Катя (настоящее имя Лолы) родилась в день убийства эрц-герцога Фердинанда. Ее отец, довольно крепкий середняк из-под рязанского Константинова, мужик в соку, мог бы без труда откупиться от армии - и деньжата водились, и сводный брательник писарем в уездной управе не один год штаны просиживал. Но случилось ему в конце того злополучного августа поехать в Рязань по торговому делу. Сошлись вечерком в рыночном трактире дружки-приятели, извели по три бутылки отменного первача на брата и порешили "всенепременно завтрева же иттить вусмерть дубасить и колошматить кайзеровых колбасников, супостатов и басурманов - за Веру, Царя и Отечество". И пошел Сидор Аверьяныч Лаптев окопных вшей кормить, да крупповским снарядам и пулям кланяться. И сгинул ненастной осенью в пинских болотах. Без хозяина дом сирота. Все валилось из рук солдатки Дарьи, да в конец и развалилось. Взяла она в один прекрасный день всех своих пятерых девок - мал мала меньше - и подалась в Москву. Как говаривал ее покойный муженек - "разгонять тоску". Мыкалась по людям, ни от какой работы не отказывалась - стирала, прибирала, кухарничала. Жили в каморке свекра, знатного сапожника, горького пьяницы и добрейшей души человека. В декабре семнадцатого перебрались в хоромы карамельного заводчика на Люсиновке. Получили на семерых две большие светлые комнаты. Семью выручал заработок Аверьяна Данилыча. Но зимой двадцать первого ушел он однажды отдавать заказ - шевровые сапожки - какому-то красному командиру, да так и не вернулся. Надо полагать, замерз где-нибудь. Его и не искали. И то правда где искать-то? В ту зиму вся Москва умирала. От холода, от голода, от беспросвета. Дарья даже не плакала. Ни сил, ни слез не было. Все по мужу выплакала. А жить все одно надо. Только вот как? Впрочем мир не без добрых людей. Сосед, из такой же голытьбы, подсказал: в райсовете уборщица требуется. Не жизнь, а рай - зарплата, рабочая карточка, пособие на детей. Дарье помогли определить девочек на учебу. Катя с самых малых лет любила танцевать и петь. Бывало одна, совсем еще кроха, без гитары или гармони, закружится, затянет чистым голоском:
      "Когда б имел златые горы
      И реки, полные вина,
      Все отдал бы за ласки взоры,
      Чтоб ты владела мной одна".
      Мать упросила заврайнаробразом направить ее в музыкальную школу: "Ну и что, что не знает она музыкальну грамоту? Она смышленая, осилит". И ведь осилила. И музыкальную школу, и музыкальное училище. И стала бы наверняка и заслуженной, и народной. Но однажды попала под заинтересованный взгляд экспертов-психологов НКВД. В ходе негласной проверки обнаружились у Катюши феноменальные способности к языкам. И вскоре попала она в трехгодичную школу разведки. То ли природная склонность к авантюрным приключениям способствовала этому, то ли желание пожить за границей, то ли добротно привитое и умело воспитанное Комсомолом чувство гражданского долга. А скорее всего и то, и другое, и третье.
      В этой школе Сергей и встретился с Катей. Первое взаимное восприятие было откровенно негативным. Ей не понравился чересчур волевой подбородок, чересчур снисходительный взгляд, чересчур уверенная манера держаться. Ему показалось излишне игривой мушка (как выяснилось потом - естественная) на левой щеке; излишне требовательный взор огромных темно-серых глаз, излишне гордая осанка и поступь. "О, новоявленный Цезарь!" - фыркнула она мысленно. "Ни дать, ни взять - принцесса шемаханская", - усмехнулся про себя он. Встречались слушатели школы крайне редко. Расположена она была довольно далеко от столицы, в лесистой местности. Увольнения давались крайне редко. Большинство занятий проводилось строго индивидуально. Жили слушатели раздельно, в противоположных крыльях длинного двухэтажного корпуса. Аскетизм почитался добродетелью. Практиковались лишь совместные праздничные вечера да летние и зимние спартакиады. И сблизили Сергея и Катю спорт и самодеятельность. В свободное от занятий время истово резались в волейбол. Команды были смешанными, и Катя, у которой был отменный пас, становилась под Сергеем, чей "гас" славился на всю школу и силой и расчетом. В легкой атлетике оба увлекались метанием диска. И были отчаянными энтузиастами восточных единоборств. И, наконец, школьные концерты украшали их сольные номера. Катя с блеском исполняла баркаролу и польку, румбу и чардаш, лихую новоорлеанскую чечетку и не менее лихое севастопольское "яблочко". Сергей пел "У сосiда жiнка была..." и "Славное море, священный Байкал..." - и смеялись и плакали и безусые юнцы, и видавшие виды седовласые воины с рубцами и шрамами.
      От любви до ненависти - и наоборот (как это было сначала у наших героев) - один шаг. Однажды после новогоднего концерта зашел Сергей в крохотную уборную, где Катя снимала грим. Молча обнял ее. И поцеловал в губы. И она ответила ему. Она была счастлива, ей не надо было никаких слов, она видела, знала - любима. И завертелся, закружился, забурлил роман, бывший какое-то время в центре внимания школы. Руководство, психологи и аналитики стали строить планы на будущее: такая идеальная парочка нелегалов, естественная парочка, никому и во сне ни снилась. Только вот беда - гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить. Овраги эти - человеческий характер, страсти-страстишки, грехи-грешишки. Однажды вечером забежала Катя в пошивочную мастерскую, принадлежавшую школе, какой-то свой заказ забрать. Свет горит, но в приемной никого. Она заглянула в швейный цех и обомлела. Ее Сереженька бесстыдно, при полном свете дюжины ярких ламп занимался любовью с белошвейкой Тонькой. Несколько секунд Катя, прижав руки к груди, смотрела на них расширенными от ужаса глазами. Выкрикнула дурным голосом: "Развлекаешься, изменник!" и выскочила вон, размазывая брызнувшие слезы по щекам. Какая уж после этого любовь, какая идеальная парочка нелегалов. Катя и Сергей до выпускного вечера почти год - едва двумя-тремя фразами обмолвились. На выпускном, "приласкав стаканевич коньячевского", он отважился на попытку "навести мосты". Улучив момент, когда Катя осталась одна, он быстро подошел к ней и, хмуро глядя в пол, сказал:
      - Прости, если можешь. Бес попутал.
      - Если бес попутал, то Бог и простит.
      - Люблю, - упрямо произнес он, теперь глядя исподлобья ей прямо в глаза.
      - Какая там любовь! - не отводя взгляда, она тоскливо вздохнула. Так, похоть, Сереженька, кондовая похоть.
      Подошли люди. Разговор, едва начавшись, прекратился. "Он и не мог состояться, - заметила про себя Катя. - Ни к чему. Предмета разговора нет".
      И вот теперь, спустя два года, они встретились впервые, и где - в Гамбурге, он - Пауль Фойерман, она - Лола Мейбург. Германия. Немцы. Судьба.
      - Где можно поговорить? - шепотом спросил Сергей и громко, весело: Фройлайн Лола, у вас здесь так душно. А я хотел бы рассказать о вашей тетушке и друзьях. Все так о вас скучают, так гордятся вашими сценическими успехами!
      Катя кивнула, быстро сняла грим, переоделась. Через черный ход они вышли на тихую зеленую улочку и вскоре оказались в небольшом, густо заросшем ветвистыми деревьями и декоративным кустарником парке.
      - Здесь редко кто бывает, - заметила Катя. - Это частное владение графа Эктилани. Граф, почитатель моего таланта, сам вручил мне ключи.
      - Ты не изменилась. Разве чуть-чуть.
      - Что - подурнела?
      - Напротив.
      Она благодарно коснулась пальцами его щеки:
      - Серега (так она звала его только в пору любви), три дня назад мы раскрыли провокатора.
      - Провал явки в "Ганс и Гретхен"...
      - Его работа. И информацию, что из Москвы будет контролер, то есть ты, тоже он выдал.
      - В гостинице ко мне уже пожаловали визитеры. Ушел с трудом.
      - Работать становится все труднее, - Катя достала сигарету, предложила Сергею. - На новый режим работают старые профессионалы. Работают рьяно, остервенело, боятся, что их выкинут в отставку. Молодые, зараженные идеологией "Mein Kampf", дышат им в затылок, карьеру стремятся сделать скорую. Ведь впереди целая тысяча лет рейха, надо детей и внуков обеспечить местом под солнцем. Ты что - так и не закурил?
      - Нет. Как-то не получилось, - словно извиняясь, безрадостно протянул он.
      - А я вот... - она достала зажигалку, затянулась. - Мы, конечно, не знали, что едешь ты. Но провокатор откуда-то получил твой словесный портрет.
      - Он мог получить его только из Центра.
      - Да, - согласилась Катя. - Есть работа для наших контрразведчиков. Теперь так - у тебя две встречи, после которых мы вывезем тебя во Францию. Скорее всего завтра. Добро Москвы есть. Через час, - она посмотрела на свои часики, - через час с четвертью ты встретишься с Францем Якобом. Достойный товарищ. Место встречи - "Бисмарк". Тебя туда доставят. Есть определенный риск, но место изменить нельзя, как нельзя и отменить встречу - слишком многое на ней завязано. На всякий случай начеку будет боевая группа. Франц представит тебя Отто фон Болену. Это произойдет в его загородной резиденции.
      - Все отлично спланировано. Но... - он сделал паузу. - Но у нас с тобой будет хоть полчаса? Хоть полчаса...
      Катя пожала плечами. С деланным весельем сказала:
      - Серега, милый. Все наши с тобой полчаса - в далеком прошлом. И я это знаю, и ты это знаешь.
      Раздался едва слышный стук, видимо, ключом о металлическую калитку.
      - Это за вами, герр Пауль Фойерман.
      И, хотя в парке не было кроме них ни души, церемонно протянула ему руку для поцелуя...
      К машине Сергея молча провел высокий широкоплечий мужчина в обычной форменной одежде шофера из богатого дома. Располагаясь на просторном заднем сидении, Сергей увидел расположившуюся там элегантно одетую женщину. Модная шляпка с сетчатой вуалью, дорогое вечернее платье, в глубоком декольте колье из бриллиантов и рубинов.
      - Я - для всех посторонних - Валери Эстергази, - без улыбки сообщила она, когда "мерседес" двинулся с места и, набирая скорость, помчался на северо-восток. Вы - маркиз Антуан Легар. Здесь вы для переговоров о поставках дорогой парфюмерии, бижутерии, дамского белья. Прибыли позавчера, уезжаете завтра. Остановились у меня.
      - У меня скверный французский.
      - Это мы знаем. Вы сирота. Воспитывались у дяди по материнской линии в Кельне.
      - Наши отношения?
      - Любовники, - сказано это было так спокойно, естественно, что, пристально взглянув на сказавшую это, Сергей сдержанно засмеялся.
      - Вы находите это смешным? - с оттенком легкой обиды сказала она.
      - Смешным?! Я благодарен придумавшему эту легенду. Он достойно оценил мой вкус.
      "Бисмарк" славился континентальной кухней. Особенно хорош был фазан, запеченный с фисташками и трюфелями. Привлекал посетителей и богатый и изысканный ассортимент вин, готовый удовлетворить самый взыскательный, капризный вкус. Кабинет был большой: зала, в которой располагался уже накрытый на четверых овальный семиметровый стол, и по бокам от нее две комнаты отдыха. Ковры, зеркала, хрусталь, картины - копии старинных немецких мастеров. И громоздкая имперская мебель.
      Фотографии Франца Якоба - самые разные - Сергей изучил накануне отъезда и у себя в управлении, и в ИККИ. И не узнал, когда они с Валери, миновав главный зал и назойливо-придирчивые взгляды метрдотеля и кельнеров, вошли в кабинет. Навстречу им поднялись мужчина и женщина. Приветливо раскланялись. Сергей скользнул равнодушным взглядом по лицу мужчины, огляделся вокруг и обратил недоуменный взор на свою спутницу, словно спрашивая - туда ли мы попали? Впервые Валери улыбнулась, и он, теперь совершенно осознанно, подумал: "Бесподобно хороша моя "любовница"! Увы, лишь на людях и только на один вечер".
      - Это Франц, в парике и гриме, - шепнула она ему в самое ухо. Ищейки Шикельгрубера по натаске провокатора пошли на нас облавой. Цели гитлеровские, охота кайзеровская.
      - А она - тоже любовница?
      - Эльза и важнее, и нужнее, - ответила Валери серьезно. Но в голосе ее Сергей почувствовал скрытую боль и понял, что задел скрытую рану. Жена.
      За аперитивами Сергей и Франц обменялись особым паролем и отзывом. И Сергей передал заученное им наизусть послание для Тельмана. Оно касалось стратегии и тактики борьбы КПГ на современном этапе - как их понимали и видели Коминтерн и Москва. Кроме того, был один оперативный кадровый вопрос, который требовал немедленного решения.
      - Завтра же Эрнст получит это послание, - заверил Франц Сергея. Вздохнул. Но тут же сжал пальцы в кулак, поднял его - "Рот фронт!" - Как вы понимаете, он все время в движении. Законы подполья.
      Дюжие кельнеры внесли фазана, обложенного ананасами и папайей. Церемонно водрузили на стол серебряный поднос, стали у двери грудь в грудь как в строю и по взмаху руки энергично улыбавшегося метрдотеля дружно гаркнули: "Приятного аппетита!"
      - Если ничего не предпринять, скоро вся Германия вытянется в одну армейскую шеренгу, - невесело заметил Франц. "Как интернациональны Скалозубы, - подумал Сергей. - Он в две шеренги вас построит, а пикните так мигом успокоит".
      Фазан был нежен, таял во рту, фисташки и трюфели - восхитительны.
      - Для оплаты одного этого блюда не хватит двухмесячной зарплаты квалифицированного рабочего, - глядя на Сергея сообщила Эльза Якоб. - Я выиграла билет на ужин для четверых в лотерее на благотворительном вечере в Американском страховом фонде помощи сиротам войны, - Валери показала четыре картонных розовых прямоугольника. - И вы знаете, куда пошли деньги, собранные на этом вечере? Фантастика - на строительство военных заводов в Тюрингии.
      - Что за человек этот Отто фон Болен? - спросил Сергей, когда они перешли в одну из комнат отдыха, куда были поданы сыры, фрукты, сладости и кофе.
      - Сложный, - тотчас отозвался Франц. - Испытывает психофизиологическую антипатию к нашему ефрейтору, но и Сталина не жалует. Одним словом, любую разновидность диктатуры. - И предвосхищая возможные возражения, добавил: - Дело не в сравнении или параллели, ему просто чужд классовый подход.
      -А как же насчет симпатий к левым? - Сергей задал этот вопрос, исходя из знакомства с оперативным досье и энциклопедическими данными о видном немецком физике.
      - Доказательства? Не только открытые высказывания, но и довольно крупные пожертвования. Что-то вроде вашего Саввы Морозова. На последних выборах, которые мы проиграли, голосовал за нас. И не просто пассивно отдал свой голос - не раз выступал на митингах, по радио, в прессе. Даже обратился с открытым письмом, под которым собрал подписи видных ученых, ко всем немцам. Остро переживал победу нацистов, считает это национальной трагедией. Все это так. Только он видит социализм через абсолютную анархию. Кропоткин - да, Бакунин - да, Маркс - нет, Ленин - нет.
      - Эмигрировать не собирается?
      - Нет. И англичане, и американцы предлагают ему лаборатории, выгоднейшие условия. Нет и нет. Деньги его не интересуют, он ведь получил богатое наследство. Говорит: "Слава и золото - химеры. Здесь у меня уже есть своя школа, ученики, последователи".
      - Значит, готов работать на Гитлера?
      - Нет, говорит - на Германию.
      Как тень, появился шофер Валери. Склонился к Францу, прошептал что-то на ухо. Тот быстро встал, с улыбкой, спокойно сказал:
      - Очень быстро уходим.
      Через минуту "мерседес" уносил всех четверых прочь от Гамбурга по юго-западному штатбану.
      - Фриц, - кивнул на водителя Франц, - пока мы там вполне буржуазно фазанили, успел по моей просьбе связаться с "Агамемноном" - это наш парень, высокий чин в полицейском управлении. Вот почему мы там, где мы есть, а не в довольно неуютных камерах (хорошо знаю это по собственному опыту) родной гамбургской кутузки.
      - А автомобиль? Его марка, цвет, номера? - Сергей тоже имел опыт скорого обнаружения и задержания любого транспортного средства, располагая данными, которые он перечислил.
      - После выезда из города мы свернули на боковую дорогу, чтобы переждать - на всякий случай - пока не проедут следовавшие за нами два авто.
      - Понятная остановка, - согласился Сергей.
      - За те пять минут Фриц сменил номера.
      Сергей одобрительно поднял большой палец на уровень глаз. Видевший это в зеркальце заднего обзора Фриц удовлетворенно кивнул.
      - И потом, машина эта - одна из семи, принадлежащих Отто фон Болену. Это почти стопроцентная гарантия безопасности, - Валери налегла грудью на плечо Сергея (машина сделала резкий поворот) и он коснулся губами ее щеки. Его словно прожгло насквозь сладостное пламя. Она не спешила от него отодвинуться. - И Фриц - его шофер, - закончила она и Сергей почувствовал, что она улыбнулась. Ему...
      - Имение фон Боленов, - неожиданно объявил Фриц и Сергей впервые услышал его голос - гортанный баритон. "Выговор берлинский", - машинально отметил он, пытаясь разглядеть то, что находилось за окном. Да, на освещение Болены денег не жалели. Высокие, вычурные, чугунные ворота и такой же забор, в центре каждой секции полуметровые вензеля - ГФБ (Валери пояснила - начальные буквы основателя династии Германа фон Болена); педантично подстриженные деревья и кусты в виде пирамид, прямоугольников, ромбов, шаров - идентичные в каждой секции; продолговатые, круглые цветочные клумбы - роз, хризантем, георгинов; большие, средние, малые фонтаны с разноцветной подсветкой. "Ничего себе семейный парк! Побольше, чем наши Сокольники", - Сергей улыбнулся, вспомнил далекую Москву, вид на старинный зеленый массив из окна своей комнаты...
      Неожиданно расступились заросли какого-то высоченного, густейшего декоративного кустарника, стоявшего зеленой стеной метровой толщины и засверкал огнями во всех своих пятидесяти залах, комнатах, подсобных помещениях фамильный замок Боленов. Сквозь раскрытые окна доносилась танцевальная музыка. Не менее пятидесяти автомобилей разных цветов и марок вытянулись вдоль довольно широкого, наполненного водой рва, который бежал вокруг замка метрах в сорока от него. Через ров был переброшен гранитный пешеходный мост, у которого Фриц и остановил машину.
      - Похоже, мы попали на какой-то праздник, - проговорил Сергей, выходя из автомобиля и подавая руку Валери и Эльзе. Словно отвечая на его слова в небе над замком сразу в нескольких местах разорвались пышными букетами фейерверки. Самый крупный вспыхнул фиолетово-бело-розовыми вензелями "ГФБ". Небольшая толпа на газоне перед главным входом разразилась приветственными возгласами.
      - 16 сентября 1512 года завершилось строительство этого замка, пояснил Франц. - Традиция отмечать ежегодно эту дату была прервана в 18 веке и восстановлена полстолетия спустя после выдворения Бонапарта на остров Святой Елены.
      - Ров есть, а где же стены? - спросил Сергей, когда они переходили через гранитный мост.
      - Снесены по приказу Железного Канцлера, - произнесла с явным сожалением Эльза.
      - Не удивляйтесь, - засмеялся Франц. - Печаль Эльзы искренняя. Она преподаватель истории...
      - Увы, очень талантливый преподаватель, уволенный из всемирно известного Гейдельбергского университета за свои убеждения, - жестко вставила Валери. - Закон о профессиях.
      - Теперь не до преподавания, - Эльза махнула рукой. - Быть бы живу...
      Отто фон Болен встретил чету Якоб радушно. К Сергею - маркизу Антуану Легару и Валери Эстергази отнесся приветливо, но и с известной долей настороженности. Он не принадлежал к тому типу ученых, которые живут лишь в науке - башне из слоновой кости. Его интересовало буквально все на свете. Сергея он поразил дотошным интересом к новинкам парижской парфюмерии.
      - Ах "Лориган де Коти", ах "Суар де Пари", ах "Амур, амур"! восклицал он, зажмурив глаза и прижав левую руку к сердцу. И настойчиво расспрашивал "месье Легара" (или, может быть, вернее и справедливее будет "герр Лугер"), отведя его смущенно в сторонку, о новинках нижнего дамского белья - рубашечках, бра, трусиках - их цветах, материале, фасончиках. Хорошо, что в свою недавнюю поездку в столицу мировой моды Сергей прошелся по недорогим лавкам-бутикам и магазинчикам распродажи парфюмерии прошедшего сезона.
      - Вы думаете, чего этот старый, лысый вдовец со вставной челюстью и очками-телескопами жаждет знать о том, что прельщает, нет - сводит с ума юных дев? Даже знаете ли в самых старых мехах иногда бродит молодое вино. Бесспорно в каждом homo sapiens - в бессмертном гении и скромнейшем из смертных - звериное начало постоянно борется с человеческим. И какое из этих начал берет верх зависит от того, кто в данный момент отдыхает почивает ли Господь или храпит Вельзевул. Человеку стыдно даже самому себе сознаваться, что он так же слепо похотлив, как любая четвероногая тварь во время течки или гона. И он, в попытке облагородить низменное, прикрывается красивыми лохмотьями: симпатия, любовь, брак. Брак - это всего лишь узаконенное прелюбодеяние, ибо он несомненно способствует более успешному выживанию нашего вида. А сколько женатых и замужних из каждой тысячи блюдет верность? 0,07! И это те, кому выпадает в великой жизненной лотерее благословение небес - любовь. И годы здесь не причем. Я твердо убежден: возраст есть понятие больше психологическое, чем биологическое. Помните Гете был как юноша влюблен в свои семьдесят два года в восемнадцатилетнюю девицу (у которой мать была круглая дура, не понимавшая, чьей любовью наградил Господь ее дочь).
      И Болен начал декламировать любовные стихи великого германца, и вдруг остановился на полуфразе.
      - А вы действительно немец?
      - А что - во мне мало арийского, нордического? - усмехнулся Сергей, но сердце его при этом слегка дрогнуло.
      - Как раз внешне вы очень даже ариец, хотя и не верю я во всю эту антропологическую белиберду. Говорите же вы... вы знаете, у меня был на стажировке очень толковый польский бакалавр. Вы только заговорили - я тотчас его вспомнил.
      Сергей довольно убедительно рассказал про свое сиротство и про дядю по материнской линии. Отто фон Болен не был великим физиономистом, он был великим физиком. Он слушал этого Антуана Легара (или как его там) довольно рассеянно. Когда же тот кончил свой рассказ, он произнес: "Занятно". Вновь углубился в свои мысли и вдруг воскликнул:
      - Ну конечно же, вы знаете, почему я вспомнил о том поляке? Ведь он однажды едва не убедил меня, что нашел решение теоремы Ферми. Конечно, это ерунда. Я - что, сам великий Эйнштейн не мог ее решить.
      - А то, над чем вы сейчас работаете, менее интересно, чем теорема Ферми?
      - Более, более интересно, ибо в миллион раз практичнее. Да что там! Обуздание атома способно перевернуть всю историю человеческой цивилизации, облегчить бремя существования, дать людям счастье - не в вульгарном, жратвенно-потребительском анабиозе, нет - в высоком, духовно-философском расцвете.
      - Ну а как вы себе это практически представляете?
      - Человек будет свободен от всех видов изнурительного труда. Атом будет заставлять работать станки и шахты, он будет пахать, сеять и собирать, он поведет самолеты и пароходы, он откроет путь к другим мирам. А люди будут развивать интеллект. Им не надо будет копить богатство или думать о куске хлеба: атом обеспечит и развитие свободы, и развитие разума.
      - Хотел бы я жить в такое время! - искренно воскликнул Сергей.
      - А оно не за горами, совсем нет, - Отто фон Болен улыбнулся и улыбка была чистая, светлая, детская.
      - Я не физик, я коммерсант, - Сергей взял у проходившего официанта две рюмки с коньяком, передал одну собеседнику. - Но возникает вопрос все, о чем вы говорили, это все относится к атому, который будет работать как штатский. А если как военный?
      Отто фон Болен нахмурился.
      - Да, есть такая угроза. И она вполне реальна. При определенных условиях может развиться такая реакция, которая приведет в конечном итоге к гибели всего живого на планете. Энергия раскрепощенного атома безгранична и в мирном, созидательном, и в военном, людоедском ее применении.
      - А вы, ваша лаборатория... - начал было Сергей, но физик остановил его резким жестом руки.
      - Да, мы работаем и в том, и в другом направлениях. Я, разумеется, против. Но одного моего желания или нежелания мало. В таких вопросах решают не ученые. Решают политики.
      И вдруг взорвался:
      - То, чем меня и моих коллег заставляют заниматься в значительной степени, называется кан-ни-бализм!
      Их разговор бесцеремонно прервала юная миловидная блондинка. Обворожительно улыбаясь, она молча взяла под руку Отто фон Болена и увлекла его в главную залу, где зазывными волнами плескался вальс-бостон. Физик конфузливо улыбнулся Сергею - пардон, но дама есть дама. Тот понимающе улыбнулся. И пошел разыскивать Валери.
      Празднование завершилось в три часа утра. Сергей трижды попытался продолжить беседу с хозяином замка, но всякий раз захмелевшие и безудержно колобродившие гости лишали его такой возможности. Наконец, последние весельчаки разошлись по своим комнатам в замке и гостевом флигеле. Валери и Антуан оказались соседями, но две комнаты им не понадобились. Он пригласил ее к себе на "nightcap" и она охотно приняла это приглашение. А далее... Далее было бы смешно, противоестественно, если бы не произошло того, что произошло.
      Воскресный завтрак был поздним, с рассадкой. Валери и Антуан оказались за одним столиком с Отто фон Боленом и миленькой блондинкой.
      - Вы ему явно пришлись по душе, - шепнула Валери.
      - Не вы - ты, - шепнул он.
      - Ты, - ответила она, смущенно потупившись.
      Разговор крутился вокруг последних известий - еврейские погромы по всей Германии, книжные костры в Берлине. Хозяин пребывал в состоянии мрачной меланхолии. Видно было, что ему активно не нравилось то, что происходило в стране.
      - Был бы у нас рейхсканцлером Кропоткин... - задумчиво протянул он. И вдруг спросил Сергея: - Вы не анархист?
      - Я - нет, - быстро ответил Сергей. - Но вот мой кузен... Он физик, закончил Сорбонну. Он - отчаянно-убежденный анархист.
      Сергей запнулся и Отто фон Болен терпеливо ждал продолжения. Наконец, словно преодолев внутреннее борение, Антуан Легар сказал:
      - Не могли бы вы принять его на стажировку в своей лаборатории? Резерфордом он может и не станет, но что он будет прилежным и благодарным учеником - это я могу гарантировать.
      Отто фон Болен бросил на Сергея тяжелый, как тому показалось, полный скрытых намеков взгляд. Раздумчиво сказал:
      - Штаты мои предельно переполнены. Но... но, во-первых, у меня не было ни одного выпускника Сорбонны. Во-вторых, если ваш кузен такой же симпатичный малый... Присылайте.
      До французской границы Фриц довез Валери и Сергея без приключений. Немецкий пограничник, франтоватый лейтенант, долго, придирчиво изучал паспорт Антуана Легара, то и дело цепким взглядом сверяя живой оригинал с вклеенной в документ фотографией. Небрежно коснулся двумя пальцами козырька фуражки, процедил: "Прошу извинить, сущая формальность", и, держа паспорт раскрытым, исчез в одноэтажном обшарпанном здании комендатуры. Антуан, Франц и Валери переглянулись. Женщина раскрыла ридикюль, посмотрелась в зеркальце, сняла с предохранителя лежавший под ним дамский браунинг; шофер развернул машину, открыл "бардачок", достал из лежавшей на кольте пачки бумажную салфетку, стал протирать лобовое стекло; Сергей, насвистывая арию из популярной оперетки, привычно нащупал на ремне подмышкой свой верный наган. Через десять минут пограничник вернулся в сопровождении солдата. Валери показала Сергею глазами на кофейного цвета "ситроен", стоявший на французской стороне. Сергей кивнул. Он знал, что там его встречает "кузен" (разумеется, не тот "кузен", о котором он говорил с Отто фон Боленом, тот будет прислан из Москвы). Лейтенант подошел, щелкнул каблуками, отдал честь лихо, с энтузиазмом. "Тысяча извинений, мадам, месье Легар. Тысяча извинений. Если бы вы сказали, что вы внучатый племянник знаменитого венгерского композитора Франца Легара!" И он довольно скверно, но пылко пропел начальную строку героя оперетты "Продавец птиц".
      - Счастливого пути, месье Легар.
      Солдат поднял шлагбаум, и месье Антуан Легар, галантно поцеловав руку мадам Валери Эстергази и строго отечески напутствовав шофера: "Береги мадам, дружочек Фриц", оказался на французской территории. Здесь пожилой жандарм, едва взглянув на французский паспорт, дружески приветствовал его: "Добро пожаловать домой, месье!"
      Освободившись от объятий "кузена", Сергей долго смотрел на удалявшийся "мерседес". "Какие же есть прелестные женщины на свете. Джоконда, Венера, Клеопатра - бесподобные, божественные, далекие символы красоты, женственности, обаяния сейчас слиты для меня в едином образе уходящей навсегда Валери. На сколько же великих обретений и потерь обречен в этой жизни человек? И на сколько его хватит? Одну? Десять? Больше?...
      ГРЕШНЫЕ РАДОСТИ
      Океанский лайнер "Queen Elizabeth", чудо мореплавательной техники первой трети двадцатого столетия, бросил якорь в главной гавани Азорских островов. Табельная стоянка длилась восемь часов и точно в зафиксированное расписанием время все пассажиры устремились к трапу. Еще бы - экзотика, португальская жемчужина в сердце Атлантики, возможно ближайший сосед легендарной Атлантиды, которому каким-то чудом удалось пережить загадочную океанскую катастрофу.
      Глядя на противоположную от причалов сторону бухты, Иван вспомнил, что совсем недавно в журнале "Вокруг света" он читал довольно объемную статью об Азорах. Описывая взахлеб красоты архипелага, состоящего из девяти островов, автор честно и с сожалением признавал, что делает это все с чужих глаз и слов и, тем не менее, "даже само название главного города и порта "По-та Дел-га-да!" звучит загадочно, вдохновенно и поэтически. Мореплаватель Гонзало Кабрал в 1431 году открыл необитаемые острова - цепь подводных вулканических гор - и с тех пор, вот уже пять столетий, над Сан Мигелем развевается португальский флаг".
      Еще при посадке в Дувре Иван познакомился с четой Джексонов. Он никак не мог понять, чего от него хочет таможенный чиновник. Говорил англичанин быстро и, хотя артикуляция была безукоризненной, Иван чертыхнулся, мысленно ругая себя: "Говорили тебе, дубина стоеросовая, учи язык всерьез.