— Будьте как дома, — сказал, выходя, Гарфинкель. — Плату за постой принимают в три часа.
      Топтун грузно осел в кресло, и кресло с глухим треском сложилось под ним.
      Не прошло и пяти минут после ухода Гарфинкеля, как в дверь постучали. Срам с недовольным видом поплелся открывать.
      — Пусть лучше ты будешь едой, — бормотал он, — потому что я тебя в любом случае слопаю.
      Он рывком распахнул дверь, и перед обществом предстал очередной таинственный незнакомец в длинном сером плаще с капюшоном и в толстых черных очках с фальшивым резиновым носом, весьма неубедительно свисающим с дужки. Таинственный облик этой темной фигуры дополняли картонные усы, парик из половой тряпки и широченный галстук с намалеванной на нем от руки картинкой, изображающей эльфийскую деву. В левой руке незнакомец, обутый, кстати сказать, в банные шарканцы, держал клюшку для гольфа. Во рту его чадила толстая сигара.
      Срам отшатнулся, а Топтун, Мопси, Пепси и Фрито в один голос воскликнули:
      — Гельфанд!
      Старик, волоча ноги, вступил в комнату и, избавившись от камуфляжа, явил присутствующим знакомый облик целителя-чудотворца и карточного артиста.
      — Что ж, это я, — признал Маг, сокрушенно выдергивая из волос застрявшие в них нитки. Затем Гельфанд обошел путешественников, наградив каждого крепким рукопожатием и электрическим шоком, для каковой цели он неизменно таскал с собой миниатюрное разрядное устройство, пряча его в ладони.
      — Ну-ну, — повторял Гельфанд, — вот мы и опять оказались вместе.
      — Я предпочел бы оказаться в толстой кишке дракона, — сказал Фрито. — Надеюсь это еще при тебе? — спросил, уставясь на Фрито, Гельфанд.
      — Ты имеешь в виду Кольцо?
      — Тише, — громовым голосом потребовал Гельфанд. — Не упоминай о Великом Кольце ни здесь, ни где-либо еще. Если шпионы Сыроеда дознаются, что ты, Фрито Сукинс, гражданин Шныра, владеешь Единым Кольцом, все будет потеряно. А у него везде есть шпионы. Девять Черных Всадников снова рыщут повсюду, и кое-кто уверяет даже, будто встречал на дороге Семь Смертных Грехов, Шесть Знаков «Вход Воспрещен» и Троих В Лодке, считая сюда и собаку. Даже у стен ныне имеются уши, — добавил он, указывая на две огромных ушных раковины, торчавших из-под каминной доски.
      — Значит, никаких надежд не осталось? — задохнулся Фрито. — И повсюду нас подстерегает опасность?
      — Кто может знать об этом? — ответил Гельфанд и всем показалось, будто некая тень прошла по его лицу.
      — Я, впрочем, мог бы кой-что добавить, — добавил он, — но мне показалось, будто некая тень прошла по моему лицу.
      И добавив это, он погрузился в показавшееся всем странным молчание.
      Фрито заплакал, но Топтун склонился к нему и похлопал его по плечу, успокаивая.
      — Не надо бояться, милый хоббот, я всегда буду с тобой, какая бы нам не досталась доля.
      — И я тоже, — сказал Срам и заснул.
      — И мы, — зевая, сказали Мопси и Пепси.
      Но Фрито был безутешен.
      Когда хобботы пробудились, оказалось, что Гельфанд с Топтуном куда-то ушли, а сквозь леденцовые окна смутно светит луна. Они уже доели занавески и начали стаскивать с ламп абажуры, но тут явился облаченный в тончайшую марлю Гарфинкель и повел их к уже знакомому хобботам бараку. Обширное это строение было ярко освещено, и летящее из него бругага разгоняло ночную тишь. При приближении хобботов, в бараке вдруг замолчали, а затем воздух пронзил печальный звук носовой флейты, напоминающий скрип мела по школьной доске.
      — За что же это они свинью-то так мучают? — спросил, затыкая уши, Срам.
      — Чшш, — ответил Фрито, и одинокий чистый голос запел, наполнив хобботов неясным ощущением тошноты.
      О Юнисеф о чистопыр
      И тарабар и вздар
      О Меннен минхер мюриэль
      Гей дерри-дерри тум гардоль
      О Юбан нетто чудодыр?
      Концен, нитоль и вазелин!
      Пеан эх на-ни нембутал.
      Визгливо взвыв напоследок, музыка смолкла, и с полдюжины оглушенных птиц с глухим стуком плюхнулось к ногам Фрито.
      — Что это было? — спросил Фрито.
      — Это был древний плач на языке Стародавних Эльфов, — со вздохом ответил Гарфинкель. — В нем повествуется о Юнисефе, о его долгих и горестных поисках чистой уборной в некой гостинице. «Что же у вас и удобств никаких тут нету? — восклицает он. — А где же ванная комната?» Но никто ему не ответил.
      Так сказал им Гарфинкель и ввел хобботов в Дом Орлона. Они очутились в длинной с высокими стропилами зале, по середине которой тянулся бесконечный стол. В одном ее конце располагался огромный отделанный дубом камин, сверху свисали латунные канделябры, в которых с веселым треском горели ушного воска свечи. За столом расселось всегдашнее отребье Нижесредней Земли — эльфы, феи, марсиане, несколько лягвий, гномы, гоблины, небольшое число чисто условных людей, пригоршня кобольдов, несколько троллей в солнцезащитных очках, пара домовых, изгнанных из своих домов адептами Христианской Науки, и томимый смертельной скукой дракон.
      Во главе стола восседали Орлон и Леди Лукра в одеяниях ослепительной светозарности и белизны. Мертвыми казались они, но мертвыми не были, ибо Фрито заметил, как мерцают, подобно мокрым грибам, их очи. До того обесцвечены были волосы их, что сияли, как цветы золотарника, лица же у обоих безупречностью кожи и яркостью уподоблялись луне. Вокруг них, подобно звездам, лучились цирконы, гранаты и магнетиты. Шелковые абажуры покрывали их головы, а на челе у каждого было написано много чего — и хорошего, и плохого — к примеру: «Натравите на них Чай-Кан-Ши» или «Жена женой, а ты мой птенчик». И тот, и другая спали.
      Слева от Орлона сидел Гельфанд в красной феске, обличающей в нем Масона Тридцать Второго Калибра и Почетного Члена Тайного Храма, а справа — Топтун в белом (от Кардена) костюме Скитальца. Фрито указали на сиденье, расположенное в середине стола, между редкостной кривобокости гномом и эльфом, от которого несло птичьим гнездом, а Мопси и Пепси усадили за маленький столик в углу, за которым уже сидели Пасхальный Кролик и парочка фей, узких специалисток по заговариванию зубов.
      Как и большинство мифических созданий, без явных средств к существованию проживающих в зачарованных лесах, эльфы питались весьма экономно, так что Фрито был несколько разочарован, обнаружив у себя на тарелке лишь горстку покрытых грязной кожурой арахисов. Впрочем, он, подобно всякому хобботу, обладал способностью съедать все, что удается протиснуть в глотку, хотя и хобботы тоже предпочитают иметь дело с блюдами, с которыми не приходится особенно бороться, ибо даже наполовину сваренная мышь способна уложить хоббота в двух раундах из трех. Едва Фрито покончил с орехами, как сидевший по правую его руку гном повернулся к нему и приветственно протянул чрезвычайно мозолистую ладонь. «Поскольку рука у него кончается этой штукой, — думал Фрито, нервно ее потрясая, — она, очевидно, должна быть ладонью».
      — Гимлер, сын Героина, ваш всепокорный слуга, — произнес гном, кланяясь так, что стал виден горб на его спине. — Да будете вы всегда покупать подешевле, а продавать подороже.
      — Фрито, сын Килько, к вашим услугам, — с некоторым смущением представился Фрито, лихорадочно пытаясь припомнить как велит отвечать обычай. — Да рассосется ваш геморрой безо всяких хирургов.
      Гном принял его ответ с некоторым недоумением, но без недовольства.
      — Так вы, стало быть, тот самый хоббот, про которого рассказывал Гельфанд, Носитель Кольца?
      Фрито кивнул.
      — И оно с вами?
      — Хотите взглянуть? — вежливо осведомился Фрито.
      — О нет, благодарю покорно, — сказал Гимлер. — У моего дяди была когда-то волшебная булавка для галстука, так он однажды чихнул на нее и, представьте, остался без носа.
      Фрито нервно погладил себя по ноздре.
      — Извините, что перебиваю, — произнес сидящий слева эльф, метко сплевывая прямо в левый глаз гнома, — но я невольно подслушал вашу беседу с этим Квазимодо. Вы и впрямь притащили сюда упомянутую безделушку?
      — Впрямь, — ответил Фрито, борясь с внезапно напавшим чихом.
      — Не угодно ли? — произнес эльф, предлагая уже неудержимо чихающему Фрито кончик Гимлеровой бороды. — Я Ловелас, из эльфов Северной Заморочки.
      — Эльфийская собака, — прошипел Гимлер, выдирая бороду из рук Ловеласа.
      — Гном свинячий, — парировал Ловелас.
      — Игрушечник.
      — Землекоп. — Потаскун.
      — Прыщ корявый.
      — Может, хотите, услышать какую-нибудь смешную историю, или песню? — спросил встревоженный Фрито. — Вот, знаете, был один такой бродячий дракон и вот он однажды забрел на ферму, а фермер…
      — Лучше песню, — единогласно произнесли Гимлер и Ловелас.
      — Ну, хорошо, — сказал Фрито, и с трудом выковыривая из памяти скверные вирши Килько, пискливо затянул:
      Жил в старину эльфийский Царь
      Сатранап, могучий и гордый,
      На Веселом Болоте он урков разбил
      Смирив Сыроедовы орды.
      В подмогу себе он гномов призвал,
      Коротышек и рудокопов,
      Но те, когда грянул ужасный бой,
      Предпочли отсидеться в окопах.
      Припев:
      Чистопыр, метрекол, лаворис и хором:
      Предпочли отсидеться в окопах.
      Прогневался могучий Царь,
      Да так, что небо померкло.
      «Ну, попадитесь вы мне, — он сказал, —
      Трусливые недомерки».
      Но гном, сколь ни был бы он труслив,
      Еще и хитер, зараза!
      И Король Желтозад, чтобы шкуру спасти,
      Решился эльфов подмазать.
      Припев:
      Ремингтон, террикон, городуль и туз.
      Решился эльфов подмазать.
      «Чтоб нашу лояльность вполне оценить, —
      Сказал Желтозад Сатранапу, —
      Прими от нас этот гномовский меч,
      Как говорится, на лапу.
      Меч Чистопыр прозывается он, —
      Продолжил лукавый гном, —
      Прими его в дар и о прошлом забудь,
      Пусть прошлое кажется сном.»
      Припев:
      Кадиллак, брик-а-брак, Эздель, кокаин.
      Пусть прошлое кажется сном.
      «Я принимаю ваш чудный дар,
      Вы, гномы, парни что надо», —
      Ответил Царь и принял меч,
      И в лапшу изрубил Желтозада.
      И с той поры народ говорит,
      А также поет и пишет:
      «Верь эльфу и гному лишь в степени той,
      В какой он уже не дышит.»
      Припев:
      Оксилол, геритол, кукуруза, трикс.
      В какой он уже не дышит.
      Стоило Фрито закончить, как Орлон вдруг проснулся и знаком потребовал тишины.
      — Столы для лото накрыты в Эльфийской Гостиной, — объявил он, и пир на этом закончился.
      Фрито направлялся к столику, за которым сидели Мопси и Пепси, когда из-за росшего в горшке фикуса протянулась и схватила его за плечо костлявая рука.
      — Следуй за мной, — сказал, отводя ветку, Гельфанд и повлек удивленного хоббота через зал в небольшую комнату, в которую почти невозможно было затиснуться из-за огромного, накрытого толстым стеклом стола. Орлон с Топтуном уже расположились за ним, и Фрито, усаживаясь рядом с Гельфандом с удивлением увидел, как в комнату вошли и сели подальше друг от друга его соседи по пиршеству, Гимлер и Ловелас. Сразу за ними появился крепко сколоченный человек в переливающихся всеми цветами радуги зауженных у щиколоток брюках и остроносых полуботинках. Последним вошел коротышка в крикливой рубашке, с вонючей эльфийской сигарой во рту и с доской для скрабла подмышкой.
      — Килько! — воскликнул Фрито.
      — А, Фрито, мальчик мой, — сказал Килько, с силой хлопая Фрито по спине, — значит, ты все-таки добрался сюда. Ну, и ладно.
      Орлон протянул влажную ладонь, и Килько, порывшись в карманах, вытащил несколько смятых в комок купюр.
      — Два, верно? — спросил он.
      — Десять, — ответил Орлон.
      — Ну да, ну да, десять, — согласился Килько и уронил купюры эльфу на ладонь.
      — Каким далеким кажется теперь твой праздник, — сказал Фрито. — Что ты поделывал все это время?
      — Какие у меня дела? — ответил старый хоббот. — Немножко скрабла, немножко педерастии. Я ведь теперь на покое, сам знаешь.
      — Но что же все это значит? Кто такие Черные Всадники и чего им от меня надо? И какое отношение к этому имеет Кольцо?
      — И большое и малое, милый хоббот, более или менее имеет, — объяснил Орлон. — Но всему свое время. Мы созвали это Великое Совещание, чтобы ответить и на твои вопросы, и на иные, но сейчас я скажу лишь, что происходит, увы, много такого, что нам совсем не с руки.
      — Чего уж тень на плетень наводить, — мрачно произнес Гельфанд. — Неизреченное Ни-Ни вновь наползает на нас. Наступило время решительных действий. Фрито, Кольцо!
      Фрито кивнул и звено за звеном вытащил из кармана изготовленную из канцелярских скрепок цепочку. Резким движением он швырнул роковой брелок на стол, и Кольцо чуть слышно звякнуло по стеклу.
      У Орлона перехватило дыхание.
      — Волшебная вещь! — воскликнул он.
      — А где доказательства, что это то самое Кольцо? — спросил мужчина в остроносых полуботинках.
      — Здесь множество знаков, Бромофил, прочесть которые в состоянии мудрый, — объявил Маг. — Компас, свисток, магический дешифратор — все они здесь. А вот и надпись:
      Грюндик блаупункт люгер скром
      Чтопольз всхрап былуу!
      Никсон фигсон назохист
      Ребузу напугалуу!
      Хриплый голос Гельфанда, казалось, долетал откуда-то издали. Зловещее черное облако заполнило комнату. Фрито подавился густым маслянистым дымом.
      — Это что, обязательно? — спросил Ловелас, пинком ноги выкидывая за дверь еще изрыгавшую черные клубы дымовую шашку.
      — Фокус-покус — так Кольца лучше смотрятся, — величественно ответил Гельфанд.
      — Но что же все это значит? — спросил Бромофил, несколько раздраженный тем, что его при описании диалога обозвали «мужчиной в остроносых полуботинках».
      — Существует множество переводов, — принялся объяснять Гельфанд. — Я полагаю, что это должно означать либо «Через ленивого пса перепрыгнет лиса», либо «Хватит за мной таскаться».
      Никто не произнес ни слова и в комнате повисло странное молчание.
      Наконец, Бромофил встал и обратился к присутствующим со следующей речью.
      — Я теперь многое понял, — сказал он. — Однажды в Минас Термите в полуночной грезе предстали передо мною семь коров и съели семь бушелей пшеницы, покончив же с нею, они взобрались на красную башню, трижды стравили и спели: «Скажи им прямо, без балды: коровы мы и тем горды». А после некто в белой хламиде и с весами в руках выступил вперед и зачитал, глядя в клочок бумаги, следующий текст:
      Рост — пять одиннадцатых твоего,
      вес порядка одной седьмой,
      а платить по счетам тебе предстоит
      на странице, так, шестьдесят восьмой.
      — Да, это серьезно, — произнес Орлон.
      — Ну ладно, — сказал Топтун, — насколько я понимаю, пора нам выложить карты на стол.
      И сказав так, он принялся с шумом выкладывать на стол все, что заполняло карманы его выцветшего туристского трико. В конце концов, перед ним выросла изрядная груда довольно странных предметов — здесь был сломанный меч, золотая рука, стеклянное пресс-папье, внутри которого кружились снежинки, Святой Грааль, кусочек Истинного Креста и стеклянная же туфелька.
      — Артопед из рода Артбалетов, наследник Барандила и Король Минас Термита, к вашим услугам, — несколько громче, чем следовало, сказал он.
      Бромофил глянул на номер страницы и сморщился.
      — Это же целую главу еще мучиться, никак не меньше, — простонал он.
      — Так значит, Кольцо твое! — воскликнул Фрито и метнул его в Артопедову шляпу.
      — Значит да не значит, — сказал Артопед, держась за кончик длинной цепочки, так что Кольцо раскачивалось над столом. — Поскольку оно обладает волшебной силой, оно и принадлежать должно тому, кто смыслит во всем этом мумбо-юмбо и шурум-буруме. То есть, к примеру сказать, магу.
      И он аккуратно надел Кольцо на кончик волшебной палочки Гельфанда.
      — В общем и целом, оно, конечно, да, то есть справедливо и воистину так, — затараторил Гельфанд. — Точнее сказать — и да, и нет. А может быть, просто «нет» в чистом виде. Дураку же понятно, что перед нами простой и ясный случай habeas corpus или даже tibia fibia, поскольку эту штукенцию хоть и изготовил Маг, — Сыроед, чтобы уж быть совсем точным, — но сами-то вещицы подобного рода изобретены все-таки эльфами, а Сыроед всего лишь работал по их, так сказать, лицензии.
      Орлон подержал Кольцо на ладони так, словно оно было обозленным тарантулом.
      — Нет, — веско сказал он, — не мне предъявлять права на это сокровище, ибо сказано: «Пусть отыскавший плачет».
      Он смахнул невидимую слезу и набросил цепочку на щею Килько.
      — Сказано также: «Пусть собаки спокойно поспят», — нашелся Килько и спустил Кольцо обратно к Фрито в карман.
      — Ну, вот и договорились, — подхватил Орлон. — Пускай Фрито Сукинс держит Кольцо у себя.
      — Сукинс? — переспросил Ловелас. — Вы сказали «Сукинс»?
      Это любопытно. У нас по Заморочке ползает на четвереньках какой-то шут гороховый по имени Гормон, вынюхивая следы некоего мистера Сукинса. Довольно странно.
      — Действительно, странно, — сказал Гимлер. — О прошлый месяц в наших горах целая орава черных великанов верхом на огромных свиньях охотилась за каким-то хобботом по имени Сукинс. Я прежде об этом как-то и не задумывался.
      — И это тоже серьезно, — провозгласил Орлон. — Рано или поздно они заявятся сюда, это всего лишь вопрос времени, — он с головой накрылся шалью и сделал такой жест, будто бросает акуле в пасть нечто, способное задобрить ее. — А поскольку мы придерживаемся нейтралитета, нам ничего не останется, как…
      Фрито содрогнулся.
      — Кольцо и его носитель должны уйти отсюда, — согласился Гельфанд. — Но куда? И кто будет хранить у себя Кольцо?
      — Эльфы, — сказал Гимлер.
      — Гномы, — сказал Ловелас.
      — Маги, — сказал Артопед.
      — Люди Роздора, — сказал Гельфанд.
      — Выходит, остается только Фордор, — сказал Орлон. — Но туда даже недоразвитый тролль не сунется.
      — Что там тролль, гном и тот не полезет, — согласился Ловелас.
      Фрито вдруг обнаружил, что все взоры устремлены на него.
      — Но разве мы не можем просто-напросто спустить Кольцо в канализацию или заложить его, а квитанцию съесть? — спросил он.
      — Увы, — торжественно молвил Гельфанд. — Это не так просто.
      — Но почему?
      — Я же тебе объясняю — увы, — объяснил Гельфанд.
      — Что увы, то увы, — согласился Орлон.
      — Но не страшись, милый хоббот, — продолжал свои речи Орлон, — ты пойдешь не один.
      — Добрый старый Гимлер составит тебе компанию, — сказал Ловелас.
      — И бесстрашный Ловелас, — сказал Гимлер.
      — И благородный Король Артопед, — сказал Бромофил.
      — И верный Бромофил, — сказал Артопед.
      — И Мопси, и Пепси, и Срам, — сказал Килько.
      — И Гельфанд Серозубый, — добавил Орлон.
      — Ну еще бы, — сказал Гельфанд, пронзая Орлона таким взглядом, что если бы взгляд мог покалечить, старого эльфа уволокли бы отсюда в мешке.
      — Быть по сему. Вы отправитесь в путь, как только знамения будут благоприятны, — сказал Орлон и заглянул в карманный гороскоп. — И если я не слишком ошибаюсь, через полчаса знамения ожидаются просто бесподобные.
      Фрито застонал.
      — Лучше бы мне было и не родиться, — сказал он.
      — Не говори так, милый Фрито, — воскликнул Орлон. — Минута, в которую ты появился на свет, была для всех нас счастливой минутой.
      — Ну что же, я так понимаю — пора нам сказать друг другу «всего хорошего», — промолвил Килько, отводя Фрито в сторонку, когда они вышли из совещательной комнаты. — Или правильнее — «до встречи»? Да нет, я думаю «всего хорошего» будет вернее.
      — Всего хорошего, Килько, — сказал Фрито, подавляя рыдание. — Как бы мне хотелось, чтобы ты пошел с нами.
      — Да, конечно. Но я уже слишком стар для таких приключений, — произнес старый хоббот, искусно имитируя состояние полного паралича нижних конечностей. — Как бы там ни было, а я припас для тебя кое-какие подарки.
      С этими словами он извлек на свет пухлый сверток, и Фрито развернул его — без особого пыла, ибо помнил о предыдущем прощальном подарке Килько. Однако сверток содержал лишь короткий меч доброй старинной работы, да еще во множестве мест проеденный молью бронежилет и несколько зачитанных романов с заглавиями вроде «Похоть Эльфа» и «Девушка Гоблина».
      — Прощай, Фрито, — сказал Килько, весьма убедительно изображая эпилептический припадок. — Теперь все в твоих руках, а я трепещу, трепещу, задыхаюсь, о! о! положи меня под свежею листвой, оооооо! Оооооооо!
      — Прощай, Килько, — сказал Фрито, и в последний раз помахав рукой, вышел, чтобы присоединиться к своим спутникам. И как только он вышел, Килько легко вскочил на ноги и ушмыгнул в зал, напевая песенку:
 
Я размышляю под столом,
Уклюкавшись до ручки,
Что всякий гном — осел ослом,
А эльфы все — вонючки.
 
 
Я размышляю под столом,
Хлебнувши алкоголя,
Об урков сексе групповом
Об извращенцах троллях.
 
 
Я размышляю под столом,
Надравшись до икоты,
Какие все же все кругом
Козлы и идиоты,
 
 
Как несказанно хорошо
Напакостить соседу —
Подав на стол ночной горшок,
Позвать его к обеду!
 
      — Горестно мне, что вы так скоро уходите, — примерно двадцать минут спустя торопливо говорил Орлон, обращаясь к отряду, выстроившемуся близ вьючных баранов. — Но Тень растет, а дорога вас ожидает дальняя. Лучше выйти сразу, пока темно. У Врага везде есть глаза.
      При самых этих словах с одной из ветвей ближнего дерева на них зловеще выпучились два больших, поросших толстым волосом глазных яблока, не удержались, сорвались и с громким всхлипом шлепнулись наземь.
      Артопед обнажил Крону, его прежде сломанный, а ныне второпях подклеенный Меч, и взмахнул им над головой.
      — Вперед, — крикнул он, — на Фордор!
      — Прощайте, прощайте, — нетерпеливо сказал Орлон.
      — Вперед и выше! — вскричал Бромофил, мощно дунув с свой утиный манок.
      — Сайонара, — сказал Орлон. — Алоха. Аванте. Изыди.
      — Кодак хаки но-доз! — воскликнул Гимлер.
      — Дристан носограф! — возопил Ловелас.
      — Habeas corpus, — сказал, взмахивая волшебным дрючком, Гельфанд.
      — Я какать хочу, — сказал Пепси.
      — И я тоже, — сказал Мопси.
      — Вот щас вы у меня оба откакаетесь, — пообещал Срам, протягивая руку к здоровенному камню.
      — Ладно, пошли отсюда, — сказал Фрито, и отряд неторопливо зашагал по дороге, ведущей из Дольна. Через несколько коротких часов уже несколько сотен футов отделяло их от барака, на пороге которого по-прежнему стоял Орлон с перекошенным от улыбки лицом. Когда путешественники проходили первый невысокий гребень холма, Фрито обернулся, чтобы еще раз взглянуть на Дольн. Где-то в черной дали лежал Шныр, и Фрито ощутил жгучее желание вернуться, — так, может быть, пес вспоминает порой о давно позабытой блевотине.
      Пока он смотрел в ту сторону, поднялась луна, прошел метеоритный дождь, просияло полярное сияние, трижды пропел петух, грянул гром, стая гусей, построившись свастикой, пролетела над ним, и гигантская рука гигантскими серебристыми буквами вывела по небу: «Mene, mene, а тебе что за дело?». Фрито охватило ошеломительное ощущение, что он подошел к какому-то поворотному пункту, что старая глава его жизни закончилась и начинается новая.
      — У-у-у, морда паршивая, — сказал он, пнув вьючного барана по почкам. Четвероногое затрусило вперед, грозя хвостом чернеющему Востоку, а из глуши окрестных лесов донесся такой звук, словно некую огромную птицу быстро, но бурно стошнило.

V. ЧУДИЩЕ НА ЧУДИЩЕ