- Едва ли, - ответил Баннер. - Случай этот редкостный, мистер Трент, и я скажу вам почему. Я думаю, старик знал о предстоящей опасности, и мне кажется, он понимал также, что от нее не увернуться.
      Трент нашел в гараже плетеную корзинку и уселся напротив Баннера.
      - Это похоже на дело, - сказал он. - Я внимательно слушаю вас.
      - Вы, очевидно, знаете, мистер Трент, что Мандерсон был человеком, умевшим держать себя в руках. Лично я считал его самым хладнокровным из дельцов. Его выдержка была потрясающей - я никогда не видел, чтобы что-то вывело его из себя. А я знал Мандерсона как никто другой. Мы вершили с ним работу, ради которой он жил. У меня есть основания считать, что я знал его лучше, чем его жена, чем мог знать Марлоу - он редко видел мистера Мандерсона в конторе, во время горячего дела. Я знал его лучше, чем кто-либо из его друзей.
      - А у него были друзья? - спросил Трент.
      - Вижу, кто-то уже проинформировал вас, - ответил проницательный Баннер. Нет, не сказал бы, что у него были друзья. Множество знакомых среди великих мира сего, но душу свою он держал на замке... Вот что я хотел сообщить вам, мистер Трент. Несколько месяцев назад старик резко изменился. Я никогда прежде не видел его таким мрачным, угрюмо-злобным. Это состояние стало для него постоянным - ив деловой части города, и дома. Либо он вынашивал свое зло, либо переживал чужое - такое у меня было ощущение. Однако выдержка изменила ему только в последние недели, - американец положил свою костистую лапу на колено Трента. - Я единственный, кто это знает. Со всеми другими он был просто угрюм. Но когда мы были вдвоем в его кабинете и если что-то в делах шло не так, боже мой, он так срывался, что дрожь брала. В библиотеке я видел, как он вскрыл письмо, в котором что-то его не устраивало, - были громы и молнии и угрозы разделаться с тем, кто это письмо писал, только попадись он под руку... И вот еще. За неделю до смерти мистер Мандерсон полностью забросил свою работу. Такого с ним не бывало. Он перестал отвечать на письма и телеграммы. Мне кажется, какая-то тайная боязнь истрепала его нервы. Однажды я посоветовал ему сходить к доктору, он послал меня к черту. И такое наблюдение, наконец: при появлении миссис Мандерсон он моментально становился спокойным, холодным.
      - И вы объясняете это каким-то тайным страхом? - спросил Трент.
      Американец кивнул.
      - В вашем рассказе, Баннер, заложена глухая мысль о шизофрении Мандерсона. Срыв, слом, стресс - это часто случается с большими дельцами в Америке.
      - Ерунда, - серьезно ответил Баннер.. - Только те, кто разбогател очень быстро и не могут справиться со своим богатством, сходят с ума. Подумайте обо всех наших великих, о людях, близких к Мандерсону; слышали ли вы когда-нибудь, чтобы хоть один из них лишился разума? Этого не бывает, поверьте мне. Правда, у каждого человека есть свой пунктик, но это еще не сумасшествие. Скажем, ненависть к кошкам или моя собственная слабость - неприятие рыбы.
      - А какая слабость была у Мандерсона?
      - У старика их было много. Отрицание роскоши, например, от которой, как правило, не отказываются состоятельные люди. Неприязнь к мелким услугам. И хотя мистер Мандерсон был очень разборчив в одежде, разборчивее, чем кто бы то ни было, особенно в туфлях - на туфли он тратил бездну денег, несмотря на это, говорю я вам, у него никогда не, было лакея. Он не хотел, чтобы кто-либо к нему прикасался. За всю его жизнь его никто и никогда не брил.
      - Оригинально, - сказал Трент. - И что вы думаете по этому поводу?
      - Такова была норма поведения мистера Мандерсона, этакий характер, не без бдительности и настороженности. Говорят, его отец и дед были такими же. Как собака и кость, знаете ли, - ежесекундная забота, не стащили бы. Конечно, он не думал, что парикмахер отрежет ему голову, но чувствовал, что возможность сделать это - есть. А рисковать он не хотел. Так и в деле: ему всегда казалось, что кто-то охотится за его костью, и в мире бизнеса это естественно. Следствие одно: старик был самым осторожным и скрытным в финансовом мире, и это определяло его успехи. Но это не значит, что он был лунатиком. Вы спрашиваете, не потерял ли он рассудка. Нет, он был просто измотан какой-то неизвестностью.
      Трент курил. Ему хотелось знать, что было известно Баннеру о домашних неурядицах Мандерсона.
      - У него были какие-то неприятности с женой?
      - Да, - ответил Баннер. - Но неужели вы думаете, что это могло вывести из равновесия такого человека, как Мандерсон?
      Трент внимательно присмотрелся к Баннеру и убедился, что принять семейную размолвку как причину трагедии для делового человека он не в состоянии.
      - Хорошо, вернемся к тому, о чем вы мне только что сказали, - перевел разговор Трент. - Вы, стало быть, полагаете, что у Мандерсона были основания опасаться за свою жизнь? Кто мог угрожать ему?
      - Опасался ли, не знаю, - задумчиво ответил Баннер. - Старика было трудно запугать, более того, он не предпринимал никаких предосторожностей, он фактически избегал их. Похоже на то, что он хотел быстрого конца, - так я думаю. Зачем бы ему ночи напролет просиживать у окна этой библиотеки, вперив взор в темноту, да еще в белой сорочке - прекрасной мишени для чьего-либо ружья? А такое ружье могло найтись... Вы, очевидно, не жили в Штатах. Возьмите, к примеру, угольные копи в Пенсильвании - там тридцать тысяч мужчин с женщинами и детьми, и большинство из них сделали бы все, чтобы продырявить того, кто поставил их в такие условия, что им либо подыхать с голоду, либо отчаиваться на каторжное существование. Тридцать тысяч самых стойких чужеземцев в стране, мистер Трент, годами отдающих силы и жизни одному человеку. Поверьте, в их отчаянии что-то есть. В Айдахо ведь взорвали динамитом человека, который насолил людям в Нью-Джерси десять лет назад. Вы думаете, их может остановить окно? Быть в нашей стране большим бизнесменом не так-то просто. Старик знал, что по Штатам разгуливает целая толпа опасных для него людей. И я вполне могу допустить, что кто-то из них ринулся по его следу и ему стало об этом известно. Однако, что меня совершенно сбивает с толку, так это то, почему он не защитил себя, почему не пытался увернуться, а пошел вчера утром в сад, чтобы быть застреленным.
      Баннер умолк, и некоторое время оба созерцали голубые нити сигарного дыма. Потом Трент поднялся:
      - Ваша новая для меня версия рациональна. Вопрос лишь в том, соответствует ли она действительности. Мы еще вернемся к этому разговору. А пока должен сообщить вам: вы подтвердили мои соображения о том, что это убийство преднамеренное, и я глубоко признателен вам, мистер Баннер. - Трент глянул на часы. - Нам давно пора двигаться.
      - Два часа, - сказал Баннер, поднимаясь с подножки. - А в милом старом Нью-Йорке всего десять. Вы не знаете Уолл-стрит, мистер Трент. И давайте надеяться, что никогда не увидим ничего хуже того деловитого ада, который там в эти минуты уже проснулся и приступил к делам.
      Глава 7
      ДАМА В ЧЕРНОМ
      Море, ярясь под напористым ветром, бросало воды на скалистые берега, и при этом во всю ширь неба - теплая безоблачная синь. Трент, плохо спавший ночью, спустился к морю в восемь утра и сонно рухнул в воду. Он проплыл среди огромных валунов в открытое море. Устав тягаться с волнами, вернулся на берег освеженным. Через несколько минут он уже взбирался по скале, прикидывая план действий на утро.
      Это был день дознания, которым завершались сутки его новой работы, и он сожалел, что так мало продвинулся в делах. Простившись с американцем по дороге в Бишопсбридж, он встретился в трактире с мистером Копплсом и, сопровождаемый им, закупил кое-что в аптекарском магазине, отправил телеграмму с оплаченным ответом, навел необходимые справки на центральной телефонной станции. Они мало говорили с мистером Копплсом о деле: тот воздерживался от любопытства, а Тренту еще рано было делиться соображениями о том, что он собирается предпринять. Вернувшись из Бишопсбриджа, Трент написал обстоятельный отчет для "Рекорда" и попросил представителя местной прессы немедленно переслать его. Остаток вечера он провел на веранде в раздумчивом одиночестве.
      В это утро он сказал себе, что никогда не брал дела, которое бы ему так мало нравилось и которое бы так поглощало. Чем больше он размышлял, тем более скверной и вызывающей представлялась ему ситуация. И это солнце нового дня, этот великолепный теплый свет... Они только подчеркивали темень, в которой он блуждал, ту черную людскую вину, ставшую причиной преступления.
      Однако во всех этих раздумьях не было единственного - сожаления, что обстоятельства втянули его в необычное следствие. В нем жило предчувствие, что в течение дня его сеть будет сплетена: он многого ждал от посланной вчера на авось телеграммы.
      Дорога к отелю петляла по гребню перевала. Глянув вниз, он увидел площадку величиной с теннисный корт, густо поросшую травой, с тремя обрывами по сторонам. И центром этой роскошной картины, как он обнаружил вдруг, была женщина в черном. Она сидела на краю обрыва, обхватив руками колени.
      Трент только на секунду задержался, рассматривая женщину в черном.
      Когда он приблизился, женщина внезапно разжала длинные руки, потянулась с грациозностью кошки, медленно подняла голову, как бы впитывая в себя всю красоту утра. Тут нельзя было ошибиться: это был жест свободы, движение души, готовой существовать, чувствовать, жить.
      Такой увидел он ее в то мгновение и внезапно понял, кто эта женщина...
      Во время завтрака в отеле мистер Копплс нашел Трента мало склонным к разговорчивости. Трент, извиняясь, сослался на бессонную ночь, и Копплс, нетерпеливо налаживая разговор, методично таранил Трента сведениями из истории древнего трибунала, из практики современного судоразбирательства, не избегая нареканий на его вольготное обращение с жесткими оковами закона. И, видимо, только молчание Трента подтолкнуло его к сути дела.
      - Прошлой ночью, - сказал Копплс, - мистер Баннер предложил мне оригинальную гипотезу преступления. Есть в ней нечто интуитивное и, стало быть, неясное, но в то же время - какое знание мира, редкое, я бы сказал, в его возрасте! Это своеобразный человек, Трент. Мандерсон не зря избрал его своей правой рукой. Это о чем-то говорит. Да и сейчас, мне кажется, он неплохо освоился с делами, которые так осложнились после смерти патрона. Советы его, мне и Мабель, довольно основательны, - что делать нам, пока не вступит в силу завещание... Он сторонник кровной индустриальной мести в версии об этом преступлении. Он так и сказал: "кровная индустриальная месть". И описал ряд случаев, когда совершались покушения на подобных людей, вызвавших злость и отчаяние доведенных до крайности рабочих. Мы живем в ужасное время, мой мальчик. Такого еще не знала история. Диспропорция между производящей и обладающей частями нашего общества так велика, так угрожающа и так безнравственна, что трудно предвидеть будущее. И нет, по-моему, более мрачной перспективы, чем у Соединенных Штатов.
      Трент принял эти откровения с печальной рассеянностью. Копплс заметил наконец его озабоченность, и они молча двинулись в сторону дома, темно-красная крыша которого угрюмо проглядывала в разъеме деревьев.
      Трент был в смятении. Он чувствовал себя тупым, скованным той лучезарной утренней картиной, когда он увидел миссис Мандерсон. Рыцарская восторженность перед красотой жила в нем с первых наставлений матери, и сейчас его терзала мысль о том, что он может погубить некое совершенство природы. Однако прекратить расследование не мог, такого еще не было. Истина где-то тут, под рукой, нужно только решиться открыть ее, признать, и это должно произойти сегодня.
      Войдя в калитку, они увидели Марлоу и американца, разговаривающих у дверей. В тени террасы стояла дама в черном.
      Она заметила их и вышла на лужайку. Походка ее, как и представлял себе Трент, была легкой, изящной, спокойной. Когда она обратилась к нему, ее карие глаза смотрели на него доброжелательно. В ее мягкой сдержанности не было и следа тех порывистых эмоций, свидетелем которых Трент стал там, у скалы.
      - Я надеюсь, мистер Трент, что все у вас пойдет успешно, - сказала она тихим ровным голосом. - Как вы думаете?
      - Надеюсь, что так, миссис Мандерсон. Когда выводы мои будут достаточно серьезными, я попрошу разрешения увидеть вас. В любом случае мне необходимо будет посоветоваться с вами, прежде чем я выступлю в печати.
      Она смутилась, и Трент увидел в ее глазах страдание. Он не знал, как продолжить разговор, но ему необходимо было слышать ее голос, видеть ее лицо, чтобы разобраться во многих странностях этого необычного дела. Возможно, минутный разговор с ней мог решить исход поиска, которому не видно пока ни начала ни конца.
      - Я благодарен вам, миссис Мандерсон, за те возможности, которые вы предоставили мне в изучении дела. Однако, если позволите, мне уже сейчас необходимо задать вам один вопрос. Думаю, я не спрошу ничего такого, на что бы вам не хотелось отвечать.
      Она устало посмотрела на него.
      - Было бы глупо с моей стороны отказаться. Задавайте ваши вопросы, мистер Трент.
      - Благодарю. Для начала вот что. Мне известно, что ваш муж недавно взял необычно большую сумму наличными у своих лондонских банкиров и держал их здесь. Деньги на месте. Не знаете ли вы, для чего он это сделал?
      Миссис Мандерсон удивленно подняла глаза.
      - Не могу себе представить, - сказала она. - Я ничего не знала об этом. Мне всегда казалось, что муж держал в доме немного денег. А в это воскресенье, почти ночью уже, перед тем как уехать с мистером Марлоу, он вдруг пришел ко мне в гостиную. Мне показалось, что он был чем-то раздражен, спросил без предисловия, не могла бы я одолжить ему денег - в купюрах или золоте, до завтра. Просьба была странной: как правило, фунтов сто у него всегда было при себе. Я открыла секретер и отдала ему все, что имела, что-то около тридцати фунтов.
      - И он не сказал вам, зачем ему нужны деньги?
      - Нет. Он положил их в карман, сказав, что мистер Марлоу уговорил его прогуляться, возможно, это поможет ему заснуть. Затем он уехал с мистером Марлоу... Деньги? В воскресенье, поздним вечером?..
      - Это действительно странно, - сказал Трент. - Благодарю вас. А теперь, если не возражаете, я хотел бы поговорить с мистером Марлоу.
      Марлоу в одиночестве вытаптывал лужайку. Он все еще казался измотанным и нервным, однако не без юмора описал тупую высокомерность местной полиции, зловещий вид доктора Стока. Трент, в свою очередь, изложил ему предположение Баннера.
      - Он говорил со мной, - ответил Марлоу, - однако его соображения неубедительны, они многого не объясняют. Правда, я достаточно долго жил в Соединенных Штатах, чтобы знать, что такая мелодраматическая месть - вполне возможная вещь. У американцев есть вкус и способности на такого рода дела. Знаете ли вы "Гекльберри Финна"?
      - Спросите лучше, как меня зовут!
      - Я думаю, самое американское в этом великом произведении - это избавление Тома Сойера от трудного и романтического плана, который он вынашивал долгое время, - плана побега негра Джима. Честно говоря, дело легко можно было организовать за двадцать минут... Все эти ложи и братства, клубы колледжей со своими тайными знаками. И тут же ку-клукс-клан... Американцев все это сильно забавляет, и тут надо размышлять.
      - Все это, конечно, может иметь какое-то значение, когда сталкиваешься с пороком, роскошью или преступлением в этой стране. И все-таки есть во мне какое-то раболепное уважение перед рвением сделать жизнь интересней, живой, невзирая на общественное устройство и зигзаги цивилизации... Однако к делу. Раздумья Баннера... Эта идея угрозы, висевшей над Мандерсоном. Попробуйте объяснить мне, зачем ему понадобилось отправить вас в поездку так спешно, среди ночи.
      - В десять вечера, если быть точным, - ответил Марлоу. - И учтите при этом, если бы он поднял меня с постели в полночь, я не удивился бы и этому. Таков Мандерсон, национальная его черта, помноженная на характер. Репутация, престиж и немилосердная прямота в стремлении к цели. В данном случае он ждал какого-то важного сообщения от человека по имени Харрис.
      - Кто он, этот Харрис?
      - Этого не знает никто. Даже Баннер никогда не слышал о нем. Единственное, что я знаю, так это то, что на прошлой неделе, когда я ездил по разным делам в Лондон, мистер Мандерсон велел мне забронировать каюту для некоего Джорджа Харриса на корабль, отплывающий в понедельник. Теперь мне ясно: мистер Мандерсон ждал от Харриса каких-то важных известий секретного характера, их, очевидно, нельзя было передать по телеграфу, и тогда он послал меня.
      - Видите, Марлоу, есть у меня в запасе одна маленькая деталь, и вы, очевидно, не подозреваете, что она мне известна. Мартин.., он невольно уловил кусочек вашего разговора с Мандерсоном: "Если Харрис там, дорога каждая минута..." Вы знаете, для чего я здесь. Я послан, чтобы вести следствие, и вы не должны на меня обижаться. Можете ли вы теперь повторить, что ничего не знали о деле Мандерсона - Харриса?
      Марлоу покачал головой:
      - Я действительно ничего не знаю. И не думайте, что меня можно обидеть честным вопросом... Инспектору Марчу я уже передал суть этого разговора. Мистер Мандерсон деловито сказал тогда, что не может посвятить меня в тонкости дела, он только просил найти Харриса и передать, что ждет от него известий. На прощание мне было сказано, что Харрис может и не появиться, но если появится, тогда "дорога каждая минута". Теперь вы знаете столько же, сколько и я.
      - Почему это поручение, данное вам, было наречено автопрогулкой под луной?
      Марлоу беспомощно развел руками.
      - И почему он оставил в таком недоумении миссис Мандерсон?
      - А Мартин? - холодно добавил Марлоу. - Ему было сказано то же самое.
      Трент не любил тупиков. Он вытащил из нагрудного кармана бумажник, извлек из него два листка чистой бумаги, протянул Марлоу:
      - Посмотрите на эти листки, мистер Марлоу. Вы видели их раньше?
      - Похоже, что это вырезанные ножом или ножницами страницы из маленькой книжечки-дневника этого года - из октябрьской, что ли? - Марлоу с любопытством прощупывал листки. - Тут ничего не написано.
      - В этом-то все и дело, - сказал Трент. - Между прочим, вы не учились в Оксфорде?
      - Учился, мистер Трент. Но чем вызван этот вопрос?
      - Просто хотел удостовериться, что не ошибся: у Оксфорда свой фирменный знак.
      - Пожалуй, вы правы, - согласился Марлоу. - На каждом из нас своя печать. Если бы я, допустим, не знал вас, я принял бы вас за актера.
      - Почему? Мои волосы требуют стрижки?
      - О нет! Просто вы необычно смотрите на мир. Мир для вас как бы расчленен на детали, и вы собираете его по частям, а когда все собрано, вдруг теряете интерес к детали.
      - Логика любого мышления, Марлоу... - Трент не договорил. Он увидел бегущего к ним мальчика с оранжевым конвертом в руке.
      - Телеграмма мистеру Тренту! - крикнул он издали.
      Трент нетерпеливо надорвал конверт. Марлоу следил за его оживленным лицом.
      - Должно быть, хорошие новости? - спросил он.
      Трент ответил ничего не выражающим взглядом.
      - Не совсем новости, - сказал. - Просто подтверждение, что еще одна моя маленькая догадка оказалась правильной.
      Глава 8
      ДОЗНАНИЕ
      Следователь, который полностью сознавал, что это единственный день в его жизни, жизни провинциального поверенного по делам, когда на него обращены взоры всего мира, решил быть достойным происходящего события. Он был крупный человек веселого нрава, необычайно увлеченный драматическим аспектом своей профессии, и весть о загадочной смерти Мандерсона на территории его юрисдикции сделала его счастливейшим следователем в Англии.
      Дознание происходило в длинном, не приспособленном для выдающегося события помещении. Это была недавняя пристройка к отелю, предназначенная для балов и концертов. Легион репортеров укрепился на передних местах; призванные давать показания заняли стулья с одной стороны того стола, за которым сидел следователь, в то время как присяжные, в два ряда, с прилизанными волосами, чопорно спокойные, примыкали к нему с другой стороны. Публика заполнила все остальное пространство. В зале стояла благоговейная торжественность. Лишь привыкшие ко всему газетчики тихо переговаривались. Те, кто знал Трента в лицо, уверяли, что в зале его нет.
      Миссис Мандерсон была вызвана первой. Она подтвердила, что труп мужа ею опознан. Следователь, расспросив ее об обстоятельствах смерти, направил допрос к тем минутам, когда она в последний раз видела мужа живым. Миссис Мандерсон была выслушана следователем с той симпатией, которую каждый, видимо, испытывал, глядя на эту горестную фигуру в темном. Прежде чем начать говорить, она подняла траурную вуаль, и чрезвычайная бледность и несломленное самообладание произвели всеобщее впечатление. Нет, не было в этом спокойствии никакого налета жестокости или равнодушия. Ощущался твердый характер, глушивший всем понятные в ее положении чувства. Во время своих показаний она изредка подносила к глазам платок, но голос был твердым и ясным до конца.
      Ее муж, сказала она, вошел в свою спальню в обычное для воскресного вечера время. Его комната соединяется с ее спальней дверью, которая ночами обычно не закрывается. В обе комнаты можно войти также из коридора. Она спала, когда он пришел, но проснулась, как всегда, если в комнате мужа зажигался свет. Да, она говорила с ним, правда, не все запомнилось в полусне. Да, она знала, что он возвратился с автомобильной прогулки, и, кажется, спросила его, как прошла прогулка, и еще.., да, еще - который час. О времени спросила потому, что ей показалось, она совсем еще не спала, а муж, как ей думалось, придет поздно. Он сказал, что на часах половина двенадцатого, и добавил, что кататься передумал.
      - Он сказал, почему передумал? - спросил следователь.
      - Да, он объяснил, почему. Я очень хорошо помню, он сказал, потому что... - она вдруг замолкла.
      - Потому что... - деликатно напомнил следователь.
      - Он никогда не говорил со мной о делах. Видимо, считал, что мне это неинтересно. Вот почему я была удивлена, когда он сообщил мне о поездке мистера Марлоу в Саутгемптон, о своей пешей прогулке с милю, когда отпустил Марлоу, о добром самочувствии после ночного моциона.
      - Сказал он еще что-нибудь?
      - По-моему, ничего. Я только слышала, как он погасил свет, и все.
      - И вы ничего не слышали ночью?
      - Нет. Я не проснулась до прихода горничной. Она принесла мне чай, закрыла дверь в комнату мужа, и я считала, что он спит. Ему всегда требовалось много сна... Было около десяти, когда я обо всем узнала. - Миссис Мандерсон опустила голову и молча ждала, когда ее отпустят.
      - Миссис Мандерсон, - сказал следователь. - Вопрос, который я сейчас задам, не принимайте близко к сердцу, это моя обязанность... Правда ли, что в ваших отношениях с мужем в последнее время наросла отчужденность?
      - Если это необходимо, я отвечу, - холодно произнесла миссис Мандерсон. Да, в последние месяцы его отношение ко мне резко изменилось, помимо привычной скрытности я почувствовала и недоверчивость. Он избегал встреч со мной, и это его одиночество... Мне трудно все это объяснить... Я пыталась бороться, делала все, что позволяли мне понятия о человеческом достоинстве... Но он не говорил, что произошло, а я.., я не могла его расспрашивать. Мне оставалось одно относиться к нему, как всегда, если он это позволит... Теперь я, видимо, никогда не узнаю, в чем было дело.
      Миссис Мандерсон опустила вуаль, замерла, прямая и тихая.
      Задал вопрос один из присяжных:
      - Вы и ваш муж... Возможно, были у вас какие-то разногласия, резкие столкновения?
      - Никогда. - Ответ прозвучал с сухой категоричностью и мог быть истолкован по-разному.
      Следователь отпустил миссис Мандерсон, и она пошла к выходу. Зал проводил ее взглядами и тут же переключился на вызванного для показаний Мартина.
      В эту минуту в дверях появился Трент. Он поклонился миссис Мандерсон, уступая дорогу. Но взгляд ее, предельная ее утомленность заставили Трента вернуться в холл.
      - Проводите меня, мистер Трент, прошу вас, - едва слышно сказала миссис Мандерсон. Трент протянул руку, и она тяжело оперлась на нее.
      Для Трента это был нелегкий путь. Все, что знал он один, все, о чем догадывался и подозревал, вихрем пронеслось в голове. Но прикосновение ее руки, жалость, которую он к ней испытывал, вынужденное его покровительство все это сбивало с толку.
      В гостиной, сев на диван, она подняла вуаль, поблагодарила его, и в ее глазах была искренняя признательность. Ей гораздо лучше, сказала она, ей стыдно за себя, она думала, что сможет пройти через все это, но не предполагала, что зададут такие вопросы.
      - Я рада, что вы не слышали меня, мистер Трент. Хотя, конечно, вы прочтете газетные отчеты... Меня выставили на обозрение... И все эти глаза... Спасибо вам.
      Трент ушел, его рука все еще хранила прохладное прикосновение ее пальцев.
      Судебное дознание, на завершении которого присутствовал Трент, не дало ему ничего нового. Сенсацией дня стали показания Баннера. Он подробно изложил то, что уже было известно Тренту. Порхали над бумагой журналистские карандаши, и на следующий день слова Баннера с минимальным сокращением появились в самых влиятельных изданиях Великобритании и Соединенных Штатов.
      Газеты публиковали также отрывки из заключительной речи следователя, обращенной к присяжным:
      "Вы сейчас слышали медицинское заключение. Доктор Сток сказал, что, по его мнению, смерть наступила за шесть - восемь часов до того, как было найдено тело, что причиной смерти было пулевое ранение; пуля прошла через левый глаз, поразила мозговую ткань. Наружный вид раны, сказал он, не подтверждает версию о самоубийстве. Доктор Сток сообщил нам также, что нельзя сказать с уверенностью, была ли перед смертью борьба, однако царапины и ушибы на запястьях являются, по его мнению, знаками насилия. В связи с этим показания, данные мистером Баннером, не могут быть оставлены без внимания. Они обязывают нас задуматься над двумя вопросами. Первый: можно ли утверждать, что покойный, в силу своего положения, находился в более угрожаемом положении, чем обычный человек нашего общества? Второй: можно ли считать на основании показаний мистера Баннера, что покойный жил в последнее время в состоянии осознанного страха?"
      Присяжные обдумывали решение.
      Глава 9
      ГОРЯЧИЙ СЛЕД
      Мистер Копплс постучался в гостиную отеля.
      - Войдите! - крикнул Трент.
      Был ранний вечер того дня, когда присяжные выносили обвинение неизвестному преступнику.
      - Садитесь на диван, - посоветовал Трент. - Стулья здесь куплены еще во время оно... Этот негатив хорош, по-моему, и промыт достаточно. Сейчас мы его посушим и сможем поговорить.
      Пока Трент Деловито прибирал стол, очищая его от беспорядочно разбросанных мисок, банок, коробок, бутылок, Копплс по очереди брал эти незнакомые ему предметы и изучал их с невинным любопытством.
      - Это гидрохинон, - весело пояснил Трент, увидев, как Копплс вытаскивает из бутылки пробку. - Он проявляет негативы, но я не удивлюсь, если он проявит также человеческие натуры. - Он убрал свое хозяйство на каминную полку и сел на стол перед мистером Копплсом.
      - Преимущества гостиной отеля в том, что ее убранство не отвлекает от работы. Здесь нет места для праздной игры ума. Вы когда-нибудь бывали в таких комнатах раньше, Копплс? Я был. Сотни раз. Они годами преследовали меня по всей Англии. Я буду чувствовать себя пропавшим, если в каком-нибудь другом, созданном моей фантазией отеле мне предоставят иные условия. Посмотрите на эту скатерть. Вот чернила, которые я пролил, когда снимал эту комнату в Галифаксе; я прожег этот ковер, когда он лежал у меня под ногами в Ипсвиче. А тут они ставили стекло в раму картины "Молчаливая симпатия", в которую я запустил ботинком в Банбари. В такой привычной обстановке я работаю продуктивнее всего. Сегодня во второй половине дня, например, после дознания, я проявил несколько прекрасных негативов. - Все это Трент произнес с мальчишеским восторгом.
      - Дознание, - грустно сказал Копплс, соображая, что бы значила эта возбужденность Трента. - Я пришел поблагодарить вас, мой друг, за то, что вы помогли утром Мабель. Я и не предполагал, что все это произведет на нее такое впечатление, да и держалась она великолепно, поэтому мне казалось, что я смогу быть на дознании до конца... Короче говоря, Мабель уже пришла в себя и очень признательна вам.
      Трент заложил руки в карманы, наморщил лоб и ничего не ответил.
      - Вот что, дорогой мистер Копплс, - сказал он после короткой паузы. Когда вы вошли, я как раз подбирался к очень любопытной части дела. Хотите посмотреть на полицейскую работу высокого класса? Это та самая работа, которую должен бы делать в эту минуту старик Марч. Может быть, он и занят этим, но я надеюсь, что нет. - Трент исчез в спальне и вскоре появился с большой доской, сервированной самыми разнообразными предметами. - Вот нож из слоновой кости для разрезания бумаги. Вот два бумажных листочка, вырезанных из дневника, моего собственного дневника. Вот бутылочка с зубным порошком, вот шкатулка из полированного грецкого ореха. Некоторые из этих вещей мне придется положить до ночи туда, где их место, в разных комнатах в доме Мандерсона. Такой уж я человек - ничто меня не останавливает: я одолжил их сегодня утром, когда все были на дознании... Теперь на доске находится только один предмет. Можете вы сказать, что это?
      - Обыкновенный стеклянный сосуд. Может быть, чаша для ополаскивание пальцев после десерта. Я не вижу ничего странного, - завершил Копплс пристальное рассматривание.
      - Действительно, ничего особенного, - ответил Трент. - Но тут-то и начинается самое забавное... Теперь возьмите эту маленькую пузатую бутылочку, Копплс, откройте ее. Узнаете ли вы, что в ней за порошок? В свое время вы имели дело с пудами такого порошка. Это смесь ртути и мела, его используют для младенцев. Это великая штука. А теперь я прошу вас посыпать порошком вот эту часть сосуда, что меж моих пальцев... Прекрасно! Вы, я вижу, проделывали такие штучки и прежде, Копплс. Вы опытный человек.