– Их нужно переворачивать, как пластинки? – спросила я.
– Что? Нет. – Мистер Уорристон выпрямился, нажал Другую кнопку, и нас окружила музыка. – Нет, проигрывается только одна сторона.
– А почему? – спросила я.
Это поставило его в тупик.
– Веришь ли, понятия не имею, – озадаченно сказал мистер Уорристон. – Действительно, почему бы не делать записи с обеих сторон, чтобы увеличить объем… – Он уставился на плеер. – Можно использовать два лазера или просто переворачивать вручную… хм. – Он улыбнулся мне. – Надо написать в рубрику «Спрашивайте – отвечаем». В самом деле хороший вопрос – Он кивнул в сторону моего деревянного стула. – Давай-ка тебя немножко развернем, для лучшего стереоэффекта, не возражаешь?
Я улыбалась, довольная, что мой технический вопрос даже мистеру Уорристону оказался не по зубам.
Прослушав диск, я поблагодарила Уорристонов за гостеприимство, отказалась, когда они предложили накормить меня обедом или хотя бы подвезти до дому, и отправилась назад тем же путем. День был теплый, высоко в прозрачном голубом небе виднелись легкие облака. Дойдя до небольшого лужка, я уселась на залитый солнцем пологий берег реки Аллан-Уотер, пятнистый от теней, отбрасываемых листвой, и там съела яблоко и пакору с хаггисом, которыми снабдила меня в дорогу сестра Анна.
Широкая река бурлила и сверкала над гладкими валунами; на другом берегу, прячась за деревьями, громыхал поезд. Я свернула и засунула в карман вощеную обертку от пакоры, спустилась к реке и, сложив ладони чашечкой, напилась воды, чистой и прохладной.
Стряхивая с рук капли и оглядываясь вокруг с ликующим сердцем, я размышляла о том, каким прекрасным Бог создал этот мир, но вдруг вспомнила, что на этом самом месте два года назад, когда я точно так же шла по тропинке, какой-то мерзавец-неверный затащил меня в кусты.
Рука, зажавшая мне рот, пахла прогорклым жиром, а из ненавистного рта воняло табаком.
Прошло несколько секунд, прежде чем мой жалкий, неповоротливый умишко осознал, что это, как выражается бабушка Иоланда, не учебная, а боевая тревога.
Само собой разумеется, именно бабушка Иоланда организовала те уроки самозащиты, благодаря которым мне удалось вырубить (опять же, словечко Иоланды) этого подонка.
Я дождалась, пока он перестанет тащить меня задом наперед, встала на ноги (кажется, он пытался меня повалить, но я вцепилась ему в руку), потом резко двинула по голени – благо хожу в грубых фермерских башмаках – и всей тяжестью навалилась на подъем его ступни; хруст оказался на удивление громким.
Разжав руки, негодяй завопил; мне даже не пришлось доставать шестидюймовую булавку (Иоланда вручила мне ее самолично), вставленную в лацкан дорожной куртки по самую головку из черного янтаря.
Насильник корчился на бурой земле; как оказалось, это был тощий парень с давно не стриженными черными патлами, одетый в дешевую черную куртку с двумя белыми полосами, линялые синие джинсы и грязные черные кроссовки. Ухватившись за ногу, он всхлипывал и непристойно ругался.
К стыду своему, я не осталась рядом и не попыталась его урезонить; не объяснила, что, несмотря на его слабость и греховность, Бог все равно к нему благосклонен, и если только он решится искать, то найдет глубокую, обогащающую и бесконечную любовь в поклонении Господу, а это, несомненно, принесет гораздо больше радости, нежели какой-то краткий спазм удовлетворения, тем более достигнутый путем насилия и принуждения такого же человеческого существа, да к тому же начисто лишенный таинства Любви. Более того, пока он беспомощно катался по земле, меня так и подмывало пару раз пнуть его по башке все теми же тяжелыми, прочными ботинками. Но вместо этого я просто отыскала и отряхнула свою шляпу (а сама краем глаза наблюдала, как этот гад, скуля, отползает подальше в кусты), спустилась вниз к сверкающей на солнце реке и умылась, чтобы избавиться от запаха жареной картошки и застарелого табачного дыма.
– Сейчас в полицию заявлю! – крикнула я с тропинки в сторону шумевших на ветру деревьев.
Однако не заявила и оттого терзалась ноющим чувством вины – по разным причинам.
С той поры, как говорится, много воды утекло; хочу верить, этот страдалец больше никому не причинил зла и нашел для своей любви чистую отдушину в поклонении Создателю.
Насухо вытерев руки о куртку, я пошла своей дорогой.
В Верхне-Пасхальном Закланье царила суматоха, в воздухе пахло бедой; я как раз успела на военный совет.
Глава 3
На другое утро, когда серый рассвет лишь смутно брезжил в неподвижном тумане, я с плеском окунулась в воду чуть ниже по течению от железного моста, чувствуя, как под ногами, на дне мутноватой реки, хлюпает холодный ил. Наверху, на крутом берегу, под мрачным пологом из нависших деревьев, безмолвно стояло почти все взрослое население нашей Общины.
Подтянувшись, я забралась в резиновое суденышко, которое удерживала в равновесии сестра Анджела. Брат Роберт передал ей с берега старый вещевой мешок, а она вручила его мне. Я положила мешок на колени. Ботинки, связанные шнурками, болтались у меня на груди, а шляпа была закинута за спину.
Брат Роберт тоже скользнул в воду. Он перехватил мое необычное плавательное средство и передал сестре Анджеле саперную лопатку, которая из ее рук перешла ко мне. Я вынула инструмент из чехла и закрепила лезвие, пока сестра Анджела студеной речной водой омывала мне ноги – они свешивались за борт, – а потом медленно и почтительно отирала ступни полотенцем.
Я взглянула на тех, кто наблюдал с берега: их дыхание, слившись в единое целое, повисло облачком у них над головами. Среди прочих стоял сам дед Сальвадор, выделяясь белым облачением на фоне сдержанных, неброских полутонов.
Сестре Анджеле передали пару носков, которые она аккуратно натянула мне на ступни. Я вручила ей свои ботинки, и она зашнуровала их у меня на ногах.
– Готова, дитя мое? – негромко спросил с берега наш Основатель.
– Готова, – ответила я.
Сестра Анджела и брат Роберт ждали сигнала. Дед кивнул, и они уверенным движением оттолкнули лодку от берега, по направлению к середине реки. «Плыви с Богом!» – прошептала сестра Анджела. Брат Роберт склонил голову. Течение подхватило мое странное суденышко и закружило его, унося вниз по течению. Я окунула лопатку в шелковисто-серую воду, стараясь как можно дольше не терять из виду братьев и сестер.
– Плыви с Богом – с Богом – плыви – с Богом – плыви с – Богом – с Богом – Богом – с – плыви… – шептали остальные, и голоса смешивались, заглушаемые журчанием реки и отдаленным мычанием просыпающихся коров.
Наконец, перед самыми порогами, я успела заметить, как дед Сальвадор поднял руку, и различила его рокочущий голос, перекрывающий все остальные крики: «Плыви с Богом, Исида».
Тут мое суденышко попало в водоворот, и весь мир завертелся. Я стала грести с другого борта и оглянулась назад, но река уже мчала меня прочь от наших мест, так что я увидела лишь камыши, кустарник и чудовищные щупальца черных деревьев, свисавшие с туманных берегов.
Сжав губы, я сплавлялась вниз по течению, в сторону моря и Эдинбурга, где, согласно возложенной на меня миссии, мне предстояло перво-наперво посетить дом Герти Поссил.
***
– Что? – Я не верила своим ушам.
– Твоя кузина Мораг, – говорил дед Сальвадор, – сообщает в письме из Англии, что не собирается возврашаться в конце месяца, чтобы присутствовать на Празднике, потому как наконец-то обрела – так она выражается – истинный путь к Богу. Мораг вернула последнее ежемесячное пособие, которое мы ей отправили.
– Ужас! – вскричала я. – Какая ложная вера могла развратить ее разум?
– Этого мы не знаем, – поставил точку Сальвадор.
Разговор происходил в общинной конторе; напротив, на той же лестничной площадке, располагались апартаменты Сальвадора. В беседе участвовали мой дед, сводная тетка Астар, Аллан, сестра Эрин, сестра Джесс и я. Только что вернувшись из Данблейна, я все еще держала в руках дорожную шляпу. На границе наших владений ко мне по старым железнодорожным путям подбежал брат Витт и, задыхаясь, сообщил, что меня срочно требуют домой; дальше мы бежали вместе.
– Надо ей написать, – сказала я. – Разъяснить ошибочность такой позиции. Не проливают ли свет предыдущие письма на точную природу ее заблуждений? Она сейчас живет в Лондоне? По-моему, брат Зебедий все еще там; что ему мешает с ней поговорить? Может, нам следует провести общую молитву? Наверное, Мораг потеряла свой экземпляр «Правописания» – не выслать ли ей новый?
Аллан, покосившись в сторону деда, досадливо бросил:
– Не догоняешь, Ай.
– Что конкретно? – Я положила шляпу и сняла куртку.
– Сестра Мораг важна для нас во многих отношениях, – высказалась Астар.
Ей сорок три, она на год младше своей сестры Калл и. Только лицо у Калли смуглое, а у Астар – бледное, европейское. Высокая, чувственная Астар, с длинными, блестящими черными волосами, заплетенными в косу до пояса, и с большими глазами под тяжелыми темными веками, приходится матерью Индре и Гимену. Она одевается еще более непритязательно, чем все мы, но даже в длинных, бесформенных балахонах ей удается излучать элегантность и уверенность.
– Всем нам она чрезвычайно дорога, – продолжала Астар.
– Дело вот в чем, – вмешался Сальвадор, и Астар, почтительно склонив голову, прикрыла глаза. – По моему глубокому убеждению, мы печемся о душе сестры Мораг ничуть не меньше, чем о душах остальных членов нашей Общины, и потому, весьма остро переживая измену, готовы в любом случае приложить все усилия для безотлагательного возвращения отступницы в лоно нашей Церкви; вместе с тем уход Мораг не замедлит сказаться на наших ближайших планах – я имею в виду Праздник: как нам теперь его проводить?
Я повесила куртку на спинку стула. Сальвадор мерил шагами контору, прохаживаясь меж двух высоких окон. Сестра Эрин заняла позицию у дверей, возле секретарского столика с пишущей машинкой «ремингтон». У противоположной стены, сложив руки на груди, бледный и понурый, стоял Аллан, не отходивший от своего письменного стола, который перегораживал значительную часть пространства перед камином.
– Светлейший дедушка, могу ли я?.. – спросил Аллан. Сальвадор жестом позволил ему продолжать.
– Исида, – сказал Аллан, простирая ко мне руки, – беда в том, что мы делали ставку на Мораг как на почетную гостью нынешнего Праздника. Мы рассылали приглашения нашим единомышленникам в разных частях света, подчеркивая известность Мораг и ее непоколебимую веру…
Я была потрясена.
– Впервые слышу!
Мы всегда чурались огласки. Нам ближе беседы с глазу на глаз (хотя, если требуют обстоятельства, мы готовы вешать даже на улицах, громко призывая слушателей).
– Что уж теперь, – забормотал Аллан, все такой же бледный и удрученный. – Так получилось.
Он покосился на дедушку, но тот отводил глаза, покачивая головой.
– На том этапе не было особой необходимости посвящать тебя в эти дела, Светлейшая Исида, – произнесла Эрин, хотя и не слишком убедительно.
– Суть в том, что Мораг не приедет на Праздник, будь он неладен, – выпалил Сальвадор, не дав мне ответить.
Он развернулся и прошагал мимо меня. На нем была свежая риза кремового цвета – конечно же, из шерсти наших собственных овец. Подобное одеяние Сальвадор носил каждый день, но в тот раз он выглядел непривычно – таким взволнованным я его прежде не видела.
Мораг – жизнерадостная, талантливая, красивая – всегда ходила у деда в любимицах. У меня было подозрение, что, так сказать, с открытым забралом, не прикрываясь званием Богоизбранницы, дарованным мне исключительно датой моего появления на свет, я бы проиграла Мораг в споре за расположение нашего Основателя. От этой мысли я не испытывала ни горечи, ни ревности; мы с Мораг были когда-то самыми близкими подругами, и до сих пор, даже по прошествии всех этих событий, ближе ее у меня есть только Софи Вудбин; так же как и дедушка, я души не чаяла в своей кузине; Мораг нельзя не любить (среди нашей многочисленной родни иногда попадаются такие вот светлые личности).
– Когда это стало известно? – спросила я.
– Письмо пришло сегодня утром, – ответил Аллан, кивком указав на потертую от времени зеленую кожаную столешницу, где белел листок бумаги.
Я взяла письмо; Мораг неукоснительно писала домой последние шесть лет, с тех самых пор, как переехала в Лондон. До этого времени каждое новое письмо переполняло нас гордостью за ее успехи; дважды она приезжала в гости – сказочно-экзотическое, почти неземное создание, с точеной фигуркой и стильной прической, с непринужденной грацией в движениях.
Текст письма по обыкновению был напечатан без помарок (как мне сказал когда-то Аллан, у него закралось подозрение, что Мораг использует так называемый «текстовый процессор», и я долго мучилась, пытаясь сообразить, для чего текстовый процессор измельчает слова – подобно тому как кухонный процессор, который мне доводилось видеть в действии, измельчает продукты). Подпись Мораг стала еще более четкой и размашистой. Само сообщение оказалось кратким; впрочем, моя кузина никогда не отличалась многословием. Я обратила внимание, что она до сих пор не знает, когда частица «не» пишется слитно, а когда раздельно. Напечатанный в верхней части письма адрес ее квартиры в Финчли был вычеркнут.
Эти наблюдения были высказаны мною вслух.
– Она переехала? – спросила я.
– Похоже на то, – ответил Аллан. – Послание, которое отправила ей сестра Эрин, вернулось с пометкой «Адресат выбыл». Предпоследнее письмо сестры Мораг, перед нынешним, было написано на бланке Королевского оперного театра в Лондоне. Нам, пожалуй, следовало бы еще тогда заподозрить неладное, но мы предположили, что плотный график Мораг не дает ей возможности держать нас в курсе событий.
– Ну, что будем делать? – спросила я.
– Я назначил внеочередную службу на пять часов вечера, – сказал Сальвадор и остановился, чтобы выглянуть в окно. – Тогда и обсудим этот вопрос.
Через несколько секунд он развернулся и пристально посмотрел в мою сторону.
– Буду признателен, если… – Он недоговорил, в несколько шагов пересек комнату, обнял меня за плечи и заглянул в глаза.
У самого деда глаза темно-карие, цвета конского каштана. Он на дюйм ниже меня ростом, но такой осанистый, что выглядит исполином. У него была крепкая хватка, а густая борода и курчавые седые волосы сияли в солнечном свете не хуже нимба.
– Исида, девочка моя, – негромко продолжил он. – Возможно, мы попросим тебя отправиться туда, где обитают Пребывающие во Тьме и Сени Смертной.
– Ох, – вырвалось у меня.
– Вы с Мораг были дружны, – продолжал дед. – Ты ее понимаешь. К тому же ты – Богоизбранница. Если кто-нибудь и может повлиять на Мораг, то, думаю, одна ты.
Он не отводил взгляда.
– А как же поправки к «Правописанию», дедушка? – спросила я.
– Сейчас не до этого, – нахмурился Сальвадор.
– Исида, – вставил Аллан, подбираясь к нам поближе, – ты вовсе не обязана соглашаться, а кроме того, – он осторожно покосился на деда, – у тебя достаточно причин никуда не уезжать. Если испытываешь хоть малейшие колебания, лучше оставайся здесь, с нами.
Сестра Эрин откашлялась и скорбно заговорила:
– По всей видимости, нам надлежит смириться с мыслью, что Мораг уже не вернется; в таком случае на время Праздника ее заменит Светлейшая.
Сальвадор помрачнел. Аллан впал в задумчивость. Астар заморгала. Я судорожно сглотнула, стараясь не выдать своего потрясения.
– Возможно, на собрании будут высказаны другие мысли, – предположила Астар.
– Остается только молиться, – сказал Аллан.
Дед похлопал его по плечу и, повернувшись, снова посмотрел в мою сторону; теперь все взоры устремились на меня одну.
Очевидно, от меня ждали хоть какой-нибудь реакции.
– Ну, что ж поделаешь, – выговорила я, пожав плечами. – Надо – значит надо.
***
Служба проходила в зале собраний, где в прежние времена устраивали балы. Присутствовали все взрослые. Дети постарше присматривали за малышами в классной комнате, находившейся на первом этаже, по диагонали от зала.
Зал собраний – это простое, скромное помещение с высокими окнами, белыми стенами и небольшим, по колено высотой, амвоном у дальней стены. В углу орган с двумя рядами клавиш, примерно шести футов в высоту. Звуки в нем образуются при помощи раздувающихся мехов. Во время службы в честь какого-нибудь торжественного события – полнолуния, крещения или свадьбы – я бы уже сидела за органом и играла, но сейчас мое место было в молельне, среди остальных.
В передней части амвона располагается аналой с двумя благовонными свечами; дед стоял за аналоем, а паства расселась на деревянных скамьях и смотрела на него снизу вверх. У задней стены находится алтарь: это длинный стол, покрытый прямым отрезом белого сукна, на котором стоят наши сосуды со святыми дарами. Стол изготовлен из обломков, выброшенных на берег в Ласкентайре, а покрывало соткано в Верхне-Пасхальном Закланье из шерсти наших собственных овец. В центре алтаря стоит деревянный ларчик, где хранится склянка нашего священного снадобья под названием жлоньиц; дальше, на помятом серебряном подносе, красуется высокий русский самовар. Остальная часть алтаря уставлена всевозможными шкатулками и ящичками.
Сальвадор поднял руки над головой, требуя прекратить разговоры. В зале наступила тишина.
Самовар уже закипел, чай заварился; сестра Астар наполнила большую чашу. Вначале она вручила напиток Основателю, и тот сделал маленький глоток. Потом Астар передала чашу сидевшим в переднем ряду. Следующей пригубила я, потом Калл и, потом сама Астар, за ней Аллан – и далее все по очереди. Чай был самым обычным, но этот напиток имеет для нас огромное символическое значение. Чаша вернулась с задних рядов с остатками остывшего чая на самом донышке, и Астар пристроила ее на алтаре, с самого края.
Далее по рядам пустили тарелку с холмиком обычного топленого сала. Каждый провел по нему пальцем и слизнул жир. Вслед за тем принесли большое полотенце для вытирания рук.
Сальвадор снова призвал к тишине, потом закрыл глаза и склонил голову. Мы последовали его примеру. Наш Попечитель произнес краткую молитву, прося Господа призреть нас, направить наши мысли и – если мы достойны, если готовы слушать, если души наши открыты для слова Божьего – говорить с нами. Наш Основатель попросил всех встать. Мы поднялись.
Настало время пения на языках.
Это обычная примета нашей жизни, и мы в значительной мере воспринимаем ее как данность, но такое пение, насколько можно судить, повергает непосвященных в состояние глубокого шока. Как говорит бабушка Иоланда, «это надо слышать…».
Сальвадор всегда задает тон – его мощный, раскатистый голос гремит, заглушая все остальные, и к этому глубокому, роскошному басу постепенно добавляются наши голоса, подобно тому как стадо следует за пастырем, а оркестр повинуется дирижеру. Такое пение может показаться пустой, бессмысленной какофонией, но через этот величественный хаос мы общаемся друг с другом, когда поем каждый сам по себе и в то же время в полном единстве и согласии с остальными. Мы не следуем никакой партитуре, нет у нас и согласованного заранее сценария; ни в начале, ни в конце нам неведомо, куда заведет наша песня, и, несмотря на это, мы поем в совершенной гармонии, объединенные лишь общей верой.
Этот ритуал призван напоминать о первом и наиболее славном видении, посетившем нашего Основателя в ту штормовую ночь, когда он лежал при смерти в Ласкентайре. Пока дед находился в состоянии транса, его дух воспарял над миром и проникал в неведомые глубины, а губы шептали слова, непонятные другим. Пение на языках приносит мир в наши души и сообщает нам глубокое чувство единения. Мы никогда не знаем, сколько продлится хор, но в конце концов, когда всем кажется, что уже пора, звук замирает, и наступает тишина. Так было и в этот раз.
Пение, во время которого нас словно обнимала вечность, закончилось. Мы тихо улыбались, смахивая слезу, и отзвуки хора эхом звучали в наших сердцах.
Сальвадор дал нам собраться с мыслями, а потом произнес еще одну краткую молитву, возблагодарив Господа за благодать пения на языках. Наконец он с улыбкой призвал всех садиться.
Мы сели. Сальвадор ухватился за края аналоя, вновь склонил на мгновение голову, а вслед за тем повел речь о Мораг: упомянул ее приветливость, талант и красоту, подчеркнув, какое место отводилось ей в наших планах миссионерской деятельности. Закончил он словами:
– К несчастью, обстоятельства сложились иначе. Прошу, сестра Эрин.
Сестра Эрин кивнула, поднялась со скамьи и, встав у аналоя рядом с Сальвадором, объяснила возникшую ситуацию так, как нам виделось. Когда она вернулась на свое место, ей на смену пришел Аллан, который изложил намеченные решения, включая возможность послать кого-нибудь из наших на поиски Мораг, с тем чтобы попытаться вернуть ее в лоно Церкви; мое имя при этом не упоминалось. Потом Сальвадор объявил открытое обсуждение.
Калли заявила, что, прежде всего, не нужно было отпускать Мораг в Лондон (Сальвадор закатил глаза), повторила то же самое другими словами еще пару раз и наконец перешла к теме трав и приправ, открывающих широкие возможности для проповеди нашего вероучения через рецепты моих бабушек Аасни и Жобелии – родной и двоюродной: право слово, если поставить дело на широкую ногу, то на вырученные деньги можно будет содержать хоть целый оркестр (старая песня).
Когда спросили мнения Астар, та вежливо уклонилась от прямого ответа.
Малькольм, муж Астар, рослый, грубоватый с виду, но добросердечный человек, пробурчал, что молодые – все неслухи, а посему, на его взгляд, не стоит идти у них на поводу; глядишь, беглянка поартачится-поартачится да и приползет обратно, так что нечего и огород городить (дед недовольно нахмурил брови).
Юркий, неугомонный Индра, мастер на все руки, вызвался отправиться на поиски заблудшей и вправить ей мозги (это предложение почти у всех вызвало неодобрительный ропот).
Сестра Джесс, лекарша, маленькая, хрупкого сложения женщина, отметила, что Мораг уже вполне взрослая; коль скоро она решила не приезжать на Праздник, значит, так тому и быть (в этом месте многие ахнули и покачали головами).
Брат Калум, директор нашей школы, с усилием распрямив сутулую спину, предложил дать несколько строк в раздел частных объявлений какой-нибудь газеты – глядишь, Мораг прочтет и сама выйдет на связь (последовала та же реакция).
Сестра Фиона, жена брата Роберта, спросила, нельзя ли подключить к делу брата Зебедия (знавшие Зеба дружно прыснули: от него пользы – как от козла молока, даже ни разу не потрудился сходить на концерт Мораг, хотя живет в Лондоне).
Брат Джонатан призвал всех шире смотреть на вещи: почему бы, например, не нанять частного детектива, который выследит отступницу, а если повезет, даже похитит ее и водворит домой? Можно не сомневаться: его отец профинансирует эту акцию. Если уж на то пошло, продолжил он (когда ответом стало неодобрительное молчание), у него, у Джонатана, тоже имеются кое-какие средства: один-единственный звонок биржевому маклеру или управляющему банка на Каймановых островах… Дело-то яйца выеденного не стоит! (Брат Джонатан еще молод; его отец работает в страховой компании Ллойда. Подозреваю, этот парень у нас не задержится.)
Аллан терпеливо, причем не в первый раз, начал объяснять, как важно блюсти Святость Источника, если речь идет о денежных средствах. Презренный металл воистину достоин презрения, но необходимо сознавать, что наименее пагубными являются средства, вырученные от земледелия и рыболовства, а также от исполнения классической музыки – предпочтительно, классической духовной музыки.
Джонатан снова вскочил и похвалился, что, мол, есть у него, как бы это сказать, близкий друг, филантроп, открывший студию звукозаписи в здании старинной церкви… (При этих словах даже Сальвадор пришел в негодование. Говорю же, Джонатан – не наш человек.)
Наконец, сестра Эрин огласила предложение направить меня в Лондон, чтобы я хоть как-то образумила Мораг (большинство взглядов устремилось на меня; я обвела глазами собравшихся, храбро улыбаясь и стараясь не краснеть). Сестра Фиона Б. поднялась и сказала: вот-вот, самое время задуматься о духовном разладе нашей заблудшей сестры, а не только о способах ее водворения обратно. Это предложение было встречено аплодисментами и возгласами «аллилуйя»; и Сальвадор, и Аллан нехотя кивнули.
Сестра Бернадетта выразила мнение, что я, как священная особа, Богоизбранница, не должна подвергаться опасности – мыслимое ли дело отправлять меня в Царство Грешников?
– Вавилондон! – возопила сестра Анджела и забилась в конвульсиях, лопоча что-то нечленораздельное.
(Сестра Анджела легко возбудима и склонна к припадкам. Заботливые братья и сестры осторожно, но твердо скрутили ей руки.)
Брат Хэрб тоже высказался в том смысле, что меня отпускать не резон; но если до петли дойдет, я все же сгожусь для этого поручения больше других, а риска будет меньше – как-никак, помазана Богом.
Обсуждение затянулось; когда слово предоставили мне, я выразила самую искреннюю готовность отправиться в Лондон и усовестить Мораг, если на то будет общая воля. С этим и вернулась на свое место.
В молельне впору было зажигать светильники. Через некоторое время Сальвадор объявил, что скрепя сердце склоняется к единственно возможному решению – просить меня выйти из Праведных Пределов в Города Неверных, чтобы укрепить веру Мораг. Тут же была намечена внеурочная служба для обсуждения новых обстоятельств, которые могли вскрыться за неделю, и для рассмотрения дополнительных предложений по выходу из тупика. Тем не менее главная ответственность лежала теперь на мне, и нам оставалось только довериться Создателю, дабы я не осталась без защиты и наставления в походе к Непросвещенным.
Повинуясь взгляду дедушки, я встала и подтвердила, что почту за честь взять на себя эту миссию, смиренно приму неизбежное временное изгнание и отправлюсь в путь, как только это будет признано целесообразным. Выскочивший вперед Аллан объявил, что мы – он сам, Калли, Астар, Малькольм, Калум и я, с нашим Попечителем во главе, удаляемся для обсуждения следующего шага. Решительно поднявшись, я предложила, чтобы к нам присоединился брат Индра, и все с этим согласились.
Собрание окончилось заключительной молитвой, и дежурные по кухне побежали готовить запоздалую вечернюю трапезу, которая включала индийские пирожки «самоса», начиненные шотландским хаггисом, шотландскую брюкву с индийскими специями, кровяную колбасу под томатно-кориандровым соусом «бхаджи» и индийские творожные кубики «панир» с овсянкой и шпинатом.
***
Мало-помалу занимался рассвет. В крепнущем хоре утренних звуков я продолжала грести сквозь клочья тумана, между илистыми, поросшими травой речными берегами, откуда на меня озадаченно взирали коровы. Тучные и малоподвижные, они даже переставали жевать свою жвачку, чтобы промычать что-то мне в спину.
– Сами вы «му», – не сдержалась я.
Дорожный мешок, лежавший на коленях, мешал грести; я оттолкнула его от живота, стиснула коленями и переправила в недра автомобильной камеры, к которой Индра приварил в качестве днища кусок резины, чтобы у меня не промокала задница. Мешок жалобно шуршал, пока я загоняла его под себя; грести стало намного легче.
Содержимое котомки составляли: экземпляр «Правописания» (с самыми последними исправлениями Сальвадора, торопливо внесенными мною от руки в соответствии с нашими заметками); старые, потрепанные, но изящные томики в кожаных переплетах – «Путь паломника» Джона Беньяна, «Уэверли» Вальтера Скотта, «Потерянный рай» Джона Мильтона и «Сокровищница знаний» Мондера; несколько пузырьков с ценными снадобьями (речной ил, печная зола, мазь из морских водорослей); походный гамак; спальный мешок, компактная Сидячая доска, всевозможные карты, миниатюрный фонарик со свечой; маленькая жестянка со спичками, устойчивыми к ветру и воде; несколько конвертов, бумага, марки и карандаш; перочинный ножик; пачка из двадцати девяти купюр по одному фунту; сухой паек в вощеном пакете; бутылка воды; самые необходимые туалетные принадлежности и сменная одежда.
Последний военный совет нашего подкомитета был призван решить, каким способом мне надлежит добираться до Эдинбурга. Я уже определила для себя вид транспортного средства и сумела отстоять свою точку зрения, несмотря на возражения кое-кого из участников. Брат Индра, недолго думая, согласился проверить и подправить автомобильную камеру и пошел заниматься делом.
Заранее изучив старые карты, я наметила путь к дому Герти Поссил; у меня также появилась мысль, как проделать и гораздо более длительное путешествие – до Лондона, по юго-востоку Англии. Мои аргументы одержали верх.
Прежде чем продолжить свой рассказ, попытаюсь объяснить, почему – учитывая важность и срочность моей миссии – я не прибегла к более быстрому и очевидному способу передвижения: например, не села на скорый поезд прямого сообщения и не вызвала такси, чтобы доехать до аэропорта в Глазго или Эдинбурге. Тут потребуется небольшое богословское отступление.
***
Бог не принадлежит ни к мужскому, ни к женскому полу, но имеет черты обоих полов, равно как и всего остального на свете.
О Боге у нас всегда говорят просто «Бог», но при этом употребляют местоимение третьего лица во множественном числе, дабы мы помнили о таинственной и в конечном счете невыразимой природе Их сущности.
Бог всеведущ, но это относится к отдаленному будущему, то есть к области стратегии, а не тактики (в противном случае существование времени было бы излишним).
Бог также всемогущ, но, выбрав для создания нашей Вселенной экспериментально-творческую модель, Они не склонны вмешиваться в происходящее, разве что события приблизятся к апофеозу счастья либо, наоборот, к апокалипсическому кошмару.