II

Из каждого отеля в Mustapha Superieure открывается самый изумительный вид, каждый славится своей чистотой и самой лучшей кухней. Иными словами, каждый из них лучше всех остальных, поэтому отель «Святой Джэмс» нельзя назвать первым среди равных, так как равных нет, а надо удовольствоваться эпитетом первого среди неравных. В нем останавливается самое избранное общество, то есть люди самые праздные, самые надменные, самые скучающие, самые титулованные, являющиеся на южное побережье Средиземного моря в поисках того, чего они никогда не найдут – избавления от самих себя.

Отель представляет собой ряд построек, раскинутых на участке земли, который можно приобрести только там, где денежный кризис понизил на нее цену. Вокруг него раскинулся обширный сад с апельсиновыми, лимонными и чашковыми деревьями. Каждая комната, – а в отеле три этажа с двумястами комнатами, – выходит на юг, за что взимается особая плата.

Общие залы, в восточном вкусе, поражают исключительной роскошью. Их девять – столовая, гостиная, читальный зал, курительный зал, бильярдная, зал для игры в бридж, для игры в пинг-понг, концертный зал (с постоянным оркестром) и зал, где представители всевозможных народностей из туземного города демонстрируют свое искусство петь и плясать перед наиболее «уважаемыми» посетителями. Таким образом, в этом отеле все до мельчайших подробностей приспособлено к вкусам и запросам «лучших» людей.

По четвергам в течение всего сезона устраиваются пятифранковые танцевальные вечера. Вы уплачиваете пять франков и пьете, и едите до отвала, стоя у столов, на которых накрыт ужин.

В один из таких четвергов, в начале января, этот англо-саксонский мирок, приютившийся во французской колонии между Средиземным морем и горой Дхухура (за которой раскинулась Сахара), был особенно шумен. Все комнаты отеля были заняты, цены достаточно высоки, и каждый обитатель был убежден в том, что делает то, что ему надлежит делать. Танцы на этот раз начались раньше обыкновенного благодаря нетерпению молодых гостей, сдержать которое было немыслимо. В этот вечер и оркестр, казалось, играл веселее, и электричество горело ярче, и туалеты дам были изысканнее. Разумеется, гости явились и из других отелей, и в таком большом количестве, что танцы стали делом компромисса и находчивости.

Остальные залы были также набиты битком. Игроки в бридж забыли о существовании Терпсихоры. Из зала для игры в пинг-понг долетали веселые возгласы, отставной судья из Индии резался на бильярде, а в читальном зале наиболее степенные индивидуумы занимались чтением журнала «Уорлд» и парижского издания «Нью-йоркского Герольда».

И все это было чистокровным англо-саксонским и по мысли, и по разговору, и, наконец, по манерам, за исключением управляющего отелем – итальянца, лакеев всевозможных национальностей и швейцара-космополита.

Проходя через анфиладу общих зал, Сесиль увидел в читальне, около самого входа, так, чтобы никого не упустить из проходивших мимо, элегантную миссис Макалистер и, отдавая себе должный отчет, он остановился и заговорил с ней, усевшись рядом.

Миссис Макалистер была одной из тех англичанок, которых можно встретить только в больших и фешенебельных отелях. Все в ней было под покровом тайны, за исключением только того, что она подыскивала себе второго мужа. Она была высокого роста, интересная, прекрасно одетая, находчивая, хорошо образованная, лет тридцати четырех-тридцати пяти. Но никто не имел понятия ни о ее первом муже, ни об ее семье, никому не было известно из какого она графства, каков ее годовой доход и каким образом она затесалась в наиболее отборный круг отельного общества.

Она казалась самой веселой женщиной во всем Алжире. На самом же деле душа ее была полна печали, так как каждый прожитый день делал ее старше, вырывал у нее из рук лишний шанс подцепить какого-нибудь миллионера. Она познакомилась с Сесилем Торольдом неделю назад и так прилипла к нему, что окружающие толковали об этом в течение целых трех дней, что было хорошо известно Сесилю. Он подумал, что сегодня вечером он смог бы дать миссис Макалистер возможность в течение целого часа поохотиться за крупной дичью, а остальным обитателям отеля – занятие еще на целых три дня, поэтому-то и сел рядом с ней, завязав оживленный разговор.

Вначале она спросила его, где он ночует: на яхте или в отеле, и он ответил, что иногда в отеле, а иногда на яхте. Затем спросила, где находится его спальня, он сказал, что на втором этаже. Тогда она высчитала, что это будет третья дверь от ее спальни.

После этого они разговорились о бридже, о погоде, о танцах, о еде, об ответственности, являющейся результатом обладания огромными средствами, об алжирских железных дорогах, о Канне, об азартных, играх, о книжке Морлея «Жизнь Гладстона» и о процветании отеля, добравшись, совершенно естественно, и до обсуждения «алжирской тайны».

В продолжение сезона каждая пара отельных посетителей в своих разговорах по истечении минут десяти переходила на тему об «алжирской тайне». Происходило это потому, что отель являлся ареной, на которой она разыгралась.

Однажды утром, первого апреля прошлого года, некий честный Джон Булль вошел в контору отеля и, положив перед клерком пятифунтовый кредитный билет, заявил: «Я нашел его у себя на столе. Он не принадлежит мне. Хотя он и похож на настоящий, но я полагаю, что это чья-нибудь шутка». Семеро других постояльцев также заявили в этот день о том, что нашли в своих комнатах пятифунтовые кредитные билеты или простые бумажки, их напоминающие. Кредитные билеты были сличены, после чего все восемь человек направились в банкирскую контору на бульваре de la Republique, и там без лишних слов эти кредитки обменяли на золото.

Второго апреля еще двенадцать человек нашли кредитные билеты в своих комнатах, то на кроватях, то засунутыми в различные укромные места, например, некоторых случаях они были обнаружены под подсвечниками. Сесиль оказался в числе двенадцати. Стали следить, но безрезультатно. За одну неделю щедрые духи разбросали среди отельных постояльцев семьсот фунтов. Скоро об этом заговорили газеты в Англии и Америке. Некоторые из посетителей остались недовольны поведением духов, сочли себя оскорбленными и покинули отель, большинство же очень заинтересовалось и пробыло в отеле до самого конца сезона.

Дождь из кредитных билетов пока еще не возобновлялся в нынешнем сезоне. Тем не менее, почти каждый постоялец, а они сыпались с ноября месяца как из мешка, отправлялся спать с тайной надеждой увидеть утром пятифунтовый кредитный билет.

– Реклама! – ухмылялись наиболее рассудительные люди.

Разумеется, объяснение это было вполне подходящим, однако управляющий-итальянец категорически опровергал его, а кроме тото, уже никто больше из приезжих не находил у себя кредитных билетов.

Вскоре отель перешел в другие руки, и прежний управляющий был уволен. Поэтому тайна так и осталась неразгаданной, служа всегда излюбленной темой для разговоров.

Поболтав, Сесиль Торольд и миссис Макалистер протанцевали два танца. Как бы в ответ на это, находившаяся в зале публика стала громко выражать свое удивление по поводу того, что Сесиль позволяет себя дурачить. Когда в полночь он удалился в свой номер, многие матери и дочери воспылали справедливым гневом, утешая себя тем, что он, мол, скрылся с глаз, чтобы скрыть внезапно охвативший его стыд. Что же касается миссис Макалистер – она сияла.

Очутившись в своей комнате, Сесиль, закрыв на ключ дверь и забаррикадировав ее, открыл окно и выглянул во тьму звездной ночи. На крыше мяукали кошки. Он улыбнулся, вспомнив свой разговор с миссис Макалистер и красноречивость ее взглядов. Но тут же ему стало жаль ее. Быть может, только чтовыпитое им виски с содой смягчило сразу его сердце по отношению к одинокому созданию. Из всего сказанного ею лишь одно его заинтересовало – заявление отом, чтоновый управляющий-итальянец весь день пролежал больной в постели.

Сесиль опорожнил свои карманы и, став на стул, положил свой бумажник на гардеробный шкаф, куда без сомнения не догадался бы заглянуть ни один алжирский мародер. Револьвер он сунул под подушку. Через три минуты Торольд уже спал.

III

Сесиля разбудил ряд толчков – кто-то отчаянно тряс его за руку, и он, просыпавшийся обыкновенно при малейшем шорохе, пришел в себя с трудом. Он приподнялся на кровати. В комнате горел свет.

– У меня разгуливает привидение, мистер Торольд! Простите меня… но я так… – Перед ним стояла полураздетая и растрепанная миссис Макалистер.

«Это, право, уж чересчур», – сквозь сон подумал он, раскаиваясь в своем флирте. Затем строго и даже сурово предложил ей выйти в коридор с тем, что через мгновенье он присоединится к ней. Если же она боится, то может оставить дверь открытой. Миссис Макалистер, рыдая, удалилась, Сесиль же встал.

Прежде всего он захотел узнать который час, но его часы, золотой хронометр ценою в двести фунтов, исчезли. Многозначительно свистнув, Сесиль взобрался на стул и обнаружил пропажу бумажника со шкафа, в котором было немного больше пятисот фунтов. Подняв свое пальто, лежавшее на полу, он увидел, чтомеховая подкладка – фантазия миллионера, обошедшаяся ему около ста пятидесяти фунтов – была вырезана. Даже револьвер пропал из-под подушки.

– Здорово!– пробормотал он. – Работа, можно сказать, первоклассная.

Так как у него во рту было неприятное ощущение, то ему внезапно пришло в голову, что в виски было подлито какое-то снотворное. Он попытался припомнить лицо прислуживавшего ему лакея. При взгляде на окно и дверь Сесилю стало ясно, что вор проник через окно и вышел через дверь.

«Но как же бумажник? – размышлял он. – По-видимому, за мной следили. Не миссис ли Макалистер?.. »

Но, подумав с минутку, Торольд решил, что не она. Несомненно, миссис Макалистер могла покуситься только на свободу холостяка.

Накинув халат и надев ночные туфли, он направился к ней. Коридор тонул во мраке, и только из открытой двери его комнаты падал свет.

– Давайте теперь ловить ваше привидение, – обратился он к миссис Макалистер.

– Вы войдете первым, – захныкала она. – Я не могу. Оно было белое… И с черным лицом… Показалось в окне…

Сесиль со свечой в руке вошел в ее комнату и первым делом заметил, что оконное стекло было выдавлено путем накладывания листа бумаги, смазанного патокой, а затем, тщательнее исследовав окно, разглядел снаружи шелковую лестницу, спадавшую с крыши и волочившуюся по балкону.

– Входите, не бойтесь, – обратился он к дрожавшей вдове. – Несомненно, ваш призрак обладает большим аппетитом. Возможно, это какой-нибудь араб.

Ободренная Сесилем, миссис Макалистер робко вошла в комнату и сразу же обнаружила пропажу часов, шестнадцати колец, опалового ожерелья и денег. Сколько именно – она не сказала.

– Мои средства очень ограничены, – пояснила она. – К тому же я жду со дня на день перевод.

Сесиль подумал: «Это не простая кража. Если все закончится так же, как и началось, – будет нечто доселе невиданное».

Он посоветовал вдове успокоиться и одеться, после чего вернулся в свою комнату и быстро оделся сам. В отеле царствовала полнейшая тишина, и только где-то раздался бой часов. Пробило четыре.

Открывая вторично свою дверь, Торольд обратил внимание на высунувшуюся из соседней комнаты голову мужчины.

– Скажите, – поинтересовалась голова. – Вы тоже что-нибудь заметили?

– Что именно?

– Меня обокрали.

Англичанин смущенно рассмеялся, словно ему было стыдно в этом признаться.

– На какую сумму?

– Приблизительно фунтов на двести.

– Меня тоже обокрали, – сказал Сесиль. – Пойдемте вниз. Свеча у вас есть? Обычно в коридорах никогда не выключается свет.

– Может быть, наш вор свернул все выключатели, – предположил англичанин.

– Наши воры, – поправил его Сесиль.

– Вы полагаете, их было двое?

– Полагаю, что больше полдюжины, – ответил Сесиль.

Англичанин оделся, и оба мужчины со свечами в руках спустились вниз, бросив на произвол судьбы одинокую женщину. Но та, не имея никакого желания быть забытой, поспешила вслед за ними, крича им вдогонку. Прежде чем они очутились внизу, им пришлось увидеть еще три открытые двери и выслушать еще три заявления о краже.

Сесиль шел во главе процессии по роскошным, но загадочно притихшим залам, в которых еще три часа тому назад было так людно и оживленно. В вестибюле, тускло освещенном дежурной лампочкой, к ним навстречу поднялся помощник швейцара, один из вечно бодрствующих служащих, спросив их на ломаном английском языке, что случилось.

– В отель забрались воры, – заявил Сесиль. – Разбудите швейцара.

С этого момента события последовали друг за другом с кинематографической быстротой. Миссис Макалистер упала в обморок у дверей бильярдной, и ее уложили на бильярдный стол, причем по недосмотру у нее под спиной оказался белый бильярдный шар. Швейцара не нашли в его алькове, около главного входа. Сгинул и управляющий-итальянец (хотя официально он числился больным и лежал в постели), а также и его жена. Вдобавок исчезли два конюха и повар. После этого англичанин, лишившийся двухсот фунтов, решительно устремился в полицейский участок на улице d'Isly. Сесиль Торольд поговорил с остальными пострадавшими, которые все продолжали прибывать в уже ярко освещенные залы.

Его удивляло, что отель так туго реагировал на события. Из двухсот двадцати постояльцев через четверть часа поднялось на ноги не больше пятнадцати. Остальные, по-видимому, оставались безучастными к происходившему, быть может, даже их близко касавшемуся, предпочитая спокойно спать.

– Ведь это целый заговор, сэр. Самый настоящий заговор, – утверждал судья из Индии.

– Шайка – вот более подходящее слово, – заметил Сесиль, на что молодая девица в макинтоше хихикнула.

Начали выползать из своих нор сонные служащие, и прошел слух, что сбежали четыре лакея и одна горничная.

Миссис Макалистер поднялась с бильярдного стола и вошла в гостиную, где собралась большая часть общества. Сесиль зевнул (сонное снадобье продолжало еще действовать) при ее приближении, и когда она заговорила с ним, стал рассеянно отвечать – его занимало поведение этих праздных шатунов. Они лишены были всякой инициативы и в то же время с каким удивительным, чисто британским хладнокровием, переносили выпавшее на их долю несчастье.

И вдруг издалека донесся орудийный выстрел. За ним второй. Третий.

Наступило молчание.

– О, господи! – ахнула миссис Макалистер и ринулась к Сесилю: – Что это может значить?

Торольд, увернувшись от нее, бросился вон из комнаты и схватил в вестибюле первую попавшуюся шляпу. Но едва он взялся за ручку входной двери, как она с шумом распахнулась и на пороге ее появился пострадавший англичанин с полицейским инспектором, попросившим Сесиля никуда не уходить, так как он намерен был снять допрос. Сесилю волей-неволей пришлось повиноваться.

Инспектор немедленно приступил к исполнению своих обязанностей. Он позвонил по телефону (раньше это никому не пришло в голову) в центральное бюро, прося установить надзор за железнодорожной станцией, портом и отходящими дилижансами. Переписал фамилии и адреса всех присутствующих. Составил список всех пропавших вещей. Запер на замок всех служащих в зале для игры в пинг-понг. Выслушал рассказы пострадавших, начав с Сесиля. И в то время, как инспектор был занят с миссис Макалистер, Сесиль преспокойно дал тягу.

После его ухода количество пострадавших стало все увеличиваться и увеличиваться, но дело по-прежнему ни на йоту не сдвинулось с мертвой точки. Грабеж в грандиозном масштабе был необычайно хитро и остроумно задуман и выполнен с редкой наглостью. Десять человек – управляющий с женой, горничная, шесть лакеев и швейцар, вероятно, были участниками грабежа (постояльцы вдруг вспомнили, как мало походили исчезнувшие швейцар и лакеи на настоящих лакеев и швейцара).

В четверть шестого полиция засвидетельствовала ограбление уже ста комнат, а перепуганные жертвы все еще продолжали спускаться вниз. Однако многие постояльцы не подавали признаков жизни, когда к ним стучались. Они, как выяснилось впоследствии, либо подобно Сесилю получили хорошую порцию снотворного, либо лежали в это время связанными, с кляпами во рту.

В итоге список похищенного принял следующий вид: около двухсот карманных часов, восьмисот колец, ста пятидесяти прочих драгоценностей, большое количество мехов на несколько тысяч фунтов, триста тысяч фунтов в звонкой монете и двадцать одна тысяча фунтов в банковских билетах и других обязательствах. Одна дама, докторская жена, заявила, что ее обокрали на восемьсот фунтов стерлингов, но рассказ ее был недостаточно правдоподобен; прочие заявления о чудовищных убытках, главным образом со стороны женщин, тоже принимались с большим недоверием.

Около шести часов, когда стало рассветать, осмотр фасада отеля показал, что почти в каждую комнату злоумышленники проникли через окно или с крыши, или снизу. Но на плитняке террасы и асфальте садовых дорожек не оказалось никаких следов.

– Вот до чего доводит ваша английская привычка спать с открытыми окнами! – язвительно заметил американец из Индианополиса, обращаясь к остальной компании.

В это утро отельный омнибус не прибыл на станцию к поезду в 3.30, с которым обыкновенно туристы отправлялись в Тунис и Бискру, что вызвало у носильщиков целый переполох.

IV

– Мой привет капитану Блэку, – сказал Сесиль Торольд, – и повторите ему, что я хочу только не терять из вида пароход.

– Слушаю-с, сэр, – поклонился Леонид. Он был бледен.

– А вам советую лечь.

– Благодарю вас, сэр. Но в лежачем положении я чувствую себя еще хуже.

Сесиль снова находился в своей каюте. Под ним две тысячи лошадиных сил влекла по волнам Средиземного моря «Кларибель» водоизмещением в тысячу тонн. Тридцать человек экипажа бодрствовали на борту яхты, двадцать же спали на широкой, безукоризненно вымытой носовой палубе. Он закурил папиросу и, подойдя к пианино, взял несколько аккордов, но так как пианино не стояло на месте, – отошел сейчас же прочь. Растянувшись на диване, Сесиль принялся думать.

Он добрался до гавани в двадцать минут, частью бегом, частью в арабской телеге. Катер с яхты уже поджидал его, и через пять минут он был на борту яхты, а яхта на полном ходу. Ему стало известно, что маленький подозрительный пароходик «Зеленый попугай» (из Орана), за которым он и его экипаж наблюдали несколько дней, проскользнул между южным и восточным выступами, остановился на несколько минут для переговоров около лодки, отчалившей неподалеку от нижней Мустафы, а затем взял направление на северо-запад, спеша по всей вероятности в какой-нибудь порт провинции Оран или Марокко.

А в кольцах папиросного дыма перед Сесилем встала вся картина во всех ее мельчайших подробностях. Он все время не упускал из вида загадочного происшествия с пятифунтовыми кредитками, предполагая, что это только часть грандиозно задуманного плана. Он подозревал связь между «Зеленым попугаем» и управляющим-итальянцем. Мало того, Торольд был уверен, что подготовляется нечто из ряда вон выходящее. Но несмотря на полнейшее убеждение, на логический вывод, наконец, на ожидание неизбежного, он так бы и не добился ничего, если бы миссис Макалистер не разбудила его вовремя. Не пофлиртуй он с ней накануне вечером, он мог бы до сих пор спать в номере отеля…

Все было более чем ясно. Пятифунтовые кредитки разбрасывались, разумеется, для рекламы отеля, с тем, конечно, чтобы эта реклама послужила приманкой для большего количества жертв. Была принята во внимание каждая, самая незначительная деталь и за выполнение плана принялось немало голов. Ни одна комната, вероятно, не осталась не обследованной и без соответствующего наблюдения, привычки каждой жертвы были тщательно взвешены и учтены. И, наконец, чья-то могучая воля, пользуясь всеми нитями одновременно, в одну ночь, вернее – в один час, завершила начатое… Награбленное добро было доставлено в Mustapha Inferieure, сложено в лодку и перевезено на «Зеленого попугая». Последний же, имея на своем борту и добычу и «добытчиков», несся на всех парах, несомненно, в один из пользующихся дурной славой портов Орана или Марокко – Тенец, Мостаганем, Бени-Сар, Мелилу, а то и в самый Оран или Танжер, Сесиль кое-что слышал об испанских и мальтийских притонах Орана или Танжера, где сбывалось украденное с двух континентов и находил себе пристанище преступный сброд.

И подумав о грандиозности замысла, такого простого по своей конструкции и постепенного, но неуклонного по своему выполнению, о положительно безграничной доле воображения, затраченного на его осуществление, и об искуснейшем руководстве, Торольд не мог удержаться, чтобы не признаться самому себе с чувством искреннего восхищения: «Человек, задумавший все это и приведший в исполнение, несомненно, негодяй, но в то же время и артист, величайший артист своего дела».

И вот теперь он, Сесиль Торольд, только потому, что был миллионером и располагал игрушкой в сто тысяч фунтов, делавшей в час девятнадцать узлов, содержание которой обходилось в месяц полтораста фунтов, имел возможность одержать верх над этим величайшим артистом, сведя к нулю все сделанное им, и вернуть свои часы, револьер, мех и пятьсот фунтов.

Для этого ему стоило только следовать за пароходом до первой встречи с одним из французских миноносцев, охранявших побережье между Алжиром и Ораном.

Ему стало жаль обреченного на гибель смельчака и он помимо воли задавал себе вопрос – что сделали хорошего в продолжение всей своей праздной, обставленной роскошью жизни все эти пострадавшие европейские паразиты, слонявшиеся бесцельно зимой вокруг Средиземного моря, а летом по северной Европе, чтобы можно было без колебания предпочесть их тому, кто поступил с ними по заслугам?

В каюту вновь вошел Леонид.

– Будет трудно, сэр, не терять из вида «Зеленого попугая», – заявил он.

– Что! – воскликнул Сесиль. – Это корыто?! Этот гроб! Неужели скорость его двадцать узлов?

– Совершенно верно, сэр, гроб! Он, я хочу сказать… тонет.

Сесиль бросился на палубу. Над Матифу занимался холодный серый рассвет, бросавший то тут, то там на вздымавшуюся грудь океана неясные блики. Капитан пустился в объяснения. Впереди на расстоянии не больше одной мили кормой погружался в воду «Зеленый попугай», и в то время, как Торольд с капитаном наблюдали за ним, от него отвалила шлюпка, после чего пароход быстро скрылся в морской пучине, оставив на поверхности только облако вырвавшегося на свободу пара. Мили две дальше к западу большой океанский пароход, плывший из Нового Света в Алжир, заметил катастрофу и свернул с пути. Спустя несколько минут яхта сняла со шлюпки трех арабов.

V

Рассказ арабов (двое из них были братья, а все они были уроженцы Орана) полностью подтвердил предположения Сесиля. Конечно, вначале они старались доказать свою непричастность к грабежу. Оба брата-араба, которые были покрыты в момент спасения угольной пылью, клялись, что их силою заставили работать в топке. Однако в конце концов все трое были выведены на чистую воду, и суд приговорил их к тюремному заключению на три года.

Таким образом, единственное, что осталось невыясненным – гибель «Зеленого попугая». Был ли это действительно никуда негодный пароходишко (он был приобретен крайне дешево в Мелиле) или же тут имела место месть, – не дознались. От трех арабов удалось лишь допытаться, что на пароходе было одиннадцать европейцев и семь туземцев, из которых одни они, по милости Аллаха, не попали на дно морское.

Отель пережил тяжелый кризис, но ликвидация его – вопрос ближайшего будущего. Почти с неделю обитатели его толковали о производстве водолазных работ по поднятию затонувшего парохода, но в результате затея эта была признана слишком дорогой, и всякие разговоры по этому поводу прекратились. Телеграфных переводов за одну неделю было получено тьма. Что же касается до пятнадцати человеческих существ, нашедших себе преждевременную могилу на морском дне, то о них почти никто не вспомнил – это было в порядке вещей, что за посягательство на чужую собственность они поплатились жизнью.

Настроение Торольда, возлагавшего большие надежды на это приключение, после неожиданного конца его сделалось подавленным, пока новые события не заставили его отвлечься от своих мрачных мыслей.

Часть пятая

В столице Сахары