Больше всего они боятся двух вещей: что их заставят трудиться и что будет попорчена их нежная холеная шкурка. Так что процесс обучения надлежит строить с учетом этих двух принципов. То есть, побольше страшных словес и поменьше труда и опасностей. - Вы это серьезно, Сигизмунд Борисович? - Федор. Обучи жену "нового русского" боевой раскраске "дикая кошка", и она тебя озолотит. И мужа притащит. А еще вернее - подругу. Такую же набитую дуру, но это уже нас не касается. Только не вздумай обучать ее рыть окопы полного профиля. Она попортит маникюр. Федор заметно скис. - И что, не будет, по-вашему, никого, кто хотел бы учиться на самом деле? - Почему? Организуем продвинутую группу. Добавим факультатив по историческому фехтованию, изучению древних обрядов... Федор напрягся. - Лучше бы, Сигизмунд Борисович, нам язычество не проповедовать. - Брось ты, Федор. Кто его проповедует? Наши эзотеры гармонично сочетают все со всем, так что еще один факультатив в их мозгах ничего не сдвинет. А кто на самом деле православный - тому никакой факультатив не помеха. - И все-таки не брать бы греха на душу, - пробубнил Федор. - Кстати, Сигизмунд Борисович, документов-то у ваших вандалов, как я понял, нет? - А это еще одна тема, на которую я хотел бы с тобой поговорить. - Понял, - сказал Федор. - Узнай, сколько это будет стоить. - Хорошо. Сразу же сообщу. - Однако уходить не спешил. Видно было, что православная душа Федора взволнована новыми мыслями. - А эти, вандалы-то, они, Сигизмунд Борисович, что - язычники? - Вроде бы, да. Я их, честно говоря, особо не спрашивал. - Настоящие? С жертвоприношениями, с идолами? - Идолов видел, - сказал Сигизмунд. - Точно! Они его сгущенкой мазали. Федор глубоко задумался. * * * "I. ВЫЖИВАНИЕ В УРБАНИСТИЧЕСКОЙ СРЕДЕ. Курс расчитан на полгода; лекции два академических часа в неделю; практические занятия - четыре академических часа в неделю. Основная идеология курса: любой предмет, принадлежащий к урбанистической среде, может быть обращен в орудие выживания или самообороны. Тема 1. МУСОРНЫЙ БАК. а) ПИЩА. Мусорный бак содержит значительно больше продуктов, пригодных к употреблению в пищу, нежели это принято считать. Приблизительно 40 процентов находящейся в мусорном баке пищи пригодно к употреблению. Основные принципы употребления в пищу найденных в баке отходов. Найденные в баке отходы надлежит тщательно промыть и подвергнуть длительной термической обработке..." Сигизмунд оторвался от листка и посмотрел на Федора с нескрываемым восхищением. Боец, воодушевленный перспективами, сочинил этот план-конспект за один вечер. * * * Вообще идея реорганизации фирмы нашла у всей тусовки - начиная с аттилы Валамира и заканчивая рабом Дидисом - всемерную поддержку и одобрение. Единственный человек, который не был посвящен в тайну Анахрона, - Светочка. Впрочем, Светочка и к тусовке не имела никакого отношения. Ей предстояло стать бухгалтером реорганизованной фирмы. Этим ее роль пока и ограничивалась. Аська настырно предлагала включить в устав новой фирмы культурную деятельность. - В фестивалях будем участвовать - с историческим-то фехтованием, да с песнями-плясками, - соблазняла она Сигизмунда. - А петь-плясать-то кто будет? - Да Дидис! Он петь горазд. Да и Вавила поплясать не промах. В "Бомбоубежище" на него молятся. - Вот насчет пения, - вмешался Федор. - Я бы не стал рисковать. - А что тут рисковать? - возмутилась Аська. - Пусть Дидис споет. - Так язык-то у него какой? Фракийский, вы говорили? Вдруг кто-нибудь узнает? Образованных людей много, куда больше, чем мы думаем... - Так кто его узнает, этот фракийский, если языка такого вообще нет! Умер бесследно! - Все равно, лучше не рисковать, - твердо стоял на своем Федор. - В таком деле на авось полагаться не следует. И недооценивать противника - тоже. Если Виктория узнала фракийский, которого никто якобы не знает, - где гарантия, что не существует второй такой Виктории? У меня был товарищ один, вместе работали в охране два месяца, - бывший сапер, так он говорил... - Решено, - перебил Сигизмунд. - Петь на фракийском не будем. На вандальском тоже. Что, в конце концов, мало наших, русских песен? Федор посмотрел на Сигизмунда с одобрением, а Аська - со злобой. - Ретроград ты, Морж. Запиши еще в устав насчет фенек. Что фирма, мол, имеет право лепить и продавать феньки. Изделия народных промыслов. - "Производство товаров народного потребления", - перевел Сигизмунд. - Я тут думала насчет потребителя, - заговорила Вика задумчиво. - Как привлечь не только мальчиков, желающих подкачаться, и холеных баб, ищущих острых ощущений. Но и эзотерную публику, пребывающую в вечном поиске тайного знания. А их немало, и, что самое главное, они готовы платить. Легко и много. Лишь бы их научили чему-нибудь новому и тайному. - Стационарные идолы "под ключ". Освящение на дому у заказчика. Жертвоприношения, вопрошания, умилостивление, вызывание дождя. Гарантия - сто процентов успеха! - сказал Сигизмунд. Федора покоробило. Вика ничуть не смутилась. - Не в таких, конечно, выражениях, но именно в этом смысле. "Утерянное знание древних о слиянии с природой..." Что-нибудь в таком роде. Под эту лавочку и феньки лучше будет втюхивать. Как обереги с чудовищной охранной силой. Кстати, можно обучать наиболее продвинутых эзотеров чтению заклинаний на вандальском. - Я в этом не участвую, - заявил Федор. - Федор, здесь никто не собирается задевать твои религиозные чувства, проговорил Сигизмунд. - Твоя задача - обучать холеных бабенок варить обед из картофельных очисток и колбасных обрезков, отбитых у бомжей возле мусорного бака. Кстати, полевые занятия где думаешь проводить? - Не полевые, а практические. Да хотя бы у вас во дворе. Я уже присматривался. Подходящие баки. И укрытия есть, где костерок разложить, - ответил Федор. - Кстати, - вмешалась Вика, - я знаю, как привлечь и самих "новых русских". Многие любят охоту. А Вамба с охоты жил. И заметь - лук и копье. Экзотика. "Экологическая охота" - как звучит? - Очень неплохо. - И разрешение не нужно. - На лук нужно, - сказал Федор. - И на копье, видимо, тоже понадобится. Тут кухонный нож продавали с сертификатом - "не является холодным оружием". Штамп, печать, адрес магазина, название завода-производителя... Иначе можно и по уголовной статье получить. Запросто. - Ну, с разрешениями на ношение оружие и охотничьими лицензиями у "новых русских" все в порядке, - сказал Сигизмунд. Они проговорили еще долго. Идея всех страшно увлекала. Впервые за долгое Сигизмунд с удовольствием думал о предстоящей работе. * * * С паспортами ситуация определилась на следующий день. Федор заехал к Сигизмунду - доложить обстановку. Проверил, нет ли кого на лестнице, тщательно запер дверь. Разговор вел на кухне, держась подальше от телефонного аппарата. Хотя, как пояснил Федор, если бы захотели прослушать такую квартиру, как у Сигизмунда Борисовича, то все равно бы уже прослушали. - В общем так, Сигизмунд Борисович. Есть паспорта. Пять штук. Настоящие. И назвал цену. Сигизмунд присвистнул. * * * Таким вот образом золотая лунница с тремя свастиками была превращена в пять серпастых-молоткастых, а пять заплутавших во времени вандалов сделались полноправными гражданами Российской Федерации. Операция была произведена Федором в условиях строжайшей конспирации и кристальной честности. Сдача до последнего цента была передана в руки Сигизмунда. Ее пропили. * * * Вечерами Валамир вел пространные монологи. Сигизмунд отчасти понимал их сам, отчасти переводила Вика. Суть дедовых речей сводилась к одному: старый вандал решительно не одобрял все то, что его теперь окружало. Сигизмунда иной раз поражало обилие объектов отрицательной оценки. И то сказать! Дивуется он, Валамир, на суетность и беспечность здешней жизни. Во всем вопиющее неблаголепие, куда ни ткни! Приохотить старого вандала к ого так и не удалось. После первой же рекламы нижнего белья дед грозно затряс головой, выключил ого и сделал попытку запретить Вамбе с Лантхильдой смотреть "эту срэхву" - в чем, впрочем, не преуспел. Исключительно не одобрял табуретки. Дескать, лавка должна вдоль стены стоять. И незачем ею, распиленной, по всей кухне елозить, где попало. Негоже это, сидеть где на ум взбредет. Не птицы, чай. Это пичуги бессмысленные - где присели, там и ладно. Человеку - ему иначе надобно. Вот, - старик делал плавное движение, поводя рукой вдоль стены, - скамья. Она на своем месте поставлена. И век там стоит. Смеху подобно, как подумаешь: вот придет он, Валамир, в дом к Сегериху и начнет у него скамью по всему дому тягать! А здесь? Да и скамьи-то, тьфу! Из чего сделаны? Вот Вико-бокарья ему, Валамиру, поведала, из чего они сделаны! Из срэхвы всякой - вот из чего! Из опилок да стружек, а сверху, для виду, дощечками прикрыты! Нешто достойному человеку не унизительно на таком-то огрызке восседать? Оттого-то и суетность великая в здешнем мире властвует, что благочиние за трапезой забыли. Вот видел он, Валамир, американский кабак (тут дед знатно прокололся - иной раз все-таки, видать, посматривал ого). Так это же тьфу! Сидят на насестах, задами вертят, в головах пусто - благочиния и в помине нет! И это трапезой называется! Хорошо, не разберешь здесь, зима или лето - круглый год еда. А вдруг неурожай? Как можно без припасов жить? Экое легкомыслие! Давеча он, Валамир, кладовки все обследовал - ни одного мешка не нашел! В банке на донышке зерна белого, да в кульке - стручки из теста. И все! А если голод? На чем продержимся? Планы дед развивал титанические. Склонял Сигизмунда превратить "светелку" в кладовую. Мол, комната хорошая - он, Валамир, удостоверился. Крыс там нет, мышей не водится, сухо. Чем не кладовая? Мешок пшеницы поставить - как минимум. Сладкой муки - мешок. Соли - мешок. Макарон - мешка три! (Уважал старый вандал макароны.) Ну и окороков накоптить, рыбки заготовить... чтоб под рукой. Чтоб хранилось. Супермаркет супермаркетом, а так оно вернее. Слушал Сигизмунд деда Валамира и чувствовал: все слабее душой ему противится. Не забыл еще 1991-й год, славное веселое времечко путча. Как с утра зачитали по всем каналам обращение ГКЧП, так и ломанул многоопытный советский народ в магазины - за солью, спичками и мукой. Было, было... А деньги? Ведь принеси Лиутару дань такими деньгами - он же уши отрежет и в задницу их тебе засунет! И прав будет военный вождь! Бумажки! Сколько лет жил, никогда такой дури не видел! А вот на старости привелось. Вы бы еще листья осенние за деньги считали! Сколько живет такая бумажка? Так ярился Валамир. А Сигизмунд слушал и мысленно с ним соглашался. Старый советский рубль - он долго жил. Еще в 80-е годы ходили рубли, выпущенные в начале 60-х. Тут по весне нашел в мокром снегу трешку 1972-го года выпуска. И ничего ведь с ней, заразой, не сделалось! Да... Впору вместе со старым вандалом об утрате благочиния закручиниться. Утратилось, утратилось безвозвратно советское благочиние... И неблагочиние - в лице "Сайгона" - тоже. Хлеб - 14 копеек стоил и 16. За 12 изредка появлялся мокрый ржаной. Батон был по 22 копейки и по 26 - этот считался дорогим. В начале перестройки появился вдруг длинный батон по 50 копеек, его никто не брал - дорого. Молоко 16 копеек за литр. Масло - 3 рубля 60 копеек. Сакральное и незабвенное четыре-двенадцать и три-шестьдесят-две - водка. Вынь да положь! Пиво - 22 копейки маленькая кружка. 44 - большая. Если очередь отстоишь. Авторучка - 35 копеек. Килограмм кофе - 20 рублей. А до того был - четыре. Вот и я говорю, подхватывал Валамир. Один серп за мешок зерна можно купить - в сытый год. Седло со сбруей - за тот же мешок, но в год голодный. Меч - за раба, если раб очень хороший. А не очень - так и за двух рабов. Смотреть надобно, какой меч и какой раб. Лошадь - тоже. Пахотная дешевле, боевая - дорого. Вол как две пахотные лошади. Но и жрет зато! Свиней выгодно разводить. Мороки с ними немного. Следить только надо, чтобы в чужой роще желуди не жрали. На второй раз поймают чужую свинью - убьют и правы будут. А на первый раз - не трожь! Вот такой закон. Корова очень нужна. Но с коровой хлопотно. Можно коз держать. У него, у Валамира, три козы в хозяйстве. - Теперь уже две, - поправил Сигизмунд. - Одна Анахрону душу отдала. - Две, три - неважно. Главное - козы! От козьего молока - сила! Козье мясо в Вальхалле герои едят. Козлы - животные Вотана, вот так-то. Целую песнь во славу козлов сложил Валамир. Молоко ныне порошковое и на вкус гадкое. Выдумали - с долгим сроком хранения! А ведь там консерванты. Пишут, будто нет. А программа "Советы домохозяйкам" Сигизмунд в машине иной раз по радио слушал - обратное утверждает. Вот представь себе только, Сигисмундс, гнул свое Валамир, отправился наш военный вождь Лиутар на охоту. К тебе в дом по дороге заехал, истомленный. Пить хочет, силы подкрепить. Чем ты потчевать его станешь? Пакет выдашь? - Да нет, - растерянно отвечал Сигизмунд, - в кружку ему налью. - А в кружку откуда нальешь? - хитро щурился дед. - Из пакета? Так он тебя хорошо если на смех поднимет. Хоть с позором да живой останешься - и ладно. А то ведь и зарубить может сгоряча. Решит, что насмехаешься. А в хуз войдет к тебе военный вождь! А ты ему вместо достойного седалища эдакую "тубаретку"! Последнее слово дед произносил по-русски и с особенным ядом в голосе. Сигизмунд вел эти беседы с большим удовольствием. Стареете, Сигизмунд Борисович, ох стареете! Один из таких разговоров был прерван звонком Натальи. Кстати, озо дед тоже не одобрял. Хочешь сказать что-нибудь человеку - так оторви задницу, войди к нему в хуз гостем и степенно побеседуй. А так издалека - что кричать! Дети малые так по огородам кричат. Вика объясняла Сигизмунду: - Они придают эмоциям куда больше значения, чем мы. Они даже считают, что человек думает не головой. - А каким же местом? - пораженно спросил Сигизмунд и улыбнулся намекающе. Вика паскудных намеков не поддержала. - Грудью. Они гораздо более эмоциональны, чем ты думаешь. Для них не видеть собеседника - значит фактически не общаться. Без обмена эмоциями вообще никакого разговора быть не может. Для экс-супруги Натальи отсутствие визуального контакта препятствием не являлось: своими эмоциями она легко прошибала телефонную линию. - Ты чего не звонишь? Почему я обязательно должна тебе звонить? - Я звоню. - Что-то не слышно. - У тебя все занято. - Хотел бы - дозвонился бы. Другие же дозваниваются. Пауза. Сигизмунд решил пойти ва-банк. Ему хотелось поскорее закончить этот суетный разговор и вернуться к неспешной беседе о благочинии. Эти беседы его расслабляли. - Ну так что звонишь? - спросил он Наталью. - Ты о сыне-то хоть вспоминаешь? - Да. - В общем так. Мне завтра надо уйти часов на пять. - А теща? - вякнул Сигизмунд. - Что теща? Почему чуть что - теща? - взъярилась Наталья. - У ребенка есть отец или нет? Почему я должна постоянно просить мою мать? Мне уже стыдно... - Слушай, а ты за Евгения-то замуж еще не вышла? Наталья сделала вид, что не расслышала вопроса. - Завтра у Евгения лекция. В закрытом обществе. Туда допускают только продвинутых. - Пойти хочешь, что ли? - осведомился Сигизмунд, неосмотрительно зевнув. - Не твое дело! Чтоб завтра в одиннадцать забрал Ярополка. - Я не могу. Я завтра занят. - Ты всегда занят. Пускай ребенок у отца побудет. - Я не могу. У меня совеща... люди! Тут, - добавил он. - Слушай, что ты как маленький! Лясы точить с кем ни попадя - у него время есть! Знаю я твоих "людей"! Не попрыгаешь лишний раз со своей лысой в койке - не умрешь! - Знаешь что? - грозно начал Сигизмунд. - Не знаю! - отрезала Наталья. - Чтоб в одиннадцать... - Да сыро же! Что мне с ним - пять часов по улицам гулять? А у меня дома ему скучно... - Своди его куда-нибудь. В музей. И покормить не забудь. И носки посмотри, чтоб не сырые... Я смену дам. В пять вечера я к тебе заеду и заберу его. Будь дома. И чтоб никаких "людей"! И не дожидаясь ответа, положила трубку. * * * Сигизмунд никогда не был яростным посетителем музеев, поэтому самая идея Вики провести день в Эрмитаже вызвала у него кислый привкус во рту. В последний раз он был в Эрмитаже школьником. Тогда еще посетителям выдавали мягкие уродливые тапочки. Тапочки лежали кучей в большом деревянном ящике возле гардероба. Надо было долго рыться, чтобы найти пару хотя бы сходных. Все они были чудовищно больших размеров. Это чтоб не портились прекрасные паркетные полы. Скользя тапочками и поминутно спотыкаясь, школьники брели за бравой экскурсоводкой. Девочки в передних рядах что-то серьезно записывали в блокнотики, а мальчики толпились сзади и хихикали, показывая пальцами на голозадый античный пантеон. Тащили их через Георгиевский, Тронный и прочие парадные залы, через галерею Двенадцатого Года, а далее - под строгими взорами генералов - к совсем уж скучному зальчику, набитому помпезным немецким фарфором. В буфет их не пустили, но зато после похода удалось попить воды из автомата. Автомат, железный друг детворы, шумно извергал из чрева газировку с лимонным сиропом. Газировка стоила три копейки. Без сиропа одна. Но без сиропа не так вкусно. Пили из одного стакана под дружное кудахтанье двух тетушек из родительского комитета, сопровождавших экскурсию. Тетушки сулили беспечным школьникам немедленное заражение бытовым сифилисом. Школьники хихикали. Что такое бытовой сифилис, в классе не знал никто. Смутно догадывались, что что-то неприличное. Больше Сигизмунду ничего в Эрмитаже не запомнилось. И уж никак не мог предположить Сигизмунд, что второе его посещение Эрмитажа ознаменуется столь странными обстоятельствами. После разговора с Натальей Сигизмунд долго плакался Виктории. Советовался, в какой музей сводить Ярополка. А Вика вдруг загорелась. Предложила всем вместе посетить Эрмитаж. Мол, давно она, Вика, собирается старого вандала в Эрмитаж стаскать. - Зачем? - изумился Сигизмунд. - Не знаю, - отводя глаза, призналась Виктория, - но очень хочется. Что-то в этом есть... Стараясь не думать об абсурдности происходящего, Сигизмунд наутро загрузил в машину Валамира с Викой и поехал к дому Натальи. Дед в бисерном хайратнике, с седыми косами, глядел сурово. То и дело задавал Виктории вопросы - краткие, деловые. Вика, как могла, отвечала. - Подождите в машине, - попросил Сигизмунд. - Я скоро. Поднялся в квартиру. Ярополк был уже готов к выходу. Облачен в курточку и кроссовки. Рядом лежал полиэтиленовый пакетик со сменными носками, бананом и трансформером. - Что так долго? Ребенок уже вспотел! - встретила Наталья Сигизмунда. - Ладно, давай. Пошли, Ярополк. - Мешок возьми. Дома переодень ему носки. И пол у тебя вечно грязный, и собака блохастая... Ярополк, после собачки обязательно помой руки, слышишь? Ярополк топтался на месте. Он явно приготовился ныть. Сигизмунд ухватил его за крошечную лапку, потащил за собой. Ярополк, загребая ногами, покорно побрел. - Мы куда? В луна-парк? - спросило чадо. - Нет. Мы пойдем смотреть сокровища. - А "данкин" там есть? - "Данкин" - это у нас хво? - осведомился Сигизмунд. - "Данкин" - ну, это многое, - снисходительно пояснил Ярополк. - Это чупа-кэпс, например, или динозавры... Ну, разные серии... Летучие фишки, например. Наклейки прикольные такие! - А, - сказал Сигизмунд. - Нет, "данкина" там нет. Больше они ни о чем переговорить не успели. Сигизмунд усадил Ярополка на заднее сиденье, рядом с дедом. Вандал с любопытством оглядел мальчика. Пощекотал заскорузлым пальцем. Поинтересовался у Сигизмунда, не суннус ли это. - Суннус, суннус, - отозвался Сигизмунд. Опять "единичка" не с первого раза завелась. Валамир что-то сказал Вике. Та ответила. - О чем это он? - не оборачиваясь, спросил Сигизмунд. - Любопытствует, от кого ребенок - от меня или от Аськи, - хихикнула Вика. - И что ты ему сказала? - Сказала, что от другой жены. Мол, та жена тебе не угодила, ты ее отослал. И приданое вернул. - Приданое! Да она у меня полдома утащила, - проворчал Сигизмунд. Валамир проговорил что-то явно осуждающе. - Говорит, негоже отсылать жену, которая рожает таких хороших мальчишек, поведала Вика. - Бесхозяйственно это. - Скажи ему, что она - дерзкая, глупая, расточительная баба. Капитал мой растратила. На авантюру подбила дурацкую. Из-за нее на бирже прогорел. - Сам ему такое говори! - озлилась Вика. Ярополк, дичась, отодвинулся от деда Валамира как можно дальше. Его пугала непонятная речь и страшный облик. Старый вандал вдруг развеселился. Сказал (Вика перевела): - Боится... И сделал Ярополку "козу". - Гайтила, гайтила, - приговаривал он при этом. - Чего он? - спросил Ярополк громко. - Это дедушка Валамир, - пояснил Сигизмунд несколько запоздало. - Он так шутит. - А че у него косы? - У них дома все так носят. - Че, все-все? И дедушки, и бабушки? - Даже солдаты. - А кэпсы там есть? - Нет. Ярополк на время утратил интерес к деду. Потребовал трансформера. Начал трансформировать из робота в самолет, оторвал руку, надулся. Потом его затошнило. - Вика, отбери у него трансформер... Блин, где тут припарковаться-то... * * * В Эрмитаже изменилось почти все. Исчезли автоматы с газировкой. Впрочем, памятуя о "бытовом сифилисе", теперь он и сам не стал бы поить Ярополка водой из общего стакана. За вход содрали такую сумму, что Сигизмунд содрогнулся. С деда взяли еще дороже. Валамир Гундамирович выглядел безнадежным иностранцем. Выдать его за гражданина Российской Федерации не представлялось возможным, а паспорт с пропиской забыли дома. К изумлению Сигизмунда, Вика свернула не в сторону помпезной лестницы, ведущей к сонму голозадых богов-олимпийцев - туда направлялось подавляющее большинство посетителей - а в какой-то непритязательный коридорчик, обитый фанерой. Уверяла, что там куда как интереснее. Действительно, в коридорчике вскоре обнаружился стол с контролершей. Та оборвала билеты и посоветовала посмотреть Пазырыкские курганы. Это слово ничего не сказало Валамиру и Сигизмунду, Ярополка подвигло спросить: "Это что, там пузыри показывают?", зато Вика просто подпрыгнула от восторга. Сигизмунд удивлялся все больше и больше. Это вообще был день открытий. Как большинство питерцев, Сигизмунд был убежден в том, что в Эрмитаже имеется только одна мумия - египетского жреца. Та самая, которую показывают школьникам и которая стабильно вызывает разные нездоровые эмоции. На самом деле мумий оказалось значительно больше. Некоторые были лошадиные. Длинный зал, озаренный мертвенным светом тусклых белых ламп, был уставлен рядами бескончных стеклянных шкафов. В шкафах помещались черепки и какие-то бронзовые огрызки. Как и следовало ожидать, в зале было пусто, как в склепе. В торце висела карта, показывающая Великое Переселение народов. Откуда-то вынырнула бабка-смотрительша. Уставилась неодобрительно. Мол, не выпендривались бы, а шли, как все, по-хорошему, в Георгиевский, Тронный и т.п. залы, а здесь-то на что глядеть? Подвинула стул, уселась. Принялась сверлить взглядом. Чтоб черепок какой-нибудь, надо полагать, не сперли. Особенно неприязненно аттилу взглядами царапала. Вишь ты, старый - а вырядился! Косицы наплел, как девка! Как не стыдно, пенсионер уж, поди... Дед Валамир изучал экспонаты основательно. Хмурил кустистые брови. Вдумывался. С Викой неспешно переговаривался. В гулком зале странно и резко звучала вандальская речь. Вот там-то они и увидели мумию. Это был очень высокий человек, дочерна прокопченный и иссохший. Ярополк шарахнулся. - Это что? - спросил он Сигизмунда. - Это он мертвый? Это он раньше жил? Настоящий труп? - Он давно жил, - утешил его Сигизмунд. - Он теперь не труп, а экспонат. Ярополк поскорее отошел от "экспоната", опасливо косясь на него через плечо. Валамир не одобрил мумию еще больше, чем Ярополк. Странные погребения здесь творят! Зачем прозрачный курган сотворили? Вика что-то сказала. Старик разбушевался. Бдительная смотрительша заворчала: - Утихомирьте вашего иностранца! Он в музее, а не в лесу! У них там, может, и принято, а у нас нет! Объясните ему это. Вика покраснела, взяла деда за рукав. Валамир сердито высвободился, но тон сбавил. - Я объяснила, что это не захоронение. Захоронение было в другом месте. А потом ученые-археологи выкопали и сюда доставили. Чтобы люди могли смотреть, изучать, - сказала Вика Сигизмунду, словно оправдываясь. - А он чего? - Говорит, последнее дело - покойников тревожить... Да и опасно это. И раньше многое здесь не одобрял, а теперь так и вовсе... Ежели бы у них там кто из вандалов такое учинил - жив бы не остался! Виктория поспешно утащила старика к более безопасным витринам. Тот долго водил носом над горшками и черепками, потом спросил: зачем, мол, здесь посуда обыденная выставлена? Ему сокровища обещали показать, а такую посуду он каждый день у себя в хузе видит. Глаза откроет - и сразу видит. Тем-то и ценна эта посуда, объяснила Вика. Интересно же знать, как жили люди дюжину дюжину дюжин зим назад! То, что для Валамира - обыденность, здесь диковина и сокровище. Старый вандал поразмыслил над ее словами. Сказал так. У рекилингов в бурге есть военный вождь. Он собирает разные диковины. Эти диковины он привозит из военных походов. Когда в бурге праздник и пир, вождь приносит свои диковины в дружинную избу и гордится ими перед воинами. Но не стал бы он привозить ни старый труп из кургана, ни битую посуду. Ужель народ Сигизмунда большего навоевать на смог? Вот зачем ту гнилую деревяшку взяли? Какое же это сокровище? - Это ДРЕВНЯЯ деревяшка, - попыталась объяснить Вика. - Давайте ребенка спросим, - с торжеством предложил Валамир. - У него душа новая, всякими глупостями еще не обременена... - Конечно, не обременена, - проворчал Сигизмунд, - данкины всякие, кэпсы, трансформеры... Тем не менее призвали Ярополка и спросили, признает ли он эту гнилую деревяшку и черепки за сокровища. Ярополк, чуя подвох, молчал. То на деда глазами стрельнет, то на Сигизмунда. Соображал, какой ответ больше выгоды принесет. Наконец выговорил: - А чего... вот если бы трансики... Дед восторжествовал. Они посмотрели еще несколько шкафов. Медные пряжки, фибулы, детали конской упряжи, ржавые наконечники стрел... Аттила со знанием дела комментировал: эти, мол, стрелы легкие, на зверя, а те - тяжелые, боевые, вон у них зазубрины, чтобы в ране застревало... А чьи это стрелы? Вика прочитала название финно-угорского племени, которое вандалу ничего не говорило. Неожиданно Валамир замер как громом пораженный. - Вико! - воскликнул он. (Смотрительша опять напряглась на стуле, подалась вперед.) - А от нас что осталось? От нашего народа? Вика помолчала. Чуть улыбнулась - грустно-грустно. И ответила: - От вас почти ничего не осталось... В Африке только каменный столб с оперенной свастикой и несколько могильных плит с именами. Кое-кто считает, что это вандальские имена. Пяток монет еще. - И все? - не поверил дед. - Не может быть такого, чтобы совсем ничего не осталось! Столько всего у нас! Столько было сделано, завоевано! Воспето! - Очень давно это было. Время все поглотило. - Вика сложила пальцы колечками. Год - это круг. Звено цепи. Длинная цепь получилась. Первые звенья уже ржой осыпались, а кузнец все кует и кует... Дед Валамир медленно опустился на каменный пол, схватился обеими руками за косы и, покачиваясь из стороны в сторону, завел какой-то надрывный плач. Смотрительша так и подскочила. - Да что вы себе позволяете! Разве так можно? Уберите его, раз он не умеет себя вести! Старый, а хулиган! - Заткнись! - резко сказала Вика. - Дура старая! Это великий шведский археолог! Свершилось чудо. Смотрительша заткнулась. Видимо, у церберши был сегодня черный день. В торце обычно безлюдного зала появились еще два посетителя. Они двигались из глубин скифской экспозиции и шумно лаялись между собой. Бойкая бабенка ухитрялась на ходу вести научную дискуссию, чем-то бурно возмущаться и жеманиться неведомо перед кем. Во всяком случае, ее "кавалер" на все ее ужимки внимания не обращал. Утыкался длинным носом в стекла шкафов, морщился, приподнимая очки, бормотал. Его Сигизмунд узнал, хотя и не сразу. Про себя Сигизмунд давно окрестил его "человеком из подворотни". Он же - Гэндальф из "Сайгона". Этот человек удачно вписывался в интерьер и контекст утреннего супермаркета, но исключительно хреново - в контекст Эрмитажа. Что-то часто он стал попадаться. Впрочем, Питер город маленький. Это все так говорят, кроме рабочих и крестьян. Вертлявую бабенку Сигизмунд видел до этого только один раз - у Аськи из-за шкафа. Вроде, та самая. Завидев Вику, гротексная парочка устремились к ней. Бабенка с ходу затарахтела: - Ой, привет! А ты что тут делаешь? Я думала, мы одни такие придурочные - сюда таскаться... "Человек из подворотни" оторвался от созерцания битых черепков, обернулся и вскричал: - Виктория! Мать! А ты-то что тут? И шумно полез целоваться. К изумлению Сигизмунда, Виктория заплясала, как кобылка-двухлетка, охотно обменялась с человеком размашистым поцелуем. Сигизмунд ощутил укол ревности. Церберша наблюдала эту сцену, высунувшись из-за шкафа. На ее лице было написано отвращение. Что за упадок нравов! "Шведский археолог" что-то втолковывал у дальнего шкафа Ярополку, потыкивая пальцем то в стекло, то себя в зад. Мол, вот так! И вот так! И вот так! Ярополк, слегка надувшись, внимал причудливому деду. За стеклом находился устрашающих размеров ржавый наконечник копья. Бабенка яростно засверкала очками. Наскочила на Викторию: - Ты карту эту видела? Нет, ты видела это? "Человек из подворотни" кивал, встревал невнятными репликами - был очень возбужден. Вика повернулась к Сигизмунду. Представила его своим знакомым: - Это Морж. - Да виделись уж, - развязно произнесла бабенка. Ее спутник, подумав, обменялся с Сигизмундом рукопожатием. - В свое время случайно не встречались? - спросил Сигизмунд. - Возможно... - В "Сайгоне"? Человек мутно уставился на Сигизмунда. Видимо, вспоминал что-то. Не вспомнил. Однако сказал, закивав и фальшиво заулыбавшись: - Да, да... И тут же о чем-то своем задумался, напрочь выбросив Сигизмунда из головы. Трендеть предоставил бабенке. Та охотно зачастила, сетуя на ужасное засилие в Эрмитаже школы академика Рыбакова и на несправедливость по отношению к древним восточногерманским племенам. Сигизмунд решил развеять неблагоприятное впечатление о себе как о похмельном ханыге, который ночует у Аськи за шкафом и стреляет у нее последнюю десятку. - А что с этой картой? - спросил он. - Говно, а не карта, - убежденно сказал вдруг викин знакомый. Сигизмунд заметил, что и он, и бойкая бабенка то и дело косят одним глазом в сторону старого вандала. Карта была квалифицирована как сущее говно вот по какой причине. Изображала она - что? Правильно, Великое Переселение народов. А какой народ из переселявшихся был самым великим? Конечно же готы! А где, спрашивается, обозначены эти готы на карте? Где? Не было готов на этой карте. Почему? Из-за рыбаковщины. Рыбаков считает, что кругом были одни славяне. А Италию кто в VI веке захватил? Пушкин? Из всех германцев одних только вандалов обозначили. Вынуждены были. И то потому лишь, что про "вандализм" каждый школьник знает. Некоторое время оба увлеченно говорили о вандалах.