Сигизмунду за моральной поддержкой позвонила, но его, говнюка, дома не оказалось. На автоответчик наговорила. Кстати, получал послание? Сигизмунд отмолчался. Аська все равно не заметит. - Ну вот, представляешь, как дура, взяла бритву и пошла себе вены резать. Иду, а по радио Патрисия Каас поет... Или Мирей Матье? Хорошая такая песенка, просто чудо... Остановилась дослушать до конца. Невозможно не дослушать, вот что такое искусство, представляешь? - Аська нервно расхохоталась, отчего свитер едва не спал к ее тощим ногам. В последний миг подхватила. - Стою с бритвой в руке и слушаю песенку. А как дослушала, так и подумала: "А ну это все на хер!.." И не стала ничего себе резать. Теперь этой бритвой подмышки брею и еще кое-где, мне для роли надо, я тебе потом покажу... Хорошее лезвие, долго не тупится... Театр Принципиальной Жестокости, где подвизалась Аська, существовал, к величайшему изумлению Сигизмунда, уже шестой год. Спектакли, в которых играла Аська, были похожи друг на друга, как блины, но Аська всякий раз взахлеб рассказывала о новой роли. Объясняла, с примерами из Фрейда, Грофа и Кастанеды, чем новая роль отличается от прежней. Сигизмунд разницы не замечал, что скрывал. Главный режиссер театра был, по мнению Сигизмунда, злобный маньяк. Маленький, чернявый, с мокрыми губами под тараканьими усиками. Пробивная способность и жизнестойкость увеличивали сходство, взывая к инстинктам генерального директора "Морены". Аськин реж умудрялся примазываться к любому мероприятию: будь то фестиваль фейерверков, совместное с американцами и прочими пацифистами расписывание грандиозного деревянного забора на Петропавловской крепости или замена мэра губернатором. На все он отвечал очередным сценическим паскудством. Аськины роли - как, впрочем, и все остальные - были бессловесны. Для издания звуков, преимущественно утробных или желудочных, по сцене бродили два бугая. Они либо мычали и создавали звуковую имитацию процессов жизнедеятельности организма, либо били в какой-нибудь железный гонг. Сценический костюм имелся один на все случаи жизни: облегающее трико телесного цвета. Поверх трико рисовались те самые подробности, которые трико скрывало. Иногда в ходе действа трико снималось или - в одном очень дорогом спектакле вообще яростно раздиралось в клочья. Иногда трико не снимались. Сценографическое решение было нагло сперто мокрогубым режиссером у футболистов. Актеры назывались соответственно. Например, Аська была левым нападающим. Только однажды ей довелось побывать центральным полузащитником. Потом она долго рассказывала, что это дало ей совершенно иное чувствование сценического пространства и фактуры всего спектакля в целом. Сигизмунд был вынужден таскаться на все ее премьеры, а после напиваться с коллективом в грязных и темных маленьких гримерках, где мужчины и женщины переодевались свально, подчас путая в полумраке шмотки. Аська как-то раз обнаружила на себе мужские трусы и долго хохотала, повторяя: "Входит и выходит, входит и выходит..." Эти попойки традиционно сочетали очень плохой табак с еще худшей водкой и мучительным пробуждением наутро. Последнее творческое достижение ТПЖ заключалось в том, что мокрогубый таракан решил обратиться к русской классике и поставить чеховскую "Чайку". В собственной интерпретации и сценографическом решении. Аська опять была левым нападающим. Уверяла, что это будет новое слово в искусстве. Репетиции почти закончены, по весне собираются везти опус сперва в сопредельную Финляндию, а там и по Европам. - Крыску-то покажи! - оборвал Сигизмунд бесконечный поток аськиных рассуждений. - Ой, она такая беленькая, маленькая, пушистенькая... - засюсюкала Аська. И вдруг напустилась на Сигизмунда - вспомнила: - А ты, Морж, шляешься неизвестно где, все тараканов моришь, а она мне провод у холодильника перегрызла... А скажи: вот где ты шляешься? - На работе. - А вечером? Вечером вчера где был? Небось, по блядям пошел? - В гараже я был. - В гараже он был! Небось, к Наталье поволокся, да? На поклон к ней, да? Она тебя, между прочим, не любит. Она тебя не ценит. Она тебя клопомором называет. И неудачником. - А ты откуда знаешь? - подозрительно спросил Сигизмунд. Больно уж похоже на Наталью. - А мне так кажется, - безапелляционно ответила Аська и вдруг схватила его за рукав, потащила на кухню. - Пойдем Касильду смотреть. - Касильду? - Ну, это ее так зовут. Надо же ее как-то называть. - А она откликается? - Нет, конечно. Они вошли на кухню. Что-то белое стремительно пронеслось по плите и обвально рухнуло за холодильник. Затихло. Потом вдруг завозилось, заворочалось. - Что ты там, бегемота прячешь? Или Алексея? Но видно было, что Аська уже прочно успела забыть Алексея. Сели. Стали ждать. Вскоре шуршание возобновилось, и вдруг из-за плиты показался острый белый нос. Нос деловито пошевелился. Затем показалась голова, снабженная круглым розовым ухом и красным глазом. Голова помедлила. Следом за головой выволоклось круглое меховое туловище и длинный хвост. Крыска протекла по плите под кастрюлями и уверенно направилась к тарелке с объедками. - Какая шлюшка! - восторженно прошептала Аська. Белесостью, длинноносостью, деловитостью и малоосмысленностью крыска неуловимо напоминала Сигизмунду девку. Крыска ухватила засохшую шкурку от сардельки. Потащила. Когда Касильда с добычей поднырнула под первую сковородку, Аська неожиданно привстала и громко хлопнула в ладоши. Испугавшись, крыска метнулась к убежищу. Утеряла шкурку. Помедлив, вернулась. Снова зацепила зубами, поволокла. Шкурка застревала между конфорками, хрустела, мешала убегать. Аська была в восторге. - Давно она у тебя так жирует? - спросил Сигизмунд. - Я же тебе говорила. Проела марлю на банке и утекла. Прямым ходом на кухню. Теперь на вольном выпасе. И кормить не надо. Только воду ей ставить. - Она же гадит там, за холодильником. - А я за холодильник не лазаю, - сказала Аська. - Не пахнет - и ладно. Аська нагнулась и вытащила разгрызенный провод. - Гляди, Морж, что сволочь сделала. - Ядрен батон, - удивился Сигизмунд, - здесь же двести двадцать вольт. - Ой, а ты не знаешь, какие они живучие! Она тут такое ест... - Догадываюсь, - проворчал Сигизмунд. - Вот лошадь от никотина дохнет. А эта - окурки погрызла и хоть бы хны. Грим объела. - Какой? - Белый. Для "Чайки". - У тебя изолента есть? - Это такая синенькая? - Или красненькая. Или желтенькая. Как повезет. Пластырь, на худой конец. - Я тебе паяльник приготовила. Аська куда-то выскочила. Долго возилась в стенном шкафу. Грохотала. Обрушила что-то. Крыска тем временем опять высунула нос и совершила второй рейд к тарелке. Схитила корку. Аська торжественно внесла ингредиенты для операции. Во-первых, паяльник. Этим паяльником прадедушка Аськи, остзейский немец, лудил кастрюли и тем кормился. Паяльник был гигантский и очень остзейский. Во-вторых, научный прибор авометр со стрелочками, в черном пластмассовом корпусе. Этот был по сравнению с паяльником сущим новьем: ровесником Сигизмунда. По происхождению - австрийцем. Родимая держава была представлена тонким игольчатым паяльничком, каким паяют микросхемы. Этот паяльничек сперла на заводе "Светлана" аськина тетка, передовик производства и ветеран труда. Она объясняла свой поступок тем, что с начала перестройки испытала глобальное разочарование в коммунизме. К тому же, тетку почти сразу сократили. - Аська, - поинтересовался Сигизмунд, созерцая этот фантастический набор, - ты вообще что заканчивала? Аська заканчивала ЛЭТИ. Причем шла на красный диплом. Не дошла совсем чуть-чуть. А потом училась в разных студиях у Великих и Величайших Мастеров. Театральному Мастерству. Пластике... Разговор опять накренился в сторону "Чайки". Сигизмунд смотрел на Аську, испытывая потрясение и восторг. Она не просто закончила ЛЭТИ, она ухитрилась перезабыть ВСЕ. Притом, что в ЛЭТИ умели и любили вбивать в студентов знания. Намертво. Сигизмунд взял в левую руку наследие прадедушки, а в правую - тетки. - Аська, - задушевно молвил он, потрясая паяльниками, - ответь: что я собираюсь делать? - Чинить холодильник. - Сколько лет тебе, Аська, понадобилось, чтобы все перезабыть? Под чутким руководством мокрогубого режа Аська уложилась в пятилетку. Сигизмунд вернул Аське паяльники и начал скручивать проводки пальцами. - Вся эта электротехника, Аська, - приговаривал он при этом, - есть наука о контактных явлениях... Пластырь дай. Аська унесла научный прибор и паяльники. Принесла бактерицидный пластырь с зеленой марлей. - Обычный пластырь у тебя есть? - спросил Сигизмунд. Аська обиделась. - Я лучший принесла... - Где у тебя это барахло складировано? Аська подвела его к стенному шкафу и обиженно отошла. Сигизмунд еще раз умилился. Родственники и предки Аськи работали в ремесленной области много поколений подряд. Перли обильно и со вкусом, с разбором, со знанием дела. Добро копили. Аська не расточала по лени и незнанию. Но и не пользовалась. От дяди-плотника остались огромные зубастые ножовки, коловороты, рубанки. Имелся - неведомо от кого - могучий разводной газовый ключ. Но истинным шедевром коллекции был устрашающий колун. Сигизмунд показал Аське на колун. - Подари. - Это дядин топор, - отказала Аська. - А что он у тебя такой тупой? Аська подошла, провела пальцем по лезвию. - Ой, правда затупился... - А что ты им такое рубила, Аська? Виргинский дуб на дрова? - Сам ты дуб. Я им иногда курицу рублю, когда разделывать некогда. Сигизмунд нашел отменную изоленту на матерчатой еще основе, липкую - не оторвешь, разве что вместе с холодильником. Пошел, намотал, сколько надо. Потряс рулончиком у Аськи перед носом. - Береги! Нынче такого днем с огнем не сыщешь! Аська, поддергивая сползающий свитер, внимала, тщилась запомнить. Кивала. * * * - ...Весь задник белый. Совершенно белый, как крылья чайки. Как экран. Как дородовое сознание. Чистая доска, tabula rasa, понимаешь? Звучит тибетская музыка, трубы такие гнусавые, длинные, их пять человек с трудом удерживают. Они ревут, имитируя работу сердца, легких и желудка, только очень громко. От этой музыки душа вся выворачивается. Эта музыка звучит двадцать две минуты, по секундомеру выверяется. Больше вредно для здоровья, меньше бесполезно. Она должна разрыхлить душу зрителя, чтобы он воспринимал. И вот, Морж, представляешь - в эту унавоженную душу, в эту подготовленную пашню начинают падать первые зерна. На экране появляется лицо. Только лицо, проекция. Черно-белая. С подчеркнутой контрастностью. Половина лица - только слепой контур, половина - почти черная. На Чехова похож. Лицо смолит. Здоровенный такой косяк - забило и смолит. Смачно. Жадно смолит. Оно догоняется, догоняется... ДОГОНЯЕТСЯ... Иногда косяк куда-то передается, потом возвращается... Зритель должен чувствовать себя обкуренным. Зритель должен чувствовать, что косяк передается в зрительный зал. Это Брехтовская идея уничтожения четвертой стены, стены между зрителем и актером, зрителем и сценой, понимаешь, Морж, как это важно?.. - А Чехов зачем? - спросил Сигизмунд. Он сосредоточенно протаскивал Аську сквозь свитер. - Осторожно, порвешь... Как - зачем Чехов? А "Чайку"-то кто написал? Наш реж все ноги исходил, пока нашел похожий типаж. Потом снимали. Семь потов сошло. Обкурились... Нужно ведь не только чтоб на Чехова был похож. Нужно, чтоб артистичен, чтоб пластичен был. Чтоб убедителен... Чтоб доверие вызывал, чтобы зритель от него косяк охотно брал... Мы первые дубли сняли, а все не то, не то... Снова снимать стали, он пропал куда-то. Искали, искали... Парнишка от каких-то бандюганов, оказывается, бегал, не знаю, что не поделили... Выкупать пришлось. Мы его выкупили не всего, а на шестьдесят два процента, так нам ихний главный бандюган сказал - кстати, очень артистичный и пластичный, только ублюдок редкостный, но это не сразу заметно. Нам за эти шестьдесят два процента разрешили его доснять, а дальше что было, я не знаю... Сигизмунд усердно трудился. Протянул свитер уже до аськиного пояса. - Осторожней, - сказала Аська, вдруг заметив, что ее раздевают. - У меня там колечко. - Где? - изумился Сигизмунд. - В пупе. - Обручальное? - спросил Сигизмунд. - От Алексея? - Да пошел он, твой Алексей... Нет, это я с нашим вратарем, с актером на главные роли, ходила в секс-шоп, там вход две тысячи, представляешь? Меня сначала пускать не хотели, думали - подросток. Я им паспортом - в морду, в морду! отвяли. Я всегда с паспортом хожу, на всякий случай. Мы сперва вибромассажеры смотрели, пугали друг друга, я к нему прикладывала - сравнивала, как лучше. Потом мы с ним по колечку купили и себе вставили. Реж как увидел, так загорелся, прямо затрясся весь... Улет, говорит, полный. Я в третьем акте с ним буду соединяться. Мистически. Когда третья матрица пойдет. У нас цепочка будет с карабинчиками... Сигизмунд, наконец, добрался до колечка. Непривычно, конечно, но... но определенно возбуждает. - Что за матрица? Сигизмунд знал, что рано или поздно ему придется анализировать спектакль - Аська заставляет не только ходить и смотреть, но и вникать. Спешил запастись терминологией. Чтоб потом ничего не придумывать. Один раз высказал свое мнение и получил от Аськи по морде. С тех пор осторожничал. - Понимаешь, вся "Чайка" подается нами как грандиозная мистерия в четырех перинатальных матрицах. Сама "Чайка" трактуется как роды, отсюда цепочка символ пуповины. Процесс родов отражается на психологии человека. Как тебя, Морж, родили - таким и будешь, пока не подохнешь. Условно процесс движения плода по маточным трубам делится на четыре этапа. Каждый человек рождается неповторимо и особенно. Поэтому, кстати, мы все такие разные... Кому-то тяжело дается первый этап, кому-то второй... Кульминация родов - это третий этап. Этап борьбы... Сигизмунд слушал, рассеянно поигрывая колечком. Чуял близость мокрогубого. Это подстегивало его совершать подвиги. Щоб врагу не досталося. - ...Выйти на мистерию собственного рождения можно посредством голотропного дыхания. Ну, дышишь, дышишь, потом у тебя судороги начинаются и глюки, в общем, круто. Есть люди, которые тебя ДЕРЖАТ - ситтеры. Или сеттеры. - Сеттер - это собака. Она ест корм "Чаппи", - сказал владелец фирмы "Морена". И потянул свитер еще ниже. Дальше свитер пошел легко, увлекая за собою также аськины трусики. - Так ты слушаешь, Морж? Не отвлекайся. Это совершенно новое слово в развитии сценискусства. Весь спектакль уподобляется акту иррациональной психотерапии. Все актеры и зрители, сливаясь в грандиозной оргазмической мистерии, заново проживают коллективный и одновременно с тем индвидуальный родовой процесс, который вместе с тем является родовым процессом человека-лица, замедленно смолящего на экране - ты понимаешь? - а поскольку этот человек похож на Чехова, то все мы соединяемся в Чехове и проживаем родовой процесс самого Чехова. Его перинатальные матрицы накладываются на перинатальные матрицы зрителей, и человек выходит из театра обновленным, как бы заново родившимся. Это катарсис... Это потрясающе, Морж! Это надо пережить!.. Слушай, что ты возишься? У меня левый сосок все равно нечувствительный. Давно-о... Ну вот, а эти двое, которые ходят с гонгами и барабанами взад-вперед по сцене и бьют очень громко и не в такт, - они символизируют Хирургический Абортальный Ужас, понимаешь? Какая находка!.. - Что? - переспросил Сигизмунд, раздвигая аськины костлявые коленки. - Ты что, не слушаешь? - Ты мне уши коленями зажала, как я могу слушать... - Абортальный Ужас, понимаешь? - У тебя давно месячные были? - Какая разница, они все равно нерегулярно... Глава восьмая Сигизмунд возвращался домой часов в пять утра. Ехал - засыпал за рулем. Вымотала его Аська. Без всякого голотропного дыхания. Чтобы не заснуть, врубил Вагнера. Вагнер придал заснеженному безлюдному городу мрачную патетичность. Даже снегоуборочные машины, ползущие, посверкивая, вдоль Садовой, таили в себе, казалось, немую угрозу. Глаза неудержимо слипались. Буквально заставил себя завести "единичку" в гараж. Пошел к дому. Окно "светелки" горело - единственное во всем доме. У Сигизмунда екнуло внутри. Сна как не бывало. Взлетел на свой этаж, открыл дверь. Лантхильда навстречу не вышла. Господи, ни на минуту одну дома оставить нельзя! Что она над собой сотворила?.. Почти ожидая увидеть ласковую фиксатую улыбку "крестного отца", вломился в "светелку". Лантхильда сидела на тахте в позе Аленушки с картины "Аленушка", по которой Сигизмунд в четвертом классе писал соплеточивое сочинение. Смотрела в одну точку и тихонько подвывала. - Ну... - сказал Сигизмунд. Он почувствовал облегчение и снова ужасно захотел спать. Заслышав его голос, девка вздрогнула и повернула голову. Судя по ее виду, ревела она часов пять, не меньше. Слепо поглядев на Сигизмунда, уставилась в другую точку перед собой и снова завыла. Сигизмунд обессиленно уселся рядом. Так. Опять свихнулась. Все-таки придется сдавать в дурку. Потряс Лантхильду за плечо. Она вдруг вызверилась и сильно оттолкнула его. Сигизмунд снова попытался ее ухватить. Тогда она его укусила. Сигизмунд затряс укушенной рукой. Блин, до крови!.. Когда она заговорила, он услышал, что она охрипла. В голос, небось, выла. С нордическим усердием. Она что-то сказала. И еще добавила. И еще. Была, судя по всему, разъярена. Вскочила. Забегала по комнате. Сунулась в шкаф, добыла лунницу. Швырнула лунницей в Сигизмунда - спасибо, не попала, могла ведь убить. Поминались многократно "охта", "мордор" и другие выражения. Она явно испугалась чего-то. Сигизмунд поймал ее за косу, ловко заблокировал удар и уронил рядом с собой. Сядь, мол. Поговорим. Итак, хво?.. В глубине души он уже знал, хво стряслось. И был этому рад. Потому что это означало, что девка не свихнутая и не переевшая ЛСД, как показалось ему еще при первой их встрече. Он и сам знал, что пришел домой в пять утра. А почему, спрашивается, он не может приходить домой в пять утра? Вот кобель же не интересуется, в котором часу он возвращается домой. Почему тогда девка интересуется? Вон, вся распухла от слез. Выходит, пока они с Аськой обсуждали перинатальные матрицы, эта дурища сидела одна в пустой квартире и боялась. Небось, и не ела - его ждала. Обычно в это время он, Сигизмунд, всегда был дома. Лантхильда завершила свой монолог тем, что показала на Сигизмунда, на себя и дважды провела ладонью по горлу. Потом судорожно вздохнула и замолчала. Сигизмунд стащил с себя куртку. Кинул в угол. Ботинки снял, взял и понес в коридор. И без того наследил. Заглянул на кухню. Задел головой мешочек с крупой. Конечно, девка ни черта не ела. Посреди стола в латке стояла гречневая каша. Лежали две ложки. Сигизмунд полез в холодильник, достал йогурт в пакете. Налил здоровенную кружку - пошел девку поить. Девка поначалу отказывалась, но он настоял. Тогда она принялась пить. Хлюпала в кружку, почавкивала, сопела. Сигизмунд сел рядом - смотрел. Откушав, Лантхильда обрела было словоохотливость. Однако Сигизмунд толкнул ее, чтоб ложилась, накрыл сверху одеялом, а сам сел рядом, на ковер, прислонясь спиной к тахте. - Зря ты, девка, так беспокоилась. Живой я. Затраханный, правда, но живой. Вот ты не понимаешь, что такое кольцо в пупе. Темная ты. И Антон Палыч Чехов с косяком невнятен тебе останется. И чайка перинатальная мимо тебя пролетит. Эх, девка!.. Учиться тебе надо. Паспортом обзаводиться, пропиской какой-нибудь... Лантхильда неподвижно внимала, глядя в потолок. Сигизмунд зевнул. - Жизнь в большом городе - она, девка, такого простодушия не спускает. Ну, задержался мужик где-то. Где? У бабы. Это у вас все в одной избе на печке клопов давят, Вавила там, брозар с Аттилой. А тут каждый в свой угол забиться норовит. Вот Федор бы тебе объяснил. Федор умеет доходчиво объяснять. Он бы тебе на двух пальцах показал и доказал, как это бывает. Вот сломался у Аськи холодильник что делать Аське? А то и делать! Звонит Аська Сигизмунду: так, мол, и так, Морж, Касильда-крыса холодильник мне отгрызла. Девка насторожилась. Пошевелилась. - Сигисмундс мис Касхильдис?.. - Это, девка, уже зоофилия получается. У Лантхильды забурлило в животе. Сигизмунд погладил девкин живот поверх одеяла. Бурлило так, что сквозь одеяло пробуравливало. Девка повторила, злее и настойчивее: - Касхильд? Пришлось вставать, тащиться в свою комнату, брать блокнот, рисовать в нем крысу и предъявлять девке на поглядение. - Это Касильда. Девка тупо уставилась на рисунок. - Ито Касхильд ист? - Йаа, - с наслаждением протянул Сигизмунд. И показал на ладони размеры Касхильд. - Она такая беленькая, пушистенькая, красноглазенькая... На тебя похожа... Девка слушала, моргала. Потом зевнула. - Ты спи, спи, - сказал Сигизмунд. - Я тебе сказку расскажу. Жила-была птица. Звали ее Чайка... Чайка по имени Джонатан Ливингстон... И вот она летала, летала... У нее был хвост и аэродинамические показатели... Он сам не заметил, когда заснул. Очнулся от того, что звонили в дверь. Он шевельнулся - и охнул. Все тело затекло. Так и отрубился, сидя на полу и откинув голову на тахту. В его возрасте уже чувствительно. Лантхильда спала, как камень, и ничего не слышала. Глянул на часы: девять утра. Кого там еще черти несут? Не Наталья же с ревизией. Кое-как Сигизмунд встал, поволокся к двери. Бодрый голос из-за двери произнес: - Гражданин Морж? - Кто там? - слабо спросил Сигизмунд. - Сержант Куник. Это был участковый, понятливый и въедливый, как дядя Степа. - Сейчас... Сигизмунд открыл. На пороге, всем своим подтянутым видом внушая уверенность в завтрашнем дне, стоял сержант Куник. За сержантом терлась, изводясь от любопытства, соседка снизу - Сигизмунд знал ее в лицо и здоровался, но так и не выяснил, как ее зовут. Сержант поднес руку к козырьку и произнес: - От соседей поступила жалоба. Нарушение правил общежития в ночное время. Шум ночью, драки, крики... - Да вы заходите, - перебил Сигизмунд. Участковый вошел и остановился в прихожей. Кобель мгновенно изнемог от запаха сапог. Соседка маячила на площадке. Участковый перегородил ей дорогу. Деликатность по-ментовски, блин. Поглядев, как кобель позорно извивается у дивно пахнущих сапог участкового, Сигизмунд ухватил пса за ошейник, извинился и изолировал животное в своей комнате. Дальнейший разговор происходил под приглушенные стоны обиженного кобеля. - Шумели ночью, гражданка Федосеева говорит - кричали, стучали чем-то, выли надсадно... Участковый цепко поглядел на Сигизмунда, но следов пьяного дебоша не обнаружил. Такие следы он обнаруживал мгновенно. - Что тут ночью стучало? Сигизмунд не нашел ничего умнее, как ответить: - Это я головой об стену бился. Гражданка Федосеева за спиной у участкового замерла, боясь пропустить хоть слово. - Зуб у меня болел, - пояснил Сигизмунд. - Верхний правый мудрости. И вопил тоже я. И выл. И шалфеем полоскал. Потом снова выл. Пополощу - повою... С двух часов головой биться начал. Руку себе прокусил. И предъявил укушенную девкой руку. Сержант Куник вдруг закаменел лицом. Желваки напряглись. Подумал о чем-то, видать. - Сразу бы пошли, что же вы так... запустили... - До пяти утра с мыслью свыкался... Потом побежал к "Колизею", знаете - там круглосуточный, в Доме Журналистов... Сержант еще раз поднес руку к козырьку, уронил: "Сочувствую" и, смывая с сигизмундова порога гражданку Федосееву, удалился. Сигизмунд закрыл дверь. Еще раз посмотрел на часы. Девять часов десять минут. Пойти, что ли, раздеться да в постель залечь по-людски? * * * ГРААЛЬ вселился быстро и незаметно. Подъехал микроавтобусик, выкрашенный в желтый цвет. Замечателен был разве что своей обшарпанностью да английской надписью на борту: "Возлюби Христа всем своим сердцем!" Должно быть, обломок какой-то христианской гуманитарной миссии, занесенной в Россию на излете перестройки. Оттуда выволокли несколько ящиков, компьютер и конторский шкаф темного ДСП. Затем последовала рогатая вешалка и десяток папок-регистраторов. Все это добро оба Сергея невозмутимо таскали из микроавтобуса. Сигизмунд сидел за светочкиным столом, рассеянно глядел на падающий снег, на микроавтобус, тщетно призывающий возлюбить, на Федора, стоящего возле кабины и что-то увлеченно говорящего. У Федора двигались губы, он то и дело приосанивался. Должно быть, про шурина рассказывал. Сергеи невозмутимо сновали мимо Федора взад-вперед, но бойца, похоже, это не смущало. Потом из кабины вылетел окурок, и автобусик тут же начал разворачиваться. Федор вошел в комнату. Стряхнул снег с волос. - Деловые ребята, - сказал он. - Будут свои замки ставить. - Нам-то что, - отозвался Сигизмунд. Он хотел спать. * * * С недосыпу туповатый, с легким звоном в голове, Сигизмунд, почтя за благо сегодня за руль не садиться, отправился на работу пешком. Обратно, соответственно, тоже. Прошелся по Сенной. Как всегда - бесплатный цирк. Грязное место, гнусное, страшное - но цирк. Сегодня, когда падал мокрый снег, растаптываемый вместе с грязью, Сенная была особенно омерзительна. Торговки, взвинченные бабки, пьяные дедки, подозрительные на морду личности - "куплю золотой лом" - мелкое жулье, - вся эта пьянь, рвань и нищета, заключенная в кольцо обшарпанных домов, мокла под снегом и не давала пройти. Сигизмунда толкнули, он неловко шагнул и налетел на большую картонную коробку. В коробке копошилось что-то меховое, бело-рыжее. Сбоку было написано "Сенбернар". Замешкавшись, Сигизмунд смотрел на меховое. Оно двигалось. Вспомнил, как покупал кобеля. Видя, что человек остановился, заинтересовался и - теоретически - может купить, на него налетели две девчонки. Затарахтели, наперебой стали предлагать сенбернара. Рассказывали о легендарной преданности этой породы. И речи, и облик девчонок живо напомнили Сигизмунду тех ушлых пэтэушниц, которые втюхали ему беспородного ублюдка за спаниеля. Русского спаниеля, если точнее. Те тоже уверяли, что собака породистая, от чистокровных производителей, а родословной нет потому, что вязка неплановая. Вроде как Ромео и Джульетта, хи-хи. Без согласия родителей, ха-ха. Сигизмунд оборвал медоточивые речи в тот момент, когда девчонки, вконец завравшись, стали петь о невероятной экономичности сенбернара в быту. Все ясно. Напротив ступеней толпа стала гуще. Выстроилась кругом. В центре кто-то пел. Сигизмунд протолкался поближе. Да, те самые - неуловимые эквадорцы. Несколько настоящих индейцев в синих пончо. Или не настоящих, но очень колоритных. Все невысокие, плотные, темнолицые, с характерными чеканными "юкатанскими" чертами. А музыка у них чудная. И играют хорошо. Есть, что послушать. Сигизмунду в принципе нравились все эти сопелки, дуделки и прочий музыкальный скарб, звучащий, по выражению Мурра, "с продрисью". ...Кстати, давно что-то выдающийся бард не появлялся... Несколько раз Сигизмунд видел, как индейцы продают кассету с записью своей музыки. Хотел купить, но - как назло - то денег при себе не оказывалось, то индейцы куда-то исчезали. Остановился, стал слушать. Падал снег, все гуще и гуще. Уже стемнело. Освещенное фонарями облачное небо казалось розовым, каким-то гниловатым. Кругом пузырился мелкий торг, сопровождаемый убогим обманом. И не смолкающее "Го-рячие со-сииски в тес-те!" А индейцы играли себе и играли. И пирамиды стояли себе и стояли. И синее небо над пирамидами. И золотые звери в пирамидах. В общем, "Всемирная История. Банк "Империал". Кто-то подошел к индейцам, спросил - видимо, о кассетах. Сигизмунд вытянулся посмотреть. Если сегодня есть, то купит. Тот человек мучительно заговорил по-испански: "Ола, сеньор!.. Пеликулас... Вуэстра пеликулас? Си?". Индеец показал в улыбке очень белые зубы. "Nо". И головой покачал. - Нии, - перевел Сигизмунд сам для себя. С Садовой вывернул "луноход". Ехал медленно, среди расступающихся людей. Истово мигал. Мегафон орал престрашно: - Прекратить торговлю!.. Убрать ящики!.. Эквадорцы споро засобирались уходить. Сигизмунд выбрался из толпы на обсиженную бабками Садовую. Бабки, завидев милицию, спешно совали в сумки колбасы и вязаные носки. Это были безвредные бабки. Однако - Сигизмунд знал, среди них прячутся и вредные. Полгорода об этом знает. Эфедрином и прочей дурью торгуют. В толпе бродило несколько подростков с ищущим взглядом. Выискивали тех самых эфедринных бабок, не иначе. Миновав гадючник, Сигизмунд неожиданно для себя решил зайти в известный на весь город видеопрокат. Взять хороший фильм. Провести вечер "в семейном кругу", ха-ха. Совместный ужин у телевизора. То есть, у ого. Хундс в ногах, нэй-нэй-мави одесную. Не ту же лабуду смотреть, что по ого гоняют? Сигизмунд перешел Садовую и направился к библиотеке им.Грибоедова. То бишь, в популярный среди "богемы" видеопрокат. У ступеней магазина "Семена - товары для огородников" какие-то тетки оживленно втюхивали явно нелицензионные семена разных там георгинов. Между видеопрокатом и "Семенами", аккурат под вывеской "Районная библиотека им.А.С.Грибоедова" лежала бабка. Лежала она по стойке "смирно", глядела в розовое гнилое небо, но явно уже ничего не видела. Во всяком случае, из происходящего вокруг. Ибо была безнадежно мертва. Вид бабка имела бомжеватый, при жизни положительных эмоций явно ни в ком не пробуждала. Теперь - и подавно. Неподалеку от трупа два мента общались с рацией. Но явно не по бабкиному поводу. Пусть мертвое прошлое, блин, хоронит своих мертвецов. Сигизмунд миновал мертвую старуху и вошел в библиотеку. Давно он здесь не был. Почитай что полгода. А было время - пасся почти ежедневно. Тут можно было поймать хороший фильм. Умный. Не хрень с винтом. Народу почти не было. Сигизмунд спросил каталог. - Нету, - лаконично ответил прокатчик. - Опять сперли, что ли? - СЕЙЧАС нет. - А будет? - Может, будет. Сигизмунд начал раздражаться. Сперва трупешник у входа, теперь прокатчик этот полувялый. - "Беспечный ездок" есть у вас сейчас? В свое время запомнился ему этот фильм. Здесь фильм брал. Про хиппи. Теперь девке решил показать. Может, прояснится что-нибудь, если все-таки "системная". - Только лицензионки сегодня выдаем. Вон стоят. Выбирайте. Сигизмунд скользнул взглядом по цветным бокам кассет. Кассеты такие же пестрые, как книжки на лотках. И брать их не хотелось. Что здесь, спрашивается, брать? "Тупой и еще тупее-2"? "Оргазм под бой курантов"? - А "Ездок"? - безнадежно спросил Сигизмунд. - Только лицензионки. Вон, "Храброе сердце", хотите? Гибсон. - Ничего хоть? - Ничего. Исторический, правда. - Да ладно уж, стерплю. Отдал залог - дороже, чем раньше. Лицензия! Вышел. Трупешник мирно лежал у входа. Терпеливо ждал второго пришествия. Менты куда-то сгинули. * * * В жизни бы не подумал, что бобы можно варить с гречневой кашей. И тем более не мог себе представить, что буду такое есть. Однако ж съел. И с удовольствием. Все-таки умеет девка готовить. Только вечно недосаливает. Влюблена, что ли? Или нет. Когда влюбляются - пересаливают. Действия Сигизмунда по поглощению бобов с гречей Лантхильда охарактеризовала как "итан", а аналогичные действия кобеля - как "фретан". И правильно. Человеку от скота во всем отличаться должно. Наелись до отвала. И еще осталось - на завтрак. И посуду мыть не надо Лантхильда помоет. Сигизмунд сумел-таки настоять на своем и сервировать ужин тарелками.