Сигизмунд не стоял там и не ждал. Он не присутствовал при смерти старого “Сайгона”. Но в этот миг он словно бы вспомнил обо всем. И потому просто кивнул.
 

* * *

 
      Проснувшись от звонка будильника, Сигизмунд поглядел на спящих рядом Аську с Викой и на мгновение умилился. И тут же его хорошее настроение улетучилось: Анахрон стережет под землей и только ждет своего часа, чтобы навалиться неподъемной тушей.
      Открывая гараж, Сигизмунд заранее принюхивался: ему казалось, что он даже улавливает слабый запах… Но нет, пока что никакого переноса из прошлого не произошло. ПОКА.
      Спокойно, Стрыйковский, велел себе Сигизмунд, вишь разнюнился, как институтка! Ежели запах будет, вы его почувствуете. Причем без всяких усилий с вашей стороны.
      Однако он твердо решил сегодня же вечером посетить приемную камеру и оставить там хлеб, консервы и записку — благо Аська с Викой на пару намылились в гости к новому режу. За фольклористику трепаться. Этот реж, вроде бы, экс-археолог. А Вика — филолог. Оба, небось, в Публичке иной раз штаны просиживают. Аська считала, что это мистически роднит.
 

* * *

 
      Разъезжая с Сигизмундом по точкам, боец Федор вдруг проницательно заметил:
      — Что-то вы бледный, Сигизмунд Борисович. Неприятности дома?
      — Да нет, дома как раз одни приятности.
      — А, — сказал Федор, — а у меня неприятности. Повестка в военкомат. На сборы какие-нибудь потащат.
      — Ты, Федор, молодой. У нас, стариков, свои заботы.
      — Вы, Сигизмунд Борисович, не обольщайтесь. У вас как раз самый неперспективный возраст.
      — В каком смысле?
      — В смысле сохранения вам жизни, — серьезно ответил Федор. — Вы потомство дали? Дали! Сколько вам лет? Сорок?
      — Тридцать шесть.
      — Во! Лопатой махать еще можете, а детей делать уже не будете.
      — Это еще почему?
      — Ну так… по возрасту. — Федор, видимо, полагал тридцатилетний барьер порогом глубокой дряхлости и старческого бессилия. Сигизмунд не стал с этим спорить.
      Как всегда, являя потрясающую осведомленность в делах государственной важности, Федор сообщил:
      — У них негласная установка, Сигизмунд Борисович, брать на всякие экологические катастрофы, вроде Чернобыля, людей старшего возраста. Чтобы уроды не рождались. А что эти ликвидаторы через два года от рака загнутся — то никого не колышет. У нас тут под боком ЛАЭС, так что с учета вас еще нескоро снимут…
      — Все-то ты, Федор, знаешь. И мышление у тебя какое-то тотальное. Прямо как геббельсовская пропаганда тебя вскормила.
      — Я смотрю на жизнь реально, Сигизмунд Борисович. Без иллюзий. Давайте вон в ту подворотню, там проезд лучше…
 

* * *

 
      Сигизмунд не успел.
      Как и планировал, уехал с работы пораньше. Зашел в гараж, переоделся в ватник, взял железные заграждения и красные тряпочки, ломик, припасы с запиской Лантхильде — и пошел. Было стыдно идти по улице без бойкого Федора Никифоровича. Однако Сигизмунд старался. Шел как гегемон, глядел строго, исподлобья. Никто не оборачивался ему вслед, и потому он довольно быстро успокоился.
      Установил ограждения, сдвинул крышку.
      — Ходют тут, двигают, у меня вон телефон отключен — кабель небось нарушили, — забранилась над ухом Сигизмунда какая-то бабка.
      — Иди, бабуся, куда шла, — посоветовал Сигизмунд и для надежности сплюнул. — Кабель твой вон где проходит. Небось, за неуплату телефон отключен.
      — Ой, какой умный нашелся! Он еще советует! Сам заплати за телефон!
      — Сейчас я тебе газ перекрою! — пригрозил Сигизмунд. — Иди, иди отсюда!
      Бабка, поверив, свалила.
      Так. Спуститься в люк. Открыть… Потайной ход. Фильм “Зорро”. Сигизмунд не сразу нашел, куда ногой ступать, на что ногой давить. Внезапно открывшаяся дверь едва не вмяла Сигизмунда в стену. Он выругался — уже непритворно.
      Коридор. Что-то долго идти… А, нет, вот предбанник. В одиночку ходить здесь было жутковато. Не оставляло ощущение, что за спиной кто-то крадется. Привыкайте, Стрыйковский. Теперь это ваше хозяйство.
      Посветив фонариком, Сигизмунд открыл дверь и оказался в предбаннике. Тишина стояла такая, что в ушах звенело. Памятуя о провале “ликвидационного” колодца и заранее пятясь от него, Сигизмунд нащупал на стене выключатель и включил свет.
      Здесь ничего не изменилось. Самой жутью веяло от провала в полу. И в то же время сооружение вселяло странное чувство защищенности: прямо “волчье логово”, хоть атомную войну здесь пережидай… Или, скажем, аварию на ЛАЭС. И никакой военкомат не доберется. Ишь удумали, падлы, старых мужиков на убой посылать. Лопатой, видите ли, махать еще могут, а детей делать уже не станут. Хрена вам лысого! Клал я отсюда на всех с большим прибором! Они еще тут просчитывать будут, сколько мне лет осталось детей делать! Вот ведь суки.
      Сигизмунд прильнул к окуляру “перископа”, памятуя наказ. Вот оно, масонское посвящение. Назло вот вам наделаю кучу детей, всех их омасоню, чтоб было кому хозяйство передать!
      В камере было пусто. Сигизмунд вошел, постоял немного. Позвал зачем-то:
      — Лантхильд!
      Несколько раз ему отозвалось гулкое эхо. И снова настала неземная тишина, прорезанная тихим журчанием воды.
      Может, выключен он у них? Гудел бы хоть. Все работающие приборы гудят.
      Сигизмунд заботливо разложил на столе “передачку”. Полюбовался.
      И вышел, тщательно закрыв камеру. Мало ли что.
      На обратном пути Сигизмунда посещали уже типично хозяйственные мысли: надо бы окуляр протереть, а то пыли там насело — видно плохо… И провал надо бы крышкой накрыть, чтоб не оступиться ненароком. Хотя крышка большая понадобится — как бы ее впереть… Ну да ладно, полиэтиленом накрыть — и то хорошо, а то очень уж глаза мозолит…
      Так размышляя, Сигизмунд выбрался наружу, соблюдая все меры предосторожности, как учил Никифорович. Задвинул люк. Забрал ограждения и враскачку направился к своему двору. На душе у него стало значительно легче.
      С сестрицами встретился как раз около арки своей подворотни. Аська, увлеченно рассказывавшая что-то Виктории, вдруг замолчала на полуслове, а потом, повернувшись к Сигизмунду, завопила:
      — Морж! Ты что, втайне сантехником подрабатываешь или металлолом собираешь?
      — Заткнись, Анастасия, — прошипел Сигизмунд. — Идем к гаражу.
      Аська сделала таинственное лицо и на цыпочках прошествовала через двор. Вика пошла следом.
      — Ты действительно подрабатываешь? — спросила она Сигизмунда.
      — Да нет, — с досадой отозвался он. — Для гаража железки эти понадобились, вот и устроил маскарад… А что, убедительно?
      — Морж, покажи! — потребовала Аська. — Вика, ты отойди сюда. Давай смотреть. Морж, работай.
      — Чего? — ошеломленно спросил Сигизмунд.
      — Ну давай, работай роль.
      Чувствуя себя полным дураком, Сигизмунд грохнул железками об асфальт и рявкнул:
      — А ну, прекрати, дура!
      Аська восторженно зааплодировала.
      — Система Станиславского, — объявила она. — Реализм в искусстве.
      Сигизмунд махнул рукой и направился в гараж.
 

* * *

 
      Дома Сигизмунда ждал сюрприз. Аська приготовила голубцы.
      Голубцы были любимым блюдом Сигизмунда. Об этом он сообщал каждой девушке, с которой бывал знаком долее пятнадцати минут. Но хорошо готовили голубцы очень немногие.
      Аська принадлежала к их числу. Голубцы были настоящие, в цельном капустном листе, обвязанном ниткой, в остром томатном соусе.
      В довершение чуда Аська извлекла из холодильника запотевший шкалик, купленный ею на актерские деньги, и благоговейно нацедила Сигизмунду стопочку.
      Он поглядел на стопочку, на Аську. Аська стояла, сложив руки под грудью, — ни дать ни взять прислуга из пьесы Островского — и чинно кивала. Вика откровенно забавлялась в сторонке.
      — Ты кушай, кушай, Морж. Тебе нужно кушать, — весомо проговорила Аська. И даже глаза прикрыла для убедительности.
      — Ну, ваше здоровье, девочки! — молвил Сигизмунд, опрокидывая в себя стопочку. Аська тут же налила новую.
      Блин, хорошо быть патриархом. Надо бы еще пару жен завести. Или нет, пару — многовато. Тесно будет. Да и передерутся.
      Райское блаженство длилось недолго — до того момента, как ужин был окончен и Аська подступилась со своими истинными целями. Цели у Аськи были, прямо скажем, меркантильные. Хотела она, Аська, лишние связи отжечь. И использовать для того Сигизмунда. Тем более, что актерский дар у него немалый и в системе Станиславского он собаку съел.
      — Ты, Морж, темная лошадка. Тебя никто из моих не знает, — напирала Аська. — А играешь ты гениально! Давай, одевай свой ватник, бери железки…
      — И? — спросил Сигизмунд, тщетно борясь с разочарованием. Давно пора бы усвоить, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке.
      — И дуй ко мне на квартиру. Слушай, будь другом. Переночуй там две ночки. Они под утро приходят.
      — Кто? Вий с компанией?
      — Да нет, эти… А днем можешь тут кантоваться.
      — Никуда я не пойду, — решительно заявил Сигизмунд. Сперва к нему в дом вселились, теперь и вовсе из дома гонят!
      — Моржик, хочешь, я на колени встану? Хочешь, косу отпущу? Хочешь, кольцо из пупа выну? Хочешь, тебе его вставим? Что хочешь сделаю, только отгони ты их.
      — Кого?
      — Эдика со Стасом. И других… тоже. Морж, надень ватник, возьми монтировку, пса своего возьми для устрашения… или другого… Скажи, что приватизировал эту квартиру. Скажи, что выселили меня за неуплату, а тебе, мол, ордер дали. Что беженец ты. Можешь бить их, не стесняясь, псом травить — я тебе за это только спасибо скажу. Они же хилье сторчанное, они всего боятся. Ты им так сделай, — Аська растопырила пальцы, — они и побегут… Морж, ты же гений, тебе же Гамлета играть можно, все обрыдаются…
      — Аська, стократно расплатишься, — сказал наконец Сигизмунд. — И она тоже, — он показал на Вику. — Обе вы. А ты, Вика, языкам меня обучишь. Диким! Тем, которые позлее! Самым что ни есть рыкающим!
      — Фарси, что ли? — спросила Вика. — Ну, это как два пальца…
      Сигизмунд уже понял, что пути к отступлению у него нет.
 

* * *

 
      С вечера следующего дня Сигизмунд засел на аськиной квартире. Создавалось странное впечатление: будто народ долго уже стоял под дверью и ждал — когда можно будет войти. Звонили. Сигизмунд, в ватнике (Аська ему заботливо подрисовала под глазом выцветший бланш), охотно открывал дверь.
      Гости доверчиво входили. Тусовщики! Сигизмунд заманивал их на кухню и там, угрожая ломиком, отбирал деньги, водку, “план”, сигареты, после чего выгонял. Всем охотно объяснял, что чеченский беженец, что прравославный, что ордер ему на эту квартиру дали, а Аську выселили за неуплату, за блядство и за жидомасонство неприкрытое. И так теперь со всеми поступать будут. И это прравильно!
      Гости страшно огорчались. Сигизмунд серьезно подозревал, что все они поголовно были греховны абсолютно в том же самом. Еще радовались, что так легко отделались.
      Доподлинно выведав об одном гостей, что он — Стасик, Сигизмунд не без удовольствия навешал ему люлей. Навешал также мокрогубому, выдав себя за чеченского беженца, прравославного и режиссера новой формации. Никто не сопротивлялся. Узурпированное Сигизмундом право сильного разгулялось вовсю.
      Выставив напоследок двух тухлоглазых девиц (их пьяный Сигизмунд особо не стращал, просто сказал, что Аська тут больше не живет, а им присоветовал оставить наркоту, блядство и формалистическое искусство), Сигизмунд счел голубцы отработанными. Напоследок протравил тараканов, как и собирался, и с легкой душой поехал домой.
      Аська с нетерпением ждала отчета.
      — Ну ты, Анастасия, развела зверинец… Вытравил всех. Двоих бил.
      — Кого? — жадно спросила Аська.
      — Режа твоего… И еще какого-то… мудака. Анастасия! Пить хочу! Чаю дай! Утех хочу! Ящик вруби! И убери ты своего выморочного Гринуэя! И еще чего-то хочу, сам не знаю, чего!
      — Женщину? — спросила Аська. И не дожидаясь ответа заорала: — Вика! К роялю! Мужчина требует! Я сегодня не могу!
      Пришла Вика, поглядела строго. Сказала:
      — Сигизмунд, иди спать.
      Уже засыпая, укрытый одеялами и обложенный подушками, Сигизмунд сонно пробурчал:
      — Аська, там в сумке военная добыча… трофеи… разберись…
      Аська приволокла сумку и тут же вытряхнула на засыпающего Сигизмунда кучу жеваных мелких денег, две бутылки водки, пять пачек мятых сигарет, пакетик “плана” и книги — “Сто лет одиночества”, “Мормонскую библию” и прошлогоднее расписание пригородных поездов. Не считая жвачки и пачки презервативов.
      — Ну ты, Морж, даешь! Ты просто Стенька Разин какой-то!
      Но Сигизмунд уже спал…
 

* * *

 
      “План” Аська выбросила в канал Грибоедова. Выбросила не спросясь никого, своевольно. Сигизмунд отнесся равнодушно, а Вика неожиданно возмутилась. Сигизмунд даже не думал, что они могут из-за этого так поссориться.
      Вика, и без того холеная и гладкая, живя у Сигизмунда, в цивильных условиях, сделалась еще более ухоженной: все время что-то утюжила, застирывала, подкрашивала. Тем более странно было смотреть, как она ярится из-за “травы”.
      — Ну вот что ты, Анастасия, всюду лезешь! Что ты распоряжаешься? Взяла выбросила. Может, я потянуть хотела? Ты же спросила? Да и вообще это не твоя “трава” была, а Сигизмунда! Чего ты хозяйку-то здесь из себя корчишь?
      — Ты, Виктория, заткнись, поняла? Одурела там в своих заграницах! Фиг тебе, а не торчалово… С меня хватит! Насмотрелась!
      Аська раскраснелась, ее нешуточно трясло — Сигизмунд ее такой и не видел.
      Вика пожала плечами, сказала с подчеркнутым спокойствием:
      — Что вы, Анастасия Викторовна, кипеж устроили? Все курят “траву”, никто еще от этого не помер.
      — Никто больше курить “траву” не будет! — закричала Аська, явно теряя голову. — Еще как помирают! От этого помирают, поняла? Все, хватит! Никто больше не помрет, поняла?
      — Да кто здесь помирает-то?
      — Да иди ты в жопу! Дурой прикидываешься?
      Сигизмунд слушал, обреченно ожидая закономерного финала. Обе сестрицы выжидали — чью сторону он примет. Сигизмунд не вмешивался. Естественно, минут через пятнадцать обе, необъяснимым образом придя к дивному единению, объявили виновным самого Сигизмунда. Теперь уже выходило так, будто он, Морж, спер у Аськи ключи, проник в чужой дом, вел себя как последний жлоб, разгонал хороших людей, отобрал у них деньги, прикупил дури и приперся сюда — всех тут старчивать.
      Претерпев несколько минут бессвязные обвинения, Сигизмунд вдруг заорал:
      — Молчать! Достали, дуры! У вас есть чем заняться? Идите и занимайтесь!
      Вика ушла из дома почти сразу — строгая, подчеркнуто вежливая. Попрощалась, аккуратно затворила за собой дверь. Сказала, что вернется к вечеру.
      Аська сорвалась с места минут через сорок. Естественно, не попрощалась. Естественно, хлопнула дверью.
      Затем проявилась Наталья. Слава Богу, по телефону.
      Телефонная проповедь Натальи на этот раз была превосходно структурирована и имела отчетливо разделяемые части.
      Часть первая. Прегрешения Сигизмунда. Их было множество.
      Часть вторая. Просьбы Натальи.
      Часть третья. Обещания Сигизмунда.
      Третья часть предшествующего разговора в подобных случаях составляла материал для части первой последующего телефонного контакта с экс-супругой.
      Сигизмунд давно разработал различные способы прохождения бесед с Натальей. Данная структура требовала особой тактики. На каждый новый попрек Натальи Сигизмунд отзывался все более исступленной щенячьей радостью по поводу ее долгожданного звонка и вообще существования на этом свете. Пробиться сквозь напускной идиотизм бывшего супруга Наталье так и не удалось, поэтому она быстро перешла к части второй:
      — Ну, ты еще не забыл свое обещание?
      — Какое?
      — Насчет обручального кольца. Или у тебя уже из головы вылетело, что я замуж выхожу?
      — Ты хоть с женихом-то познакомь, — сказал Сигизмунд по возможности доброжелательно. — Не чужие ведь.
      — Мы зайдем на той неделе. Когда тебе будет удобно?
      — Во вторник вечером давайте, заходите.
      Ну вот, теперь еще с воркутинским бодхисатвой беседовать…
      Все-таки напрасно Наталья считает его, Сигизмунда, рохлей. Обходиться с бабами он все же умеет. Обе приструненные сестрицы явились под вечер ласковые-ласковые, что одна, что вторая.
      Аська уже с порога затараторила о разном.
      — Виктория не проявлялась? Я тут у нового режа была, у него такие идеи, он хочет древние традиции возрождать, ну наши, исконные, языческие. А что? Эти, эстонцы, в Нарве свое Лиго справляют? Это они нам назло свое Лиго справляют, чтоб нам завидно было — мол, вон какие мы независимые, и все-то у нас свое, и Лиго у нас свое. Ну и пусть у них Лиго, а у нас — Солнцеворот. Этот мужик, реж мой новый, так и говорит: хрена им лысого, этим горячим эстонским парням, мы им такой Солнцеворот закатим — наш, славянский! Мы колеса возьмем — ну, от телеги, Морж, ты не подумай чего — и подожжем, в реку с откоса бросим, а река, между прочим, пограничная. А в крепости со всех башен волхвы будут кричать в инфразвуке, эстонцев пугать. А я там на самой главной роли буду. Я голая на плоту вдоль по границе поплыву, вся в цветах. Как живой венок, понимаешь?
      — Тебя погранцы подстрелят, — сказал Сигизмунд.
      — Что они, живодеры, что ли? Я же там буду жизнь праздновать! Ритуально совокупляться!
      — С кем? — изумился Сигизмунд.
      — Со скоморохами. Ой, Морж, это такое будет! Все нам деньги дают — и ЮНЕСКО, и мать Тереза, и Гринпис… в общем, усраться! Там сразу Возрождение начнется, а мы будем главными титанами!
      — Где там?
      — В Ивангороде, я же говорю — мы назло Нарве такой праздник закатим языческий, чтобы инфраструктура поднялась… Морж, у тебя распечататься реально?
      — Чего? — изумился Сигизмунд. — Аська, повтори последние слова.
      Аська потупилась, застеснялась даже как будто, потом повторила:
      — Распечататься, говорю, реально? Кончай, Морж, стебаться.
      И предъявила дискету.
      — Что здесь? — спросил Сигизмунд.
      — План праздника… смета… Слушай, срочно распечатать надо. К завтрему. Чтобы всем разослать.
      — Кому?
      — Ну, спонсорам. Откуда я знаю, кому. ООНам разным там, ОМОНам… Ну, кто этим занимается…
      Сигизмунд, забавляясь, взял дискету, понес к компьютеру. Аська приплясывала вокруг, стремилась заглянуть в лицо.
      — Ты распечатаешь, Морж? Ты сделаешь? Слушай, сделай два экземпляра. Или три. А?
      — Анастасия, поставь кофе.
      — А ты сделаешь?
      — Если прочитается.
      — Слушай, Морж, а как там все записывается? Я эту штучку отодвигала, смотрела, смотрела на дискету… Ну, на грампластинке — там понятно, там дорожки…
      Сигизмунд заложил руки за голову, посмотрел на Аську пристально.
      — Аська. Ты такой предмет, как схемотехника, проходила?
      — Естественно, проходила! — дернула плечом Аська. — Это у меня профилирующий.
      — В конспектик-то загляни, загляни… — присоветовал Сигизмунд. — Много интересного найдешь. Все, иди кофе ставить.
      Однако Сигизмунда также ждала встреча с новым и интересным. Содержала в себе это новое аськина дискета. Вернее, дискета ее режа. На дискете обнаружились два одиноких файла. Одиноких и очень маленьких. Они послушно выдали свое содержание старине “Нортону”. Один описывал план празднества, призванный поразить утлое воображение ООНов-ОМОНов, в общем — возможных спонсоров. Второй содержал в себе смету.
      СМЕТА
      1. ПОСТАНОВОЧНАЯ ЧАСТЬ Дизельное топливо (около 400 литров) Дрова (2-3 грузовика)
      Аренда мобильной связи (8 приемо-передатчиков)
      Прожекторы для подсветки водопада
      Аренда концертного звука
      Костюмы актерской массовки
      Атрибутика костюмов
      Тележные колеса (10 шт.)
      Веревка (3 км)
      Канат (1 км)
      Стальной тросик (300 м)
      Ведра ( 15 шт.)
      Телега (1 шт.)
      Факелы (100 шт.)
      Изготовление музыкальных инструментов-бревен
      Прочие декорации внутри крепости и на берегу реки
      Аренда транспортных средств (доставка актеров, реквизита и т.д.)
 
      2. ОПЛАТА ИСПОЛНИТЕЛЯМ
      Питание и расселение актеров в Ивангороде на 4 дня
      Оплата актерской массовки
      Оплата музыкантам и солистам
      Оплата фольклорным коллективам
      Оплата “огневикам”
      Оплата постановочной группе и администратору
 
      Вошла Аська с кофе. Сигизмунд отвернулся от экрана компьютера, сказал:
      — Слушай, Аська, объясни мне две вещи: что за музыкальные инструменты-бревна и кто такие “огневики”.
      — Это предки наши такую музыку играли, — гордая новыми познаниями сказала Аська. — Богатырскую музыку играли! Они бревна выдалбливали и что-то с ними делали, а потом над головой на цепях вертели. Чтобы звук шел.
      — А “огневики”?
      — Это ребята, которые костры кислородят. На Иванову ночь костры разводят. Так это реально распечатать?
      — Да распечатаю я тебе, угомонись…
      — Морж, а зачем тебе компьютер? У тебя “DOOM” есть? Что ты не играешь? Что ты как дурак последний, компьютер завел, а не играешь? От жизни отстаешь.
      — С меня ящика хватает, — сказал Сигизмунд. — Чтобы держаться на общем уровне оглупления.
      — Да ну тебя, — потянулась Аська. — Скучный ты, Морж.
 

* * *

 
      Вечером все трое — Вика вернулась вскоре после Аськи — добросовестно оглуплялись, сидя перед ого.
      — Виктория, — спросил Сигизмунд, — как тебе в голову пришло взять в прокате такое дерьмо?
      Аська безмолвно и торжествующе сверкала глазами. Она так и не простила высокоученой сестрице и гегемонствующему Моржу дружных нападок на Гринуэя.
      На экране в течение трех часов неспешно разворачивались приключения безглазого багатура, воспитанника гномов-каратистов, и его верных друзей: кречета, волка и лесного деда. Все они были остро необходимы багатуру.
      Кречет, посланный на разведку к хазарам, был опознан теми как тотем, посланник небес и т.д., окружен почетом и опутан магией — чтобы не улетел. Верные друзья отправляются вызволять кречета.
      Таинственный холм на болоте оказывается убежищем, возведенным в незапамятные времена дочеловеческой расой лемуров. Люди были выведены ими в доисторическую эру — как кормовой скот.
      Героев на холме ждали захватывающие приключения: следы древних битв; встреча с одичавшими и выродившимися лемурами-секьюрити; проход через защитные системы лемуров (заросли, студни, кислоты; эволюционировавшие в гигантов доисторические паразиты).
      Багатур и лесной дед находят нечто вроде компьютера, управляющего всей защитной системой лемуров. Воспитанник подземных гномов немедленно вступает с нею в телепатический контакт.
      Благодаря активизации древнего компьютера лемуров, из пустоты тут же вылупляется биомеханическое существо — золотой богомол, называемый также “летучим конем”. С ходу выясняется, что предназначение его — уничтожать людей как вид. Между лесным дедом и багатуром завязывается нудная дискуссия: допустимо ли использовать адскую машину против врагов? Однако багатур, не чуждый компьютерам, все же ухитряется управляться с чудовищным приобретением.
      Прибытие героев с “конем” к хазарам производит форменный фурор. Создается патовая ситуация: герой боится расстаться с золотым богомолом, а хазары — с кречетом, так как, в свою очередь, опасаются адской машины…
      Тут Сигизмунд не выдержал.
      — Слушай, Вика, как тебя угораздило взять эту лабуду?
      — Мне выдали ее как сверхмасштабную историческую эпопею, — угнетенно призналась Вика.
      — И ты поверила?
      — Не знаю… У мужика на обложке вполне грамотные доспехи…
      Фильм некоторое время вяло катился дальше. Любовь, кровь, американские слюни вперемешку с патриотическими соплями, плюс гумилевские еврейки, соблазняющие простодушных хазар-тюркутов…
      В целом семейный киновечер можно было охарактеризовать как “торжество Гринуэя”.
 

* * *

 
      Ночью бродили втроем по каналу, пса выгуливали, себя проветривали. Курили, разговаривали.
      Неожиданно Аська повернулась к Казанскому собору и спросила Сигизмунда:
      — Морж, ты в Бога веришь?
      Вопрос застал Сигизмунда врасплох. Он ответил уклончиво:
      — Во всяком случае, знаю людей, которые безусловно верят. А что?
      — Да так… У режа сегодня говорили… Слушай, Морж, а чего человек должен ждать от крещения?
      — Не знаю… Чего-нибудь хорошего…
      — А зачем вообще люди крестятся?
      — Я думаю, — сказала вдруг Вика, — что некрещеный человек — он для Бога как нечитаемый файл. А покрестился — и открылся. Будто нужный формат обрел. Ну, лютеранин — тот с трудом открывается, католик получше, но тоже со сбоями и лишними знаками, а православный — сразу и во всю ширь… с управляющими символами… Правда, лютеране наоборот считают. А иеговисты какие-нибудь вообще не открываются.
      — Тут повели двоих… ФОРМАТИРОВАТЬ… в Казанский собор.
      — Кого? — удивился Сигизмунд. Аська раньше никогда не проявляла интереса к религиозным проблемам.
      — Детей. Помнишь, я на похоронах была, еще двое детей остались… Бабушка решила их покрестить — на всякий случай, вдруг конец света или еще что… Пришли всем кагалом в собор, там сплошь младенцы были, а ребят постарше только двое: один какой-то незнакомый и наш. Тех, кто постарше, поп в сторону отвел и учинил собеседование, как при вступлении в комсомол. Чего, мол, ожидаете от крещения? Не знаю уж, что они там брякнули, но не то, что в уставе или как это называется у попов…
      — Катехизис, — сказала Виктория.
      — Один хрен, — отмахнулась Аська, — не то они что-то сказали… Ну, поп их и выставил. Идите, говорит, книжки почитайте, а потом приходите. Ответите правильно — покрещу. Все бы ничего, но бабушка расплакалась, стала кричать “как вам не стыдно, дети сироты, у них мать умерла”… После этого поп их за нарушение благочиния и вовсе выставил.
      — И что, так и ушли?
      — Они во Владимирский пошли. Там ничего не спрашивали. Покрестили и все. Мол, понадобится парню — сам эту книжку прочитает, а не понадобится — ну и фиг-то с ним…
      — А что ты так яришься? — сказала Виктория. — В храм не на попа ходят смотреть, а на Бога.
      — Какая ты умная, Вика. Поп их выгнал. Сирот обидел. А знаешь, в какой это день было? В самый главный такой христианский праздник, когда прощать положено. Прощеное Воскресенье называется. Я тут думала даже, когда с похорон вернулась, — может, и мне покреститься? Светлого чего-то хотелось. Чтоб настоящее. А теперь передумала. Что я там забыла? Чтобы поп на меня орал? На меня и так все орут: и реж орет, и ты вот, Морж, тоже…
      — Нашли куда детей вести, — сказал Сигизмунд. — В Казанский собор! Нехорошее это место, музеем атеизма испоганенное. И сейчас там лучше не стало. Его новые мажоры обсидели. Они Боженьку боятся как налоговую полицию, только чуток поменьше… Вход сбоку, нищих — и тех нет…
      — Нашел тоже показатель благополучия — нищие! — фыркнула Вика.
      — Морж, слыхал, — Виктория у нас снова за границу лыжи вострит. Зачахла, видите ли. В языковую среду хочет. Знаешь, Морж, чего она на самом деле хочет? Сытости и благополучия. Буржуазности она хочет. Сквозняки ей здесь не нравятся.
      — Меня, между прочим, мое место в университете ждать не будет, пока я тут с вами в смыслы жизни играю, — отозвалась Вика.
      — А ты здесь науку двигай, — не сдавалась Аська. — На родине!
      — Да кому здесь наука сейчас на хер нужна! — ответила аськина сестрица. — Вот если бы я попкорном торговала или там босоножками…
      — Когда ты едешь? — спросил Сигизмунд. Ему вдруг сразу стало грустно.
      — К концу месяца. Завтра в консульство пойду.
      — А, — сказал Сигизмунд. И замолчал.
 

* * *

 
      Во время чаепития в “Морене” Сигизмунд вдруг спросил Федора:
      — Кстати, Федор, не проконсультируешь ли вот по какому вопросу: что положено человеку ожидать от крещения?
      Федор сразу собрался и ответил четко и браво:
      — Спасения и жизни вечной. — И осторожно запустил щуп: — А вы что, креститься надумали, Сигизмунд Борисович?
      — Да нет, я так интересуюсь, теоретически… Меня мать еще в детстве покрестила, между прочим, в католичество… Мне тут вчера историю рассказали…
      Выслушав аськину историю о Казанском соборе, Федор немного подумал и ответил решительно:
      — Поп, конечно, говно. Мне вот отец Никодим не поленился полчаса мозги вправлять. А до остального, говорит, Федор, и сам дойдешь, если подопрет… Попы, кстати, тоже разные бывают. Бывают и ничего, а бывают — такие зануды! Но только на наше православие это не распространяется. Православие — оно правильное. Потому как четкое.
      От спокойной казарменной убежденности Федора Сигизмунду вдруг стало значительно легче.
      — Ты спроси еще этого своего отца Никодима: вот если человек умер и его кремировали — он точно потом не воскреснет или как?
      Федор прищурился.
      — Помер у вас кто, Сигизмунд Борисович? — очень осторожно осведомился он.
      — Да нет, узнать просили… А я не знаю и узнать не у кого, разве что у тебя.
      — Считается, что не воскреснет, — озабоченно проговорил Федор. — Но я на всякий случай еще проконсультируюсь дополнительно. Ладно, поеду. — И уже в дверях остановился. — Да, Сигизмунд Борисович, протрава кончается. Завтра привезли бы.
      — Хорошо.
      Федор ушел.
      Светка стала собирать чашки. Она уже собралась идти их мыть, когда Сигизмунд сказал ей в спину:
      — Светлана, бумаги для налоговой готовы?
      Светлана замерла, излучая страх. Потом сказала:
      — Нет.
      — Слушай, чем ты занималась два дня? На кой нам штрафные санкции? Поставь ты эти чашки. Иди сюда.