Сначала он увидел отброшенную им вперед тень, запорхавшую и затанцевавшую на стенах коридора, а потом какофония грохота и нервная череда взрывных волн едва его не оглушила и не сбила с ног. Хорза быстро закрыл стекло шлема, пригнулся и повернулся навстречу ослепительным вспышкам в зале. Даже через шлем, кажется, донеслись крики, смешанные с ружейным огнем и взрывами, и он бросился назад, туда, откуда только что ушел, лег и посмотрел в зал.
      В то же мгновение, как ему стало ясно, что произошло, он быстро пригнул голову и оттолкнулся локтем назад. Больше всего ему хотелось убежать, но Хорза выставил за угол ружье монаха и стрелял в направлении алтаря до тех пор, пока не кончились патроны, изо всех сил отворачивая от входа смотровое стекло своего шлема. Когда ружье замолчало, он отшвырнул его и продолжал стрелять из своего, пока его не заклинило. Тогда Хорза отполз назад, поднялся и бросился вниз по коридору, прочь от отверстия в зал. Он не сомневался, что остальной отряд сделал то же самое; те, кто еще мог.
      То, что увидел Хорза, было невероятно в принципе, и хотя смотрел он ровно столько, чтобы на сетчатке успела возникнуть единственная, почти неподвижная картина, он понял, что произошло. На бегу он пытался объяснить себе, почему эти люди, черт возьми, построили антилазерный храм. А потом добежал до Т-образного перекрестка и остановился.
      Хорза ударил прикладом в угол стены, по слою мха. Металл пробил брешь, но подо мхом было что-то еще, и в слабом свете ламп по обеим сторонам смотрового окна шлема он увидел, что именно.
      - Боже мой... - прошептал он, ударил в другом месте и посмотрел снова. Ему вспомнился блеск, когда он пробороздил рукой по ступени лестницы, и хруст под коленями на балконе. Тогда он подумал, что подо мхом на лестнице стекло. Хорза привалился к стене, и его сотряс приступ дурноты. Никто не взял бы на себя труд сделать лазеропрочным весь храм - или хотя бы один большой зал. Это было бы ужасно дорого и совершенно не нужно на планете третьего уровня. Нет, хрустальными блоками была покрыта только внутренняя часть храма (он вспомнил обломки песчаника у входной двери). Этот материал и скрывался везде под слоем мха. Под лазерным лучом мох мгновенно испарялся, а лежащая под ним хрустальная поверхность отражала остаток лучей и все попадавшие в это место последующие выстрелы. Хорза еще раз осмотрел обработанное прикладом место и заглянул в прозрачную глубину. Лампы его скафандра матово отразились от какой-то зеркальной границы внутри. Он оттолкнулся от стены и бросился вниз по коридору, мимо тяжелых деревянных дверей, потом по нескольким винтовым ступеням к пятну света.
      То, что он увидел недавно в зале, было хаосом, освещенным лазерными лучами. Единственный взгляд, совпавший с множеством лазерных вспышек, выжег в его глазах картину, которую он, кажется, продолжал видеть и сейчас. В одном конце зала, у алтаря, сгорбившиеся монахи с ружьями, стрелявшими с помощью химических взрывчатых веществ; испарившийся мох окутывал их темным дымом. А на другом конце, отбрасывая громадные тени на стену позади себя, стояли, лежали или пошатывались несколько членов отряда. Они стреляли из всего, что у них было, и попадали в противоположную стену. Они не знали, что целятся во внутреннюю поверхность хрустальных блоков, отражавшую лазерные лучи, и поражали самих себя. По меньшей мере двое уже были слепы, судя по тому, как они спотыкались, вытянув перед собой одну руку и стреляя с другой.
      Хорза прекрасно знал, что его скафандр и прежде всего смотровое окно не в состоянии выдержать лазерный луч, независимо от того, какие бы длины волн ни использовались в оружии - видимый свет или рентгеновские лучи. Он мог только убрать голову, расстрелять все патроны и надеяться, что попал в кого-нибудь из монахов или охранников. Наверное, ему повезло, что в то короткое мгновение, пока он смотрел в зал, в него не попали. Теперь только бы выбраться отсюда. Он попытался крикнуть в микрофон шлема, но коммуникатор по-прежнему был мертв. Голос гулко отозвался в скафандре, но в наушники не прошел.
      Хорза увидел перед собой неясную фигуру, размытый силуэт, согнувшийся у стены в пятне дневного света, и кинулся к входу. Фигура не двигалась.
      Он прицелился. Удары прикладом о стену, видимо, расклинили затвор, и выстрелы опрокинули фигуру наземь. Хорза подошел к ней.
      Это был монах, его мертвая рука сжимала пистолет. В падавшем из другого коридора свете можно было разглядеть белое лицо. Мох на стене позади монаха выгорел, и она сверкала чистым, неповрежденным хрусталем. Ряса монаха, пропитавшаяся ярко-красной кровью, кроме дыр от выстрелов Хорзы, несла на себе и лазерные ожоги. Хорза высунул голову за угол.
      В ярком утреннем свете, обрамленном косым входом, на мшистом полу лежала фигура в скафандре. Рука с ружьем была вытянута, и ствол смотрел вниз по коридору прямо на Хорзу. Тяжелая дверь косо висела на одной петле. Гоу, решил Хорза, опять посмотрел на дверь и подумал, что какая-то она неправильная. Дверь и стены подле нее были в шрамах лазерных ожогов.
      Он прошел по коридору до лежащей фигуры и перевернул ее, чтобы увидеть лицо. На секунду все поплыло перед глазами. Здесь умерла не Гоу, а ее подруга ки-Алсорофус. Ее почерневшее искаженное лицо по-прежнему смотрело сухими глазами сквозь окно шлема. Хорза осмотрел дверь и коридор. Конечно: такая же ситуация, только другой коридор и другие люди...
      В скафандре женщины были дыры, в некоторых местах до сантиметра глубиной. Запах горелой плоти проник в плохо подогнанный скафандр, и у Хорзы перехватило горло. Он встал, взял лазер ки-Алсорофус, выбрался через покосившуюся дверь на дорожку, пробежал вдоль нее, свернул за угол, пригнулся, когда граната микрогаубицы упала слишком близко к наклонной стене храма и выбросила вверх ливень сверкающих осколков хрусталя и красноватой крошки песчаника. Из леса еще стреляли плазменные пушки, но летающих фигур нигде не было видно. Хорза высматривал их, когда вдруг заметил в углу стены сбоку от себя скафандр. Он осторожно приблизился, узнал костюм Гоу и остановился примерно в трех метрах от нее. Она внимательно оглядела его и медленно подняла смотровое стекло шлема. Серое лицо и черные, глубокие, как колодцы, глаза были направлены на лазерное ружье в его руках. Выражение ее лица пробудило в нем желание проверить, включено ли его оружие. Он опустил взгляд на ружье в своих руках, потом опять перевел его на женщину, все еще не сводившую в него глаз.
      - Я... - начал объяснять он.
      - Она мертвый, да? - спросила женщина почти беззвучно. Будто вздохнула. Хорза втянул воздух и хотел заговорить снова, но Гоу так же монотонно продолжала: - Я думать, я услышать ее.
      Вдруг ее рука взлетела вверх, и оружие, которое она сжимала, сверкнуло голубыми и розовыми отблесками утреннего неба. Хорза понял, что она делает, и прыгнул, вытянув вперед руки, хотя знал, что слишком далеко от нее и ничего сделать уже не успеет.
      - Нет! - успел он еще крикнуть, но рот женщины уже сомкнулся вокруг конца ствола, а мгновение спустя - Хорза инстинктивно пригнулся и закрыл глаза - из задней части шлема Гоу ударил сноп невидимого света и выбросил на замшелую стену красное облако.
      Хорза присел на корточки, сжал ладонями ствол ружья и слепо направил глаза на далекие джунгли. Какое свинство! - сказал он сам себе. Какое проклятое, глупое, бессовестное свинство! Он думал не о том, что сделала с собой Гоу, но он посмотрел на красное пятно на наклонной стене и лежавший на земле скафандр Гоу и еще раз беззвучно повторил это.
      Хорза уже собирался спуститься по внешней стене храма, когда заметил над собой движение. Он обернулся и увидел приземлявшуюся на дорожку Йелсон. Она бросила взгляд на тело Гоу, потом они обменялись тем, что знали о ситуации что она слышала через динамик своего шлема и что Хорза увидел в зале, - и решили оставаться на месте, пока не появится кто-нибудь еще, пока есть какая-то надежда. По словам Йелсон, после схватки в зале определенно были мертвы только Рава Гэмдол и Тзбалик Одрейи, но там были еще трое братсилакинов, и с тех пор никто о них ничего не слышал, по крайней мере по общему каналу связи. Крики тоже большей частью смолкли.
      Крайклин был жив и здоров, но он потерял ориентировку, и Доролоу тоже; она сидела и плакала. Видимо, ослепла. Ленипобра, вопреки всем советам и приказам Крайклина, вошел в храм через дверь в крыше и направлялся вниз; он собирался с маленьким пулевым пистолетом попытаться спасти тех, кого еще можно было спасти.
      Йелсон и Хорза сели спина к спине на дорожке. Она держала Оборотня в курсе последних событий в храме. Ламм пролетел над ними к джунглям, где отнял у протестующего Вабслина одну из плазменных пушек. Он как раз приземлился неподалеку от них, когда Ленипобра гордо сообщил, что нашел Доролоу, а Крайклин передал, что видит дневной свет. Но все еще не было ни звука от братсилакинов. Из-за угла дорожки появился Крайклин, а следом и Ленипобра. Он прижал Доролоу к скафандру и в несколько больших замедленных прыжков спустился со стены, так как антиграв был не в силах поднять его вместе с женщиной.
      Они отправились в обратный путь, к парому. Джандралигели заметил движение на дороге за храмом, и они вместе с Вабслином открыли огонь с двух сторон из джунглей. Ламм хотел было пальнуть по храму из плазменной пушки и испарить несколько монахов, но Крайклин приказал отходить. Ламм сбросил им вниз плазменную пушку и запарусил в направлении парома, чертыхаясь в полный голос по общему каналу, по которому Йелсон все еще пыталась вызвать братсилакинов.
      Джандралигели прикрывал их. Под пролетающими с шипением стержневидными сгустками плазмы они продирались через высокую траву и кусты. Время от времени приходилось пригибаться, когда мелкокалиберные пули начинали рвать в клочья траву вокруг них.
      Они лежали в ангаре "Вихря чистого воздуха" рядом с теплым паромом, который с потрескиванием остывал после быстрого подъема сквозь атмосферу.
      Ни у кого не было желания говорить. Они просто сидели или лежали на палубе, некоторые привалились спиной к парому. Больше всего были измучены те, кто побывал внутри храма; но и те, кто соприкоснулся с этим хаосом лишь через коммуникатор скафандра, тоже находились в состоянии легкого шока. Шлемы и оружие были разбросаны вокруг.
      - Храм Света, - сказал наконец Джандралигели и полуусмехнулся, полуфыркнул.
      - Храм проклятого света, - согласился Ламм.
      - Мипп, - сказал Крайклин усталым голосом в свой шлем, - есть какие-нибудь сигналы от братсилакинов?
      Мипп, все еще находившийся на маленьком мостике "ВЧВ", ответил, что никаких.
      - Сровнять это место с землей, - сказал Ламм. - Сбросить на храм атомную бомбу.
      Никто не ответил. Йелсон медленно встала, не поднимая головы, вышла из ангара и направилась по лестнице на верхнюю палубу, держа под мышкой шлем, а другой рукой волоча за собой ружье.
      - К сожалению, мы потеряли радар. - Вабслин закрыл инспекционный люк и выкатился из-под носа парома. - Та первая очередь...
      - По крайней мере никто не ранен, - сказал Нейсин и посмотрел на Доролоу. - Как твои глаза? Лучше? - Женщина кивнула, но глаз не открыла. Нейсин тоже кивнул. - Хуже, когда раненые. Нам еще повезло. - Он схватил мешочек на груди скафандра, вытащил из него маленький металлический сосуд, пососал через гибкий ниппель сверху, сморщился и тряхнул головой. - Да, повезло. И с остальными все произошло очень быстро. - Он покивал сам себе, ни на кого не глядя и не обращая внимания, слушает ли его кто-нибудь. - Все, кого мы потеряли, разделили судьбу... я имею в виду, они шли парами... или по трое... вы понимаете? - Он сделал еще глоток и опять тряхнул головой. Доролоу, сидевшая рядом с ним, протянула руку. Нейсин удивленно посмотрел на нее и протянул маленький сосуд. Она сделала глоток и вернула. Нейсин оглядел всех по очереди, но больше никто не попросил.
      Хорза сидел и молчал, глядя на холодные огни ангара и пытаясь отогнать видение той сцены, свидетелем которой он стал в зале темного храма.
      "Вихрь чистого воздуха" покинул орбиту на атомном двигателе и направился к внешнему краю гравитационной шахты Марджоина, где могли стартовать его двигатели-деформаторы. Они так и не дождались сигналов от братсилакинов и не сбросили бомб на Храм Света. Они взяли курс на Вавач-орбиталь. Из радиосообщений, перехваченных с планеты, стало понятно, что происходило на ней и что заставило монахов и жрецов храма так хорошо вооружиться. На Марджоине два государства вели друг с другом войну, а храм находился вблизи границы между ними, постоянно в ожидании нападения. Одно из государств было неопределенно социалистической ориентации, а другое религиозной, и жрецы в Храме Света представляли собой церковь этой воинствующей веры. Война отчасти была вызвана большим галактическим конфликтом вокруг и представляла собой его уменьшенное и неточное отражение. И отражение это, подумал Хорза, убивало членов отряда не хуже отраженных лазерных молний.
      Хорза не знал, сможет ли он заснуть этой ночью. Несколько часов он пролежал без сна, слушая тихие кошмары Вабслина; потом в дверь кабины деловито постучали, вошла Йелсон и села на его кровать. Она положила голову на плечо Хорзы, и они обнялись. Потом она взяла его за руку и повела вниз по коридору, прочь от столовой - свет и далекая музыка из нее выдавали, что никогда не спавший Крайклин отключался наркотическим флаконом и голомузыкой, - вниз, в кабину, совсем недавно принадлежавшую Гоу и ки-Алсорофус.
      И в темноте кабины, на маленькой кровати с чужими запахами и незнакомыми тканями они совершили тот самый древний акт. В их случае он был - и они оба знали об этом - почти стопроцентно бесплодным смешением видов и культур, разделенных тысячами светолет.
      А потом они уснули.
      СОСТОЯНИЕ ИГРЫ: ОДИН
      Фел'Нгистра смотрела, как по равнине, удаленной от нее на десять километров по горизонтали и на один по вертикали, тянулись тени облаков, а потом со вздохом перевела взгляд на горы со снежными шапками по другую сторону лугов. До горной цепи было добрых тридцать километров, но ее вершины резко и четко вонзали свои гребни в разреженный воздух. И даже на таком расстоянии блеск ослепительно белых склонов раздражал глаза.
      Фел отвернулась и на негнущихся ногах, что как-то не соответствовало ее молодости, пошла по каменным плитам террасы перед хижиной. Беседка над ней была увита яркими красными и белыми цветами и отбрасывала на террасу правильный узор теней. Фел шла сквозь свет и тени, и при каждом шаге, ведущем из тени на свет, матовое мерцание ее волос превращалось в ярко-золотистый блеск.
      За хижиной, на заднем конце террасы показалось отлитое из пушечного металла тело робота; его звали Джезом. Фел посмотрела на него и улыбнулась. Из стены, отделявшей террасу от улицы, выступала каменная скамейка. На нее она и села. Хижина стояла на большой высоте, но день был жарким и безветренным; Фел вытерла слегка вспотевший лоб. Старый робот поплыл, паря над террасой, к ней, и по его телу в постоянном ритме заскользили косые солнечные лучи. Джез опустился на камни рядом со скамейкой, и его широкая плоская голова оказалась примерно на одной высоте с макушкой девочки.
      - Разве не прекрасный день, а, Джез? - Фел снова направила взгляд на далекие горы.
      - О да, - ответил Джез. У робота был необычно низкий и благозвучный голос, и он умело им пользовался. Уже тысячу или больше лет роботы Культуры снабжались полями ауры, менявшими окраску в соответствии с настроением; это был их эквивалент выражению лица и языку тела. Но старого Джеза изготовили задолго до того, как додумались до таких полей, он отказался от них и впоследствии, предпочитая пользоваться голосом, когда хотел выразить свои чувства, а в остальных случаях оставался непроницаемым.
      - Проклятие! - Фел разглядывала снег на вершинах. - Как я хотела бы полазать по горам! - Она прищелкнула языком и посмотрела на вытянутую вперед правую ногу. Восемь дней назад она сломала ее при подъеме на гору на другой стороне равнины. Теперь нога была в шине и обмотана тонким переплетением бинтов, скрытых под модно узкими брюками.
      Джез мог бы использовать это как повод еще раз прочесть нотацию о нецелесообразности подъема в горы в одиночку, без подвесного щита или робота поблизости, подумала Фел, или по меньшей мере не ходить одной. Но Джез промолчал. Фел посмотрела на него. Ее загорелое лицо заблестело на солнце.
      - У тебя есть что-то для меня, Джез? Работа?
      - К сожалению, да.
      Фел поудобнее уселась на скамейке и скрестила руки. Джез выпустил из своей оболочки короткое силовое поле, чтобы поддержать ее беспомощно вытянутую ногу, хотя прекрасно знал, что поля шины было вполне достаточно.
      - Ну, выкладывай! - сказала Фел.
      - Может, ты помнишь фрагмент обзора новостей восемнадцать дней назад. Один наш корабль, собранный кораблем-фабрикой в космическом секторе по эту сторону Сумрачного Пролива. Кораблю-фабрике пришлось разрушить себя, тому же примеру потом последовал и созданный им корабль.
      - Припоминаю. - Фел вообще мало что забывала и уж никогда и ничего из ежедневных обзоров. - Он был собран из не подходящих друг к другу деталей. Таким образом корабль-фабрика пытался доставить в безопасное место мозг, предназначенный для одного из системных кораблей.
      - Вот с ним у нас и проблема. - Голос Джеза прозвучал немного устало.
      Фел улыбнулась.
      Культура, в этом можно было не сомневаться, и в войне, в которую сейчас ввязалась, полагалась на свои машины - как в стратегии, так и в тактике. Действительно, можно было утверждать, будто Культура - это ее машины, и эти машины являлись куда более характерным элементом, чем какой-либо человек или группа людей внутри самого общества. Электронные мозги, которые теперь производились кораблями-фабриками Культуры, находящимися в безопасности орбиталями и большими системными кораблями, относились к самым хитроумным скоплениям материи в Галактике. Они были настолько умными, что ни один человек не в состоянии понять, как разумны они были (и машины, со своей стороны, были неспособны растолковать столь ограниченной форме жизни).
      На этих ментальных гигантов, а также на более будничные, но все же обладающие сознанием машины и умные, но в конце концов механистические, предсказуемые в своих действиях компьютеры, вплоть до мельчайших схем в летательных микроаппаратах, имеющих разума не больше мухи - именно на них, а не на человеческий мозг Культура сделала свою ставку, и еще задолго до того, как можно было предвидеть идиранскую войну. Дело в том, что Культура считала себя обществом, осознающим свою рациональность. Машины скорее способны достичь этого желанного состояния и, достигнув, использовать его. Такого обоснования Культуре было вполне достаточно.
      Кроме того, людям в Культуре дана свобода заниматься вещами, действительно важными для жизни, такими, например, как спорт, игры, романтика, изучение мертвых языков, варварских обществ и самых невероятных проблем, а также покорение высоких гор без помощи подвесного щита.
      Пристрастное изложение этой ситуации могло бы сформировать представление, что электронные мозги Культуры могли бы отреагировать с чисто машинным возмущением и короткими замыканиями, обнаружив, что некоторые люди были невероятным образом способны достичь рекорда этих мозгов в анализе данного множества фактов, а иногда даже побить его. Но этого не происходило. Машины очаровывало, что такое маленькое и хаотичное собрание ментальных способностей было способно с помощью какого-то искусственного невротического вмешательства найти такой ответ на проблему, который ничем не хуже их собственного. Этому должно быть, конечно, объяснение. Возможно, оно связано с труднопостижимой даже для божественных способностей мозгов структурой причинно-следственных связей, но большей частью, видимо, с простым законом больших чисел.
      В Культуре жило более восемнадцати миллиардов личностей, и практически каждая из них хорошо питалась, получала широкое образование и была духовно деятельной, но лишь тридцать - сорок из них обладали необычной способностью предсказывать и анализировать на уровне хорошо информированных электронных мозгов (которых были уже сотни тысяч). Конечно, не исключено, что все дело в простом везении. Если подбрасывать в воздух восемнадцать миллиардов монет, то какая-то часть из них постоянно будет падать только одной стороной.
      Фел'Нгистра была советницей, одной из этих тридцати, может, сорока персон, которые могли интуитивно понимать, что произошло, объяснять, почему то, что случилось, случилось именно так, - и почти никогда не ошибались. Фел постоянно предлагали проблемы и задачи; она умела решать их одновременно и высоко ценилась. Но она настояла на том, чтобы ее оставляли в покое, когда она лазала по горам, и отказывалась от охраны. Фел имела обыкновение брать с собой лишь карманный терминал для записей, но тогда обрывалась всякая реально-временная связь с мозговой сетью ее родного мира.
      Вот из-за этого каприза она сутки пролежала в снегу с раздробленной ногой, пока ее не нашла поисковая группа.
      Робот Джез сейчас сообщал ей подробности бегства, перехвата и разрушения безымянного корабля, но Фел отвернула голову и слушала вполуха, а ее взор и мысли были на далеких снежных склонах, куда, как она надеялась, можно будет подняться через несколько дней, как только надежно срастутся эти дурацкие кости.
      Горы были прекрасны. Есть и другие горы на лежащей выше по склону стороне террасы, достигающие самого ясного голубого неба, но они казались совсем ручными по сравнению с острыми крутыми вершинами по ту сторону равнины. Фел знала, что именно поэтому ее и поселили здесь. Они надеялись, что она скорее полезет на эти близкие горы, чем станет утруждать себя перелетом на флайере через равнину. Глупая идея. Ей вынуждены были разрешить видеть горы, а если она могла их видеть, она просто должна была на них взбираться. Идиоты.
      На планете, подумала она, их никогда не разглядишь так хорошо. Здесь видны даже нижние отроги, потому что горы вздымаются прямо из равнины.
      Хижина, терраса, горы и равнина находились на орбитали. Этот мир построили люди или по крайней мере машины, которые построили машины, которые... Так можно было бы продолжать очень долго. Плита орбитали выглядела идеально плоской; в действительности она была слегка вогнута по вертикали, но так как внутренний диаметр готовой орбитали - когда были соединены все отдельные плиты и убраны последние перегородки - составлял более трех миллионов километров, то кривизна ее поверхности была намного меньше, чем на выпуклой поверхности любой из заселенных планет. Поэтому Фел и могла с высокой точки видеть далекие горы до самых подножий.
      Фел подумала, что, должно быть, очень странно жить на планете, где кривизна ограничивала обзор настолько, что из-за морского горизонта сначала появляется верхняя часть корабля, а лишь потом понемногу все остальное.
      Вдруг она осознала, что к мысли о планете ее привело что-то из только что сказанного Джезом. Она повернулась, серьезно посмотрела на темно-серую машину и мысленно покопалась в кратковременной памяти, чтобы вызвать точные воспоминания.
      - Этот мозг проник в гиперпространстве под поверхность планеты? - спросила она. - А потом свернул там пространство?
      - Во всяком случае, он заявил, что собирается попробовать это, когда послал закодированное сообщение в свои схемы саморазрушения. Если бы ему это не удалось, по меньшей мере полпроцента его массы прореагировало бы с массой планеты подобно антиматерии.
      - Понимаю. - Фел почесала пальцем щеку. - Я думала, такое считается невозможным? - В ее голосе слышался вопрос. Она посмотрела на Джеза.
      - Что? - переспросил он.
      Ее лицо омрачилось, потому что ее не поняли мгновенно. Она нетерпеливо взмахнула ладонью.
      - То, что он сделал. Уйти в гиперпространство под чем-то таким большим, а потом свернуть пространство. Меня учили, что даже мы не умеем делать ничего подобного.
      - Мозг тоже учили этому, но он усомнился. Всеобщий Военный Совет решил, что нам нужно попытаться повторить этот прием с таким же мозгом и какой-нибудь ненужной планетой.
      - И что произошло? - Фел усмехнулась при мысли о "ненужной" планете.
      - Ни один мозг не захотел даже обсуждать такой проект: будто бы слишком опасно. Даже специалисты в Военном Совете содрогаются.
      Фел засмеялась и подняла взгляд вверх, на увивающие беседку красные и белые цветы. Джез, безнадежный романтик в самых глубинах своего "я", считал, что ее смех подобен журчанию горного ручья, и записывал его для себя в любом виде - от простого фырканья до грубого отвратительного хохота. Джез понимал, что машине, разумна она или нет, невозможно умереть от стыда, но ему было точно так же ясно, что сам он непременно умрет, если Фел когда-нибудь об этом узнает.
      - Как на самом деле выглядит эта штука? - серьезно спросила Фел, перестав смеяться. - Я думаю, их никогда не видят в настоящем облике, они вечно в чем-нибудь скрыты - в корабле или еще где-то. И как... чем он пользовался, чтобы свернуть пространство?
      - Внешне, - ответил Джез в своей обычной спокойной и размеренной манере, это эллипсоид. С включенными полями он похож на очень маленький корабль. Его длина около десяти, а диаметр около двух с половиной метров. Внутри него миллионы компонентов, но самые важные - мыслительные и запоминающие ячейки собственно мозга. Именно они делают его очень тяжелым - почти пятнадцать тысяч тонн, - потому что их плотность чрезвычайно высока. Конечно, он снабжен собственным двигателем и множеством генераторов полей, каждый из них тоже может стать аварийным двигателем и сконструирован с учетом такой возможности. Только внешняя оболочка постоянно находится в реальном пространстве. Все остальное - во всяком случае, мыслительные ячейки - всегда в гиперпространстве.
      Мы должны признать тот факт, что мозг выполнил то, о чем сообщил. Для этого у него был только один возможный путь, так как он не имел двигателя-деформатора или переместителя.
      Джез замолчал. Фел наклонилась вперед, уперев локти в колени и сжав ладонями подбородок. Он увидел, как она переместила назад вес и поморщилась, и решив, что ей неудобно на жесткой каменной скамье, приказал одному из роботов в хижине принести несколько подушек.
      - Хотя у мозга есть внутренний деформирующий узел, но он предназначен для того, чтобы путем расширения микроскопических ячеек памяти создавать больше места в тех информационных отделах, которые он желает погасить. Они имеют форму элементарных частиц-спиралей третьей степени. Нормальный предел объема такого деформирующего узла меньше кубического миллиметра. Мозг как-то его перестроил, чтобы он охватил все его тело и заставил появиться внутри поверхности планеты. По логике вещей, он искал большое свободное пространство, и туннели Командной Системы предложили себя. Мозг сказал, что собирается их обследовать.
      - Верно. - Фел кивнула. - Хорошо. Ну а эти... ох... Возле нее появился маленький робот с двумя большими подушками.
      - Хм, спасибо. - Фел подтянулась на одной руке и подсунула одну подушку вниз, а другую под спину. Маленький робот уплыл обратно в хижину. Фел уселась поудобнее. - Это ты попросил принести подушки, Джез?
      - Нет, - солгал Джез, втайне радуясь. - Что ты хотела спросить?
      - Эти туннели. - Теперь Фел наклонилась вперед с большим удобством. Командная Система. Что это такое?
      - Если говорить кратко, она состоит из извивающихся, попарно проложенных туннелей диаметром двадцать два метра на глубине пяти километров от поверхности. Они тянутся на многие сотни километров. В военное время по ним должны были двигаться поезда - передвижной командный пункт одного из государств на этой планете. Тогда она находилась на третьем уровне, в фазе среднего интеллекта. В то время самым высокотехнологичным оружием были ядерные заряды радиоуправляемых транспланетарных ракет. Командная Система должна была...
      - Да. - Фел быстро взмахнула ладонью. - Командная Система должна была быть мобильной, чтобы ее не разбомбили. Верно?
      - Да.
      - А какое-нибудь защитное покрытие в них было?
      - Гранит.
      - Батолитический?
      - Секунду. - Джез к кому-то обратился. - Да. Верно. Батолит.
      - Батолит? - Фел вскинула брови. - И больше ничего?
      - Больше ничего.
      - Это что, мир с малой силой тяжести? Или с толстой корой?
      - И то, и другое.
      - Ага. Значит, мозг прячется внутри этой... - Ее взгляд заскользил вдоль террасы, ничего по-настоящему не замечая. Но своим внутренним взором она просматривала километры темного туннеля (и думала, что над ним должны вздыматься несколько прекрасных и внушительных гор: весь этот гранит, низкие значения "g", самая подходящая для скалолазания местность). Она опять повернулась к машине. - Это ведь Планета Мертвых. Что с ней случилось? Туземцы в конце концов сами себя извели?
      - Не ядерными бомбами, биологическим оружием. До последнего гуманоида. Одиннадцать тысяч лет назад.
      - Хм-м. - Теперь Фел стало ясно, почему Дра'Азон сделал Мир Шара одной из Планет Мертвых. Если ты являешься супервидом, давно оторвавшимся от материальной жизни в Галактике, и если ты придерживаешься точки зрения, что следует закрыть и законсервировать те или иные планеты в качестве монумента смерти и бренности, то Мир Шара своей короткой и грязной историей заслуживал место в самом верху списка таких планет.
      Тут ей что-то пришло в голову.
      - Как получилось, что за все это время туннель не разрушился? Ведь давление на пятикилометровой глубине...
      - Этого мы не знаем, - вздохнул Джез. - Дра'Азон не слишком щедр на информацию. Возможно, инженеры Системы разработали такую технику, которая может противостоять давлению столь долгое время. Допустим, это невероятно, но они действительно были гениальными.
      - Жаль, что они не использовали хоть крупицу своей гениальности, чтобы остаться в живых, вместо того чтобы как можно эффективнее провести массовое уничтожение. - Фел коротко фыркнула.
      Джез обрадовался словам девочки (если не фырканью), но одновременно почувствовал в них смесь презрения и самоуважения, от которых с таким трудом удерживали себя люди Культуры, обнаруживая ошибки менее развитых обществ. При этом древние цивилизации, из которых возникла сама Культура, совершали ошибок не меньше. В принципе, они были правы: опыт и здравый смысл учат, что самый надежный метод избежать самоуничтожения - не вооружаться средствами для этого.