"12 сентября. Мы выступили в 61/2 часов. Нас сопровождала бригада Гюйона; мы должны были выдвинуть эскадрон в авангард и отделить офицера и 50 всадников арьергарду. Не успели мы продвинуться немного вперед, как уже начали перестрелку с весьма многочисленными казаками, поэтому мы должны были отправить еще один эскадрон для усиления авангарда, который при помощи нескольких орудий заставил вскоре неприятеля покинуть свою позицию. Мы много дефилировали и часто останавливались на привал, чтобы дать время пехоте следовать за нами. Эскадрон 6 полка сменил авангардный, который расстрелял все патроны. В полулье от городка Звенигорода мы вошли в город, имевший очень большую крепость, развернулись вправо и очутились перед рекой Москвой; мы расположились на небольшой равнине позади стрелков". (Перевод Ф. Гайды){*61}.
      Разобраться в том, что написано баварцем, помогает "екатерининский" план Звенигорода 1783 г. На нем видно, что Саввинский монастырь ("очень большая крепость" фон Флотова) был окружен несколькими селениями, которые из-за их близости были восприняты пришельцами как единый "город". От монастыря все части "города" отделены водой: Саввинская слобода - речкой Разводней, подмонастырская Зарецкая слобода и "деревня Устья" Москвой-рекой. "Перед нами был высокий холм, весь покрытый лесом; время от времени оттуда спускались казаки, чтобы столкнуться с выдвинутыми вперед стрелками. Однажды (будучи, вероятно, численностью с эскадрон) они бросились на них с криками "ура" и сперва опрокинули, однако стрелки соединились, решительно атаковали и преследовали их, несмотря на большое превосходство, вплоть до лесной поросли". (Перевод Ф. Гайды){*62}.
      Высокий холм - это гора Сторожа и возвышенность, продолжающаяся от горы на север вдоль речки Разводни. "Неприятель также произвел два орудийных выстрела, но орудия были на таком отдалении, что не принесли никакой пользы. Значительное число пехоты и артиллерии было выдвинуто вперед; мы прошли ложбину и город, постоянно перестреливаясь с казаками, и расположились лагерем; перед нами в нескольких сотнях шагов были выставлены пикеты. Генерал Орнано расположил свою штаб-квартиру в городе, вице-король - в монастыре". (Перевод Ф. Гайды){*63}.
      Фон Флотов создает картину боевых действий довольно живую, но, безусловно, не полную, не соответствующую напряженному шестичасовому бою. Вероятно, по своему местонахождению он мог наблюдать только его начало и действия левого фланга атакующих против бригады Бенкендорфа вдоль Разводни севернее входа в дефиле. Но детали его рассказа весьма информативны.
      Приведем еще и записанный значительно позже события рассказ князя С. Г. Волконского. "...отряд его (Винценгероде. - П. Г.), подкрепленный одним егерским полком и шестью (в действительности только двумя. - П. Г.) конными орудиями, получил назначение как можно поспешнее занять Звенигород и затруднять по дороге от этого города к Москве те войска, которые будут направлены по этому тракту от неприятеля. Винценгероде, в сопутствии моем опять поскакал (от Кутузова из Можайска 27 августа. - П. Г.) ... к отряду, и на пути чуть мы не попались в плен: мы выезжали из одной деревни, когда с другой стороны входил отряд французов. Прибыли к отряду и пошли к Рузе, городу, где застали назначенное нашему отряду подкрепление. Из Рузы мы ретировались по пути, слабо преследуемые французами, и так прошли до Звенигорода; тут довольно выгодная местность дала возможность генералу попытать сделать маленький отпор; это было тем более удобно, что близ Саввинского монастыря, в ущелье, можно было устроить засаду казачью, скрытную от глаз неприятеля. Когда они подошли на уровень этого монастыря, казаки из засады гикнули, причинив расстройство в авангарде французском, и положили некоторых на месте, а некоторых взяли в плен. Весь отряд встал в позицию и тем приостановил на несколько часов, натиск неприятеля. Но нашему отряду не было по силам принять сражение и мы перед рассветом отступили, делая возможный по малочисленности нашего отряда отпор в наступательном движении неприятельских, по этому тракту колонн; и таким образом, соображаясь с мерами отступления главной армии, подошли к святой и милой для каждого русского, и в особенности в то время, белокаменной Москве"{*64}.
      Князь Сергей Григорьевич допускает в своем сообщении некоторые объяснимые большой временной дистанцией неточности. Он не упоминает о резерве из трех казачьих полков, о том, что егери и пушки пришли не к Рузе, а они были доставлены к Звенигороду, тогда как три казачьих полка прибыли под Рузу в Велькино; говорит об отступлении от Звенигорода "перед рассветом", т. е. 1 сентября, а отступить пришлось вечером 31-го августа. Все это корректируется другими источниками. Важнее другое. "Маленький отпор" продолжался "более шести часов", как сообщает и Н. П. Поликарпов со ссылкой на месячные рапорты казачьих полков и некоторые формулярные списки офицеров, участников боя{*65}. Князь Волконский подтверждает это. "Маленький отпор" был произведен всем отрядом, "вставшим в позицию". Весьма ценно сообщение о засаде в "ущелье" за Саввинским монастырем, т. е. в большом овраге, по которому к обоим вратам монастыря отходит "ветка" от дороги, идущей через дефиле в Звенигород.
      "Записки Бенкендорфа" сообщают то, что позволяет связать все немногочисленные свидетельства и выстроить вполне достоверную схему боя, правда, без уточнений по времени.
      Бенкендорф получил в команду три казачьих полка, прибывших в Велькино. Они образовали второй арьергард; первый составляли три "штатных" казачьих полка отряда под командой Иловайского 12-го. Бенкендорф рассказывает о взаимодействии арьергардов против авангарда французов, в состав которого входили два полка конных егерей (стрелки, как пишет фон Флотов), поддержанные сначала одним, а затем двумя эскадронами баварских легкоконников. Этот вид кавалерии идентичен уланам, т. е. конным пикинерам, предназначение которых, кроме самостоятельных действий значительными массами, состояло в прикрытии, чаще всего фланговом, действий тяжелой кавалерии (кирасиры, драгуны), конных стрелков, пехоты. (Современные русские историки-"наполеонисты" называют всех легкоконников "шволежора-ми", но вряд ли стоит называть так, на французский манер, баварских кавалеристов.) Общая численность "первого" авангарда французов - 12-й бригады Гюйона и двух баварских эскадронов была около 900-1000 кавалеристов. За ними шла легкоконная ("шволежорская") дивизия Прайзинга численностью около 1500 человек. Судя по всему, генерал граф Орнано (один из многочисленных родственников Наполеона) был при авангарде и возглавлял его. Из подчиненных ему соединений не упоминается фон Флото-вым лишь 13-я бригада генерала Виллаты - два полка итальянских конных егерей. Уместны следующие предположения.
      Первое. Бригада Виллаты следовала за дивизией Прайзинга, перед Звенигородом дивизия Прайзинга, не принимавшая участия в атаках на русскую позицию, пропустила ее вперед вместе с пехотой, и итальянские конно-егери атаковали высоты за речкой Раз-водней (Сторожкой) вместе с французской бригадой Гюйона.
      Второе. Бригады Виллаты не было в авангарде генерала Орнано, она шла вместе с другими итальянскими соединениями - 15-й дивизией и гвардией - и была на марше далеко от авангарда.
      Третье. Бригада Виллаты сопровождала в качестве флангового прикрытия пехотные дивизии 4-го корпуса.
      Наиболее вероятно первое. Иначе дивизия Прайзинга не была бы только зрителем. Она прошла (см. план Звенигорода 1783 года) севернее нынешней Саввинской слободы (G) и через нее, оказалась в центре "города", образуемого, кроме Саввинской слободы, деревней Устья, как она названа в легенде к плану (Н), и слободкой Зарецкой (I), ныне называемой в Звенигороде "посад". Дивизия Прайзинга заняла Саввинскую слободу и местность между дорогой в Звенигород и Москвой-рекой. Бригада Гюйона действовала, в основном, вдоль правого берега Разводни слева от дороги. По дороге прошла пехота, скорее всего, части 13-й дивизии Дельзона (в 4-м корпусе она всегда была авангардной из числа пехотных: и при Бородине, и на дороге в Петербург, и при Малоярославце) и ее полковая и дивизионная артиллерия. Присутствие бригады Виллаты представляется необходимым, т. к. уже утром по пути из села Карийского против первого авангарда французов (около 1000 конных егерей и легкоконников) действовали два русских арьергарда, каждый из которых был по численности сопоставим с французским. Само выделение второго эскадрона баварских легкоконников в авангард, о котором говорит фон Флотов, косвенно свидетельствует о его усилении вдвое. В тактическом соединении тяжелой или других видов кавалерии у французов один эскадрон улан (лансьеров, "шволежоров") обеспечивал фланговое прикрытие достаточно больших масс, в кирасирскую дивизию входил всего один усиленный эскадрон. В силу этого можно предположить с большим основанием, что второй эскадрон баварцев прикрывал не бригаду Гюйона, а прошедшую вперед бригаду Виллаты, которая уравняла численность французского авангарда и двух русских арьергардов. Тогда действия обеих бригад дивизии Орнано перед Звенигородом должны были производиться совместно вдоль Разводни влево от дороги, дивизия Прайзинга прикрывала правый фланг боевого расположения французов от берега Москвы-реки до дороги, также тыл и левый фланг севернее Саввинской слободы, в самой слободе и за нею. Обе дивизии - Орнано и Прайзинга - насчитывали не менее 3 тыс. кавалеристов.
      Сколько пехоты и какие части были выдвинуты против входа в дефиле, не ясно. Наиболее вероятно участие в бою первой бригады 13-й дивизии Дельзона (командовал бригадный генерал барон Юар де Сент-Обен) в составе 8-го легкого, 84-го линейного и 1-го хорватского полков. Численность бригады была не менее 3 тыс. человек (с учетом максимальных бородинских и небоевых потерь). Менее вероятно участие в бою, во всяком случае в его начале, второй бригады 13-й дивизии (92-й и 106-й линейные полки), ее потери при Бородине были весьма значительны, а командир, генерал Плозонн, был убит. Но действия 92-го полка во втором эшелоне атаки не могут быть исключены. Всего пехоты перед Звенигородом могло собраться не более 4-5 тысяч, а общая численность войск перед русской позицией не должна была превышать 71/2 - 8 тысяч, т. е. не более трети численности всей группировки Богарне. Эта численность представляется максимальной, которую можно было развернуть против позиции отряда Винценге-роде. Больше местность вдоль правого берега Разводни в окрестностях Саввинской слободы вместить не может, ибо ограничена густыми лесами и берегом Москвы-реки.
      Отметим предусмотрительность Винценгероде, сформировавшего два казачьих арьергарда, численность которых составляла около двух третей общей численности всего отряда. Этим имитировалась значительность основных сил отряда, и противник должен был замедлять свое движение, подтягивать в авангард дополнительные соединения и, предполагая в основной позиции русских силы, пропорциональные значительной численности их арьергарда, должен был подтянуть перед атакой соответствующее число пехоты и артиллерии. Все это замедляло движение, создавало паузы в активных действиях противника, русскими выигрывалось драгоценное время.
      Большая часть головной пехотной дивизии французов была подтянута к входу в дефиле и частично к правому берегу Разводни выше моста. Достоинство русской позиции у Саввинского Сторожевского монастыря заключалось, помимо прочего, и в том, что противник не мог ввести в бой все те силы, о которых говорит Бенкендорф, и которые могли быть подтянуты на дороге и по сторонам от нее западнее Саввинской слободы. Большая часть пехоты и артиллерии непременно должны были остаться бесполезным скоплением вне сферы боевых действий. Вытягивать войска в ниточку вверх по Разводне казалось небезопасно, ибо численность русских была неизвестна, как было неизвестно и то, что могло скрываться в лесу за тылом тех войск, что потянутся вдоль Разводни обходить арьергард Бенкендорфа с севера. Поэтому северный фланг французов не мог быть протяженным, скорее всего, он оканчивался где-то на уровне половины расстояния между монастырем и скитом Св. Саввы, а вся протяженность фронта - не более километра-полутора вверх по правому берегу речки Разводни от места ее впадения в Москву-реку.
      Успех совместной атаки полков Иловайского 12-го и Бенкендорфа на авангардную кавалерию французов был непродолжителен, не позволил выиграть достаточно времени, чтобы всем спокойно перейти мост через Разводню. Неизвестно даже, успели ли казаки уничтожить мост, скорее всего, успели, иначе положение было бы сложнее. В пользу этого говорит то, что Бенкендорф, прикрываясь спешенными казаками-стрелками, занял высоты от входа в дефиле вдоль подножия монастыря и далее над левым берегом Разводни. Этим он обеспечил от обхода противника правый фланг защитников дефиле (слева Винценгероде был прикрыт течением Москвы-реки). Казакам Бенкендорфа надо было биться насмерть, чтобы не пустить неприятеля на занимаемые ими высоты. Иначе судьба войск в дефиле была бы решена: они должны были бы поспешно уходить в Звенигород и далее, но большей частью погибли бы под двойным ударом вдоль дефиле и с высот от монастыря и за ним. Вход в дефиле закрыл 34-й (или 40-й?) егерский полк и взвод артиллерии, в прикрытие которого был выделен эскадрон Казанских драгун во главе с полковым командиром полковником И. И. Юрловым. Возможно, было сооружено небольшое полевое укрепление, позволявшее какое-то время задержаться на этом открытом месте русским артиллеристам, действовавшим против многократно превосходящих сил неприятеля (следы подобного сооружения можно увидеть на рисунке французского офицера художника Альбрехта Адама, выполненном на следующий день после боя).
      Казаки Иловайского 12-го заняли овраг за монастырем с дорогой к двум монастырским воротам - восточным и северным, а также высоты вдоль дефиле и над ним, дабы сверху прикрывать главные силы Винценгероде. (Уточним: Бенкендорф называет командиром первого арьергарда полковника Иловайского 12-го, но месячный рапорт за август 1812 г. Донского казачьего Иловайского 4-го полка, на который ссылается Н. П. Поликарпов, говорит, что в день боя их полковой командир возглавлял три казачьих полка. Скорее всего, верны и данные рапорта, и сведения Бенкендорфа. При бригаде были оба брата Иловайские.) Донской полк Чернозубова 8-го и три эскадрона Казанских драгун должны были составлять резерв, который, скорее всего, был введен в бой полностью. При необходимости и драгуны, и казаки могли (конными или спешенными) поддержать егерей и выступить в качестве стрелков, а драгуны, вооруженные, кроме палашей, ружьями со штыками, могли действовать и как тяжелая кавалерия, и как тяжелая пехота.
      Бенкендорф предельно краток в описании подвига всего отряда и, в особенности, своей бригады. Он весьма скромен и, в отличие от большинства мемуаристов, не распространяется о собственных заслугах. Но о том, как действовали его казаки, сообщает баварец фон Флотов, а он, как почти все свидетели с "той" стороны, весьма скуп на описания действий русских и говорит о них преимущественно с уничижительной интонацией. То, что фон Флотов пишет о казаках Бенкендорфа, их действиях с высот над берегом Разводни, говорит о значительном впечатлении, которое произвели эти действия на противника, и об их эффективности. Только один Бенкендорф пишет, что его бригада была отрезана от остального отряда и вынуждена вечером уходить на север и далее в обход Звенигорода на встречу с Винценгероде уже за городом, а, может быть, и далее на восток. Отрезать Бенкендорфа от Винценгероде противник мог только одним способом. После того, как французская артиллерия заставила Винценгероде отступить от левого берега Разводни в дефиле, передовые части французской пехоты и конных егерей протиснулись за русскими егерями по дороге и правее сожженного моста (слева был пруд, через который ни пехота, ни кавалерия пройти не могли). Они попали под фланговый удар казаков братьев Иловайских из засады в "ущельи", как пишет Волконский, т. е. казаки атаковали сверху вниз по дороге между Е и F (см. "екатерининский" план Звенигорода). Были взяты пленные, потери наступающих должны были быть значительны. Но уже следующая атака дефиле должна была предусматривать и действия вдоль монастырской дороги снизу вверх (от F к Е), а также атаку левого фланга бригады Бенкендорфа, т. е. горы Сторожи у подножья монастыря. В случае успеха противник захватывал у северных ворот монастыря соединения дороги F-E и дороги Е-А, т. е. дороги, ведущей от северных ворот монастыря к древнейшей части Звенигорода (Княжий городок) по высотам над дефиле. Безусловно, эта борьба должна была затянуться. Бенкендорф долго не уступал подножье монастыря и не ушел по дороге Е-А, несмотря на угрозу окружения, если бы противник начал такие же действия против его правого фланга и пересек бы на высотах дорогу в обход Звенигорода значительно севернее от монастыря (на плане условно обозначена дугой, оборванной на повороте на северо-восток от Е). Своей "неуступчивостью" складывающимся обстоятельствам Бенкендорф создал для Винценгероде возможность как можно дольше держаться в дефиле. Если бы он стал отходить по дороге Е-А, то неприятель занял бы высоты на левом берегу Разводни и имел бы возможность теснить русских по высотам вдоль дефиле по дороге Е-А от монастыря к Звенигороду, обходить их с севера, кроме того, главные силы Винценгероде были бы атакованы сверху, с этих высот. Поспешное, со значительными потерями отступление было бы неизбежно. Видимо, бой за узел дорог у северных монастырских ворот был долгим и упорным, возможно, французам пришлось штурмовать еще и овраги, параллельные первому, находящиеся далее в глубине дефиле. Потери французов неизбежно должны были значительно превысить русские. Не ранее шести часов вечера французам удалось окончательно взойти на высоты севернее и северо-восточнее монастыря. Только тогда и Винценгероде, и Бенкендорф, и братья Иловайские начали с боем отступать. (Ранее у старожилов Звенигорода и его окрестностей сохранялось предание о массовом захоронении французов где-то на высотах и в оврагах между монастырем и Городком. Это вполне соответствует гипотезе о напряженном бое в районе оврага с монастырской дорогой и в других оврагах в дефиле).
      Винценгероде отступал по дефиле, братья Иловайские - над ним по высотам, но чуть отставая, чтобы не дать французам сверху обстреливать и атаковать егерей и драгун, а сами атаковали наступающих внизу французов во фланг сверху через спускающиеся к дороге многочисленные овраги. Бенкендорф уходил сначала на север, затем на восток в обход лесов, по крутой дуге; оставляя слева горящие деревни (нынешние Дютьково, Скокове, Коралово, Ер-шово); возможно, он шел левее дороги от монастыря на северо-восток, но контролировал ее, как не мог в своем движении не контролировать и спуски с высот в долину Разводни, откуда исходила угроза возможных действий неприятеля. Лишь на высоте деревни Скокове или в виду усадьбы Ершово он должен был повернуть на северо-восток и начать ближе к ночи обход Звенигорода.
      К этому времени необходимый результат боя был достигнут. Группа Богарне - три пехотных и четыре кавалерийских дивизии плюс две бригады итальянской гвардии с артиллерийскими резервом и парком - не смогли в течение дня 31-го августа пройти Звенигород. В Звенигороде и в Саввинском монастыре в ночь на 1-е сентября смогли расположиться только те части, что вели бой, а остальные войска бивакировали западнее. Объединенные армии Кутузова получили еще один день для спокойного движения к Москве. Наполеон не получил ни малейшего стратегического преимущества. К Москве неизбежно первой подходила русская армия.
      Почему так важно исследование Звенигородского боя, которому посвящена значительная часть статьи, комментирующей мемуары одного из главных его участников?
      В русской, затем в советской и в настоящее время в российской историографии совершенно не освещен краткий, но весьма важный период войны 1812 года - от Бородинского сражения до начала Тарутинского маневра (до оставления Москвы, если принимать во внимание не только собственно военную линию событий). Между тем, этот период весьма важен и показателен. Его содержание важно для осмысления (результатов) предыдущих событий и понимания последующих. Этот краткий период (всего девять дней с 27-го августа по 4 сентября включительно) вместил три крупных арьергардных боя после великого Бородинского сражения 26 августа 1812 года:
      Платов против Мюрата при Можайске 27-28 августа;
      Милорадович против Мюрата при Крымском дворище 29-30 августа;
      Винценгероде против Богарне при Звенигороде 31 августа.
      Первый, двухдневный бой при Можайске начался вечером 27 августа, когда Мюрат с Молодой гвардией и кавалерией пытался ворваться в Можайск, но был отбит пехотой генерала Розена, кавалерией и казаками Платова. Вместо Можайска Наполеон вынужден был провести ночь на 28 августа в селе Успенском (Криушино) шестью верстами западнее (более чем неважный результат для полководца, объявившего себя победителем в Бородинской битве после ухода русской армии с поля). Но на следующий день натиск французов был столь яростен и столь велика была угроза обхода и окружения арьергарда, что Платов вынужден был оставить Можайск ранее, чем рассчитывал Кутузов, которому нужна была небольшая передышка для выдержавшей чудовищное напряжение сил при Бородине армии, Кутузов заменил Платова на своего лучшего тогда генерала. Милорадович во главе арьергарда сражался с Мюратом вечером 29-го и в ночь на 30-е августа при Крымском дворище и отбросил его с такой силой и с таким уроном, что генералы и маршалы потребовали у Наполеона отзыва из-под командования Мюрата временно подчиненных ему полков. И репутация арьергарда, и дистанция между армиями Кутузова и Наполеона были восстановлены, тыл главной армии на марше был обеспечен.
      Третий бой при Звенигороде был сложным, неудача могла иметь самые печальные последствия. Винценгероде имел против себя не только авангард, но всю группировку Богарне (хотя она и не могла вся действовать одновременно). За ним же не было ни главной армии, ни вообще никакой дивизии, бригады, полка, на которые он мог бы опереться. Никакой надежды на подкрепления, за спиной никаких "своих" войск, только дорога на Москву. Винценгероде должен был не только задержать Богарне как можно дольше. Он должен был сохранить отряд в боеспособности, так как только он был прикрытием северного фланга главной армии. Погибнуть с честью в той ситуации - только полдела, не решение задачи. И неприятелю не удалось ни "раздавить" отряд, ни убрать его с дороги. Отряд Винценгероде "нависал" над Богарне вплоть до Москвы и после - на северном направлении на Петербург.
      Результаты всех трех боев, и последнего по времени Звенигородского в особенности, говорят о том, что русская армия после Бородина нисколько не утратила ту боевую энергию и тот боевой дух, что невозможны для потерпевшей поражение армии. Ее командование нисколько не утратило энергию и остроту стратегического и тактического мышления. Все это обеспечило успех арьергардных боев, превратив их в стратегические победы. Фланговый марш-маневр на Москву и вся операция по захвату Москвы и поражению армии Кутузова Наполеону и Великой армии совершенно не удались.
      То, что бой при Звенигороде и доселе не оценен по достоинству, видно из недавней статьи научного сотрудника Звенигородского исторического музея{*66}. Что баварский генерал фон Прайзинг называется в ней "Трейзинг" не беда, но то, что анализ боя дан на основе только части дневника фон Флотова вне общего корпуса источников с воспоминаниями С. Г. Волконского и А. X. Бенкендорфа, работой Н. П. Поликарпова, рапортами и письмами М. И. Кутузова и без соответствующего комплексного аналитического исследования, приводит автора к интерпретации боя как мелкой стычки, а общий смысл события сводится автором к следующему: "усилиями небольшого отряда Винценгероде корпус вице-короля на 6 часов был задержан у Звенигородского монастыря, русские обозы, шедшие по Звенигородской дороге, сумели благополучно отойти к Москве"{*67}. Это утверждается, несмотря на то, что давно известен кутузовский рапорт Александру I от 4 сентября, в котором полководец говорит, что Наполеон, направив Богарне по Звенигородской дороге, "старался действовать на мой тыл от Москвы"{*68}. И вины в этом автора статьи, никогда не занимавшегося военной историей, нет. Сказалась запущенность в нашей историографии общей темы 1812 года и ее частных проблем.
      Бой при Звенигороде не был оценен еще и в ранней историографии. Первый крупный историограф войны 1812 года Д. П. Бутурлин, работавший под опекой знаменитого Жомини, вообще не упоминает о Звенигородском бое. Позднейшие авторы писали о бое в лучшем случае как о малозначительной стычке. Эта историографическая традиция, к сожалению, продолжена и поддерживается по сей день.
      "Хоть Москва в руках французов..."
      Отчасти в недооценке Звенигородского боя повинен сам Винценгероде. Его письмо Александру I с рассказом о бое также давно опубликовано и хорошо известно, и также давно пренебрегаемо исследователями. Генерал-адъютант барон Винценгероде - Императору Александру
      13-го сентября 1812 г. Давыдовка
      Будьте уверены, Государь, что Вы с толикой уверенностию и милостию не обращаетесь к человеку неблагодарному; мне невозможно изъяснить Вашему Величеству чувства, которые обуревали душу мою при чтении рескрипта Вашего от 9-го, полученного мною сего утра. Ваше Величество повелеваете мне описать подробности о том, что побудило главнокомандующего к оставлению Москвы: одна необходимость, Всемилостивейший Государь; ибо мы принуждены были примкнуться к городу в самой мерзкой позиции. Чтобы не говорили, но последствия достаточно доказывают, что сражение 26-го (Бородинское) было проиграно. Армия, а особливо левый фланг, понесли чрезвычайную потерю. Одна из других причин, послуживших к проигрышу сражения, произошла, как меня уверяли, от беспорядка, поселившегося в артиллерийском парке, после того как убили графа Кутайсова; недостаток был также и в амуниции, и не знали, где ее взять.
      Хотя и достоверно, что неприятель понес равномерно чрезвычайную потерю и может быть более нашей, но он мог себя подкрепить на следующий день <...>
      <...> 28-го неприятель отрядил из Можайска 4-й корпус под командою вице-короля и составленный из четырех дивизий пехотных и 10-ти или 12-ти кавалерийских полков в Рузу, дабы обойти и правый фланг нашей армии, если б она хотела взять позицию. Малый отряд мой, находившийся на сей дороге и который состоял из одного драгунского и трех казачьих полков без артиллерии и пехоты, делал все что можно было для сопротивления сему многочисленному корпусу, но естественно принужден был уступить превосходству; по донесению моему, которое я об оном сделал, мне присланы были на подкрепление 2 орудия, 324 егеря и 330 казаков. Способы сии были недостаточны. 31-го августа вице-король атаковал меня в Звенигороде. Казаки мои оказали в сем случае чудеса; двое из храбрейших их штаб-офицеров были тяжело ранены; мы взяли пленных, не потеряв ни одного человека, а к ночи я велел продолжить отступление, сохраняя притом всегда сообщение с арьергардом армии, которая следовала по Можайской дороге.
      1-го сентября тот же маневр и отряд мой провел ночь в 25-ти верстах от Москвы. 2-го я находился в деле с 4-м корпусом в девяти верстах от Москвы, когда я получил известие, что неприятель вступает в город. 1-го поутру князь Кутузов писал ко мне, чтоб я приехал к нему для переговоров. Я сдал команду полковнику Бенкендорфу, отличному и достойному офицеру, и отправился в главную квартиру, находившуюся в-двух верстах от Москвы. Проездом я нашел и увидел армию в так называемой позиции, в которой слишком неблагоразумно было бы ожидать неприятельского нападения. Князь принял меня очень хорошо, но он показался мне нерешительным, а время было дорого. Он предложил мне командовать частью кавалерии, чрезвычайно жаловался на тех, кто ею командовали и на то, что некому было поручить командование оною. Я сделал на сие замечание, что под командою человека моих дарований такое назначение не произведет желаемых последствий, а особливо в тогдашних обстоятельствах и в отношении к кавалерии, которая требует скорой решимости, и так я предложил себя на служение адъютантом генерал-лейтенанта Уварова. За таковой поступок князь изъявил мне свою признательность, принял мое предложение и обещал доставить мне список состояния кавалерии и ее распределения. Это было 1-го числа в полдень; тогда он еще ни на что не решился; говорено было о позиции, об атаке, об отступлении. Славу Богу, что меня не почтили приглашением к совету. Я уже во весь день не видел князя, но узнал, что собран был военный совет и что решено было отступать. Но здесь я должен откровенно сказать, что я сего же был бы мнения, если б меня спросили, судя по положению главной квартиры и дурной позиции, в которую упрятали армию и которая не была даже удобна для составления из нея наступательной колонны, если б положено было покуситься на атаку.
      В ночи с 1-го на 2-е получено было известие, что полковник Бенкендорф находился в 25-ти верстах от города, имея пред собою 4-й неприятельский корпус. Князь, решась отступать на рассвете, приказал мне тогда возвратиться к моему корпусу, взять опять команду над ним и прикрывать отступление его армии, правого фланга и арьергарда его по Можайской дороге, потом же самому мне отступить через город и прикрыть Владимирскую дорогу <...>
      <...>Неожиданный случай подкрепил меня гвардейскими казаками и изюмскими гусарами, которые, отрезаны быв от армии, присоединились ко мне.
      Признаюсь, что мне несколько прискорбно делать описание сие Вашему Императорскому Величеству. Я сим исполняю волю Вашу; в противном случае были бы тут моей стороны сплетни <...>{*69}.
      Вышеприведенное письмо написано, когда Москву занимали французы, Винценгероде тогда опасался, что Императора Александра могут убедить пойти на мировую. Письмо содержит три важных свидетельства: о Бородинском сражении, о бое у Звенигорода и о событиях перед оставлением Москвы. Все, что пишет генерал о сражении при Бородине, нисколько не является его собственными представлениями и убеждениями. Это изложение той пессимистической оценки результатов побоища, что, как известно, принадлежит Барклаю де Толли. Это легко объяснимо. В Филях Винценгероде встречался не только с Кутузовым, но, это совершенно очевидно, и с Барклаем. Барклай был его непосредственным начальником, ибо разделение на две армии еще существовало, как существовал и штаб Первой Западной армии.