Он часто представлял ее себе такой, какой увидел у берега моря, радующейся своей свободе, избавлению, и с ревностью думал, что ее вдовство открыло ей путь к счастью с человеком, которого она любит. Он не мог с уверенностью сказать, когда впервые поддался этой ревности. Возможно, при первой встрече с Марлоу, когда необходимо было как-то сопоставить его силу, манеры, благородство с судьбой и чувствами женщины, лишенной семейного счастья.
      И с каким отчаянием отказывался он от мысли, что Марлоу, одержимый такой же страстью, мог пойти на преступление во имя любви... Убийство ради женщины что есть банальнее в мире!..
      Трент все это мог допустить. Его лишь терзала мысль, была ли миссис Мандерсон посвящена в планы и намерения Марлоу... Марлоу вышел через ее окно. Ее ненависть и ее любовь могли стать главной силой преступления.
      Она, конечно, прочитала его отчет и, - видимо, уничтожила, чтобы не бросить тень подозрения на Марлоу...
      И это ощущение добродетельности, усталой красоты и неподдельного страдания, когда он вел ее из зала дознания... И то непринужденное ее движение на обрыве скалы... Да, в ней могли пробудиться чувства к Марлоу, но в ее соучастие в преступлении Трент поверить не мог...
      В течение шести месяцев Трент был на добровольной поденщине у сэра Джеймса Моллоя, затем приехал в Париж, снял студию и вдруг с полегчавшим сердцем занялся живописью. К нему вернулись силы, он заново обрел общительность и легко вошел в странную компанию французов, англичан, американцев, артистов, поэтов, журналистов, полисменов, содержателей отелей, солдат, адвокатов, деловых людей и прочих. Работал природный его дар - слушать, сочувствовать, понимать, анализировать, убеждать, - редко выпадающие преимущества для британцев во Франции.
      Однажды июльским утром Трент встретил на парижской улице мистера Баннера. Разойтись было негде, а Трент уже надеялся, что забыта миссис Мандерсон, забыта вся эта вошедшая в его жизнь история с убитым миллионером... Американец увидел его мгновенно, и порывистая его сердечность устыдила Трента, тем более что ему нравился этот человек...
      Они долго сидели в ресторане. Говорил в основном Баннер. Он, Баннер, ныне живет в Париже, он заграничный агент фирмы Мандерсона, он полностью удовлетворен и своим положением, и перспективами.
      Минут через двадцать Трент наконец смог сообщить ему, что более года не был в Англии, и тогда Баннер приступил к устаревшим новостям. Оказывается, Марлоу вскоре после смерти Мандерсона вошел в дело своего отца и фактически этим делом ныне руководит; у Баннера с Марлоу сохранились добрые отношения, и они думают о том, как провести вместе лето. Мистер Баннер говорил о Марлоу с восхищением, упомянул о предстоящей женитьбе Марлоу на некой ирландской девушке, к чему тот давно стремился, и Трент с силой сжал под столом руки. Он впервые подумал о том, что в его версии что-то неладно.
      Мысли его путались, и он напрямик спросил о том, что с миссис Мандерсон... Миссис Мандерсон, обстоятельно доложил Баннер, уладив дела мужа, какое-то время жила в Италии и только недавно вернулась в Лондон, где приобрела маленький домик; говорят, ее редко видят в обществе.
      Вскоре Трент, сославшись на занятость, дружелюбно попрощался с Баннером. Еще через полчаса он лихорадочно демонтировал студию. К полуночи он порвал слабые корни, связывавшие его с Парижем, и бросил прощальный взгляд на свинцовое море у крепости, что в скалах Довара.
      В первую очередь он решил повидать мистера Копплса - были сведения, что тот в Лондоне. Однако Копплс оказался в отъезде. С Марлоу Трент встречаться не хотел, к миссис Мандерсон пойти не мог... Отель, новая студия, где в тщетных попытках заняться делом он вспомнил однажды, что миссис Мандерсон была поклонницей музыки, и стал вдруг завсегдатаем оперы... Это случилось, когда он уже отчаялся встретить ее. В толпе кто-то тронул его за руку. Трент обернулся - перед ним стояла она, более блистательная, чем в ту пору горя и страха. Она улыбалась, и Трент почувствовал ее волнение.
      - Я не хочу опаздывать на "Тристана", - сказала она. - И вы не опаздывайте. Повидайте меня. - И назвала номер ложи.
      Глава 13
      ВЗРЫВ
      Последующие два месяца Трент еще долго будет вспоминать с содроганием: в многочисленных встречах миссис Мандерсон сохраняла холодное дружелюбие, державшее его в атмосфере обычного делового знакомства. Кроме того, он встретил ее в опере с некой миссис Уоллес, игривой экономкой, которую знал с детства. Миссис Мандерсон, вернувшись из Италии, каким-то образом забрела в круги, к которым принадлежал он, и Трент терялся в догадках, сознательно ли сделан этот шаг, не означает ли какой-то потаенной заинтересованности миссис Мандерсон в их отношениях. Однако то возбуждение, с которым она остановила его в фойе, казалось, ушло навсегда.
      Однажды ему выпал мучительный спектакль: он сидел в опере за ее спиной, и ничего вокруг не существовало, кроме обильных ее черных волос, овала щеки, линии плеча, кисти спокойной руки на барьере. Когда завершился спектакль, он был бледен, подавлен и простился с дамами с грубоватой поспешностью.
      В следующий раз он увидел ее на даче, где оба были гостями, и, как ему казалось, держал себя в рамках разумного нейтралитета. Он уже не сомневался, что она прочла его рукопись и по-своему переживает его подозрения. Так что же заставляет ее общаться с ним с той же милой откровенностью, с какой относится к людям, не сделавшим ей ничего дурного? Ведь рана нанесена его рукой, и она знает об этом.
      Несколько раз он чувствовал желание поговорить, но что-то заставляло ее уходить от разговора с присущим обаятельной женщине искусством. И он сделал два вывода: надо уехать из Лондона, и он уедет. Он избавится от этой мучительной неопределенности - в чем прав в деле Мандерсона, в чем просчитался, чем все-таки раздражена миссис Мандерсон.
      В Лондон вернулся Копплс, а Трент его уже ни о чем не спрашивал. Ему все помнились слова старика: "Пока ее судьба связана с Мандерсоном, никакая сила не заставит ее предать его. Она женщина с достоинством, Трент".
      Второй его вывод: ему не хотелось бы остаться с ней наедине. Однако когда несколько дней спустя она прислала записку с просьбой о встрече, он и не попытался увильнуть...
      - Я пригласила вас потому, - сказала она за чаем, - что дальше так продолжаться не может. Когда вы уехали тогда, я твердила себе, что вовсе неважно, что вы думаете обо мне в связи с этим делом. Сейчас я считаю иначе. Все дело в причине, по которой вы не дали хода рукописи. Я спрашивала себя: что это значит для меня? Ничего! Но я должна об этом говорить, потому что то, о чем вы думали, было не правдой. - Она подняла глаза и спокойно встретила его взгляд.
      - Как только я узнал все, я перестал так думать.
      - Благодарю вас, - сказала миссис Мандерсон и внезапно покраснела. Затем, играя перчаткой, добавила:
      - Но я хочу, чтобы вы узнали, что было правдой... Я не предполагала, что когда-нибудь вновь увижу вас, - продолжала она тише, - но я чувствовала, что если это произойдет, я должна буду поговорить с вами. Я думала, что разговор не будет трудным, но все изменилось. Разговор осложнили вы.
      - Каким образом? - спросил Трент.
      - Не знаю, - сказала она. - Впрочем, нет, знаю. Вы относились ко мне так, будто никогда ни в чем меня не подозревали. А я боялась встречи с вами: мне казалось, вы глянете на меня тем же ужасным жестким взглядом, какой был у вас, когда вы задали мне свой последний вопрос, - помните? Вместо этого вы были... - она помедлила, - вы были просто милы, знаете ли. После первой встречи в опере я шла домой с таким чувством, что вы не узнали меня, вспомнили мое лицо, но не узнали, кто это. Я не могла вспомнить, назвали вы меня по имени или нет. В следующий раз - да, у Ирстонов вы произнесли мое имя. Все остальные дни я хотела объяснить вам ваши заблуждения, но не решалась и, видимо, не смогла бы решиться, будь на мне хоть какая-то вина перед мужем.
      Миссис Мандерсон, утратив скованность, заговорила с пылкой решимостью устранить недопонимание, которое столько времени тяготило ее.
      - Поймите, я не виню вас и никогда не винила за то заключение, к которому вы пришли. Вы знали о нашем разладе с мужем и понимали, что это может значить для следствия. Я объясняла вам суть нашего разлада, но видела, что не убедила вас. Вы проницательны. Да, мой муж ревновал меня к Джону Марлоу, вы угадали. Когда вы дали мне понять, что раскрыли причину поведения мужа, для меня это было очередным ударом. Мне казалось, что унижения и напряженность кончились, что заблуждение мужа умерло вместе с ним. Однако его заблуждение стало вашим... Это больно задело меня, но, вероятно, вы не могли предположить ничего другого! Наконец я взяла себя в руки и была готова к разговору с вами, но вы уже ушли.
      Она встала и подошла к секретеру, отперла ящик, вынула продолговатый конверт.
      - Я перечитала это несколько раз. - Слабая улыбка осветила ее лицо и исчезла. - Это блестяще, мистер Трент. Я почти забыла, что речь идет о деле, касающемся меня, настолько была заинтересована. И хочу сказать, как я вам благодарна за великодушный поступок. Вы предпочли пожертвовать триумфом, чтобы не погубить репутацию женщины. В любом случае, даже если бы вы были не правы, ваши предположения стали бы достоянием газет и полиции. Поверьте, я поняла все, что вы сделали, и никогда не переставала быть вам благодарной, несмотря на ваше подозрение.
      Голос ее дрожал. Она вложила конверт в его руку, и этот дружелюбный, нежный жест заставил его поднять глаза.
      - Можете ли вы... - начал он медленно. Она подняла руку:
      - Нет, мистер Трент. Дайте мне закончить, прежде чем вы что-либо скажете. - Миссис Мандерсон опустилась на кушетку. - Я хочу вам сказать о том, чего не знает никто другой... Мистер Марлоу и я были в дружеских отношениях с первых дней его появления в нашем доме. Невзирая на его одаренность - муж говорил, что ум его редкостной остроты и силы, - я фактически смотрела на него как на мальчика. Вы знаете, я чуть старше его, а он так по-детски самолюбив, что это старшинство я ощущала все больше. Однажды муж спросил меня, что мне больше всего импонирует в Марлоу. Не задумываясь, ответила: его манеры. Меня удивило помрачневшее лицо мужа. "Да, Марлоу - джентльмен! Это так", - сказал он.
      Затем мы долго не возвращались к разговору о Марлоу, до той самой поры, когда я узнала, что Марлоу влюбился в некую американку и намерен связать с ней свою судьбу. К моему великому сожалению, он выбрал не лучшую из тех, с которыми встречался. Я знала ее. Дочь богатых родителей. Красива, образованна, спортсменка, но избалована и легкомысленна. Об этом знали все, кроме Марлоу... Однажды я попросила его покатать меня на лодке по озеру, чтобы спокойно высказать свои опасения. Он не поверил мне, сказал, что я, видимо, не понимаю его Алису. И добавил: если его любит такая девушка, а он не сомневается в этом, он создаст себе положение в обществе. Должна сказать, это было правдой; с его способностями и его друзьями - у него хорошие связи, - с энергией, одухотворенной любовью, он мог бы достичь многого. Однако прозрение наступило раньше, чем я предполагала.
      Когда мы причалили к берегу, муж помог мне выйти из лодки.
      Помню, он был дружелюбен с мистером Марлоу и никогда впредь не менял к нему своего отношения. Это и помешало мне понять, какие тяжкие мысли он вынашивал. В этот вечер он был сдержан и молчалив, но не сердит. Однако это не все. Как-то утром мистер Марлоу получил милую записку, в которой Алиса извещала его о своей помолвке. Марлоу выглядел несчастным, мне показалось, что он заболел, вскоре я зашла в его рабочую комнату. Он молча протянул мне записку и отвернулся к окну. Не помню, что я ему сказала, мне было жаль его, и я прикоснулась к его руке. И как раз в это время вошел с какими-то бумагами муж. Увидев нас, он тут же повернулся и ушел. Мне показалось, он слышал утешающие слова, что я говорила Марлоу, и истолковала жест мужа как элементарную тактичность... Этим утром муж уехал на Запад, но даже тогда я еще ничего не поняла. Он часто уезжал внезапно, если его звали какие-то дела... Он вернулся через неделю, бледный, с запавшими глазами. Не поздоровавшись, спросил, где Марлоу. По тому, как он это спросил, я впервые догадалась, что его мучит. У меня перехватило дыхание, и не было слое. Да, я могла бы покинуть мужа ради кого-то другого, но я сделала бы это открыто. А это подозрение.., эта мрачная скрытность... Было затронуто мое человеческое достоинство, и я поклялась себе, что на молчание отвечу молчанием. Так и было до конца. Я понимала: между нами возникла стена, которую никогда не разрушить, даже если он попросит прощения и получит его.
      Так и пошла наша жизнь. Муж был холоден и вежлив, ни словом не обмолвился о своих подозрениях, но мы оба уже знали, в чем дело. К Марлоу он относился еще дружелюбнее, чем прежде, бог знает почему. Мне казалось, он задумывает какую-то месть... А Марлоу... Марлоу жил в полном неведении. Мы остались добрыми приятелями, и я поставила перед собой цель видеться с ним не меньше, чем прежде... Потом мы переехали в Англию, где и случилось это несчастье... Все остальное вы знаете лучше других, - добавила она и глянула на него добрыми глазами человека, выполнившего трудную обязанность.
      Трент знал: все, что она сказала, - правда! С первых дней их возобновленного знакомства он сомневался в выводах, воздвигнутых его воображением, но и предположить не мог, на какой шаткой основе выстроил свои заключения.
      - Я не знаю, как просить у вас прощения, - сказал он. - У меня нет слов, чтобы выразить, как я кляну свою незрелость и самоуверенность.
      - Какие глупости! Будьте благоразумны, мистер Трент. Вы только дважды видели меня перед тем, как вручили это послание. - И снова его поразила приветливость ее глаз.
      - Мне было трудно жить с мыслью, что кого-то угнетает моя несправедливость. Вы, очевидно, поняли по моему отношению к вам, что я пытался сделать вид, будто ничего и не было, я надеялся быть прощенным без всяких слов. Себе я этого не прощу никогда. И все же, если бы вы знали... - Он сделал паузу и очень тихо добавил:
      - Примете ли вы эти мои слова как извинение? Это самое скверное, что я когда-либо совершил...
      Миссис Мандерсон рассмеялась, и ему стало легче. Он любил этот смех, внезапный и радостный.
      - Я бы хотела, чтобы вы тоже улыбнулись, мистер Трент. Ведь все позади, мы больше никогда не вернемся к этой теме.
      - Надеюсь, что нет, - сказал с облегчением Трент. - А теперь, миссис Мандерсон, мне, пожалуй, лучше уйти. Изменить сейчас тему разговора - это все равно что после землетрясения затеять детскую игру. - Он устало поднялся.
      - Вы правы, - ответила она. - Но нет, подождите. Есть еще одна сторона того же предмета, так уж давайте соберем осколки, коли разбили вазу. Пожалуйста, присядьте. - Она взяла конверт с донесением. - Я хочу поговорить об этом.
      Трент вопрошающе поднял брови:
      - Если вы этого хотите, у меня нет оснований отказываться. Я хотел бы узнать одну вещь.
      - Слушаю вас.
      - Если причина, по которой я задержал эту информацию, - заблуждение, миф, то почему вы не пустили ее в дело? Когда я начал понимать, что ошибся, я объяснил ваше молчание тем, что вы просто не в силах накинуть человеку петлю на шею, что бы он ни совершил. Я мог вполне понять это чувство. Другое объяснение, о котором я подумал, состояло в том, что вы знали нечто такое, что оправдывало или извиняло действия Марлоу. Или, думал я, вас просто охватывает страх, совершенно независимо от филантропических угрызений, быть вовлеченной в судебное дело об убийстве. Многих свидетелей в таких случаях почти силой принуждают давать показания. Им кажется, что их оскверняет тень эшафота.
      Миссис Мандерсон прикрыла конвертом губы, не вполне скрыв улыбку.
      - Вы, думаю, не учли еще одной возможности, мистер Трент, - сказала она.
      - Да? - удивленно откликнулся Трент.
      - Я имею в виду вашу ошибку по поводу мистера Марлоу. Нет, нет, не говорите мне, что цепь очевидностей замкнута. Я знаю, что это так. Но каких очевидностей? Построенных на предположении, что мистер Марлоу изображал моего мужа в ту ночь и что он удрал через мое окно, создав себе алиби. Я еще и еще раз перечитывала ваше донесение, мистер Трент, и я думаю, что все это не подлежит сомнению.
      Трент пристально и молча смотрел на нее. Миссис Мандерсон оправила платье, собираясь с мыслями.
      - Я не предприняла никаких шагов только потому, что ваше открытие могло бы роковым образом отразиться на мистере Марлоу.
      - Согласен, - бесцветно заметил Трент.
      - И я, зная, что он невиновен, не могла подвергать его риску.
      Трент потер подбородок. Он говорил себе, хотя и робко, что это очень верно и порядочно, что это весьма по-женски и что ему нравятся ее женственность и гордость. Это было разрешено ей - закрывать глаза на доводы разума. И все-таки что-то вызывало в нем раздражение. Ему хотелось бы видеть декларацию веры менее решительной, ее "знаю" - менее категоричным. Правда, это было бы совершенно не похоже на нее.
      - Говорил ли он вам, что невиновен? - спросил наконец Трент.
      - Вы думаете, он стал бы говорить со мной об этом? - улыбнулась она. Нет, это не так. Я просто уверена, что он ничего не совершил. Я вижу, вы считаете это абсурдным. Но посмотрите, как вы бездоказательны, мистер Трент. Только что вы говорили вполне искренне, что, увидев меня хоть раз, нельзя заподозрить меня в причастности к преступлению. Я благодарна вам за это. Но должна отстоять и другого. Я хорошо знаю Марлоу. Он был в течение нескольких лет постоянно перед глазами. Я не претендую на то, чтобы сказать о нем все, но ручаюсь, что он не способен совершить преступление, не способен пролить кровь. И ваша идея о том, что он разработал план убийства, немыслима. Я могу представить вас убивающим человека.., если человек того заслуживает или у него равная возможность убить вас. Может, при каких-нибудь обстоятельствах и я могла бы убить человека. Но только не мистер Марлоу. Его было невозможно вывести из себя, и он смотрел на человеческую натуру с каким-то холодным снисхождением, которое всему находило оправдание. Это не поза, это часть его существа. Иногда в Америке, помню, я слышала, как люди говорили при нем о линчевании, например. Он слушал, казалось, с полным безразличием, молчал и делал вид, что не слышит. Но вы чувствовали, как это для него омерзительно, и этот внутренний его гнев находил на вас волнами... Я не знаю, играл ли он какую-то роль в событиях той ночи. Но никто, знавший его, и мысли не допустит, что он в состоянии лишить человека жизни. И опять движение ее головы показало, что разговор окончен, она откинулась на софе, спокойно глядя на Трента.
      - Тогда, - сказал Трент, - мы должны подумать о других поворотах дела, которым я не придал особого значения. Соглашаясь со всем сказанным вами, можно предположить, что Марлоу убил при самозащите или мог убить случайно.
      Миссис Мандерсон кивнула.
      - Конечно, я думала об этом, когда читала вашу рукопись.
      - И предполагаю, что вы, как и я, почувствовали, что в любом из этих двух случаев самым естественным и, очевидно, самым безопасным для него было бы публично сказать правду, вместо того чтобы организовывать цепь обманов, ставящих его в трудное положение перед законом.
      - Да, - сказала она устало, - я думала об этом до головной боли, как и о том, что Марлоу каким-то образом прикрывает виновного... Я не видела просвета в этой тайне и в конце концов оставила ее в покое. Одно я знала определенно: Марлоу - не убийца. Я дала себе слово поговорить с вами об этом, если нам доведется встретиться, и слово я сдержала.
      Трент, устроив подбородок на ладонях, не без азарта смотрел на конверт. В нем снова пробуждался охотник. Нет, он далеко не во всем согласился с миссис Мандерсон в оценке Марлоу. Но она поколебала его предположения.
      - Я должен повидать Марлоу, - сказал он, подняв голову. - Я не привык бросать дела на полдороге... Скажите мне, как он вел себя после моего отъезда?
      - Я ни разу не видела его, - сказала миссис Мандерсон. - Несколько дней после всего этого я пролежала в постели и не выходила из комнаты. Когда я поправилась, он уже был в Лондоне, где улаживал с юристами дела. На похороны он не пришел, а я тут же уехала за границу. Через несколько недель я получила от него письмо, в котором он сообщал, что завершил дела, оказав поверенным в эту необходимую помощь. Поблагодарил за доброе отношение к нему и попрощался, ничего не написав о планах на будущее, и мне показалось странным, что он ни словом не обмолвился о смерти моего мужа. На письмо я не ответила. Я не могла, в те дни меня еще охватывала дрожь, когда я думала о той ночи.
      - Значит, вы не знаете, что с ним?
      - Нет. Но дядя Бартон, мистер Копплс, пожалуй, мог бы ответить вам. Недавно он говорил, что встретил мистера Марлоу в Лондоне и разговаривал с ним. Я переменила тему разговора. - Она помедлила и, улыбаясь, спросила:
      - А что думали вы о Марлоу? После того как вы сошли со сцены драмы, которую так красиво сложили к своему удовлетворению?
      Трент вспыхнул:
      - Вы действительно хотите знать?
      - Я прошу вас.
      - Вы просите, чтобы я вновь унизил себя, миссис Мандерсон. Хорошо, я скажу. Я думал о том, что первое известие, которое я получу, вернувшись в Лондон, будет состоять в том, что вы вышли замуж за Марлоу и живете за границей.
      - Мы, безусловно, не смогли бы жить с уютом и комфортом в Англии на его и мои деньги, - заметила она не без колкости. - У него в то время практически ничего не было... Боже мой, мистер Трент! - воскликнула она, глянув на его лицо. - Разве я сказала что-то ужасное? Ведь вы должны бы знать... Я думала, каждый уж теперь знает.., мне так часто приходится объяснять.., если я вновь выйду замуж, я потеряю все, что мой муж мне оставил.
      Трент замер. Увидев побелевшие его пальцы на подлокотнике, она подумала, что он похож на человека, приготовившегося перенести боль под ножом хирурга.
      - Я ничего не знал об этом.
      - Верю, - мягко произнесла миссис Мандерсон. - Но мне кажется, я даже довольна предусмотрительностью мужа. Во-первых, это охраняет меня от лишнего внимания.
      - Без сомнения, - мрачно подтвердил Трент. - А во-вторых?
      - А! - рассмеялась она. - "Во-вторых" волнует меня еще меньше. Я до сих пор не встретила мужчины, достаточно глупого, который бы захотел жениться на вдове с эгоистичным нравом, расточительными привычками, любящей роскошь и ничего не имеющей за душой, кроме того малого, что оставил отец.
      Она грустно покачала головой.
      - О небо, так у вас ничего нет! - радостно откликнулся Трент. - Тогда я, я скажу... Посмотрите на меня! - неистово говорил Трент. - Это зрелище века! Вот человек, которые говорит: он любит вас и просит вас отказаться от идиотского богатства ради того, чтобы быть с ним.
      Она спрятала лицо в ладонях. Он слышал ее прерывистые слова: "Пожалуйста.., не надо так..."
      А он уже не мог сдержать себя.
      - Позвольте мне сказать все, прежде чем я покину вас. Я сознаю всю странность моей выходки, но я рискну. Я хочу облегчить свою душу, она требует открытого признания. Это правда. Вы взволновали меня в ту самую минуту, когда я впервые увидел вас - вы этого не знали, вы сидели у обрыва скалы в Марлстоне... Тогда и позже, когда я проходил мимо этой скалы, казалось, все живое здесь пело о вас, озаренной солнцем, овеянной ветром. И эта песня осталась во мне... Но были еще минуты, когда я сопровождал вас из отеля к дому, ваша рука была на моей руке; что тогда случилось? Я только знал, что никогда не забуду этого прикосновения... До того дня я любовался вами, как любуются прелестью тихой заводи, но тогда я почувствовал таинственные глубины, из которых мне нужно выбраться. На следующее утро я пришел к вам со своим вопросом, измученный сомнениями и опустошенный, и когда увидел вас взволнованной, страдающей, страдающей самой тяжкой болью женщины одиночеством и непониманием в семье, ярость поднялась во мне, и она требовала, чтобы я сказал вам то, что наконец говорю сейчас: что жизнь никогда не будет полной для меня без вашей любви, что, может быть, и я стану необходимым для вас.
      - Остановитесь! - вскрикнула она, тяжело откинув голову. - Вы не имеете права... Вы не должны так говорить со мной!.. Вы говорите, как мальчишка... Что случилось с вами? - Она почти рыдала. - Где.., где ваша сдержанность?
      - Улетучилась! - обреченно сказал Трент. - Улетучилась. И я последую за ней через минуту. - Он жестко брал себя в руки. - Я бы никогда не сказал этого миллионерше... Теперь моя совесть спокойна, я высказал все, и ваше право выгнать меня... Я действительно произнес речь, не предназначенную для научного бюллетеня... Я сказал, что люблю вас, уважаю вас и никого нет для меня дороже в мире. Теперь разрешите мне уйти.
      Но она протянула к нему руки.
      Глава 14
      ТРЕНТ ПИШЕТ ПИСЬМО
      - Если вы настаиваете, - сказал Трент, - пусть будет по-вашему. Я предпочел бы писать в одиночестве, а если это нежелательно, принесите мне лист чистой почтовой бумаги. И оцените жертву, которую я приношу. Я никогда не любил писать писем... Так что я должен написать? Сравнить ли мне его с солнечным днем?
      - Напишите о том, что чувствуете, - сказала она. Он покачал головой:
      - Единственное, о чем мне хотелось бы говорить последние сутки встречному и поперечному - мужчине, женщине, ребенку:
      Мабель и я помолвлены... Но это не лучшее начало для официального, если не сказать - зловещего письма... Я уже написал: "Дорогой мистер Марлоу". Что дальше?
      - Я посылаю вам рукопись, - подсказала она, - с которой, думаю, вас следует ознакомиться...
      Он отослал ее к роялю и через несколько минут вручил плотно исписанный лист бумаги. Взяв письмо, миссис Мандерсон прислонилась к его плечу и вслух прочла следующее:
      "Дорогой мистер Малоу!
      Вероятно, вы помните, что мы с вами встречались при довольно неприятных обстоятельствах в июне прошлого года в Марлстоне.
      Мне было поручено, как представителю прессы, произвести независимое расследование обстоятельств смерти Сигсби Мандерсона. Я выполнил поручение и пришел к определенным выводам. С моими заключениями вы можете ознакомиться по прилагаемой рукописи, которая написана как отчет для газеты "Рекорд". По причинам, говорить о которых нет необходимости, я решил свое расследование не предавать гласности. Кроме вас, с материалом ознакомлены только двое..."
      - Двое? - спросила миссис Мандерсон.
      - Второй - ваш дядя. Я нашел его прошлой ночью и рассказал всю историю. Я должен был это сделать, потому что когда-то обещал держать его в курсе дела. Он тонкий советчик, и я хотел бы видеть его рядом, когда буду говорить с Марлоу.
      Она вздохнула.
      - Да, конечно, дядя должен знать правду. Как бы я хотела, чтобы весь этот ужас скорее кончился! Я с нетерпением жду мига, когда вы удовлетворите свой пытливый ум и выясните все, что вас интересует.
      Она продолжала читать:
      "Недавно мне стали известны факты, изменившие мое решение, поэтому и возникла необходимость просить вас о неофициальной встрече. Я не вижу причин, почему бы нам не сделать этого.
      Надеюсь, вы подскажете мне место встречи. Если не возражаете, я готов предложить свою гостиную в отеле. В любом случае я просил бы вас согласиться на присутствие мистера Копплса, которого вы, вероятно, помните и который знаком с моими записями.
      Уважающий вас Филипп Трент".
      - Какое жесткое письмо! - сказала миссис Мандерсон.
      - Думаю, не стоит посылать его по почте, - ответил Трент. - Надо отправить с посыльным и передать в руки Марлоу. Если он отсутствует, оставлять письмо не надо.
      Она кивнула.
      - Я организую это, - сказала она. Когда миссис Мандерсон вернулась, он сидел в музыкальном салоне. Она опустилась подле него на ковер.
      - Скажите мне что-нибудь, Филипп, - сказала она.
      - Если это что-нибудь из того немногого, что я знаю.
      - Когда вы говорили прошлой ночью с дядей, вы сказали ему.., о нас?
      - Нет, - ответил он. - Помнится, я не получал никаких полномочий на такой разговор.
      - Я хочу, чтобы именно вы сообщили ему обо всем. Может быть, вы догадаетесь, почему... Он откинулся в кресле.
      - Что за мир! - сказал он. - Милая Мабель, не сыграете ли что-нибудь, выражающее чистую радость, ничего лихорадочного, нечто вселенское и общечеловеческое. У меня такое состояние, которое не может длится вечно, и хорошо бы извлечь из него все возможное. Она подошла к роялю и взяла несколько аккордов, и музыка была похожа на звук двери, открываемой в рай.
      Глава 15
      ДВОЙНОЕ КОВАРСТВО
      У окна, выходящего в парк, стоял старый дубовый стол. Просторная комната обставленная со вкусом, однако во всем чувствуется рука холостяка. Марлоу отпер ящик стола, извлек конверт.
      - Насколько я знаю, - сказал он мистеру Копплсу, - вы читали это.
      - Да, это было два дня назад, - ответил мистер Копплс, он сидел на диване и с благодушным видом осматривал комнату. Марлоу повернулся к Тренту.
      - Вот ваша рукопись, - он положил конверт на стол. - Я прочел ее трижды и думаю, что никто, кроме вас, в такой короткий срок не выявил бы столько правды.
      Трент не обратил внимания на похвалу. Скрестив под стулом длинные ноги, он с окаменевшим лицом смотрел на огонь.
      - Вы, конечно, имеете в виду, что основная правда остается за вами, просто ответил он. - Мы готовы выслушать вас, как только вы захотите. Я предполагаю, что это будет длинная история, и что касается меня, чем длиннее, тем лучше: я хочу все понять основательно. Что нам бы хотелось от вас услышать? Все о Мандерсоне и о ваших с ним отношениях. Мне с самого начала казалось, что характер Мандерсона - не последняя часть этого дела.
      - Вы правы, - ответил Марлоу. Он пересек комнату и сел на каминную решетку. - Я последую вашему предложению.
      - Должен вас предупредить... Несмотря на мое присутствие здесь, - Трент всмотрелся в лицо Марлоу, - несмотря на то, что я приехал выслушать вас, у меня еще нет причин сомневаться во всем, к чему я пришел ранее. - Он похлопал по конверту. - Все, что вы будете говорить, - защита. Вы это понимаете?