Лорд Фрэнсис слегка откинул голову и одобрительно засмеялся, а Лайза лишь крепче стиснула зубы. Совершенно очевидно – в свое время кто-то сделал ему комплимент относительно его смеха, потому что он заливался хохотом при любой подвернувшейся возможности. Сегодня же его отвратительный смех довел ее просто до головной боли. А может, не только в этом дело? Может, всему виной беглые взгляды, которые она бросала украдкой весь вечер на ложу, где сидел Чад Локридж?
Ну конечно, он явно увивается за Кэролайн Пул – и это всего через два дня после разрыва его помолвки с Чарити! Неужели этот человек настолько бесчувственный и бестактный?
Лайза отвела взгляд от этой романтической идиллии. Ну и воркуйте себе, голубки, подумала она с досадой, смешанной с болью, и оглянулась. Сэр Джордж, нисколько не захваченный происходящим на сцене, был увлечен спором с Джоном по поводу тактики Веллингтона в подготовке к грядущему сражению с Наполеоном.
Лайза устало закрыла глаза и стала молить Бога, чтобы вечер поскорее закончился.
От новостей и разговоров о предстоящей битве было не так-то просто отделаться – уже через два дня Лондон затрясло как в лихорадке от известия, что войска Веллингтона встретились с армией Наполеона возле крошечной бельгийской деревушки под названием Линьи. Но эта новость была вовсе не из ряда хороших. Войска англичан в беспорядке бежали с поля битвы, а потом еще слух о поражении Блюхера при Катр-Бра добавил масла в огонь, который сразу же начал коптить, сея уныние и даже панику в английской столице. Жизнь сразу же омрачилась.
Потом дошли новости, которые просто испугали всю страну. Веллингтон столкнулся с Наполеоном около деревни Ватерлоо, и случилось невероятное. Веллингтон терпит поражение!
Именно Чад сообщил это прискорбное известие Лайзе, когда они в очередной раз покидали свои дома, чтобы отправиться по делам в Сити. И опять они поехали в одном экипаже.
– Мне трудно поверить этим слухам, – сказал Чад и сухо добавил: – Мне кажется, что те, кто сейчас громче всех кричит о неизбежном поражении Веллингтона, на самом деле меньше всех остальных понимают в военном деле.
– Но если – как вы сами сказали – войска бегут…
– Я этого не говорил. Ходят слухи об отступлении, но, насколько я знаю, это может быть приемлемой частью стратегии при определенных обстоятельствах и вовсе не означает, что исход сражения предрешен.
Они продолжали разговор до тех пор, пока экипаж не добрался до конторы Томаса Харкота. Выходя, Лайза обернулась к Чаду и сказала довольно принужденно:
– Может, сейчас вовсе не время говорить о наших финансовых делах… Но вы задумывались над тем, какой эффект будет иметь поражение нашей армии… в смысле фондов, государственных ценных бумаг?
Чад засмеялся, однако в его смехе слышалась грусть.
– Вы правы, я думал об этом. Такая встряска вызовет жуткий кризис. Полагаю, многие уже продают…
– А вы? – Лайза подумала о пари и о приписываемых Чаду слухами крупных инвестициях в государственные консоли.
– Да, я намеревался сделать это. Но все же хочу подождать, пока мы получим больше сведений.
– Наверно, я сделаю то же самое. Если честно, как только подумаю о продаже – я чувствую себя такой предательницей… словно тем самым предаю свою страну.
– Чепуха. Позволить вашим инвестициям пропасть – это вовсе не означает помочь правительству. Кроме того, еще не пришло время для таких крайних мер.
– О Господи, я тоже на это надеюсь!
Однако к концу дня новости становились все более мрачными. Когда же Лайза наконец добралась до дома, слухи объявили о полном поражении англичан. Все с ужасом рассказывали о том, что улицы Брюсселя просто залиты кровью раненых, которых свозили туда с поля битвы на деревянных повозках.
К своей досаде, Лайза обнаружила посетителя, ждущего ее в маленькой столовой.
– Джайлз! – воскликнула она, с усилием придавая своему голосу сердечный тон. – Я не ожидала увидеть вас сегодня.
– Мне необходимо поговорить с вами, Лайза. Вы так отдалились от меня в последнее время…
Лайза почувствовала угрызения совести. Ее улыбка была искренней, когда она мягко перебила его:
– Простите меня, Джайлз. Пойдемте в сад, я попрошу Селкирка принести нам туда что-нибудь освежающее.
Лайза взяла его за руку и повела сквозь заднюю часть дома к очаровательной беседке, которая была свидетельницей ее объятий с Чадом. Прогнав из памяти неприятную сцену, она жестом указала Джайлзу на каменную скамейку и сама села рядом с ним. Он поставил себе на колени небольшой полотняный саквояж, который захватил с собой. «Как же он красив, – подумала Лайза с легким сожалением, – особенно когда солнце зажигает серебристый нимб вокруг его головы».
– Моя дорогая, – начал он трагическим голосом. – Я глашатай новости, которая одновременно и хорошая и плохая.
Лайза озадаченно взглянула на него и перевела глаза на саквояж.
– Да, – произнес он. – Вещица, которая там лежит, – это ключ к разгадке. Дело в том, Лайза, – он глубоко вздохнул, – я знаю, кто взял вашу подвеску.
ГЛАВА 19
– Джайлз! – воскликнула пораженная Лайза.
– Видите ли, – продолжал он, – в свое время я нанял молодого лакея по имени Фрэн-чер. Мне пришлось его уволить – просто штат моих слуг стал очень большим, – но я рекомендовал его Чаду Локриджу, который, соответственно, нанял его.
Лайза сделала нетерпеливый жест:
– Какое все это имеет отношение к…
– Позвольте мне закончить, дорогая. Фрэнчер, конечно, знал о краже вашей подвески и благодаря бесконечным сплетням среди прислуги знал ее детальное описание. И поэтому, когда он обнаружил это, – Джайлз начал открывать саквояж, – то уже точно знал, что это такое.
С величайшей осторожностью Джайлз вытащил из саквояжа пустую маленькую деревянную шкатулку и протянул ее Лайзе.
Быстро пробежав пальцами по затейливой резьбе на крышке, Лайза произнесла, чуть не задохнувшись от изумления:
– Да, в ней всегда лежала подвеска! Господи, откуда…
Джайлз опять деликатно перебил ее:
– Фрэнчер наткнулся на нее как-то утром, когда раздвигал портьеры в кабинете Чада. Она была на полу, за занавесками. Он не счел возможным самому известить власти и поэтому обратился ко мне.
Лайза ошеломленно смотрела на шкатулку, по которой скользили ее пальцы. Потом она резко подняла голову, чтобы взглянуть на своего гостя.
– Джайлз, вы хотите сказать, что Чад… вор? Лицо Джайлза выражало глубочайшую скорбь.
– Боюсь, – начал он мягко, – что другого объяснения быть не может.
– Ну хорошо… – только и смогла выговорить Лайза, потому что противоречивые чувства раздирали ее, но голос ее прозвучал спокойно, когда она продолжила: – Мне интересно, а почему вы не отнесли его прямо на Боу-стрит, если так убеждены в виновности Чада?
Казалось, его осадило это заявление.
– Почему я… ну просто… я подумал, будет лучше, если вы узнаете эту новость от друга, чем от представителя властей. Я знаю, какой удар для вас узнать о его вероломстве.
Лайза встала и принялась мерить шагами беседку.
– Я не могу не согласиться – это выглядит подозрительно… Но, вероятно, существует какое-то объяснение, как эта шкатулка попала в дом Чада. Я отказываюсь поверить, что он замешан в краже.
Перемена в выражении лица Джайлза – от сожалеющей скорби к открытому изумлению – была разительной.
– Лайза! Вы не можете обманывать себя. Этот человек виновен в преступлении, и необходимо известить власти.
– Я согласна, что нужно сообщить властям. Но, говорю вам, Джайлз, Чад Локридж, каковы бы ни были его недостатки, не вор. Даже если бы я увидела его на Бонд-стрит с прилепленной на его лоб подвеской королевы, я бы и тогда не усомнилась бы в его невиновности.
– Ваша лояльность похвальна, – произнес он, и голос его был ровным и невыразительным, – но мы еще посмотрим, как вы будете себя чувствовать, когда Локридж окажется под арестом за кражу.
Он уже протянул было руку к шкатулке, но Лайза быстро прижала ее к себе.
– Нет, Джайлз. Вы были правы: это улика против Чада, и я позабочусь, чтобы она попала по назначению.
Лайза повысила голос, когда говорила, и ее слова были отчетливо слышны в соседнем саду, по которому Чад шел из конюшни. Он остановился, раскрыв рот от изумления, и уставился в том направлении, откуда донесся ее голос.
На следующий день небо затянуло облаками и погода была пасмурной и неприятной. Лайза проснулась с тяжелой головной болью, не чувствуя себя освеженной сном – почти всю ночь она провела в сомнениях, строя бесплодные догадки. Она послала записку Чаду.
– Спасибо, что пришли так быстро, – сказала она тихо и спокойно, когда вела его в маленькую столовую. – Мне нужно кое-что сказать, но я не знаю, с чего начать.
– Начало пока не очень пугающее, – осторожно произнес Чад. Он внимательно посмотрел на нее. – Вы, как всегда, можете скрасить любой пасмурный день, но я помню моменты, когда вы выглядели и получше, моя дорогая.
– Хотелось бы надеяться, – ответила Лайза. Уголки ее рта дрогнули в усталой улыбке. – Эта ночь была слишком длинной, Чад. – Она подождала, пока он сядет на диван у камина. – Вчера ко мне пришел Джайлз Дэвентри. Похоже, он уверен, что это вы украли подвеску королевы.
Чад лишь слегка приподнял брови.
Глубоко вздохнув, Лайза продолжила:
– Да, ему кажется, что… улика – неопровержимая и что меры против вас могут быть приняты очень скоро.
Она встревоженно подняла на него глаза. К ее удивлению, у него на губах играла ироничная улыбка.
– Как необычно и любопытно, – сказал он. – Эта улика… Это что-то особенное?
От ее щек отлила кровь, но она вскинула подбородок:
– Ну, я не могу этого сказать, но, Чад, разве вы не понимаете? Джайлз уверен, что вы украли подвеску!
Рот Чада сжался жестче.
– Да, но, видите ли, мнение мистера Дэвентри меня совершенно не интересует и не волнует.
– О Боже, ради всего святого! Он зашел так далеко, что сказал мне – он собирается сообщить на Боу-стрит о своих подозрениях. Ну, как вы не понимаете? Вас могут арестовать!
Чад вздохнул.
– Вы же знаете, моя дорогая, мы с вами уже говорили об этом. Вы хотите, чтобы я понесся на Боу-стрит и заявил во всеуслышанье – всему миру, что я так же невинен, как младенец? Что я не крал подвески и что я – не вор? – Он взял ее руку. – Вы не думаете, что будет лучше подождать, пока мне предъявят обвинение хоть в чем-то, прежде чем я разражусь разного рода заявлениями?
– Да, но…
– Я чувствую, что мне нечего больше добавить по этому вопросу.
– Может, вам нужно поговорить с Джайлзом?
– Чего ради? Убеждать его в моей невиновности? – нахмурился Чад. – Не думаю.
– Так вы не знаете, чем рискуете? – от отчаяния ее голос был полон ярости. – А как насчет тех, кто уверен, что вы на краю пропасти? Они будут только потирать руки от радости, когда услышат о вашем новом несчастье.
Наступило долгое молчание. Между ними возникло нечто, чего Лайза не могла понять. Оно нависло над ней, как свинцовый туман, и Лайзе показалось, что ее ударили.
– Чад! – выкрикнула она. – Он мой друг. Он просто пытается защитить меня.
Чад пристально смотрел на Лайзу. Итак, она снова отвернулась от него. У нее даже не хватило честности признаться, что она собирается отнести шкатулку на Боу-стрит – если только уже не отнесла. Ему захотелось схватить ее за плечи и сильно встряхнуть, и сказать ей, что он – не вор, и как только она могла подумать такое?! Но вместо этого он с горечью подумал: «Может, ее нельзя за это винить сейчас, как и в прошлый раз?» Можно ли ожидать, что она слепо поверит ему, когда весь свет поставил на нем клеймо вора и отъявленного мерзавца? Наверное, нет. Но, Господи, он так хотел, чтобы она верила! Даже теперь он не мог не чувствовать желания схватить ее в свои объятия и целовать до полной потери рассудка.
Он напрягся. Нет, провалиться ему в ад, если он капитулирует перед женщиной, которая готова повернуться к нему спиной – опять. И которая – куда уж яснее – влюблена в другого. Он смог освободиться от любви к ней тогда и, видит Бог, сможет сделать это теперь.
Но все же его рука безотчетно поднялась, чтобы убрать непослушную золотистую прядку с ее щеки.
Когда он заговорил, его голос был жестким и немного хриплым – и это было странным контрастом его нежному прикосновению.
– Я понимаю вашу преданность вашему… другу, Лайза, но я должен делать то, что считаю нужным.
– То есть ничего.
– В данный момент – да.
Лайза чуть не закричала от отчаяния.
Неужели он собирается допустить повторения той же истории? Неужели он позволит опять выгнать себя из дома – и все из-за своей дурацкой гордости? Но на этот раз все оказалось опаснее просто сплетен. Теперь Чаду грозит арест, и ему придется бежать, как вору, под покровом ночи. Разве для этого он родился на свет? И совершенно ясно, что она не в силах ничего поделать. В прошлый раз она умоляла его не сдаваться. Но не в ее привычке повторять свои ошибки. Она резко встала:
– Тогда не о чем больше говорить.
Ее тон был ледяным, и она приготовилась покинуть комнату. Но в дверях вдруг остановилась.
– Между прочим, срок нашего пари – я говорю это на случай, если вы забыли, – истекает меньше чем через неделю. Я дала указания Томасу подготовить отчет о моих инвестициях. Вы согласны встретиться со мной в его конторе, ну, скажем, в одиннадцать часов двадцать пятого?
Чад только кивнул в ответ, когда брал свою шляпу, перчатки и трость. Она молча проводила его до входной двери, и когда отступила в сторону, чтобы дать ему пройти, то взглянула на него. Чад выглядел крайне подавленным, и что-то внутри нее дрогнуло. Она чуть было не протянула ему руку, но вместо этого лишь проговорила холодные слова прощания и быстро закрыла за ним дверь.
Остаток дня прошел уныло – под стать погоде на дворе. Лайза рискнула выбраться из дома для недолгого путешествия в Сити и обнаружила, что банки и биржи превратились просто в сумасшедшие дома, и ей было трудно удержаться, чтобы не заткнуть уши – повсюду слышались безумные выкрики, неслись приказания о продаже, больше похожие на вопли, и в довершение всего передавались плохие новости с поля сражения.
В сущности, после нескольких месяцев безразличия Лондон захлестнула беспрецедентная волна пораженческих настроений. В бесчисленных гостиных дамы шептались о неминуемом нашествии орд сластолюбивых французов. В клубах джентльмены собирались в кружки и, покачивая головой, говорили о несчастье, которое они все как один предвидели.
Дамы Рашлейк, послав приличествующие извинения по поводу того, что не смогут присутствовать на очередном рауте, где обещали быть, провели тихий вечер дома. Джон Вэстон, который стал уже просто членом семьи, зашел навестить Чарити, а позже вечером появился и сэр Джордж. Лайза улыбалась, глядя, как ее мать краснеет, словно молоденькая девушка, от его бесконечного потока комплиментов.
Не желая им мешать, Лайза уединилась в своем кабинете, где в унынии стала размышлять о событиях дня. Они не укладывались в ее голове. Положение Чада становилось настолько отчаянным, что об этом было страшно даже думать. Его неминуемый арест… Нет, это просто немыслимо! Как мог он сохранять спокойный вид в преддверии такой катастрофы?
Она не знала размаха его финансовых операций, но, без сомнения, кризис разорит его. Она мгновенно подумала о его обещании нанять Джона Вэстона на работу в его Нортумберлендском поместье. Как он теперь сможет оставить это предложение в силе?
А как же их пари? Если его постигнет крах, она не найдет в себе сил отнять у него еще и Брайтспрингс – в случае своего выигрыша. Но как она может не выиграть, если Чад ухнул тысячу фунтов в государственные ценные бумаги? Конечно, то, что он сделал это, говорит не в пользу его делового чутья, размышляла Лайза. Судя по стремительности, с какой разлетаются слухи о поражении Веллингтона, дела с консолями будут обстоять до предела скверно. Она подумала, не следует ли ей немедленно продать свои ценные бумаги.
Она тряхнула головой и переключила свое внимание на маленькую стопку бумаг, которая накопилась за последние дни. Ей уже давно пора было отбросить мысли о личных проблемах и заняться делом. Но тем не менее ее перо повисло в воздухе, не прикоснувшись к бумаге, и взгляд устремился на пламя в камине. Она нахмурилась, когда ее мысли дошли до Джайлза. Сколько лет он уже был ее другом? С самого детства. Она принимала это как должное – что он всегда будет ей нравиться, даже несмотря на бесконечно раздражающие ее предложения руки и сердца. Она всегда радовалась его обществу и часто с нетерпением ждала, когда они встретятся снова. Но между тем она в последнее время обнаружила, что отдаляется от него. Лайза смутно догадывалась, что перемена в ее чувствах связана с Чадом, но никогда над этим не задумывалась. Ведь Джайлз столько лет соперничал с Чадом. Но теперь его отношение к нему резко изменилось. Хотя если разобраться – она вдруг ощутила, – его недоверие к Чаду появилось задолго до того, как его бывший лакей преподнес ему эту пустую шкатулку. В сущности – в душу к ней стало постепенно закрадываться подозрение – Джайлз, несмотря на все его заверения в дружеских чувствах, никогда не был в числе доброжелателей Чада. И эта история о его бывшем лакее и деревянной шкатулке, вдруг пришло ей в голову, могла зиждиться на чистой случайности. Ведь никто ничего не доказал.
Лайза зябко повела плечами, словно в комнате было холодно, и опять склонилась над бумагами. И вскоре она была уже так поглощена работой, что с удивлением обнаружила, что свечи в канделябре сгорели почти до конца. Она взглянула на маленькие часы из золоченой бронзы, стоявшие на ее письменном столе. Господи, да уже скоро полночь! Да, конечно, вспомнила она, Чарити и леди Бернселл заглядывали к ней полчаса назад, чтобы пожелать ей спокойной ночи. Она отложила в сторону бумаги, встала и потянулась.
Лайза только успела дойти до холла и поставить ногу на первую ступеньку лестницы, как услышала настойчивый стук во входную дверь. Сообразив, что слуги давным-давно разошлись по своим комнатам, она поспешила открыть сама и ошеломленно уставилась на дородную фигуру, которая стояла перед ней, шутливо жалуясь на дождь.
– Что это? Мистер Ротшильд?! Как вы… Ах, Боже мой, это все потом – а сейчас поскорее входите.
– Допрый вешер, леди Элисапет. – Натан Ротшильд вошел и отряхнулся, как большая собака, и от него в разные стороны фонтаном разлетелись брызги. – Я знайт, што сейшас странный время для визит, но у меня нофости для вас – неотлошно.
– Конечно, конечно, – ответила она, совершенно заинтригованная. – Но сначала позвольте мне взять ваш плащ и шляпу.
– Нет, нет, – запротестовал он. – Я слишком мокрый, штоп входит в ваш дом, просто позволяйте мне…
– Пустяки.
Она стащила с его плеч мокрый плащ, отвела в маленькую столовую и усадила на стул возле еще не остывшего камина.
– Может, я позвоню, чтобы вам принесли чаю? – спросила она заботливо. – Или горячего напитка – тодди? Это пунш.
– Нет, нет, спасибо, дорогая, мой визит будет короткий.
Она послушно пристроилась на стуле напротив Ротшильда и выжидательно смотрела на него.
Выражение его лица стало серьезным.
– Леди Элисапет, могу я просит сохранит ф тайне все, што я вам сейшас сказайт? Нет, подошдат…
Он поднес палец к губам, когда она начала было уверять его, что ничего никому не расскажет.
– Это непростой дело, што я вас просит, потому што нофост, который я сейшас сказайт, будет потрасайт Сити до оснофаний. Если вы сказайт, што сохранайт все ф тайна, я вам поверит, потому што знайт: вы – честный дама и прямой.
Ответный взгляд Лайзы был скептическим, но она знала, что Натан Ротшильд никогда не говорит глупости. Она колебалась, но потом торжественно кивнула.
– Хорошо, даю вам слово, что не проговорюсь ни единой душе о том, что вы хотите мне сейчас сказать… если только, конечно, – добавила она со слабой улыбкой, – если это не что-то криминальное.
– Нет, нишего подопного. – Он погрозил ей пальцем, а потом торжественно встал и вытянулся во весь свой рост.
– Я толко што вернулся с континент.
– Что?! – Лайза чуть не задохнулась от изумления. Она не могла бы больше удивиться, если бы он ей сказал, что только что вернулся с луны. – Да, но сейчас полночь и льет дождь!
– Да-а, это был интересный путешествий. Миледи, последний три дня я пробыт в Белгии.
Глаза Лайзы еще больше округлились, но она ничего не сказала.
– И, – продолжил он с широккой улыбкой, – болше шем сшастлив сказайт, што вшера херцок Веллинктон разбил Наполеон Бонапарт при Ватерлоо.
Лайза почувствовала, что комната поплыла у нее перед глазами.
– Разгромил! – почти выкрикнула она наконец. – Наполеона? Но мы слышали…
– Я знайт, што вы слышат, но я вам гофорю – это правда. Около деват вшера вешер великий император бросит свой войско и бешат по направлений к Париш.
– Я не могу в это поверить! – почти выдохнула она с радостью и облегчением. – А вы уверены в этом, мистер Ротшильд? Вы в самом деле там были? Господи, но ведь это…
– Да, да, я понимайт. Да, я там пыл, и, скажу я фам, там пыл крофафый кошмар. Но Веллинктон продершался вес ден.
– Но это такие чудесные новости! Ради Бога, скажите, почему вы хотите сохранить их… ах! – замолкла она, внезапно поняв.
Ротшильд подмигнул ей:
– Я фишу, вы понимайт. Вы уше продат ваши прафителстфенный бумак, как другие безмозклый куриц в Сити?
– Нет… но думала о такой возможности и, может, даже сделала бы это завтра, – призналась она. – Но я никак не могу себя заставить… – Она громко рассмеялась. – А теперь я, наоборот, дам указание своему брокеру скупать все правительственные акции, какие он только сможет ухватить.
– Карашо.
– А кому еще вы рассказали об этом?
– Я и слофа не сказайт ни единый душа – толко фам, леди Элизапет.
Он взял ее руку:
– Вы сделайт так много для нас однашты, миледи, а Натан Ротшилд никогда не забывайт такой вещ.
Когда Лайза встала с благодарной улыбкой, внезапная мысль пришла ей в голову, и несколько минут ее мозг работал в новом направлении. Провожая тучного финансиста из комнаты, она уже решилась и в холле посмотрела ему прямо в лицо.
– Мистер Ротшильд, с вашего позволения мне бы хотелось рассказать эту новость одному человеку. – Она спешно продолжила, когда он взглянул на нее почти с испугом: – Я могу поручиться за его честность и скромность и могу заверить вас, что он никому не скажет.
– Нет! – выкрикнул он, и лицо его было почти рассерженным. – Вы дат мне слофо!
Она встревоженно положила свою руку поверх его руки.
– Я помню это и не нарушу своего обещания. Я же сказала, что расскажу только с вашего разрешения. – Она глубоко вздохнула. – Я просто хотела рассказать Чаду Локриджу… то, что мне рассказали вы. Может, вы наслышаны о нем? По причинам, в которые я не могу вдаваться, мне бы хотелось, чтобы он узнал, что произошло. Это… это своего рода дело чести.
– Я знайт, в шем дело! – воскликнул Ротшильд. – Это все тот глупый пари, я праф?
Лайза изумленно кивнула:
– Но… как вы могли?..
Он раздраженно помахал растопыренными толстыми пальцами. Глаза его смеялись.
– Мне фезет фо всем. Как вы думайт, пошему я столко достик? Я знайт все! – Он сделал предупреждающий жест рукой. – Вы хотит мне сказат, што он влошит весь свой стафка в прафителстфенный бумак? Какой лопух! Но зашем вам ему про все гофорит?
Он внимательно изучал ее взглядом, и потом удивление разлилось по чертам его лица.
– Ах, фот оно што! Он тяжело вздохнул.
– Я знайт мистер Локридш по его репутаций. Гофорят, он шестный шеловек. Ошень карашо, миледи, скашите своему молодой шеловек, чтоп он не продавайт прафителстфенный бумак. Скашите, Анклия победил при Ватерлоо. Но, – он опять предупреждающе поднял руку, – никому больше не слофа! Я не затем рискофал сломат себе шей черес Ла-Манш, штоб услышат свой нофост у кащдый столп!
Надев пальто, Ротшильд протиснулся сквозь открытую входную дверь и пошел к ждущему его экипажу.
Медленно Лайза начала свой прерванный путь по ступенькам, но на середине лестницы внезапно остановилась. Сбежав назад, вниз, она накинула на плечи тяжелый плащ с капюшоном и выскользнула из дома – под потоки дождя.
ГЛАВА 20
– Но это просто невероятно! – Чад схватил Лайзу за плечи, когда они стояли посреди холла первого этажа его дома. – Вы уверены?
– Да! – задыхаясь, объяснила Лайза. – Слухи о поражении были ложными. Веллингтон разгромил Наполеона! Ох, Чад, мы победили!
Чад словно лишился дара речи. Молча он проводил ее в свой кабинет, где все еще ярко пылал огонь в камине.
– Вы заработались допоздна, – сказала она, глядя на беспорядок на его письменном столе.
– Да, – ответил он небрежно.
Рави Чанд и Джем покинули комнату за несколько секунд до того, как Лайза появилась у входной двери. Планы по ниспровержению мистера Джайлза Дэвентри могли вот-вот претвориться в жизнь. Джипа Махоуни схватили вчера поздно вечером, и во время ареста он визжал, как испуганная свинья. К этому же времени завтра, если все пройдет гладко, Дэвентри наконец-то получит по заслугам.
– А теперь расскажите мне, – попросил Чад, – что именно говорил мистер Ротшильд.
Лайза еще раз повторила ему историю о невероятном вояже Натана Ротшильда через Ла-Манш и сведения, которые он оттуда привез.
– Я не знаю деталей, но он сообщил, что Наполеон бежал в Париж с поджатым хвостом. Он также говорил, – скорбно проговорила она, – что потери очень велики. Боюсь, эта победа стоила нам слишком дорого.
– Бог мой! – сказал Чад, задумчиво меряя шагами кабинет. – Какой завтра будет стоять шум и гвалт!
– Да… но, вероятно, не раньше, чем к вечеру. По мнению мистера Ротшильда, пройдет не так уж мало времени, пока слухи достигнут нашей страны по обычным каналам. Чад, вы поняли, что это значит?
Чад ответил не сразу.
– Это значит, что в следующие восемнадцать или двадцать часов никто в стране, кроме нас, еще не будет знать о победе, если мы сдержим слово, данное вами Ротшильду. – Он резко повернулся к Лайзе. – Вы сегодня продали?..
– Мои правительственные ценные бумаги? Нет. А вы?
– Нет. Мне почему-то было очень противно делать это. Понимаете, я обнаружил, что мне трудно верить слухам о поражении, которые с ослиным упорством носятся по городу. Ведь на самом-то деле не было никаких данных, которые бы их подтвердили. Хотя, конечно, последние официальные сообщения вовсе не радужные. Вообще-то я собирался завтра поехать в Сити и дать Томасу указание продавать. Но как бы там ни было, естественно, – продолжал он, пристально глядя на нее, – я не нарушу вашего обещания. Я ничего никому не скажу, пока эта новость не распространится по каким-нибудь официальным каналам.
Он усадил Лайзу на стул возле камина и налил по бокалу шерри им обоим, затем сел поблизости и стал ее внимательно рассматривать.
Лайза почувствовала себя неловко во время наступившего между ними молчания. Вино, подумала она, слишком быстро ударило ей в голову – глядя в его бездонные изумрудные глаза, она словно падала в пропасть. Голова ее закружилась, и у нее захватило дух. Когда он взял ее руку в свою, пожатие его пальцев, казалось, согрело ее – будто искра из пламени попала ей на ладонь.
– Лайза… – его голос был тихим, а тон – непривычно колеблющимся. – Почему вы пришли и рассказали мне все это?
Лайза знала, что горячий румянец, окрасивший ее щеки, разлился вовсе не из-за жара камина, и она сделала слабое движение, стараясь высвободить свою руку. Но он только еще крепче сжал ее, и она опустила глаза.
– Ну, я слышала, что большую часть – если не всю целиком – вашей тысячи фунтов, вашей начальной ставки в пари, вы вложили в государственные ценные бумаги. – Она бросила быстрый взгляд на Чада и прочла целую гамму противоречивых чувств в его глазах – от изумления и радости до робости и застенчивости. – Меня бы не обрадовал выигрыш пари, – продолжила она, глубоко вздохнув, – если бы им я была обязана утаенным от вас сведениям, тем, которые могут повлиять на исход нашего спора. – Лайза посмотрела ему в глаза. – Я сочла это делом чести.
– Я понимаю.
На какой-то момент Чад был так поражен, что лишился дара речи. Его охватило ощущение, что произошло чудо, и в душе у него забрезжила надежда. Лайза сделала это только ради него! Предоставив ему эти сведения, она лишилась шанса наверняка выиграть пари! Брайтспрингс значит для нее все, но она добровольно отказывается от имения ради него! Безотчетно он придвинулся ближе к ней, и Лайза почувствовала аромат, исходивший от него. «Мускус, – подумала она со странной отстраненностью, – и слабый аромат специй».
Чад поднял руку, чтобы погладить ее щеку, и сердце ее в ответ неистово заколотилось. Она почувствовала теплоту его дыхания на лице, когда он наклонился к ней. Она подняла голову, невольно подставляя губы.
Неожиданно дверь в кабинет распахнулась, и они отпрянули друг от друга, как провинившиеся школьники.
– Послушайте, – начал Джем, просунув голову в дверь, – я забыл… ох! – Он ошеломленно смотрел на пару возле камина. – Извините, сэр, мне ужасно жаль… я не знал, что у вас… ах… гостья.
Он хотел уже захлопнуть дверь, но тут Чад внезапно встал.
– Ничего, ничего, все в порядке, Джем.
Лайза тоже поспешно встала и отошла на расстояние нескольких шагов от хозяина дома.
– Да, я… я как раз собралась уходить. У меня была новость… важная новость… срочно, и я…
Она в растерянности стала искать свои плащ и шляпку, которые сняла, войдя в кабинет. Сочтя необходимым проявить галантность, Джем вошел в комнату, взял ее вещи со стола Чада и с ловкостью камердинера помог вдруг заспешившей уходить гостье одеться.
– Может, мы могли бы поехать завтра в Сити вместе? – спросил Чад, когда они дошли до холла.
Потрясенная его предложением, Лайза молча кивнула.
– А завтра вечером начнется повсюду ликование и торжества. Вы поедете посмотреть?
