ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ГРУППА СВЕРСТНИКОВ

Самых важных гостей на Мэйсаке обычно перевозили в гигантской церемониальной барже из сверкающего золота, с развевающимися флагами. Баржа эта наполнялась внутри ароматизированным воздухом при помощи полумиллиона зажженных ароматизированных свечей. Но в случае с челгрианцем Хаб подумал, что такая церемония может показаться гостю насмешкой, ибо праздновать было нечего, и потому вместо уродливой, хотя и стильной громадины ему навстречу выслали простой бывший военный корабль с названием «Сопротивление создает характер».

Группа встречающих состояла из тонкого и серебристого аватара Хаба, дрона И. X. Терсоно, хомомдана Кэйба Ишлоера и женщины по имени Эстрей Лассилс, представляющей Генеральное консульство Орбиты и выглядевшей весьма старой, что, впрочем, вполне соответствовало действительности. Она носила длинные седые волосы, собранные в хвост на затылке, и от выражения ее сухого узкого лица всегда веяло тоской. Но фигура у нее (для ее возраста) казалась хорошей – гибкой и стройной, особенно в официальном черном костюме с единственным украшением – брошью. Большие глаза женщины горели все еще ярко, хотя тонкая сетка морщин густо покрывала увядшую кожу. Эстрей сразу же понравилась Кэйбу, который решил, что такое впечатление она производит не только на него: ведь Эстрей была избрана и человеческим населением Орбиты, и дронами.

– Хаб, ваша кожа сегодня более матовая, чем обычно, – своим чуть удивленным голосом заметила она.

Сегодня на аватаре Орбиты были надеты белые брюки и узкий жилет, а его серебристая кожа действительно сверкала не так ярко, как обычно.

– Существуют некоторые челгрианские племена, у которых имеются большие предубеждения в отношении зеркал, – ответил аватар низким грудным голосом, и черные глаза моргнули. Эстрей быстро посмотрела на свое отражение в двух зеркальных веках, на секунду прикрывших глаза. – Я думаю, это будет самым разумным…

– Конечно.

– Как дела в консульстве, госпожа Лассилс? – поинтересовался Терсоно, который сверкал нынче сильнее обычного, его розовый фарфор и прозрачные камни так и сияли.

– Как обычно, – пожала плечами Эстрей. – Я не видела никого уже пару месяцев. Следующая встреча состоится… – И женщина вдруг глубокомысленно замолчала.

– Через десять дней, – подсказала ее брошь.

– Благодарю. – Эстрей кивнула дрону. – Вас будут ждать.

На собраниях в консульстве жители Орбиты представлялись Хабу, так сказать, на высшем уровне. Там каждый мог обратиться к нему непосредственно по любому вопросу. Единственная сложность заключалась в том, что представители наиболее аутократичных[9] или отдаленных сообществ должны были заручиться подтверждением своей личности у кого-нибудь из официальных лиц.

Но главной причиной, по которой Кэйбу понравилась Эстрей Лассилс, – если не считать ее высокого положения и роли представительницы около пятидесяти миллиардов населения, – было то, что она привела с собой племянницу, шестилетнюю девочку по имени Чьомба.

Тоненькая белокурая девчушка в ожидании идущего на посадку корабля спокойно сидела на своем месте в круглом центральном зале для церемоний. Малиновые шорты и ярко-желтая просторная курточка ярким пятном выделялись среди официальных цветов делегации. Она болтала ножками и улыбалась.

Остальные стояли, за исключением Терсоно, парившего перед большим экраном в полстены. Его размеры были настолько внушительными, что когда он загорался, казалось, будто ты сам плывешь в открытом космосе, стоя на огромном диске. А поскольку пол и потолок тоже являлись экранами, то всякого впервые попавшего сюда охватывало чувство некой неуверенности в реальности происходящего.

Кэйб смотрел прямо в глубину экрана, но, как ни вглядывался, не видел ничего, кроме россыпи звезд и медленно передвигавшегося красного кольца, что свидетельствовало о приближении корабля. Потом от пола к потолку экран пересекли две пограничные группы, где-то вдалеке взметнулся кратковременный штормовой всплеск. Однако все это было гораздо меньше интересно, чем человеческое дитя, слезшее со стула и игравшее теперь в бассейне с рыбками.

В обществе, где люди жили уже четыре столетия, детей было мало, да и те, как правило, в основном находились вместе с себе подобными в замкнутых группах, отчего казалось, что их еще меньше, чем есть на самом деле.

– Все хорошо, – улыбнулась девочка, заметив, что Кэйб внимательно за ней наблюдает, и кивнула в сторону рыбок: – Они не кусаются.

– А ты уверена? – шутливо спросил Кэйб и, чтобы оказаться поближе к ребенку, согнулся втрое. Она смотрела на его телодвижения, широко распахнув глазенки, но от комментариев все же удержалась.

– Да. Они не едят мяса.

– Но у тебя такие аппетитные пальчики, – продолжал шутить Кэйб, в глубине души уже опасаясь, что пугает девочку.

Малышка нахмурилась, но быстро рассмеялась:

– Но ведь ты сам не ешь людей, правда?

– Пока не очень голоден, – серьезно провозгласил Кэйб и снова внутренне чертыхнулся. Теперь он начинал смутно понимать, почему дети его собственной расы всегда относились к нему с подозрением.

Девочка засомневалась, но после продолжительного обдумывания такой новости, все же улыбнулась снова:

– Хомомданы – вегетарианцы. Это точно.

– О, – удивился Кэйб. – У тебя есть имплант?

Как правило, у детей их не было; они довольствовались в своей повседневной жизни игрушками или аватарами своих сверстников. Обладание собственным имплантом в традициях Цивилизации неофициально приравнивалось к ритуалу инициации. Другим ритуалом была смена детской говорящей игрушки на более сложные подростковые устройства и, наконец, на со вкусом подобранный комп – какую-нибудь брошь или кольцо с драгоценным камнем.

– Да, есть, – гордо ответила девочка. – И я его спросила.

– Она слишком докучает вам, – вмешалась Эстрей, подходя к бассейну.

– Не более чем любое другое нормальное разумное дитя в таких обстоятельствах, – выдала девочка, имитируя какой-то мужской голос.

– Чьомба – ранняя ягодка, – пояснила Эстрей, взъерошив светлые кудри девочки. – Она очень нестандартный ребенок.

При этих похвалах Чьомба затихла и только продолжала болтать ногами в бассейне, разгоняя рыб.

– Я полагаю, что сначала ты должна была поздороваться с господином послом Кэйбом Ишлоером, – напомнила девочке Эстрей. – Ты стала слишком развязной.

Девочка театрально вздохнула, встала на дно бассейна в воду, протянула ручку и дотронулась до массивной конечности Кэйба.

– Рада представиться: Синтриерса Чьомба Лассилс, дама Палакоуп. – Она низко поклонилась. – Как вы себя чувствуете?

– Прекрасно, – склонил голову Кэйб. – А вы, Чьомба?

– Как ей вздумается, – ответила за девочку Эстрей, и та выкатила глаза.

– Если я не ошибаюсь, ваше раннее развитие все же еще не дает права на упоминание среднего имени.

Девочка хитро улыбнулась, и Кэйб вдруг подумал, что, наверное, употребил слишком витиеватую форму выражения.

– Ей просто очень этого хочется, – прищурилась Эстрей. Чьомба задрала носик и широко улыбнулась Кэйбу:

– А у вас есть дети, господин посол?

– К сожалению, нет.

– И вы здесь совсем один?

– Да, увы.

– И вам не грустно?

– Чьомба! – предостерегающе воскликнула Эстрей.

– Все в порядке. Нет, мне не грустно, Чьомба. У меня много знакомых и много дел.

– А что вы делаете?

– Изучаю, занимаюсь, отправляю репортажи.

– Что, о нас?

– Да. Много лет назад я решил попытаться понять людей и таким образом, возможно, универсум в целом, – Кэйб медленно развел руками и постарался улыбнуться. – Попытки мои продолжаются до сих пор. Я пишу статьи, эссе, немного стихов и прозу и отсылаю их к себе домой, стараясь в силу своих способностей объяснить Цивилизацию и ее народ как можно полнее. Конечно, формально наши сообщества и так все друг про друга знают, но иногда этого мало для понимания, нужно чувство, субъективная интерпретация. И своими работами я стараюсь обеспечить именно это личное прикосновение, понимание.

– И вам не странно жить в нашем окружении?

– Все это начинает быть утомительным, – вмешалась Эстрей. – Скажите ей об этом, господин посол.

– Да нет, все нормально. Да, Чьомба, порой странно, порой непонятно, порой даже горько. Но всегда это открытие и награда.

– Но ведь мы совсем другие. У нас только две ноги, а у вас три. А других хомомданов вы избегаете?

– Только одного.

– Кого же это?

– Того, кого я любил. К несчастью, она не отвечала мне взаимностью.

– И поэтому вы отправились сюда?

– Чьомба!

– Может быть, и поэтому, Чьомба. Расстояние и новые впечатления – прекрасные врачи. По крайней мере, здесь, окруженный людьми, я никогда не встречусь с тем, кто обманет мои ожидания. Я не встречусь с нею.

– У-у-у… Вы, видно, очень сильно ее любили.

– Должно быть.

– А вот и мы, – послышался голос аватара. На изгибе экрана появился цилиндрик «Сопротивления» и быстро заскользил в темноте. Скоро стали угадываться сложные защитные поля корабля, которые окружали его, словно облачка газа, и судно плыло в них, как большая лодка в туманном озере.

Встречающее судно подплыло к аккомодационному люку в передней части бывшего боевого корабля, где контуры обозначились восьмиугольником маленьких огней. Оба судна состыковались совершенно бесшумно, и Кэйб, специально смотревший на бассейн, заметил, что вода в нем даже не шелохнулась. Первым перешел на другой корабль аватар, за ним дрон, паривший на уровне плеч.

– Высуши ноги, – приказала Эстрей племяннице.

– Зачем?

Но туг дверной проем открылся, явив украшенный растениями вестибюль и высокого челгрианца, одетого в официальный серый плащ священника. За ним стелилось нечто, похожее на длинный шлейф, несущий два модных чемодана.

– Майор Квилан, – обратился к нему сереброкожий аватар, быстро подходя ближе и кланяясь. – Я представлю Хаба Мэйсака. Мы приветствуем вас.

– Благодарю, – негромко ответил челгрианец, и Кэйб почувствовал терпкий запах.

Представление прошло нормально. Челгрианец казался учтивым, но скрытным. По-мариански он говорил ничем не хуже, чем Циллер, с тем же акцентом, что и Циллер. Он явно предпочитал всегда выучивать язык, чем пользоваться услугами переводящего устройства.

Последней представлялась Чьомба, которая снова повторила свое полное имя, сунула руку в карман и подарила челгрианцу маленький букетик цветов.

– Это из нашего сада, – объяснила она. – Извините, что они немного помялись, но это потому, что они лежали в кармане. И не беспокойтесь, они совсем-совсем немного грязные. А хотите посмотреть рыбок?

– Майор, мы так рады тому, что вы нашли возможность посетить нас, – запел Терсоно, проплывая как раз между челгрианцем и девочкой. – Итак, когда я утверждаю, что ваш визит для нас высокая честь, то говорю это не только от имени присутствующих, но и от имени всех жителей Орбиты Мэйсак.

Кэйб вдруг подумал, что именно сейчас этому майору надо было упомянуть и про Циллера, дабы подчеркнуть свою учтивость, но тот только улыбнулся.

Чьомба во все глаза глядела на дрона, который, загоревшись синим, облетел гостя, вежливо, но молча склонившего голову в сторону девочки.

Чемоданы тем временем перенесли на корабль, двери закрылись, и все снова оказались в комнате-экране.

– А теперь мы не только приветствуем вас, но и сообщаем, что полностью находимся в вашем распоряжении во время вашего визита, сколь бы он ни продолжался, – заливался дрон.

– Не нужно. У меня есть свой штат.

– Ну что вы! Но я, конечно, не имел в виду ребенка. Скажите, как прошел ваш вояж? Удовлетворительно, я надеюсь?

– Вполне.

– Прошу вас, садитесь.

Все расселись по кушеткам, судно отправилось в обратный путь. Чьомба снова опустила ноги в воду. Сзади нее на экране «Сопротивление создает характер» сделало финальный разворот и исчезло.

Кэйба потрясла разница между Квиланом и Циллером. Это были единственные челгрианцы, которых он видел лицом к лицу, хотя он немало времени посвятил изучению этой расы с того времени, как Терсоно обратился к нему на барже «Уединение». Он понял, что этот майор моложе композитора, и выглядит собранней и худей. Его коричневый мех был более ухожен, а фигура значительно мускулистей.

Но при этом он выглядел значительно более усталым, и какая-то темная печаль складка залегла между больших черных глаз от широкого носа. Впрочем, удивительного в этом не было ничего – Кэйб уже достаточно знал о майоре Квилане.

– А вы официально представляете здесь Хомомдан, господин посол Ишлоер? – обратился к нему майор.

– Нет, майор, – начал Кэйб.

– Господин посол присутствует здесь как гость, – пояснил Терсоно.

– Меня попросили участвовать в вашем приеме. Я, конечно, оказался позорно слаб перед таким соблазном и немедленно согласился, хотя и не имею никакого дипломатического опыта или образования. Сказать правду, я нечто среднее между журналистом, туристом и студентом – ничего больше. Надеюсь, вы простите мне эти речи, поскольку они, наверняка, нарушают дипломатический протокол. По крайне мере, хочется верить, что мои ошибки не отразятся на вашем визите никаким отрицательным образом, – Кэйб кивнул в сторону Терсоно, который уже начинал недовольно светиться.

– И на Мэйсаке немало хомомданов? – поинтересовался Квилан.

– Я единственный. Квилан медленно кивнул.

– Честь представлять наших рядовых жителей выпала мне, майор, – в свой черед заявила Эстрей Лассилс. – Господин посол действительно никого не представляет, хотя он безмерно мил. – Она улыбнулась Кэйбу, и он не понял, заключается ли в этой фразе симпатия или унижение. – Мы действительно пригласили на встречу господина посла, дабы доказать вам, что мы здесь, на Мэйсаке вовсе не так страшны, что отпугиваем всех гостей не человеческого происхождения.

– Теперь я понимаю, почему Махрай Циллер не смог сопротивляться вашему гостеприимству, – едва улыбнулся Квилан.

– Композитор Циллер по-прежнему продолжает дарить нам счастье своим присутствием здесь, – согласился Терсоно. Его аура была уже густо-розовой, что особенно выделялось на фоне светлой кушетке. – Мы не будем сейчас перечислять все добродетели Орбиты Мэйсак, но позвольте вас все же вас уверить, что это место бесчисленных удовольствий…

– Я полагаю, что Махрай Циллер знает о моем визите, – тихо, но твердо прервал его Квилан, переводя взгляд с дрона на аватара.

Сереброкожее существо кивнуло:

– Он постоянно находится в курсе всех ваших передвижений. К несчастью, сегодня он не мог поприветствовать вас лично.

– Я этого и не ждал.

– Господин посол – один из ближайших друзей композитора, – пояснил Терсоно. – Я уверен, что при первой же возможности у вас троих будет о чем поговорить.

– Да, мне кажется, я могу утверждать, что здесь, на Мэйсаке, я его лучший друг. Из хомомданов, разумеется, – подтвердил Кэйб.

– Как я понимаю, когда-то вы тоже знали господина Циллера, – уточнила Эстрей. – Кажется, по школе, не так ли?

– Да. Но с тех пор мы ни разу не встречались. Нас можно назвать скорее случайными знакомыми, чем старыми друзьями. И как поживает наш отсутствующий гений, господин посол?

– Прекрасно, он как раз пишет большую вещь.

– О далекой родине? – уточнил майор, и по его широкому лицу пробежало подобие улыбки.

– Вряд ли, – ответил Кэйб. – Но я думаю, что в его творчестве последних лет я действительно стал замечать некоторые мотивы, свойственные челгрианской народной музыке, правда, тщательно обработанные и навеянные условиями нынешнего развития жизни вашего общества. – Краем глаза Кэйб видел, как аура дрона вспыхнула при этих словах от удовольствия. – Что, конечно, ни о чем в общем-то не говорит, – поспешил добавить он. – И аура Терсоно мгновенно стала сине-белого оттенка.

– Так вы его горячий поклонник, господин посол?

– Я думаю, все мы здесь являемся таковыми, – быстро ответил за Кэйба дрон. – Я, например…

– А я нет!

– Чьомба! – воскликнула Эстрей.

– Ребенку, конечно, еще трудно понять музыку господина Циллера, – поспешил вмешаться дрон, и Кэйб успел заметить вспышки малинового и красного, направленные в сторону девочки, по-прежнему беспечно продолжавшей болтать ногами в бассейне. Ее рот продолжал шевелиться, но ничего не было слышно – Терсоно явно отгородил девочку некими защитными полями. Потому что в следующий момент все услышали, что она что-то говорит, но понять смысл сказанного оказалось невозможно. Саму же Чьомбу это совершенно не волновало.

– Я, например, считаю себя одним из самых восторженных почитателей композитора Циллера, – громко провозгласил Терсоно. – И сам видел, как госпожа Эстрей Лассилс аплодировала ему на нескольких концертах. И знаю, что по сей день Хаб помнит все те места, где ваш соотечественник давал концерты, избрав своим вторым домом нашу Орбиту. И сейчас мы находимся в восторженном ожидании будущего концерта, на котором господин композитор собирается сыграть свою новую симфонию. Это произойдет буквально через несколько недель. И я уверен, что мы получим ни с чем не сравнимое наслаждение!

Квилан кивнул и потер руки:

– Хорошо. Вы, как я уверен, уже давно догадались, что задачей моего визита является попытка уговорить Махрая Циллера вернуться на Чел. – Майор обвел всех взглядом и остановился на Кэйбе: – Я знал, что мне предстоит непростая задача. Господин Ишлоер…

– Прошу вас, называйте меня просто Кэйб.

– Хорошо. Что вы думаете по этому поводу, Кэйб? Прав ли я, предполагая, что мне предстоит тяжелая борьба?

Кэйб задумался.

– Не могу даже вообразить, чтобы господин композитор пропустил шанс встретиться с первым челгрианцем…

– Я думаю, что ваши предположения совершенно справедливы, майор Квилан, – ответил наконец Кэйб.

– … оказавшимся…

– Спасибо. Зовите меня просто Квил.

– …на Мэйсаке …

– Честно говоря, Квил, чертовски трудную задачу они вам поставили!

– …за столько лет!

– Именно так я и думал.

– Все в порядке?

– Да. И спасибо тебе за все.

– Мы рады вас видеть! – прогундосил Хайлер, имитируя голос аватара. – Уж не буду комментировать дальше.

– Да, в этом нет необходимости.

Они оба боялись, что странное свойство Квилана будет так или иначе обнаружено. Его громкие ответы на никому не слышимые мысли Хайлера еще на борту «Сопротивления…» могли насторожить хозяев, и поэтому они договорились, что хотя бы поначалу генерал останется за бортом, храня молчание до тех пор, пока не заметит что-нибудь подозрительное, чего не заметит Квилан.

– Ну, что интересного, Хайлер?

– Прямо зверинец какой-то, а? Только один человек!

– А что насчет ребенка?

– Ах, да, ребенок! Если только это действительно ребенок…

– Давай все-таки не впадать в паранойю, Хайлер.

– Но давай не впадать и в невинность, Квил. Все-таки все это похоже на то, что они чувствуют себя совершенно неуязвимыми.

– Знаешь, такое ощущение, будто эта Эстрей Лассилс – прямо президент Универсума, а этот железный аватар находится под прямым контролем какого-то бога, который распоряжается жизнью и смертью на всей Орбите.

– Да, но с точностью до наоборот: у бабы нет никакой власти, а чучело – просто марионетка.

– А дрон? А хомомдан?

– Машина, похоже, существует лишь для контакта, но для контакта весьма специального. А трехногое чудище кажется очень и очень неглупым малым. Но эти идиоты, по-моему, используют его в качестве члена свиты лишь потому, что у него три ноги, то есть, в их понимании, он похож на нас.

– Вероятно.

– Но, как бы то ни было, мы здесь.

– Здесь. И это «здесь» выглядит впечатляюще, а?

– Точно.

Квилан тонко улыбнулся и, опершись о балюстраду, огляделся. По одну сторону уносилась вдаль река, по другую – взгляд терялся в совершенно пустынном пространстве.

Великая Река Мэйсака была длинным водным потоком, огибавшим всю Орбиту. Течение ее было очень медленным. Питаемая маленькими речками и горными потоками, она тем не менее почти иссякала, пробиваясь через пустыни. Потом река снова наполнялась проходящими дождями и раздавала себя морям, болотам и ирригационным системам, создавала гигантские озера, сети каналов и наконец снова становилась рекой – только в колоссальном эстуарии. Это «воронкообразное однорукавное устье реки, впадающей в океан, море, подверженное действию приливов», здесь скорее было бассейном, создающим возможности для нового начала, незаметно переходил в начало той же реки.

Она несла свои бесконечные воды через лабиринты пещер, давая жизнь в их глубинах корням и началам гор; пересекала медленно изменявшийся, еще не до конца сформированный ландшафт равнин, на которых пыхтели вулканы, еще не описанные вулканологами и не занесенные на карты в реестры.

Путь ее лежал через множество маленьких городков, типа Осинорси, находившихся ниже течения реки. Она протекала мимо через холмы, через саванны, пустыни и болота, пересекала массивы скал, возносящихся на тысячи метров над ее уровнем, – через висячие сады и вертикальные поселки, сквозь туннели и каньоны. И протяженность ее составляла никак не менее десяти миллионов километров. Ее берега здесь, всего в нескольких километрах от скал, обозначавших начало Ксаравва, представляли собой цветущий склоны не менее чем в десять метров шириной.