстетичнее, самодостаточней. Как следствие, я и вел себя подобно. Они спрашивали меня, Бог его знает, почему, а я выслушивал их, давал советы, рекомендации, предлагал себя в пример. Одни бросали писать и уходили, другие пробивались и тоже уходили, а на их место находились новые. Я провожал счастливцев, ушедших на другие хлеба и снова рекомендовал и советовал. От первого состава не осталось никого, кроме... кроме меня, - в самом деле, он плакал, -Глупо, правда ведь, глупо, что я... да ведь еще и радовался всегда, что умею не только придумывать теоремы и выводить формулы, но еще и писать. А ведь мне еще в детстве говорили, что я стану именно математиком, с младых ногтей у меня обнаружились наклонности к точным наукам, именно к ним, а не к литературе. И все детство и юность меня к ним и готовили, сперва родители, потом учителя, репетиторы, преподаватели. Так, спрашивается, зачем надо стучаться головой о стену, пытаясь ее пробить. Не судьба ведь, не дано, ну так зачем же себя мучить, он утер слезы рукавом пиджака и продолжил. - Повторять с удивительным упорством одно и то же, из года в год. На четыре тома рассказов и повестей и ни один, никуда....
      - Все фантастика?
      - Да. Ты же знаешь, ничего другого я не пишу. Не получается. Да и нет желания писать о том, что окружает меня. Это было бы уже слишком.
      Он отвернулся, продолжая время от времени проводить рукавом пиджака по лицу.
      Из кабинки вышла стюардесса и попросила пристегнуться. Самолет круто пошел вниз. Из-за плотной пелены облаков показался пока еще далекий город.
      - Да брось, дружище, - я положил руку на его плечо, но Мартын не повернулся, продолжая смотреть в иллюминатор, - Сейчас мы прилетим, и сходим в это самое издательство. Может у них у самих есть где-нибудь модем. Издержки на распечатку беру на себя, у меня на редкость урожайная поездка получилась. Словом, придумаем что-нибудь. Видишь, в книге написано, что они приглашают к сотрудничеству оптовых покупателей и авторов. Так что тебя это тоже касается.
      - Во вторую очередь, забыл сказать, - устало заметил он, доставая платок и поворачиваясь. - Только во вторую.
      Самолет тряхнуло, я поспешил пристегнуть Мартына к креслу. Старенький дребезжащий "Антон" пошел на круг над аэропортом, черной лентой вырвавшийся из-под его крыла. Скорость уменьшилась, самолет начал медленно спускаться, осторожно подруливая к длинной как самое бесконечное ожидание серой взлетно-посадочной полосе Сыктывкарского аэродрома.