ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ДИРИЖАБЛЬ

Ученый Оген Цлеп уже приготовился было заняться завариванием листьев ягеля, как в окне его маленькой кухоньки вдруг появился 974 Праф.

Преобразованный в обезьяну человек и его помощник пятого уровня вернулись на бегемотовое дерево Йолеус после потери и обнаружения стила и еще чего-то непонятного в синих воздушных глубинах совершенно благополучно. Праф тут же полетел донести обо всем своему хозяину, а Оген решил всхрапнуть после всех треволнений. Это оказалось нелегким делом, так что ученому пришлось долго себя усыплять всевозможными колыбельными и звуками «ш-ш-ш!». Проспав ровно час, Оген встал, облизнулся и пришел к выводу, что хорошо бы выпить ягелевого чаю.

Круглое окно его кухоньки выходило как раз на лесистый склон, бывший верхней частью кроны Йолеуса. На окошке имелись и занавески, которые можно было задергивать, но Оген всегда предпочитал не делать этого, тем более что вид открывался замечательный. Однако последние три года этот чудесный вид портила тень от нависающей громады Муетинайв, предполагаемой супруги Йолеуса. В этой тени кора и листва последнего начинали постепенно блекнуть и становиться анемичными. В очередной раз вздохнув, Оген усердно занялся процессом заварки чая.

Он очень ценил эти листья ягеля, поскольку смог доставить из дому всего несколько килограммов. Теперь от запасов оставалось не более трети, и ученый позволял себе лишь по одной чашке раз в двадцать дней, и не больше. Конечно же, следовало, уезжая, взять гораздо больше ягеля, но в суматохе отъезда Оген как-то позабыл об этом.

Заваривание ягелевого чая стало для Огена своеобразным ритуалом. Даже приготовление успокаивающего напитка расслабляло уже само по себе. Возможно, когда чай совсем подойдет совсем к концу, ему придется воспользоваться каким-нибудь плацебо[12] и довольствоваться тем воздействием, которое дает сама церемония приготовления чая.

Нахмурившись от сосредоточенности, он начал переливать исходящую паром мутно-зеленоватую жидкость в подогретую чашку через специальное устройство, содержащее двадцать три особенных фильтра, постепенно охлаждавших напиток до четырех градусов.

974 Праф постучал в окно безо всякого предупреждения, Оген вздрогнул, и часть горячей драгоценной жидкости пролилась ему на руку.

– У-у-у! М… привет, Праф. Ай-яй-яй! У-у-у!

Ученый отставил чайник в сторону и полил ошпаренное место холодной водой.

Праф проскочил в круглое окно, сложив поплотней кожистые крылья, и показался вдруг необычайно большим в этой маленькой кухне. Переводчик увидел лужицу расплескавшегося чая.

– Надо идти, – пробормотал он.

– Что? Ах, да! – Оген посмотрел на покрасневшую руку: – Чем могу помочь, Праф?

– Йолеус хочет говорить с тобой.

– Что, прямо сейчас? – Это было совсем не в традиции.

– Как можно быстрее.

– Прямо-таки сию секунду?

– Да.

Оген даже немного испугался. О расслаблении теперь не было и речи.

– А как же мой ягелевый чай? – растерянно спросил он, глядя на чайник, стоявший на вычищенной плиточке.

– Его присутствие не требуется, – немного подумав, ответил 974 Праф…

– Вы уверены, Йолеуе? Хм… Я думаю… м-да…

– Вполне уверен. Вы хотите, чтобы это было выражено в процентах?

– Нет. Нет, мне совсем не надо никаких процентов. Это ужасно. Я не уверен. Это очень…

– Оген Цлеп, ученый, вы не заканчиваете предложений.

– Как, разве? Хорошо, я думаю… – ученый почувствовал, что сглатывает тягучую слюну. – Неужели вы действительно думаете, что мне нужно отправиться туда?

– Да.

– О!

– Хм. Ххм… Ведь оно не может отправиться сюда?

– Нет.

– Вы уверены?

– Вполне уверен. Я думаю, лучше вас для этой ситуации никого нет.

– А, я понимаю.

Оген осторожно поднялся. Он находился в самых глубинах бегемотового дерева Йолеуса, в помещении, в котором до этого оказался лишь однажды, и очень надеялся не оказаться больше ни разу.

Помещение было размером с бальную залу, с полукруглым потолком и всяческими изгибами повсюду. Всевозможные изогнутости были даже на полу. Стены казались гигантскими занавесями, собранными в пучок под потолком. Внутри царила темнота, и Огену пришлось использовать свое встроенное устройство искусственного видения, через которое все смотрелось серым, мутным и угрожающим.

Везде стоял запах скотобойни, из стен торчали всякие дохлые, полудохлые и живые штуки. Одной из них, слава богу, относящейся к последней категории, был 974 Праф. Под ним, вцепившись друг в друга, висели два тельца фалфикоров, но с уже безвольно болтающимися крыльями и когтями. Рядом висела еще чья-то тушка побольше.

Праф выглядел плохо: измученным, изможденным, с неестественно сложенными крыльями. Существо же, висевшее рядом, размером почти с самого Огена и крыльями с размахом метров в пятнадцать, казалось уже и вовсе близким к смерти. Глаза затянуты пленкой, голова свесилась на грудь, крылья каким-то образом пришпилены к стенам, а ноги болтались, как палочки.

Из головы существа уходило в стену нечто, похожее на кабель, и там, где это нечто выходило, виднелись напоминавшие кровь подтеки, пачкавшие темную вялую кожу. Неожиданно существо задрожало и застонало.

– Рапорт раптора недостаточен, – заявил Йолеуе через переводчика Прафа. – Пойманные фалфикоры тоже знают не больше – только то, что ходят слухи о какой-то пище где-то внизу. Твой рапорт должен дать больше информации.

– Хм… – сглотнул Оген и снова посмотрел на раптора-разведчика. Разумеется, по местным стандартам он отнюдь не подвергался никаким пыткам, но зрелище от этого приятнее не становилось. А все происходило из-за того, чтобы понять, какую же форму, напоминающую темное облако, видели Оген и Праф в своем путешествии за пропавшим стилом.

Разведчик был отправлен в воздушные глубины и приземлился на то, что поначалу посчитали за другое бегемотовое дерево, возможно, больное или поврежденное и потому сбившееся с курса и потерявшее рассудок. Произведя небольшую разведку, раптор помчался что есть силы обратно к Йолеусу. Выслушав рапорт, Йолеуе пришел к выводу, что разведчик не в состоянии в полной мере озвучить увиденное – он даже не был уверен в том, что это действительно другое бегемотовое дерево! – и решил залезть непосредственно в его сознание, подключив мозг разведчика напрямую к своему собственному. Последствия этого и видел теперь Оген Цлеп. Ничего необычного в этом не было, это даже не считалось жестоким; разведчик-раптор так или иначе составлял часть бегемотового дерева, и не должен был иметь никаких интересов и даже самого отдельного существования вне своего хозяина. Возможно, ему надлежало даже гордиться, что информация передается именно таким путем, что Йолеуе хочет просмотреть ее напрямую. Тем не менее Огену все это упорно напоминало прикованных цепями к стене несчастных в камере пыток. Раптор снова застонал.

– Хм… А… Ага… – Оген не знал, что и сказать. – То есть, это я должен сделать правильный рапорт? Хм. Надеюсь, можно словами?

– Да, – великодушно передал через Прафа Йолеуе. Оген почувствовал некоторое облегчение. Переводчик вдруг как-то скрючился на стене, заморгал и тоже произнес «Хм».

– Что? – переспросил Оген, неожиданно почувствовав во рту странный привкус, и зачем-то схватился за подаренное теткой Зильдер ожерелье. Затем ученый заставил себя вытянуть руки по швам, но они все равно дрожали.

– Да.

– Что «да»?

– Это могло быть также…

– Чем? Чем?

– Твоей глиптической таблеткой.

– Что?

– Глиптической таблеткой, которая принадлежит тебе! Если она использовалась для записи твоих впечатлений, то это могло бы принести пользу.

– А! Таблетка! Да-да! Конечно! Да!

– Тогда иди.

– Хм. Хорошо, я полагаю… Да.

– Я освобождаю переводчика, и он пока будет только переводчиком. – Тут раздался звук, напоминавший громкий поцелуй, и Праф спорхнул со своей стены, неуклюже прокувыркался пару метров, но потом быстро собрался, зашумел, зацокал крыльями и был готов. Он подлетел к Огену и замахал крыльями прямо у него перед лицом; от них явственно пахло гнилью.

– С тобой полетят еще семь рапторов, – прочистил горло Праф. – Они возьмут с собой освещение и сигнализацию. Они готовы и ждут.

– Что, прямо сейчас?

– Быстрота ведет к добру, промедление к беде, Оген Цлеп. Так что, собирайся.

– Хм…

Вся компания выпала в темно-синюю бездну воздуха. Оген поеживался и глядел по сторонам. Одно из солнц уже зашло, другое медленно надвигалось. Конечно, это были не настоящие солнца, скорее просто постоянные световые пятна, шарики размером с маленькую луну, чьи аннигиляторные топки включались и выключались в соответствии с расписанием, диктуемым из некоего центра для их медленного танца вокруг огромного мира.

Порой они светили лишь для того, чтобы удержать себя от падения в поле притяжения Оксендарая. Иногда вспыхивали, купая всю воздушную сферу в лучах радиации, и этот освобожденный свет швырял их по всей сфере.

Эти солнца-луны существовали достаточно давно, чтобы изучить их досконально, хотя изучали их лишь немногие сумасшедшие ученые, интересовавшиеся физикой, вроде него самого. Оген включил обогрев костюма, – Йолеус все-таки дал ему время вернуться в квартирку и надеть что-нибудь более подходящее для роли исследователя, – но вскоре вспотел. Наверное, это происходило не столько от холода, сколько от страха, но ученый снова выключил обогрев.

Три раптора летели кругом, их черные длинные тела напоминали пущенные стрелы, слегка вздрагивавшие, когда они меняли курс. Моторы на лодыжках Огена мягко гудели, подгоняя его скорость к скорости разведчиков. Праф уцепился ему за его шею и обвил крыльями грудь. Это объятие было настолько прочным и сильным, что Оген уже несколько раз чувствовал, как ему становится трудно дышать, и вынужден был просить своего коллегу ослабить хватку.

Он очень надеялся, что это другое бегемотовое дерево уже как-нибудь исчезло, но оно неожиданно оказалось на месте – подозрительно огромная площадь неизвестно чего прямо под ними. Оген почувствовал, как сердце у него уходит в пятки, и еще больше испугался, подумав, что дерево заметит его страх.

Затем ученый попытался решиться спросить себя, правда ли ему стыдно за свой страх, и пришел к выводу, что неправда. Страх, наоборот, был полезен. Он говорил о том, что организм жив и нормально реагирует на окружающее. Чем больше человек отходил от природы, тем меньше он начинал полагаться на страх и боль, которые на самом деле сигнализируют лишь о том, что ты жив. Конечно, можно игнорировать их, поскольку под рукой имеются другие доказательства, но все же…

Оген еще раз поразился и тому, как действует на него воображение. Любой организм научается избегать того опыта, который раньше привел к повреждениям и боли, но с развитием разума это ощущение как бы затушевывается. «Ах, надо бы все записать на глиптическую таблетку», – подумал Оген и решил, что непременно так и сделает, если только останется жив.

Он оглянулся. Йолеуса уже не было видно, он скрылся за призрачной дымкой воздуха. Единственное, что видел ученый, это сигнальную лодку, которую сопровождали остальные разведчики, стремясь ни на метр не отставать от основных сил. А вокруг, отбрасывая гигантскую тень, плыли в теплом густом воздухе какие-то темно-синие непонятные формы.

На мгновение показалось, что они вдруг еще расширились, вытянулись и охватили своими темными крыльями уже всю атмосферу. Праф оторвался от спины Огена и стал падать отдельно, немного расправив крылья.

Теперь Оген мог уже рассмотреть некоторые детали на внешней поверхности этого бегемотового дерева: просеки и перелески, холмы, на многие километры укутанные каким-то газом.

– Выглядит, словно его как следует пожевали, да? – крикнул Оген Прафу.

Тот повернул голову и даже постарался подлететь немного поближе:

– Йолеус уверен, что подобные повреждения еще не имели прецедента в памяти ныне живущих.

Оген кивнул и вспомнил, что бегемотовые деревья живут по десять миллионов лет, по крайней мере. Действительно, отсутствие подобного прецедента за такой продолжительный срок выглядело весьма подозрительно.

Ученый посмотрел вниз. Искореженное шрамами, какое-то кривое и косое безымянное бегемотовое дерево поднималось, чтобы встретить их. Теперь отчетливо было различимо поднявшееся на нем движение. Несколько рапторов и человекообразная обезьяна оказались здесь не первыми посетителями.

Взорам разведчиков предстала картина, напоминавшая нечто среднее между последней стадией болезни радам и последствиями гражданской войны. Экосистема бегемотового дерева Сансемина распадалась на части.

Имя его они узнали почти случайно. Праф летал повсюду, записывая все происходящие изменения, и случайно присел на обнажившуюся поверхность где-то наверху, поблизости от того места, на котором рапторы разбили базовый лагерь. Переводчик передавал сведения через напоминавший огромное семечко сигнальный корабль, который подавал световые сигналы находящемуся в нескольких десятках километров Йолеусу и через некоторое время принимал ответы. Так, получив информацию и пошарив в своей библиотеке, Йолеус определил, что умирающее дерево называется Сансемин.

Сансемин всегда считался аутсайдером, ренегатом, существом почти вне закона. Он ушел из приличного общества еще тысячи лет назад и предпочел болтаться в далеких и плохо приспособленных к жизни слоях воздушной сферы, возможно, в одиночку, а возможно, в небольшой компании других бегемотовых деревьев, избравших такой же ложный путь бытия. Первые несколько веков добровольной ссылки их еще кто-то видел, но потом перестали доходить даже слухи о них.

Теперь Сансемина открыли заново, но он уже находился в состоянии войны с самим собой и почти в агонии.

Гиганта тучами окружали фалфикоры, жадно отрывающие его листву и наружную кору. Смерины и фуелериды, самые крупные существа воздушной сферы, проводили время между пожиранием плоти дерева и набегами на колонии фалфикоров, которые совсем потеряли чувство самосохранения от изобилия пищи. То тут, то там в воздухе появлялись два огрина – редкая форма бегемотового дерева размером всего в сотню метров и самый крупный в мире хищник. Они тяжело кружились, отрывали от дерева огромные куски и всасывали целые гроздья беспечных фалфикоров, а иногда и зазевавшихся смерин и фуелеридов.

Оторвавшиеся куски бегемотового дерева падали в синие небеса, словно темные паруса разбитого циклоном клипера. Из поверженных наружных баллонов вырывались газы, создавая рваные облака. Разодранные тела фалфикоров, смерин и фуелеридов заворачивались в воздухе в кровавые спирали.

Разведчики-рапторы, атаковщики туч, защитники коры и другие существа, бывшие частью Сансемина, разбежались и разлетелись кто куда и пропали, вместо того чтобы давать отпор агрессорам. Трупы их иногда попадались, но уже никто их не обирал. Наиболее выразительной иллюстрацией к этой ситуации служила пара скелетов атаковщиков, найденных с челюстями, замкнутыми друг у друга на шее.

Оген Цлеп стоял на более или менее уединенном участке дерева и глядел на искореженный пейзаж, где кору так и рвали на части сотни фалфикоров. Рядом с ним возвышалась семиметровая громада сигнальной лодки. Она была прикреплена к коре десятками маленьких якорей, сделанных из когтей фалфикоров и существ, мало чем отличавшихся от 974 Прафа.

Разведчики Йолеуса расположились вокруг лодки и Огена, создав таким образом живую круговую оборону. Над ними кругами летало не менее пятидесяти-шестидесяти любопытствующих хищников. Рапторы отразили уже не одну атаку, не потеряв при этом ни одного бойца. Даже один из огринов, заинтригованный суматохой вокруг лодки, направился было туда, но был встречен хорошо организованной контратакой и счел за лучшее отойти, дабы снова начать вгрызаться в беспомощное тело Сансемина.

В двухстах метрах за лодкой, совсем рядом с хребтом лонжерона, устроилась смерина, с наслаждением пожиравшая отчаянно визжащие неизвестные маленькие существа; она вытаскивала их из зияющей раны в коже дерева, и Оген видел, как края раны расходятся все шире и шире.

Но вдруг хищник распростер свои двадцатиметровые крылья и, вытянув длинную голову, улетел в неизвестном направлении.

Лишенный крепежа, из раны вылетел газовый баллон и медленно начал подниматься. Смерина проводила его долгим взглядом, но не тронула. Зато на него тут же набросилась стая фалфикоров, стала драть и дырявить его, так что скоро раздался хлопок выходящего газа, и визжащие фалфикоры скрылись в его туманности.

Тут на ноги Огену шлепнулся комок грязи.

– О, Праф! – подскочил он и действительно увидел рядом Прафа, отправившегося с парой разведчиков обследовать внутренности дерева. – Нашел что-нибудь?

– Кое-что, – вздохнул Праф и посмотрел в сторону останков газового баллона. – Пошли и увидишь.

– Внутрь? – нервно уточнил Оген.

– Ну да.

– А это безопасно? Там внутри ничего?..

– Хм. Я думаю, хм, – посмотрел на него переводчик. – Центральный газовый пузырь. Водородное ядро. Но там, мне кажется, существует некая возможность… Возможность… Хм…

– Возможность взрыва?

– Хм… Да. Но это будет просто катастрофа.

– Катастрофа? – сглотнул Оген.

– Да. Все бегемотовое дерево-дирижабль Сансемин будет уничтожено.

– Да. И что… хм… А мы?

– Тоже.

– Как… тоже?

– Мы тоже будем уничтожены.

– Да. Ну ладно.

– И чем дольше мы будем медлить, тем быстрее это случится. Так что медлить неразумно. Разумно пойти и посмотреть, – Праф отряхнул крылья. – Это самое разумное.

– Праф, но почему мы обязаны идти туда? – взмолился Оген.

– Да потому что это наш долг перед Йолеусом, – удивился Праф и выпустил коготки.

– А если я откажусь?

– Что ты имеешь в виду?

– Что я не пойду внутрь и не стану смотреть на то, что вы там нашли.

– Тогда наше расследование просто потребует больше времени.

– Еще больше!?

– Разумеется.

– А что вы нашли?

– Я не знаю.

– Тогда…

– Могу только сказать, что это существо.

– Существо!?

– Вернее, много существ. Все мертвые, кроме одного. Неизвестный науке тип.

– А какой вид неизвестного типа?

– Это-то и неизвестно.

– Но на что он похож?

– Немного смахивает на тебя.

Существо выглядело, как чужая детская кукла, которую швырнули об стенку, а она за что-то зацепилась, да так и осталась висеть. Оно было длинным и с хвостом в половину длины тела. Голова оказалась широколобой, покрытой шерстью и, как показалось Огену, в каких-то полосках, хотя в окружающей беспросветной темноте трудно было разглядеть хоть что-либо, пользуясь только своим прибором внутреннего видения. Глаза существа, большие и прямо поставленные, были прикрыты, а руки на широких плечах напоминали по размерам руки взрослого человека, хотя с гораздо более широкими и тяжелыми ладонями, скорее, напоминающими лапы, а не руки. Сказать, что найденное напоминало Огена Цлепа, могло, конечно, только бегемотовое дерево или его насельник.

В пещере находилось еще около двадцати таких же существ, но все они были явно мертвы и гнили.

Под руками существа находились еще нечто, поначалу показавшееся Огену огромным наростом покрытой шерстью кожи, но, приглядевшись повнимательней, он понял, что это тоже была конечность. Темная полулапа восьмиугольной формы оканчивалась тупыми наростами вроде когтей. Снизу из широких бедер росли две мощные ноги, а на месте гениталий курчавился густой мех. Хвост оказался тоже полосатым. Кабель, очень похожий на тот, что Оген видел внутри Иолеуса, шедший из головы раптора-разведчика, вел из головы существа в стену. Запах здесь стоял еще хуже, чем у Иолеуса, и самочувствие Огена было ужасным. Внутренности бегемотового дерева оказались испещрены трещинами, провалами, ямами и туннелями, позволявшими внутренним обитателям быстрее исполнять свои обязанности. Теперь весь рельеф настолько расползся, что по этим каналам разом могли проходить несколько рапторов.

Весь пол стал скользким от каких-то жидкостей, стекавших со стен и отвратительно вонявших, с потолка свисали, как флаги, ошметки какой-то плоти, а в трещины то и дело проваливались то нога, то крыло, а то все тело ступавших разведчиков. То тут, то там еще можно было встретить каких-то живых тварей, питавшихся разлагающимся телом дерева, которое они обслуживали. По дороге раптор и Праф по привычке смахивали со стен паразитов, рвали их на кусочки и бросали на пол позади себя.

Наконец, они добрались до помещения, где дерево хранило знания, полученные от предков, родственников и гостей. Как только они зашли в пещеру, по ней пробежала судорога, заставившая затрястись все стены и переместиться несколько полусгнивших тел. Двое разведчиков быстро приблизились к стене, где висело вроде бы еще живое существо, и принялась изучать то место, куда входил кабель. Один из них держал что-то маленькое и блестящее.

– Ты знаешь природу этого существа? – уточнил Праф.

– Нет, – признался Оген, посмотрев на висевшее тело. – То есть не совсем. Выглядит как-то очень знакомо. Наверное, я видел его на экране или еще где-то. Но я не знаю, что это.

– Но это точно не из ваших?

– Конечно, нет! Посмотри сам. Он гораздо больше, глазищи, как у собаки, и совсем другая голова! Мне кажется… м-м-м… я и сам не своего сорта, ну, изначально, если ты понимаешь, о чем я. – Оген обернулся к Прафу, раскрывшему рот от таких речей. – Но самое главное отличие – это, естественно, эта конечность… Кажется, это называется экстранога или экстраступня. Ну, она такая же, как и те, что растут нормально, но только вот в середине… Видишь? Сдается мне, что когда-то и тут было две полноценные ноги, но они как-то смутировали, и вот, пожалуйста…

– Так ты не знаешь, кто это?

– Хм-м-м, пожалуй, нет. Извини. Нет, не знаю.

– А как ты думаешь, если мы сможем сделать так, что оно заговорит, ты сможешь с ним объясниться?

– Что?

– Да оно не мертвое! Подсоединено, конечно, к мозгу Сансемина, который мертв, но все-таки само существо еще пока живо. Если мы сумеем отсоединить его от мозга покойника, тогда оно, может, и заговорит. Словом, если все получится, ты сможешь понять, что оно говорит?

– О! Хм… Сомневаюсь.

– Вот несчастье! – Праф помолчал минутку. – Но все-таки надо постараться отсоединить его, и чем быстрее, тем лучше. И для существа, и для нас, у которых останется меньше шансов взлететь на воздух вместе с Сансемином.

– Да ты что!? – Всплеснул руками Оген. – Так и не раздумывай больше! Давай, отсоединяй скорей! И бегом отсюда! Я хотел сказать, побыстрее отсоединяй!

– Сейчас, – важно ответил Праф и стал грозно наскакивать на двух рапторов, возившихся у стены. Те что-то пищали и издавали странный клекот. Но вдруг они бросили работу. Возникло какое-то недоразумение.

Стены пещеры снова затрясло, пол под ногами заходил ходуном, так что Огену пришлось растопырить руки, чтобы сохранить равновесие. Во рту у него подозрительно пересохло. Откуда-то явственно потянуло теплым воздухом, от которого подозрительно пахло метаном. Этот запах мгновенно перебил вонь гниющего мяса, но Огена стало теперь подташнивать уже от страха. Кожа похолодела и стала липкой.

– Пожалуйста, пойдем, – прошептал он.

Оба раптора делали что-то с обеих сторон безжизненного тела исследуемого экспоната, копались и суетились. Вдруг по существу волной прошла дрожь, и оно подняло голову. Потом слегка зашевелило челюстью и открыло глаза, оказавшиеся огромными и черными. В следующее мгновение существо поглядело на рапторов с обеих сторон, на разбросанные по пещере останки и медленно перевело взгляд на Прафа и Огена Цлепа. И тогда произнесло что-то на языке, явно Огеном доселе не слышанном.

– Эта форма речи тебе неизвестна? – засуетился Праф под умирающим взглядом отчаянных черных глаз.

– Нет. Эти звуки, боюсь, ничего мне не говорят. Но, прошу тебя, нельзя ли все же как-нибудь побыстрей выбраться отсюда?

– Вы… вы… – прошептало существо на стене на марианском, но с сильным акцентом. – Помогите, – прохрипело оно и уставилось своими пронзительными глазами на Огена, который даже попятился под этим взглядом.

– Ч-ч-что? – пролепетал он.

– Прошу… Цивилизация… Агент… – Существо говорило, явно преодолевая боль. – Заговор. Убийство. Необходимость. Не хватает слов. Прошу. Помогите. Очень срочно. Прошу. Необходимо…

Оген попытался ответить, но не смог. В воздухе, задувавшем в пещеру, все отчетливей слышался запах чего-то горелого.

Праф едва не упал от третьего содрогания, потрясшего пещеру, и все никак не мог отвести глаз от висевшего существа.

– Ну, это ты понимаешь? – спросил он, наконец. Оген только молча кивнул в ответ.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

ПАМЯТЬ О БЕГЕ

Фигура возникла, казалось, из ничего, просто из воздуха. Чтобы заметить это медленное падение пыли в радиусе километра на зеленые травяные поля, требовалось иметь более чем естественные чувства восприятия. Все стало проясняться гораздо позже, когда странный ветер вдруг взвихрился, поднял траву на широкой равнине и произвел то, что казалось медленно вращавшимся пылевым облаком – дьяволом, тихо оседавшим из воздуха. Затем, постепенно сгущаясь, темнея и ускоряя движение, облако вдруг исчезло, оставив после себя фигуру, напоминавшую рослую и грациозную челгрианку из касты Данных, одетую в одежду для загородных работ.

И первое, что сделала женщина, оказавшись на земле, это присела на корточки и стала прямо пальцами выкапывать землю из-под травы. Ее когти работали неутомимо, выбрасывая комочки земли, и наконец у нее в ладони оказалась целая горсть перемешанной с травой почвы. Челгрианка поднесла ее к широкому темному носу и принюхалась.

Она явно чего-то ждала. Судя по всему, делать ей здесь было особенно нечего, и потому она тяжелым взглядом обвела окрестность, втягивая воздух раздувающимися ноздрями.

Самые разнообразные запахи наполняли атмосферу. Естественно, более всего благоухала трава, но к ней то и дело примешивался тяжелый дух земли, и свежий – воздуха и ветра.

Еще через некоторое время женщина подняла голову, позволяя ветерку шевелить шерсть на ее голове, и снова присмотрелась к окружающему пейзажу. Все вокруг было идеально простым – по щиколотку во всех направлениях подымалась трава. Где-то на северо-востоке, у гор Ксисселай, собирались облака, на остальном же небе царила аквамариновая ясность. Вокруг было хорошо. Солнце стояло уже на южной половине, на севере показывали свои лица обе луны, а на восточном горизонте мерцала дневная звезда.