Светка послушно сгрузила чашки, подошла к Сигизмунду и встала перед ним, сцепив пальцы.
      — Что?
      — Что с тобой происходит?
      — Ничего.
      — Ты работать собираешься?
      — Собираюсь.
      — Ты понимаешь, что у нас бюджет!.. — заорал Сигизмунд. — Вот так у нас бюджет!.. — Он провел пальцем по горлу. — Вот так!.. Еле сводим!.. Сейчас еще штрафные навесят!.. Ты это понимаешь, ты, бухгалтер!.. Ты на штате сидишь!..
      — Понимаю, — совсем тихо сказала Светка.
      — Кому мне зарплату не платить? — спросил Сигизмунд. — Федору или Людмиле Сергеевне?
      — Мне, — прошептала Светка.
      — Я тебя уволю! В чем дело? Да сядь ты.
      Светка села. Помолчала еще немного. Глаза набухли слезами.
      — Ну? — уже мягче повторил Сигизмунд.
      — Я беременна, — прошептала Светка. — Анализы показали…
      — Какой срок?
      — Три недели…
      — Сколько тебе нужно?
      — Чего нужно?
      — Денег, чего… Ты будешь прерывать?
      — Я не знаю! — сказала Светка и бурно разрыдалась.
      Сигизмунд дал ей время поплакать. На душе у него сгущались тучи. В маленьких фирмах, вроде “Морены”, главная нагрузка лежала на бухгалтере.
      Потом Сигизмунд взял Светку за руки и проникновенно проговорил:
      — Светлана. Мне нужен бухгалтер. Ты без меня знаешь, что беременная женщина — не работник. Кормящая — тем более. Если ты решишься… я тебе помогу. Ну, деньгами. Оформим. Не беспокойся.
      — Что — “решишься”? — пролепетала Светка.
      — Что, что… Муж-то у тебя бюджетник. Когда он в последний раз зарплату получал? Ты соображай. Ты ему сказала?
      — Да…
      — А он что?
      — Говорит, сама решай…
      — Ну вот ты и решай.
      — Что?
      — Света, я не смогу тебя держать в штате.
      Светка встала. Лицо у нее разом сделалось мокрое: текло из глаз, из носа.
      — Сигизмунд Борисович, можно, я уйду? — спросила она шепотом.
      — Иди, — сказал Сигизмунд. — Ну, иди, иди…
      Светка схватила сумку и убежала.
      Несколько секунд Сигизмунд тупо смотрел на дверь, а потом схватил себя за волосы и несколько раз стукнулся лбом об стол. Так. Только этого не хватало — остаться без бухгалтера. Не станет Светка делать аборт. Рожать она будет. Нищих плодить. Остаться без бухгалтера — это катастрофа. Особенно при нынешнем положении “Морены”. И с улицы просто так бухгалтера не возьмешь…
 

* * *

 
      В воскресенье Аська, возвращаясь от своего нового режа, нежданно-негаданно притащила с собой Мурра и уже с порога закричала:
      — Морж! Смотри, кого я тебе привела!
      Мурр был мрачноват, строг и ничем не показывал своего удивления. Чинно выпил кофе. Сдержанно-одобрительно отозвался о проекте фольклорного праздника, в котором собирался принять участие. Никак не реагировал на бурное ликование Аськи.
      Сигизмунд держался холодновато — все утро просидел на телефоне, обзванивая своих знакомых в поисках приличного бухгалтера. Мысли в основном вертелись вокруг этого.
      Мурр с присущей ему временами чуткостью видел, что Сигизмунду не до гостей, и потому проговорил тихим, грудным голосом:
      — Хотите, я новую песню вам покажу?
      — Ой, Мурр, это гениально! Морж, ты должен это послушать! Такая архаика — охренеть, такие корни! Новый реж кипятком писал, весь пол залил!
      — Я просто стремился создать сказку, — мягко поправил Мурр. И стал петь.
      Сигизмунд даже вздрогнул: он не ожидал, что Мурр просто так запоет, без гитары, без предисловий.
      Песня полупелась, полувыстанывалась, полувыкряхтывалась; завораживающий голос Мурра то уходил в распевы, то топтался на речитативах; только за счет голоса, пожалуй, песня и забирала — ритм и стих хромали на все четыре лапы… будто косолапый бежит. Да, будто косолапый бежит. Куда-то. В темную берлогу. В черный провал. Под землю.
 
Сторожит медведь
Мое счастье от всех.
Ждет меня медведь,
Чтоб мне отдать счастье.
Солнце сменит дождь,
А дождь сменит снег,
Ждет меня медведь
В сушь и ненастье —
Чтобы счастье не скучало,
Ему
Он сплетает венки…
Он горем удручен,
Что я не прихожу.
Из сопочки
Слушает грай птиц у тропочки:
Может, жданный бредет,
Может, ветер голос принесет.
Вот уже сколько лет
Все ждет да ждет,
Ждет меня медведь,
Все ждет да ждет,
А меня все нет,
Нет да нет,
Меня — нет…
 
      Мурр плел и плел песню, больше голосом, чем словами, и Сигизмунд, как всегда во время его пения, вдруг оторвался от берега реальности и поплыл… И чем дальше он уплывал, тем больше понимал — только вот словами выразить не мог. Нелепые и разрозненные события последних недель вдруг обрели соединенность и смысл, как будто их вписали в некий общий контекст. И исчезновение Лантхильды, и исчезновение Аськи, и возвращение Аськи, и та смерть, что ударила мимо, и Аспид, и Светка, которая не хочет избавляться от своего ребенка… Все.
      Мурр пел и пел, казалось — вечность. У Аськи восторженно блестели глаза. И Вика сидела не шевелясь — слушала. А у Сигизмунда вдруг мурашки пошли по спине. Кто-то ждал. Долго ждал.
 
Чтобы счастье не грустило,
Медведь
Прибаутки рычит.
он сердится порой,
Грозит
Разбранить меня.
И не ведает он,
Что давно я сплю в земле сырой —
Медяки на глазах —
Некому медведю рассказать.
И медведь все ждет да ждет —
Вот уж сколько лет
Ждет да ждет…
А меня все нет,
Нет да нет…
Меня — не-ет…
А медведь все ждет,
Ждет да ждет,
А меня уж нет,
Нет да нет,
Ме-еня не-е-е-ет!..
 
      Сигизмунд слушал, слушал… В многократно повторенном “нет” ему все явственнее слышалось исступленное “да”, и в постоянном утверждении “меня нет” звучало все громче “я есть, я есть!”
      “Жизни хочу”, — вспомнил он аськины слова.
      Допев, Мурр скупо улыбнулся, не стал слушать похвал, а вместо этого залпом допил остывший кофе и быстро ушел. Сказал, что ему нужно еще в одно место зайти.
      — Как он там поживает, не рассказывал? — спросил Сигизмунд у Аськи.
      — Херово, как все… Я не знаю, у них своя тусня. Они чужих не любят. Слушай, Морж, а у тебя правда денег нет? Купил бы ему нормальную гитару.
      — Правда нет, — сказал Сигизмунд. — Я бы его давно на лазернике выпустил, были б только деньги. А теперь еще бухгалтерша…
      И снова его охватила непонятная тревога. Острая, как колика. Мысль лихорадочно заметалась: что?.. где?..
      — …Ты что, оглох, Морж? Трубку сними! Замечтался!
      Тряхнув головой, Сигизмунд снял трубку.
      — Значит так, Сигизмунд Борисович, — прозвучал деловой голос Федора. — Я, как обещал, проконсультировался.
      — О чем? — изумился Сигизмунд. — Что, бухгалтер?..
      — Какой бухгалтер?
      — Нет, ничего… Извини.
      — Я насчет кремации консультировался.
      Тревога резко усилилась.
      — Какой кремации?
      — Вы просили дополнительно узнать насчет воскресения кремированных. Опасно или как.
      Сигизмунд наконец сообразил, о чем речь. Исполнительность Федора порой ставила его в тупик.
      — Ну и как?
      — Отец Никодим говорит: что, по-твоему, Бог из пепла не соберет? А если кто при пожаре погиб — тех тоже?..
      — Ну спасибо, Федор, утешил.
      — Не за что. Всегда рад. Если что, звоните, Сигизмунд Борисович.
      Сигизмунд едва дождался конца разговора. Он вдруг определил источник сильнейшей тревоги. “Хозяйство”. Берлога. И там стережет… ждет… Кто? Он почти физически ощущал ЗОВ.
      — Ты чего с лица такой бледный? — закудахтала Аська. — Сообщили тебе чего?
      — Да нет. Скоро приду.
      Он почти бегом выскочил во двор, открыл гараж. Запаха не было. Но ЗОВ становился все сильнее. Лантхильда? Может быть, она под землей? Всего лишь в двадцати метрах, внизу? Бьется под асфальтом в жуткой камере или в коридоре? Или в этом черном зловонном колодце?
      Не сразу попадая в рукава, Сигизмунд переоделся в ватник. Он даже не чувствовал холода. Быстрее, быстрее. Стережет медведь. Все взаимосвязано. Все вписано в общий контекст. Древний и жуткий.
      Гремя заграждениями, прошел по каналу, нырнул в подворотню. И…
      На люке стоял “москвичок”. Порыпанный, заслуженный. Явно на трудовую копейку куплен после ста лет очередей. И угораздило же его!..
      Недолго думая, Сигизмунд пнул “москвичок” ногой. Машина взвыла. Повыла, помигала — замолчала. Сигизмунд снова пнул. Подождал. Минуты через три хлопнула парадная, и во двор выскочил полуодетый мужик. С первого же взгляда Сигизмунд определил в нем такого же бедолагу, как он сам. Тем лучше. Еще издалека Сигизмунд чудовищно заматерился ему навстречу. На хрена на аварийный люк свою тачку поставил! Давай, откатывай срочно! Там газ травит! Воскресенье, блин, я один на участке!
      Сигизмунд сам от себя не ожидал такого вдохновенного вхождения в роль. Может, Права Аська? Только Гамлета ему и играть.
      Мужичок во всяком случае поверил, в подлинности образа не усомнился. Покорно залез в “москвичок”, заглушил завывания, откатил с люка.
      Спросил, сильно ли газ травит. Не рванет ли?
      — Да ни хера не рванет!.. — Сигизмунд утопил ответную реплику в чистом мате и свел ее к тому, что задрочили его по выходным тут дежурить…
      — Может, помочь, дядя? — совсем мирно спросил мужичок.
      Ишь ты, как не хочет, чтоб рвануло! А механизм там, в люке, не беззвучный, и надо бы от мужичка отделаться поскорее. Сигизмунд раздраженно замахал рукой.
      — Да иди ты, иди, иди!.. Достали!..
      Мужичок наконец обиделся и ушел.
      Когда за Сигизмундом закрылась входная дверь, отделявшая подземный тоннель от наружного люка, Сигизмунд перевел дыхание. Всеобъемлющая тишина ударила его, в ушах зазвенело. И вместе с тишиной нахлынул ужас. Он понял, что боится отходить от двери.
      Постоял. В тишине ничего не менялось. Позвал: “Лантхильда!” Метнулось эхо — больше ничего. Поудобнее взял в руку ломик и заставил себя отлепиться от двери. Сделал шаг по коридору, другой.
      Включил фонарик, посветил. Все как прежде. Бетонный пол. Серый потолок.
      Сигизмунд медленно шел вперед. Наконец впереди открылся “предбанник”, он же кладовая. Метнулся луч фонарика — Сигизмунд нашел выключатель и быстро зажег свет. Тусклое мертвенное сияние залило стеллажи, черный провал колодца, дверь с рычагом… После Сигизмунда здесь никого не было. “Предбанник” был пуст.
      Сигизмунд осторожно прошел по кладовой. Заглянул в окуляр “перископа”. Записка и термос, оставленные Лантхильде, нетронутые, стояли на нарах. Сигизмунд уже собрался было зайти в камеру — для очистки совести, когда его охватило ощущение, будто за спиной кто-то стоит. Почти вплотную. Если сделать шаг назад, то можно столкнуться с… ним. Сигизмунд почти до крови прикусил губу и обернулся. Никого. Он едва не вскрикнул. Теперь присутствие ощущалось в камере. Сигизмунд снова заглянул в окуляр — да нет же, пусто.
      Где-то вокруг подземной камеры зародился гул. Будто кто-то, безмерно большой, сказал: “Ох-х!” Этот звук сопровождался мелкой вибрацией. Тихонько звякнуло что-то металлическое на стеллаже. Сигизмунд взвыл от ужаса.
      И снова настала тишина. Всхлипывая от страха, Сигизмунд в последний раз заглянул в камеру: вдруг перенос? Но — нет, никакого перенесенного объекта в камере по-прежнему не наблюдалось.
      Но пока он стоял согнувшись над окуляром кто-то невидимый невесомо прикоснулся к его спине. По всему телу разбежались мурашки, Сигизмунд утробно закричал и дернулся в сторону.
      Никого.
      — Аспид! — закричал он. — Стрыйковский!
      Тишина.
      Теперь Сигизмунд не мог оторвать взгляда от темного провала в полу. Угрозу таил он. Трясущейся рукой Сигизмунд взял со стеллажа гаечный ключ и метнул его в колодец. Перехватил поудобнее ломик, готовясь встретить то страшное, что выметнется оттуда… Секунд через десять раздался далекий плеск. И все.
      И снова пришел гул, более тихий, но более продолжительный. Оцепенев, Сигизмунд стоял у стены — ждал, пока это закончится.
      Это закончилось. И больше ничего не случилось.
      Сейчас Сигизмунд видел и тоннель, и провал в полу. Надо было бы еще раз подойти к камере, глянуть. Но это означало подставить спину неведомому… тому, что таилось… что ЖДАЛО. Он не смог заставить себя сделать это еще раз.
      Вместо этого, сухо рыдая, он двинулся спиной к стене в сторону коридора. Зажег фонарик. Свет в “предбаннике” так и оставил гореть. Пошел сперва медленно, потом все быстрее и наконец побежал на подкашивающихся ногах. Его мотало от стены к стене, колени сделались ватные. Стена! Тупик! Заперто.
      Стоп, Стрыйковский. А рычаг здесь для чего? Для украшения?
      Сигизмунд буквально повис на рычаге, почти уверенный в том, что дверь перекосило, и она не откроется. Однако дверь спокойно отошла.
      Из люка хлынул холодный воздух и дневной свет. Сигизмунд смотрел на него как на чудо. И, не соображая, что говорит, вымолвил:
      — …спасения и жизни вечной…
 

* * *

 
      Аська встретила Сигизмунда восторженно:
      — Слушай, Морж, а куда ты все время переодетый бегаешь? С этими дурами железными? Ты, наверное, Морж, нам мозги паришь. Ну какой ты генеральный? Та наверное бандит, Морж! Вон как с моими тусовщиками управился! Сноровка у тебя. Мы с Викой видели в окно, куда ты бегал. Я у окна стояла и говорю: гляди, говорю, Виктория, наш-то как резво побежал! Куда это он опять переодетый с железяками и ломом намылился? А Виктория, девочка наивная — она мне говорит: че ты к нему прибадываешься. Не видишь — на вызов побежал. Полхалтуривает мужик, и пусть себе..
      — В Гамлеты готовлюсь, — сказал Сигизмунд. — Систему Станиславского расширяю.
      — Врешь, — сказала доверчивая Аська.
      — Ладно, откроюсь, — проговорил Сигизмунд, — я, девоньки, ликвидатор. Убираю трупы, стираю следы крови, отпечатки пальцев и прочие улики. Менты, когда приезжают, мажут стены сажей…
      — Сажей? — изумилась Аська.
      — Да, отпечатки снимают. Но там, где побывал я, сажей мазать бесполезно, все отпечатки уже стерты…
      Аська все шире раскрывала рот. Ее воображение мгновенно пленилось неслыханными подробностями о жизни угрозыска, которыми владел Сигизмунд.
      — На вызов ходил, — продолжал Сигизмунд. — Работал… Срочное дело.
      Он хохмил, но на душе у него было тяжело. Плохо как-то. Угнетало то, что не заглянул в последний раз в камеру — вдруг туда все-таки перенесло Лантхильду. И еще вертелось детское, бессмысленное раскаяние: свет-то в предбаннике так и не погасил…
      — Да, — промолвила Вика, — многообразный вы человек, гражданин Морж. Бегаете с железяками, травите тараканов, владеете мертвыми языками…
      Аська неподдельно удивилась.
      — Какими еще мертвыми языками, Морж?
      — Это уж пусть Виктория тебе объясняет, а я не филолог.
      Сигизмунд вспомнил о том, что Виктория собирается возвращаться в свой Рейкьявик, и ему стало совсем хреново.

Глава девятая

Глава десятая