В одном эшелоне с этим священником и Евгенией Каарма отправилась в Магадан и семья Кыйвсаар. Многие умирали в пути, их хоронили кое-как, наспех, без гробов и в безымянных могилах на безлюдных полустанках - пока ждали встречного или обгоняющего состава. Отец Яаануса Эльмар и мать Лия умерли через год с разницей в месяц. Яаанус узнал об этом лишь после войны. Он был единственным из всего семейства, кто избежал депортации. Дальними родственниками Лии были сету, и за день до высылки она тайком отправила младшенького к бабушке Варваре в сельцо Ястребье, на болота. Там он прожил четыре года войны. Оттуда в сорок пятом ушел в южные чащобы к "лесным братьям", был связным, занимался разведкой. А через два с небольшим года объявился в Таллине и, покорпев какое-то время над учебниками и помаявшись с бывалыми репетиторами, поступил в Тартусский университет. С документами и пропиской особых проблем не было - помог дядя, младший брат отца, известный в республике писатель. Учиться на биолого-географическом факультете было и легко и интересно. Экспедиции во время летних каникул отправлялись на острова Хийумаа, Сааремаа и Муху, на Тянь-Шань и Таймыр, в пойму Волги и Авачинскую губу. Во время поездок по транссибирской магистрали Яаанус часами просиживал у окна вагона. Его отец и мать, отправляясь в свой скорбный, последний путь, пересекали эти же горы и реки, видели эти же сопки и эту же тайгу. После одной из таких летних практик ("Какое диво дивное эта сказочная Фергана!") он написал большую восторженную статью, которую почти без редактуры опубликовала "Rahva H((l"8. Ему понравилась и популярность - "О, преемник Оскара Лутса и Антона Таммсааре идет!" - и гонорар, который тут же был израсходован по его самому прямому назначению в популярном тартусском пивном баре, что на Виктора Кингиссепа, в компании сокурсников, экспансивных и жаждущих почитателей творческого таланта. После третьего курса он стал печататься регулярно и в различных газетах и журналах, и предложение выпускнику университета с красным дипломом Яаанусу Кыйвсаару поступить на работу в центральный комсомольский орган было совершенно естественным. В установленном порядке началась рутинная проверка анкетных данных. И все бы ничего, да старший контрразведчик, которому по должности надлежало визировать разрешительную резолюцию, признал в подающем надежды комсомольском рыцаре пера пронырливого и удачливого разведчика "лесных братьев". Случилось то, что называется "один шанс из миллиона": контрразведчик был заслан с особым заданием в тот же отряд. И хотя Яаанус, выйдя из леса, взял фамилию матери, дотошный чекист имел феноменальную зрительную память. Яаануса арестовали. Не на шутку переполошившийся дядя помчался в Таллин и испросил аудиенцию у самого Ивана Густавовича Кэбина. Разговор был трудным, долгим. Когда он вернулся в Тарту, жена спросила: "Ну как?" "Амнистирован за молодостью лет", - бросил он и надолго заперся в кабинете. Ни о какой работе в комсомольской газете, вообще в печати и речи быть не могло. Не посадили - и за то спасибо. Устроился Яаанус на работу в университетскую библиотеку и через два года вышла в свет его первая повесть о студентах под претенциозным названием "Колдуны в Колизее". Ее заметили читатели, не замолчала и критика. Яаанус перебрался в столицу республики. Работал он увлеченно, читал запоем всё мало-мальски стоящее, что выходило на эстонском, русском, английском, немецком. Незаметно для себя то попадал под влияние Франца Кафки (после прочтения сборника "Превращение"), то Андре Жида (после прочтения романа "Фальшивомонетчики"), то Эжена Ионеско (после прочтения пьес "Лысая певица" и "Небесный пешеход"). Эти влияния видимо ощущались в его рассказах, однако, несмотря на эпигонский характер довольно многочисленных произведений, Кыйвсаар был принят в Союз писателей и довольно неплохо подрабатывал внештатным рецензированием. И до выхода Эстонии из Союза и особенно после этого эпохального для эстов события Яаанус ощущал симпатии и поддержку многих. Теперь же "юный борец против русского деспотизма" был нарасхват, интервью и выступления следовали восторженной и нескончаемой чередой. Несколько месяцев он даже вел свою собственную рубрику на телевидении. Это сладкое слово свобода! Благословенная республика, вернувшаяся к таким желанным устоям и порядкам буржуазной демократии, широко раскрывала двери для званных и незваных, особенно из иностранных. С Запада, Севера, Юга - отовсюду, кроме Востока. Слово "русский" обрело несколько синонимов: "враг", "окку - пант", "негражданин". Скандинавские, европейские, американские доброхоты хлынули заинтересованным, менторским потоком. Жажда разбогатеть любой ценой и непременно в одночасье порождала скандалы один громче и изощреннее другого. Одна загадочная история с чеченскими миллиардами чего стоит! Осведомленные и желавшие показаться таковыми депутаты и чиновники, кто всерьез, а кто сквозь улыбочку создавали утечку: "Рублики увязаны с наркотиками, с оружием. По сравнению с нашими умельцами и джигитами Ичкерии Пабло Эскобар - мальчишка". В эти славные денечки и въехал в Тоомреа, таллинский Вышгород, на тройке с бубенцами Ёне Стромберг. Кутил с "новыми" и перспективными, изучал, присматривался. Познакомился и с независимым депутатом Рийгикогу Яаанусом Кыйвсааром. Эстонец ему явно приглянулся рассудительностью, обстоятельностью, эрудированностью. Запивая бесподобную сырую строганину скверной местной водкой, они неспешно обсуждали наилучшие пути освоения миллиардов крон безвозмездных субсидий и пожертвований Запада на интеграцию иноземцев.
      - Об этих русских пусть заботится Россия, - меланхолично заметил Стромберг, краем глаза наблюдая за реакцией Кыйвсаара. - Ведь после того, что они сделали с вами и вашей страной, вы должны их ненавидеть. На вашем месте я только так к ним и относился бы.
      Ненависть к русским... Нет, у Яаануса её не было. Была зябкая, неодолимая неприязнь. И неверие всему русскому и всему, что от русских исходило. Допустим, судьба его родителей, судьба тысяч и тысяч эстонцев результат государственной политики; преступная, бесчеловечная, она формулировалась и руководилась одним человеком, который не был русским. Но у него лично уже после университета была любовь, которой он отдал себя всего без остатка. Псковская красавица Алена Дымова, преподавательница русского языка и литературы, восторгавшаяся его творческими порывами и планами, прожила с ним в мире и согласии пять месяцев и ушла к его лучшему другу, актеру Эстонского драмтеатра Эдгару Таммеру. "Любовная лодка разбилась о быт", - полупечально, полувесело процитировала она поэта, показав рукой на убогую мебель арендованной комнатушки. От горя Яаанус онемел. Где ему было тягаться с Эдгаром, сыном начальника таллинского пищеторга. Одно он твердо усвоил после такого предательства: жестокость и коварство составляют неотъемлемые черты русского характера.
      - Ненавидеть? Нет. Но сознавать постоянно исходящую от них опасность да, это я сознаю в полной мере.
      - У нас с ними старые счеты, - Стромберг погладил этикетку на бутылке, бросил взгляд на ресторанную эстраду, с которой чернокожая певица томно исполняла "Очи черные". - Со времен Карла XII и Полтавской битвы. И мы слишком хорошо понимаем, что значило для вас вырваться из их смертельно цепких объятий.
      Он помолчал, задумчиво наполнил фужеры. И сказал без эмоций, совсем обыденно: - Да здравствует наше скандинавское балтийское братство.
      И выпив: - Помощь соседу каждый понимает по-своему. Ну разве это дело, когда вам сбагривают залежалые товары и лекарства? "Даже на них прощалыги и жулики делают состояния," - отметил про себя Яаанус.
      - Далеко ходить не надо, - продолжал словоохотливый швед, - финны задарма скидывают вам залежалое дерьмецо и за вашей же спиной называют вашу страну kaatopaikka..
      - Помойка? - удивился Кыйвсаар. - Сами легионами прут сюда каждый уикенд, напиваются как свиньи.
      - Вот именно! - подхватил Стромберг. - Платят черной неблагодарностью за радушие и гостеприимство. Одно слово - финны, суомалайсет. "Шведы тоже хороши, - вновь с неприязнью подумал Яаанус. - Аэродром в Эмари под Хаапсалу превращают в дешевую парковку для частных самолетов, яхты на зимний прикол тоже по дешевке ставят. Будто мы последний задворок Европы".
      - Американцы оплатили вывод русских войск из стран Балтии и недовольны нынешней нестабильностью.
      - Вы имеете в виду "Freedom Support Act"?9 - уточнил Яаанус.
      - 24 миллиарда долларов! - воскликнул Стромберг.
      - Это верно, - сокрушенно вздохнул Кыйвсаар. - Сейчас американцы для русских чуть не первые друзья, а мы, эстонцы, чуть не первые враги. Какая уж тут стабильность, когда такой могучий недруг денно и нощно тебе в затылок дышит. Хотя... и они, и мы стоим на коленях и бьем поклоны Международному Валютному Фонду. Правда, бьем их по разному: русские - пряча в карманах атомные бомбы, мы - пугливо сложенные фиги. А вот Нобелевский лауреат Милтон Фридмен вообще считает, что надо с этой Мировой Финансовой Интервенцией в частное предпринимательство и стихию свободного рынка покончить.
      "Мы к тому же ещё и кичимся нашей банковской системой. А британцы, опытнейшие асы финансового бизнеса, считают её ничем иным, как "детской порнографией". Эти мысли Яаанус хотел высказать вслух, но в последний момент передумал. Уж больно обидными они ему показались.
      - Мы, мы ваши самые верные друзья и заступники, - негромко вымолвил Стромберг и легонько хлопнул ладонью о ладонь Яаануса.
      Впоследствии депутат Кыйвсаар частенько вспоминал этот разговор. И когда делал запрос о ходе выполнения программы "Тигровый прыжок" (куда девались сотни и сотни компьютеров, поставленных из-за рубежа с целью построения инфообщества - одному Богу известно); и когда пытался выяснить, куда идут средства от реализации бесплатно присланной одежды и обуви через сеть магазинов "Second hand"; и когда возникала очередная свара из-за отмывания феноменальных сумм грязных денег.
      Следующая встреча Яаануса Кыйвсаара с Ёне Стромбергом произошла в Стокгольме во время визита делегации Рийгикогу в крупнейшее скандинавское королевство. Кроме общих переговоров, бесед и участия в симпозиуме "Европейский Север в 3-ем тысячелетии", каждому парламентарию был предложен индивидуальный план пребывания. Хозяином всего свободного времени Яаануса оказался Ёне. Вовсе не депутат риксдага. И не популярный министр. Частный гражданин. Гораздо влиятельнее и могущественнее, чем любой министр и, уж конечно, чем любой депутат. Королевский дворец, ратуша, храмы Стор и Риддархольмс и любимый парк Скансен (и в нем - зверинец с баловнями белыми медведями) - это, так сказать, обычное туристическое меню. А вот в университете Стокгольма он показал гостю документы и свидетельства времен Кальмарской войны, Кровавой Бани и освобождения от Унии.
      - Вот тогда-то, в 1523 году, при славном короле Густаве I Вазе Стокгольм и стал столицей независимой Швеции, - Ёне Стромберг любил и знал свою историю.
      - Кровавая Баня? - Яаанус в школе и особенно в университете все больше слышал о победах шведов.
      - Мрачные дни, ноябрьские дни 1520 года, - хмуро ответил Стромберг. Датский король Кристиан II решил силой сохранить Унию, ведь она держалась к тому времени более ста лет. Датчане, шведы с финнами, норвежцы с исландцами - любопытный и естественный конгломерат. Но нам он уже мешал развиваться. Да, много голов сторонников регента Стена Стуре Младшего слетело в те два роковых дня по всей стране. Зато через три года - свобода!
      - Похоже, она всегда шествует рука об руку с кровью, - Яаанус оторвался от старинного манифеста.
      - Пожалуй, - согласился Стромберг.
      Встречи в Королевской Академии Наук тоже имели определенный исторический крен. Наконец, венцом этой части программы была доверительная беседа с двумя рабочими членами Нобелевского комитета, в ходе которой слегка приоткрылась завеса над действительным механизмом присуждения премий. Сделано это все было не из древнемодного принципа: "Ученость свою хочу показать". Отнюдь. В университете в разных контекстах словно бы между просим повторялась дата его основания - 1252 год. Впечатляет? В Академии среди многочисленных миссионерских подвижничеств было замечено, что в 1632 году король Швеции Густав II Адольф основал Дерптский университет. Помните? Ну а о Нобелевских премиях и распространяться вроде бы даже неловко, любой школяр знает, какую они играют роль в формировании мировой интеллектуальной элиты. И во всех этих достопочтенных учреждениях Ёне Стромберг был уважаем, привечаем, чтим. Меценат. Основатель стипендий. Спонсор фундаментальных наук. В одном из своих особняков на острове Лиденгё Ёне устроил небольшой человек на тридцать - прощальный прием. Публика собралась изысканная депутаты, капитаны индустрии, литераторы, артисты. Изысканная публика, изысканный стол, изысканные беседы. В тиши по спартански обставленного кабинета, куда Ёне позвал Яаануса на "непревзойденную гавану", он попросил покровительства для племянницы близкого друга.
      - Зовут её Сальме, девица самостоятельная, смышленая. Особо надоедать она не будет. Так, обратится в случае крайней нужды.
      - Буду рад, - коротко ответил Яаанус. Подумал: "Мы, эстонцы, во всем разнимся с русскими - во вкусах, характерах, обычаях, повадках. Но в одном мы схожи до неприличия - если кто тонет, мы не то что руку подать, нет, мы с удовольствием по башке веслом трахнем. В смысле взаимопомощи одна нация молодцы, евреи. Да... что ж, Сальме так Сальме. Такого шведа, как Ёне, можно уважить"...
      Кыйвсаар вызвал звонком секретаршу:
      - Ингрид, закажите, пожалуйста, отдельный кабинет со столиком на двоих в "Империале" на 20.00. Она ещё не звонила?
      - Нет. господин министр.
      - Позвонит. Делегация шведских юристов прибыла?
      - Ждут.
      - Их, кажется, как и тех бакинских комиссаров, двадцать шесть. Гости тартусского университета. Посмотрим, какое впечатление произвела на них славная Академия Густавиана. А главное - наша трансформированная юриспруденция.
      Он бросил взгляд на перекидной календарь.
      - 26 сентября, Вторник. Завтра они на "Эстонии" отбывают восвояси.
      Он встал, застегнул пиджак, поправил галстук.
      - Пусть заходят...
      Впервые Иван Росс увидел Моцарта в вагон-ресторане, куда они отправились ужинать с Сальме. Миновали Московское море, Тверь, потянулись столетние смешанные дубравы. Сальме почувствовала внезапную усталость и потребовала водку с тоником. Официантка заявила, что в меню такой коктейль не значится. Росс пригласил директора ресторана и примирительным тоном попросил выполнить заказ дамы.
      - Господа, виноваты, водка есть любая, но тоник... о тонике легкомысленно не позаботились, - чуть не плача оправдывался директор. И вдруг на столике перед Сальме появились две банки тоника "Швепс". Поставил их невзрачный мужчина со стертым лицом, одетый в стандартный костюм.
      - Примите сей скромный дар во избежание международного инцидента, бесцветным голосом предложил он и вернулся за свой столик в конце вагона.
      - Запасливый джентльмен, - обрадовался директор, отбежал к буфетику и тотчас вернулся с бутылкой "Смирновской". - Какой изволите консистенции?
      - Спасибо, я справлюсь, - заявила Сальме, беря у него бутылку.
      Моцарта Иван узнал мгновенно. В оперативной разработке содержалось точное описание примет, вернее полное их отсутствие.
      - Мг, он, - тихо сказала Сальме в ответ на вопросительный взгляд Росса.
      - В таком случае, - также тихо проговорил он, - есть любопытная информация. Кроме основного товара им отправлены в Таллин два трейлера редких металлов.
      - Какие ещё редкие металлы?
      - Кобальт. 50 тонн.
      - Быть этого не может, - Сальме бросила возмущенный взгляд на столик в конце вагона. - Это нарушение всех запретов Дракона. Несанкционированный частный бизнес, да ещё при такой операции!
      - И, тем не менее, это так, - Росс пожал плечами.
      Вопреки тому, что сказал Сальме Моцарт, в соседних с СВ вагонах его не оказалось. "Может, оно и к лучшему - отложить объяснение с австрияком, решила она. - Протаскивая два лишних трейлера под эгидой "Джона Уокера" он подвергает реальной угрозе все! Эти мелкие жулики постоянно и не во время забывают непреложную истину: "Жадность всегда фраера губит". Ладно, ситуация прояснится во время встречи с Кыйвсааром. Последний этап, последний рывок." Она не знала ни о миссии Рауля, ни о задании адмирала. Она и знакома с ними не была. В империи Дракона всесторонняя конспирация была на уровне.
      К Яаанису Кыйвсаару Сальме раньше не обращалась. Особой нужды не было. Не было её и сейчас - во всяком случае по тем данным, которыми располагала Чита. И все же она позвонила из Москвы и попросила о встрече. Лучше перебдеть. И вот они сидят в "Империале" в великолепном кабинете - ковры, картины, зеркала. Бесшумно снуют официанты, еле слышно звучат сладенькие мелодии. "Миленькая кошечка эта Сальме, - Кыйвсаар любезен, заботлив по-отцовски. - Ёне умеет подбирать племянниц близких друзей. С такой штучкой побаловаться - скучно не покажется. Жаль". "Папаша Кыйвсаар ещё крепкий гриб, - Сальме играет наивную гимназистку, неопытную, но жаждущую быстрее познать жизнь. - Глазки масляные, голос елейный. Еще минута и предложит содержание с квартирой-гнездышком и "мерсом".
      Но нет, папаша Кыйвсаар стреляный воробей, он лучше, пропустив бутылочку-другую, потискает обвисшие груди Ингрид, чем позволит соблазниться красоткой Стромберга. Мешать бизнес с постелью дело последнее. И - особенно в этом случае - неблагодарное, и опасное."
      - Ты что же, теперь гражданка Швеции? - он подливает ей и себе марочного Калифорнийского (знай наших, для нас французские изыски - день вчерашний), ставит бутылку в ведерко со льдом так, чтобы она могла видеть этикетку. Усмехнувшись, Сальме вспоминает, сколько "гражданств" она сменила за последние годы.
      - Эти виноградники, - она указывает кокетливо пальчиком на этикетку, в десяти милях от моего дома.
      - Американка? - министр ласкает её взглядом. Сальме смеется. Пусть его воспринимает этот смех как "да" или как "нет". Как ему больше хочется. То и дело взглядывая на папашу, гимназистка ловко намазывает на устрицу черную икру, отправляет диковинное блюдо в очаровательный ротик, запивает смачно игристым. Кыйвсаар пытается приготовить себе то же самое, однако, ничего не получается - икра сползает с моллюска. Он не заметил, что Сальме предварительно делает довольно глубокий надрез. Ладно, икра отдельно, устрицы отдельно - так тоже пойдет.
      - Как поживает дядя?
      - Отлично! Однако, дела его окончательно достали. В сутки работает по 18 часов. Я ему говорю, что всех денег в мире все равно не заработаешь. А он твердит свою излюбленную поговорку: "Именно самозабвенный труд отличает среднестатистического миллионера от среднестатистического нищего".
      Сальме смотрит на Кыйвсаара, думает - какого "дядю" он имеет в виду? Уж, конечно, не Дракона, они же не знакомы. Скорее всего, Ёне Стромберга, да, его. В любом случае ответ подходит. "Глядя на наших новоявленных богачей, я бы от этой поговорки воздержался, - замечает про себя Кыйвсаар. - Ловкачи - да, мошенники - да, воры и казнокрады - да. Труженики - ну уж это дудки. Такая вот у нас среднестатистическая. Увы и ах".
      - В первой половине дня ваш партнер Вольфганг встречался с моим помощником Эдгаром, - сообщил министр. - Он передал все данные на три легковых автомобиля - "ауди", "бентли" и "феррари", и два трейлера "мерседес".
      "Вот мерзавец! - кровь прихлынула к щекам Сальме. - Значит, это правда. Что ж, он не получит своих трейлеров. Не получит!" Она улыбалась спокойно, почти радостно. Если бы только Кыйвсаар мог прочитать в её душе, если бы. Он понял бы, что такое улыбка, несущая смерть. Но он подумал совсем другое: "Эээ, да мы ещё краснеть не разучились. Выходит, это не просто партнер. Выходит, к тому же ещё и возлюбленный. Молодость!" И хотя молодой человек ему вовсе не понравился, он сказал:
      - Обстоятельный этот ваш Вольфганг, дотошный. Хоть я и видел его мельком.
      - А если... - начала было говорить Сальме, но Кыйвсаар живо её перебил:
      - Никаких "если". Всем, кому следует, уже дана команда. Пять машин будут оформлены, как тому и следует быть - в соответствии с бумагами, представленными Вольфгангом (одобрительный взгляд в её сторону) - как дипломатический груз ООН. Моя скромная задача заключается лишь в том, чтобы не было обычных бюрократических проволочек и случайных сверхбдительных идиотов.
      "За все уплачено, папаша, - вздохнула Сальме. - И умным, и дуракам. Твое благословение есть та окончательная гарантия, та финальная охранная грамота, которая добавляет спокойствия каждому игроку". На дне большущего конического бокала плещется коньяк. Кыйвсаар вдыхает запах, зажмурив глаза.
      - Микроклимат божественный, - шепчет он. Пробует жидкость на язык, делает глоточек, другой. - Медики рекомендуют даже инфарктникам.
      - Надеюсь, вам инфаркт не грозит, - посмеивается Сальме, смакуя свой любимый ликер гран-марнье. Настроение у обоих благостное, умиротворенное. Она достает из вечерней сумочки плоский красный футляр. Раскрывает, протягивает ему. На черной подушечке золотая булавка для галстука. В центре её искрится гранями бриллиант.
      - У вас ведь две недели назад был день рождения, да? - говорит Сальме и кладет коробочку на стол перед ним.
      - Да, - отвечает он, пытаясь вложить в ответ интонацию и недоумения и признательности за память.
      - Ёне и я просим принять этот пустячок в знак дружбы.
      Министр осторожно берет коробочку в руки, разглядывает булавку. "Этот "пустячок" потянет на пятнадцать карат, никак не меньше. Взять - взятка в особо крупных размерах. Не взять - обида такого влиятельного, искреннего друга, Ёне Стромберга. Взятка. Взятка за что? За оформление пяти автомобилей транзитом в Швецию? И что в них может быть такого особенного? Не уран же. И не атомные бомбы. Баловство какое-нибудь, побрякушки или спирт, сигареты. Швед - коммерсант достойный, солидный. Конечно, дипломатические коносаменты хороший компьюторщик за полчаса на классной технике изобразит. Но вряд ли стоит быть мелочным в общении со старшими братьями по региону... А камень чудо как хорош!"
      И он стал благодарить Сальме и Ёне за королевский подарок.
      Со светлых дней своей первой практики в Западном Берлине Росс был влюблен в "фольксваген". К сожалению, недолгий век такой милой сердцам автолюбителей во всем мире каплевидной модели канул в Лету, но приходившие ей на смену хотя и в меньшей мере - тоже пользовались популярностью, особенно в Европе. Остановившись в загородном пансионате в пяти милях от Таллина, Росс арендовал пятидверный вишневый красавец и первый свой визит нанес почтовому ведомству республики.
      - Вам пишут, господин Йонсен, - слегка склонив хорошенькую головку и игриво улыбаясь, сказала пухленькая блондинка, просматривая корреспонденцию до востребования. - Пишут, пишут... Нет, поздравляю, уже написали! И вы везучий. Только-только поступило.
      И вместе со шведским паспортом она передала ему дешевенькую открытку букет скромных полевых цветов, на обороте несколько небрежно набросанных наспех фраз. Он пробежал их глазами, сказал то ли блондинке, то ли самому себе:
      - Еще одно семейное торжество. Кузина в очередной раз выходит замуж. И все по любви.
      Блондинка прыснула. Когда через двадцать минут её спросят, на какое имя она выдала открытку мужественному красавцу (описание будет объективным) и что в ней было, её хватит нервный тик и она сквозь слезы будет твердить одно слово: "Швед... швед... Он швед..."
      Открытка была просьбой о срочной встрече. Росс посмотрел на часы, было три пятнадцать пополудни. Он позвонил в редакцию популярного еженедельника.
      - Уно, это я, Даг. Как поживаешь?
      - Эльза, какая ты умница, что позвонила, - закричал Уно. - Мечтаю свидеться.
      - Когда и где?
      - Давай так - тридцать минут... тридцать минут... в тридцать минут десятого на нашем месте.
      Сослуживцы, слышавшие разговор, смеялись:
      - Наш неугомонный Уно закадрил очередную простушку. Калевипоэг любви вновь на тропе секса.
      - Секс тут не при чем, - слабо отмахнулся он. - Родственница с дальнего хутора в столицу второй раз в жизни решилась приехать.
      - Откуда же тогда "наше место"?
      - А ну вас, - беспомощно улыбнулся он. - А мне ещё в ратушу на пресс-конференцию надо успеть и отписаться в номер.
      С этими словами он выскочил на улицу. И через полчаса встретился с Россом в головном вагоне электропоезда Таллин - Вильянди. Молодая женщина с двойной коляской, в которой посапывали близнецы, пожилая седовласая пара, дебелая тетка, глаза-щелочки, щеки свекольные, с полдюжиной пустых корзинок - вот и все пассажиры. Правда, почти на ходу заскочил одетый в черно-голубой спортивный костюм мужичок, под хмельком. Сел у двери, закрыл глаза, захрапел как старая газонокосилка. Росс и Уно вышли в тамбур покурить.
      - Здесь сегодня дана с самого верха команда таможне открыть зеленый коридор трем легковушкам и двум трейлерам, - некурящий Уно затянулся, закашлялся.
      - Что слышно из Стокгольма? - Росс подошел к двери, заглянул в вагон.
      - В Стокгольме будет то же самое. Данные сегодняшние.
      - Спасибо. Уходи, быстро. Пьяный - подсада. Поезд оставь на первой же остановке.
      Дверь раскрылась, в проеме появился мужичок в спортивном костюме. Руки распахнуты, улыбка широченная.
      - Музики, дай-те закурит, - с акцентом, твердо выговаривая каждое слово, сказал он. И вдруг хмель с него как рукой сняло.
      - Гте фторой? Кута потефался?
      Он оттолкнул Ивана, окинул злым, встревоженным взглядом второй вагон и, не увидев того, что он надеялся увидеть, рванулся к стоп-крану. Росс преградил ему дорогу и тогда мужик, выхватив из кармана кастет, с угрожающей ухмылкой процедил:
      - Уйти, хузе бу-тет!
      "Ну куда ты лезешь, мозгляк занюханный!" - снисходительно подумал Иван и схватил оба запястья тщедушного противника. Но тот на удивление легко освободился и нанес Россу мощнейший удар в челюсть. Тот едва удержался на ногах.
      "Профессионально, - приложив руку к щеке подумал он и ощутил кровь. Боевик. По внешнему виду никогда не скажешь". Молниеносно был нанесен второй удар - в солнечное сплетение, на сей раз рукоятью пистолета. "Ого, тут не шутят, - охнул Иван. - Пора и рассердиться". И захватив голову оппонента стальным замком, он рванул руками вниз слева направо. Гулко хрустнули шейные позвонки и мужик стал мягко оседать на пол. Второй вагон был совершенно пуст и Росс, втащив боевика туда, устроил его на сидении у окна. Электричка тормозила. "Уно сошел на предыдущей остановке. В первом вагоне появился контролер. Самое время исчезнуть".
      В свой пансион Иван вернулся на удачно подвернувшемся под руку такси. Приняв душ и обработав ссадины, он облачился в свой любимый свободного покроя костюм - крупная серо-синяя клетка - и, заправив полный бак и проверив масло милого сердцу "фольксвагена" на ближайшей бензоколонке, направился к центру города. "Становится горячей, - думал он. - Оно бы все ничего, работа. Однако, пожалуй, впервые в практике я не вижу никакого пути решения задачи. С операцией "Джони Уокер" все шло логично до Москвы. С самим выпуском гигантской партии героина из России, как я чувствую, связана столь же гигантская тайна. Зондецкий, куратор, мой шеф - они в курсе всех дел. И что же? Теперь ясно, что груз беспрепятственно проходит через Эстонию, ведь так? Так. Уно резидент. Осведомлен из первых рук, у него сходятся многие нити. Главное его качество - скрупулезная перепроверка данных через три, четыре, пять источников. Надежен, знаю его ещё по академии. Значит, через Эстонию проходит. Но и шведского адресата достигает беспрепятственно. Как же так?! Мы вскрываем всю сеть и не разваливаем её и не берем товар. Почему? И что могу сделать я, Иван Росс? Поднять вселенский хай? Не дадут, тут же угробят. Нет, видимо, я чего-то не знаю. Какую-то высшую правду. Или... или я пешка в чьей-то игре. И именно этого очень бы не хотелось. Нет, не хотелось бы..."
      Ужинал он в модном пивном баре с разъездным контролером ИНТЕРПОЛ'а Джэком О'Двайером. "Славный малый, умный и вместе с тем наивный и малоопытный, он гонится вот уже второй год за владивостокским авторитетом Вячеком и бостонским мафиози Альдо. Создали ушлые пацаны совместное предприятие по торговле подержанными автомобилями, потом организовали несколько офшорных банков - Кипр, Люксембург, Мальта - для отмывания грязных денег. Международная шпана, цена которой - 5-7 миллионов долларов. Мелочевка... От таких операций, как "Джони Уокер", далек как небо от земли," - такие мысли обуревали Ивана Росса, когда он с деланным интересом внимал историям с "немыслимыми" приключениями - автомобильными погонями, перестрелками, компьютерными банковскими кражами. Когда они, завершив обильную трапезу, вышли из душного зала на свежий воздух, О'Двайер предложил:
      - Есть две туземочки, проказницы, выдумщицы. Конкурентноспособны. Любых амстердамочек обскачут. Не хотите ли составить мне компанию?
      - Спасибо, не могу, занят, - Иван при этом сделал вид, что смутился, хотя и польщен. "Я к своей туземочке едва успеваю на свидание," - подумал он. И подивился, как всего его вдруг обдала волна нежности и щемящей боли. Почему боли?
      Около полуночи, оставив "фольксваген" внизу, он встретился с Сальме у Вышгородского Замка. Она была весела, рассказывала, какой смешной "этот мужлан" Кыйвсаар, и Росс чувствовал, что папаша пришелся ей по душе. "Она словно светится изнутри, - думал Росс, вглядываясь в контуры её лица. Наверняка родная земля, родная вода, родной воздух сделали её красоту... утонченнее... нет, не то... одухотвореннее - вот точное слово".
      - Как здорово, что мы договорились встретиться именно здесь, - Сальме задумчиво смотрела на башню. - Я ощущаю себя шестнадцатилетней девочкой, прилетевшей на первое в жизни любовное свидание. Я счастлива, я так благодарна тебе!
      Когда свет фонаря упал на лицо Ивана, она встревожилась:
      - Что случилось? Почему у тебя пластырь на скуле?
      - Это? Ерунда, брился и порезался.
      - Электробритвой?!
      - Нет, безопасной, "жилетом". Я иногда даю коже отдохнуть.