— По моему разумению, — сказал Артопед, — самое правильное это снова искать перевал. Он должен быть где-то рядом.
      — Еще три сотни верст переть за здорово живешь, — с некоторой робостью сказал Гельфанд, и тут узкая полка, связывавшая их с долиной, с негромким урчанием соскользнула в пруд.
      — Ну так, этот вопрос решен, — брюзгливо заметил Бромофил и крикнул: — Йо-хо-хо, иди сюда, попробуй, съешь нас!
      Низкий голос отозвался издалека:
      — Моя большой зверь, моя так и сделает.
      — И впрямь мрачная Судьба привела нас сюда, — сказал Артопед, — или дурак-волшебник!
      Гельфанд невозмутимо откликнулся:
      — Нам надлежит отыскать заклинание, открывающее эту дверь, да поскорее. И так уж смеркается.
      Он поднял волшебную палочку и вскричал:
      Юма пало альте напо ерин ходит браэ
      Тергин корряга кремора оле.
      Дверь осталась недвижима, а Фрито между тем нервно вглядывался в маслянистые пузырьки, затеявшие во множестве подниматься со дна пруда.
      — Если бы я только послушался дядюшку Пука и пошел учиться на дантиста, — заскулил Пепси.
      — А если бы я остался дома, я бы уже заработал кучу денег, торгуя энциклопедиями, — всхлипнул Мопси.
      — А если бы у меня было фунтов десять цемента да пара мешков впридачу, — поддержал их Срам, — вы бы уже целый час гуляли по дну этого пруда.
      Гельфанд, бормоча магические слова, отрешенно присел перед упрямым порталом.
      — Псаммобия, — произносил он нараспев. — Битум. Мазло.
      Дверь глухо ухнула, но не шелохнулась.
      — Какой-то мрачный вид у нее, — сказал Артопед.
      Внезапно Маг вскочил на ноги.
      — Ручка! — вскричал он, и подтащив к двери вьючного барана, влез ему на спину, встал на цыпочки и обеими руками повернул огромную ручку. Ручка легко подалась и дверь, визгливо заскрипев, приотворилась.
      Гельфанд поспешно протиснулся в щель, а Артопед с Бромофилом оттянули дверь еще на несколько дюймов. В этот миг в середине пруда что-то забулькало, зарыгало и над поверхностью, громко икнув, вздыбилось громадное бархатное чудище.
      Маленький отряд от ужаса врос в землю. В твари было футов пятьдесят росту, отвороты она носила широкие, а из пасти ее свисали, болтаясь, причастия и украшенные официальными печатями нормы правописания.
      — Ой-ей-ей! — завопил Ловелас. — Это Тезаурус!
      — Калечить! — взревел монстр. — Увечить, уродовать, крушить. Смотри УЩЕРБ.
      — Скорее! — закричал Гельфанд. — В пещеру!
      Один за одним путешественники проскочили в узкую щель. Последним был Срам, попытавшийся пропихнуть в нее протестующего барана. После двух лихорадочных, но безуспешных попыток он поднял негодующее травоядное и швырнул его в раззявленную пасть жуткого зверя.
      — Съедобный, — чавкая, сообщила гигантская тварь, — вкусный, аппетитный, легко усваиваемый. Смотри ЕДА.
      — Чтоб ты подавился, — горько пожелал твари Срам, в мозгу которого на миг отчетливо нарисовалось баранье филе. Затем он, извиваясь, протиснулся сквозь щелку в пещеру и присоединился к остальному отряду. Чудище же, рыгнув так, что содрогнулась земля и воздух наполнился ароматами, какие встречаешь, наталкиваясь на давно забытый кусок сыра, с грохотом захлопнуло дверь. Эхо от удара ускакало в глубины горы, а маленький отряд очутился в совершеннейшем мраке.
      Гельфанд поспешно извлек из кармана своего одеяния коробок с трутом и кремнем и, отчаянно высекая искры из стен и пола, ухитрился запалить конец волшебной палочки, — маленький язычок пламени давал примерно столько же света, сколько дохлый светляк.
      — Вот так магия, — сказал Бромофил.
      Маг вгляделся в темноту и, уяснив, что путь перед ними открыт лишь один, а именно вверх по лестнице, возглавил шествие во мрак.
      Они уходили все дальше в гору, двигаясь коридором, который после того, как кончилась ведшая вверх от ворот длинная лестница, теперь все больше спускался вниз, бессчетное множество раз меняя направление, пока воздух не стал горячим и спертым, а путешественники не запутались окончательно. Никакого источника света, кроме мигающей и плюющейся волшебной палочки Гельфанда, у них по-прежнему не имелось, а единственными звуками, какие они слышали, были зловещие шаги за спиной, тяжкое дыхание северо-корейских солдат, лязг карет скорой помощи и прочие беспорядочные шумы, обыкновенные на темных глубинах.
      В конце концов, они добрались до места, где коридор разделялся надвое, причем оба прохода вели вниз, и Гельфанд знаком велел всем остановиться. Незамедлительно до них донеслось урчание и потусторонний стрекот, внушающие мысль, что не далее чем в ярде от них расположились, чтобы по-дружески сыграть пару робберов в бридж, Четыре Всадника Апокалипсиса.
      — Может, разделимся? — предложил Бромофил.
      — Я лодыжку подвернул, — пожаловался Пепси.
      — Ни в коем случае не издавайте ни звука, — сказал Артопед.
      — А-апзчхи! — визгливо чихнул Мопси.
      — Итак, вот мой план, — сказал Гельфанд.
      — Этаких и пулей не остановишь, — сказал Бромофил.
      — Что бы ни случилось, — сказал Артопед, — кто-то должен нести неусыпный дозор.
      И вся компания, как один человек, завалилась спать.
      Когда они проснулись, вокруг вновь воцарилась тишина, и все, второпопях позавтракав пирогами и пивом, приступили к решению главной проблемы — каким проходом двигаться дальше. Пока они стояли, препираясь друг с другом, из земных глубин поднялся к ним ровный рокот барабана. Дрынь, дрынь, дрынь, ба-бах, пшт.
      Между тем, воздухстановился все более горячим и плотным, а земля начала подрагивать у них под ногами.
      — Нельзя терять времени, — сказал, подскакивая, Гельфанд. — Необходимо быстро принять решение.
      — А я говорю — направо, — сказал Артопед.
      — А я — налево, — сказал Бромофил.
      Тщательная проверка показала, что в левом проходе на протяжении примерно сорока футов отсутствует пол, и Гельфанд помчался направо, а прочие устремились по его стопам. Проход круто спускался вниз, являя взорам разные неаппетитные знамения, вроде побелевшего скелета минотавра, трупа Питлдаунского человека и растоптанных в лепешку кроличьих карманных часов с гравировкой: «Дорогому Белянчику от всей шараги Страны Чудес».
      Вскоре спуск стал более пологим и наконец проход вывел их в большую залу с огромными металлическими рундуками по стенам. Зала смутно освещалась отблесками жаркого пламени. Стоило отряду войти в нее, как раскатыстали громче: Дрынь. Дрынь. Фах. Дрыннь. Фах. Ба-бах.
      И вдруг из прохода, только что покинутого отрядом, выскочила большая банда урков и, размахивая серпами и молотами, бросилась на путешественников.
      — Ялу, Ялу! — орал их вожак, угрожающе взмахивая здоровенной вязанкой хвороста.
      — Бей янки! — орала вязанка.
      — Оставайтесь на месте, — сказал Артопед, — я разведаю путь.
      — Прикройте меня, — сказал Ловелас, — я их отвлеку.
      — Охраняйте тылы, — сказал Гимлер, — я отобью проход.
      — Не сдавайте форт, — сказал Гельфанд, — я возьму их в клещи.
      — Держитесь, — сказал Бромофил, — я их отброшу.
      — Пьонг-йанг панмун-йом! — вопил вожак урков.
      Преследуемый урками отряд кинулся через залу в боковой коридор. Ворвавшись туда, Гельфанд молниеносно захлопнул дверь перед носом первого урка и быстро сотворил заклинание.
      — Сезам, закройся! — произнес он, ударяя по двери волшебной палочкой, отчего дверь с громким и дымным «пфут!» исчезла, оставив Мага лицом к лицу с озадаченными урками. Гельфанд быстренько накатал пространный протокол о явке с повинной, подмахнул его, сунул в руки вожаку и рысью понесся дальше по коридору, — туда, где на другом конце узкого веревочного моста, перекинутого через еще более узкую бездну, стояла, поджидая его, вся остальная шатия.
      Едва Гельфанд ступил на мост, как в коридоре вновь послышалось зловещее «дрынь, дрынь» и из него высыпала уже не большая, а огромная банда урков. В самой гуще ее возвышалась мрачная тень, слишком страшная, чтобы ее еще и описывать. В одной лапе тень держала громадный черный шар, а на груди ее ужасными рунами было выведено: «Виланова».
      — Ой-ей-ей! — завопил Ловелас. — Это булдог!
      Гельфанд повернулся, чтобы взглянуть на ужасную тень, и та начала, бия в мрачный шар, кругами подбираться к мосту. Маг отшатнулся и, вцепившись в веревку, воздел волшебную палочку.
      — Стоять, гнусная тварь! — крикнул он.
      Но булдог подбирался все ближе, и волшебник, отступив на шаг, выпрямился во весь рост и сказал:
      — Пшел прочь, тонкошкурый!
      Артопед взмахнул Кроной.
      — Ему не удержать моста! — вскричал он и бросился вперед.
      — E pluribus unum! — заревел Бромофил и устремился за ним.
      — Esso extra, — произнес Ловелас и прыжками понесся следом.
      — За Кайзера! За Фрэзера! — закричал Гимлер, спеша им на подмогу.
      Булдог прыгнул вперел и, подняв над головой кошмарный шар, испустил торжествующий вой.
      — Dulce et decorum, — сказал Бромофил, перерубая поручни моста.
      — Они не пройдут, — подтвердил Артопед, перерубая опорные колья.
      — Лучшее — враг хорошего, — сообщил Ловелас, перерубая трап.
      — Все ближе к тебе, Господь, — пропел Гимлер, быстрым взмахом топора перерубая последний канат.
      Мост с громким щелчком оборвался, стряхнув в пропасть Гельфанда и булдога. Артопед развернулся и, подавив рыдание, побежал дальше по коридору. Прочие не отставали. Свернув за угол, они внезапно вылетели под ослепительный солнечный свет и, потратив несколько коротких минут на то, чтобы обезглавить спящий караул урков, протиснулись сквозь ворота и покатили вниз по восточной лестнице.
      Лестница шла вдоль кисельного потока, в волнах которого зловеще раскачивались какие-то большие и липкие разноцветные сгустки. Ловелас остановился и с чувством сплюнул.
      — Это Спумони, — пояснил он, — столь любимое эльфами. Не пейте его — оно вам дырок в зубах понаделает.
      Отряд быстро двинулся вдоль неглубокого русла и меньше чем через час уже вышел на западный берег реки Нессельроде, которую гномы зовут Кисельвроде. Артопед дал знак остановиться. Ступени, по которым они спустились с горы, обрывались у кромки воды, а по обеим сторонам узкого пути широкой бесплодной равниной, заполненной бореями и зефирами, дельфинами в бескозырках и уличными указателями, уходили вдаль холмы.
      — Боюсь, мы попали в места, еще не нанесенные на карту, — сказал Артопед, из-под ладони вглядываясь вдаль. — Увы, нет с нами Гельфанда, чтобы наставить нас на истинный путь.
      — Да, похоже, припухли, — согласился Бромофил.
      — Вон в той стороне лежит Лодыриен, Земля Ушлых Эльфов, — сказал Ловелас, указывая через реку на неряшливый лес, образованный ползучими вязами и араукариями. — Я уверен, Гельфанд повел бы нас именно туда.
      Бромофил окунул ногу в небыструю реку, и из нее тут же взлетела в воздух порция рыбных палочек с гарниром из жаренных в масле улиток.
      — Колдовство! — завопил Гимлер. — Ведьмовство! Дьявольство! Изоляционизм! Биметаллизм!
      — О да, — сказал Ловелас, — заклятие лежит на этой реке, ибо названа она именем прекрасной эльфийской девы Нессельроде, пылавшей страстью к Ментолу, Богу Десертных Напитков. Но злобная Оксидоль, Богиня Ловкости Рук и Малого Шлема, явилась ей в образе медного пятака и рассказала, что Ментол изменяет ей с Принцессой Психессой, дочерью Короля Здоровиллы. Узнав об этом, Нессельроде исполнилась гнева и страшной клятвой поклялась отбить Ментолу печенки и упросить свою маму, Синераму, Богиню Краткосрочных Ссуд, обратить Ментола в эректор. Однако Ментол прознал о замыслах Нессельроде и, явившись ей в образе холодильника, превратил ее в реку, а сам отправился на запад, торговать энциклопедиями. Еще и теперь можно слышать, как по весне река принимается негромко стенать: «Ментол, Ментол, сволочь ты этакая! Жила я себе эльфийкой, никого не трогала, и вдруг — плюх! — обратилась в реку. Вонючка ты, вот ты кто!» И ветер отвечает: «Тьфу на тебя!»
      — Печальная история, — сказал Фрито. — И все это правда?
      — Нет, — сказал Ловелас. — А вот еще песня про это.
      И он запел:
 
То песнь о деве, что жила
В далекие года.
С власами, будто бы метла,
С очами, как вода.
 
 
Был полон жвачки рот ее
И сплетен — голова,
Подол же нижнее белье
Скрывал едва-едва.
 
 
Она носила пудру «в тон»
И туфли — самый шик.
И все ждала — ну где же он,
Порядочный мужик?
 
 
Однажды эльф-аристократ
Повел ее на бал.
Он намекнул ей, что богат
И жить один устал.
 
 
И дева эльфу отдалась
В обшарпанном «рено»,
Смекнув, что этот — в самый раз
И дело решено.
 
 
А он в конце сказал, что ждет
Давно его невеста,
Что он сапожник и вот-вот
Останется без места.
 
 
Сказал все это, сукин сын,
И дернул со всех ног.
Когда б такой он был один…
Спаси эльфийку бог!
 
      — Нам следует переправиться до ночи, — сказал, дослушав пение, Артопед. — А то поговаривают, будто в этих местах свирепствуют таможенные нетопыри и сосущие кровь овиры.
      С полотенцем в одной руке и мочалкой в другой Артопед ступил в мыльную воду, прочие последовали его примеру. Глубина нигде не превышала нескольких футов, так что хобботы переправились без труда.
      — Действительно, странная река, — сказал Бромофил, когда вода обняла его бедра.
      На другом берегу путешественников ожидала шеренга иссохших деревьев, стволы которых покрывали плакаты на Эльферанто, гласившие: «Посетите сказочный Эльф-Виллидж», «Загляните на Змеиную Ферму», «Не пропустите Мастерской Санта-Клауса», «Зачарованный Лес — наше богатство!»
      — Лодыриен, Лодыриен, — вздыхал Ловелас, — дивное диво Нижесредней Земли!
      Словно в ответ на его вздохи в стволе большого дерева открылась дверца, обнаружив за собой комнатушку, тесную от стоек с почтовыми открытками, громко тикающих ходиков с кукушкой и коробок леденцов из кленового сахара. Из-за торгующего тянучками автомата выскользнул сальной внешности эльф.
      — Рекламный фургон, — произнес он и низко поклонился.— Меня зовут Пентель.
      — Приблизься, конастога, — сказал Ловелас.
      — Так-так-так, — важно откашливаясь, сказал эльф. — Что-то не вовремя вы пожаловали, туристский сезон уже кончился, разве нет?
      — Да мы просто так, мимо проходили, — сказал Артопед.
      — Ну, не важно, — сказал Пентель. — Тут у нас есть на что посмотреть, будьте уверены, есть. Слева от вас находится оцепенелое дерево, справа — образующая естественный мостик скала с неестественным эхом, а прямо впереди — старинный Источник Исполнения Желаний.
      — Мы, знаете, только что из Дории, — продолжал Артопед.
      — А теперь вот в Фордор идем.
      Эльф побелел.
      — Надеюсь, вам понравилось в Волшебной Стране Лодыриен, — торопливо сказал он и, вручив им пачку рекламных проспектов и стрекал для вьючных скотов, метнулся внутрь дерева, захлопнул дверь и запер ее на засов.
      — Да, тревожные настали времена, — сказал Артопед.
      Ловелас открыл один из проспектов и углубился в карту.
      — Тут неподалеку лежит Эльф-Виллидж, — наконец, сказал он, — и если там еще не сменились хозяева, в нем должен и поныне проживать Орлонов родич, Владыка Килоперц, а с ним Госпожа Лавалье.
      — Эльфы! — пробормотал Срам. — Я, конечное дело, не хочу сказать, что Сыроед прав, но и кругом неправым я бы его не назвал, коли вы понимаете, о чем я толкую.
      — Заткнись, — мрачно произнес Ловелас.
      Второпях позавтракав мирром и благовониями, отряд выступил по широкому пути, определенному Ловеласом с помощью карты как «Поляна Ужасов». Время от времени из каучуковых кустов выскакивали на нетвердых ногах механические драконы и гоблины, разевали пасти и всхрапывали. Но эти наскоки оставили невозмутимыми даже хобботов, и спустя несколько коротких часов путешественники вышли на опушку рощицы, состоящей из чрезвычайно оцепенелых деревьев, с чьих странно симметричных ветвей неубедительными охапками осыпались изъеденные коррозией медные листья.
      Пока путешественники стояли, дивясь подобному чуду, из чердачного окна ближайшего к ним дерева высунулась голова эльфийской девы. Высунулась и воскликнула на языке древних эльфов:
      — Горячий привет дальнестранникам!
      — Есть кто дома вроде тебя? — спросил Ловелас, отвечая, как повелевает обычай.
      Миг спустя, дверь огромного дерева отворилась, и из нее вышел низкорослый эльф.
      — Килоперц и Лавалье ожидают вас наверху, — сказал он и ввел путников внутрь просторного ствола. Внутри дерево оказалось совершенно пустым и оклеенным обоями под кирпичную кладку. Винтовая лестница вела сквозь дыру в потолке на верхний этаж. Эльф сделал знак, что им следует подняться по узким ступенькам. Добравшись доверху, путешественники попали в комнату, украшенную точь в точь как нижняя, но ярко освещенную свисавшей со стропил люстрой, изготовленной из тележного колеса. В дальнем конце комнаты сидели на паре пеньков Килоперц с Лавалье, облаченные в богатый муслин.
      — Добро пожаловать в Лодыриен, — медленно поднимаясь на ноги молвила Лавалье, и путешественники увидели, что она прекрасна, как юный побег карликового дуба. Голову ее осеняла роскошная копна каштановых волос, и стоило Лавалье встряхнуть ею, как целые горсти роскошных каштанов сыпались на пол, подобно дождю. Фрито вертел в пальцах Кольцо и дивился великой ее красоте. Словно завороженный, он встал, и Лавалье оборотилась к нему и увидела, что он вертит в пальцах Кольцо и дивится великой ее красоте.
      — Я вижу, Фрито, — молвила она, — что ты вертишь в пальцах Кольцо и дивишься великой моей красоте?
      У Фрито перехватило дыхание.
      — Пусть тревога покинет твое сердце, — молвила она, торжественно ущипнув его за нос. — Мы не кусаемся.
      Килоперц поднялся, поочередно обратился с приветствием к каждому из путешественников, пригласил их устраиваться поудобнее на расставленных вдоль стен одноногих табуретках с резиновыми сиденьями и попросил поведать об их приключениях.
      Артопед прокашлялся.
      — Дела давно минувших дней, — начал он.
      — Зовите меня Измаил, — перебил его Гимлер.
      — Когда Апрель обильными дождями, — встрял Ловелас.
      — Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который, — завел свое Бромофил.
      После недолгих споров пришлось Фрито рассказать всю историю Кольца и повесть о путешествиях Килько, поведать о Черных Призраках на свином ходу, о Совещании у Орлона, о Дории и о безвременной кончине Гельфанда.
      — Уху-ху-ху, — печально промолвил Килоперц, когда Фрито закончил.
      Лавалье глубоко вздохнула.
      — Труден ваш путь и опасен, — молвила она.
      — Да, — подтвердил Килоперц, — тяжкое бремя приняли вы на себя.
      — Враг ваш силен и безжалостен, — молвила Лавалье.
      — Многого вам надлежит опасаться, — промолвил Килоперц.
      — Вы отправляетесь на рассвете, — молвила Лавалье.
      Досыта пообедав херувимами и серафимами, усталые путешественники разошлись по комнатам, отведенным им Килоперцем и Лавалье в стоявшем поблизости маленьком дереве, но Фрито, собравшегося войти вовнутрь, Лавалье поманила за собой и вскоре привела в небольшую укромную лощину, посреди которой стояла заляпанная пометом птичья купальня с плавающей в ней кверху лапками четой воробьев.
      — Яд, — пояснила Лавалье, выбрасывая оперенные трупики в кусты, — больше их ничем не отвадишь.
      Вслед за тем она плюнула в воду, и оттуда с криком: «Ну, так какое твое седьмое желание?» — выпрыгнула золотая рыбка.
      В ответ Лавалье склонилась к воде и прошептала: «Клаузула Вильмота», — и вода вскипела, наполнив воздух тонким ароматом мясного супа с фасолью. Затем показалось Фрито, будто поверхность воды разгладилась и на ней появилось изображение человека, что-то запихивающего себе в нос.
      — Это так, рекламная пауза, — раздраженно молвила Лавалье.
      Через миг вода прояснилась, и Фрито увидел сначала, как танцуют на улицах эльфы и гномы, потом какой-то пир в Минас Термите, потом веселый дебош в Шныре, потом большую бронзовую статую Сыроеда, разбиваемую на куски, чтобы понаделать из них булавок для галстуков, и наконец самого себя сидящим на груде бижутерии и улыбающимся до ушей.
      — Это хорошее видение, — провозгласила Лавалье.
      Фрито потер кулаками глаза и сам себя ущипнул.
      — Значит все не так уж и сумрачно? — спросил он.
      — Купальня Лавалье никогда не лжет, — строго ответила Владычица и, отведя Фрито к остальным путешественникам, исчезла в облаке духов «Похоть Джунглей».
      Фрито напоследок еще раз ущипнул себя, шатаясь, забрался в дерево и скоро забылся глубоким сном.
      Некоторое время поверхность купальни оставалась темной, затем замерцала и показала по очереди: радостную встречу «Титаника» в Нью-Йоркской гавани, выплату Францией военных долгов и прием по случаю инаугурации Гарольда Стэссена.
      На востоке встала Вельвита, возлюбленная утренняя звезда эльфов и служанка рассвета, встала, приветствуя фланелевоязыкую Нокзему, и лязгая золотым помойным ведром, повелела ей пробудить крылатого рикшу Новокаина, глашатая дня. А следом за нею явилась в небе розовоокая Овальтина, дабы облобызать пушистыми устами землю к востоку от Моря. В общем, рассвело.
      Отряд поднялся и, впопыхах позавтракав спирохетами и зобами, прошел, ведомый Килоперцем с Лавалье и их слугами, туда, где лежали на берегу великой реки Анаглин три бальзовых плотика.
      — Настал печальный час расставания, — торжественно молвила Лавалье. — Но у меня есть для каждого из вас по небольшому подарку, который поможет вам в грядущие темные дни вспоминать о счастливом пребывании в Лодыриене.
      Сказав так, она вытащила из кустов большой сундук и извлекла из него несколько чудных вещиц.
      — Для Артопеда — драгоценности короны, — молвила она и поднесла удивленному королю грушу, ограненную подобно брильянту, и воробьиное яйцо размером с изумруд.
      — Для Фрито — нечто волшебное, — и в руке у хоббота оказался дивный хрустальный шарик, внутри которого порхали снежинки.
      За ними и все остальные члены отряда получили в дар нечто удивительное и роскошное каждый: Гимлеру досталась годовая подписка на «Эльфийскую Жизнь», Ловеласу дорожный набор для игры в Ма-джонг, Мопси баночка Клеверного Бальзама, Пепси пара салатных вилок, Бромофилу велосипед фирмы «Швайн», а Сраму канистра с репеллентом.
      Путешественники быстро попрятали подарки среди прочего, уже уложенного на плоты необходимого в странствии снаряжения, включающего веревки, банки с говяжьей тушенкой, несколько тюков копры, волшебные плащи, позволяющие сливаться с любым окружением, будь то зеленая трава, зеленые деревья, зеленые скалы или зеленое небо; альбом «Драконы и василиски мира»; ящик собачьих галет и ящик польской водки.
      — Прощайте, — молвила Лавалье, когда отряд кое-как разместился на плотиках. — Дальний путь начинается с первого шага. Человек — это не остров.
      — Ранняя птичка червя получает, — промолвил Килоперц.
      Плоты соскользнули в реку, а Килоперц с Лавалье погрузились на большого, переделанного под ладью лебедя и некоторое время плыли рядом с плотами, причем Лавалье, сидя у лебедя на носу, пела голосом, томящим душу, подобно дроби стальных барабанов, древний эльфийский плач:
 
Даго, Даго, Лэсси Лима ринтинтин
Янки уницикл рамар ротор ют
Тельстар алоха сааринен кларет
Никсон камера импала десото?
Гардоль масла телефон лумумба!
Чаппакуа хаватампа мюриель
Твою мог что хоти делай, бвана,
Но ти выпить не поима!
Комсат мельба рубайат нирвана
Гарсиа и вега гайавата алу.
О митра, митра, скора мне капута!
Волдари валдера, ля ви се ля ви,
Хони соут ла ваш квирит,
Хони соут ла ваш квирит.
 
      («Ах, падают листья, увядают цветы, и все реки впадают в Республиканскую партию. О Рамар, Рамар, помчись, словно ветер, на своем одноколесном велосипеде и предупреди речных нимф и королев кокаина! Ах, кто будет теперь сбирать земляные орехи и пировать средь подстриженных ровно деревьев? Кто теперь станет ощипывать наших единорогов? Видишь, куры уже смеются? Увы, Увы!» Хор: «Мы — хор, мы со всем согласны. Согласны, согласны, согласны, согласны.»)
      Когда крошечные плотики один за одним скрывались под берегом, следуя изгибу реки, Фрито в последний раз обернулся и как раз успел увидеть, как Госпожа Лавалье в принятом у древних эльфов жесте прощания, засовывает палец себе в глотку — в то место, откуда растет язык.
      Бромофил устремил взоры вперед, туда, где за речными излучинами едва-едва показалось солнце.
      — Ранняя птичка гастрит получает, — пробормотал он и крепко заснул.
      Столь велико было очарование Лодыриена, что хотя путешественники провели в этой волшебной земле всего одну ночь, им она показалась неделей, и Фрито, плавно несомый рекой, преисполнился вдруг неясного страха, — ему стало казаться, что времени у них осталось всего ничего. Он вспомнил о полном зловещих предзнаменований сне Бромофила и, вглядевшись в спящего воина, впервые заметил пятно на его челе, как бы от высохшей крови агнца, большой меловой крест на спине и черную метку размером с дублон на щеке. На левом плече Бромофила сидел огромный, недобрый на вид стервятник — сидел, ковырял в зубах и пел дурацкую песню про каких-то трупиалов.
      Вскоре после полудня русло реки начало сужаться и мелеть, а вскоре за этим путь отряду преградила громадная бобровая плотина, из нутра которой до путешественников донеслись мрачные шлепки бобровых хвостов и зловещий вой турбин.
      — Я полагал, что путь на Крутобокие Острова свободен, — сказал Артопед, — но ныне вижу, что слуги Сыроеда и здесь уже поработали. Дальше нам по реке не проплыть.
      Путешественники подгребли к западному берегу и, вытащив плоты, второпях позавтракали луной и грошем.
      — Ох, боюсь, подгадят нам эти скоты, — сказал Бромофил, махнув рукой в сторону нависающей над ними бетонной плотины.
      Словно в ответ на его слова, некая массивная фигура, нетвердо ступая, враскачку двинулась по каменному берегу в сторону путешественников. Фута, примерно, в четыре ростом, очень темнокожая, с похожим на кусок запеченного мяса хвостом, в черном берете и в скрывающих поллица темных очках.
      — Ваш покорный слуга, — низко поклонившись, прошепелявила эта странная тварь.
      Артопед подозрительно разглядывал негодяя.
      — А ты кто такой? — спросил он наконец, и рука его пала на рукоять меча.
      — Безобидный путешественник вроде вас, — ответило бурое существо, в подтверждение хлопнув оземь хвостом. — Мой конь расковался или лодка утопла, никак не могу запомнить.
      Артопед облегченно вздохнул.
      — Ну что же, милости просим, — сказал он. — А я уж испугался, что вы, может быть, какой-нибудь лиходей.
      Странное существо снисходительно рассмеялось, показав пару передних зубов размером с плитки-кабанчики, какими выкладывают ванные комнаты.
      — Это навряд ли, — сказало оно, жуя в рассеянности кусок разбухшей в воде лесины. Затем существо громко чихнуло, и темные очки его упали на землю.
      Ловелас испуганно ахнул.
      — Черный Бобер! — отшатнувшись, воскликнул он.
      В тот же миг в ближнем лесу послышался громкий треск и на невезучий отряд обрушилась объединенная банда завывающих урков и рычащих бобров.
      Артопед вскочил на ноги.
      — Эвиндюр! — воскликнул он и, обнажив Крону, протянул ее рукоятью вперед ближайшему урку.
      — Рахат-лукум! — возопил Гимлер, разжимая пальцы, чтобы из них упало на землю его тесло.
      — Вазелин! — произнес Ловелас, поднимая руки.
      — Ipso facto! — проворчал Бромофил, и расстегнул перевязь своего меча.
      Пока остальные торопливо сдавались, Срам подскочил к Фрито и ухватил его за локоть.
      — Пора рвать когти, бвана, — сказал он, набрасывая на голову шаль, и оба хоббота соскользнули на плот и отплыли от берега прежде, чем набегающие урки и их неуклюжие союзники успели заметить пропажу.
      Вожак урков сгреб Артопеда за грудки и свирепо встряхнул.
      — Которые тут хобботы? — взревел он.
      Артопед повернулся туда, где только что стояли Срам и Фрито, потом туда где скорчились, стараясь быть понезаметнее, Мопси и Пепси, и наконец туда, где прикинувшись мертвыми, лежали Гимлер и Ловелас.
      — Соврешь — костей не соберешь, — пригрозил урк, и Артопед против воли своей отметил прозвучавшую в голосе урка угрожающую нотку.
      Он указал рукою на хобботов и двое урков прыгнули вперед и сграбастали несчастных руками, превосходившими толщиной Артопедовы ноги (обе сразу).
      — Вы ошибаетесь! — заверещал Мопси. — У меня его нет!
      — Не того вяжете! — взвизгнул Пепси. — Вон его берите!
      И указал на Мопси.
      — Ну да, не того — того самого, — кричал Мопси, маша лапкой в сторону Пепси, — я бы его где хошь признал. Рост три-пять, вес восемьдесят два, на левой руке татуировка — дракон перед случкой, два привода за недонесение и пособничество известному Кольценосцу.
      Вожак урков злобно расхохотался.
      — Остальным даю десять секунд, чтобы смыться, — сказал он, вертя в руках комплект гигантских кривых ножей и леденя душу пленников внезапным переходом на нормальный английский язык.
      При этих словах Бромофил рванул с места, как спринтер, но перевязь меча обвила его ногу, он упал, и острый носок его же полуботинка пронзил Бромофилу грудь.
      — Участь моя решена, — простонал он. — О, передайте Спартаковцам, чтобы держали торпеды сухими!
      Затем он громко всхрапнул и испустил дух.
      Урка покачал головой.
      — Ну, уж это ты зря, — сказал он и увел свою банду, а с нею Мопси и Пепси, в окрестные леса.
      Фрито и Срам, осторожно гребя, неторопливо переплыли реку и вытащили свое судно на восточный берег; а за ними, скрытое от глаз тенью плотины тихо прошлепало какое-то серенькое существо на зеленом в желтый горошек надувном матрасике.