– Да, помню, конечно.– Фергюс вынул голову из посудомойки и сунул туда руку, что-то подрегулировал.– Только не прочел. Да и зачем книжку читать, если хочешь узнать про Индию? Достаточно съездить в Брэдфорд… Почему он живет в конуре?

Кен на секунду стиснул зубы, мечтая о крепком пинке по пухлому заду Фергюса. Затем пожал плечами:

– Просто ему нравится жить среди людей. Он у нас животное стадное.

– И то верно, надо быть животным, чтобы ютиться в конуре,– пробубнила, рождая эхо, голова в посудомойке.

– Э, не смей так о моем брате.– Фиона легонько стукнула ногой Фергюса по заду.

Фергюс стремительно обернулся и уставился на нее. Его мясистое красноватое лицо мгновенно помрачнело. Кеннет почувствовал, как напряглась его сестра. Но тут же рот Фергюса расплылся в фальшивой улыбочке и, проворчав что-то неразборчивое, он снова повернулся к открытой машине и к руководству по ее эксплуатации. Фиона расслабилась.

«Все ли у них в порядке?» – подумал Кеннет.

Иногда он как будто замечал напряжение между ними, а года два назад, вскоре после того, как родились близнецы, ему показалось, будто Фергюс и Фиона серьезно охладели друг к другу. Он за них беспокоился и не раз обсуждал это с Мэри, гадая, в чем причина неладов и можно ли что-нибудь сделать (они решили ничего не предпринимать, если только их не попросят). Все же он однажды попытался обсудить это с Фергюсом, на вечеринке, когда они накачивались виски в оранжерее старого дома Эрвиллов и любовались огнями навигационных бакенов и маяков, мигающих по всей Саунд-оф-Джура.

Фергюс обсуждать тему не пожелал. Мэри добилась не большего успеха с Фионой. Но, по-видимому, все как-то само собой постепенно наладилось.

Может, я просто ревную, подумал Кеннет.

Фиона отстранилась и подошла к массивной и приземистой плите марки «Ага», стоявшей возле беленой каменной стены. Подержала руку над новой плитой: хорош ли накал? В кухне затягивалась пауза.

Кеннет не слишком верил в фрейдизм, в основном потому, что старался быть с собой честным. Понимал, что в жизни многое ему не по вкусу, кое от чего просто с души воротит, но ничто из его открытий никак не вязалось с учением Фрейда.

Все же он задумывался: а не злюсь ли я в душе на Фергюса потому, что он у меня сестру отнял, когда сделал ее своей женой? Наверное, никогда не узнаю правды, предполагал Кеннет. Может быть, верна теория, будто в мире все взаимосвязано, будто все люди, все вещи, все события прочно соединены сложнейшей паутиной из причин и следствий, из неявных мотивов и скрытых принципов… Но он вовсе не был уверен, что это имеет хоть какое-нибудь значение.

– Мэри и дети с тобой? – повернулась к нему Фиона.

– Пошли полюбоваться окрестностями с парапетов,– ответил Кеннет.

– Молодцы,– кивнула она и посмотрела на мужа.– У нас будет обсерватория. Ферг не сказал тебе?

– Нет.– Кеннет с удивлением посмотрел на Фергюса, но тот не обернулся.– Нет, я не знал. Что, с настоящим куполом и телескопом? Астрономию будете изучать?

– Счет уж точно астрономический,– раскатился внутри посудомойки голос Фергюса.

– Да,– ответила Фиона.– И теперь Ферг сможет ночи напролет любоваться звездами.– Миссис Эрвилл глянула на мужа, сидящего на корточках перед открытой посудомоечной машиной, и выражение лица Фионы показалось Кеннету презрительным.

– В чем дело, дорогая? – оглянулся на жену Фергюс – само простодушие и невинность.

– Ни в чем,– бодро ответила жена необычно высоким голосом.

– Гм…– Фергюс что-то подкрутил в посудомоечной машине, снова почесал трубкой возле уха.– Все в порядке.

Кеннет повернулся к окнам, по которым хлестал дождь.

Зачатая в ревущую бурю, Верити (тоже ревущая) и родилась не в погожий денек. Она появилась на свет восьмимесячной августовским вечером 1970 года на продуваемом ветрами берегу Лох-О – более чем подходящее название для места ее рождения, считал Прентис.

Перед этим ее мать и отец провели в галланахском доме Фергюса и Фионы Эрвилл две недели – они приехали из Эдинбурга отдохнуть. В последний день молодая супружеская чета решила посетить гостиницу в Килхренане – это в часе езды к северо-востоку, на берегу озера. Для поездки одолжили «ровер» у Фергюса. Беременной Шарлотте в те дни вдруг захотелось осетринки, и в ресторане она получила: на закуску – осетрину копченую, на второе – осетровые стейки, а вместо десерта – мусс из копченого осетра. Понятное дело, вскоре она жаловалась на несварение желудка.

Как бы то ни было, отужинав, они поехали обратно.

Были пасмурные сумерки, хоть и без дождя; дул сильный теплый ветер, качая верхушки деревьев и гоня шеренги белых бурунов на берег узкого лоха. Пока супруги ехали на юго-запад по неширокой дороге на западном берегу, ветер обрел ураганную силу.

Узкая дорога была усыпана ломаными ветками – наверное, одна из них и проколола колесо. И пока муж воевал с наглухо закрученными гайками, у Шарлотты начались схватки. Примерно через полчаса над холмом полыхнула молния, желто-голубая, как луна, но ослепительная, как солнце.

И был чудовищный гром. Шарлотта закричала. Наверху, на склоне холма, скелетами доисторических чудовищ маячили две опоры высоковольтной линии. Выл черный ветер, и снова вспышка, и снова адский грохот, и полоса фиолетового сияния проколола тьму как раз посередке между двумя огромными пилонами – электричество пробило воздух, когда сблизились мотаемые ветром провода.

Шарлотта закричала опять, и на свет появился ребенок.

Хвост урагана Верити прошелся в ту ночь по Британским островам. Родился он в штилевой экваториальной полосе, для разминки залил тропическим ливнем несколько Багамских островов, порезвился на побережье Северной Каролины, потом махнул через Северную Атлантику, в пути подрастеряв энергию. Но ненадолго попал между холодным и теплыми фронтами возле Ирландии, и это для него стало нежданным подарком; обретя новые силы, он разметал уйму прогулочных яхт, перетряс несколько акров оконного стекла, поиграл во фрисби[33] с мириадами черепиц и, проносясь над Шотландией, поломал немало сучьев. На участке Национальной электрической сети между западным берегом Лох-О и Галланахом имела место чуть ли не самая эффектная из учиненных ураганом катастроф, и Шарлотта часто заявляла, что именно в миг пробоя мощнейшей дуги между хлещущими проводами сработали предохранители на севере и погрузили весь Галланах во тьму,– в тот самый миг, когда ее ребенок (сморщенный, в пятнах крови, розовый от осетрины) наконец скользнул в отцовские руки. Девочку назвали Верити, в честь урагана.

Когда Верити исполнилось восемнадцать, ее дядя Фергюс Эрвилл преподнес ей весьма своеобразный подарок, взятый из музея при стекольной фабрике. Поскольку ребенок родился в блеске и треске техногенной молнии и его появление на свет было ознаменовано мощным коротким замыканием, ввергшим Галланах в потемки, дядя Эрвилл подарил ей ожерелье из фульгурита.

Фульгурит – это природное стекло, как и другое музейное сокровище – обсидиан. Но обсидиан рождает только земля, он образуется под воздействием чудовищных температур и давлений в изверженной магме, а фульгурит появляется на свет от союза земли и воздуха: молния ударяет в рыхлый песок и плавит его, остекловывает, превращает в длинные зигзагообразные трубки. Хеймиш Макхоун называл фульгурит Божьим Стеклом. Музей при фабрике «Галланахское стекло» располагал коллекцией образцов трубчатого фульгурита, изысканных в песках Сирии Уолтером Эрвиллом, дедом Фергюса, в 1890 году и благодаря великой осторожности и столь же великому везению доставленных в Шотландию невредимыми. Одна из этих кривых шишковатых трубок была свыше метра длиной, другая лишь на йоту короче. Меньшую Фергюс отправил в Эдинбург ювелиру, дабы тот расколол ее, куски обточил и отшлифовал, а затем нанизал на нитку, точно жемчужинки.

Получившееся ожерелье он преподнес светозарной племяннице на вечеринке в день ее рождения, в ее родительском доме, что в Мерчистоне под Эдинбургом, в августе 1988 года (вечер выдался неподобающе сухим и теплым). Фергюс, существо всегда унылое, преждевременно состарившееся, с подбородками до воротника, очень вырос в глазах Кеннета и Прентиса Макхоунов, совершив этот элегантный и совершенно неожиданный для всех романтический жест.

У Верити хватило такта принять ожерелье из рук дяди Фергюса, хватило ума понять, какой смысл вложен в этот подарок, и хватило вкуса, чтобы сделать его регулярно надеваемой, даже привычной частью гардероба.

Салон дядиного «ровера» был очищен от грязи, сопутствовавшей рождению Верити, и машина продолжала служить семейству Эрвиллов еще пять лет, до 1975 года, когда ее продали (как выяснил впоследствии Прентис, за скандально мизерную сумму; нет бы переделать в своего рода храм красоты, прославленный на весь мир) и ее место занял «астон-мартин DB6».

Вскоре после того, как Прентис получил водительские права, у него появилась мечта найти старый «ровер», валяющийся, небось, где-нибудь в чистом поле, и выкупить. И тогда у него будет машина, в которой родилась его любимая, и можно будет эту машину водить, и холить ее, и лелеять. Разумеется, он понимал: велика вероятность, что «ровер» давным-давно отправился под пресс, но это не мешало ему тешиться диковатой фантазией, что хоть одна капля переплавленного металла добралась хоть до одного из последовательно принадлежавших ему трех драндулетов.

А на неприлично громком и быстром, как молния, «астон-мартине DB6» Фергюс и Фиона Эрвилл однажды ночью угодили в аварию. Это было возле Ахнабы, южнее Лохгайра, в 1980 году.