– Вот-вот, нам пришло в голову то же самое. Как по-вашему, что там было? Или до сих пор есть?

– Сейчас уже ничего нет, но сдается мне, у них там был еще один сборочный конвейер.

Он моргнул.

– Чипы?

– А что еще можно делать на заводе по производству чипов?

– Хм. – По его лицу пробежала ухмылка. – Понятно. – Он поджал губы и кивнул, глядя на стол, где только что появился счет.

– Обед с меня, – сказала я и взяла чек. Пуденхаут протянул руку, но было уже поздно.

– Нет, позвольте мне.

– Не беспокойтесь, я расплачусь. – Я потянулась за сумочкой.

Он вырвал счет у меня из рук.

– Мужская прерогатива, – усмехнулся он. Я спряталась за ледяной улыбкой и подумала: ишь, как ты разошелся, друг мой. Он достал из бумажника корпоративную кредитную карточку.

– Так кто же, по-вашему, нас обманывал, кто за этим стоит? Дирекция завода? «Лайдженс Корпс»? Это ведь наши партнеры, да?

– Точно. Дирекция, очевидно, была в курсе: без этого ничего не делается. Но организатором выступил, как я полагаю, кто-то из «Бизнеса».

– Правда? – он встревожился. – О боже мой. Это плохо. У вас есть какие-то догадки? На каком уровне?

– На вашем, Адриан.

Он запнулся, опять мигая, рука с карточкой замерла на полпути к подносу, на котором принесли чек.

– На моем уровне?

– На втором, – доходчиво пояснила я, разведя руками.

– Ах да, само собой. – Поднос унесли.

– А вам-то удалось что-нибудь найти? У мистера Хейзлтона есть какие-то предположения?

Он цокнул языком.

– У нас есть кое-какие подозрения, но пока не время их разглашать, Катрин.

Я подождала, пока ему принесут квитанцию О снятии денег со счета, и добавила:

– Не исключено, что все это было задумано на Первом уровне. На уровне мистера Хейзлтона.

Он в нерешительности подержал свою дорогую ручку над графой, где указывается сумма чаевых. Потом внес туда цифру, которая выглядела довольно скромной, и расписался.

– Мистер Хейзлтон допускает такую возможность, – ровным тоном ответил он и поднялся из-за стола, кивнув метрдотелю. – Пойдемте?

– Дорогу держит, как никакая другая. Достаточно послушать двигатель. Правда, класс? По-моему, в кабриолете больше стучит, даже когда верх открыт.

– Угу, – согласилась я. Изучив руководство по эксплуатации, я положила его обратно в бардачок, вместе со вторым комплектом ключей и документами о покупке.

Пуденхаут оказался никудышным водителем; даже делая скидку на то, что он пытался беречь двигатель, переключался он слишком рано и, кажется, не вполне освоился с рычагами. В повороты он тоже вписывался еле-еле, и, опять же, то, что руль был справа, его совершенно не извиняло: он, по всей видимости, думал, что высший класс – это когда далеко входишь в поворот, потом резко выворачиваешь руль, берешь более или менее правильное направление, смотришь, куда тебя выносит, и при необходимости корректируешь курс (повторять, пока дорога не станет прямой). Мы неслись то вверх, то вниз по дивно красивой, извилистой, абсолютно свободной дороге в одной из лучших в мире спортивных машин, а мне становилось тошно. Пуденхаут даже не опустил верх, потому что ветер пригнал с запада облака и с неба упало несколько снежинок.

– Мне бы тоже хотелось попробовать, – сказала я между поворотами. – Дадите пору-лить? Совсем немножко.

– Право, не знаю. Как же страховка…– Это его обеспокоило больше, чем весь наш предыдущий разговор. – Я бы с удовольствием, Катрин, но…

– А я застрахована.

– Катрин, но это же «феррари»!

– Я водила «феррари». Когда я гостила в Блискрэге, дядя Фредди иногда давал мне «дай-тону».

– Неужели? Но у нее двигатель спереди, это совсем не то. «Триста пятьдесят пятая» – со средним расположением двигателя. Она совершенно иначе ведет себя на пределе оборотов.

– А он мне и «эф-сорок» спокойно доверял. И потом, я же не собираюсь выжимать предельные обороты.

Пуденхаут недоверчиво покосился на меня.

– Он давал вам поездить на «эф-сорок»?

– Да, и не один раз.

– А у меня такой возможности не было, – протянул он, как обиженный школьник. – И какова машина?

– Зверь.

– Зверь?

– Зверь.

Мы остановились на широком повороте у вершины горы, над лесом, на полукруглой гравиевой террасе.

Притормозив, Пуденхаут забарабанил пальцами по рулю, потом с ухмылкой повернулся ко мне и уставился на мои коленки. Я была в костюме и шелковой блузке; просто деловой вид, ничего вызывающего.

– Допустим, я позволю тебе сесть за руль; что мне за это будет? – Он положил руку мне на колено. Его ладонь была теплой и слегка влажной.

Думаю, решилась я именно тогда. Подняв его руку, я переложила ее к нему на колено и с улыбкой произнесла:

– Посмотрим.

– Она в твоем распоряжении, – улыбнулся он в ответ. Он вышел из машины; открыл мне водительскую дверцу. Я скользнула за руль. Двигатель был включен и тихо гудел на холостом ходу. Дверца мягко захлопнулась. Я сунула руку в сумочку, вытащила телефон и посмотрела на экран. Сигнал проходил нормально. Пока Пуденхаут обходил машину, я включила центральную блокировку.

Он помедлил, услышав, как щелкнули замки, потом попытался открыть пассажирскую дверцу. Наклонившись, он стал стучать в окно согнутым пальцем.

– Можно войти? – Он все еще улыбался. Я пристегнула ремень.

– По-моему, ты мне врешь, Адриан. – Я проверила акселератор, заставив стрелку счетчика оборотов подскочить до отметки четырех тысяч и упасть обратно.

– Что, Катрин? – переспросил он, будто не расслышал.

– Врешь, говорю, Адриан. Сдается мне, ты знаешь о «Сайлексе» больше, чем рассказываешь.

– Черт возьми, к чему ты клонишь?

– Это предельно ясно, Адриан. Хочу задать тебе еще пару вопросов насчет того, что же там было на самом деле. – Я достала из сумочки кусочек металлопластика и помахала им перед Адрианом. – И зачем понадобилось так много сверхмощных проводов – как для этого разъема.

Несколько мгновений он в ярости смотрел на меня сквозь стекло, потом выпрямился, огляделся и побежал за машину. Глядя в зеркало заднего вида, я наблюдала, как он подобрал на обочине пару булыжников, прибежал обратно, привалил с обеих сторон к тому заднему колесу машины, которое было ближе к дороге, и вбил их в землю. Я дотянулась до бардачка, который оставался незапертым. Достала оттуда ключи; выключив двигатель, заперла бардачок, потом опять завела машину. Пуденхаут отряхнул руки от пыли и вернулся к окну.

– Тут ты просчиталась, Катрин, – он нагнулся и посмотрел на меня.

Он сел на капот, глядя на дорогу. Теперь его голос доносился до меня сквозь многослойную ткань складного верха, но слышался вполне отчетливо.

– По-моему, счет один –один, согласна? – Он повернулся, чтобы видеть меня через ветровое стекло. – Будет тебе, Катрин. Если ты обиделась, что я положил тебе руку на коленку, так давай про это забудем. Не понимаю, что ты заладила насчет «Сайлекса», телефонных линий и прочего, но давай, по крайней мере, обсудим это по-взрослому. Ты же ведешь себя как ребенок. Ну-ка, пусти меня в машину.

– Что там на самом деле происходило, Адриан? Это была дилерская? Правильно? Для этого понадобилась потайная комната?

– Катрин, если ты не прекратишь эту ерунду, мне придется просто…– Он похлопал по нагрудному карману, но его телефон лежал в машине с подключенной гарнитурой «хэндс-фри». Он улыбнулся и развел руками. – Ну, наверно, дождусь какой-нибудь машины и попрошу водителя остановиться. Швейцарской полиции, Катрин, все это не понравится.

– Адриан, ты приложил руку к тому, что случилось с Майком Дэниелсом, или Колин Уокер сам все это проделал? Конечно, с помощью дантиста и проститутки.

Он уставился на меня с открытым ртом. Потом рот все-таки закрыл.

– Неплохо придумано – таким способом послать номер мистеру Синидзаги. Что это за цифры – банковский код? Номер счета? Наверно, мистер Хейзлтон сам такое придумал, да? Он у нас большой любитель головоломок, циферок и прочего дерьма. Он тебе когда-нибудь говорил, что на пальцах можно считать до тысячи и даже больше? А используя чьи-нибудь зубы и двоичный код, можно до двух миллионов считать, а то и передавать десятизначные числа.

Он рывком бросился к пассажирской дверце и стал дергать ручку.

– Я до тебя доберусь, гадина! Чертова сука, думаешь, ты самая умная? Сейчас же меня впусти! Открой дверцу, или я этот верх своими руками оторву!

– А твой швейцарский армейский нож остался в бардачке, так же как и запасные ключи, Адри. Кстати, Адри, какой, ты говорил, здесь предел оборотов? Пять тысяч, да? – На этот раз я не только нажала на педаль газа, но и задержала на ней ногу. Стрелка счетчика оборотов взлетела сначала до шести, потом до семи тысяч. Красная линия проходила под восемью с половиной тысячами, но последнее деление на счетчике соответствовало десятке. Мотор взвизгнул, звук был – просто чудо: металлический, яростный, душераздирающий; он отразился эхом во всех близлежащих горах и, вполне вероятно, превысил максимально дозволенный уровень громкости нескольких швейцарских кантонов.

– С ума сошла? – заорал Пуденхаут. – Прекрати!

Я опять нажала на газ; двигатель снова отозвался тем же сказочным звуком.

– Ты не поверишь, Адриан: на этот раз удалось дойти до восьми тысяч. Почти до красной отметки.

Теперь я буквально вдавила педаль в пол. Рев был сокрушительный, всепоглощающий, неистовый, как будто мне в ухо разом зарычал десяток львов. Стрелка счетчика оборотов скользнула по красной цифре, потом глухо упала, показывая холостой ход.

– Вот мы и дошли до красной отметки, Адриан. Это очень вредно для машины.

– Чтоб ты сдохла! Отвали, мать твою! Ну, сволочь! Тачка-то при чем – это ж просто железо! Ах ты, сука! – Он чуть не плакал. Развернувшись на каблуках, он ссутулился и заковылял к дороге. Я подождала, пока он дойдет до шоссе, потом опять вдавила педаль газа и подержала ее так пару секунд. Машина содрогнулась, мотор взвыл, словно в предсмертной агонии. Тому, кто любит железки, нелегко на такое решиться, поэтому я не испытывала ни малейшего удовольствия, но другого средства для достижения цели у меня не было, и, в конце концов, наш Адриан рассудил здраво: это ж просто железо. Даже если оно стонет, страдает все равно он. Пуденхаут вздрогнул, услышав этот звук, стремительно развернулся и кинулся обратно. Он заколотил кулаками по складному верху.

– Не смей! Не смей! Это моя машина! Прекрати!

– Адриан, ты никакого запаха не чувствуешь? Похоже, масло горит, тебе не кажется? Ой, смотри, тут красная лампочка зажглась. Это не к добру. – Стрелка опять метнулась вверх. Раздался оглушительный рев, металлический и резкий. – Тебе не показалось, что теперь звук немножко другой? По-моему, совсем другой. В нем как-то больше металлического. Ты согласен? Вот, послушай…

– Не смей! Не смей!

– Тебе, Адриан, лучше ответить на мои вопросы, а то мне скоро все это надоест и я просто буду держать ногу на газе, пока эта дурь не сдохнет.

– Сука драная!

– Ох, что сейчас будет, Адриан.

– Ладно! Что тебе надо?

– Извини? – переспросила я.

Я нажала на кнопку, управляющую окном, и опустила стекло примерно на сантиметр. Пу-денхаут сунул пальцы в щель и стал давить на стекло сверху. Я опять ткнула кнопку, и окно стало подниматься. Его пальцы оказались зажаты между верхней кромкой стекла и обтянутой тканью рамкой складного верха. Он взвыл.

– Вот незадача, – сказала я. – Мне казалось, в современной машине пальцы прищемить нельзя. Я думала, на всех машинах стоит какой-то датчик или что-то в этом роде, чтобы так вот не получалось.

Пуденхаут безуспешно пытался высвободить пальцы.

– Чертова стерва! Больно!

– Что скажешь, Адриан? Производители «феррари» считают ниже своего достоинства ставить на свою машину это устройство для хлюпиков, или оно просто сломалось? Ума не приложу. Вот интересно, «фиат» в этом смысле надежнее или нет? Ладно, это к делу не относится. Сейчас опять будет красная отметка, Адри. – Еще одно движение стрелки, и скрежещущий, стонущий рев мотора.

– Ладно!

– Ты о чем? – Я взяла телефон и посмотрела на экран.

– Ладно! Черт, да отпусти же!

– Извини, Адриан, не слышу. Что ты сказал? – Набрав несколько цифр, я поднесла трубку к уху, потом набрала следующие цифры.

– Я сказал: ладно! Ты что, оглохла? Ладно!

– Что? – Я еще понажимала на кнопки. Потом поднесла телефон к окну. – Адриан, тебе придется это повторить.

– Это была дилерская!

– На «Сайлексе»?

– Да! Ну и что? Черт, мы ведь и потерять на этом могли!

– Вложенный вами капитал одинаково вероятно мог окупиться или не окупиться, – согласилась я.

– Да какая разница? Все закончилось. Мы отправили деньги Синидзаги! Это он так решил! Дэниелc изнасиловал его дочь; этот козел еще легко отделался! И вообще, кому какое дело? Отпусти меня! Черт! Пальцы больно!

– А для чего все это, Адриан? – спросила я, все еще держа телефон у окна. – Для чего деньги? Что Синидзаги будет с ними делать?

– Откуда я знаю!

– Плохой ответ, Адриан. Так недолго потерять совершенно новый двигатель. – Я нажала на газ. Звук вышел чудовищный и уже на самом деле свидетельствовал о поломке. Мне показалось, что в зеркале заднего вида я заметила облачко зловещего серо-голубого дыма.

– Да не знаю я, мать твою! Что-то там с Фенуа-Уа, но он мне не говорил! Гадина! Ты мне пальцы сломаешь!

– Хейзлтон тебе не говорил?

– Нет! На кой мне это знать? Говорю, что думаю! Это просто догадки!

– Хм-м-м, – протянула я и слегка опустила стекло.

– Паскуда, – прошипел он и попытался схватить меня за горло. Я вжалась в спинку сиденья и опять подняла окно. Теперь в зажиме оказались его запястья. Он издавал булькающие звуки, а его пальцы извивались перед моим лицом, как розовые щупальца.

Я пошарила в сумочке и достала аэрозольный баллончик.

– Не делай резких движений, Адриан. Вот смотри: это газ «мейс». Разъедает глаза и слизистую оболочку. Не ровен час, испортит тебе весь праздник. По-моему, тебе лучше отойти. Я уже вызвала полицейских. Если будешь сговорчивее, постараюсь их убедить, что произошло недоразумение; в противном случае я буду горько плакать и жаловаться, что ты пытался меня изнасиловать. Поставь себя на их место: кому бы ты поверил?

– Вот сволочь, – всхлипнул он. – Я до тебя еще доберусь.

– Нет, Адриан. Не доберешься. Только пикни – тебе будет еще больнее. Теперь откинься назад. Сделай упор на пятки. Перенеси свой вес. Вот так. – Я опять нажала на кнопку; сначала вниз, потом вверх. Едва устояв на ногах, он высвободил руки. Он переминался на гравии, потирая запястья и осторожно массируя пальцы; на его лице виднелись дорожки от слез. Я подняла телефон так, чтобы он мог его видеть, и нажала на кнопку выключения, потом набрала номер Гордого Ганса и сообщила, где мы находимся.

– А как же полиция? – спросил Пуденхаут, настороженно глядя на горную дорогу.

– Успокойся. Я звонила не в полицию, а на чей-то автоответчик. «Мейс» – тоже не «мейс», а дезодорант «Армани». – Я кивнула в сторону парапета по краю полукруглой террасы, усыпанной гравием. – Может, присядешь, Адриан? – Я выключила мотор. Он с шипением затих, потом стал щелкать у меня за спиной.

Пуденхаут еще помассировал пальцы, испепеляя меня взглядом, преисполненным злобы и ненависти, но отошел и сел на парапет.

Ганс на «БМВ-7» со скрежетом затормозил на гравии минут через десять. Он поставил машину рядом, между мной и Пуденхаутом, потом вышел из нее и открыл для меня дверцу. Помахав Адриану на прощание, я пересела в «БМВ». Пока мы отъезжали, я смотрела назад. Когда мы поднялись по дороге метров на сто, а Пуденхаут, посмотрев через открытую дверь «феррари» на панель управления, обернулся к нам, я опустила окно и выбросила на дорогу ключи от «феррари».

– Катрин?

– Слушаю, мистер Хейзлтон.

– Я разговаривал с Адрианом Пуденхаутом. Он очень расстроен.

– Охотно верю, мистер Хейзлтон; его можно понять.

– Вероятно, ты ему высказала какие-то дикие предположения на мой счет. Тебе могло показаться, будто он их подтверждает, но это только потому, что на него было оказано значительное давление. В суде такие доказательства не проходят. На самом-то деле за такие действия под суд следует отдать тебя, Катрин. Как мне представляется, твой поступок противоречит Женевской конвенции.

– Где вы находитесь, мистер Хейзлтон?

– Где я нахожусь, Катрин?

– Да, мистер Хейзлтон. Когда мы с вами разговариваем по телефону, мое местонахождение вам всегда известно, будь то в Гималаях или на одинокой прогулочной яхте, а вот я слышу только голос, донесенный до меня радиоволнами, как бы лишенный оболочки и географического местонахождения. И мне очень интересно, где же вы в данный момент. В Бостоне? Ведь ваше американское жилище находится в Бостоне, правда? Или в Эгхэме, на Темзе. Это ваша резиденция в Британии, верно? Но столь же вероятно, что вы находитесь здесь, в Швейцарии: я понятия не имею. Но для разнообразия мне хотелось бы знать точно.

– В данный момент, Катрин, я на старой рыбацкой лодке, возле острова Сент-Киттс в Карибском море.

– Погода хорошая?

– Жарковато. А где конкретно в Швейцарии находишься ты?

– Около замка, – соврала я. Впрочем, я была рядом, хотя и не на его территории. Я стояла в чистом, но мокром парке в городе Шато-д'Экс. Замок был виден сквозь ветви деревьев на другой стороне аллеи. Согласно договоренности, шофер Ганс вскоре должен был приехать за мной сюда, забрав мой багаж из шикарных апартаментов с двумя лоджиями.

Пройдя по упругой черной дорожке, я села на детские качели. При этом огляделась по сторонам, опасаясь не столько хейзлтоновских громил из «Бизнеса» вроде Колина Уокера, сколько рядовых швейцарских граждан, которые, вероятно, стали бы кричать на меня за то, что я сижу на качелях, предназначенных для лиц меньшего роста и/или младшего возраста. Никого. Видимо, опасность мне не грозила.

Я оттолкнулась ногами и тихонько качнулась вперед-назад.

– Так вот, – продолжил Хейзлтон, – теперь, когда мы оба знаем, где находится собеседник, мы, вероятно, можем обсудить более серьезные вопросы.

– О да. Например, ваши шалости в стиле Куффабля.

– Катрин, тебя и так ждут большие неприятности. Не стоит их усугублять.

– Нет, мистер Хейзлтон, неприятности, думаю, ожидают вас. Вы так глубоко увязли в зловонном болоте, что без подручных средств вам уже не выбраться, поэтому чем скорее вы оставите свой высокомерный тон, тем лучше.

– Какая у тебя образная речь, Катрин.

– Просто я хорошо беру с места, мистер X., чего, вероятно, уже не скажешь об Адриановом «феррари».

– Да уж, наслышан. Как я уже сказал, он очень расстроен.

– Что поделаешь. Так вот, давайте-ка я вам кое-что расскажу, мистер X.: один из главных руководителей почтенной, но все еще энергично действующей коммерческой организации, специализирующейся на долгосрочном финансировании, устраивает неофициальную и удачно расположенную дилерскую контору на заводе, охраняемом теми, кого он обманывает. Он заколачивает, ох, даже не знаю, сколько денег, раскидывает их по нескольким счетам, вероятно здесь, в стране больших шоколадок «тоблероне», а потом посылает номер одного из счетов главному руководителю одной японской корпорации весьма нестандартным способом, подразумевающим использование чьего-то рта. Ах да, этот руководитель – по моим последним данным – только что ушел в отставку и купил себе поле для гольфа под Киото. Это, наверное, недешево ему обошлось – как вы думаете? Однако большая часть денег будет использована на покупку маленького и очень плоского кусочка земли в океане, который станет карманным государством нашего предприимчивого руководителя. Это двойной обман, вероятно, даже тройной. «Бизнес», попавшийся на собственную ловушку в Тихом океане, был обманут один раз, тогда как правительство было обмануто дважды, первый раз…

– Катрин, можно тебя перебить?

– Что такое, мистер Хейзлтон?

– Позволю себе заметить, что ЦРУ и другие американские службы регулярно перехватывают разговоры по мобильной связи в Карибском море. Обычно они ищут торговцев наркотиками, но я уверен: все, что, по их мнению, заслуживает внимания, они передают в соответствующий правительственный департамент.

– Например, в Государственный департамент?

– Именно. Допустим, я понимаю, к чему ты клонишь; нет необходимости уточнять. Гипотетически все это очень увлекательно, но что нам это дает?

– Вам это дает выбор, мистер Хейзлтон.

– Какой же? Подозреваю, тебе не терпится мне рассказать.

– Если не считать признания, полученного-и, замечу, записанного – под некоторым давлением, пары разъемов для специальных телефонных линий и еще кое-каких косвенных улик, у меня не так уж много доказательств.

– Ага. И? Но?

– Но доказательства найдутся. К примеру, разыскать ребят из Эссекса не составит никакого труда, если с умом взяться за дело.

– Ребят из Эссекса?

– Так постоянные работники «Сайлекса» называли авантюристов, которые заключали для вас массу сложных и не вполне законных сделок в потайной комнате.

– Ах, вот оно что.

– Организовать серьезное расследование несложно, мистер Хейзлтон. Честно говоря, я пока не уверена, замешаны ли в этом другие руководители Первого уровня, но думаю, для начала нужно просто предать дело гласности.

– Это чревато расколом «Бизнеса», Катрин. Если в этом участвовали другие члены совета директоров.

– Ничего не поделаешь, иногда приходится идти на риск. Я лично подозреваю, что наш герой действовал в одиночку. Возможно, здесь замешаны еще человека два-три, но никак не весь совет директоров – иначе не было бы необходимости так тщательно все скрывать. Так что, как ни крути, у человека, который решился на мошенничество, будут крупные неприятности.

– Но тот человек, видимо, достаточно обогатился, чтобы не тревожиться на сей счет.

– Он и до этого был достаточно богат, чтобы не заниматься такими делами. Но, задумав эту комбинацию, он осуществил ее просто из любви к искусству, ради спортивного интереса, ради того, чтобы всех перехитрить, приписав лишний нолик к сумме своих личных сбережений, а не потому, что нуждался в деньгах.

– Нельзя упускать из виду, что богатые обычно не останавливаются на достигнутом, Катрин. Например, кого-то может вдохновить пример Руперта Мердока, преуспевшего на международном рынке масс-медиа. А на это требуется очень много денег.

– На покупку земельной собственности, о которой мы говорим, тоже требуется немало денег, а что потом? Перепродать ее кому-то другому, кто жаждет иметь собственное государство? Или заложить? Только это теперь несущественно. Злоумышленник связан по рукам и ногам: его разоблачили. Мяч в конуре – конец игре.

– В конуре?

– Шотландская поговорка. Вы успеваете следить за ходом моей мысли, мистер Хейзлтон?

– Надеюсь. Продолжим, исходя из этой твоей гипотезы. Разумеется, исключительно ради теоретического интереса.

– Ну конечно. Так вот, дело в том, что у нашего гипотетического злоумышленника есть возможность избежать полного поражения.

– Неужели?

– Если этот человек представит своей корпорации сделку, результатами которой эгоистично хотел пользоваться сам, если он просто передаст результаты своей деятельности коллегам, не ожидая взамен ничего, кроме благодарности, то, думаю, они удивятся – даже изумятся – и что-то заподозрят, но вместе с тем и преисполнятся благодарности. Наверно, будут перемигиваться за его спиной и показывать на него пальцем, но вряд ли захотят вникать в тонкости этой аферы. Скорее всего, они примут этот дар с такой же видимой легкостью, с какой он будет им предложен.

– Хм. Весьма вероятно, что за таким дарителем впоследствии установят пристальное наблюдение, чтобы ему впредь неповадно было затевать хитроумные комбинации.

– Довольно мягкое наказание за совершенное преступление, пусть даже не принесшее никакой личной выгоды. Другой вариант гораздо хуже. Честно говоря, будь я членом совета директоров, я бы, наверное, вынесла такое беспардонное предательство на суд всей корпорации – в назидание остальным.

– Откуда столько жестокости, Катрин? Будем надеяться, ты никогда не поднимешься на самый верх.

– Ну, не такая уж я злодейка, мистер Хейзлтон. На днях, к примеру, рассказала Стивену Бузецки, что жена ему изменяет, – и ничего не ожидаю взамен.

– Напрасно, Катрин. Эту информацию можно было использовать гораздо продуктивнее.

– Считайте, что я сентиментальна.

– Как он это воспринял?

– Для него это было ударом.

– Ты понимаешь, что он тебе никогда этого не простит?

– Понимаю. Но, по крайней мере, я могу гордиться, что не стала прятаться за спины ваших людей.

– Значит, по большому счету, ты порядочная эгоистка, Катрин, верно? Как и я.

– Верно. Только у меня эгоизм принимает другую форму.

– С этим не поспоришь. Итак, окажись я в таком положении, какое ты мне обрисовала, я бы начал срочно действовать в указанном русле. Не стал бы дожидаться Рождества, чтобы преподнести подарок.

– По-моему, это было бы вполне разумно.

– Конечно, все это находится в прямой связи с другой местностью – и отнюдь не плоской.

– Я как раз собиралась к этому перейти.

Никогда в жизни мне не было так страшно. Казалось бы, я досконально изучила наши методы; казалось бы, я знала, до какого предела мы можем дойти или, по крайней мере, до какого предела мы можем дойти в определенных обстоятельствах, но теперь я ни в чем не была уверена. Сидя в парке и ожидая Ганса с моим багажом, я оказалась совершенно беззащитной. А вдруг заговор шел дальше Хейзлтона? Вдруг, по какой-то жуткой прихоти судьбы, в нем замешаны все? Или только мадам Чассо, да еще, возможно, Дессу и Чолонгаи? Оставалось еще двенадцать членов совета директоров, часть которых была крайне пассивна. Вдруг я задела слишком многих; вдруг я замахнулась на их оплот, на основы их власти? Что, если вчера вечером я упустила из виду нечто важное, какую-нибудь тайную угрозу; что, если неверно истолковала всю эту историю?

Я качалась вперед-назад, глядя сквозь голые ветки вдаль, на замок. Может быть, как раз сейчас я – в прицеле снайпера. Успею ли я заметить пульсирующий красный огонек лазера на деревьях между мной и замком? Может быть, группа захвата уже вышла из замка. Может, мне суждено исчезнуть в лабиринте склепов и катакомб, которые скрыты в горе позади замка, или провести остаток своих дней в Антарктике, сходя с ума на Земле Кронпринцессы Ефимии. А что, если Ганс получил указания везти меня в сторону аэропорта, а потом внезапно остановиться в том месте, где поджидает Колин Уокер с раскаянием во взгляде и глушителем на пистолете?

Что это было: мания преследования или обостренное чутье? Явственно ощущая кожей жжение снайперского прицела, я спрыгнула с качелей и направилась к деревьям, чтобы меня не было видно из замка. Потом я позвонила Гансу в автомобиль.

– Слушаю вас, миз Тэлман!

– Как там дела, Ганс?

– Багаж в машине, миз Тэлман; куда за вами подъехать?

– К офису «Авис». Через двадцать минут.

– Понял. Еду.

Я дошла до гаража фирмы «Хертц», взяла напрокат «ауди-АЗ» и доехала до угла напротив «Ависа», потом пригнулась и позвонила Дессу. Телефон выключен. Набрала номер мадам Чассо, чтобы изложить ей свою версию, исходя из предположения, что Пуденхаут поехал сразу к ней. Автоответчик. Томми Чолонгаи: на совещании. Я отыскала номер Кс. Пар-фитт-Соломенидеса, человека, который тоже подписывал договор об острове Педжантан, но, по моим расчетам, вряд ли состоял в сговоре с Хейзлтоном. Длинные гудки. Меня охватила паника. Почему-то я стала набирать номер дяди Фредди.

Тулан; принц. Все линии заняты. Тогда Люс. Люс, умоляю, окажись у телефона…

– Да?

– Ох, мать честная, вот спасибо!

– За что?

– За то, что ты у телефона!

– А в чем дело, что случилось, дорогуша?

– Да ничего, просто с ума схожу. По-моему, я только что совершила служебное самоубийство.

Что ты мелешь, типун тебе на язык! Я рассказала ей ровно столько, сколько могла. В таком изложении моя история, и без того непростая, выглядела совсем запутанной, но Люс, кажется, уловила суть. (Не слишком ли быстро? – закралось подозрение. Не втянута ли она в этот заговор? Может, ей поручили втереться в доверие… Впрочем, это уже чистой воды паранойя. Или нет?)

– Ты сейчас где?

– Люс, тебе не обязательно это знать.

– Все еще в Швейцарии? Или этот акт вандализма с «феррари» ты устроила в Италии? Не иначе как тебе светит высшая мера?

– Подожди, тут привезли мои вещи. – Я наблюдала, как Ганс на серебристом «БМВ» затормозил у обочины на противоположной стороне улицы. Вроде бы хвоста за ним не было. И в «БМВ» он один. Ганс вышел из машины и, надев фуражку, принялся разглядывать витрины «Ависа».

Я вышла из «ауди».

– Разговаривай со мной, Люс. Если отключусь без предупреждения, вызывай полицию.

– Какую? Швейцарскую?

– Да, или Интерпол, или еще какую-нибудь. Сама не знаю.

– Ладно. Но тогда мне нужно знать, где ты.

– Да, действительно. – Я стала переходить на другую сторону, лавируя между сигналившими автомобилями и огрызаясь в ответ на выразительные жесты водителей. – Сам катись в задницу, придурок!

– Что ты сказала?

– Это я не тебе, Люс. Ганс! Ганс!

– На тебя напали?

– Нет, я зову шофера. Я в Швейцарии, в городе Шато-д'Экс.

– Понятно… это не тот самый шофер, нет?

– Нет. Ганс, danke, danke. Nein, nein. Mein Auto ist hier.

– Миз Тэлман. Вы переходите улицу в неположенном месте.