Хундс преданно завилял хвостом, а когда Сигизмунд протянул к нему руку, ловко опрокинулся на спину и подставил для почесывания брюхо. Сигизмунд пощекотал брюхо и выпрямился. Хундс, помедлив, покосил на хозяина глазом, потом улегся и принялся, сопя, искаться. Однако девка еще не окончила доклада. Трудно переходила к главному. На ее лице появилось озабоченно-тревожное выражение. - Ну, давай, что там еще случилось? Ого - он не работает. Он не показывает ничего. Ого умер. Погиб. Сломался. - Так тебе и надо, - сказал Сигизмунд. - Жадность фраера сгубила. Ящик к себе уволокла, а про антенну-то и забыла! Ну как девка могла забыть про антенну? Она про антенну просто ничего не знала. Сигизмунд торжествующе показал Лантхильде антенну. В гостиной имелся второй отвод. А вот в "светелке" антенного отвода не было. Так что давай-ка мы с тобой, девка, в гостиной ого определим. Лантхильда на такое пошла. Безропотно позволила унести ого. Ого водрузили под иконой, оплодотворили антенной и - о, диво дивное! Славься, годиск-квино, Богородица! - ожил! Заговорил! Какую-то толстую морду явил! Ура-а... Девка возликовала. Запрыгала, забила в ладоши. Потом вдруг глаза у нее стали хитрые-хитрые. С умильным, искательным видом подступилась к Сигизмунду с какой-то новой идеей. Заговорила вкрадчиво. Выклянчивала что-то, не иначе. Долго объясняла, втолковывала. Очками высокоучено посверкивала. А потом вдруг после короткой паузы завершила, как резолюцию - пимм! - наложила: - Надо. Сигизмунд опешил. - Что надо? - Надо, - повторила девка. - Ик тут. Надо. Та-ак. В гостиной, значит, обитать желает. Под бочок к ого. - А я? - спросил Сигизмунд. - На мокром диване спать? Под зонтиком? - Нии, - сказала девка. Взяла Сигизмунда за рукав, потащила к "светелке". Сигисмундс - тут. Надо. Сигизмунд заржал. - Ничего у тебя, девка, не выйдет. Надо. Она надула губы и приготовилась обидеться. Но Сигизмунд дуться ей не позволил. Заявил, что хочет итан и нечего тут ломать комедию. * * * После ужина Сигизмунд одарил Лантхильду рисовальными принадлежностями. Запасливая девка унесла дары в светелку. Девкина комната уже стала напоминать мышиную нору. Лантхильда утаскивала туда все пустые банки и коробки, которые Сигизмунд не успевал выбрасывать, и заботливо складировала в углу. Сигизмунд обосновался в гостиной. Развалился на спальнике, посмотрел по ого новости. Террористы захватили заложников. В Чечне тоже. Что-то где-то взорвали. В Чечне пропал русский поп. Другой поп, который там пропал, погиб под бомбежкой. Что-то взорвалось само, но не у нас. Затонул нефтяной танкер. Заявление, протест, "зеленые" утопили рыболовецкую шаланду и спасли кита. Не у нас. У нас: повысят цены на жилье. Задержка зарплаты. Забастовка. Эпидемия гриппа еще не началась. Ждем-с. Сигизмунд зевнул, переключил на другую программу. Там плясала полуголая дура. С омерзением и ужасом переключил еще раз. Жирные думские морды трясли щеками и клали все надежды на казачество. Поспешно сменил канал. Венесуэльский сериал. "Антонио! Это был наш ребенок! Я солгала тебе, ты похоронил труп обезьяны!" Боже, какая разница - Антонио, обезьяна... Тут и впрямь перепутать недолго. Еще раз переключил. Много стрельбы, мало разговоров. Жаль, фильм скоро кончился. Да и фиг бы с ним, все равно непонятно, из-за чего все так перегрызлись. Пришла Лантхильда. Осторожненько пристроилась рядом. Аккуратненько завладела оготиви. Покосилась на Сигизмунда. Он сделал вид, что не замечает. Лантхильда прошлась по всем шести каналам. И - чудо! - с глубоким вздохом выключила ого. Смотреть было решительно нечего. Сигизмунд лег на спину, подложил руки под голову. Девка сидела рядом. - Что, Лантхильд, скучаешь? - спросил Сигизмунд. Она покосилась на него. Объяснять что-то начала. Зазвучали знакомые слова "гайтс", "милокс"... Была бы у нее, Лантхильды, коза, не было бы скучно. С козой, брат Гоша, не соскучишься. - Далась тебе эта гайтс, - сказал Сигизмунд. - Что нам, в самом деле, без козы заняться нечем? Девка тяжело вздохнула. Кобель поднял голову (лежал, конечно же, рядом), поглядел на нее. Снова уронил морду на лапы. Сигизмунд отметил, что в рядах вверенного ему подразделения царят распад и уныние. А он что, нанимался их развлекать? Огляделся по сторонам. Когда-то мать устраивала здесь пышные приемы. По дням рождения и почему-то на 1 мая. Когда празднество доходило до определенной точки и гости начинали скучать (это происходило незадолго до внесения торта), мать преискусно оживляла гостей с помощью одних и тех же снимков в семейном альбоме. Интересно, а Лантхильда кто - гость? В самом деле интересно. - Лантхильд, ты гость? - Гастс? - переспросила девка. Призадумалась. Брови наморщила. - Йаа, - сказала она наконец. Да, видать, без альбомов не обойтись. - А коли йаа и гастс, то смотреть тебе, Лантхильд, мои семейные альбомы. - Наадо, - сказала девка. И с вопросительной интонацией повторила: - Смотреет? Хва? Сигизмунд потыкал пальцами себе в глаза, потом поднес к глазам ладонь, вытаращился поужаснее: - Смотреть. Поняла? - Смотреет... Сехван, - сказала Лантхильда. - Сеехван. - Йа, - кивнул Сигизмунд. - Будем с тобой смотреть. Поняла? - Поняла, - неожиданно совершенно без акцента сказала девка. Сигизмунд аж подскочил от изумления. - Будем тобой сеехван... - Йаа, - бойко поддержал беседу Сигизмунд. - Наадо, - продолжала Лантхильда, очень довольная собой. - Нуу... Таак... Драастис... - Вот тебе и драстис, - сказал Сигизмунд. Он встал со спальника, вытащил альбомы, вытер с них пыль. Давненько он их не брал в руки. Один, образца сороковых годов, нес на добротном темном коленкоре изображение героической оленьей головы. Второй, образца шестидесятых, назывался "Наш ребенок". На обложке стилизованные мужчина и женщина играли со стилизованным геометрическим младенцем. Фигуры имели потрясающее сходство с теми, которые украшают общественные туалеты постройки тех лет. Сейчас их заменили треугольнички - основанием вниз "ж", основанием вверх "м". А вот на Елагином сохранились еще старые таблички, тех лет, когда дамы носили юбочки-кринолины, а мужчины - брюки-дудочки. Девка заинтересовалась картинкой. Ткнула в младенчика. - Барнс, - сказала она. - Барнило... Мужчина был "манна", женщина - "квино". - Ик им манна, - выродил Сигизмунд. Во насобачился!.. - Зу ис квино. - Нии, - опять озадачила его Лантхильда. - Ик им мави. - Вай-вай, - сказал Сигизмунд. Девка испуганно посмотрела на него. - Вай? И весьма театрально, с эффектами, изобразила величайшее горе: ухватила себя за лоб, закатила глаза, по щекам проскребла ногтями и завыла. - Ва-ай... - Нии, - поспешно сказал Сигизмунд. - Это я так. Пошутил. Давай лучше смотреть. Во, гляди. Это моя мать. Фотография была сделана в конце сороковых. Мать стояла перед вывеской Политехнического института, в черном беретике, кокетливо надвинутом на ухо. С той стороны, где не было беретика, вился темный локон. Мать задорно смотрела со снимка. Рядом стояла другая девица, немного менее боевая, но тоже веселая. Ощутимо веяло весной. - Хво? - поинтересовалась девка. Как по-ихнему "мать"? Смешное какое-то слово... мордовское... А, айзи. - Миино айзи. Моя мать. Поняла? - Йаа. - Что ты все "йа" да "йа". Говори правильно: "да". Сам с тобой сейчас обасурманюсь, родной язык забуду... Лантхильда не поняла. Посмотрела вопросительно. - Да. Надо говорить "да". Поняла? - Йаа, - сказала девка. - Не "йа", а "да". Да. - Йаа... Он махнул рукой. Перевернул страницу. Свадебных фотографий отца с матерью не сохранилось. Зато сохранилось их путешествие в Крым. Мать в купальнике и белой войлочной шляпе с бахромой восседала на спине полуразрушенного дворцового льва. Лантхильда опознала сигизмундову мать. - Тиино айзи. - Показала на отца. - Хвас? - Отец. Папа. Фатер. Фазер. Ну, поняла? - Фадар. Атта. Аттила. Что ни день, то открытие. Стало быть, к великому завоевателю Лантхильда отношения не имеет. И на том спасибо. Не Аттилу в бреду звала, не воплощение дьявола, о коем романы ужасов повествуют. А старый хрен на девкиных рисунках, упорно именуемый ею "аттилой", стало быть, папаша ейный. Тот, что хитрым прищуром на Ленина похож. Только на бородатого, с косами и опустившегося. Пережившего крах апрельских тезисов. Кстати, Ленина придется выбросить - залило плакат к едрене матери, испоганило совсем. А Дали уцелел в катаклизме. - Атта? - снова спросила Лантхильда требовательно. - Йаа, - сказал Сигизмунд. До чего привязчивый язык. Учительница английского в школе и другая, тоже английского, но в институте - то-то бы порадовались, слушая, как он шпарит. Сигизмунд показал на фотографию родителей. - Будем с тобой, Лантхильд, правильной мове обучаться. Это мать. Это отец. - Матф. Хотец. Ой, блин... "Хотец". - О-тец, дерёва... - Дерьова... - Нии... О-тец. О-о... - Отетс. - Едем дальше, - сказал Сигизмунд, решив довольствоваться результатом. - Йедем, - охотно согласилась девка. - Надо. - Драастис, - сказал Сигизмунд. Сигизмунд показывал, девка осмысляла увиденное, широко пользуясь новоприобретенной лексикой. Изображения Сигизмунда-младенца ее невероятно насмешили. - Ик, - сказал Сигизмунд. - Зу? - изумилась девка. Поглядела на голенького, толстого младенчика в ямочках (младенчик обгладывал погремушку и серьезно пялился в объектив). - Йаа, со ик им, - подтвердил Сигизмунд, сам себе дивясь. Лет десять назад ни за что бы не признался девушке, что это он такой был. Хотя, если вдуматься, ничего позорного в том, вроде бы, нет. Лантхильда посмотрела на младенчика, на Сигизмунда, опять на младенчика, опять на Сигизмунда и вдруг ужасно расхохоталась. До слез. Даже альбом уронила. - Смейся, смейся, - проворчал Сигизмунд. - Тебя-то, небось, в тайге нашли. Шишку глодала. Сильно озадачили ее школьные фотографии. Долго разглядывала детей, учительницу. Думала о чем-то. Потом спросила недоверчиво, показывая на учительницу: - Айзи? - Классная руководила наша, - сказал Сигизмунд, - математичка. Только тебе этого не понять. Тебя, небось, по пальцам до десяти считать обучили и готово. Начальное образование получено. Лантхильда вздохнула, как бы понимая, что такую бездну информации ей не осилить. Другие школьные фотографии Сигизмунда были ей более понятны. Например, тот бессмертный снимок, где Лешка Коновалов, дружок наилучший, "рога" Сигизмунду делает, а Сигизмунд и сам стоит, кривляясь. Фотографировала их некая Марина Родионова, с которой этот Лешка сидел за одной партой. Ей родители "Смену" подарили. Школьные снимки сменились армейскими. Служить довелось С.Б.Моржу, военнообязанному и т.д., под Калининградом. Хорошие были места. Оттяпанные у Пруссии. Ибо не фиг, как говорил тот же Коновалов. Служил С.Б.Морж при аэродроме. Связистом был. Любил глупый девиз "Мы за связь без брака", ха-ха-ха... Частью фотографии изображали рядового С.Моржа строго в анфас, без усов и улыбки, по всей форме, пилотка на два пальца выше брови. Эти снимки Лантхильда откомментировала малоосмысленным "дерьова". Частью фотографии были совершенно беззаконными: в принципе, фотографировать это было нельзя... Однако все на дембель сделали по фотке. На фоне МИГов. На этом фоне Морж стоял совершенно развязно, ремень на яйцах, пилотка на затылке, улыбка до ушей и какая-то кривоватая. МИГовский нос нависал над ним, куда-то зловеще нацеливаясь. На НАТО, должно быть. Которое ночами не спало, проектировало неубиваемые говнодавы, чтоб бойцу Федору было потом в чем ходить и экспериментировать на пару с шурином. МИГ Лантхильду очень заинтересовал. Сразу вспомнились федоровские предостережения. Прозвонить бы девку... Когда делал фотографии - в голову же не приходило, что иностранец увидит. Какой иностранец? Не водилось тогда в Стране Советов никаких иностранцев... - Это, девка, легко объяснимо. Сейчас принесу. Сходил в комнату с протечкой. Добыл клееную модель самолетика. Еще в молодые годы от безделья смастрячил. Принес, показал Лантхильде. Та изумленно взяла. Покрутила. Показала сперва на игрушку, потом на устрашающий МИГ, что грозил ей с фотографии. Нешто вот эта фитюлька - вон тот монстр на самом деле? Сигизмунд повозил моделькой в воздухе. Повыл: "у-у-у..." Потом сделал вираж и ткнул самолетиком Лантхильду в живот. Еще бы Ярополка сюда, третьим. Девка кокетливо визгнула. Потом с ужасом посмотрела на настоящий самолет. Сигизмунд со значительным видом покивал. - Так-то, девка. У нас не забалуешь. Мы мирные люди, но наш, как говорится, бронепоезд... Лантхильда поскорей перевернула страницу. На модельку опасливо покосилась. Сигизмунд отложил в сторону, чтоб не нервировать. Второй альбом содержал в себе Наталью. Завидев ее, Лантхильда затвердела скулами. Стала уговаривать изъять. Зачем, мол, тебе эта двала? - А это, девка, моя жена. Квино. Минно. Девка надулась. Ревниво впилась в Наталью взором. Фотография относилась к эпохе освоения советским фотоискусством цветной печати. Цветопередача была ужасающей, волосы - иссиня-черными, лицо зеленовато-бледным, все остальное тонуло в зеленой мути. Краски неуклонно смещались в фиолетовую часть спектра. На снимке было запечатлено бракосочетание. Надо всей сценой громоздилась тетка размером с Собор Парижской Богоматери, препоясанная лентой и медалью. Она надзирала за церемонией, держа в руке указку. Сигизмунд в мешковато сидящем костюме, купленном перед свадьбой в универмаге "Фрунзенский", с глупой улыбкой натягивал невесте на палец обручальное кольцо. Наталья глядела на него с плотоядной улыбкой. С точки зрения Сигизмунда, фотографа надо было вешать высоко и коротко, как говаривал по другому поводу покойный Л.Н.Гумилев. Глядя на этот снимок, Сигизмунд вдруг ощутил тот массив лет, который с тех пор миновал. И качество печати... и вообще, до чего же он тут молодой. И, кстати, тощий. И наивный. И вся жизнь еще впереди. Ожидалось что-то хорошее... Во всяком случае, не "Морена". Хотя - что плохого в "Морене"? Коллектив чудесный, западла ни от кого пока что не ожидается... Отношения дружеские... Скучновато, правда, тараканов морить, но ведь не это главное. Главное, как говорил В.И.Ленин, - люди. Наряд невесты Лантхильду заинтересовал. Оказалось, что в ее тайге нечто подобное было в ходу. Показав на нейлоновые волны натальиного туалета, девка сказала: - Фата. С ударением на первый слог. Правда, после некоторых объяснений стало понятно, что "фатой" Лантхильда называет все платье в целом. Но все равно - прогресс. Сигизмунд смотрел на снимки их с Натальей путешествия в Крым на море, в горы, на лыжах в Дибуны - и становилось ему все грустнее и грустнее. Ведь было что-то хорошее. Много хорошего. Куда все ушло - так быстро и незаметно? Сегодняшняя Наталья вспомнилась, источающая недовольство. Как бы вернуться назад? Возможно ли взять и повернуть на сто восемьдесят градусов - вот взять и повернуть. И чтоб Наталья прежняя, и чтоб вообще все прежнее... ...И Брежнева с того света добыть... Он махнул рукой и старательно выбросил все это из головы. - Ладно, - сказал Сигизмунд Лантхильде. - Ты пока смотри, а я пойду покурю. Лантхильда откликнулась совершенно неожиданным: - Наас бруньопойс. Сигизмунд так и замер. - Что? - Бруньопойс, - повторила девка и засмеялась, очень довольная собой. Вернувшись, Сигизмунд остановился в дверях. Стал смотреть на Лантхильду со стороны. Как она сидит на спальнике и увлеченно разглядывает фотографии. Она сидела к нему боком, слегка вытянув шею, чтобы лучше видеть альбом, разложенный перед ней на спальнике. Перед Сигизмундом впервые предстал ее летящий профиль, как будто овеваемый ветром. Что-то было в ней от фигуры, установленной на носу корабля. Чайного клипера. "Кати Сарк". Бегущая по волнам, да и только. Нос у нее длинноват, подбородок тяжеловат - да уж, не красавица с обложки. Но была в ее лице удивительная чистота. Чистота во всем: в этом абрисе, который можно схватить одной тонкой карандашной линией, в круглой щеке с неуловимым девичьим пушком... Мави. Не квино. Конечно, мави. Сколько же ей лет?.. Десятиклассница. Первокурсница. Лантхильда повернулась к нему. Улыбнулась. Чуть прищурила по привычке глаза за стеклами очков. Спросила: - Бихве? На фотографию указала. "Бихве?" Он не понял. Присел рядом. - Бихве? Лантхильда принялась объяснять. Опять развела пантомиму. Аське до нее далеко. Лантхильда ухитрилась переложить на сложный язык пластики абстрактное понятие: каким образом? То есть, не Сигизмунд ли все это рисовал? И вообще, как это такие здоровские картинки получаются? Хвас художник? - А-а, - понял недогадливый Сигисмундс. - Хваас?.. Водился у Сигизмунда "поляроид". Закуплен был в ту краткую, как жизнь мотылька, эпоху, когда все мелкие предприниматели и кооперативщики массово затаривались "поляроидами" с одной-единственной целью: фотографировать друг друга на пьяных пирушках. А потом тыкать пальцами и потешаться: "А ты-то!.. А я-то!.. А Машка-то!.." - Так. Куда же я его зарыл? А! Знаю. Сиди, девка. Сейчас аттракцион будет. Слабонервных просят покинуть зал. ...Колпачок еще себе сшей. С бубенчиками. И Ярополка сюда, Ярополка! Срочно!.. "Поляроид" был извлечен. Оказался в порядке и готовности. Нацелен на Лантхильду. Та вдруг вскинула руки, закрылась. - Э, нет. Так не пойдет. Он подсел к ней, отнял ее руки от лица. Она хлопала глазами. Сигизмунд взял ее ладонями за виски, повернул к себе в анфас. Пилотки только не хватает. - Сиди. Отполз на коленях назад и снова навел "поляроид". Девка послушно таращилась. - Щас вылетит птичка... Вспышка шандарахнула грозой в начале мая. Лантхильда повалилась лицом в спальник, накрыв голову руками. Сигизмунд потряс ее за плечо. - Гляди. Сеехван. Из-под локтя на него глянул обиженный белесый глаз. Сигизмунд показал на "поляроид", положенный рядом на спальник. - Сеехван. Лантхильда поерзала. Отодвинулась. "Поляроид" вдруг зажужжал, устрашив девку еще больше, и родил бумажный квадратик. Сигизмунд полуобнял девку за плечо, развернул лицом к бумажке. - Смотри на чудо, девка. Квадратик стал темнеть и меняться. Проступило пятно спальника. Потом очертания лица. Спустя три минуты на лице уже таращились красные от вспышки глаза. Картинка выглядела страшно: лицо белое, глаза огненные, рот кровавый, все остальное расползается в темноватом тумане. - Хва? - спросила Лантхильда недоуменно. - Зу, - объяснил Сигизмунд. Она посмотрела на фотографию, на Сигизмунда, потом губы у нее неожиданно задрожали, и по щекам потекли крупные слезы. - Нэ-эй... - Ну ты чего? - испугался Сигизмунд. - Хочешь меня снять? Отомсти. На. Он сунул ей "поляроид", показал, на какую кнопку давить. И куда глядеть. Сам отодвинулся, скорчил рожу. Девка зажмурила глаза и нажала. Снова полыхнула вспышка. Лантхильда ойкнула. Потом "поляроид" сотворил еще один квадратик. Разрегулировался он, что ли? Или бумага старая? Качество больно уж низкое. Такую страхолюдину вместо Лантхильды сделать. Вместо бегущей по волнам. Квадратик явил Сигизмунда лысым. То есть, лысым С.Б.Морж, конечно, не являлся. Он сидел, запрокинув голову, и его светлые волосы в исполнении "поляроида", совершенно слились со светлым фоном обоев. Глаза исправно горели людоедским огнем, гримаса, которую он скорчил, усугубилась, будто в кривом зеркале. Глядя на снимок, Лантхильда еще больше расстроилась. - Срэхва... Отпихнула фотографию, отодвинула от себя "поляроид". Сигизмунд повертел карточку и решительно ее порвал. - И правда срэхва, - согласился он. - Пойдем лучше чай пить. * * * Наутро Сигизмунд был пробужен в девять часов появлением целой делегации: техник-смотритель, унылая Томочка, сантехник дядя Коля и маляр - женщина средних лет в толстых штанах и заляпанном краской ватнике. Оставляя грязные следы, они протопали по коридору, зашли в комнату и принялись осматривать место катастрофы. Дядя Коля, часто повторяя слово "говно", объяснял, что вины сантехников здесь считай что и нет. А есть вина РЭУ. И трубы опять же говно. Сто лет назад надо было... думать. Томочка молчала. Техник-смотритель записывала. Готовила акт. Маляр-штукатур изучала предстоящий фронт работ. Бубнила что-то вроде "здесь обстучать... да, еще с месяц не подсохнет... А тут забелить..." Сигизмунд, никому не нужный, маячил поблизости. Пытался указывать технику-смотрителю, чтобы акт составляла по всей форме и правильно. Закончив осмотр, делегация тем же порядком двинулась к выходу. - Акт! - напомнил Сигизмунд. Делегация притормозила. Техник-смотритель обернулась. - Сейчас на четвертый сходим. Заверим. Потом подпишем в РЭУ. В пятницу заберете. - Почему в пятницу? - Потому что начальство в РЭУ будет только в четверг. - А что оно делает до четверга? - На Банковском трубы прорвало, два дома без отопления стоят. А завтра обещали минус восемнадцать. В пятницу зайдите. И делегация отбыла. - Лантхильд! - крикнул Сигизмунд. - Вымой пол. ...Девка уже домывала пол, когда в дверь позвонили снова. Явилась маляр-штукатур. - Ну че, - сказала она с порога, - обстучать у вас надо... - Хво? - растерянно спросил Сигизмунд. Маляр не обратила никакого внимания на то, что спросили ее по-иностранному. - Штукатурку мокрую сбить, не то упадет, не дай Бог, на голову, пристукнет... пояснила она. - Газетки постелите пока. Стремянка есть у вас? Сигизмунд полез за газетками. В начале перестройки усердно копил. Для истории. Теперь без всякой жалости устилал историческими личностями пол и диван, стол и книжные полки. Мелькали лики Горбачева, Ельцина. Фамилии: Нуйкин, Салье, Новодворская, Иванов и Гдлян... Господи, как давно все это было! Притащил стремянку. Малярша споро забралась наверх, обстучала потолок, усеяв газеты кусками штукатурки. В комнате стало жутко. - Ну вот, - бодро сказала она, слезая со стремянки, - месяцок посохнет, а там сделаю. - Сколько посохнет? - переспросил Сигизмунд. Она еще раз подняла голову к потолку. - Да месяцок, быстрее не выйдет. Оно же высохнуть должно, иначе и смысла нет белить. Сантехники из перекрытий аквариум сделали, рыбу можно разводить. Пока все вытечет, да просохнет... К февралю сделаю. Она ушла. В коридоре остались белые следы. Ворча себе под нос, Лантхильда принялась отмывать за ней пол. * * * Сигизмунд был благодарен девке. Не будь Лантхильды - разгребал бы сам весь этот хлам. Как миленький. Не при царизме живем, у нас слуг нет. Есть только жены. И еще есть слуги народа, это которые по телевизору. Они тоже хлам разгребать не будут. Вечером, предварительно созвонившись, заехал к Генке. Генка обитал в районе "Электросилы". Когда Сигизмунд позвонил и сказал, что заедет по делу, Генка не проявил ни радости, ни удивления. Заехал - ну и ладно. Уехал - да и аллах с тобой. Дверь открыл Генка. Театрально вскричал: - А, родственничек! - Кто это, Гена? - донесся с кухни голос тетки. - Это я, тетя Аня! - крикнул Сигизмунд. - Ой, Гоша... - Тетя Аня выплыла из кухни, вытирая руки о полотенце. Раздевайся, сейчас чаю... Ты с работы, голодный? Может, пообедаешь с нами? - Ну да, будет он наши пустые щи хлебать... Он у нас генеральный директор, он у нас по ресторанам, девочки, стриптиз, мясное ассорти... - сострил Генка. - Гена! - укоризненно сказала тетя Аня. - Что ты несешь? Даже покраснела, бедная. - Да нет, тетя Аня, я по делу, на минутку. У меня дома обед. Сказал - и сразу осекся. Тетя Аня вздохнула (она тяжело переживала семейную неудачу Сигизмунда - видать, попрекала прежде сына-балбеса: мол, кузен-то женился, семью завел, а ты...) - Давно пора, Гошенька, - сказала она. - Что пора? - Мужчина должен быть женатым, - сказала тетя Аня. - Нет, это я сам готовлю, - неискусно соврал Сигизмунд. - Дело твое. - И проницательная тетя Аня уплыла на кухню. - Пошли, пока она снова не завелась, - заговорщически прошептал Генка. Потащил Сигизмунда к себе в комнату. Берлога Генки представляла собой длинный, очень темный и исключительно захламленный пенал. Преимущественно хранились здесь разные мелкие предметы, необходимые для бизнеса на студенчестве: какие-то курсовые, старые учебники, видеоматериалы, в углу неприютно приткнулся старенький компьютер, "троечка", на полу сиротливо громоздился магнитофон "Юпитер", еще бобинный. Под самым носом у продавленной тахты, на которой только Генка и мог лежать - у остальных сразу начинал ныть позвоночник - стоял телевизор. Тоже советский. Все это было густо припорошено пылью. - Мать рвется тут все прибрать, - похвалился Генка, - а я не даю. Удерживаю, как царь Леонид Фермопилы. Одна стена и шкаф отражали давнее увлечение Генки художественной фотографией. Были залеплены наглухо. Генка полагал, что чем крупнее фотография, тем она художественнее. Несколько штук - с детьми. Дети собирали цветочки или беседовали с кошечками. Имелись пейзажи. Тоже в ограниченном количестве. Березка во поле, клен, роняющий листья. Речка и мостик. Пейзажи только деревенские. Генка ездил их снимать в Белоостров. Больше всего Генка фотографировал баб. Были здесь девицы одетые и раздетые, одевающиеся и раздевающиеся. У всех очень большие, многозначительные, сильно накрашенные глаза. И волосы распущенные. И все чрезвычайно серьезны. Не любил Генка легкомысленного хихиканья в объектив. - Слышь, балбес, дело есть, - начал Сигизмунд, осторожно присаживаясь на тахту, прикрытую старым колючим ковром. - И чем же может помочь блистательному гендиру бедный родственник? - развязно осведомился Генка. - Не комплексуй. Это тебя не красит, - обрезал Сигизмунд. - У тебя видеокамера на ходу? Генка насторожился. - А что? - Одолжи на пару дней. - Чего? - Видеокамеру, говорю, на пару дней одолжи. - Кобеля своего увековечить решил, что ли? Во время одного из визитов Генки к Сигизмунду кобель проел генкины штаны. - Ярополка. К родителям поеду... - Ладно, - нехотя сказал Генка. - Что ты как последний жлоб, в самом деле... Вытащил ящик письменного стола - большого, добротного, сталинских времен. Извлек камеру. - Пользоваться умеешь? Да ладно, гляди. Она для дураков сделана. Сюда гляди, тут жми... - Да знаю я, знаю... Генкины объяснения вдруг напомнили Сигизмунду его собственные - когда он девку обучал пользованию "поляроидом". - Футляр от нее есть? Генка порылся в ящике. Вывалил на стол кучу проводков, каких-то разъемов, адаптеров... - Что-то не вижу... Да так бери, без футляра... Не найду сейчас. Только ты подзаряди ее прежде, чем снимать. Аккумуляторы не забудь... - Платок хоть дай, заверну... Генка принес из коридора ветхий шелковый платочек. - У матери спер, - похвалился он. Сигизмунд обернул камеру. - Слушай, еще одно дело. Ты ведь на высшей школе бизнес паразитируешь... - Не всем же тараканов травить. Сигизмунд пропустил наглую генкину реплику мимо ушей. - Достань мне видеокурс для обучения русскому языку. - О, блин! - восхитился Генка. - Порнуху бы попросил "импровизэ" - понял бы. А русский-то тебе зачем? - Хочу одну чукчу оттрахать, а она не понимает, - сострил Сигизмунд. - А че тут понимать, - заржал Генка. - Я тебя научу, как надо делать... - Геннадий, достань видеокурс. Деньгами заплачу. - Стоха, - быстро сказал Генка. - Задница ты. - Стоха, - повторил Генка. - За меньшее рисковать не буду. - А что, рисково? В окно надо влезать по водосточной трубе? - Сказано тебе... - Ну все, ладно. Товар - деньги. - Тебе для каких? - Что - "для каких"? - Для испаноязычных? Франкоязычных? - Для самых диких. - Для чукчей нету. - Для папуасов каких-нибудь, понимаешь? И поуниверсальнее. Генка помолчал. Поглядел на Сигизмунда пристально. Сигизмунд сделал каменное лицо. - Ты это... - сказал Генка. - Ты того? - Да тебе-то что? Деньгами плачу. - Родственник все-таки... Передачи тебе в дурку носить придется. - Это уж не твоя забота. А тебе в дурке появляться и вовсе опасно. Заграбастают. - Гоша! - крикнула из кухни тетя Аня. - Иди чай пить. - Да я уж поеду, тетя Аня. - Ну как это так? Пришлось потратить час на чаепития с тетей Аней. Она все расспрашивала, каково быть генеральным директором. Вас, мол, так и отстреливают, так и отстреливают, такая уж опасная работа... кругом бандиты, мафия, по телевизору показывают... Ну все равно, хорошо, что хоть кто-то из нашего рода в люди вышел, а то на Генку своего как посмотрю - так душа слезьми обливается... Ну в кого он такой балбес? В отца, не иначе! И махала в сторону генкиной комнаты рукой. Генка благоразумно не показывался. * * * Весь вечер Сигизмунд ходил за Лантхильдой и снимал ее на видео. Та очень быстро привыкла к тому, что махта-харья мается дурью, и не обращала на это внимания. Перемывала посуду, замачивала на завтра окаменевшую фасоль, обнаруженную ею в анналах буфета и вовлеченную в процессы жизнедеятельности. Бранила кобеля. Рисовала. Разговаривала по озо, двигая мышкой. Сегодня ей было все позволено. Лантхильда пользовалась свободой на всю катушку. Книги смотрела. Случайно набрела на порножурнал, давным-давно затесавшийся между корешков и прочно забытый. Сперва раскрыла, потом... Сигизмунд уже понял, что сейчас произойдет. Наехал трансфокатором, показал лицо максимально крупным планом. Белесые брови поползли вверх, глаза расширились, рот скривился. По бледным щекам медленно поползла краска гнева. Отбросив журнал, Лантхильда пнула его ногой. Топнула. Яростно крикнула что-то Сигизмунду. Он опустил камеру. - Извини, Лантхильд. Подобрал журнал и сунул его на шкаф. Девка долго не могла успокоиться. Бродила из комнаты в комнату и ворчала. Сигизмунд ступал следом - снимал. Наконец Лантхильда засела у себя в "светелке" и запела. Пела она долго и заунывно. Сигизмунд так и не понял, одна это была песня или несколько. Он сидел на полу и снимал ее снизу. Звучало все это очень странно. Одни слова тягуче пропевались, зато по другим она будто молотом била. То раскачивалась на тахте в такт, то вдруг подпрыгивала. Сигизмунда даже укачало, будто на море. - Ну ладно, девка, - сказал он, обрывая пение. - Аккумулятор вот-вот сядет. Можешь больше не надрываться. Лантхильда строго посмотрела на него, но песню довела до конца. Потом улеглась на тахту, подложила ладони под щеку и тихонечко вздохнула. Сама себя разжалобила, горемычная. Сигизмунд пошел в гостиную. Поставил камеру заряжаться. Вернулся к Лантхильде, уселся рядом. Сидели молча. Ему вдруг жалко ее стало. Никого у нее в этом городе, похоже, нет, кроме него, мудака. А он целыми днями пропадает где-то. И какие мысли в этом таежном котелке варятся? Он посмотрел на Лантхильду. Встретил ответный взгляд. Привыкли эти светлые глаза видеть что-то такое, чего он, Сигизмунд, никогда не видывал. Тосковали. - Что-то песни у тебя какие-то... - сказал ей Сигизмунд. - Давай я тебя настоящей песне обучу. И принялся исполнять песенку крокодила Гены "Голубой вагон". Сперва с нормальными словами, потом: Медленно ракеты уплывают вдаль, Встречи с ними ты уже не жди, И хотя Америки немного жаль, Разговор с Китаем впереди... Это они орали в старших классах, укушавшись дрянного портвейна. И не ведали тогда похмелья, а курить уже многие начали... Лантхильда испытующе посмотрела на поющего Сигизмунда. Сказала: - Нии... - Что нии? Тут девка выдала еще одну песнь. Правильную - с ее точки зрения. Под такую песнь, возможно, шаманы плясали. Разухабистое что-то. И грубое. С сумасшедшинкой. Мурру бы понравилось. И вдруг застеснялась. Хихикнула, прикрыв рот ладошкой.