Сергей испытал незнакомый ему приступ черной меланхолии внезапно. Улетела на несколько дней в Чикаго Элис. Причиной она назвала какие-то, по его мнению, малозначительные, семейные дела - давнюю болезнь тетки. Необходимость ночной встречи с Сарой в мотеле "Александрия", во время которой он получил весьма стоящие документы и планы Объединенной Группы Начальников Штабов, привела к тому, что по возвращении он двое суток пил напропалую. Несколько раз к нему наведывался его помощник по бюро исполнительный, сдержанный Родион. Докладывал о полученных из Москвы по телексу материалах, об отправленных тассовках, в основном - обзорах прессы. Наконец, на третий день, простояв час под душем - попеременно ледяным и горячим - Сергей поехал в посольство и отправил телеграмму Ходжаеву: "Срочно необходима встреча". Аслан, с которым у Сергея была на этот счет особая договоренность, незамедлительно ответил: "Вылетай по линии ленд-лиза самолетом. Указание нашему представителю уже направлено". Вернувшись домой, Сергей лишний раз убедился, что послал сигнал тревоги не зря. В доме вновь были незваные гости, причем на сей раз они оставили напоказ следы своего визита: сломанные замки ящичков письменного стола, рассыпанные по полу бумаги и книги, перевернутая постель.
      Без звонка приехала Элис. Пылающая красотой, воздушная, одухотворенная.
      - Это я! - крикнула весело с порога. Увидела сидевшего в кресле в гостиной Сергея - стакан с виски в руке, холодная улыбка на усталом лице.
      - Тааак! - воскликнула она, разглядывая следы погрома. - Кто же тут веселился?
      - Мне это тоже интересно, - вставая, произнес он. - Точно знаю - не воры. Ничего не пропало. Даже золотой "Лонжин", - он кивнул на часы, лежавшие на его любимом секретере. Элис подошла, поцеловала Сергея. Взяла телефонную трубку:
      - Сейчас вызовем полицию и ребят из столичных газет. Такой шум подымем - "железному Эдгару" свет станет не мил, когда тысяча репортерских перьев в его жирный зад вопьются.
      - Не надо, - Сергей положил руку на рычаг. - Сейчас мне меньше всего нужен даже самый малый шум. Я собираюсь в командировку в Москву.
      - В командировку? В Москву?!
      - Да. Наконец-то!
      Элис неловко села на краешек дивана, растерянно протянула: - А я? Как же я?
      Ее воздушность, одухотворенность померкли, растаяли. Сергей налил ей виски в стакан, она как-то машинально, не посмотрев, что он ей дал, сделала глоток, закашлялась, сморщилась, глаза ее покраснели.
      - Как же я? - повторила она тоскливо, глядя в окно. И взгляд ее был напряженно ищущий.
      - Но, конечно! - радостно воскликнула она, глаза ее вновь заискрились и он удивился этой внезапной метаморфозе. - Когда я ездила к тетке, главный редактор собирался послать в Россию спецкора. Поглядывал на меня, с намеком, когда говорил, что нужен репортер, знающий русский язык и русских. Я, только я этот репортер.
      Она вновь взяла телефонную трубку, заказала редакцию.
      - Фил, это я, Элис. Нет, ничего не случилось. Просто с тобой говорит спецкор, готовый отправиться в Москву.
      - Через Аляску, Чукотку, Сибирь - перегон самолетов по ленд-лизу, подсказал ей Сергей. И улыбнулся широко, светло - впервые за последние несколько недель.
      Громыко, принявший посольство в Вашингтоне Молотова, долго и нудно инструктировал шефа бюро ТАСС, который в обход его, чрезвычайного и полномочного, неожиданно был вызван в Москву, по целому ряду поручений: сделать сообщение в отделе НКИД, встретиться с руководством Главного Управления тыла Красной Армии, доложить в Общем отделе ЦК партии, провести переговоры в Комитете по делам кино и в Молодежном антифашистском комитете.
      Отношения шефа бюро ТАСС в Вашингтоне и нового посла не заладились с самого начала. Громыко считал журналистов богемными разгильдяями и выпивохами, реальная действенная управа на которых - самая жесткая узда. Единственная их задача, которая одна и оправдывает их существование четкое обслуживание дипломатии, без всяких там фантазий слова, ненужных никому гипербол и метафор и прочих синтаксических выкрутасов и мирихлюндий. Кроме того, у этого тассовца были непомерно высокие - не по чину - связи в американской администрации, да и держал он себя вызывающе независимо, хотя ни по одному из известных послу спецведомств не проходил. Кто же стоит за этим улыбчивым гренадером, статьи которого - неизменно глубокие, аналитические, насыщенные недоступными для других данными и подкрепленные впервые приводимыми цитатами - публиковались и в "Правде", и в "Известиях", и в "Красной звезде"? Ответ мог быть один - ЦК. Но кто именно в ЦК?
      Сергею не нравился молодой выдвиженец НКИД. Не нравился своей постоянной холодной мрачностью. Нетерпимой категоричностью. Неистребимым стремлением навязать свою - неизменно единственно верную! - точку зрения. На этом фоне Уманский вспоминался в сиянии золотисто-радужного нимба.
      Из Сиэтла до Анкориджа Сергей и Элис летели на личном самолете Нокса.
      - Миновали канадский Доусон, летим над нашей Аляской, - объявил второй пилот.
      - У вас дома не жалеют, что ее продали? - лукаво улыбаясь, спросила Элис.
      - Ты хочешь сказать - передали в аренду? - невозмутимо вопросом на вопрос ответил Сергей.
      - Как это - в аренду? Какую еще аренду? - всерьез занервничала она.
      - На девяносто девять лет. В 1867 году. Императором Александром II, старшим сыном Николая I.
      - Зачем мне засорять память всеми этими деталями? - сердито бросила Элис.
      - А вот зачем, - назидательно заметил он. - Отними от девяноста девяти шестьдесят семь.
      - Ну и что?
      - А то, что вам осталось тридцать два года быть на этой земле.
      - А потом?
      - Потом придется вернуть ее законному владельцу - первооткрывателю.
      - Я бы тебе поверила, если бы не держала вот этими руками оригиналы купчей со всеми подписями, печатями и прочими атрибутами международного соглашения! - торжествующая Элис показала язык, легонько надавила большим пальцем на его нос.
      - Не нахожу хоть мало-мальски приемлемое объяснение этой бездарной сделки, - прекратив розыгрыш, Сергей вздохнул, задумался. Однако, вскоре продолжил: - Обидно, ведь Александр II был далеко не худшим нашим императором. Отмену крепостного права история несомненно ему в плюс поставила. И реформ много толковых провел - военную, судебную, земскую. А вот Аляску...
      - Его кажется убили террористы?
      - Да. Но не за Аляску. Хотя ушла она за сущую безделицу - семь миллионов долларов. В те времена бывало на бал в императорском дворце тратилось больше.
      - Уточняю, - Элис подняла вверх пальчик, - не семь миллионов, а семь миллионов двести тысяч - по пять центов за гектар. Но тогдашнему госсекретарю Уильяму Сюарду, тем не менее, пришлось вести не шуточную борьбу, чтобы эта сумма была выделена.
      - Знаю. Недруги даже окрестили Аляску "Рефрижератор Сюарда". А ведь этот рефрижератор уже сотни раз окупил себя и еще тысячи раз окупит.
      - Что с воза упало, то пропало. А ты не горюй, - Элис нежно, по-хозяйски поправила прядь волос Сергея, упавшую ему на лоб, - по территории Россия все равно самая большая на планете. Дай Бог всю ее обработать и содержать в порядке.
      "Дай Бог!" - мысленно согласился он с ней.
      В Анкоридже у приставного трапа их встретил полковник ВВС. Дул сильный ветер и он одной рукой придерживал фуражку, другой защищал лицо от жалящего снега.
      - Ваш В-25 рядом, - он махнул рукой куда-то в свистевшую темень. Греет моторы. Нет времени вам даже передохнуть и перекусить. Но вас покормят ребята в полете. Или в Анадыре, тут лететь всего ничего. Жаль, что следующая партия полетит лишь через три дня. Впрочем, - полковник посмотрел на Элис приглашающе, - мы будем рады оказать вам гостеприимство "Последнего Франтира" и ...
      - Спасибо, мы полетим сейчас, - поспешно заметил Сергей, обменявшись взглядом с Элис.
      - Тогда прошу в мой "виллис", - полковник подал руку Элис. И через несколько минут "советско-американская делегация прессы" (так Сергей и Элис значились во всех документах по маршруту Вашингтон - Москва) уже расположилась в чреве бомбардировщика. Командир корабля, смуглый широкоплечий майор, присоединился к ним за кофе.
      - "Арсенал Демократии", - Элис одобрительно похлопала по подлокотнику, повторяя слова Рузвельта о программе ленд-лиза. Эта краткая характеристика была на слуху, все согласно закивали. Сергей вспомнил и другое популярное объяснение необходимости ленд-лиза, данное президентом: "Мы помогаем соседу погасить пожар в его доме, пока он не перекинулся на наш".
      - Экипаж в Анадыре сменят русские? спросила Элис.
      - Меняются экипажи истребителей и прочих легких машин. Мы летим до самого аэродрома назначения - Куйбышев, Саратов, Полтава, Киев, Москва.
      - В Анадыре ночуем? - в ее голосе читались усталость и надежда на передышку. Майор этого не уловил.
      - Синоптики дают "добро", так что остановка в Анадыре на полчаса - и дуем дальше, на Владивосток, - бодрым голосом возвестил он. - А там, в Озерах, можно будет и передохнуть.
      Передохнуть в Озерах не пришлось. Как и в Анкоридже, у трапа их встретил полковник. Разумеется в советской военной форме, только окантовка погон, кант на брюках и околыш на фуражке были темно-голубыми.
      - Милости прошу к нашему шалашу! - улыбаясь одними глазами, маленькими, зоркими, льдисто-зелеными, он кивнул в сторону деревянного строения, едва угадывавшегося в снежной круговерти. - Ленд-лиз в действии, - он легонько постучал по ветровому стеклу новенького американского автобуса, пропустил гостей в салон, сам устроился на сидении рядом с шофером. Скомандовал коротко: "Жми!"
      - Не авиационные, - шепотом сообщила Сергею Элис, указав взглядом на знаки отличия на погонах полковника. - А вот кантики...
      - Кантики тоже. У летчиков небесно-голубые. Это... Ты ведь читала Лермонтова. Помнишь:
      Прощай, немытая Россия,
      Страна рабов, страна господ.
      И вы, мундиры голубые,
      И ты, послушный им народ.
      - Всего лишь оттенок цвета, а разница зловещая, - Элис вздрогнула, бросила на полковника изучающе-холодный взгляд.
      В большой, жарко натопленной комнате комендатуры аэродрома уже был накрыт стол. Две женщины и трое мужчин - все в летной форме с погонами старших офицеров - о чем-то оживленно беседовали. Когда полковник и Сергей с Элис вошли в этот скромный "зал для особо важных персон", все взгляды устремились на них.
      - Имею честь представить: шеф бюро ТАСС в Вашингтоне и, - полковник подобострастно осклабился, - обозреватель чикагской газеты... Я правильно говорю?
      - Неполно, - проговорил Сергей, снимая пальто и ушанку, полученную в подарок в Анадыре. Подождал, пока двое молодых офицеров помогли Элис освободиться от норковой шубы и затейливо расшитой анкориджской кухлянки. Мисс Элис действительно представляет чикагскую газету. Но ее материалы синдицированно публикуются в трехстах газетах Америки и Канады.
      - А твои статьи печатают все газеты Советского Союза, - Элис взяла Сергея под руку. Рассмеялась. - "За то, что хвалит он кукушку".
      - Вы говорите по-русски совсем без акцента, - радостно восхитился подполковник со звездой Героя.
      - И нашу литературу знаете! - вторил ему майор с черной перевязью через правый глаз. Из боковой внутренней двери неожиданно появился генерал.
      - Смирно, товарищи офицеры! - гаркнул зеленоглазый полковник.
      - Вольно, вольно, Леонтий Парфенович, - с легким укором произнес генерал. - Любите вы все эти... эти атрибуты строевой муштры.
      Он подошел к Элис, галантно приложился к ручке. Поздоровался с Сергеем за руку: - Беляков Александр Васильевич. Вот командую тут приемкой самолетов по ленд-лизу.
      В его голосе прозвучала горькая насмешка? мол, тоже мне боевое задание! Но он тут же заставил себя повеселеть:
      - Гости дорогие, друзья! Прошу рассаживаться, - он указал Элис на место справа, Сергею слева от себя. - В канун нашего национального праздника - двадцать седьмой годовщины Великой Октябрьской Социалистической Революции - мы имеем удовольствие принимать у себя представителей нашей, советской, и союзнической, американской прессы. Нашего асса пера мы знаем по великолепным статьям о Соединенных Штатах Америки. Я сам там бывал не раз с Валерием Павловичем Чкаловым и Жорой Байдуковым, знаю как на редкость точно улавливает он дыхание Америки, биение ее пульса, правдиво рисует портреты американцев, передает их устремления и думы.
      Раздались аплодисменты. Сергей покраснел ("Господи, ведь я же начисто забыл, когда последний раз что-нибудь вгоняло бы меня в краску!"), не мигая смотрел в свою рюмку.
      - Мисс Элис, - генерал смотрел на нее тепло, отечески ласкал взглядом, - мы помним вас по интервью с товарищем Сталиным. Но не только. Читали серию ваших очерков "Алиса (то есть Элис, ведь так?) в стране чудес", другие вещи. Мост понимания между нашими странами строится в немалой степени и вашим трудом.
      Все - и женщины, и мужчины - поднялись со своих мест. "Нашим гостям гип-гип-ура!" - негромко провозгласил генерал. "Гип-гип-ура! Гип-гип-ура! Гип-гип-ура!" - грянуло в зале для особо важных. Затянутые морозными узорами стекла радостно дзинькали. После нескольких тостов - за Сталина, Рузвельта, Победу - Элис сказала:
      - Александр Васильевич, хочу пригласить вас на танец.
      - На танец? - Беляков обвел взглядом зал, обратился к полковнику: Леонтий Парфенович, у нас музыка какая-нибудь есть?
      - Так точно, товарищ генерал.
      Полковник исчез, но через пять минут появился с патефоном и пластинками.
      - Что будем танцевать? - обратился генерал не к Элис, а к полковнику.
      - К сожалению, выбор невелик, - полковник проглядел пластинки, сообщил, - танго, фокстроты, вальсы. Стоп, стоп - вот есть и полька, и чарльстон.
      - Не такой уж худой репертуар. Ставьте чарльстон. Идет?
      Элис согласно наклонила голову. В самый разгар танца, когда к генералу с заокеанской партнершей присоединились еще две пары, дежурный офицер объявил:
      - В-25 готовы к вылету!
      - Подождут, пока мы закончим танец! - азартно выкрикнул Беляков. "Молодец, генерал! - пронеслось в сознании Элис. - Не зашоренный догматик. Герой!..."
      В Москву они прилетели 5 ноября. Элис был заказан номер в гостинице "Советская".
      - Там и ресторан отменный, и цыгане нынче неистовствуют, доверительно сообщил ей дежурный дипломат по посольству, куда она приехала прямо с аэродрома. - Посол закрепил за вами машину с водителем. И еще завтра с вами хотел встретиться политический советник.
      - Когда?
      - В любое удобное для вас время в первой половине дня.
      Элис хорошо знала Джеймса Монтелли. Это был один из лучших экспертов по России в США вообще и во внешней разведке в частности. "Этот никогда зря встречу не назначит, - с неприязнью подумала она. - Этот зовет лишь когда задумает что-то серьезное". В гостинице она долго лежала в горячей ванне. Потом сушила волосы феном, совершала священнодействие с макияжем. "Зачем я это делаю? - отрешенно думала она, внимательно рассматривая в зеркале едва заметные морщинки, обозначившиеся под нижними веками. - Серж объявится невесть когда. Для выхода в ресторан? Соблазнять подгулявших военных и приторно-ласковых старичков в дорогих "тройках"? Созерцать наглые рожи и синюшные, провалившиеся от вставных челюстей щеки? Или, что еще мерзче, окологостиничных кокоток, раскрашенных до неприличия и напивающихся до одури?" Элис нахмурилась, рассмеялась, состроила плачущую, хмельную гримасу. В это мгновение раздался телефонный звонок и она с минуту изучающе разглядывала черный аппарат - Серж или посольство? Звонок прекратился. Вновь возобновился. Нет, все же тон его не холодный, не сухой.
      - Слушаю, - пискляво, хнычуще произнесла она, подняв трубку.
      - Да хоть ты как измени свой голос, я тебя все равно узнаю! засмеялся Сергей. - Он один, во всей вселенной - со всеми его оттенками, тонами и полутонами. Одииин!
      - Ты откуда? Когда приедешь? - голос ее наполнился требовательной нежностью.
      - Я из редакции, - он посмотрел на купола Василия Блаженного, которые были видны из окон этого кремлевского кабинета. - Сегодня приехать не смогу. Увидимся завтра вечером. Скажем, в семь у тебя. Идет?
      - Идет, идет, - поспешно согласилась она. Элис не понравился его голос - излишне размеренный, напряженный, встревоженный. - Что-то случилось?
      - Все в порядке. До встречи.
      "Все в порядке". Нет, не все в порядке. Это он кого-нибудь может обмануть. Она сердцем, всей кожей, шестым чувством ощущает любой нюанс его настроения.
      Сергей уже третий час сидел в приемной кремлевского кабинета Берии. Проводив Элис до гостиницы, он поехал на свою квартиру на Маяковке. Наскоро принял душ, побрился, выпил стакан чая и отправился в ТАСС. Генеральный директор Пальгунов обнял его на пороге своего кабинета.
      - Какой дорогой, какой редкий гость! Из далекого Вашингтона, сквозь снежные бури Аляски и Сибири в нашу предпраздничную столицу! - Взяв Сергея за руку, он провел его к столику в дальнем левом углу, усадил в кресло. - Я сейчас! - И исчез за скрытой в деревянной стенной обшивке дверцей. "После показных рукопожатий пошел свои драгоценные длани обмыть! - усмехнулся Сергей, знавший об этой привычке вельможи от журналистики. - Игра в демократию требует жертв". Вернулся Пальгунов в деловом настрое, с любопытством стал разглядывать заведующего бюро в столице заокеанской федерации.
      - Не успели вы объявиться в Москве-матушке, а вами уже руководство страны интересуется!
      "Кого это он имеет в виду?" - подумал Сергей. Однако, любопытства не проявил - "Если надо, сам скажет". Пальгунов не сказал. Завел обычную беседу о завидной публикации материалов Сергея, об условиях работы бюро, о хозяйственных вопросах, требовавших решения.
      - Единственная претензия, - сокрушенно посетовал Пальгунов, когда разговор уже близился к концу, - даже не претензия, это неверное слово пожелание: несколько уменьшить количество командировок. Ваше бюро съедает треть всех наших валютных средств.
      - Назовите хоть одну мою поездку, которая оказалась бы пустой с точки зрения пропагандистской отдачи, - Сергей говорил это с легким сердцем, он знал - таких поездок не было. Пальгунов состроил плаксивую мину:
      - Голубчик мой, разве в этом дело? Не спорю - все ваши поездки и важны, и нужны...
      - Это точно! - раздался голос с порога. В кабинете появились два полковника в форме НКВД. Утвердительная фраза принадлежала тому, который вошел первым. Он был чуть выше и полнее, держался свободно, уверенно. Сергей сразу узнал его - они вместе кончали школу разведки.
      - Прошу любить и жаловать - помощник Лаврентия Павловича, - Пальгунов быстро поднялся, весь засветился деланной радостью.
      - Автандил! - Сергей и первый полковник обнялись. Второй полковник застыл поодаль.
      - Так вы знакомы! - Пальгунов умильно смотрел на них, сложив руки на животе.
      - Знакомы - не то слово! - бодро воскликнул полковник. - Братья, молочные братья! Не одну красавицу на двоих делили. А? Ведь так, Сергей?
      Сергей двусмысленно улыбался, что можно было понять и так и эдак.
      - А я за тобой, - лицо Автандила приняло официальное выражение. - Тебя хочет видеть мой нарком. Степанов, - он кивнул на второго полковника, сегодня один из дежурных по приемной. Он тебя мигом в Кремль домчит. А я, он потянулся к уху Сергея, - по личному поручению хозяина. Интимному. Ин-тим-но-му! Еще свидимся...
      На исходе третьего часа томительного во всех смыслах ожидания раздался начальственный звонок и молчаливый Степанов, раскрыв резную, дубовую дверь, жестом пригласил Сергея в кабинет.
      - Здравствуй, проходи сюда, садись, - Берия сказал все это врастяжку, продолжая читать какую-то бумагу. Бросил быстрый взгляд на Сергея, проговорил одобрительно: - Мужаем. Сколько лет не виделись? Десять? Да, точно десять. Тогда был юноша, почти мальчик. Теперь зрелый муж. - Он вновь углубился в бумаги. "Ну и память у него! - восхитился Сергей. Действительно, десять лет назад группа слушателей разведшколы была на практике в Закавказье, в трех столицах, в том числе и в Тбилиси. Тогда нас принимал нарком внутренних дел Грузии батоно Лаврентий. Но ведь нас же было двенадцать человек. И виделись мы с ним лишь единожды, занимались нами конкретно его замы. Да!" Внезапно Берия резким движением руки отодвинул от себя все бумаги, сладко потянулся, снял пенсне, крепко потер пальцами закрытые веки, улыбнулся:
      - Что, небось, устал? Летел пять суток? Да еще столько в приемной просидел, а? Не пеняй, это не от невнимательности или что еще хуже - от начальственной спеси; фанаберией называется, я правильно это слово употребил? Ты-то знаешь, в русском я не очень силен. Нет, вовсе не потому. Дел - по горло. Я сам уже несколько суток кряду сплю по полтора-два часа. Ничего, я не жалуюсь. Знаю - Сам, - он выразительно поднял указательный палец, - спит еще меньше. По правде говоря, даже не понимаю - когда. Никто не понимает. Ну, ладно - Богу Богово, кесарю кесарево, а нам смертным - что Бог послал. Пойдем.
      Он вышел из-за стола, провел Сергея в комнату отдыха. Там, на обеденном столе было несколько грязных приборов, тарелок, рюмок, остатки еды, недопитые бутылки водки, коньяка. Берия быстро переставил все на боковой столик, достал из серванта чистые бокалы, тарелки, приборы.
      - Земляков принимал, старейшин, - пояснил он и Сергей приятно удивился уважительному тону могущественного сановника, - сейчас попробуешь настоящего кавказского домашнего вина. Им хорошо коньяк запивать. Ну как? Да, лучше не бывает.
      Уселись. Берия пытливо посмотрел на гостя, спросил:
      - Что Аслан Ходжаев на фронт уехал - знаешь?
      - Знаю, - не сразу ответил Сергей. Его удивило, что с конца марта все шифровки из центра подписывал не Аслан Ходжаев, а его заместитель Федор Лапшин. Поначалу показалось странным нарушение привычной рутины. Он долго думал-гадал, что могло случиться с Асланом. Но поскольку никакого объяснения не последовало, решил, что, видимо, просто изменили по известным одному начальству обстоятельствам обычный порядок. На аэродроме его встретил молодой парень в штатском, доложил по заведенному издавна порядку: "Дежурный по высшим профсоюзным курсам Молодцов".
      - Ты имеешь какое-то отношение к профсоюзам? - удивилась тогда Элис.
      - Имею, - ответил. он. - К профсоюзу работников прессы.
      Естественно, в автомобиле, при незнакомом ему шофере, и в присутствии Элис, он ни о чем неизвестного ему Молодцова расспрашивать не стал. И, прежде, чем ехать в свое хозяйство, решил накоротке доложиться в ТАСС'е. Нет, он не знал, что Ходжаев уехал на фронт. Но что-то заставило его ответить "Знаю".
      - Вчера пришло сообщение: "Генерал-лейтенант Аслан Ходжаев погиб смертью храбрых". Сам поднял в атаку солдат и... пуля прямо в сердце.
      Рука Сергея, державшая рюмку, дрогнула, коньяк расплескался по столу. Берия бросил на него полотенце, сказал проникновенно:
      - Помянем его душу! - и выпил медленно, зажмурившись.
      - Где... где это случилось? - Сергей долил свою рюмку, выпил ее махом.
      - В Венгрии. Пусть мадьярская земля будет ему пухом. "Нет, не гоже это, - с горечью вздохнул подошедший к окну Сергей. - По чеченскому обычаю он должен быть похоронен на земле предков".
      - Хороший был воин, отважный, - говорил Берия, принимаясь за шашлык, который принес дежурный офицер. - Ты тоже приступай к еде. - Хохотнул: Голод, брат, - не тетка. Да ты особенно не убивайся - война. - Он быстро "убрал" один шампур, принялся за второй. - Кроме того, Ходжаев большую ошибку допустил. Поставил свои шкурные интересы выше государственных. На фронт уехал в знак протеста против временного вывоза чеченцев в Среднюю Азию.
      Сергей напряженно вслушивался в слова наркома. О депортации слышал глухо - от кого-то из приезжавших в Вашингтон в командировку. Рассказ был тайный, шепотком, на ушко, по пьяной лавочке.
      - Временного! - подчеркнул Берия. - И за дело! Они, в знак покорности, к Гитлеру делегацию старейшин отправили. Подарки преподнесли, понимаешь жеребчика белого и оружие золотое. Товарищ Сталин очень сильно разгневался. Еще бы! Предательство, можно сказать, в общенациональном масштабе. Да ты ешь, ешь. Теперь давай выпьем за нашу победу. Так! И вот что я тебе в этой связи хочу сказать. Ты верно поработал на Ходжаева. Я слышал, Курчатов очень тебя Кобе хвалил. Теперь пришло время тебе на меня поработать. Самое, знаешь ли, время.
      - Я, Лаврентий Павлович, никогда не работал ни на Ходжаева, ни на Лапшина. Я всегда работал на государство.
      - О, молодец! - Берия вновь разлил коньяк по рюмкам. - Помнишь, Людовика XIV? А в данном случае, здесь, сегодня - государство это я! Великий Сталин - Бог. Я - пророк его. Ха-ха-ха! Ну что, согласен?
      - Что вы имеете в виду? - Сергей пытался выиграть время.
      - Все, все, мой дорогой генацвале! Я должен, я обязан охранять вашу службу. А чтобы охранять, надо все знать. О нашем с тобой контакте будем знать ты да я. Больше никто.
      "Говорит, Сталин разгневался на предательство, а сам же мне предательство и предлагает, - думал Сергей, делая вид, что увлечен шашлыком. - Меня сам Сталин по представлению Аслана утверждал. Ему я присягал. А Берию, выходит, он не во всё посвящает. Ну нет, не совратить тебе меня, Лаврентий Павлович. Нет".
      - А как же моя подписка о неразглашении? - Сергей произнес это столь естественно простодушно, с такой растерянностью посмотрел на многоопытного царедворца, что тот хлопнул его по плечу, плеснул еще коньяка в рюмки, заверил:
      - Во-первых, подписка - это что? Бу-маж-ка! Во-вторых, это будет частью, ооочень важной частью твоей замечательной службы. В-третьих...
      - Лаврентий Павлович! Я бы со всей душой. - Сергей встал, вытянулся во фрунт. - Но все-таки надо посоветоваться с начальством.
      - Ты... ты что мне тут целку из себя строишь?! - Берия тоже вскочил на ноги, побледнел - от злости. - Посоветоваться! С кем - с Лапшиным? Да я и тебя и твоего Лапшина в лагерную пыль сотру! Только попробуй заикнись о нашем разговоре! Только попробуй...
      Мелодично затренькал белый телефонный аппарат, одиноко стоявший на высокой этажерке. Продолжая с ненавистью смотреть на собеседника, Берия схватил трубку, почтительно произнес:
      - Слушаю, Иосиф Виссарионович. У меня? Никого. Иду.
      И, уже выйдя через боковую дверь, вернулся, добавил:
      - Заруби на носу - нашего разговора не было. - Расправил под ремнем гимнастерку, напоказ пощупал - на месте ли кобура с пистолетом. И улыбнулся.
      "Попал, как кур во щи! - хмурился Сергей, добираясь по Неглинке через Трубную к Самотеке. - Из огня да в полымя - из кольца гуверовских ищеек в лапы Берии".
      Лапшин принял его в бывшем кабинете Ходжаева.
      - Я уж не знал, что и думать! - улыбаясь, Федор обнял Сергея. Расцеловались. - Пропал наш Сергей. Дома нет, из ТАСС'а куда-то сгинул. В "Советской" тоже не объявлялся, - он лукаво прищурился. - А у меня для тебя новость. На, читай, только что фельдъегерь доставил.
      Сергей взял протянутый ему листок. Бланк председателя президиума Верховного Совета. Гриф "Совершенно секретно". Присвоить звание "Герой Советского Союза". Его фамилия, его имя, его отчество. Он вновь и вновь пробегал глазами краткий текст. Руки его задрожали, буквы расплылись. Он медленно сел на пододвинутый генералом стул.
      - Такой короткий, - только и сказал он, кивнув на текст.
      - Короткий-то он короткий, да длиной в целую жизнь. Поздравляю. Жаль, эх, жаль, Аслан не дожил какого-то одного дня до этого. Как бы он за тебя радовался, ведь это же он еще в марте тебя представил к Герою. Несколько раз, уже с фронта интересовался, состоялся ли Указ.
      В комнату заглянула Наталья Сергеевна, бессменный секретарь начальника. "Вот почему она так сияла, когда увидела меня в приемной", понял теперь Сергей. Лапшин кивнул ей, объявил: "Пойдем, ребята извелись, ждут тебя в нашей маленькой, но аппетитной столовой".
      - В жизненном котле, - сказал он там, - густо намешаны взлеты и падения, смех и слезы, радость и горе. Вчера погиб любимый нами всеми генерал-лейтенант Аслан Ходжаев. И вчера же подписан Указ о присвоении звания Героя члену нашей небольшой семьи.
      И выпили за помин души. И выпили за новорожденного Героя. "Дорогой Федя, ты прав не на сто, а на все тысячу процентов", - думал Сергей, принимая поздравления и в то же время вспоминая только что прошедшую встречу в Кремле.
      К Ивану он приехал в половине восьмого. Расцеловался с Машей и Матрешей. Склонился над плитой, на которой клокотало, шумело, скворчало, шипело. Зажмурился, понюхал, сказал, прищелкнув языком: "Пир горой!" И, еще не успев снять пальто, заслышал знакомый, звонко-раскатистый голос Никиты.
      - Вот он, явился, не запылился! - воскликнул он, завидев Сергея. И, оттолкнувшись от голландки, о которую они грели с Иваном спины, пошел к нему через всю гостиную, широко раскинув руки.
      - Давай-ка почеломкаемся, брат наш, затерявшийся в заморских палестинах!
      Иван, весь светившийся радостью, ждал, пока разожмутся их долгие объятия, держал в руках полулитровый кубок, наполненный водкой.
      - Ну, наконец-то все в сборе, - сказала Маша, внося большое дымящееся блюдо. - Ваня, - ставя блюдо на стол, с укоризной продолжала она, - ты хочешь, чтобы гость сразу очутился под столом?
      - Ничего с ним с этого количества не будет, - возразил Никита. - Ты просто забыла, Машуня, какой Сергей великий питок. Такая доза для него что слону дробина.
      Маша покачала головой. Объявила: - Еда у нас пролетарская картошечка, капуста, огурцы, яблоки моченые.
      - Чем богаты, тем и рады, - вставил, словно извиняясь, Иван.
      - А с барского стола - курица. Никита ее где-то в тайных закромах отловил, - засмеялась Маша.
      - Вестимо где - в "кремлевке", на Грановского, - подсказал Сергей.