Выполнена она была, правда, мастерски, на высочайшем уровне сходства с оригиналом, тем, что, таясь ото всех, лежал у него дома, в тайнике за ковром. Это сходство и тогда, в день юбилея, и сегодня разом выбило его из колеи. Тогда Павел пробормотал несколько приятных слов, не нашелся, и большей частью молча принимал подарки. И даже оставил пистолет в ящике стола, подальше от греха, боясь перепутать его, даже чисто теоретически, с настоящим, заряженным полным боекомплектом и оттого смертельно опасным. Сегодня ему показалось, что пистолет сам решил напомнить о себе. А, может быть, таким странным образом намекнуть на то, что пора действовать решительнее, а не сидеть и ждать бесконечно удобного случая и стечения обстоятельств, ради которых он минуту назад позвонил Серафиме.
      Но ее муж уже успел покинуть дом, Павла это обстоятельство взволновало его не на шутку. А более - слова Серафимы, ее робкий тон, который обыкновенно нравился ему, но в другом месте и в другое время, а сейчас был просто невыносим, ее нелепые оправдания, которым он не поверил с самого начала.
      И маленький червячок закрался ему в душу после этого разговора червячок подозрения.
      Конечно, он мог и ошибаться, он мог и напридумывать в эти минуты невесть что, именно из-за того, что день начинался неудачно, что виновник начавшейся полосы неудач покинул раньше срока свои апартаменты, и его уже не вернешь. Но червячок не сдавался и отвечал контраргументами, не принимать которые он попросту не мог. Один из них Павел выговорил Серафиме только что, по злобе больше, и сейчас жалел о некстати сорвавшихся с языка словах.
      Ну, как она поймет, что он хотел сказать и сможет догадаться об этом. Сима далеко не столь наивна и легкомысленна для домохозяйки респектабельного мужа, как можно предположить. Он знал это давно, еще с тех давно ушедших времен, как познакомился с ней, едва ли не с самого первого их рандеву.
      Вполне возможно, а зная характер Симы, он не мог исключать ничего, что она начнет действовать, чего-чего, а решительности, при всей ее инертности и вроде как показной лености, ей не занимать. Она вполне может что-то предпринять по собственному почину, несмотря на все их договоренности, просто, чтобы что-то доказать Павлу, свои возможности, к примеру. Тогда пиши, пропало; более всего пострадает его репутация в ее глазах, а может так случиться, что в итоге пострадает и он сам.
      Конечно, ничего подобного даже теоретически никак нельзя допустить, ему надо быстро принимать меры, хотя бы позвонить ей и, вызнав ее возможные действия, попытаться направить их в нужное русло. Ведь, сколько он знал Симу, все ее самостоятельные действия, проводимые, без его вмешательства, обыкновенно, кончались громоподобным фиаско.
      А с той поры, что они познакомились, подобных разочарований было немало. И первое, как ему казалось, случилось в тот день и час, когда она без предупреждения, - без его предупреждения - выскочила за Алексея. Причины не совсем обычного, с точки зрения ее любовника, поступка остались Павлу до конца неясны, но он вынужден был не вдаваться в подробности, обретя взамен иное: конкретные действия, всякий раз подтверждавшие их союз. А посему он ходом событий, старался не тревожить в ее присутствии эту тему. Того, что они имели, Павлу вполне хватало. Кажется, самой Серафиме тоже.
      Можно сказать, их отношения были вполне гармоничны, впрочем, он сам понимал, что в данном случае только слово "отношения" и употребимо. Павел при случае называл их временными, намекая на последующую необходимость изменения условий. В тех пределах и таким образом, о котором они договорились на следующий же день, как Сима вышла замуж за Алексея, в привычном для них убежище на квартире Павла. Едва Серафима делом доказала свои чувства к нему.
      Возможно, этой неопределенностью и объяснялось многое из происшедшего за последний месяц, ведь одному Богу известно, какие мысли приходят в красивые, но, обыкновенно, взбалмошные женские головки, когда они поручают любимым мужчинам вести свою судьбу хотя бы самое краткое время. Так что и Павлу оставалось только догадываться, в тот день, случившийся как раз месяц назад, зачем он столь внезапно понадобился Симе. Его любовница позвонила среди бела дня и попросила немедленно подъехать к ней. В ее голосе звучали какие-то тревожно дребезжащие нотки, совсем несвойственные ей, так что, едва услышав Симу, Павел немедленно сорвался к ней.
      Он спешил, предчувствуя что-то необыкновенное, что вот-вот должно произойти и в пути невольно размышлял на тему: как же хорошо тем, кто не имеет иного занятия, кроме хобби. Павел смог лишний раз убедиться в справедливости своих воззрений на этот предмет, когда прибыл в ее особняк.
      Обстановка курительной комнаты, в которой он был встречен, явно не располагала к ведению серьезных бесед; к тому же, Сима начала объяснять то, что ей было необходимо с конца к началу. Павлу пришлось слушать ее путаные, сумбурные объяснения два раза, прерывающиеся, к тому же, то на уверения, что все сказанное навсегда останется между ними, то на нелицеприятные высказывания в адрес обсуждаемого человека, прежде чем он добрался до их потаенной сути. А, когда добрался, решил, что она попросту пошутила. Что это был розыгрыш, направленный на то, чтобы просто воспользоваться их встречей по обоюдному согласию, как они и прежде делали это в отсутствие свидетелей здесь, и делали довольно часто.
      Но нет, Сима не шутила, говорила всерьез, она все обдумала и решила уже давно, да очень давно, еще тогда, первый раз посетив его квартиру, ей пришлось сказать и повторить эту фразу не единожды. А затем она произнесла то слово, которое ни он, ни сама Сима не упоминали за все время разговора, слово разом объяснявшее все, альфу и омегу их дальнейших действий. Слово это, произнесенное Серафимой с решимостью и безо всякой стеснительности, которая кажется совершенно естественной в подобного рода делах, настолько что становится своего рода ритуалом, необходимым для соблюдения приличий, слово это подействовало на Павла незамедлительно и адекватно Серафиминой решительности.
      Едва Сима произнесла это слово, он будто почувствовал, что к этому шло с самого начала, с того момента, как они познакомились и вроде бы разошлись, развязанные ее свадьбой с Алексеем. С того момента, как, впервые посетив инкогнито его квартиру, Серафима согласилась со всеми пунктами их негласного договора, более того, впоследствии сама пообещала дополнить его, согласуясь с постепенно возрастающими запросами к ней Павла. С тем, что она безоговорочно, к его вящему удовольствию, признавала его авторитет и власть над ней, само право решать за нее развитие их дальнейших взаимоотношений.
      К этому он и стремился с того дня, как впервые увидел Симу, с того мига, как клятвенно пообещал себе то, что обычно обещает мужчина при встрече с очаровательной и, главное, незамужней дамой. А, впоследствии, когда они в первый раз остались наедине, пообещал и ей. То самое, что надлежит обещать мужчине при первой встрече с очаровательной незнакомкой, при встрече, что так незаметно переходит в свидание.
      Теперь ему надлежало свои обещания выполнять. И как можно оперативнее, если он не хочет лишиться прежнего влияния на Серафиму, на свою прекрасную незнакомку.
      Странно, но про себя Павел часто называл ее именно так. Точно так же, как и при первой встрече. Точно так же, как и в тот день, когда услышал от Серафимы ее откровенные, признания и почти нелепые в своей решительности требования. И неожиданно для себя почти в охотку решился их выполнять. Не для нее решился, тогда он не ответил ей согласием, он даже в машине так же спорил, убеждал, убедительно возражал, составляя выразительные по силе монологи и, уже не замечая того факта, что его единственная слушательница осталась далеко позади, и разговаривает, убеждает и возражает он лишь самому себе. Что отнюдь не делало его монологи менее страстными.
      Прошло всего несколько минут с того момента, как Павел покинул в спешке дом, даже не пытаясь скрывать от Симы своего торопливого бегства. Он уже подруливал к зданию, где находилась его квартира, и паркуясь, неожиданно почувствовал себя куда спокойнее и увереннее, чем во время разговора, выслушивая страстные признания, резкие фразы и откровенные пошлости. Теперь он, безо всяких околичностей и тонких намеков, был согласен с ее предложением, согласен окончательно и бесповоротно. Которое еще пять минут назад считал, с полным основанием, бредом чистой воды, бессмысленной прихотью женщины, не имевшей для этой прихоти ни малейшей нужды. А еще чуть раньше, предлогом для его посещения этих роскошных апартаментов, для того мига, к которому подсознательно готовился, едва услышав ее приглашение.
      Поначалу он даже испугался своей определенности, нет, не испугался, не то слово, поразился, так будет точнее. Он никак не думал, что столь быстро и столь безоговорочно согласится с ее доводами, что не будет долго отнекиваться и выискивать причины для размышлений на досуге: "не то время, думаю, стоит подождать до конца месяца" или чего-то в том же духе.
      Вечером того же дня он сам позвонил Симе и сказал, что займется лично. Пускай она действует так - ни больше и ни меньше, - как он скажет. И, как-то очень уж малодушно и неубедительно сослался непонятно для чего на все их предыдущие соглашения.
      Серафима не возражала. Он выразила полное согласие. И этим связала его по рукам и ногам...
      Курить расхотелось. Павел задвинул ящик стола столь же резко, как и выдвинул его. Пистолет-зажигалка глухо бухнулся о борт ящика. Снова напомнил о себе.
      И о необходимости срочно связаться с тем человеком позавчера в приватной беседе пообещал ему все, что Павел хотел от него услышать.
      Павел снял трубку телефона, набрал номер и, едва заслышав голос на том конце провода, произнес, торопливо проглатывая окончания слов:
      - Он выехал десять минут назад. Видимо, шеф его уже ждет. Не торопитесь, дайте им договориться обо всем. Скорее всего, они останутся наедине. Тогда уже и стоит их беспокоить.
      - Хорошо, мы выедем через четверть часа, по радио передали, на дорогах пробки. А вы как, патрон?
      Насколько Павел знал, на работе его за глаза обыкновенно называли "наследником" или "мини-шефом", намекая на их близкие отношения с главой предприятия, его некогда всемогущим владельцем, на исключительное благоволение последнего к Павлу. Теперь, правда, оставшееся в благодатном прошлом. Обращение с того конца провода, несколько грубоватое, и слушком уж точно соответствующее ситуации и тем людям, с которыми Павел говорил, последнего несколько покоробило. Он облизнул враз пересохшие губы и ответил только:
      - Я буду ждать от вас всех промежуточных результатов. И не спешите только, дайте лишним людям убраться восвояси.
      - Договорились. Звонить вам сюда или на мобильный?
      Мгновение он размышлял. Вспомнил ни с того, ни с чего о Серафиме.
      - Да, на мобильный.
      И повесил трубку.
      "Вольво" остановился на узкой улочке впритирку с БМВ третьей модели, за рулем которой недвижно сидел шофер, погруженный в чтение потрепанной книжки в мягкой обложке. Мотор заглох, и в это первое мгновение тишины сидящие в салоне услышали восторженный крик петуха. Точно приветствие.
      Вероника выскочила первой, тут же остановилась, вернулась и заглянула внутрь машины:
      - Грязища непролазная. А обещали, что в этом году точно заасфальтируют. Или тут асфальт уже есть. Не поймешь.
      Вероника подошла к въездным воротам, пред которыми остановилась их машина. Судя по всему, ими давно не пользовались: цепь, перекинутая через створки и запертая на висячий замок, уже изрядно заржавела. По ту сторону ворот, сквозь частые прутья, виднелась сама усадьба и заснеженная гравийная дорожка, на которой отпечатались следы прибывшего хозяина, который, привыкнув к отсутствию нормального въезда на территорию, просто прошел привычным путем от слегка покосившейся калитки во въездных воротах, к крыльцу дома.
      На противоположной стороне переулочка, немного поодаль и как раз со стороны Вероники, стояла еще одна машина, новенький "сааб", не успевший даже запачкаться на поселковой дороге. Можно было предположить, что его присутствие так же связано с прибытием хозяина усадьбы; Алексей предположил, что в "саабе" приехала или охрана или кто-то из поверенных в делах, не вместившийся в БМВ.
      Алексей усмехнулся этой мысли и дернул дверцу калитки. Та жалобно заскрипела.
      - Пошли, открыто. - И кивнул, сидящим в машине, давая знак выбираться.
      Он так и вошел первым, за ним следом поспешала Вероника, тщательно выбирая места для своих модельных сапожек, купленных недавно и еще не успевших потерять лоск новоприобретенной вещи. Иван замыкал шествие. Пройдя на территорию усадьбы, он аккуратно притворил за собой калитку.
      - А, по-моему, симпатичное местечко. Тихое и спокойное, в самый раз, сказав это, Вероника нарочито театральным жестом вынула сигарету и закурила; шедший за ней Мельников, приостановился и закашлялся: сигаретный дым попал ему в горло. Иван обогнал их обоих и тронул шефа за плечо.
      - Полагаю, мне лучше остаться здесь.
      - Зачем?
      - Ну, - он смутился на мгновение, - присмотреться, выяснить, что да как. В смысле участка, конечно.
      - А, да, конечно, - Алексей кивнул, чуть было не сказав: "как хочешь". В сущности, Иван был прав, надобности в нем ни в данный момент не было, разве только он мог послужить наглядной демонстрацией того факта, что и мы не лыком шиты, и щи не лаптем хлебаем, не более того. Впрочем, в усадьбе собирались люди, давно и уже хорошо друг друга знающие, и при встречах обходящиеся без долгих предисловий. Сейчас они и собрались вместе только для того, чтобы документально подтвердить уже достигнутые ранее соглашения, завершить торг подписанием бумаг. Ну и, конечно, распить традиционную бутылочку из давних запасов по поводу проведенной сделки.
      Алексей, по тем или иным причинам, имел дела с хозяином усадьбы уже почти три года, из которых два последних прошли под знаком плодотворных совместных усилий. Тем более что хозяина усадьбы связывало с Алексеем нечто большее, чем просто знакомство по работе и совместные проекты. Он был вхож в тот немногочисленный круг людей, что составлял основу связей родителей Серафимы. Алексей и вышел на владельца усадьбы только по этой причине. И по ней же приехал в Икшу сегодня.
      Интересно, что об Иване вспомнил не он, а Вероника. Алексей мог с уверенностью предположить, что владелец усадьбы о своей безопасности не забыл, он не забывает об этом и на минуту, тому есть резоны. На него уже дважды, как Алексею было известно, совершались покушения, оба раза его спасало либо везение, либо опыт охраняющих его людей. Конечно, если рассуждать философски, то никакая охрана, никакие меры безопасности не спасут от страстного желания покончить с кем-либо, даже запрись он на сотню запоров; ведь проблема эта зависит более от финансовых возможностей того, кто пожелает довести конфликтные взаимоотношения до финальной точки. Щит всегда был и будет слабее меча. Если только этот факт может кого-то утешить и настроить на умиротворенный лад.
      К числу подобных фаталистов владельца усадьбы отнести было нельзя. И, кажется, пока это обстоятельство приносило свои плоды: до поры до времени, пока лучше говорить именно так, ведь прошло всего-то два года с момента последнего покушения, его "оппонент" затаился и не проявлял себя более. Однако, с той поры в расписании работы охраны этого человека ничего ровным счетом не изменилось. И, насколько Алексей знал владельца усадьбы, едва ли изменится когда-либо.
      Должно быть, именно это и заставило Веронику позвонить Ивану, не спросясь шефа - все же давешние отношения позволяли ей пойти на этот шаг и пригласить того на встречу.
      Хотя он и будет все время стоять столбом в углу наподобие вешалки и безучастно наблюдать за происходящим.
      Алексей живо представил себе эту сцену и кивнул своему телохранителю. Иван тотчас отошел в сторону, пропуская вперед секретаршу и поверенного.
      Когда они подошли к самому крыльцу и поднимались на три ступеньки по дощатой лестнице, дверь открылась сама. Вероника спешно надела очки, она была дальнозорка и всегда немного смущалась, пользуясь оптикой.
      Последним зашел Герман, прижимая к бедру "дипломат" и оглядываясь по сторонам. Если не обычная его сдержанность, он мог бы признаться Алексею, что выбор того пришелся по душе и ему самому.
      Серафима закончила макияж, внимательно вгляделась в зеркало, пожалуй, все в норме, а лучшее, как известно, враг хорошего. На этом следует остановиться, занявшись прической. Или сперва телефонный звонок?
      Она оглянулась по сторонам, но вставать и идти в соседнюю комнату к аппарату не хотелось. Взгляд ее наткнулся на часы, надо же уже больше часа, а она так ничего и не успела сделать. Надо бы позвонить Лёше, привычно произнеся про себя имя мужа, Серафима только сейчас поняла, насколько выбил ее из колеи этот неожиданный звонок.
      Она вообще не представляла, зачем еще Павлу понадобилось звонить. Они же обо всем договорились в тот раз, в прошлую их встречу, два дня назад. Вчера вечером он звонил и уточнял время, Серафиме пришлось вынужденно ошибиться на час, поскольку она не была уверена в успехе. А это чувство ее никогда не подводило, сколько себя помнит.
      Все же не тот человек хозяин усадьбы, Вагит Караев, которого она хорошо знала, чтобы позволить совершить все задуманное и предложенное Павлом. Павел, правда, уверял, что привычки и наклонности Караева он изучил прекрасно за долгие годы совместной работы и, конечно, не побеспокоит хозяина усадьбы вовсе, но ей совершенно не верилось в это. Да и аргументы, которыми он пользовался, были попросту смешны и на поверку выходило, что Павел, стремясь проделать всю операцию у хозяина усадьбы практически под носом, и так, чтобы тот ни сном, ни духом о ней не ведал, полагается более на авось, на фартовое стечение обстоятельств. Чего она допустить не могла ни в коем случае.
      И, тем не менее, в данный момент все начало свершаться именно по сценарию Павла. Хотя она и постаралась, как могла, предотвратить его. Этот неожиданный его звонок выбил ее из колеи совершенно, с четверть часа после того, как она позвонила Павлу и неудачно попыталась хотя бы привести его сюда, к ней домой, чтобы хоть как-то разрядить беспокойную атмосферу звонка, Серафима просто сидела на разобранной кровати, бессмысленно глядя в окно на уходящие солнечные лучи. Мыслей не было никаких, в голове полный туман, который и начал проясняться только сейчас, по прошествии почти часа с момента разговора. Но тревога, засевшая глубоко внутри, не покидала ее, впившись, точно заноза. Она уже не сомневалась в том, что произойдет дальше.
      А ведь ей самой еще столько надо успеть!
      Столько всего сделать, предпринять, независимо от того, как обернуться обстоятельства. Просто не остается выбора, как только действовать самой. Мужчины бывают иной раз исключительно неловки и обладают при этом удивительным самомнением, полагая, что все порученные им слабой женщиной проблемы можно решить самостоятельно, полагаясь на собственные силы и не принимая даже намеков на помощь со стороны, особенно с ее стороны. И это при том, что наступает самый ответственный момент, когда решится очень многое, если не все.
      Но раз уж на то пошло, она будет действовать сама. Помимо Павла, параллельно его действиям, независимо от них и, по возможности, незаметно. Еще и потому, чтобы не повредить столь ранимому мужскому самолюбию, ведь, чуть что - и он непременно выйдет из себя и.... Дальнейшее очевидно будет складываться не в ее пользу.
      Но сперва телефонный звонок. Серафима вздохнула и, обернувшись к дисковому аппарату, который всегда угнетал ее, крикнула в коридор:
      - Соня!
      Горничная появилась через полминуты, - Серафима зачем-то следила по часам, сколько той понадобиться времени на приход, - поскреблась в дверь и, не дождавшись ответа, открыла дверь ровно настолько, чтобы протиснуться внутрь, и тут же закрыла снова. Остановилась в полутора метрах от хозяйки и замерла, сцепив пальцы в низу живота.
      - Я слушаю, Серафима Андреевна.
      - Подай телефон. Да, и сделай укладку... как обычно.
      Горничная исчезла, вновь едва приоткрыв для себя дверь. Серафима снова не отрывала взгляда от часов, на сей раз, ждать не пришлось и полуминуты. Она нашла в записной книжке нужный номер и набрала его.
      - Илья Анатольевич, добрый день.
      На другом конце провода ее узнали тотчас. Низкий мужской голос бодро произнес слова приветствия:
      - Добрый день, Сима, очень рад вас слышать. Что-то вы не навещаете нас, иначе как...
      - Я по поводу результатов звоню.
      - Ах, это, - голос буквально источал радушие. - Право же, вы исключительно мнительны. Нельзя же так, совершенно напрасно себя изводите. По сущим пустякам, уверяю вас.
      Серафима дернула головой, нетерпеливо слушая и ожидая, когда же Илья Анатольевич доберется до сути дела и ответит на заданный ему вопрос; горничная испуганно отскочила, боясь ненароком поцарапать хозяйку и снова принялась расчесывать волосы.
      - Значит, нет, - она все же прервала его. - Вы ручаетесь?
      Илья Анатольевич недовольно хмыкнул. Успокаивать невротичных дамочек ему приходилось и раньше довольно часто, и прежде он давал простые ответы на их, кажущиеся порой бессмысленными вопросы, и долгие повторы одного и того же: "а вы уверены, вы ручаетесь, это абсолютно точно?". Серафима звонила ему уже не раз по этому поводу, последний разговор произошел два месяца назад, но никогда прежде ее голос не выдавал такой неуверенности и такого беспокойства. Можно подумать, что за это время мир перевернулся. Конечно, когда-то в самом начале ее брака с Алексеем она так же беспокоилась о результатах, но теперь-то с чего? Какие у нее могли измениться обстоятельства за это время? К тому же она сама знает, когда можно, а когда нельзя, так что ее нынешнее беспокойство было Илье Анатольевичу непонятно в принципе.
      - Если не верите, - потеряв былое радушие голоса, сказал он, - можете подъехать и взглянуть на бумаги. Я все подготовлю.... И к тому же, Сима, я вам, наверное, тысячу раз говорил: сомневаетесь - воспользуйтесь тестером, для чего, спрашивается, вы его купили. Вы им пользуетесь?
      - Да.
      - Так вот и не смущайтесь, пользуйтесь, а то что вы, в самом деле, чуть что - сразу ко мне.
      Серафима молчала, недовольно рассматривая в зеркале, как Соня делает укладку. Илья Анатольевич, не любивший пауз в разговорах вообще, а в телефонных тем паче, поспешил добавить:
      - Можете не беспокоиться и продолжать заниматься тем, чем вам интересно и приятно. Надеюсь, вы по-прежнему принимаете прописанные мной таблетки?
      Серафима покраснела.
      - Поэтому я вам и звоню. Дело в том, что Алексей...
      - Я понимаю, Сима. Но на сей раз обошлось.
      Поблагодарив, она выключила телефон и пристально вгляделась в свое отражение.
      - Тут неровно, - она ткнула антенной аппарата в район виска, - отпусти чуть.
      - Да, Серафима Андреевна.
      - И поторапливайся. Через час у меня встреча.
      - Конечно, Серафима Андреевна.
      Горничная с удвоенной энергией принялась за укладку.
      За закрытой дверью настырно пиликал телефон. Павел быстро зашел в кабинет, прикрыл за собой дверь поплотнее, предварительно взглянув на секретаршу, нет, та занималась делами и не любопытствовала. Она вообще была на редкость нелюбопытна, можно сказать, ему повезло, что он вообще нашел такую. Нелюбопытна и работоспособна, без лишних эмоций, слов и чувств, одно выполнение обязанностей, скрупулезное и неукоснительно точное.
      Павел быстро поднял со стола трубку мобильного телефона. Абонент на том конце провода был тот же, что и час назад, голос его лишь чуть выдавал волнение перед предстоящей работой. Кажется, они это называют "работой", что ж, он возражать не будет, как не называли, лишь бы выполнили поставленное поручение. Быстро и наверняка, кажется, так он сам говорил во время инструктажа. Тоже словечко их лексикона.
      - Мы на месте, - спокойно, лишь чуть торопясь, произнес голос невидимого собеседника. - Пока из усадьбы никто не выезжал.
      - Хорошо, - Павел услышал все же это легкое волнение, не без приязни подумал: не ему одному не по себе, даже им. - Дождитесь, когда уедут лишние люди.
      Что-то горьковское было в этом словосочетании, Павел заметил это только сейчас. Не хватало еще ему цитирований в такой ситуации.
      - Вы уверены, что ваш шеф останется наедине с покупателем?
      - Да, - почти да, если быть точным, но сейчас он должен излучать уверенность, случай-то уникальный, когда еще такой повторится, и передавать эту свою уверенность по проводам. Павел достаточно хорошо знал своего шефа, чтобы предположить, что тот будет долго бравировать своей коллекцией, своим домом, своей осведомленностью и эрудицией, обрушивая ее на ничего не подозревающего покупателя. Наверняка, проведет Алексея по всем этажам дома, покажет и расскажет обо всем, что тот увидит: историю, особенности, способ и время приобретения шедевра. Он очень любил переговоры тет-а-тет, конфиденциальность для него была основой, сценой, на которой он играл себя во множестве ролей. Любимыми и оттого неизменными, пользующимися наибольшим спросом в репертуаре были широкой души хозяин и эрудит. Восточный темперамент плюс западная интеллектуальность.
      А сегодня ему еще вывозить картины. Павел знал об этом и рассчитывал, что Караев сначала отправит поверенного, с которыми прибыл в усадьбу, возможно, отвезет тем же рейсом и кагал Алексея. Кажется, у них еще не все готово. А после заберет часть картин, которые не успел вывезти прежде из усадьбы и отвезет к себе в Расторгуево. Несмотря на то, что шеф не посвящал последние недели его в свои планы, Павел находил способы почти со стопроцентной уверенностью узнать о них.
      Люди, везде нужны свои люди.
      Павел помолчал и добавил:
      - Телохранителей он не отпустит, конечно, но, кроме них, или него, будет только покупатель. Затем машина вернется за ним.
      Вот он результат скрытности. О продаже своих ценностей Караев не уведомил никого, кроме семьи Серафимы, которые и выставили ему цену и посредника - унизительно, конечно, но что делать, растраты надо покрывать и как можно скорее. Он и на встречу-то поехал, как истый подпольщик, взяв телохранителя и поверенного и не сообщив даже своему заму - сам Павел уже не в счет, - куда именно выезжает и сколько пробудет вне банка.
      Этот конспиративный спектакль шеф проделывал и в присутствии самого Павла. Когда тот был на особом его счету. До поступления печальных известий из дочерних структур, которые он, Павел, негласно курировал.
      Но если же нет, если Караев поспешит...
      - Если же нет, то вы знаете, что предпринять.
      - Да, разумеется, - ответствовал голос. - Иначе я вам немедленно сообщу. Равно как и по завершении, - на всякий случай голос решил предупредить заранее. - Еще два звонка. Говорить с вами будет главный. Он же вас и проинформирует о дальнейших действиях. Как мы договорились.
      После чего голос прервал связь.
      Павел сел за стол, тут только заметив, что стоит перед ним, нелепо склонясь в эдаком полупоклоне, точно разговаривает по обыкновенному шнуровому телефону. Сила привычки, долгое время, проведенное в переговорах на старой технике. Теперь он избавился от нее, но пока еще не от условных рефлексов, выработанных благодаря ей. Шеф его испытывал, достаточно долго и излишне строго, как всегда казалось ему. Испытывал во всем, в том числе и за счет допотопного оборудования, стоявшего у него в кабинете, всегда стоявшего и не менявшегося. Как и у всех управленцев среднего звена, "неконтактных" по выражению шефа. Шеф всегда был, и пока что есть, мелочным и невыносимо экономным. Экономил он и на нем, уравняв в правах с этим средним звеном, для чего? - совершеннейшая бессмыслица. Говорил обыкновенно что-то о постепенности карьерного роста, о необходимости поэтапного движения наверх, об открывающихся перспективах и необходимости глубокого вхождения в деловой быт, поскольку все может пригодиться в жизни.
      Чушь, банальщина. Нечто из области давно забытого. Ему почти тридцать, двадцать пять, если быть точным, а он только сейчас получил открытый доступ к тому, что являлось естественным в его положении и возрасте уже очень давно. И что с того, что его с шефом связывают родственные отношения? Спрашивается, что с того?
      Пискнул селектор и, одновременно с этим писком, дверь распахнулась, пропуская внутрь невысокого молодого человека, примерно одного с Павлом возраста и сложения. Он так же быстро, как открыл, захлопнул за собою дверь, в силу уже выработанной годами привычки и подошел к рабочему столу своего начальника, протягивая ему пластиковую папку со скоросшивателем.
      - Здесь все, - произнес он, выкладывая папку и ожидая мнения Павла. Документы все чистые, придраться не к чему, можете быть уверены.
      Павел принял папку, бегло ее просмотрел, лицо его при этом оставалось непроницаемым.
      - Что наш взломщик? - спросил он.
      - Выкачал со счетов Перовского, Останкинского и Преображенского филиалов пятьдесят тысяч в четыре приема и еще в рублях около шести миллионов. Все упоминания о сделках по вашим счетам стерты при взломе. Владельцы хватятся теперь только после выходных, в понедельник. Да, из головы вон, с вашего корсчета он при этом снял десять тысяч у.е.
      - Это его премия, я в курсе. Мы с ним условия обговорили отдельно.
      - Хорошо, Павел Сергеевич, - кажется, это обстоятельство последнему не пришлось по душе. - Я предполагал, что...
      - Нет, все расчеты с ним закончу я сам, завтра. Откуда он проводил взлом банковской системы?
      - Первоначальный след ведет в Норвегию, затем через Филиппины, в Питер. После поймать концы уже невозможно, вы сами знаете, сколько раз с вами проделывали эти операции - и ничего, все чисто. Не думаю, что теперь опера докопаются.
      - Опера не докопаются. Антон, я говорю о своих.
      - О нем? - Антон возвел очи горе.
      - И о нем тоже.
      Молодой человек отрицательно покачал головой.
      - Вагит Тимурович плохо разбирается в современных технологиях, Интернет для него - лес темный. Я курировал раз работу его управляющих...