– Нам понадобится еще в течение следующих двух колоколов. Уже высушенный. Ты помнишь, как его приготовить?
      – Кажется, помню, хозяйка. Если что, справлюсь с вашими записками.
      – Замечательно. Уверена, два твоих стражника тебе помогут. Ступай.
      Я повернулся, чтобы идти, но остановился и протянул ей записку, отобранную у герцогского слуги.
      – Вот эта бумажка, хозяйка, – сказал я, быстро повернулся и вышел, прежде чем она успела спросить, что это такое.
      Я не присутствовал при том шуме, который поднялся, когда доктор защемила королю нос и положила ладонь ему на рот, отчего тот вскоре посинел. Вы, хозяин, сдерживали натиск тех, кто хотел оттащить ее, но потом сами заволновались и чуть было под угрозой применения оружия не приказали ей оставить короля, но тут она отпустила королевский нос и насыпала порошок из склянки под ноздри. Красноватый порошок был похож на кровь, но только внешне. Его унесло в нос короля, когда тот сделал глубокий вдох.
      Большинство народа в комнате в тот момент тоже перевели дыхание. Некоторое время все оставалось без изменений. Потом, как мне рассказывали, веки короля дрогнули и открылись. Он увидел доктора и улыбнулся. Потом закашлялся, чихнул. Ему помогли сесть.
      Он прочистил горло, уставился на доктора недоуменным взглядом и сказал:
      – Восилл, ради небес, что вы сделали со своими волосами?
      Я думаю, доктор знала, что ей больше не понадобится солевой раствор двадцать один, приправленный травами. Она таким образом пыталась предотвратить нежелательное для нас развитие событий: ведь после излечения короля нас снова могли отправить в камеру пыток. Она хотела, чтобы люди думали, будто времени на курс лечения нужно гораздо больше, чем на одну понюшку.
      Тем не менее я вернулся в покои доктора с двумя стражниками и собрал все, что было нужно для приготовления порошка. Даже с помощью стражников (для меня такой опыт был внове – командовать, а не подчиняться) приготовить немного вещества менее чем за два колокола было делом нелегким. По крайней мере, скучать мне не приходилось.
      Только потом, да еще из вторых рук, я узнал, какой приступ гнева обуял герцога Кветтила в спальне короля. Сержант стражи, освободивший нас из клетки в камере пыток, потихоньку поговорил с вами, хозяин, вскоре после того, как король вернулся в мир живых. Мне сказали, что его слова на несколько мгновений потрясли вас, но потом вы с мрачным лицом направились к герцогу Кветтилу и сообщили ему о судьбе его главного палача и двух помощников.
      – Мертвы! Мертвы?Адлейн, неужели вы ничего не можете организовать толком?! – таковы, по всем свидетельствам, были точные слова герцога.
      Король взирал на происходящее гневным взглядом. Доктор глядела невозмутимо. Все остальные наблюдали за сценой с недоумением. Герцог попытался ударить вас, и двоим вашим людям (действия которых, видимо, опередили их мысли) пришлось удерживать его. Король спросил, что происходит.
      Доктор тем временем разглядывала клочок бумаги, который я сунул ей в руку.
      Это была предположительно записка от вас, заманившая доктора в ловушку, что позволяло обвинить ее в убийстве герцога Ормина и, следовательно, избавиться от нее. Доктор уже сообщила королю о смерти Ормина и о том, что ее хотели выставить убийцей. Король еще сидел на кровати, смотрел перед собой и пытался переварить эту новость. Доктор еще не привела деталей того, что предположительно случилось в камере пыток, а просто сказала, что ее освободили до того, как допрос начался.
      Она показала королю записку. Тот подозвал вас, и вы подтвердили, что почерк не ваш, хотя подделка, можно сказать, довольно правдоподобная.
      Герцог Кветтил воспользовался случаем, чтобы потребовать у короля суда над виновниками смерти его людей, что, возможно, было поступком несколько поспешным, поскольку возник законный вопрос: а что же они там делали? Выражение лица короля мрачнело по мере того, как ему открывалась суть произошедшего, и несколько раз ему приходилось останавливать тех, кто пытался прервать других, иначе он не разобрался бы в случившемся, тем более что в королевской голове все еще стоял туман. По словам очевидцев, герцог Кветтил, тяжело дыша, с выпученными глазами и слюной на губах в какой-то момент попытался ухватить доктора за руку и оттащить от короля, но тот обнял ее за плечи и приказал вам отвести герцога в сторону.
      Я не был свидетелем того, что происходило в течение следующего полу колокола. То, что мне стало известно, было передано другими и страдает теми же недостатками, что и любая информация, прошедшая через мозги и воспоминания других. Но и при том, что меня не было в королевской спальне, я уверен: кое-кому, главным образом вам, пришлось быстро принимать решения, а герцог Кветтил к этому времени, должно быть, уже порядком успокоился, потому что смог трезво оценить ситуацию и принять план действий, который предлагали вы, пусть даже ему самому предложить было нечего.
      Короче говоря, всю вину возложили на герцога Улресила. Выяснилось, что записка была написана его почерком. Дворцовые стражники утверждали, что Улресил отдавал им приказания от вашего имени. Позднее в тот же день один из людей Улресила был доставлен к королю. Рыдая, он признался, что немного раньше украл скальпель из жилища доктора и убил герцога Ормина, а потом убежал через заднюю дверь в Крыле просителя, перед тем как доктор вошла через парадный вход. Я тоже не остался в стороне, показав, что парень этот вполне мог быть тем самым типом, с которым я столкнулся в темном коридоре Крыла просителя.
      Насчет скальпеля этот тип, конечно, соврал. У доктора пропал только один скальпель – тот, который я украл двумя сезонами ранее, когда мы посещали больницу для бедняков. Конечно же, он предназначался и был доставлен вам, хозяин, хотя и не в том буквальном смысле, в каком позднее предназначался герцогу Ормину.
      Герцога Улресила тем временем убедили покинуть дворец. Я полагаю, что более зрелый ум, взвесив все «за» и «против», понял бы, что такой побег подтвердит все обвинения, которые могут быть выдвинуты против него, но он, видимо, не догадался, оценивая свое положение и вытекающие из него последствия, сопоставить себя с несчастным мертвым Юнуром, выходцем из низшего сословия. Как бы то ни было, герцогу внушили, что король гневлив, но отходчив, и вообще все это дело – следствие обычной путаницы, а Кветтил и вы, хозяин, очень скоро рассеете все недоразумения, но для этого категорически необходимо временное отсутствие молодого герцога.
      Король ясно дал понять, что любые новые попытки опорочить доброе имя доктора встретят его решительный отпор. А вы пообещали предпринять все возможное, чтобы внести полную ясность в произошедшее.
      В ту ночь у дверей наших покоев были выставлены два собственных стражника короля. Я крепко спал в своей каморке, пока меня не разбудил кошмар. Думаю, что доктор спала хорошо. Утром вид у нее был вполне приемлемый. Она добрила себе голову, сделав это куда аккуратнее, чем мастер Ралиндж.
      Я помогал ей – она сидела на стуле в своей спальне, накинув на плечи полотенце и поставив на колени тазик, в котором плавали мыльная пена и губка. Тем утром мы должны были явиться на прием к королю, чтобы изложить наш взгляд на вчерашние события.
      – Так что же случилось, хозяйка? – спросил я.
      – Где и когда, Элф? – Увлажнив свой скальп губкой, она стала скрести его скальпелем (смотреть на это спокойно я не мог!), а потом передала инструмент мне, чтобы я закончил работу.
      – В камере пыток, хозяйка. Что случилось с Ралинджем и двумя другими?
      – Они рассорились – не могли меня поделить. Каждый хотел быть первым. Разве ты не помнишь?
      – Не помню, хозяйка, – прошептал я, оглянувшись на дверь операционной. Дверь была заперта, как и та, что за ней, и следующая, но все же я был испуган, а кроме того, чувствовал что-то вроде мучительной вины. – Я видел, как мастер Ралиндж собирался…
      – Собирался изнасиловать меня, Элф. Прошу тебя, Элф. Осторожнее со скальпелем, – сказала она, тронув пальцами мою руку. Она чуть-чуть отвела ее от своей головы и оглянулась, улыбнувшись. – Вот было бы нелепо – опровергнуть ложное обвинение в убийстве, едва не подвергнуться пытке, а потом погибнуть от твоей руки!
      – Но, хозяйка! – сказал я и не стыжусь сообщить, что голос мой срывался на плач, потому как я до сих пор убежден, что среди таких катастрофических событий, среди столь влиятельных и враждующих между собой лиц невозможно оставаться целым и невредимым. – У них не было времени ни на какие разборки! Он был готов вот-вот овладеть вами. Я закрыл глаза за миг до того, как… на это не было времени!
      – Мой дорогой Элф, – сказала доктор, держа мое запястье. – Ты, видимо, запамятовал. Ты на какое-то время потерял сознание. Голова у тебя упала набок, тело обмякло. Боюсь, что ты просто отключился. А эти трое, пока ты был в беспамятстве, учинили древнюю разборку самцов. Когда ты опять пришел в себя, эти двое, прикончив Ралинджа, набросились друг на друга. Неужели ты не помнишь?
      Я заглянул в ее глаза – по их выражению невозможно было ничего понять. Я внезапно вспомнил о той зеркальной маске, которую она надела на бал во дворце Иве-нира.
      – Так это я и должен помнить, хозяйка?
      – Да, Элф, это.
      Я опустил глаза на скальпель и сверкающую зеркальную поверхность его лезвия.
      – Ну а как вы освободились от пут?
      – Понимаешь, мастер Ралиндж в спешке просто не успел их толком завязать, – сказала доктор, отпуская мое запястье и снова наклоняя голову. – Прискорбное отсутствие профессионализма, хотя тут есть и положительная сторона.
      Я вздохнул, взял губку и выдавил немного пены ей на затылок.
      – Понимаю, хозяйка, – сказал я несчастным голосом и соскреб остатки волос с ее головы.
      Делая это, я пришел к выводу, что, видимо, память подвела меня, потому что, взглянув на ноги доктора, я увидел: из голенища ее сапога, как всегда, выглядывает старый кинжал, а на нем – на навершии рукоятки – видней видного тот самый небольшой бледный камень. А ведь вчера в камере пыток я был убежден, что его там больше нет.
      Наверно, я уже тогда понял, что возврата к прежнему быть не может. Но все равно был потрясен, когда два дня спустя доктор без меня посетила короля, а вернувшись, сообщила мне, что попросила отставку с должности личного королевского врача. Я стоял, молча глядя на нее, стоял среди все еще нераспакованных ящиков и коробок с химикалиями и компонентами, которые она продолжала покупать у аптекарей и химиков города.
      – Отставку? – с глупым видом переспросил я. Она кивнула. Мне показалось по ее глазам, что она плачет.
      – Да, Элф. Я думаю, так будет лучше. Пора мне возвращаться в Дрезен. А король, похоже, поправился.
      – Но всего два дня назад он был на пороге смерти! – закричал я, не в силах поверить услышанному и тому, что из этого вытекает.
      Она улыбнулась мне одной из своих улыбок – только краешками губ.
      – Думаю, больше этого с ним не случится.
      – Но вы сказали, что это было вызвано какой-то… как вы ее называете? Аллотропической гальваникой соли! Проклятье, женщина, это может…
      – Элф!
      То был единственный раз, когда мы говорили друг с другом в таком тоне. Вся моя ярость вышла прочь, как воздух из проткнутого пузыря. Я уткнулся глазами в пол.
      – Извините, хозяйка.
      – Я не сомневаюсь, – твердо сказала она, – что больше этого не случится.
      – Да, хозяйка, – промямлил я.
      – А ты можешь все это запаковать снова.
      Колокол спустя я, пребывая в полном отчаянии, запаковывал по распоряжению доктора коробки, ящики и мешки, и тут появились вы, хозяин.
      – Я хотел бы поговорить с вами наедине, мадам, – сказали вы доктору.
      Она посмотрела на меня. Я стоял потный и уставший, весь обвешанный упаковочной соломой.
      Она сказала:
      – Я думаю, Элф может остаться, правда, начальник стражи?
      Несколько мгновений вы смотрели на нее, и я помню, что ваше суровое выражение лица растаяло, как снег.
      – Да, – сказали вы и со вздохом сели на стул, на котором временно не стояло ни коробок, ни их содержимого. – Да, пожалуй, может.
      Вы улыбнулись доктору. Она в это время, приняв очередную ванну, повязывала полотенце вокруг головы. Она всегда после ванны повязывала полотенце вокруг головы, и я помню, мне вдруг подумалось: Зачем она это делает? Ведь ей теперь не нужно сушить волосы. На ней было плотное объемистое платье, отчего ее обнаженная голова казалась очень маленькой, пока доктор не повязала полотенце.
      Вы устроились на стуле поудобнее, поправили меч, чтобы не мешал, переступили ногами. Потом сказали:
      – Я слышал, вы просили короля об отставке.
      – Верно, начальник стражи. Вы закивали головой.
      – Что ж, это, пожалуй, к лучшему.
      – Я в этом уверена, начальник стражи. Элф, не стой без дела, – сказала она, поворачиваясь ко мне. – Прошу тебя, продолжай работу.
      – Да, хозяйка, – пробормотал я.
      – Мне бы очень хотелось узнать, что случилось в камере тем вечером.
      – Я уверена, вы уже и так все знаете, начальник стражи.
      – А я в такой же мере уверен, что не знаю, – сказали вы, покорно вздохнув. – Человек более суеверный решил бы, что дело тут не обошлось без колдовства.
      – Но вы-то так легко не обманываетесь.
      – Да, не обманываюсь. Остаюсь в неведении, но не обманываюсь. Пожалуй, я могу сказать, что не будь у меня других объяснений, то меня бы грызли сомнения, пока это дело остается необъясненным, а вы по-прежнему находитесь здесь, но поскольку вы говорите, что отправляетесь…
      – Да. Назад в Дрезен. Я уже узнавала насчет корабля… Элф?
      Я выронил из рук флягу с дистиллированной водой. Она не разбилась, но звук от падения получился громкий.
      – Извините, хозяйка, – сказал я, едва сдерживая слезы. Она уже узнала насчет корабля!
      – Как вы считаете, вы здесь с успехом провели время, доктор?
      – Думаю – да. Здоровье короля теперь лучше, чем было при моем появлении. Уже одного этого – если, конечно, здесь есть моя заслуга – достаточно, чтобы почувствовать… удовлетворение.
      – И тем не менее, как я себе представляю, вы уже соскучились по своим.
      – Да, я уверена, представлять вы можете.
      – Ну что ж, мне пора, – сказали вы, вставая. Потом добавили: – Странное это было дело – те смерти в Ивенире, а потом еще добрый герцог Ормин и эти трое.
      – Странное, сударь?
      – Ну, столько ножей или клинков – и ни один не найден. Я говорю об орудиях убийства.
      – Да, странно.
      Вы повернулись к двери.
      – Жуткое там было дело – в камере для допросов. Доктор промолчала.
      – Я рад, что вас спасли… целой и невредимой. Я бы многое отдал, чтобы узнать, как это получилось, но не променял бы это знание на результат. – Вы улыбнулись. – Надеюсь, я еще увижу вас, доктор, но если нет, позвольте пожелать вам счастливого пути домой.
      И вот спустя пол-луны я стоял на пристани с доктором и обнимал ее, а она обнимала меня, и я знал, что готов на что угодно, лишь бы она осталась или взяла меня с собой, а еще я знал, что никогда больше ее не увижу.
      Она легонько оттолкнула меня.
      – Элф, – сказала она, шмыгнув носом. – Не забудь, что доктор Хилбиер – сторонник более строгих методов, чем я. Я его уважаю, но он…
      – Хозяйка, я не забуду ничего из того, что вы мне говорили.
      – Хорошо. Хорошо. Вот, держи. – Он вытащила из-под блузки запечатанный конверт. – Я договорилась с семейством Мифели, чтобы они открыли на тебя счет. Это доверенность. Можешь тратить деньги, как заблагорассудится, хотя я надеюсь, что ты не забудешь и про эксперименты вроде тех, каким я тебя научила…
      – Хозяйка!
      – … но я оставила Мифели указание, что весь капитал станет твоим, только когда ты получишь звание доктора. Я бы посоветовала тебе купить дом и участок земли, но…
      – Хозяйка? Вы говорите – счет? Зачем? Откуда? Где? – сказал я, искренне удивленный.
      Она уже оставила мне то, что, на ее взгляд, мне могло пригодиться. А хранить подарок – ее запасы лекарств и сырья – я мог в выделенной мне комнате, в доме моего нового наставника доктора Хилбиера.
      – Эти деньги дал мне король, – сказала она. – Мне они не нужны. Они твои. А еще в этом пакете – ключ от моего дневника. В нем все мои заметки и описания экспериментов. Воспользуйся им, если решишь, что тебе это нужно.
      – Ах, хозяйка!
      Она взяла мою руку в свои ладони и пожала.
      – Стань хорошим доктором, Элф. Стань хорошим человеком. Ну а теперь, – сказала она с безнадежно грустным и неубедительным смешком, – чтобы не истечь слезами и не обезводить наши организмы, давай будем про…
      – А если я стану доктором, хозяйка? – спросил я, и голос мой прозвучал довольно сдержанно и холодно – я даже не думал, что мне это по силам в такое мгновение. – Если я стану доктором и использую часть денег, чтобы повторить ваш путь и приехать в Дрезен?
      Она начала отворачиваться, полуобернулась назад и посмотрела на деревянные мостки пристани.
      – Нет, Элф. Нет, я думаю, меня там не будет. – Она подняла взгляд и отважно улыбнулась. – Прощай, Элф. Будь счастлив.
      – Прощайте, хозяйка. Спасибо вам. Я буду любить вас вечно.
      Эти слова родились у меня в голове, и я чувствовал в себе силы произнести их, мог бы произнести, чуть было не произнес – но все же не произнес. Может быть, именно то, что я не произнес этих слов, даже не зная, что помышлял об этом, и позволило мне сохранить остатки самоуважения.
      Она медленно преодолела первую половину крутого трапа, потом подняла голову, ускорила шаг, распрямила спину и, ни разу не обернувшись, заспешила на огромный галион; ее темная шляпка исчезла где-то между черными переплетениями канатов.
      Я медленно, опустив голову, побрел назад в город. Слезы катились у меня по носу, а на сердце было черным-черно. Несколько раз я хотел оглянуться, но убеждал себя, что корабль еще не отплыл. Все время я надеялся, надеялся, надеялся, что услышу стук каблучков, или ускоренный шаг носильщиков с паланкином, или громыхание наемного экипажа и фырканье скакунов, а потом ее голос.
      Выстрелила пушка, отмечая очередной колокол, гул разнесся по всему городу, с криками и гамом взмыли в воздух стаи птиц, но я все еще ни разу не оглянулся, так как думал, что из этой части города не видны гавань и пристань, а когда я все же поднял голову и обернулся, то понял, что зашел слишком далеко, что стою на рыночной площади, откуда не видно не то что галиона, а даже его верхних парусов.
      Я бросился обратно вниз тем же путем, которым пришел. Я думал, что опоздаю, но не опоздал, и, когда пристань снова оказалась в поле моего зрения, я увидел огромный, похожий на луковицу корабль, который величественно двигался к выходу из гавани – его буксировали две длинные галеры, полные налегающих на весла гребцов. На пристани все еще толпились люди, они махали пассажирам и команде, собравшимся на корме удаляющегося галиона. Я не увидел на корабле доктора.
      Я не увидел ее на корабле!
      Я понесся по пристани как сумасшедший, я искал ее. Я заглядывал во все лица, изучал их выражения, разбирал каждую походку, каждую осанку, словно в своей безответной любви и в самом деле уверовал, что она решила сойти с корабля и остаться здесь, остаться со мной, что весь этот демонстративный отъезд – всего лишь безумно затянувшаяся шутка и что она, сойдя с корабля, решила помучить меня еще немного и переоделась до неузнаваемости.
      Галион вышел в открытое море, а я почти и не заметил этого. Галеры, оставляя за собой буруны, возвращались назад, а корабль, оказавшись в открытых водах за волноломом, распустил кремовые паруса и, поймав в них ветер, набирал ход.
      Люди стали покидать пристань, остались лишь две рыдающие женщины. Одна стояла, забыв обо всем вокруг, почти совсем закрыв лицо ладонями, другая сидела на корточках, подняв пустые глаза к небесам, а по ее щекам струились слезы.
      … Ая стоял, уставившись в пространство между маяками гавани, где вдалеке виднелась неровная полуокружность береговой линии Кратерного озера. Так я стоял там, недоумевающий, ошарашенный, не чуя под собой ног. Я тряс головой и бормотал что-то себе под нос, несколько раз порывался уйти, но возвращался к пристани, влекомый предательским поблескиванием воды, которая разлучила меня с ней. Меня хлестал ветер, уносивший ее все дальше с каждым ударом моего и ее сердца, и оглушали резкие крики кружащих в воздухе морских птиц и тихие, безнадежные рыдания женщин.
       24. ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ
      Телохранитель ДеВар проснулся оттого, что летал во сне. Он полежал несколько мгновений в темноте, пока не проснулся полностью и не вспомнил, где он, как его зовут, кто он и что происходит.
      Тяжесть всего произошедшего за последние дни придавливала его к земле, словно дюжина кольчуг, накиданных на его кровать одна поверх другой. Он даже еле слышно застонал, переворачиваясь на узкой кушетке, и улегся, подсунув одну руку под затылок и уставившись в темноту.
      Война в Ладенсионе была проиграна. Окончательно и бесповоротно. Бароны получили все, о чем просили, и даже больше, просто взяв то, что им было нужно. Герцоги Сималг и Ралбут возвращались домой с остатками потрепанной и утратившей боевой дух армии.
      Латтенс еще немного приблизился к смерти, и болезнь его упорно противилась любым средствам, какие только могли изобрести врачи.
      Не далее как вчера УрЛейн присутствовал на военном совете, и там из кучи докладов и шифрованных сообщений размер катастрофы в Ладенсионе стал ясен в полной мере. Но УрЛейн смотрел пустым взглядом на столешницу, произнося какие-то односложные слова. Он продемонстрировал чуть больше живости и искорку своего прежнего пыла, когда огульно объявил виновными во всех бедах Сималга и Ралбута, но и эта тирада к концу стала казаться тусклой и вымученной, словно даже гнев был ему не по силам.
      Совет пришел к выводу, что выправить положение уже невозможно. Армии должны вернуться, о раненых необходимо позаботиться. С этой целью будет построена новая больница. Армию сократят до минимума, необходимого для защиты Тассасена. В некоторых городах уже случались беспорядки – люди, поначалу только ворчавшие из-за увеличения налогов в связи с войной, узнав, что их деньги потрачены впустую, вышли на улицы. Налоги придется сократить, чтобы умиротворить население, а потому некоторые проекты следует приостановить, а другие – вообще прикрыть. В какой-то момент придется вступить в переговоры с мятежными баронами, чтобы после стабилизации положения урегулировать некоторые вопросы.
      УрЛейн кивал, слушая, все это его явно мало интересовало. Об этом могут позаботиться другие. Он оставил военный совет, чтобы вернуться к постели своего больного сына.
      УрЛейн по-прежнему не пускал слуг в свои покои, где проводил почти все время. Каждый день он просиживал колокол-другой в комнате Латтенса, а гарем посещал вообще от случая к случаю и только для того, чтобы поговорить с наложницами постарше, а чаще всего – с госпожой Перрунд.
      ДеВар ощутил влажное пятно на своей подушке, на которой ночью лежала щека. Он повернулся на бок, рассеянно прикоснулся рукой к шнурку подголовного валика, который он, вероятно, обслюнявил ночью. Ах, какими неприглядными становимся мы во сне, подумал он, перебирая влажную материю рукой. Наверно, сосал во сне, подумал он. Интересно, у других это тоже случается? Такое свойственно людям? Может быть, детям…
      Он выпрыгнул из кровати, натянул штаны, прыгая то на одной, то на другой ноге и сыпля проклятиями, застегнул на талии ремень с оружием, схватил рубаху, пинком ноги распахнул дверь, опрометью пронесся сквозь ранние утренние тени в своей маленькой гостиной, оттуда – в коридор, где напугал слуг, гасивших свечи. Он бежал быстро, его босые ноги шлепали по деревянным половицам. Как мог, он натянул на себя рубаху.
      Протектор искал стражника, чтобы взять его с собой, но никто не попадался. Завернув за угол в направлении комнаты больного Латтенса, он наткнулся на служанку, несшую поднос с завтраком, – та вместе со своей ношей свалилась на пол. Он, не останавливаясь, прокричал слова извинения.
      Стражника он нашел у дверей комнаты Латтенса – тот спал, развалясь на стуле. ДеВар ударил ногой по стулу, накричал на стражника и пронесся в комнату.
      Нянька, сидевшая у окна с книгой, подняла голову. Она смотрела расширенными глазами на голую грудь ДеВара под наспех натянутой рубахой. Латтенс неподвижно лежал в постели. В изголовье его кровати на столике стоял тазик и лежало полотенце. Нянька словно сжалась, когда ДеВар пересек комнату в направлении кровати мальчика. ДеВар услышал, как следом за ним в комнату вошел стражник. ДеВар, повернув вполоборота голову, сказал ему: «Держи ее!» и кивнул на няньку, которая при этих словах вздрогнула. Стражник неуверенно направился к женщине.
      ДеВар подошел к кровати Латтенса, потрогал его шею – пульс едва прощупывался. Мальчик зажал в кулачке бледно-желтую ленточку, без которой не засыпал. ДеВар как можно осторожнее вытащил ленточку из руки Латтенса, глядя в то же время на няньку. Стражник стоял рядом с ней, держа ее одной рукой за запястье.
      Глаза няньки стали еще шире. Свободной рукой она принялась колотить стражника, которому в конце концов удалось ухватить ее и за эту руку и привести к порядку. Она попыталась лягнуть его, но стражник развернул ее и заломил ей руку, так что нянька согнулась пополам и закричала от боли – ее голова оказалась на уровне колен.
      ДеВар внимательно осмотрел влажный конец ленточки, стражник тем временем смотрел на него в полном недоумении, а женщина, тяжело дыша в неудобной позе, рыдала. ДеВар попробовал языком матерчатую ленточку. На вкус она была сладковатой и чуть горьковатой одновременно. Он сплюнул на пол, потом присел на одно колено, чтобы заглянуть в красное от напряжение лицо няньки. Он сунул ленточку в лицо женщины.
      – Этим травили мальчика, мадам? – очень тихо спросил он.
      Женщина, скосив глаза, смотрела на ленточку. Сопли и слезы капали с ее носа. Нижняя ее челюсть ходила ходуном. Прошло несколько мгновений, прежде чем она кивнула.
      – Где раствор?
      – Он… под сиденьем у окна, – сказала нянька дрожащим голосом.
      – Держи ее здесь, – тихим голосом сказал ДеВар стражнику. Он подошел к окну, сбросил подушку с сиденья, вделанного в стену, поднял деревянную крышку и сунул внутрь руку. Оттуда ДеВар выбросил несколько игрушек, одежду и наконец небольшой темный кувшин.
      – Это? Она кивнула.
      – Кто дал?
      Нянька покачала головой. ДеВар извлек из ножен свой длинный нож. Она закричала, потом принялась биться в руках стражника, но тот лишь еще сильнее нагнул ее, и она снова задышала с трудом. ДеВар поднес нож ей к носу.
      – Госпожа Перрунд! – закричала нянька. – Госпожа Перрунд!
      ДеВар оцепенел.
      – Кто?
      – Госпожа Перрунд! Это она дает мне кувшины! Клянусь!
      – Меня это не убеждает, – сказал ДеВар.
      Он кивнул стражнику, который еще сильнее заломил руки женщины. Та взвизгнула от боли.
      – Правда. Истинная правда! Правду говорю! – закричала она.
      ДеВар чуть подался назад и, подняв глаза на стражника, один раз тряхнул головой, и тот чуть ослабил хватку. Женщина рыдала, все ее согнутое пополам тело сотрясалось. ДеВар убрал нож и нахмурился. В комнату ворвались еще двое стражников с мечами наголо.
      – Сударь? – выкрикнул один из них, оценив происходящее.
      ДеВар расправил плечи.
      – Охраняйте мальчика, – сказал он только что появившейся паре. – А эту отведи к начальнику стражи ЗеСпиоле, – велел он стражнику, держащему сиделку. – Скажи ему, что Латтенс был отравлен, и отравительница – она.
      Широкими шагами шел ДеВар к покоям УрЛейна, заправляя на ходу рубашку. Еще один стражник, встревоженный шумом, догнал его. ДеВар отослал его на помощь тому, кто отводил няньку к ЗеСпиоле.
      У двери покоев УрЛейна стоял еще один стражник. ДеВар как мог привел себя в порядок – он теперь жалел, что не потратил еще немного времени, чтобы одеться как следует. Он должен был увидеть УрЛейна, независимо от того, что могут подумать другие, а чтобы войти, ему может понадобиться помощь этого стражника. Он напустил на себя непререкаемый вид, надеясь, что это поможет.
      – Встать! – прокричал он. Стражник вскочил. – Протектор у себя? – спросил ДеВар, ощерившись и кивая на дверь.
      – Нет, сударь! – выкрикнул стражник.
      – Где он?
      – Я думаю, он пошел в гарем, сударь! Он сказал, ставить вас в известность не обязательно, сударь!
      ДеВар несколько мгновений смотрел на закрытую дверь. Он начал поворачиваться, чтобы уйти, но остановился.
      – Когда он ушел?
      – Около полу колокола назад, сударь.
      ДеВар кивнул и пошел прочь. Завернув за угол, он пустился бегом. Он позвал с собой двух стражников, и все трое направились к гарему.
      Двойные двери трехкупольной гостевой комнаты распахнулись, ударив по стенам. В мягко освещенном холле были две наложницы – они разговаривали за легким завтраком с пришедшими их навестить родными. Когда двери открылись, все присутствующие погрузились в молчание. Главный евнух Стайк сидел на своем месте в середине комнаты, точно сонная белая гора. Сонливое выражение исчезло с его лица, брови сошлись над переносицей и нахмурились, когда створки вернулись в закрытое положение. ДеВар быстрыми шагами пересек комнату, направляясь к дверям, ведущим непосредственно в гарем, – два стражника следовали за ним.
      – Нет! – заревел главный евнух. Он поднялся и начал спускаться по ступеням.
      ДеВар попытался открыть двери, но они оказались заперты. Стайк враскачку приблизился к телохранителю, грозя ему пальцем.
      – Нет, господин ДеВар! – воскликнул он. – Вам туда нельзя. Никогда. Ни в коем случае. И в особенности если там протектор!
      ДеВар бросил взгляд на пришедших с ним стражников.
      – Держите его, – приказал он.
      Стайк вскрикнул, когда стражники попытались схватить его. Евнух оказался на удивление силен, и его руки, каждая толщиной в ногу, отбросили в стороны стражников, но потом те все же схватили его. Он принялся звать на помощь, а ДеВар раздирал на нем его белые одеяния в поисках ключей. Наконец он нашел связку, сорвал ключи с перевязи на поясе сопротивляющегося гиганта, попробовал один, потом другой. Третий ключ вошел в скважину, повернулся, и дверь открылась.