Они посидели некоторое время в неподвижности. Потом Мурр вынул градусник и посмотрел его под лампой. Тридцать девять. С лишним. Мурр поднял на Сигизмунда глаза и спросил: - Водка есть? Водки не было. - А уксус? Уксуса не было тоже. За всем этим Сигизмунд был отправлен в ближайший супермаркет. Доставил. Когда вернулся, Мурр доложил, что девке стало еще хуже. Мурр заметно беспокоился. Глаза косить стали, расползлись в разные стороны из-под очков. - "Скорую" вызывай, - велел Мурр. - Быстро. Гаснет, как свеча. И снова у Сигизмунда сердце бухнуло в пятки. Пошел к телефону. Мурр, бесшумно ступая в носках, двинулся следом. По дороге учил: - Скажи им, что тридцать лет. Без сознания. Тогда приедут быстро. Сигизмунд соврал, как советовали. Положил трубку. Мурр сказал: - Когда приедут, я сам с ними поговорю. Я на "скорой" работал. У тебя деньги есть? Сигизмунд полез в ящик стола. вытащил несколько десятитысячных. - Стоху бы надо приготовить, - сказал Мурр.- На всякий случай. - Да, Мурр, - сказал Сигизмунд. - Тут такое дело... Девка эта без документов. Потеряла. Мурр покосил на Сигизмунда глазом и деликатно осведомился: - Системная? Тоже заметил. - Вроде, да. - Понятно, - сказал Мурр. "Скорая" явилась через полчаса. Медикус снял вязаную шапочку, обнаружив коротко стриженые волосы морковного цвета. Поздоровался. Явил прямоугольную улыбку вермахтовского ефрейтора. Ресницы рыжие, брови рыжие. Вообще весь рыжий. Истинный ариец. За арийцем втиснулась тихая дева. Явно была у ефрейтора на подхвате. Оттеснив Сигизмунда, вперед хозяйски вышел Мурр. Резко дал понять медикусу, что и сам он, Мурр, крутой профессионал. Спас немало жизней. Когда-то. Сигизмунд сразу почувствовал себя лишним. Вермахтовский ефрейтор отнесся к Мурру настороженно. Углядел в его выступлениях подрыв авторитета. Дал Мурру понять, что он, Мурр, устарел. Деваха-фельдшер сонно смотрела на двух распетушившихся эскулапов. Ждала, пока можно будет приступать к делу. Тихо спросила Сигизмунда: - Где больной? - Больная, - поправил Сигизмунд. Она глянула на листочек, прикрепленный к синей потрепанной папке с бумагами. - Записано "м" - "мужчина". - Понимаете... Тут такое дело... - завел Сигизмунд. Рыжий мгновенно повернулся к Сигизмунду. Въехал с полуоборота. - Пойдемте. Они зашли в комнату, где угасала девка. Рыжий махнул, чтобы зажгли свет. Согнал кобеля. Кобель учуял в рыжем что-то, принялся виться. Сигизмунд запер его на кухне. Рыжий осмотрел девку. Мурр предъявил градусник с несбитой температурой. Дескать, вот. Рыжий мельком глянул на градусник, перевел взгляд на Сигизмунда. - Она вам кто? - Знакомая, - сказал Сигизмунд растерянно. - Прописка есть? - Нет. - Гражданка России? - Думаю, нет. У нее и паспорта нет. Рыжий шевельнул желтой бровью. - По-русски не говорит? - Нет. - Ну, ребята... Не гражданка России, без страхового полиса, без консульства... - Сколько? - прямо спросил Сигизмунд. Рыжий, помявшись, запросил сто. Поскольку Сигизмунд и собирался заплатить сто, то в цене сошлись мгновенно. Рыжий сделал девке укол в бессильную руку. - Гляди, у нее оспа не привита, - сказал рыжий Мурру. Мурр подошел, посмотрел. На всякий случай осмотрел другое плечо. Чисто. Сигизмунд сказал: - Она из Северной Норвегии. Там уже сто лет назад как оспу не прививают. Оба эскулапа не обратили на него никакого внимания. - Тройной надо бы сделать, - сведуще обратился Мурр к рыжему. Рыжий лучше Мурра знал, что надо бы сделать. Отдал распоряжение фершалице. Тихая деваха споро вколола девке анальгин с димедролом. Мурр крутился, заглядывал через плечо, авторитетно советовал, ссылаясь на свой богатый фельдшерский опыт, что, мол, с папаверином надо. Сигизмунд спросил: - И это все? - Ну... - протяжно произнес рыжий. - В принципе... - Вылечить ее можно? - прямо спросил Сигизмунд. - Ну... - еще раз сказал рыжий. Сигизмунд добыл еще пятьдесят тысяч. - Можно капельницу поставить, - сообщил рыжий. - Глюкозу с витамином С. И с другими... э... снадобьями. У меня есть. Только они... ну, не государственные. Понимаете? В принципе, это ее поднимет на ноги, вашу знакомую из Норвегии. - Ставьте, - сказал Сигизмунд. Все оборачивалось даже лучше, чем он предполагал. Мурр вышел покурить. Мурр был очень недоволен. Тихая деваха приготовила капельницу. Девке в вену вошла игла. Юродивая, похоже, мало что соображала. Еще раз помянула Вавилу. Жалобно так. Рыжий присел на краешек тахты - посмотреть, все ли ладно с капельницей. В кухне бессильно бесновался запертый кобель. Его, кобеля, участия в событиях лишили! Минуты через три девка пошла розовыми пятнами. Губы у нее распухли, вид сделался совсем жалкий. - Ой, - сказала фершалица. - Аллергия, - проговорил рыжий. - А на что - непонятно. Может, на витамины? И матерно выругался себе под нос. Пахнущий дешевым табаком Мурр вернулся и подтвердил: и у него, Мурра, был редкий случай аллергической реакции. Отторгал больной все и вся. Так и кончился... Рыжий отрывисто, как на поле боя, сказал своей фершалице: - Давай туда же преднизолон! Шестьдесят миллиграмм. Только БЫСТРО! ОЧЕНЬ! Фершалица запустила в капельницу еще чего-то. Сигизмунду стало страшно. Коктейля в девку намешали. А это его, сигизмундова, девка. Свою бы завели да мучили. Спустя немногое время пятна стали исчезать. Девке резко полегчало. - Выкарабкается, - уверенно молвил Мурр. - Помолчите, - угрюмо буркнул рыжий. Девка очухалась. В ужасе уставилась на капельницу. На эскулапов глазами повела. Рванулась к рыжему. Родственное в нем что-то почуяла, не иначе. Конечно, общая нордическая белесость рыжего с девкой мистически роднила. Но все-таки обидно что она к нему потянулась, а не к Сигизмунду. - Оп-паньки, - сказал Мурр. - Гляди ты, вкус к жизни почуяла. Рыжий ефрейтор хмыкнул с довольным видом. Хотя девка, тем более хворая, выглядела страшненько. Рыжий отправился с Сигизмундом на кухню - записывать данные о больном. Записали на Сигизмунда. Мужчина, житель СПб, 36 лет, высокая температура, был без сознания и т.д. - А как я без сознания дверь открыл? - спросил Сигизмунд глупо. Рыжий поднял на него глаза. Голубые. - Я вас умоляю, - сказал он. - А как вы без сознания "скорую" по телефону вызывали? И вообще, почему "скорую", а не "неотложную"? Мы всякими высокими температурами не занимаемся. Вот ножевое там, автомобильная авария, огнестрельное... пожалуйста. На это Сигизмунд не нашелся, что ответить. "Вермахтовец" накарябал неразборчивым медицинским почерком в своем листе, велел Сигизмунду надзирать за капельницей. Обещал через два часа заглянуть. Кликнул фершалицу. Хлопнула дверь. Вскоре под окном завелся дизельный мотор новенького оранжево-белого "Форд-транзита". "Скорая" отбыла. Мурр слегка поправил капельницу, хотя там все было в порядке, подержал руку над девкиным лбом - экстрасенсорно подпитал. - Спит, - сказал он деловито. - Они ей димедрол вкололи, - отозвался Сигизмунд. - Мурр, хочешь водки? Мурр водки хотел. Мурр водки давно не пил. Мурр обругал ту водку, которую Сигизмунд вытащил из холодильника. Говенная водка. - На компрессы же брал, - обиделся Сигизмунд, вертя в руках "Смоленскую рощу" (клялся ведь не прикасаться!) - Что ее, "Смирновым" растирать?.. Мурр махнул рукой и неожиданно повеселел. Будто заботы сбросил волевым усилием. - А! Наливай! Нашелся хлеб. Старое копченое сало, забытое в морозильнике, неожиданно явило вкусовые достоинства. Словом, неплохо сели. Первая прошла трудно. Очень трудно. Сморщились, передернулись, покряхтели. Есть такое короткое слово - "надо!" Вторая прошла легче. Мурр спросил: - Гитара еще осталась? Гитара имелась в закрытой комнате. В "гостиной". В кавычках, потому что гостей для такой гостиной давно уже к Сигизмунду не ходило. К нему только вот Федор ходил, да еще Мурр нахаживал - изредка. Сходили за гитарой. По пути проведали девку. Та лежала смирно. По капле вцеживалась в нее живительная влага. Пропустили третью. Мурр заглотнул водку, держа стопарик зубами и не прекращая настраивать гитару. Гитара была пыльная, к ней давно не прикасались. Мурр обтер пыль рукавом своего длинного уютного зеленого свитера. - "Пса", - жадно попросил Сигизмунд. Мурр строго глянул сквозь падающую на глаза челку. - Эта песня называется "Сказка любви", - мягким тоном пояснил он. И запел. Запел тихо. Мурровский голос заполнил полутемную кухню. Ровно кухню, не больше, не меньше. Мурру дай волю - заполнит квартиру. Может дом заполнить. В этом и заключалось волшебство. Мой путь был долог, как мир, И пошел со мной только рыжий пес. Мой путь был тяжек, как стыд, Пыльною тропой ветер меня нес В поисках любви... Посередине песни Мурр забыл слова. Такое с ним тоже случалось. Сигизмунд ждал. Мурр трогал струны, импровизировал, еще пил водку. Наконец маэстро вспомнил и повел дальше. Кобель, мистическим образом соотнесший себя с дивным рыжим псом, улегся мордой Мурру на ногу. Время от времени умильно посматривал на него снизу вверх выразительными карими глазами. Сала, подлец, хотел. - Ты пришел за мной. Я теперь твоя. Вел тебя тропой мрака и огня, Свет в ночи разгоняя звезд Он - любовь, этот рыжий пес... Мурр закончил петь, аккуратно отложил в сторону плохонькую гитару и встал. - Пойду посмотрю как там девушка, - произнес он тем же глубоким голосом, каким только что пел. И ушел в комнату. Вскоре вернулся. Поглядел на Сигизмунда. Предложил: - Давай я еще за водкой схожу. - Давай. Мурр надел куртку, пошарил в карманах, вынул деньги и, пересчитав, сказал: - Так. У меня есть пять тысяч. Сигизмунд добавил еще двадцать. Попросил купить хорошей. Чтобы сладко рыгалось. Мурр взял деньги и ушел. Сигизмунд вернулся на кухню, взял гитару и, отчаянно смущаясь, попытался пропеть куплетик. На шести "блатных аккордах" можно петь только советских бардов. И то не всех. Ладно, надо бы посмотреть, как там наша юродивая страдалица. Девка спала. Капельница капала. В шкафу висело полкило золота. Со свастиками. А далеко-далеко, среди смуглых рижских сосен, бородатые дядья мыли янтарь... Сигизмунд постоял-постоял, затем вышел, тихо притворив дверь. "Сказки Северных морей". Балет в трех частях с прологом и эпилогом. Часть первая: "Спятивший Морж". Часть вторая: "Спятивший Морж наносит ответный удар". Часть третья: "Ворвань". Звонок в дверь. Ввалились одновременно Мурр и рыжий. Встретились у парадной. Несли не только водку, но и три бутылки "Балтики" - Сигизмунд с содроганием увидел шестерку, терпеть не мог портер - и большой пакет чипсов. С луком и перцем. Коллеги успели найти общий язык и увлеченно сыпали медицинскими терминами, именами каких-то неведомых лукичей-кузьмичей и иных деятелей бесплатной и страховой медицины. Мурр был строг с рыжим. Мурр подчеркивал свой возраст и опыт. Рыжий был развязен с Мурром. Рыжий был практикующий, а Мурр нет. И плевал рыжий на мурровский опыт. Да и на возраст тоже. Девахи-фершалицы с рыжим не было. Герр доктор объяснил, что отправил ее на легкий вызов самостоятельно - справится. Битого пьянчугу из отделения в больницу отвезти - невелика медицинская трудность. Заедет минут через сорок, заберет герра доктора. Пошли на кухню, поставили тару и чипсы на стол. Мурр приник к гитаре. Рыжий ефрейтор отправился проведывать больную. Больная была в порядке. Насколько это возможно для полоумной девки с аллергиями, температурой и непонятным, остро протекающим инфекционным заболеванием. Рыжий вернулся на кухню, потирая морозные ладони. Улыбнулся своей прямоугольной людоедской улыбкой. Освежился пивком. Для разгона. Мурр тоже освежился пивком. Сигизмунд свернул шею водочной бутылке. Догнался. Рыжий с Мурром тоже не остались в стороне. Мурр заметно окосел. Рыжий, как и подобает несгибаемому солдату вермахта, держался на диво прямо. Сигизмунду остро захотелось наградить его железным крестом. С такими ребятами мы выиграем войну!.. Сигизмунд понял, что его тоже повело. Медикусы тешились светской беседой. Беседа была изысканной, общество - приятным, водочка теперь шла легко, больная за стенкой вроде бы поправлялась. ...А вот бригада рыжего получила новый экипаж. Свежую "фордяру" отстегнули, представляете? Та самая, которая сейчас по вызову уехала. Ну, Мурр ее видел. Да, Мурр ее видел. Знатная "фордяра". В его, мурровские, времена на таких гробах катались - на каких Глеб Жеглов Шарапова выручал. По-доброму позавидовал Мурр тем, кто пришел ему на смену. ...И отправилась дивная "фордяра" в свой первый рейс по Северной Пальмире. Ехать - одно удовольствие. Водила аж пел от счастья. ...А вот у Мурра был водила - он частушки неприличные пел. Как надо гнать, например, если баба рожает, так к рулю нагнется и наяривает: Мимо тещиного дома Я без шуток не хожу, То ей хер в забор просуну, То ей жопу покажу. ...И доехали они на новом "фордике" до места происшествия. Где-то на окраине. Общественный сортир, у сортира трутся три гоблина. Мерзейшие гоблины, бомжары, полудатые. Че случилось-то? Те показывают. Так и так, товарищ их пошел по нужде и того... туда... А оттуда никак. Орет, что больно. Что двинуться не может. Ногу сломал, наверное. Ну, пошли, глянули. В очко фонариком посветили. Точно, копошится кто-то. Плачет. Мы ему говорим: "Лезь оттудова". А он плачет. Больно, говорит. Пошевелить не могу. Ногу сломал, наверное. Попросили повернуться чуть. Повернулся. Посветили фонариком - блин горелый, открытый перелом. Чуть не кости наружу торчат. Загнется, сукин сын, в говне. А дело на Ржевке было, почти за городом! Представляете?! Места там глухие, гоблинские. Ну, сказали гоблинам, вытаскивайте этого придурка. Как хотите. Гоблины засуетились, закудахтали, к очку полезли. Добыли. Тот орет, говно с него льется. Театр. Водила говорит: "Вы че?.. Охерели?.. Вы че - ЭТО в машину?.." Нам и самим на хрена гоблин в машину. Нам на ней рожениц возить и других цивилов. Послали гоблинов тару искать. Какую угодно. Чтоб запаковать дружка. Мол, так не повезем. На хера нам нужно говенного гоблина в наш новый "форд". Гоблины пошли и - дивное диво - нашли тару. Из-под телевизора коробку притащили. С помойки какой-то сперли. Здоровая коробка. Ну, говорим, гоблин, держись! Сложили его пополам, засунули в коробку. Он орет, больно же. Погрузили в машину. Довезли до больницы им.25 Октября, в народе - "Семнадцатой истребительной", прямо в таре поставили посреди приемного покоя и слиняли... Из больницы потом по всем "скорым" звонили, спрашивали - какие это суки такого подкидыша им удружили... Тут Мурр засомневался. Как это - без оформления сбросили. И вообще где-то он такую историю слышал. Знаменитая история. Рыжий обиделся. Выпил еще водки. Сказал, что с ним лично все это и случилось. ...А у Мурра куда круче, между прочим, было. Вызывает Мурра перепуганная баба. Что дед у ней помирает. Прямо, можно сказать, на ней помирать и начал. Приезжают с напарником, видят: лежит на кровати дед, борода торчит, елдак здоровенный торчит строго перпендикулярно, в потолок нацелился, как советский штык на фашистского оккупанта. А сердце у дедушки уже останавливается, инфаркт надвигается неумолимо. Что случилось-то? Оказывается, снял дед эту бабу для утех. Решил показать ей, что есть такое мужчинская стать. Для того принял сильное средство для поднятия потенции. Ну и поднял. Потенцию. Так поднял, что помирает, а потенция не опускается. У него от передозняка сердце отказало, а елдак - безупречно торчит. Мурр с напарником от хохота ослабели, поднять деда не могут. Тут трагедия, человек от любви помирает, а они ржут, как придурки... ...Рыжий тоже лицом в грязь не ударяет. Времена, может, и изменились, а чудаков как было так и осталось много. Наездишься по вызовам, насмотришься. Великая страна, многообразная. Приехал раз рыжий с бригадой по вызову. Нормальный бомжатник, мужик пьяный ползает, баба лежит перепившая. Бабе, вроде, плохо. Чтоб в чувство ее привести, рыжий для начала ей уши потер. Бац! Одно ухо в руке осталось. Оторвалось. Напрочь. Я стою как мудак, опупело гляжу на это ухо. А мужик с полу утешает. А, говорит, это ей два дня назад оторвали, пришили потом - видать, плохо пришили... ...А Сигизмунд пил водочку, смешав ее в желудке с нелюбимым портером, косел все больше и больше, истории диковинные слушал и начинал ощущать, как распростираются крыла благодати над этими двумя медикусами. Нечто подобное он ощущал временами в "Сайгоне". Зимой, когда там много народу бывало. Часов в восемь. На улице темно, снежно, желтоватый свет... Стоп. О "Сайгоне" не думать. Звонок в дверь. Деваха-фершалица. На часах полпервого ночи. На улице стало холодать, жидкую грязь подморозило. Девахе поднесли, чтоб согрелась. Не чинясь, кроткая фершалица неожиданно умело заглотнула. Тоже сходила поглядеть на девку. Девка спала как убитая. Даже жуть берет. Рыжий оставил Сигизмунду свой домашний телефон. Велел звонить, если что. Сам на свою центральную станцию 03 позвонил, заказ новый получил, ругнулся, что, мол, все они ублюдки, эти больные, и с тем бравый экипаж откланялся. А Мурр с Сигизмундом остался. Приняли еще по стопочке. Мурр был уже хороший. Сидел, блаженно лыбился. Потом вдруг встрепенулся, поинтересовался, сколько времени. Сигизмунд сказал: - Час ночи. Мурр спохватился, что позвонить ему надо. А потом махнул рукой: - Да и фиг с ним. И снова гитару взял. Расползся по кухне бесконечный, тягучий блюз. Блюзы у Мурра отменные. Растягивают время как резину. И пространство растягивают. Особенно если выпить. Вот и в этот раз взяли и кухню растянули. Широко-широко. Болото блюза тянет на дно... пел Мурр. И потекли бесконечные болота Луизианы и Джорджии. А где-то очень далеко, на краю обитаемой земли, спала, исцеляясь под капельницей, юродивая девка. Допев, Мурр отложил гитару и сказал, что капельница, небось, свое откапала. Пора иголку вытаскивать. Ему рыжий поручил, как профессионалу. Пошли, обтирая плечами стены. Пес проснулся, побежал следом. Опасливо обнюхал непонятные медицинские предметы. Медицину не одобрил. Плохо пахла. К тому же злопамятный кобель до сих пор помнил прививки. Сигизмунд зачем-то привил ублюдка, хотя было сразу ясно, что такую дворнягу никакая зараза не зацепит. Это вам не бульмастиф. В капельнице почти не оставалось глюкозы. С прочими ингридиентами лекарского ерша. Фельдшер, как бы ни был он пьян, дело свое делает туго. И спасение умирающим несет! Это закон. Мурр неожиданно сноровисто освободил девку от иглы. Йодом помазал, залепил пластырем. Велел переодеть в чистое. Потом поглядел на Сигизмунда, что-то почуял и спросил: - Где у тебя тельняшки какие-нибудь хранятся? Сигизмунд сказал, что сам ее переоденет. Мурр постоял, покачался с носка на пятку по нарастающей амплитуде. Потом сказал: - Ну и ладно. И ушел на кухню. Сигизмунд был рад тому, что пьян. Так он меньше смущался. А он смущался этой юродивой. Как подросток. Посидел чуток над ней, решаясь. На кухне Мурр перебирал струны. Что-то пробовал снова и снова. Да что он, Сигизмунд, в конце концов, голых баб не видел, что ли? Осторожно стянул с девки рубаху. На девке была та самая рубаха, которую он так неудачно кипятил. В пятнах. Напрасно боялся разбудить - после димедрола она спала, как колода. Под рубахой ничего не было. Даже трусы не освоила, полоумная. Девка была некрасива. Широковата в кости и худа. Ключицы выпирали, ребра выпирали. Грудь оказалась меньше, чем представлялась. Вид этих ключиц вызвал вдруг у Сигизмунда умиление. Такое же, какое вызывал у него кобель, когда еще трогательным щеночком был. Да и девка, судя по всему, недавно из щенячьего возраста вышла. Если вообще вышла. Осталась в ней еще подростковая угловатость. - Во блин! - сказал Сигизмунд. Пьяно изумился открытию. И стал осторожно заправлять девкины руки в рукава чистой тельняшки. Мокрую рубаху на пол сбросил. Постирать надо. Уложил девку удобнее. Одеяло на ней перевернул, чтоб сухим к телу. Провел пальцем по ее переносице. Вздохнул, дивясь собственному безумию. Подобрал потную рубаху и вышел. Мурр сидел на кухне. Молчал. Что-то изменилось, пока Сигизмунд переодевал девку. Настроение ушло, что ли. Благодать расточилась. Мурр был невнятно озлоблен. На все и ни на что. Шипел, фыркал. С копченым салом ему Сигизмунд тоже не угодил. - Не надо было портер пить, - сказал Сигизмунд. Мурр разорался. Вообще пить не надо было. И "Смоленская роща" - дерьмо. И супермаркет - дерьмо. Его, Мурра, там обсчитать хотели. - "Смоленская" дерьмо, - охотно согласился Сигизмунд. - Не в том дело, что "Смоленская" дерьмо! - завопил Мурр. - А в том, что стена! Болото! Не пробиться! Попса! Дешевка! Сигизмунд знал, что Мурр прав. Сигизмунд знал, что Мурру ничем не помочь. Сигизмунд знал, что Мурра не остановить. Мурр входил в стадию постпитейного озверения. Наутро он обычно звонит и извиняется. В принципе, Мурр просидел почти всю ночь. Пришел по первому зову. Не задал ни одного лишнего вопроса. Поэтому имеет полное право разоряться и обвинять. - Ладно, пойду, - мрачно уронил Мурр. Отнес гитару на место. С инструментом он был очень внимателен. Даже с таким, как у Сигизмунда. Снова сунулся на кухню. Осведомился, где градусник. Мол, не его инвентарь - у соседей одолжил. Сигизмунд принес Мурру градусник. Поблагодарил. Сказал: - Погоди минуту, я с тобой пойду. Кобеля прогуляю. Пока одевался, пока кобеля на поводок брал, Мурр угрюмо топтался. Потом нелюбезно спросил у Сигизмунда, нет ли чего почитать. Сигизмунд пытался сунуть ему "Валькирию". Мурр отказался. Русских авторов не любил. Любил буржуев. Для отдыха. Над ними думать не надо. Он, Мурр, и без книг много думает. Почти не глядя Сигизмунд схватил "Макроскоп" Пирса Энтони, сунул Мурру. Мурр запихал в карман. Вышли на канал. Поворачивая со двора, Сигизмунд поскользнулся и здорово ахнулся. И правда подморозило. Так локтем ударился, что будто током его прошибло. И хмель мгновенно вышел. Попрощался с Мурром. Сказал, что ушибся и дальше не пойдет. Мурр к Сигизмундовым страданиям остался безучастен. Махнул рукой и пошел. Сигизмунд стоял с кобелем на поводке. Смотрел, как Мурр уходит, - руки в карманы, сутулясь и пошатываясь. Тощий... как юродивая девка. Интересно, понравилось бы девке мурровское творчество? Или испугается? Есть такие, которые пугаются. Испробуем, подумал Сигизмунд. Все испробуем. И глуповато хихикнул. У них с юродивой вся жизнь впереди. В дурке. Она в женском отделении, он в мужском. "М" и "Ж" сидели на трубе. В дивной гармонии. * * * Когда Сигизмунд вернулся, девка плавала в поту. Пришлось менять не только тельняшку, но и постельное белье. Пакостный кобель затеял носиться по квартире с потной тельняшкой в зубах. Когда на него не обращали внимания, подходил ближе и зазывно рычал. Девка наполовину проснулась. Шевелилась, мешала. Переодевать себя не давала, в одеяло впивалась, натягивала. Сигизмунд молчком, как зверь, одолел сопротивление и добился своего. Мокрое снял, сухое натянул. Отнес на свой диван, чтобы тахту перестелить. Простыня, пододеяльник вымокли. Снял все. Когда закончил стелить, пошел за девкой - та безмятежно спала на его диване. Полюбовался - ладно ли юродивая на его сексодроме смотрится. Будет, о чем на старости лет в дурке вспоминать. Девка смотрелась неладно. Она нигде ладно бы не смотрелась. Гнездилась в ней какая-то неизбывная нелепость. Хотя все, вроде бы, на месте. По отдельности все симпатичное. Волосы светлые, густущие. Длинные. Рот большой. Нос длинноватый. От болезни заострился немного. Но, в общем, красивый нос. Скулы выступают. Тоже красиво - резковатые, высокие. "Голливудские". Глаза сейчас закрыты и видно было, что они немного скошены книзу. Забавный разрез. Диковатый. Что-то в этом есть. - Ну ладно, - сказал Сигизмунд, - идем в постельку, нелепое созданье. Созданье дрыхло. Тяжеленькое оно оказалось, несмотря на трогательную худобу. Сигизмунд, пыхтя, дотащил ее до тахты и уложил. Поворошил белье, сброшенное на пол. Завтра в семь утра - к плите, баки с бельем кипятить! Согласно новой традиции. Девка зашевелилась. Забормотала что-то. Небось, с Вавилой разбиралась. Сигизмунд наклонился послушать: интересно, Вавила или кто? Может, рыжий ефрейтор? Девка Сигизмунда глобально разочаровала. Аттилу она призывала. Осиротителя Европы. Того самого, кого в романе ужасов "Омен" именуют одним из воплощений дьявола. Да-а... В бреду болезном мыслями на всемирной истории почивает. Может, ее в банк "Империал" сдать? На рекламу. И лунницу туда же положить. На хранение. Тут девка шевельнулась и приникла головой к его коленям. Будто котенок пригрелась. Сигизмунд замер. Сидел, не шевелясь, - спугнуть боялся. Девка сопела, покряхтывала во сне, как младенец. ...Вторично укушавшись той же самой дурной водкой, изнемогает от собственного идиотизма. Молодец. Так держать. Далеко пойдешь. Вон девка - как продвинулась-то! Мысленно ерничал, но ведь сидел же! Не двигался! Гладило что-то внутри мягкими лапками. То ли собственная хорошесть, то ли странное ощущение, что в дичайшую авантюру влез. В такую, где безоглядная храбрость потребна. Хотя какая там авантюра? Вон, котенок безродный. Из неблагополучной семьи. Градусник - и то поставить некому... Наконец девка отвалилась к стене и свернулась клубочком. Сигизмунд укрыл ее одеялом и тихо вышел. Подумал, что надо бы чай заварить. И на работу он завтра, конечно же, не пойдет. Болен он. Жар у него. Капельницу ему ночью ставили. У рыжего справка о том выписана. Что в бессознательном состоянии о помощи взывал. Каковая помощь по страховому полису была гражданину Российской Федерации, налогоплательщику, блин, и избирателю С.Б.Моржу предоставлена. В количестве рыжего и фершалицы. С градусником, капельницей и преднизолоном. Пока чайник закипал, пошел прослушать автоответчик. Может, хватился девки кто. Может, изверг с Охты названивает, угрозы расточает. Дом взорвать сулит, если завтра же девку ему не возвернут. С лунницей. С двумя. Несколько раз звонила супруга. Все ее мэссэджи начинались одинаково: "Я, конечно, знаю, что ты это слушать не будешь..." Сигизмунд с извращенным удовольствием выслушал все. Ничего нового не узнал. Все словеса сводились к просьбе позвонить. Звонил робот-оператор. Стращал строгим механическим голосом. Звонил боец Федор. Докладывал, что кошачьи гальюны доставлены по назначению. Еще раз звонил Федор. Один гальюн не доставлен. Возникли проблемы. Не по телефону. В третий раз звонил Федор. Рыжие муравьи с кухни православной общины вытеснены. Пленных, как и велено, не брали. Отпрашивался, кстати, на завтрашнее утро. Можно, мол, явиться в двенадцать тридцать? Можно, можно. Являйся. Задыхающимся голосом звонила Аська. Молила спасти. Спасать Аську было уже поздно. Обычно ее надо спасать через пять минут после такого звонка. Через полчаса Аська успешно спасается сама. Потом дуется, но недолго. Больше не звонил никто. * * * Сигизмунду снился сон. Странный. Будто вся жизнь, о которой он знал, - жена Наталья Константиновна, полиграфический, фирма "Морена" - все это на самом деле ерунда, и не было ничего этого. А настоящий Сигизмунд снова семиклассник. На дворе год 1973-й. Новый Год был недавно. А сейчас он на каникулах. У обледеневших помоек насыпано хвоей и "дождиком", застрявшим в елочных ветках. И поехали они с одноклассником за город, к нему на дачу. Долго с горы катались, теперь идут греться. "Джеки" с собой тащат. Уже вечер. Фонари желтые горят. Старого образца фонари. Выхватывают пятна на снегу, остальное постепенно погружается в синеву. И вот приходят они к однокласснику. В том доме родственники этого одноклассника живут - тетка, бабушка. Эту бабушку Сигизмунд век не вспоминал, а в этом сне вдруг ясно вспомнил. Бабушка одноклассника поит их чаем. Печка топится. Тетка однокласника с ними сидит, Сигизмунда про учебу расспрашивает. А он, Сигизмунд, ерзает. На электричку пора уже. Поехал-то Сигизмунд с приятелем дома не спросясь. А тетка одноклассника все говорит и говорит. И бабушка тоже к ним подсаживается. Очень неуютно Сигизмунду. Пора уже на электричку. Дома и так ругать будут. А за окном темень. Сигизмунд то и дело на окно поглядывает, время угадать пытается. И вдруг Сигизмунд понимает, что за окном - открытый космос. Он подходит к окну. Рама крашеная, между рам грязная серая вата, усыпанная пыльным конфетти - а за двойными утепленными окнами в бесконечной пустоте медленно проплывают разные небесные тела, как их обычно в кино показывают. Он оборачивается к комнате. Ему предлагают еще чаю. В комнате не хотят смотреть на окно. Сигизмунд берет чай. Что-то давит на него. Ему очень грустно. И от этой грусти он просыпается. Глава пятая Проснувшись, Сигизмунд обнаружил, что в комнате светло. Инфернальной бабушки одноклассника не было и в помине. За бледным окном имелись: детский садик, голое дерево и две нахохлившиеся вороны. А также воронье гнездо, свитое из разного подручного дерьма. Очень Сигизмунда это гнездо смешило. Однажды в субботу целый час потратил. Вооружившись морским биноклем, рассматривал гнездо. Интересно, из чего в городе вороны его вьют. В одном журнале читал про предприимчивую ворону она из колючей проволоки свила. И жила себе припеваючи. Маленьких зеков высиживала, не иначе. Сушняк Сигизмунда томил страшный. Еще одно доказательство того, что он не в космосе. Вспомнил, что с вечера питье заготовил. Для девки юродивой да хворой. Он тут и сам стал юродивым да хворым. Побрел на кухню. Долго пил. Спохватился - сколько времени? На работу надо отзвониться. С Федором договориться. Проблемы какие-то у Федора с третьим гальюном. Пусть придет да доложит. На работе телефон молчал гробово. Никто не снимал трубку. Поувольняю бездельников! Позвонил Людмиле Сергеевне. Недовольным тоном осведомился, не объявлялись ли сотруднички. Людмила Сергеевна с легким удивлением сказала Сигизмунду: - Так суббота же сегодня, Сигизмунд Борисович. Сигизмунд извинился. - Совсем заработался, - неискренне сказал он. - Да пожалуйста-пожалуйста, - простила его Людмила Сергеевна. Так. Первый шаг в юродство сделан. Успешно, мы бы отметили, сделан. Календарные навыки утрачены. В рекордно короткий срок. И тут его прошиб холодный пот. Девка! Не померла ли, пока он тут безответственно дрых? Из "девкиной" комнаты не доносилось ни звука. Сигизмунд осторожно вошел. Девка не шевелилась. Пес обнаружился там же. Лежал, вытянувшись стрункой, морда между лап, виноватый взор снизу вверх, хвост чутко шевелится, не поднимаясь, метет пол. Сигизмунд подошел ближе к тахте, наклонился над девкой. Девка не дышала. У Сигизмунда все оборвалось и рухнуло. Он постоял несколько мгновений неподвижно, собираясь с силами. Боялся прикоснуться и ощутить под рукой трупное окоченение. Один раз было так. Сторож у них на работе помер. Еще на "Новой Победе". Ночью помер, от сердца. Сигизмунд его утром нашел. Сильно нуждаясь в духовной поддержке, Сигизмунд не нашел ничего умнее, как воззвать к Георгию Победоносцу. Оборони, защитник земли Русской!.. С этим словом он быстро приложил руку к девкиной шее. Шея была теплая. Если и померла юродивая, то совсем недавно. У Сигизмунда сразу отлегло. Пошарил пальцами в поисках пульса. На шее должен быть безотказный пульс. Пока искал, юродивая открыла глаза и тупо на него уставилась. - А, - сказал Сигизмунд и убрал руку.