Дома Сигизмунда неожиданно встретил запах съестного. Поначалу ему даже показалось, что он не к себе пришел. Уже очень давно никто, кроме голодного кобеля, его дома не ожидал.
      Но кобель — вот он, вертится и подпрыгивает, извиваясь.
      Из кухни застенчиво вырулила Лантхильда. Остановилась шагах в пяти, склонила голову набок и потупилась.
      — Это что? — спросил Сигизмунд изумленно. — Ты что, никак, жратвы наготовила?
      Девка стрельнула на него белесым оком и вдруг, шумно фыркнув, убежала на кухню. Запах проистекал оттуда.
      Сигизмунд разулся и, не снимая куртки, пошел пошел следом. Кобель скакал вокруг, намекая, что нужно срочно идти гулять.
      Титаническими стараниями Лантхильды кухня за время отсутствия Сигизмунда преобразилась. Горели все четыре конфорки, создавая немыслимую духоту. По стенам одурело ползало несколько крупяных молей. Мелькнула идиотская мысль позвонить в фирму “Морена” и сделать заказ.
      Но главным было не это. А то, что Лантхильда, проявив нечеловеческое усердие, разобрала шкаф-пенал. Все те предметы, которые уже десяток лет вели автономное существование в недрищах шкафа, были безжалостно извлечены. И велено им отныне вести жизнь новую, не скрытую от глаз, но подвластную ей, юродивой девке.
      Чего тут только не было! Рачительностью Лантхильды давно забытые крупы получили второй шанс.
      …Когда-то, еще студентом, ездил Сигизмунд с партией геологов на Урал. Ездил недолго и, в принципе, бесславно. Но от того времени осталась у него пачка холщовых мешочков для геологических проб. Вот эти-то мешочки, забытые еще до брака с Натальей на дальней полке шкафа, были обнаружены хозяйственной девкой.
      Не поленилась — пересыпала крупы по мешочкам. И развесила на веревку, протянутую поперек кухни, — ее Сигизмунд натянул в годы вечно мокрого младенчества Ярополка.
      Мешочки тихо покачивались в восходящих воздушных потоках, отбрасывая таинственные тени.
      — А это зачем? — спросил Сигизмунд, показывая на мешочки.
      Лантхильда в ответ так похоже изобразила мелкого грызуна, что Сигизмунд зашелся хохотом. Больше всего девка была похожа на мышь-альбиноса, только очень крупную. И нордическую.
      — В миина хуз, — сказал Сигизмунд важно, — нэй…
      И сам изобразил грызуна.
      — Не то, что в твоей землянке, — добавил он бесполезно.
      Девка явно не поверила. Переспросила:
      — Нэй?
      И снова покусала широкими верхними зубами нижнюю губу, морща при этом длинный нос.
      — Нэй, — подтвердил Сигизмунд. — Ей-богу, нэй. Нии, — добавил он для убедительности.
      Девка сказала что-то. По ее тону можно было заключить: нэй так нэй, а мешочки пусть висят.
      Сигизмунд решил пока не спорить. Лантхильда была упряма. Это он уже оценил, глядя на произведенные ею работы. Бидоны, вызывавшие у него почти мистический ужас, жалкие и прирученные, теснились у мусорного ведра. Рядом, выстроенные в каре, как декабристы на Сенатской площади, стояли литровые банки с окаменевшим вареньем.
      — Выбросить? — спросил Сигизмунд. Шагнул, намереваясь сгрузить все это в ведро и вынести на помойку.
      Лантхильда знала о назначении мусорного ведра. Вернее, знала о том, что вещь, попав в ведро, наутро исчезает из дома навсегда.
      Заквохтала, схватила его за руку, принялась убеждать в чем-то. Видимо, в том, что это очень хорошие вещи.
      И тут кобель перестал прыгать, вилять и обращать на себя внимание. Он встал посреди кухни, расставив лапы, поднял на Сигизмунда виноватые глаза и надолго пустил струю. Лужа расползалась все шире. Кобель становился все печальнее. Сигизмунд молчал. Знал за собой вину, но знал и вину кобеля. Так глядели они с кобелем друг на друга и скорбели. Ибо каждый поступил в меру своих сил и разумения.
      Девка осуждающе поджала губы. Сказала что-то.
      — Хундс, — пояснил Сигизмунд. — Чего с него возьмешь?
      Кобель, наконец, отмучился. Попятился от гигантской лужи. Поглядел снизу вверх на Сигизмунда карим оком старого всепонимающего проворовавшегося бухгалтера-еврея. Вся скорбь мира глядела из этого ока. Пошевелил опущенным хвостом. И тихо-тихо убрался…
      Ну ладно. По крайней мере, теперь можно не гулять. Сигизмунд пошел в коридор, снял куртку. Показал Лантхильде, где ведро и тряпка — пол подтереть. Та зашипела, но пол вытерла.
      За мытьем рук Сигизмунд любовался на себя в зеркало. Очень был доволен. Вот и блаженную к делу приставил.
      Обычно кобель выдерживал карантинный срок минут в десять, прежде чем появиться пред хозяйские очи после провинности. Но тут он робко замаячил почти сразу после того, как Лантхильда закончила приборку. Очень уж вкусно пахло.
      Однако у Лантхильды он, похоже, надолго запал в немилость. Замахнулась, прикрикнула грозно:
      — Хири ут!
      Кобель понял. Повесив голову, смылся под сигизмундову табуретку и там затих.
      Приготовленное Лантхильдой источало соблазнительные запахи. Источало оно их из гигантской латки, добытой в результате археологических изысканий. Латка принадлежала к сытной застойной эпохе, когда чугуна не жалели.
      Где Лантхильда откопала сало — Сигизмунд старался не думать. В морозилке, возможно, что-то еще оставалось, мимикрически сливаясь со снежным покровом. А может, они с Мурром все подъели…
      На сале был сварен горох. Не то очень густой суп, не то каша. Похлебка, словом.
      Все это было густо приправлено чесноком и луком. Но посолено слабо. Почти пресно.
      Сервировка тоже была знатная — две ложки. И все. Хоть бы тарелки поставила.
      Сигизмунд выложил на стол купленный по дороге хлеб. Девка поглядела на хлеб, вздохнула почему-то горестно и, прижав к своему красивому свитеру, принялась резать ломтями.
      Сели. Кобель под табуреткой шевельнулся и опять затих. Хотел гороха с салом.
      Девкина сервировка предполагала совместное хлебание из латки. Лантхильда почему-то не начинала трапезы. Глядела на латку жадно, а на Сигизмунда жалобно и ждала чего-то. Сигизмунд, как дирижер, взмахнул ложкой и погрузил ее в горох. Лантхильда ждала. Отъел. Оказалось пресно. Встал, посолил. Отъел еще раз. А вкусно, понял вдруг Сигизмунд. Кивнул Лантхильде, промычал одобрительно.
      Она рассиялась. Тоже ложкой двинула. И стали есть, черпая по очереди из латки, пока живот от сытости не надулся.
      Поев, Сигизмунд неожиданно для себя шумно рыгнул. Смутился даже.
      — Йаа… — удовлетворенно сказала девка. И тоже рыгнула.
      Да. Багамские острова. Кокосы. Йаа…
      Правду говорят, что уровень культуры определяется уровнем самого бескультурного человекоэлемента в системе.
      А Сигизмунду вдруг понравилось быть самым бескультурным человекоэлементом в системе. Было в этом что-то… Сильное. Яростное. Исступленное. Можно, например, кулаком по столу стукнуть.
      Взял и грохнул, аж ложка подпрыгнула. Лантхильда как-то испуганно засмеялась.
      — Что? — ревущим голосом молвил Сигизмунд. — Охта? Боязно?
      — Нии, — сказала девка.
      Сигизмунд поковырял спичкой в зубах и капризно сказал:
      — Лантхильда! Эклеров хочу!
      Она молча моргала.
      — Чаво-то хочу, а чаво — не знаю! Эх, Вавилу бы сюда, водки бы с ним, что ли, выпили…
      — Нии, — сказала Лантхильда. — Вавила нэй…
      — Сам знаю, что нэй, а все-таки…
      Сигизмунд закурил. Кося на девку, медленно поднес руку к вытяжке. Включил. У Лантхильды на мгновение расширились зрачки, но с места не дернулась. Терпела, перемогая первобытный страх.
      Сигизмунд выдохнул дым в сторону вытяжки. Похлопал Лантхильду по плечу.
      — Ты, девка, это… нэй охта!
      Он показал сигаретой на вытяжку.
      — Йаа… — согласилась Лантхильда.
      Кобель шумно выбрался из-под табуретки и разлегся посреди кухни. Молящий глаз на хозяина устремил — жрать хотел.
      — Хири ут! — рявкнула на пса мстительная девка.
      — Да ладно, ну его в задницу, — милостиво молвил Сигизмунд. — Пускай пожрет.
      Лантхильда поджала губы. Мол, поступай, как знаешь.
      Сигизмунд положил кобелю в миску гороха. Кобель, жлобясь и чавкая, принялся поглощать. Потом тоже рыгнул.
      Выпили чаю. Побеседовали, как умели. Сигизмунд встал и тут же задел головой один из мешочков.
      — Блин, понавесила!
      Несколько секунд размышлял, не проявить ли деспотизм и не заставить ли девку все это снять. Потом просто отодвинул к стене.
      …А готовить она умеет. Если учесть, что продуктов под рукой у нее почти и не было. Может, и не юродива вовсе, просто иностранка. Из иностранного таежного тупика.
 

* * *

 
      Немного придя в себя от глинобитной гороховой сытости, Сигизмунд наконец вернул себе способность мыслить как оно и подобает человеку, честолюбиво метящему в мучительно нарождающийся “миддл-класс”.
      Во-первых, надо бы заставить Лантхильду все-таки вырубить ого. В экране бессмысленно и надрывно мололи языками одержимые страстью самцы и самки — шел сериал. Иногда его перебивала реклама. Образ жизни, в целом, нынче вечером предлагался такой: пожрал чипсов и кариесных сладостей, вставил себе тампакс — и снова томись от позывов вместе с Хосе-луисом и Пьетрой-Антонеллой. Половина действующих лиц была неграми. Это облегчало сложную задачу отличать героев друг от друга.
      Лантхильда, как обычно, сидела носом в экран. Прилежно тщилась понять происходящее. Когда началась реклама зубной пасты о трех цветах, повернулась и укоризненно посмотрела на Сигизмунда. Он был так сыт, что даже устыдиться на смог.
      …Итак, решено. Везем девку к окулисту. Делаем ей очки. Она после этого еще лучше готовить будет.
      Деньги сняты. Остается только утречком погрузить девку в машину, довезти ее до какой-нибудь оптики. И обуть ей глаза.
      Да, лучше утром, когда народу поменьше. Чтобы не позориться.
      Надо бы разведку провести. На местности.
      Да и вообще. Погода хорошая, выпал снежок. А не показать ли девке достопримечательности Санкт-Петербурга? Она, небось, дальше вокзала с бомжами и цыганскими беженцами и не бывала.
 

* * *

 
      Шубку и сапоги надевала радостно. Не боялась, как в тот раз. Поняла уже, что плохого не замышляет. Сигизмунд придирчиво оглядел Лантхильду и даже доволен остался. Девка как девка, шубка ромбиками, сапожки без застежки, шапочка вязаная (натальина еще, лыжная), из-под шапочки коса на воротник вываливается. Коса у девки знатная. Целый отъевшийся удав Каа.
      По скрипучему снежку прошлись. Дошли до Казанского, прогулялись под колоннадой. Колоннада Лантхильду впечатлила. Рукой трогала, голову вверх задирала, дивилась, но далеко от Сигизмунда отходить не решалась.
      Однако экзамен выдержала. Под ручку ходит нормально. Прохожие не шарахаются.
      Вышли на Невский. Прогулялись немного. У спуска в метро два ладных молодца били третьего мордой об капот. Не на самом Невском, конечно, а в сторонке, возле “Молодежного”. Вернее, возле ресторана “Шанхай”.
      Лантхильда повела себя странно. Сигизмунду доводилось гулять с девушками по ночам и наблюдать подобные сцены. Наталья брезгливо морщила нос и требовала “уйти отсюда”. Обычно он говорил ей: “От правды жизни не убежишь, Наталья Константиновна”. Это ее злило.
      Аська — та буйно вопила что-нибудь, и ее приходилось утаскивать.
      Лантхильда же заинтересовалась. Безмолвно замерла шагах в трех, уставилась. На ее лице, освещенном разноцветными огнями, проступило явственное одобрение. Когда один из молодцев, почувствовав на себе пристальный взгляд, обернулся, Лантхильда сказала ему что-то и засмеялась. “Бык” сразу утратил к ней интерес. Будто пароль от нее услышал какой-то.
      Сигизмунд опять насторожился. Может быть, девка все-таки связана с криминальной средой?
      Он решительно взял ее за руку и почти силой увел. По дороге Лантхильда ему что-то с жаром объясняла. Несколько раз мелькнуло имя “Вавила”. Еще был помянут какой-то “Скалкс”. Один явно аналогичным образом обходился с другим. Похоже, в криминальную разборку Вавилы со Скалксом были каким-то образом замешаны также брозар с Аттилой.
      — Тайга, — подытожил Сигизмунд.
      Лантхильда с интересом озиралась по сторонам. Машины ее удивляли. Проходя мимо одной, припаркованной у тротуара, провела пальцем по капоту. Машина завопила, пульсирующе всверкивая фарами.
      Девка в панике шарахнулась. Сигизмунд заметил, как в окне на третьем этаже сразу шевельнулась занавеска. Не угнали твою родимую иномарку, не угнали. Спокойно пей своего “Капитана Моргана” или что ты там квасишь.
      На всякий случай взял Лантхильду за руку и поволок подальше от машины. Напакостив, девка бежала резво.
      Прошлись по Итальянской улице. Вернулись по каналу. Спать не хотелось. Хотелось бродить. Все в ночном Питере сейчас к этому располагало.
      А не покатать ли девку, коли уж так ее к автомобилизму тянет?
      Решено. Из-под арки Сигизмунд свернул сразу к гаражу.
      И тут Лантхильда неожиданно вновь явила безумие. Не хотела она к гаражу идти. Приседала, упиралась. За водосточную трубу схватилась — еле отцепил. Молила его о чем-то.
      — Хво? — строго спросил Сигизмунд.
      Получил в ответ пространное объяснение. Ничего не понял. Боялась она чего-то. Может, ее тут изнасиловали?
      Сигизмунд велел ей ждать на месте, а сам пошел гараж открывать. Юродивая заметалась. Одной оставаться было боязно, а к гаражу идти она почему-то не хотела. Стала кричать ему в спину. В голосе появились истеричные интонации.
      Сигизмунд опять к ней подошел.
      — Ну хво тебе, хво?
      К его величайшему удивлению, Лантхильда вдруг принялась лебезить. Схватила за руку, упрашивать начала. Он уловил знакомое уже “махта-харья Сигисмундс” и “микила Сигисмундс”. То на Сигизмунда показывала, то на себя, то на дом — на “хуз”, он же “разн”. Там, мол, хорошо. То на гараж — там, видимо, плохо.
      Что-то в гараже или поблизости от гаража вызывало у нее неподдельный ужас.
      Рано обрадовались, Сигизмунд Борисович. Девка-то действительно с тараканами. “Быков” не боится, навороченные иномарки лапать — не боится. А вот к гаражу с сакральной надписью мелом подойти — страшится.
      — Ну все, хватит.
      Он взял ее за руку и потащил к гаражу. Она прошла два шага и начала упираться.
      Блин.
      Сигизмунд крепко прижал ее к себе. Чтоб не боялась. И потащил еще несколько шагов. И уперлась снова. Теперь уже намертво.
      — Ладно. Жди здесь, — сказал Сигизмунд. Пальцем под ноги ей показал. — Здесь стой, поняла?
      Лантхильда с растерянным видом смотрела на него. Сигизмунду вдруг стало ее жаль. Неподалеку из снега торчала какая-то палка. Вытащил из сугроба, вручил девке.
      — Если что, отобьешься.
      Лантхильда посмотрела на него как на полного кретина и отбросила палку. Сказала что-то. Вряд ли лестное.
      Сигизмунд плюнул и пошел к гаражу. Поймал себя на том, что и сам начал чего-то опасаться. Полтергейста или это… инопланетян. Вампира там. Иное какое белоглазое чудо.
      Пугливо обернулся к девке. Почти ждал, что сейчас в темноте у нее глаза красным загорятся. Знал ведь, что вампиров не бывает. Знал — но успокоило его вовсе не это обстоятельство, а своевременное воспоминание о том, что девка, не моргнув глазом, ела чеснок.
      Лантхильда глядела на него замерев. Таращилась. Нормальные у нее глаза, светленькие. Очень даже и ничего. Если привыкнуть.
      Сигизмунд вяло помахал ей — так Леонид Ильич, бывало, отбывая в дружественную Индию, отмахивал провожающему Суслову.
      В гараже ничего сверхъестественного не обнаружилось. “Единичка” была. Коробки с ядами для тараканов — были. Кошачьи корма и “Восходы” — наличествовали. Разное барахло, какое обычно в гараже хранят. Мышь дохлая в углу обнаружилась. Иных достопримечательностей не имелось.
      Сигизмунд опять плюнул. Да что такое, в самом деле. Скоро бойца Федора призовет — чертей по углам гонять. И отца Никодима в помощь. Роман “Инквизитор”, блин. Один боец, один поп и один сумасшедший генеральный директор.
      Выкатив экипаж, Сигизмунд запер гараж. Лантхильда стояла где велено, как стойкий оловянный солдатик.
      — Ну что, садись, — позвал Сигизмунд. И пошел к ней, приглашающе улыбаясь.
      Несколько мгновений Лантхильда смотрела на него, все шире раскрывая глаза. Потом вдруг завизжала не своим голосом и бросилась удирать.
      — Стой! — с хохотом крикнул Сигизмунд. — Ты куда? Двала!
      Вот ведь влип. И что теперь делать? Гоняться за визжащей дурой по собственному двору? На радость Софье Петровне и иже с нею? Собачник — он ведь, как молодая мать, всегда на виду.
      Сигизмунд никуда не побежал. Встал у машины, небрежно облокотился, подражая позе какого-то американского киногероя (миллионера, конечно), и закурил. Побегает — вернется.
      Двор не проходной. Захочет удрать — всяк мимо него бежать придется. Это гиподинамия в ней взыгрывает.
      Некоторое время Лантхильды не было ни видно, ни слышно. Потом вдруг ее голос прозвучал у него за спиной.
      Сигизмунд вздрогнул, утратив разом всю свою вальяжность. Подкралась. Вот мерзавка.
      На втором этаже горел свет. Там маячила бабка. Вся извертелась, и так и эдак высовывалась. Бесплатное кино ей.
      — Лантхильд, — сказал Сигизмунд как ни в чем не бывало, — гляди.
      И на бабку показал.
      Лантхильда долго щурилась. Потом вдруг разглядела. На ее лице проступило понимание.
      И тут девка в очередной раз огорошила Сигизмунда. Не долго думая, она задрала подол своей шубки и махнула в сторону бабки открывшимся джинсовым задом. Бабка оскорбленно скрылась за занавеской.
      Сигизмунд захохотал. А теперь пора сматываться.
      Он сел в машину. Лантхильда тем временем вызывающе смеялась, глядя на бабкино окно. Сигизмунд открыл вторую дверцу: садись, давай. Девка замерла. Осеклась. Боязливо полезла.
      — Осторожней! — рявкнул Сигизмунд. — Дверцу мне не выверни! На соплях держится…
      Да, пора менять тачку, пора. Сейчас еще Вавилу выпишем, оденем-обуем, пропишем, потом брозара с Аттилой, затем Скалкса, чтоб было кого мордой об капот бить. И заживем веселой таежной семьей. Пить будем, не просыхая. Потом сядем. Всей тайгой. Потом выйдем. Радиотелефонов накупим.
      Да ну!.. Он даже расстроился.
      Лантхильда сидела в машине, с любопытством вертела головой.
      Сигизмунд пристегнулся. Тщательно пристегнул девку. Ей это не понравилось. Забилась, как рыба на льду.
      — Не балуй, — велел Сигизмунд. — Положено. Видишь — я тоже.
      Показал на свой ремень. Она неодобрительно покосилась, но промолчала.
      Он перегнулся через нее, как следует захлопнул дверцу.
      — Ик охта, — заявила Лантхильда.
      Сигизмунд легонько дернул ее за косищу.
      — Нии, — сказал он.
      — Ик охта, — упрямо повторила девка.
      — Ну все, поехали.
      Как только машина тронулась, Лантхильда заволновалась, заерзала под ремнем. За руль схватилась. Сигизмунд дал ей по рукам. Она испуганно съежилась.
      Поначалу девка всего пугалась. Знаменитые красоты Северной Пальмиры покамест оставляли ее равнодушной. Сигизмунд похвалил себя за то, что решил заблаговременно покатать ее на машине — не хватало еще, чтобы она среди бела дня весь этот спектакль учинила.
      Порылся в бардачке. Нашел конфету. Выдал девке. Она взволнованно съела.
      Магнитофон включил. У Сигизмунда была одна заезженная кассета — героические увертюры Вагнера. Под Вагнера ночью хорошо ездить, когда машин мало. Можно грезить о великом. С лебедем, как Лоэнгрин, тусоваться и вот такой мечуган иметь. И всех разить — налево, направо, вверх, вниз… Прямо как у окулиста.
      Опять-таки, нордическому духу девки Вагнер должен быть близок. Полет валькирии и все такое.
      Пренебрегая правилами, свернул с канала налево на Невский. Мимо Дома Книги, под новогодними гирляндами, провисающими в темном небе связками небесных сарделек, по заснеженному Невскому, к Адмиралтейству. Там подсветка красивая.
      У Адмиралтейства остановились. Вышли из машины. Лантхильда наконец забыла свои страхи. Приседала — смотрела. На цыпочки вставала, тянула шею. Подбегала к могучим нимфам, нагруженным сферами, потом отбегала. И непрестанно говорила что-то.
      Сигизмунд стоял у машины, покуривал. За девкой наблюдал. Спросил ее вдруг:
      — Что, никогда даже на открытках не видела?
      Она недоуменно глянула и снова принялась любоваться.
      Живем тут, мимо ходим каждый день, глаз, поди, замылился — не ценим ведь, среди какой красы отираемся, банально подумал Сигизмунд. А провинциалы — вон…
      Когда подъехали к Зимнему, у Лантхильды уже не осталось сил изумляться. Пока они медленно проезжали мимо, неотрывно глядела в окно. Лицо у нее было молитвенное, как будто она погрузилась в неземной экстаз. Очень кстати пришелся и Вагнер, с тихой угрозой бурлящий в динамиках.
      Из транса ее вывел горбатый мостик через Лебяжью канавку. Подпрыгнув и ухнув, девка изумленно квакнула и засмеялась.
      Минули Летний Сад с заснеженной решеткой и затихшими зимними деревьями. Лантхильда молчала. Только руки тискала.
      Сразу за Летним Садом их “подрезала” черная BMW. Сигизмунд едва успел притормозить, чтоб не поцеловать бээмвуху в задницу.
      — Блядь! Пидоры черножопые! Права купили, ездить ни хера не умеют!
      Девка визгнула.
      BMW ушла вперед.
      Совсем другим голосом Сигизмунд сказал девке:
      — Все о'кей, Лантхильд.
      Та мгновенно въехала в ситуацию. Погрозила исчезающей бээмвухе кулаком и вымолвила гневно:
      — Унлеза срэхва.
      Слово прозвучало неожиданно знакомо. Сигизмунд попросил уточнить, хво, мол, такое — срэхва.
      Лантхильда засмеялась. Извернулась под ремнем, показала на свой зад.
      — Срань, — перевел Сигизмунд. — Понятно.
      Он дружески пожал ее руку, все еще стиснутую в кулачок, и они поехали дальше.
      Сигизмунд прокатил Лантхильду до “Чернышевской”. Возле “Чернышевской” развернулся и малыми улочками выбрался к площади Восстания. Снова провез по Невскому, а возле кинотеатра “Паризиана” (бывший “Октябрь”) притормозил.
      Претенциозная вывеска “Паризиана” раздражала, как и многое другое. Например, ассортимент киноблюд. Срэхва, а не ассортимент, прямо скажем.
      Напротив угрюмо высился ресторан “Москва”, забранный зеленой сеткой, — ремонтировался. А внизу, там, где когда-то был “Сайгон”, тянулся неопрятный забор, размалеванный так называемой “кислотной” живописью. Перед президентскими выборами так были разрисованы все строительные заборы в центре города. Забор призывал “Борис, борись!” и еще что-то.
      В бывшем “Гастрите” морковными огнями светился ресторан “Кэролс”.
      Он показал девке на забор, на оранжевые огни. Она послушно глянула. Опять восхитилась.
      — Что, нравится? — недружелюбно проговорил Сигизмунд. — Это потому, что ты приезжая. Не знаешь ты ни хера…
      — Хво? — спросила девка недоуменно.
      — Конь в пальтхво, — проворчал Сигизмунд.
      Впереди зажегся зеленый огонь. Сигизмунд тронулся.
      Девка опять замолчала. По сторонам глазела. Вишь, во вкус вошла. Понравилось кататься. А страхов-то было, страхов!..
      И не ведает нелепое созданье, что у этого паскудного забора и началась головокружительная девкина карьера в доме Сигизмунда Борисовича Моржа.
      Потому что прежде это был Сайгон.
      Сайгон. Господи, да что я знаю о Сайгоне? Я все время лгу себе. Я лгу о Сайгоне. Никогда и не был в том Сайгоне, о котором себе лгу. И вообще не знаю, что это такое. И никто не знает. Никто толком не знает.
      Ну, приходил я сюда. Ну, пил кофе. По двадцать шесть без сахара, по двадцать восемь с сахаром. По пятьдесят шесть копеек двойной.
      Стену подпирали длинноволосые, в неновой одежде, откровенно с чужого плеча, в грязных феньках. Обменивались тягучими новостями. “Как Джон?” — “Нормально”. (Долгая пауза). Многозначительно: “Какие ПЛАНЫ на лето?” — “Ну…” (И опять долгая пауза).
      А по слухам (нарочно интеллигентных девочек пугать) в доме напротив с подзорной трубой мент сидел. И всех на видео записывал, кто туда ходил. Чтобы потом арестовать.
      “…И оказывал сопротивление при задержании, упираясь ногами в асфальт”.
      — Это вы мне?
      — Да, да, тебе!
      — За что?
      — Поговори мне!..
      Да нет, ничего я о Сайгоне толком не помню. Не приглядывался. Мимо ходил. Заходил. Пил кофе. По двадцать шесть, по двадцать восемь, двойной…
      …Эх, кого там Федор рекомендовал от всех бед? Николай Угодник, благослови левый поворот! Гаишников, вроде, не видать…
      Свернул на Садовую. Пора уж домой возвращаться. Накатались.
      …Больше ничего ведь не помню. Просочился сквозь пальцы. Все казалось — приду, вгляжусь. Вспоминай теперь, зови обратно. Придумывай то, что не успел разглядеть.
      Да что это было? Место, где можно было выпить кофе (по двадцать шесть, по двадцать восемь, двойной)? Образ мыслей? Стрелка? Нечто, растворенное в городском воздухе? Пуп земли? Место, где можно быть собой? И, что еще важнее, быть КЕМ-то, КРОМЕ САМОГО СЕБЯ? Тупик?
      Нет, нет! Не то!
      Но что?
      ЧТО ЭТО БЫЛО?
      “Сайгон в моем сердце”, — подумал он с отвращением к себе. Господи, какая пошлость.
      Он свернул на улицу Ломоносова, миновал скопление иномарок, обсевших тротуар со всех сторон возле престижного клуба “Пирамида”. Одно из немногих новых заведений, которые не уродуют город. Напротив, “Пирамида” неожиданно облагородила жуткую дыру.
      Возле клуба притулился реликт перестройки — один из последних видеозалов в городе. Порнуху катает, безымянный герой.
 
Я купил “Пирамида” штаны…
Я купил билет на видак…
 
      Ах, Муррушка, прозорливец…
      Но нету ходу Муррушке в “Пирамиду”. Не купишь ты сюда билета. И, скорее всего, играть тебя сюда тоже не позовут. Зря ерепенишься. А вот какие-нибудь “Иванушки-интернэйшнл” — те да. Те — очень. Вон сколько понабилось благородных господ. Культура, блин. А ты — Сайгон, Сайгон…
      У супермаркета “Космос” остановился. Вышел. Открыл дверцу девке.
      Воды канала маслянисто мерцали. От них тянуло прохладным покоем. Мрачно глядела зеленая, как бы замшелая колоннада Казани. Темный лес. Вагнер точил последние капли.
      Девка решительно полезла из машины. О ремнях, конечно, забыла. Испугалась. Изумилась. Перегнувшись через Лантхильду, Сигизмунд принялся ее отстегивать. Она дернулась. Он потерял равновесие и упал на нее.
      Лантхильда нашла эту шутку удачной. Принялась ржать и хлопать его по спине.
      В предбаннике супермаркета стояли курили охранник и один из продавцов. Бесстрастно взирали на барахтающихся в машине Сигизмунда с Лантхильдой. И не таких клиентов видали. Окрестные кабаки и не такое поставляют.
      Выбравшись наконец из машины, Лантхильда опять чуть не выворотила дверцу.
      И повел беспросветно плейбойствующий С.Б.Морж ненаглядную Лантхильдочку в “Космос”. Приобщаться к культуре — так на всю катушку.
      В супермаркете было пустынно и скучно. Бродил единственный покупатель, по нелепости превосходящий Лантхильду. Если судить по одежде, он явно не принадлежал к “миддл-классу”. И даже в класс имущих вписывался с трудом. Наметанным глазом Сигизмунд определил секондхэндовское происхождение его куртки и брежневское — вязаной шапочки-пидоровки. А ведь тоже в Сайгоне кофе пил, небось. Но почему-то нас с ним это не роднит. А ведь как рассиропился, вспоминаючи…
      За покупателем, придирчиво осматривающим мороженых раков, устриц в винном соусе и осетринку в вакуумной упаковке, шаг в шаг бродил работник супермаркета. Отслеживал, поди, чтобы тот не спер ненароком какие-нибудь анчоусы. Откровенно так отслеживал. Вам тут не Америка, где это делают исподтишка, через искусно замаскированную цветочками телекамеру.