Пока из гаража выезжал - ба-бах, ее нет. - Что значит ба-бах? Стреляли? - Это я фигурально. Просто - нет. Сигизмунд твердо решил не пускать взбалмошную Аську во всю эту загадочную историю. Запутает еще больше. Его уклончивость не осталась для Аськи незамеченной. - Не хочешь говорить - не надо. Я тебе так скажу: если своими ногами ушла, возможно, своими ногами и назад придет. У беременных еще и не такое бывает. Да уж, подумал Сигизмунд. Вспомнилась вдруг неприятная встреча с беременной в тот день, когда он нашел в гараже Лантхильду. - Ну ладно, Морж, - сказала Аська. - Мы пошли. За деньги спасибо. Посуду у тебя мыть уж не будем, извини. Сигизмунд встал, проводил их. Когда закрылась дверь, в квартире стало очень тихо и пусто. В принципе, к этой пустоте он и стремился, когда расходился с Натальей. И жил в этой пустоте, лишь изредка разбавляя ее случайными и недолговременными подругами. А теперь в квартире будто звенело. Кассету бы поставить, Мурра послушать - так разбит магнитофон. Сигизмунд ткнул пальцем в телевизор и плюхнулся на диван. Некоторое время бродил по каналам. Все было скучно. Засилие пошлости удручало. Шуршание памперсов не захватывало, "дэним" не привлекал. Не хотелось ни чистить зубы, ни источать ароматы Настоящего Мужчины. Ни хрена не хотелось. Наконец набрел на академического дядю в двубортном пиджаке. Дядя бубнил про какую-то комету. Дескать, открыли в 95-м году комету. И не простую, а супер. То есть, без дураков супер, это вам не памперс-юни. И в бинокль уже эту комету видно, а скоро вовсе вырастет. Близко пройдет, но не упадет на Землю, хвост на полнеба растянет. Будет видна ночью, а если захотите - то и днем. Последним эту комету Рюрик видел, а теперь вот нам счастье привалило. Дядю сменили спортивные новости. Сигизмунд выключил ого. Нет, не ого телевизор. Ого раньше был. Вчера. Он начал ощущать, как растет подушка времени между ним и Лантхильдой. Сперва чуть-чуть - вчера. Потом побольше - позавчера. Не успеешь оглянуться - месяц назад... Растянется, как хвост у кометы. На полнеба. На полжизни. А ведь он всерьез собирался жить с ней всю жизнь - сколько получится. Он только сейчас понял, как серьезно к ней относился. * * * Из клубящегося тоскливого полусна-полубреда Сигизмунда вырвал телефонный звонок. Сигизмунд ощутил острый приступ досады: возвращаться к реальности не хотелось. Что-то было в этой реальности не так. А телефон звонил и звонил. Настырно. Сигизмунд снял трубку. Просто чтобы звонить перестал. Машинально произнес: - Алло... - Сигизмунд Борисович! - заверещала трубка. - Вы спите? Вы болеете? Сигизмунд Борисович!.. - Алло, - повторил Сигизмунд вяло. - Вы слушаете? - Кто это звонит? - Это я, Света. - Какая Света?.. - начал было Сигизмунд и тут проснулся окончательно. - Светка? - Вы спите? - Да не сплю я, не сплю. Задумался. Ты что как резаная? - Сигизмунд Борисович, нас обокрали, - выпалила трубка. Сигизмунд на мгновение представил себе светящееся окно светкиной квартиры. - Сочувствую, - проговорил он еще более вяло. - Да нас, нас обокрали! - надрывалась в телефоне Светка. - НАС! Сигизмунд немного подумал. - "Морену"? - спросил он. - Да, да! Приезжайте скорее! - Еду, - сказал Сигизмунд, роняя трубку. Было одиннадцать утра. Сколько же он проспал? Сигизмунд был в "Морене" через час. Федор уже прибыл. Захлебываясь, Светочка принялась рассказывать. Она пришла на работу первая, открыла дверь и обнаружила... собственно, ничего она не обнаружила. Вся техника была вынесена. Компьютер с бухгалтерией. Принтер - лазерный. Факс поперли, естественно. "Панасониковский" телефонный аппарат со всякими кнопками: автоповтор там, автоответчик. Сигизмундово любимое вертящееся кресло на колесиках вынесли. Обидели, блин, генерального. Две пачки бумаги для лазерных распечаток - это уже свинство - беспринципно утащили. Светочка звонила по старому телефонному аппарату - с битым корпусом и замусоленной трубкой. Валялся в ящике стола, все руки не доходили выбросить. А тут пригодился. Воткнула и позвонила - сперва Федору, потом Сигизмунду. Смежная дверь к арендаторам была заперта. Открыли. У субарендаторов было вообще пусто. Входной замок с "ихней" стороны был сломан. Сигизмунд с Федором переглянулись. - Я велел Светке ничего не касаться, - сообщил Федор. - Чтобы все хранило девственный вид. - Дефлорированный вид, - угрюмо пошутил Сигизмунд и пошел звонить в милицию. Светочка хихикнула, но как-то нервно. Менты явились через полтора часа - в лице дознавателя и еще одного. Дознаватель - коренастый мужик в черной кожаной куртке, с густыми, сросшимися на переносице бровями, - уселся за стол, вольготно разложился бумагами, начал задавать вопросы. Попросил ничего не трогать и не мельтешить, сидеть тихо. Опрашивал по одному. Сигизмунд вяло отвечал. Происходящее воспринималось сквозь туман - слишком много за последние дни навалилось. Время от времени краем глаза ловил на себе светкин сочувствующий взгляд. Второй мент с Федором вышли во двор - посмотреть, как там со стороны. Когда они вернулись, Федор был очень оживлен и румян. Дознаватель мельком оторвался от бумаги, поднял голову. Второй мент кратко сказал: - Соседи ничего не видели. - А как там дверь? - Похоже на имитацию взлома. В отличие от Сигизмунда, Федор так и кипел от энтузиазма. Рвался быть допрошенным. Однако бойцу пришлось ждать, пока закончат беседу с генеральным. Сигизмунд поведал о субарендаторах все, что знал. Записав показания, дознаватель попросил показать договор о субаренде. Тут Сигизмунд хватился: договор находился у него дома. Предложил съездить, благо на колесах. Дознаватель не возражал. Дел хватало. Сигизмунд, как в дурном сне, потащился домой - за договором. Вошел в квартиру. Странным поведением озадачил даже кобеля. Непонимающе озирался вокруг. В комнате царил полнейший разгром. Стеллаж продолжал пребывать в упавшем состоянии. Чуда явлено не было, и из праха стеллаж не восставал. Чудес не бывает. Да, чудес не бывает! Наступая на книги, пробрался к столу. Долго шарил, не мог найти договор. Сидел на диване, глядя в потолок, двигал губами. Ему казалось - думал. Вспоминал, где этот проклятый договор может находиться. Да. Была протечка. После протечки бумаги перекладывали... Куда? Наконец вспомнил. Вытащил, развернул бумаги, долго вчитывался, тщась понять - та бумага или не та. Вроде, та. Долго стоял с нею в руке, соображал - куда сунуть, чтобы не помять. Сам себе с расстановкой сказал: - Бумаги, дабы не помять, ложат в папку. Мысль натужно направилась на поиски папки. Не нашла. Поднял из развала книгу с обложкой понадежнее, сунул договоры за обложку. Сигизмунд уже уходил, когда неожиданно зазвонил телефон. - Гоша... Гена не у тебя? - Какой Гена? - Ушел из дома, пьяный... не знаю, что и думать. У вас дела с ним какие-то были... Сигизмунд мучительно задумался. Потом спросил невпопад: - Куда он ушел? - Не сказал. Пьяный пошел... Звонила тетя Аня. До Сигизмунда это дошло только к концу разговора. - Нет, тетя Аня. Его у меня нет. И положил трубку. И тут же - новый звонок. - Да!.. - рявкнул Сигизмунд. Мать. - А ты чего не на работе? - удивилась она. - А зачем домой звонишь, если я на работе? - Я звонила. Там не отвечают. Случилось что? - Ничего, - процедил Сигизмунд. - А эти твои... норвежцы... они уехали? - Слушай, мать. Хальвдан утонул вместе с сейнером и селедками. Дочка его с горя бросилась под троллейбус номер тридцать четыре. Остальных повесили - кого за шпионаж, кого за яйца. И вообще, какого хрена вам всем от меня надо?.. Достали! И бросил трубку. Выезжая со двора, видел перед собой в арке лощеную черную задницу "фордяры". Того самого. Быстро же его реанимировали! Уплывал, закрывая в проеме арки Казанский собор. На миг захотелось поглядеть на морду владельца. И кто там только засел за тонированными стеклами? Фингал бы ему навесить для красы. Чтобы свет не застил. Черный "форд" долго еще маячил впереди, пока на Садовой их с Сигизмундом не разлучило оживленное движение. Настолько оживленное, что из пробки Сигизмунд выбрался только через двадцать минут. Когда только Сенную откроют для движения? Едучи по Садовой, Сигизмунд думал эту стандартную мысль. И, что характерно, остальные застрявшие водилы - тоже. Вот где раздолье для телепатии. Когда Сигизмунд добрался до офиса, дознаватель уже закончил работу. Прибыла бригада криминалистов с причудливым инвентарем в чемоданчике. Картина, открывшаяся перед Сигизмундом, который был - ха-ха, что таить - сегодня на голову слабоват, показалась и вовсе малообъяснимой. Какие-то незнакомые люди деловито пачкали черной дрянью стены и двери. Не везде, а только там, где руками берутся. То есть, косяки всякие. - Принесли? - донесся до Сигизмунда голос дознавателя. Сигизмунд с трудом оторвался от завораживающей своим сюрреализмом картины. - Что? - Договор с вами? Сигизмунд машинально протянул ему книгу. - Что это? Сигизмунд глянул на обложку. Босх. Это он, значит, альбом Босха приволок. На обложке ученый лекарь долбил кому-то голову. От глупости лекарства нет. Именно это зрелище и заставило Сигизмунда взять себя в руки. Раскис, блин. Растекся, как кисель. Достал из-за обложки договор. Протянул дознавателю. Тот переписал из договора данные. Поведал новости. Судя по всему, на ребятках - на приятных молодых парнишках, оба Сергеи - должок висит. Пока Сигизмунд домой-обратно катался, звонили некие кредиторы. Интересовались. Сегодня срок истекает. Дознаватель сказал, что представился рядовым сотрудником ГРААЛЯ, просил кредиторов подъехать. Так что ждем-с. В данном случае, продолжал ободрять Сигизмунда дознаватель, очень похоже на инсценировку взлома. Обчистили, похоже, субарендаторы. У них в комнате все протерто, отпечатков нет. Сейчас сотрудникам "Морены" надлежит презентовать свои пальчики родимой милиции. Поскольку на стенах и дверях офиса какие-то отпечатки найдены. Надо бы установить, которые отпечатки родные, а которые - нет. В интересах следствия. Убогость ментовского инвентаря поразила Сигизмунда даже сквозь туман, в который был погружен мозг после потрясений последних дней. Какая-то великая самопальность сквозила во всем, что сейчас происходило. - Ребята, - оторвался криминалист от стены, - берите листочки, складывайте гармошкой. И показал, как. На верхней складке было велено написать паспортные данные: "От пострадавшего..." У Сигизмунда почему-то не получалось сложить листок. В конце концов, его выручила Светочка. Немало, должно быть, таких вееров творила в детстве из промокашек. Королевой Марго, небось, себя мнила. А стала бухгалтером в тараканобойной фирме. Другой мент названивал в отделение. Просил машину прислать. В отделении была пересменка, машина добывалась трудно. После того как паспортные данные были записаны, криминалист осквернил пальцы и ладони сотрудников "Морены" все той же черной дрянью. Или другой дрянью, но тоже черной. Прокатал - сперва большой палец, потом указательный... У Сигизмунда дрожали руки. - Вы можете держать руки? - сердито спросил криминалист. Сигизмунд соврал, что вчера на дне рождения был. Криминалист обидчиво заметил, что тоже был на дне рождения и тоже вчера, но руки почему-то не трясутся. Федор попытался было затеять дискуссию, задать пару вопросов по существу дела, вникнуть глубже в происходящее - он был живо заинтересован. Но дискуссия скисла, не начавшись. Криминалистам было скучно. Криминалисты таких дел видели - у-у... И к тому же еще на один объект торопились. На такой же. Наконец криминалисты уехали, забрав отпечатки и оставив после себя загрязнение. И стены в черных пятнах, и руки... Сигизмунд спросил дознавателя: - Можно стирать? Дознаватель разрешил. Светку наладили отмывать стены мыльной водой. Второй мент опять пошел с Федором во двор. Обсуждали что-то на ходу. Светка без энтузиазма хлюпала тряпкой. Сигизмунд скрючился в углу на стуле, угрюмо созерцая плохо отмывшиеся руки. Дознаватель сидел за столом, перечитывал записи и время от времени бросал рассеянный взгляд на Босха. Время тянулось. Около пяти в дверь позвонили. Второй мент открыл. Вошли два мордоворота. Вопиюще противореча своему чисто бандитскому виду, очень вежливо осведомились: - ГРААЛЬ здесь находится? Мент спокойно ответил: - Да, проходите, ребята. И встал у двери. Дознаватель стремительно вышел им навстречу, заранее держа раскрытыми "корочки". Представился. Сказал, что работает по факту кражи. Попросил рассказать все, что известно о фирме ГРААЛЬ. Известно мордоворотам было немного. Месяц назад они отгрузили ГРААЛЮ товар со своего склада. Сегодня - срок платежа. Собственно, за этим и приехали. Мент записал название фирмы, которую представляют мордовороты. Поинтересовался, на какую сумму мордоворотный склад опустили. Назвали. Мент зафиксировал и это. Предложил оставить исковое заявление. Можно прямо сейчас поехать в Адмиралтейское РУВД, можно завтра. Мордовороты попросили разрешения позвонить. Позвонили. Отчитались, слово в слово пересказав услышанное от мента. Вежливо попрощались, сказав сакраментальное "сочувствуем", и поехали подавать исковое заявление. Вскоре после этого дознаватель собрал бумаги и вместе с напарником откланялся. Сказал "будем искать" и "позвоните через несколько дней". Пренебрегая правилами, Сигизмунд задымил прямо в офисе. Светка не возражала. Федор пошел искать доски, чтобы забить дверь. Когда Федор ушел, Светка вдруг бросила тряпку в таз и распереживалась. Все данные на компьютере остались!.. Все заказы!.. Весь баланс!.. - Так на бумаге же все сохранилось, - сказал Сигизмунд. Но воображение Светки, распаленное бумажными триллерами, причудливо рисовало страшные картины: попали данные в злые руки... и начинается роман ужасов. - Брось ты, Светка, - устало сказал Сигизмунд. - Там уже, небось, все потерто. Кому мы нужны с нашими тараканами... Явился Федор с досками и молотком. Разжился где-то за дивно короткий срок. Заколотил взломанную дверь со стороны арендаторского входа. Совсем уже собрались уходить, когда в дверь позвонили. Еще двое. Этих тоже опустили ушлые Сереги. Впрочем, эти отнеслись к случившемуся с юмором. Или по фиг им было. Тоже отзвонились своему начальству - порадовали. Попытались утешить Сигизмунда с поникшей дружиной: мол, не вешайте носа, ребята, глядите на нас и берите пример. Бодрых ребят кинули на три с половиной тысячи баксов. Побазарили, покурили. После чего ребята отправились знакомой тропой, в РУВД. Исковое, блин, заявление подавать. Светка совсем ослабела от переживаний. Сигизмунд подвез ее домой. Пока вез, в голове неотвязно вертелись слова, которые услышал вчера от Аськи: "говенная морось... говенная морось..." Светка молчала. Сонно глядела на дорогу. Прощаясь, Сигизмунд бегло чмокнул ее в щеку. ...И когда уже сворачивал на Садовую, отчетливо услышал - как будто кто-то рядом, в машине, произнес это вслух: "ЖИЗНЬ БЕССМЫСЛЕННА". Эти два слова будто взорвались Сверхновой, и Вселенная, где существовала особь по имени Сигизмунд, мгновенно преобразилась: на лиловых клубящихся небесах Хаоса взошло Черное Солнце. Под этим Черным Солнцем утратило всякий смысл все то, чем тешила себя на протяжении тридцати шести лет означенная особь. Чувство это было настолько всеобъемлющим, что спасительная способность к анализу, расточилась, растеклась, как часы на картине Сальватора Дали. Сигизмунд остался один на один с диким животным ужасом. ЖИЗНЬ БЕССМЫСЛЕННА. Эта мысль поглотила его, как пучина. ЖИЗНЬ БЕССМЫСЛЕННА. Он начал приискивать подходящий столб, в который можно было бы врезаться и покончить с этим раз и навсегда. Разогнаться и врезаться. ЖИЗНЬ БЕССМЫСЛЕННА. Раз и навсегда покончить, и больше не будет страшно. Садовая. Час "пик". Сигизмунд медленно, обреченно полз в каше машин, то и дело застревая в пробках. Разогнаться и врезаться возможности не представлялось. Черное Солнце постепенно угасало, переставало быть таким яростным и ослепительным. Жизнь больше не была бессмысленной. Она была вопиюще скучной. Но и только. Это можно было вынести. По крайней мере - пока. * * * Бутылка медовой водки "Довгань" полновесно стукнула о стол. К водке имелись четвертушка черного хлеба и сермяжная луковица. Чиполлино, блин. Сигизмунд свинтил пробку, разрывая наклеенную поперек акцизную марку, аккуратно, как реактив в пробирку, налил себе первую. Подержал в руке, продлевая момент. Сейчас эта сверкающая прозрачная жидкость прольется на Черное Солнце, и оно, погань эдакая, зашипит, извиваясь лучами-змеями, и загаснет, сгинув в пьяном болоте. Лучше уж быть нажравшейся скотиной, чем "особью"... ЖИЗНЬ БЕССМЫСЛЕН-НА. Н-на! ЖИЗНЬ БЕССМЫС... Н-на! Вторая прошла еще лучше первой. Сигизмунд с хрустом взгрызся в луковицу. Посидел, прислушался. Вроде, шипит. Вроде, гаснет, сука. Ну-ка еще одну... Ах, хорошо пошла. Притупилось, загладилось, будто в болотной жиже все искупалось. Голос извне замолчал. Пришла обида. ...Ведь не потому же, что обокрали, зажглось смертоносное Черное Солнце. Не настолько же он, Сигизмунд, в конце концов, примитивен. Корчился, как амеба, не из-за того же, что два ушлых ковбоя по имени Серега и Серега-плюс сперли компьютер-принтер-факс. Не из-за этого же! Три тонны баксов - из-за такого Черное Солнце не вспыхивает. Пес грустно лежал, морда между лап, в темных глазах - вселенская скорбь. Как всякая собака, пьяных не одобрял. Осуждал даже. - Не особь я, понял, - обратился Сигизмунд к кобелю. Кобель приподнял морду, поставил уши. - Я с-сапиенс, понял? И не позволительно вот так появляться и исчезать без моего соизволения... Кажется, я надрался. Утратив интерес, кобель уронил морду обратно. - Так. Надо сделать паузу. Сигизмунд встал. Походил по кухне. Покурил. Водка тем временем обустраивалась в своем новом обиталище. То есть, в сигизмундовом желудке. - Должно сопротивляться. Не терять связи со своим поколением. Понял? Сигизмунд набрел на маркер и с превеликим энтузиазмом украсил светлые обои в коридоре гигантским кривоватым "пацификом". - И хайр отращу, - пригрозил Сигизмунд "пацифику". - Уйду, блин, по трассе, только меня и видели... С песнями утреннего ветра по шоссе... Он захихикал. Какое-то время его сильно развлекала мысль о том, что, вот, придет Наталья и увидит "пацифик". Может, и в ней совесть проснется. Только поздно! Ибо Сигизмунд в это время будет уже с каким-нибудь дальнобойщиком продвигаться по направлению к солнечному Крыму. - Там тепло. Там яблоки. Самостийность и Кара-Даг... Зазвонил телефон. Сигизмунд снял трубку. В трубке тарахтела Аська. Не слушая, Сигизмунд раздельно произнес: - Твой проблем, Аська, в полном и бесповоротном отсутствии хайра. Поняла? Кобель тоже так считает. И положил трубку. И забыл. "Довгани" оставалось еще полбутылки. Это не дело. Чтобы оставалось. Должно не оставаться. Потребна изначальная пустота. Сигизмунд попытался влить в себя оставшуюся водку "винтом", но поперхнулся и облился... Затем Сигизмунд увлеченно музицировал под непрощающим взором деда с фотографии. Исполнял собачий вальс в исключительно грозном и мрачном до миноре. Брал устрашающие септаккорды и прислушивался к их ревущему замиранию в чреве пианино. В трезвом состоянии Сигизмунд умел одним пальцем проигрывать собачий вальс. Но сейчас эта незатейливая мелодия превратилась в источник бесконечных завораживающих комбинаций, по щедрости сопоставимый с ноктюрнами Шопена. Все очень просто. Врут все п-пианинщики. Септаккорд - это когда растопырить пятерню и добавить еще два пальца с другой. Веером. Сигизмунд с настойчивостью экспериментатора исследовал свое открытие. То убирал один палец, то добавлял сразу два. Старенький "Красный Октябрь" добросовестно стонал... Надо Аське позвонить. Рассказать. Не следует открытие в себе держать. - Дед! - закричал Сигизмунд, обращаясь к фотографии. - Дед! Я открыл септаккорд!.. Дед на фотографии упорно двоился в глазах. Кобель, который все это время исполнял свой долг и героически лежал у ног хозяина, вдруг сорвался с места и помчался к двери, заливаясь громким лаем. - Кого там несет?! - грозно зарычал Сигизмунд и взял еще несколько "септаккордов". - Нету меня дома! Я творю! Звонили настойчиво. Кобель исходил на нет, вертясь и гавкая. Сигизмунд как-то разом поскучнел и покорно побрел по очень узкому коридору к двери - открывать. За дверью кто-то был. Сигизмунд сделал над собой усилие и заставил взгляд сфокусироваться на незваном госте. На площадке стояла давешняя аськина сестрица. Была строга и недовольна. Сигизмунд отступил на шаг, созерцая и недоумевая. Сестрица неопределенно множилась. - Можно войти? - процедила она кисло. - А ты кто? - спросил Сигизмунд, пошатнувшись. - В каком смысле? - Не знаю... Проходи. Он стоял, держась рукой за стену. - Анастасия вам обед прислала, - молвила сестрица еще более кисло. - Аська, что ли? - всхохотнул Сигизмунд. - А у ней хайра нету, у этой твоей Анастасии. - И без перехода похвалился: - А я септаккорд открыл. Пес настырно ввинчивал морду в полиэтиленовый мешок. Не разуваясь, сестрица двинулась на кухню. Сигизмунд, пошатываясь, поплелся следом, выкрикивая ей в спину на разные голоса - от устрашающего до завлекательно-воркующего: - Олл ю нид из лав!.. Олл ю нид из лав!.. Дверь на кухню энергично закрылась перед его носом. Сигизмунд приложил ухо к двери, заговорщически ухмыляясь и усиленно подмигивая кобелю. Мол, и тебя, кобель, не пустили. А там таинство какое-то творится. Следуя необъяснимой логике, Сигизмунд неожиданно взревел: - Энд соо... зе кинг из уанс эгэйн май гэст... Энд уай из зис воз Херод анимпрест... Джииизус Крайст! Суперстааар!.. Олл ю ниид из лаав! Он замолчал. Прислушался. На кухне хлопнула дверца холодильника. - Маленький двойной! - заорал Сигизмунд. - За двадцать шесть, ты, курва!.. Не жри из моего холодильника, слышишь? Мэйк лав нот вор! Ураа... Товаарищ, я ваахту не в силах стояаать, сказаал кочегаар кочегаару... А за жратву из холодильника ответишь!.. Мир вокруг Сигизмунда окончательно утратил определенность. Он хныкнул, позвал Лантхильду. За дверью послышались шаги. Аськина сестрица (как ее звать-то?) попыталась выйти в коридор. А, попалась птичка!.. Сигизмунд всем телом навалился на дверь, не пуская. Там толкнули несколько раз. Сказали холодно: - Откройте, Сигизмунд Борисович. - Ик им микила! Ик им махта-харья! Аттила хайта мик Сигизмунд Борисович! Повисло странное молчание. Сигизмунд вдруг разом утратил интерес и к холодильнику, и к теме борьбы за мир. В мыслях шевельнулось и проклюнулось что-то важное. Оно клубилось, клубилось в одурманенных мозгах и вдруг оформилось. Озо! Озо, блин! Она звонила по озо! Кто мешает снять трубку и... Вика вышла в коридор. Пьяного аськиного приятеля у кухни уже не было. Сгинул куда-то. Торопясь уйти, она направилась прямиком ко входной двери, туда, где нелепо болтались ножницы и молоток. Вика поджала губы. Бог ты мой, будь она неладна, эта привычка Анастасии возиться со всякими убогими, полоумными, бесноватыми и просто пьяницами. Тоже мне, нашла генерального директора. Обычный пропойца. Нет уж, больше никакой филантропической деятельности, никаких супчиков в баночках и огурчиков в пакетиках... Стоп. Куртка лежала на тумбочке у входа, там, где Вика ее сбросила. А где шапка? Можно, конечно, уйти и без шапки, до библиотеки два шага, но лучше все-таки... Так. Откуда-то из недр квартиры выскочил кобель. Порычал, чтобы Вика обратила на него внимание. Глаза пса блестели, борода растопырилась, хвост выжидательно помахивает. В пасти - викина шапка. - Отдай! - тихо, сердясь, велела Вика. И шагнула к кобелю. Он пулей помчался прочь. Для того и схитил шапку, чтобы за ним с проклятиями гонялись по всей квартире. Замысел у кобеля был такой. Пришлось принимать правила чужой игры. Вика ворвалась следом за кобелем в комнату - и замерла. Перед ней была картина вселенского разгрома. Рухнувший стеллаж загромождал комнату. Повсюду валялись книги, фотографии, какие-то безделки. А посреди всего этого кошмара, на полу, обняв телефон, восседал генеральный директор, дружок Анастасии, пьяный в хлам, и говорил, говорил что-то бесконечным потоком, густо пересыпая речь словами незнакомого языка. Вика невольно прислушалась. Норвежский?.. Нет, но германский. Это точно. Не шведский. И не датский, конечно. Пес подошел, ткнул в викины колени мордой с зажатой в зубах шапкой. Когда она протянула руку, припал на передние лапы и потребовал, чтобы с ним играли. - Отстань, - сказала Вика и снова прислушалась. Сигизмунд продолжал матерно плакаться на судьбу. Обокрали его, видите ли. И обосрали. Обокрали и обосрали. Затем он снова перешел на незнакомый язык. Вернее даже не на "язык", а на какую-то чудовищную смесь из русских и германских слов. Но не литовский же!.. Вообще не балтский. Германский. "...Аттила хайта мик Сигизмунд Борисович..." Ни больше, ни меньше. Но чаще всего повторялось слово "срэхва". - Что стоишь? - взревел вдруг Сигизмунд, бросая трубку. Вика вздрогнула. Она не сразу поняла, что это ей. - Что пялишься? Вали отсюда! Давай, давай... Он тяжело поднялся и надвинулся на нее, дыша луком и водкой. - Катись ты в жопу! И все вы катитесь в жопу! Как хочу, так и живу, поняла? Не хрен мне тут указывать, поняла? Она повернулась и выбежала вон, захлопнув за собой дверь. * * * Сигизмунд проснулся. Он лежал на полу. Замерз и затек. Рядом дрых кобель, положив морду на чью-то вязаную шапку с помпоном. Было невыносимо. Он помнил, как начал пить. Помнил, как изобрел "септаккорд". Потом... потом, вроде, приходили. Сигизмунд напрягся. Кто? Сосед Михаил Сергеевич? Или соседка гражданка Парамонова. Впрочем, она не Парамонова. Забыл. Может, Аська приходила? Нет, Аська бы его не оставила лежать в опрокинутом стеллаже и стыть. Аська бы набралась за компанию и стыла бы рядом... Вспомнил. Аськина сестрица приходила. Стро-огая... А Аська то ли приходила, то ли нет. Скорее всего, да. А чья это шапка? - Кобель, откуда шапка? Кобель стукнул хвостом по полу и осклабился. Сигизмунд побрел на кухню. Долго пил воду из чайника. Пошарил в холодильнике, обнаружил супчики. Явно аськиного происхождения. По привычке глянул на руку посмотреть время. Вспомнил, что часы разбил. На днях. Взял вот и разбил. Чтобы не тикали. Деградируем-с. Тяжко побрел по квартире. Узрел размашисто намалеванный на стене "пацифик". Привычно отреагировал на него фразой "All you need is love" и вдруг... ВСПОМНИЛ ВСЕ! Ой, неудобно-то как!.. Пошел к телефону - звонить и извиняться. Почти уже набрал номер, как осенила светлая мысль: может быть, все-таки для начала время узнать? Было полтретьего ночи. Ничего, Аське еще можно звонить. - Алло, Аська? - Прорезался, бизнесмен прихиппованный? - с удовольствием спросила Аська. - Как поживаешь? Головка не бо-бо? - Бо-бо, - угрюмо сказал Сигизмунд. - Слушай, что я там творил? - Меня там не было, я не видела... - Как - не было? А шапка чья? Аська развеселилась. - Морж, ты извращенно озабоченный. Сестрицы моей домогался грязно. Кобеля на нее науськивал, по квартире скакал, песни пел, на кухне ее зачем-то запер... А потом напугал. Нехорошо-о... Как супчик-то, вкусный? - Не знаю, не ел еще. Худо мне, - пожаловался Сигизмунд. - А с чего тут хорошо быть? - рассудительно произнесла Аська. - Похмелись лучше, если осталось. Осталось? - Невыносимо мне, - простонал Сигизмунд. - Извинись там за меня перед Викой... - Сам извиняйся, буду я еще... Что я тебе, телефон? - Озо, - сказал Сигизмунд. - Что? - Да так... А что она говорила? - Что ты мудак, говорила. Слушай, а ты правда до нее домогался, Морж? - Это я по фамилии Морж. А по жизни я человек. - Говно ты, а не человек, - беззлобно обозвала Аська. - Похмелись и спать иди. Тебе завтра тараканов морить. Глава вторая Аськина сестрица, к немалому удивлению Сигизмунда, пришла к нему на следующий день, к вечеру. Как ни в чем не бывало. Поздоровалась, улыбаясь. - Проходите, - сказал Сигизмунд, чувствуя неловкость. Хуже всего было то, что он не мог вспомнить вчерашнего во всех подробностях. - Ваша шапка... Она взяла свою шапку с помпоном, сунула в пакет. Уловила взгляд Сигизмунда, невольно скользнувший по пакету, усмехнулась. - Нет, сегодня без супчика. Я из Публички. Сигизмунд слегка покраснел. - Кофе хотите? Или чаю. Погода ужасная. - Я заметила, - сказала Вика, снимая куртку. Сигизмунд подхватил куртку, понес на вешалку. У аськиной сестрицы была отвратительная европейская манера не снимать, входя в дом, уличную обувь. Развратилась, небось, за границей. Там-то из дома в авто, из авто на мостовую, мытую с мылом, да снова в дом. Или в офис с ковролином. А здесь изволь месить грязь через весь двор... Впрочем, в том бардаке, который сейчас царил у Сигизмунда, это было и неважно. - Я бы выпила кофе, - манерно сказала Вика. Она пошла за ним на кухню, явно забавляясь. Сигизмунд в очередной раз почувствовал себя полным дураком. Впрочем, вот уж к чему не привыкать. - Вы уж извините за вчерашнее, - проговорил он. - Садитесь. Вика уселась за стол. На "девкино" место. - Пустяки. Анастасия сказала, вас обокрали. Это тяжелый стресс. - Она помолчала, глядя, как он готовит кофе. - У меня был тяжелый стресс в Рейкьявике. Была большая проблема с языком. Там совсем другой диалект, не такой, как на континенте. Нужно было все время держать в голове язык, манеры. Необходимо было себя хорошо зарекомендовать. Это трудно в чужом обществе. У них очень консервативное общество. - Да, - проговорил Сигизмунд со старательным сочувствием. Аськину сестрицу волновали совершенно чуждые ему темы. Он поставил перед ней чашку кофе. Она бегло поблагодарила и продолжала, спокойно и сдержанно: - Я была все время в напряжении и на Пасху у меня был срыв. Я напилась и забыла язык, совсем забыла. Ходила по Рейкьявику, говорила по-русски, меня не понимали, только смотрели удивленно. Я была совсем пьяная. - Она рассказывала с легкостью и откровенностью, с какой участницы западных (а теперь и наших) ток-шоу выкладывают в прямой эфир свои сексуальные, алкоголические и иные сложности. Исландцы казались мне как манекены. Я им говорила, кажется, что они как манекены, но они не понимали... - Трудный исландский язык? - спросил Сигизмунд, чтобы поддержать беседу. - Это германский язык с множеством архаичных форм, если сравнивать с более современным норвежским. Исландия много лет имела очень слабые связи с континентом... Впрочем, в Норвегии два языка, знаете? Сигизмунд этого не знал. - Я вчера здорово накуролесил, вы уж извините... Она улыбнулась. - После того, как у меня был на Пасху срыв, моя руммейт - она японка, тоже аспирантка, - сказала: "Вика, ты как русский медведь". Сигизмунд засмеялся. - Вы не похожи на медведя. Японка плохо знает Россию. Вика и впрямь мало походила на медведя - субтильная, светловолосая, с тонким затылком. Неожиданно для самого себя Сигизмунд начал рассказывать ей о Черном Солнце. Ему почему-то не хотелось, чтобы она думала, что он пошло нажрался из-за украденного офисного оборудования. Она слушала очень внимательно. Рассказывать было легко. - "Жизнь бессмысленна"... - повторила она в задумчивости. - Одна из основных проблем современного общества... Это болезнь индивидуализма, Сигизмунд. Как ни странно, но человек, который ощущает себя "колесиком и винтиком" или заменяемой частью большого рода, такой болезнью не страдает.