Три дня Артопед, Ловелас и Гимлер гнались за бандой урков, останавливаясь лишь затем, чтобы поесть, попить, поспать, сыграть несколько партий в пинокль и немного погулять, любуясь окрестными видами. Скиталец, эльф и гном неутомимо шли по следам похитителей Мопси и Пепси, порой они покрывали за один переход не менее трех сотен ярдов, прежде чем рухнуть наземь в полной апатии. Много раз Топтун сбивался со следа, что было довольно трудно, поскольку урки имеют обыкновение любовно собирать свои экскременты и складывать из них там, где они проходят, большие ароматные кучи. Кучам этим они старательно придают скульптурные, но пугающие формы — в качестве безмолвного предостережения всякому, кто помышляет бросить вызов ихмощи.
      Но урковы кучи встречались все реже, свидетельствуя, что урки либо ускоряют шаг, либо испытывают недостаток в грубых кормах. Во всяком случае, след истоньшался, и рослому Скитальцу требовалось все его искусство, чтобы не упустить едва уловимых знаков, оставляемых спешащей бандой: изодранного полуботинка с отверстиями для вентиляции, колоды крапленых карт, а чуть погодя двух урков — тоже с отверстиями и тоже для вентиляции.
      Земля становилась все более безрадостной и плоской, теперь вокруг виднелись лишь карликовые кустарники и чахлые сорняки. Время от времени преследователям попадалась заброшенная деревня, совершенно пустая, если не считать одной-двух бродячих собак, которыми путники пополняли свои припасы. Медленно спускались они на унылую Равнину Реготана, место жаркое, засушливое и безотрадное. Слева от них смутно рисовались в небе вершины Мучнистых гор, справа в дальней дали лежал медлительный Эманац, на юге располагались баснословные земли Реготунов — овчаров, прославленных мастерством, какое являют они в схватке с боевым мериносом.
      В стародавнее время повелители баранов враждовали с Сыроедом и отважно сражались против него при Брильонтире и Ипсвиче. Ныне же поползли слухи о бандах изменников, которые, вторгаясь верхом на баранах в северные пределы Роздора, грабили, сжигали селения, убивали и насиловали.
      Топтун вдруг остановился и испустил глубокий выдох уныния и скуки. Урки уходили от них все дальше и дальше. Осторожно развернул он квадратик, оставшийся от волшебного сдобного хлебца эльфов, и разломил его на четыре равные доли.
      — Съесть все до крошки, ибо это последнее, что у нас есть, — произнес он, зажимая в кулаке четвертый кусочек, чтобы сгрызть его позже, когда никто не будет смотреть.
      Ловелас и Гимлер жевали сосредоточенно и безмолвно. Всюду вокруг ощущали они злодейское присутствие Сарафана, злого Мага из Кирзаграда. Его зловещие чары тяжко сгущались в самом воздухе, а тайные силы его препятствовали дальнейшим поискам наших друзей. Силы, имевшие много обличий, но ныне обернувшиеся поносом.
      Гимлер, который питал к Ловеласу чувства еще менее теплые, нежели в Дольне, — если такое возможно, — подавился булкой.
      — Будь прокляты эльфы с их гнилою жратвой, — пробормотал он.
      — И гномы, — парировал Ловелас, — с их неразвитым вкусом. В двадцатый раз эти двое обнажили оружие, горя желаньем отведать вражеской требухи, но Топтун вмешался, предотвращая смертоубийство. Он все равно уже доел свою порцию.
      — Воздержитесь и смиритесь, остановитесь, угомонитесь, вложите в ножны мечи ваши, воздержитесь от ссоры вашей и остановите руки ваши, — рек он, воздевая бахромчатую рукавицу.
      — Отзынь, приставучий! — проревел гном. — Щас я из этого фертика запеканку сделаю!
      Однако Скиталец вытащил умиротворяющего вида нож, и драка закончилась так же быстро, как началась, ибо даже гномов и эльфов не прельщает перспектива получить перо в спину. Затем, едва лишь бойцы вложили клинки в ножны, Топтун снова возвысил свой голос.
      — Воззрите! — воскликнул он, указывая на юг. — Всадники! Много! И скачут, как ветер!
      — Лучше бы им скакать против ветра, — произнес, зажимая нос, Ловелас.
      — Ноздри эльфов чувствительны, — сказал Топтун.
      — И пятки их сверкают, как легкое пламя, — чуть слышно проворчал Гимлер.
      Все трое, сощурясь, вглядывались в облако пыли на далеком горизонте. В том, что это были бараньи пастыри, не оставалось сомнений, ибо ветер служил им герольдом.
      — Ты полагаешь, они дружелюбны? — спросил, трепеща, словно лист, Ловелас.
      — Этого я сказать не могу, — ответил Топтун. — Если они дружелюбны, нам тревожиться не о чем, если ж они враждебны, мы спасемся от их ярости посредством военного искусства.
      — Это как же? — спросил Гимлер, уже оглядевший плоскую равнину и не нашедший, куда спрятаться. — Биться будем или деру дадим?
      — Ни то, ни другое, — ответил Скиталец, грузно плюхаясь наземь. — Мы прикинемся мертвыми.
      Ловелас и Гимлер обменялись взглядами и покачали головами. Немного существовало на свете предметов, по которым мнения их совпадали, но Топтун был, безусловно, одним из них.
      — Ну что же, — промолвил Гимлер, вытаскивая колун, — по крайней мере, двух-трех мы с собой заберем, ибо лучше уходить из этого мира с застегнутым гульфиком.
      Бараньи властители приближались, уже явственно слышалось яростное воинственное блеянье их скакунов. Рослы и светловолосы были Реготуны, носители шлемов, венчаемых грозного вида шипами, и сильно похожих на зубную щетку усов. Путешественники разглядели также высокие сапоги, короткие кожаные штаны с помочами и длинные копья, похожие больше на метлы с налитым в ручки свинцом.
      — О, сколь свирепо обличие их, — сказал Ловелас.
      — Да, — отвечал Топтун, вглядываясь сквозь щель между пальцами, ибо он прикрыл ладонью глаза. — Горды и горячи Реготуны и пуще всего ценят они силу и обладанье землей. Но поскольку землей этой чаще всего уже обладают соседи, Реготуны отчасти непопулярны. Они хоть и не ведают грамоты, но привержены песням и танцам, и преднамеренным убийствам.
      Впрочем, война — не единственное их ремесло, ибо они еще держат летние лагеря для детей соседских племен, оборудованные самыми современными кухнями и душевыми.
      — Стало быть, не так уж они и плохи, мерзавцы, — с надеждой произнес Ловелас. И в тот же миг сотня клинков сверкнула, появляясь на свет из сотни ножен.
      — Может, заложимся? — спросил Гимлер.
      Бессильные что-либо сделать, они наблюдали, как несется на них бараний строй. Внезапно всадник, скакавший в самой его середине, всадник, чей шипастый шлем украшала вдобавок пара длинных рогов, неопределенно махнул рукой, приказывая воинам остановиться, и те натянули поводья, явив поразительное отсутствие наездничьего искусства. Двое их свалившихся с седел товарищей были насмерть затоптаны в последовавшей сутолоке и суматохе.
      Когда вопли и проклятия замерли, рогатый вождь легким галопом подскакал к нашей троице на боевом мериносе редкостной стати и белизны. В хвост боевого барана были затейливо вплетены круглые резинки разнообразных цветов.
      — Ну и видок у придурка — вилка вилкой, — прошептал Гимлер краешком толстогубого рта.
      Вождь, оказавшийся на голову ниже всех прочих всадников, с подозрением оглядел своих пленников сквозь сидевшие в его глазницах спаренные монокли и угрожающе взмахнул боевой метлой. Только тут троица сообразила, что перед ними женщина — женщина, чей обширный нагрудник намекал на скрытые за ним обильные телеса.
      — Куда ви держайт свой путь унд што ви делайт здесь, где вам не следовайт бить ин дер фюрст строка, где ви ист? — требовательно вопросила предводительница на сильно испорченном Поголовном языке.
      Топтун выступил вперед, низко поклонился, пал на одно колено и дернул себя за чуб. Затем он поцеловал землю у ног Властительницы баранов. Да уж для верности и сапоги ей почистил.
      — Привет и здравия тебе, о Владычица, — прошепелявил Топтун, чувствуя, что язык у него во рту едва ворочается от сапожной ваксы. — Мы путники, зашедшие в ваши земли в поисках друзей, плененных грязными урками Сыроеда и Сарафана. Быть может, вам довелось их встретить? Росту в них три фута, ножки волосатые, хвостики маленькие, одеты, скорее всего, в эльфийские плащи, а путь они держали в Фордор, дабы уничтожить опасность, представляемую Сыроедом для Нижесредней Земли.
      Несколько времени предводительница овчаров молча созерцала Скитальца, а затем обернулась к отряду и поманила к себе одного из воинов.
      — Эй, лекарь! Поспешайт, для тебя ист работа. У парня бред.
      — О нет, Прекрасная Дама, — сказал Топтун, — те, о ком я веду речь, это хобботы, которых эльфы зовут на своем языке полуосликами. Я же — их проводник, некоторые называют меня Топтуном, хотя у меня куча имен.
      — Готофф поспорить, што это ист так, — согласилась предводительница, встряхивая золотистыми локонами. — Лекарь! Где ти застревайт?
      Но в конце концов объяснения Топтуна были приняты на веру и все принялись представляться друг дружке.
      — Я ист Йорака, дочь Йомлета, Капитан Остенфельда унд Тан Навара. Это означайт, што ти обращайтся ко мне вежлифф или ти ист пфук унд никто тебя больтше не видел, — сказала краснолицая воительница. Внезапно лицо ее потемнело, ибо на глаза ей попался Гимлер, и она оглядела его с большим подозрением.
      — Как ист твое имя, повторяй?
      — Гимлер, сын Героина, Владетельный Гном Герундия и Главный Инспектор Королевских Блюд, — ответил приземистый гном.
      Йорака слезла с барана, подошла к гному поближе и, сурово сомкнув уста, еще раз внимательно проинспектировала его внешность.
      — Нет, не сметшно, — наконец, сказала она, — хороший карлик из тебя не получайтс.
      И она повернулась к Топтуну:
      — Унд ти. Артбагет, так?
      — Артбалет! — сказал Топтун. — Артопед из рода Артбалетов! В мгновение ока он вырвал из ножен тускло сверкнувшую Крону и, вертя ею над головой, воскликнул:
      — А это Крона, меч того, у которого куча имен, того, кого эльфы называют Люмбаго, а также Магнетитом и Дуболомом, наследника трона Роздора и истинного Артбалета, сына Араплана, Дюжинами Разящего, семя от семени Барандила, Сам-с-Усама и Кума-Королю!
      — Тьфу ти, ну ти, — сказала Йорака и вновь оглянулась на ожидающего распоряжений лекаря. — Впротшем, я верить, что ви ист альзо не шпики дер Сарафана. Он хоть и вонютшка, но не польный кретин.
      — Мы пришли издалека, — сказал Ловелас, — а вел нас Гельфанд Серозубый, Маг Королей и Крестный Отец Фей второго разряда.
      Баранья Властительница приподняла соломенные брови, отчего оба монокля вывалились из глазниц, явив ее собеседникам жидко-голубые глаза.
      — Тшшшшшшш! Это ист не тот имя, который стоит повторяйт в наш фатерлянд. Король, майн фатер, давайт этот шулик свой любимый скакун, Протуберанетц Моментальный, а тот поступайт с ним хуже трехногого тролля! Петный оветшк вернулся домой недель спустя весь в блохах унд разучился проситься на улитц унд обгадил новый ковер Короля. Когда дер Король поймайт его, один дохлый Маг станет больтше!
      — В ваших словах есть печальная мудрость, — сказал Артопед, стараясь украдкой заглянуть ей под алебарду, — ибо Гельфанда нет больше с нами. Он встретил свою судьбу, пав в неравном бою с булдогом в Копях Дории. Мерзкая тварь предательски одолела Гельфанда, прибегнув к обману и низким трюкам.
      — Дер поэтитшикал правосудий, — сказала Йорака, — но я буду скушать по старый притурок.
      — А ныне, — продолжал Артопед, — мы ищем двух своих соотечественников, захваченных урками и уведенных неизвестно куда.
      — О, — сказала воинственная леди, — ми вчера приконтшили несколько урков, но никакой хобот я там не видеть. Правда, у них в кастрюльк лешали какие-то костошки, унд я не думайт, что ваши парни имел запасные ребра.
      Три товарища безмолвно попрощались с соратниками, уделив им десять секунд молчания.
      — А как насчет того, чтобы немного подбросить нас на ваших фрикадельках? — спросил Гимлер.
      — Гут, — сказала Йорака, — только ми собираемся в Кирзаград, поквитаться с этой сволотшью Сарафаном.
      — В таком случае, вы будете сражаться против него плечом к плечу с нами, — сказал Топтун. — Но мы полагали, что бараньи властители связали свою судьбу с этим злым Магом.
      — Ми никогда не работаль на этот шаба, — громко произнесла Йорака, — унд если ми совсем немношк помогали ему понатшалу, то ми всего лишь исполняли приказы, унд это ви наверное слышайт совсем не про нас, потомушт ми быть в это время в другое место. Унд кто бы там ни было, теперь он тратит весь время на поиски какой-то дуратцкий Кольтцо, который никс не стоит. Я не верить во весь этот волшебный штутшка. Магик-шмагик, вот как я про них говорить.
      Всадница щелкнула каблуками, развернулась налево кругом и бросила через плечо:
      — Итак, ви ехать с нами или остаться здесь унд, может быть, подыхать с голодуха?
      Топтун погладил лежавший в кармане последний кусочек эльфийского сухаря и взвесил альтернативы, не забыв принять во внимание и мясистые прелести Йораки.
      — Ми ехать с вами, — ответил он мечтательным тоном.
      Пепси приснилось, будто он — пьяная вишня, лежащая на самом верху огромной порции пломбира с орехами и горячим шоколадным сиропом. Колыхаясь на целой горе взбитых сливок, он увидел, как над ним, роняя шматки слюны, разевается великанская пасть с остро заточенными клыками. Он хотел завопить, призывая на помощь, но рот его оказался забит отвердевшим сиропом. Пасть опускалась к нему, обдавая горячим, вонючим ветром… все ниже… все ниже…
      — Подъем, уроды! — прорычал грубый голос. — Пахан желает с вами потолковать! Ха-ха-ха!
      Тяжеленный башмак проехался по ребрам Пепси, и без того уж ободранным. Он открыл глаза и встретил в ночном мраке злобный взгляд свирепого урка. На этот раз бедный хоббот действительно завопил, но поскольку во рту у него был кляп, получилось какое-то испуганное бульканье. Пепси дернулся и сразу вспомнил, что он связан по рукам и ногам на манер кабана, которого собираются поджаривать над огнем.
      Память, наконец, вернулась к нему во всей полноте, он вспомнил и то, как его с Мопси пленила банда урков и заставила пешком шагать на юг, в Землю Фордора, навстречу судьбе, которой они смертельно боялись. Однако путь уркам преградила сотня светловолосых всадников на боевых баранах, и теперь урки лихорадочно готовились к отражению атаки, которая, как они знали, обрушится на них с первыми лучами солнца.
      Пепси получил еще один удар башмаком и услышал голос второго урка, обращавшегося к первому.
      — Маклак пушкин, хоббот-жрать бабушка левак! — прохрипел этот, еще более низкий голос, обладателем которого был, как сообразил Пепси, Гуляш, вожак Сарафановых урков, сопровождавших Сыроедовых прихвостней, более крупных и лучше вооруженных.
      — Горбодюк козла! — рявкнул более крупный урк и вновь поворотился к перепуганным хобботам. Гнусно ухмыляясь, он вытащил из-за пояса кривой серп и расхохотался. — Ну что, корешки, спорим, вы отдали бы руку и ногу, лишь бы выбраться отсюда?
      С насмешливой свирепостью он поднял оружие над своей вырастающей прямо из плеч головой, наслаждаясь униженными протестами хобботов.
      — Я, Гуляш, буду иметь удовольствие доставить вас, подземные свинки, к самому великому Сарафану, Повелителю бойцов Урюк-Хая, Мерзейшему из Мерзких, Обладателю Священного Белого Камня, а в скором будущем — Пахану всей Нижесредней Земли!
      Внезапный удар мясистого кулака по загривку сбил негодяя с ног, и он кубарем покатился на землю.
      — Я те покажу пахана всей Нижесредней Земли! — рявкнул другой голос, более громкий и более низкий.
      Мопси и Пепси уставились на колоссального урка ростом больше семи футов, а весом — четырехсот фунтов, ну, разве что, без грамма-другого. Нависнув над поверженным урком, чудище надменно указывало на красный нос, вышитый у него на груди. Это Харч из бойцов Отто-Манки, вожак Сыроедова контингента, сбил с ног Гуляша.
      — Пахан всей Нижесредней Земли, ишь ты! — повторил издевательски Харч.
      Гуляш вскочил на обремененные тяжеленными башмаками ножищи и сделал в сторону Харча непристойный жест.
      — Шлюхфунт титак кьеркегор! — взвивзгнул он, в ярости топча башмаками землю перед более крупным урком.
      — Эрзац! — сердито взревел Харч, и выхватив четырехфутовый ножик, ловко обкарнал Гуляшовы ногти по самый локоть. Более мелкий урк побежал подбирать руку, кляня на чем свет стоит голубого полосатика, уже пристроившегося лакать кровь.
      — Ну так вот, — сказал Харч, поворачиваясь к хобботам, — эти мемекалки собираются наехать на нас поутру, так что вам придется открыть мне, где вы зарыли Волшебное Кольцо, — и прямо сейчас!
      Сунув лапу в большую кожаную котомку, урк вытащил полную жменю поблескивающих инструментов и в два ряда разложил их на земле перед Пепси и Мопси. В ужасе смотрели они на бич из буйволовой кожи, тиски для больших пальцев, плетку-девятихвостку, резиновый шланг, набор хирургических ножей и портативную жаровню с двумя докрасна раскаленными клеймами.
      — Вы у меня канарейками запоете, я способы знаю, — усмехнулся мерзавец, помешивая угли длинным указательным пальцем. — Каждый из вас отведает по одной хреновинке вот из этого ряда и по парочке вон из того. Ха-ха-ха!
      — Ха-ха-ха, — сподличал Пепси.
      — Смилуйся! — пискнул Мопси.
      — Да ладно вам, корешки, — сказал Харч, вытягивая из жаровни трехполосое «S» Сыроеда, — надо же малость повеселиться перед серьезной беседой.
      — Не надо, прошу вас! — закричал Мопси.
      — Ну, так кто из вас хочет быть первым? — рассмеялся жестокий урк.
      — Он! — хором ответили хобботы, указывая один на другого.
      — Хо-хо! — пророкотал урк, сгибаясь над Мопси, словно домохозяйка, выбирающая колбасу. Он поднял пылающую железяку и Мопси взвыл, почти заглушив звук удара. Однако когда он снова открыл глаза, мучитель его все еще стоял над ним со странно безразличным видом. Не сразу заметил Мопси, что у мучителя нет головы. Наконец, тело урка опало на землю, будто продырявленная надувная подушка, а над ним, торжествующе ощерясь, воздвигся Гуляш. В уцелевшей руке он держал мясницкий нож.
      — Последки сладки! Мое вышло последнее слово! — ревел Гуляш, в ликовании подскакивая то на одной ноге, то на другой.
      — А теперь, — зашипел он хобботам прямо в лицо, — мой господин, Сарафан, желает знать, где скрыто Кольцо!
      И в подтверждение саданул ногой по башке Харча, отфутболив ее на добрых двадцать ярдов.
      — Кольцо, какое такое кольцо? — затараторил Пепси. — Ты слышал что-нибудь о кольце, а, Мопси?
      — У меня только одно и есть — след прививки от оспы, — ответил Мопси.
      — Давай-давай, колись побыстрее! — напирал Гуляш, слегка подпаливая волосы на крупной ступне Пепси — на правой.
      — Хорошо, хорошо, — всхлипнул Пепси. — Развяжи меня, я тебе карту нарисую.
      Обуреваемый алчным нетерпением Гуляш согласился и ослабил путы на руках и ногах Пепси.
      — Теперь принеси сюда факел, а то ничего не видно, — сказал хоббот.
      — Гнаш любдуб! — воскликнул на своей пакостной тарабарщине распалившийся урк, кое-как ухватывая оставшейся рукой и факел, и клинок.
      — Хочешь, давай я твой меч подержу, — предложил Пепси.
      — Кныш Снарк! — невнятно согласился изверг и нетерпеливо взмахнул факелом.
      — Значит так, вот это Мучнистые горы, а вот здесь Эманац, — говорил Пепси, ковыряя землю острием сверкающего клинка.
      — Кришна римский-корсиков!
      — …а это Большая Дорога…
      — Гракли богард! — …а вот это твой желчный пузырь, прямо над потрохами!
      — Грюк! — возразил урк, опадая на землю и распахиваясь, словно наволочка, сверху донизу. Пока из него с шумом сыпались внутренности, Пепси освободил Мопси, и оба, крадучись, стали пробираться сквозь боевые порядки урков, надеясь, что воины, занятые приготовлениями к битве, которой определенно предстояло разразиться с первыми лучами солнца, их не заметят. Обходя на цыпочках ораву бойцов, точивших свои жуткие ножи, хобботы слышали, как урки под дерганный ритм, отбиваемый одним из них железным шлемом на собственном затылке, наполовину поют, наполовину отрыгивают песню. Странными и режущими ухо казались кравшимся во тьме хобботам ее звуки:
      От Чертогов Хезадума
      И до берегов Лютуи
      Бьемся мы за Сыроеда
      Зубом, когтем и коленом…
      — Чшшшш, — прошептал Пепси, когда оба выползли на карачках в открытое поле, — старайся не издавать ни звука.
      — Ладно, — прошептал Мопси.
      — Это кто еще тут шепчется? — пророкотал в темноте голос, и Пепси почувствовал, как чья-то лапа с отросшими ногтями сгребла его за грудки. Не долго думая Пепси саданул в темноту когтистой ногой и дал стрекача, оставив урка-часового кататься по земле, держась за единственное на его теле место, не защищенное ни доспехами, ни армейским страховым полисом.
      Хобботы пулей пронеслись мимо ошарашенных урков.
      — В лес! В лес! — кричал Пепси, ныряя, чтобы увернуться от стрелы, едва не расчесавшей ему шевелюру до самой кости. Со всех сторон хобботы, мчавшие к лесу, обещавшему им безопасность, слышали крики и разнообразные сигналы к бою, ибо на их счастье именно в эту минуту раздалось свирепое «мэ-э-э-э» — то Реготуны принялись выдувать в боевые рога призыв к атаке. Нырнув под деревья, хобботы испуганными глазами наблюдали за нападением кровожадных бараньих властителей на урков, слушали как сливается воедино вырывающееся из сотни глоток воинственное блеяние. Забыв о сбежавших пленниках, урки держали оборону, а на них одна за другой накатывали шерстистые волны смерти, и боевые метлы гулко стучали по черепам, имевшим целый фут в толщину. Затем до слуха хобботов стали доноситься издали вопли и звуки ударов, а сами они, открыв рты, наблюдали за страшной резней. Урки все-таки подались назад перед превосходящими силами противника, и хорошо натасканные мериносы принялись метаться из стороны в сторону, лягаясь и кусаясь, ибо они были обучены не меньшему числу грязных трюков и подлых приемов, чем их впавшие в неистовство всадники. Хобботы увидели, как горстка урков побросала серпы и начала размахивать белым флагом. Победители, широко улыбаясь, окружили их и принялись сечь и рубить, перекидываясь, будто футбольными мячиками, урочьими головами. Хохоча, словно безумные, веселые бойцы радостно избавляли вражьи трупы от бумажников и прочей начинки. Пепси и Мопси, безуспешно борясь с тошнотой, отвратили лица от жуткой сцены.
      — Хо-хо-хо! — засмеялся кто-то совсем рядом. — А эти пастушки шутить не любят.
      Мопси и Пепси со страхом оглядели зеленеющие деревья. Они определенно слышали низкий, рокочущий голос, но столь же определенно никого рядом не видели.
      — Але? — неуверенно спросили они.
      — Не «але», а хо-хо-хо, — откликнулся голос.
      Братья принялись обшаривать глазами лес в поисках источника смеха, но не смогли обнаружить его, пока не мигнули огромные зеленые глаза — только тогда Мопси и Пепси углядели прямо перед собой великана, почти заслонявшего высокие деревья. Челюсти хобботов отвисли при виде колоссальной фигуры ростом в целых одиннадцать футов, стоящей, застенчиво свесив вдоль тела руки. Великан был зелен с головы до ступней (размер пятьдесят шестой, полнота третья). Широкая, бледно-зеленая улыбка раздвинула его щеки, и чудище вновь засмеялось. Кое-как совладав с челюстями, хобботы заметили, что великан совершенно гол, если не считать сплетенной из петрушечьей зелени набедренной повязки и нескольких капустных листьев в похожих на перья волосах. В огромных лапах великан держал по пакету мороженной зеленой фасоли, а колоссальную грудь его украшал транспарант, сообщавший: «Только сегодня! На каждую коробку кукурузного пюре пять центов скидки!»
      — Нет, нет, — простонал Пепси, — это… этого быть не может!
      — Хо-хо-хо, а вот есть же однако, — расхохоталась огромное существо, наполовину человек, наполовину кочан капусты. — Прозываюсь я Древоблуд, Владыка Ди-Этов, а еще часто называют меня Царем Горо…
      — Не говори таких слов, не надо! — выкрикнул Мопси, в ужасе зажимая волосатые уши.
      — Да ты не боись, — усмехнулся приветливый овощ. — Я желаю жить с вами в мирабели.
      — О нет, нет! — стонал Пепси, грызя в помрачении галстучный зажим.
      — Пошли-пошли, — сказал великан. — Я вас познакомлю с моими поддаными, что проживают в лесу. Вот им редистость-то будет! Хо-хо-хо! — и зеленый морок согнулся пополам, радуясь собственному каламбуру.
      — Умоляю вас, умоляю, — взмолился Пепси, — мы не вынесем этого, после всего, что нам пришлось пережить.
      — Я вынужден настоять на своем, друзья мои, — сказал великан. — Народы моего царства отправляются на войну со злым Сарафаном, пожирателем клетчатки и другом черных сорняков, с каждым днем все злее угнетающих нас. Мы знаем, что и вы враждуете с ним, а потому вам придется отправиться с нами и помочь одержать победу над этим диэтоубийцей.
      — Ну что же, — вздохнул Пепси, — Ну ладно. Если надо…
      — …значит надо, — вздохнул Мопси.
      — Да не вздыхайте вы так, — успокоил хобботов великан, вскидывая их на свой изжелта-зеленый загривок. — Быть Владыкой Ди-Этов тоже не сахарная свекла — хо! — особливо при моем-то проворстве.
      Хобботы верещали и дрыгались, пытаясь вырваться из лап приставучего великана.
      — Зря брыкаетесь, — урезонивал их великан, — у меня есть для вас пара персиков, пальчики оближете. На вкус — совершенные… совершенные…
      — …перчики, — пробормотал Пепси.
      — Хэ-хэ, — забулькал великан, — а неплохо. Жаль, не я это сказал!
      — Скажете еще, — всхлипнул Мопси, — какие ваши годы.
      Сидя в тенистой рощице, Артопед, Ловелас и Гимлер растирали ноющие мышцы, а Реготуны между тем поили своих слюнявых скакунов, высматривая среди них самого слабого, дабы отужинать им. Три долгих дня они скакали во всех направлениях по гладкой каменистой земле, приближаясь к страшной твердыне Сарафана Хамоватого, и отношения среди членов маленького отряда становились все более напряженными. Ловелас и Гимлер неустанно изводили друг друга. Эльф от души посмеялся над гномом, когда тот на исходе первого дня свалился со своего скакуна, и баран проволок его по земле, основательно ободрав. В отместку Гимлер исподтишка накормил Ловеласова барана сильным слабительным. В итоге весь второй день хворое животное мотало перепуганного Ловеласа, носясь то кругами, то зигзагами, за что Ловелас той же ночью отомстил гному, укоротив его мериносу заднюю правую ногу и обеспечив Гимлеру на весь следующий день бурные приступы морской болезни. Короче говоря, скучать никому не пришлось.
      В добавление к этому, и Гимлеру, и Ловеласу стало казаться, что со дня встречи с Реготунами Артопед несколько тронулся, ибо он все время ерзал в седле, бормотал себе что-то под нос и то и дело оглядывался украдкой на предводительницу бараньих пастырей, неизменно отвергавшую его приставания. В последнюю ночь скачки Ловелас, проснувшись, обнаружил, что Скиталец куда-то исчез, а в ближних кустах происходит шумная потасовка. Прежде чем эльф успел стянуть с волос сетку и схватиться за оружие, Артопед возвратился — еще более меланхоличный, чем обычно — с вывихнутым запястьем и лиловым синяком под каждым глазом.
      — На дерево налетел, — вот к чему свелись все его объяснения.
      Впрочем, теперь Кирзаград и крепость Сарафана были уже близко и потому изнурительная скачка сменилась вечерним отдыхом.
      — Оох! — болезненно взвыл Гимлер, оседая на мшистый пригорок. — Анафемский четвероногий шашлык, весь копчик мне разворотил.
      — А ты скачи, вставши на голову, — язвительно посоветовал Ловелас. — Она у тебя и помягче, и ценность представляет не такую большую.
      — Отцепись от меня, ты, дамский парикмахер.
      — Жаба.
      — Оглоед.
      — Полудурок.
      Звон шпор и щелканье наездницкого хлыста прервали полемику. Три товарища наблюдали за тем, как Йорака возносит к ним на пригорок свои дородные телеса. Завершив подъем и хлыстом сбив с ботфортов пыль и комки бараньего сала, она с неудовольствием покачала головой.
      — А ви, двое, все обзывайт друг друга грязный клитшка?
      Она оглядела их, с намеренным пренебрежением избегая округлившихся, воспаленных глаз Артопеда, и громко расхохоталась.
      — У нас в дер фатерланд нихт никакой спортшик, — наставительно сказала она, обнажая в пояснение своих слов несколько кинжалов сразу.
      — Ребята немного устали от долгой скачки, — успокоил Йораку измордованный Скиталец и игриво ущипнул ее за каблук, — но все равно рвутся в бой, да и мне не терпится показать, чего я стою, — перед вашими лазурными глазками.
      Йорака издала такой звук, словно ее вот-вот вырвет, смачно выплюнула против ветра здоровенный кусок жевательного табака и, гневно топая, удалилась.
      — Дохлый номер, — объявил Гимлер.
      — Брось, не горюй, — сочувственно произнес Ловелас, обнимая Артопеда за плечи с куда более чем дружеским пылом, — все эти дамочки на один покрой. Отрава, все до единой.
      Артопед, безутешно рыдая, вырвался из объятий эльфа.
      — У бедный малтшик вот тут полный капут, — сказал, указывая на голову Артопеда, Гимлер.
      В наступившей тьме замерцали костры Реготунов. Прямо за ближайшим холмом лежала долина Кирзаграда, ныне переименованного интриганом-волшебником в Сарафлэнд. Безутешный Скиталец слонялся среди отдыхающих воинов, почти не слыша гордой песни, которую они ревели звонко ударяя ей в такт пенящимися пивными кружками:
      Ми ист бравый Реготун,
      Врун, шалун, хвастун, драчун.
      Ми скакаем наш баран
      В дождик, в веттер унд в туман!
      Ми танцуем вальс унд полька,
      Ми читать не знайт нисколько.
      Ми хотим в своя страна
      Мир унд стран других казна!
      Вкруг костров всадники предавались веселью, перекидываясь шутками и хохоча. Под восхищенные вопли льноволосых зрителей двое забрызганных кровью дуэлянтов ретиво рубились на саблях, в отдалении выла от восторга компания воинов, учинивших нечто непривлекательное с пойманной ими собакой.
      Но картины общего веселья не дарили несчастному радости. С тяжестью на сердце он поплелся во тьму, вновь и вновь негромко шепча: «Йорака, моя Йорака». Завтра он явит всем такую отвагу, что ей придется обратить на него внимание. Он прислонился к стволу дерева и вздохнул.