Глава 14

Сибил с нетерпением ожидала, когда же огласят повестку дня заседания исполнительного совета «Технокомпании». Она сидела напротив Марка, и ей не хотелось с ним разговаривать. Ни о чем. А тем временем прочие сотрудники — и подчиненные, и начальство — обсуждали то один, то другой вопрос деятельности компании. Мысли Сибил блуждали где-то далеко-далеко отсюда, но не настолько далеко, чтобы не заметить поросль темных курчавых волос на тыльной стороне ладоней Марка, и биение голубоватой жилки у него на шее — какой сладострастный, зажигательный ритм!..

Поскольку президент «Технокомпании» наверняка не обойдет вниманием ни единого сотрудника, так или иначе имеющего отношение к проекту Скептиков и Хранителей, Сибил заранее подготовила короткие заметки о проделанной работе. Сибил знала: если придется докладывать — она может положиться только на поддержку Марка. И она была абсолютно уверена, что, если Марк ее поддержит, то все остальные примут доклад благосклонно и одобрят ее проект.

Днем ранее Сибил впервые обратилась в комиссию по спецпроектам и сообщила, что ее Дева порвала с прежним затворническим образом жизни. Она сама потребовала общения — вместо того, чтобы ожидать, когда к ней обратятся. Дева была крайне обеспокоена, поскольку узнала от «мсье Аруэ», что должна победить его на так называемом «испытании» — в противном же случае она неминуемо обречена на забвение.

Когда Сибил призналась, что это скорее всего правда, Дева уверилась, что ее снова собираются осудить на сожжение, послать, как она выразилась, «на костер». Она растерялась, смутилась и стала умолять Сибил позволить ей остаться в одиночестве и посоветоваться со «святыми голосами».

Сибил поместила ее среди пейзажей, предназначенных для покоя и отдыха, — в окружение лесов, полей и звонких прозрачных ручейков. Сибил попробовала исследовать остаточные воспоминания Девы о подобных дебатах, состоявшихся восемь тысяч лет назад — Марк как-то упомянул о таких следовых воспоминаниях у своего сима. Сибил проделала кропотливую работу: пришлось выбирать обрывки воспоминаний буквально по кусочкам, выискивая все, что осталось после того, как восемь тысяч лет назад эти данные стерли. В понимании Жанны Вера соотносилась с чем-то, названным «роботами». Вероятнее всего, термин обозначал некие мифические существа, способные как-то управлять человечеством. Возможно, термин был придуман для некой разновидности божеств.

Спустя несколько часов Жанна выбралась из своего умиротворяющего окружения. Она попросила Сибил обучить ее высокому искусству чтения, дабы она, Жанна, могла сразиться со своими «инквизиторами» более-менее на равных.

— Я объяснила ей, что не могу вносить изменения в ее программу, если не получу на то согласия комиссии.

— А каково мнение вашего заказчика? — спросил председатель комиссии.

— Господин Бокер выяснил — не понимаю, из какого источника… вероятно, утечка информации через прессу, — что соперником Девы в дебатах будет Вольтер. И теперь он грозится отозвать заказ, если я не оснащу Жанну дополнительными знаниями и умениями!

— А что же… Селдон?

— Он ничего не говорит. Селдона интересует только одно — чтобы его имя никак не было связано с этим проектом.

— А Бокер знает, что Вольтера для предстоящих дебатов тоже готовим мы? — осторожно спросил исполнительный секретарь комиссии по спецпроектам.

Сибил покачала головой.

— Благодаренье Космосу хоть за это, — пробормотал исполнительный секретарь.

— Марк, что скажешь? — спросил председатель. Поскольку Марк сам предложил когда-то проект, о котором сейчас говорила Сибил, она нисколько не сомневалась, что Марк ее одобрит. Поэтому для Сибил было огромным потрясением, когда Марк сказал:

— Я — против! Обе стороны желают получить словесный поединок между интуитивной Верой и индуктивно-дедуктивным Разумом. А значит, технически усовершенствовать Деву — все равно что намеренно пожертвовать чистотой эксперимента.

— Марк!.. — воскликнула Сибил, вне себя от возмущения.

Все члены комиссии принялись с жаром обсуждать возникшие трудности. Марк один за другим выкладывал все более веские доводы в пользу своей точки зрения, склоняя слушателей на свою сторону. На Сибил Марк не смотрел, более того — он старательно избегал встречаться с ней взглядом. Но когда выяснилось, что спор может продлиться бесконечно долго, а устраивающее всех решение так и не будет найдено, председатель комиссии своей властью принял решение — в пользу Сибил.

Сибил тотчас же воспользовалась неожиданным преимуществом:

— Я также прошу вашего согласия на то, чтобы изъять из блока памяти Девы воспоминания о сожжении заживо. Она боится, что ее снова подвергнут ужасной казни, — и это чрезвычайно затрудняет, делает практически невозможным ее выступление в защиту Веры. Она не сможет выступать столь же свободно, как могла бы, если бы ее мысли не омрачались подобными тяжкими воспоминаниями.

— Должен заметить, — вмешался Марк, — что для людей, в общем-то, ничем не примечательных, мученичество — единственно возможный способ прославиться. И Дева, которая не претерпела страданий и мученической смерти, — это никоим образом не та Дева, что прославилась в древние времена!

Сибил не осталась в долгу и ответила:

— Но мы ведь вовсе не знаем их истории! Эти симы — из эпохи Темных Веков. И ее психологическая травма…

— Если стереть ей воспоминания о пережитом, это все равно что… Ну, давайте разберем это на примере какой-нибудь первобытной легенды, — Марк развел руки в стороны. — Или хотя бы их религии! Это все равно что воссоздать симулятор некоего Христа — их доисторического божества — без распятия на кресте!

Сибил обожгла Марка яростным взглядом, но он смотрел на председателя и обращался только к нему — словно Сибил здесь не было вовсе.

— Сохранить сим неприкосновенным — только таким он нужен нашим клиентам!..

— Я требую также, чтобы в программе памяти Вольтера были стерты все воспоминания о мучениях, которые он перенес по вине власть имущих! — заявила Сибил.

— Я возражаю, — . — тотчас же отозвался Марк. — Если бы Вольтер не подвергался преследованиям и нападкам со стороны официальных властей, он не стал бы Вольтером!

Сибил не вмешивалась, пока остальные члены комиссии спорили между собой. Ее поразили необъяснимые перемены, произошедшие в Марке. Все вокруг казалось ей странным сном. В конце концов, она узнала решение начальства — компромисс, на который Сибил согласилась только потому, что выбора у нее просто не было. Сибил позволили усовершенствовать информационный блок Девы, однако стереть воспоминания о пытках и сожжении на костре не разрешили. Вольтера тоже не пожелали избавить от навязчивой боязни преследований со стороны церкви и государственных властей.

Председатель сказал:

— Напоминаю вам, господа, что все мы балансируем на лезвии ножа, занимаясь этим проектом. Такие симы, как Вольтер и Дева, запрещены законом. Они — табу. Представители сектора Юнин предложили нам огромную сумму только за то, чтобы мы согласились взяться за работу, — а мы еще и преуспели в ней. Однако мы рискуем. Очень и очень рискуем.

Когда собрание закончилось и они вышли из зала заседаний, Сибил прошептала Марку на ухо:

— Ты на что-то наткнулся!

Марк растерялся и неожиданно смутился.

— Ну, это же исследование… Ты же знаешь, когда работаешь, не поднимая головы, не знаешь толком, до чего в конце концов доработаешься.

И Марк пошел дальше, словно по рассеянности не обращая больше внимания на Сибил. А она так и осталась стоять, разинув рот от удивления. Как можно понять этого человека?

Глава 15

Не обращая внимания на присутствие госпожи волшебницы, Дева расправила плечи и села прямо на пол своей тюремной камеры. В ее голове раздавались голоса — они говорили не по очереди, а все сразу, перебивая друг друга.

Звук получался похожий на шум сражения — пронзительно-громкий и неразборчивый. Однако если прислушиваться внимательно, не позволяя бренной плоти возобладать над бессмертной душой. — тогда… Тогда благословенное святое многоголосье раскрывало перед Жанной всю свою красоту и тонкий смысл.

Архангел Михаил, святая Екатерина и святая Маргарет — от чьего имени чаще всего говорили святые голоса — весьма неодобрительно отнеслись к тому, что Жанна, сама того не желая, полностью прочла «Собрание сочинений» мсье Аруэ. Особенно тяжким преступлением святому Михаилу казалось чтение «Частиц Ньютона», философию которого Михаил считал совершенно несовместимой с философией Церкви — и с его собственным существованием.

Сама Дева колебалась. К своему великому удивлению, Жанна познала поэзию и гармонию уравнений, которые доказывали как будто для этого нужно было какое-то доказательство! — непревзойденную реальность Творца. И для человека возможно было постичь установленные Создателем физические законы, но не Его великие цели.

Способ, которым Жанна постигла это, сам по себе был чудесным и дивным. Она просто видела красоту в расчетах силы и скорости, как в круговороте миров. Неодушевленные вещества кружились в строго размеренном божественном гавоте — словно кавалеры и дамы на королевском балу. Жанна ощущала эту всеобщую гармонию всем своим существом, непосредственно, словно на нее снизошло божественное прозрение. Красота и гармония являлись Жанне ниоткуда, просто являлись, и все. И как можно было не доверять тому, что чувствуешь?

Божественное откровение не может не быть святым и благим. И то, что познание гармонии мира пришло к Жанне потоком новых ассоциаций, воспоминаний, умений, только вернее подтверждало, что откровение было ниспослано ей небесами. Волшебница Сибил бормотала что-то о компьютерных файлах и подпрограммах, но все эти слова — лишь магические формулы и заклинания, а не истинная правда.

Но Жанну поразило и обидело даже не само по себе новое знание, но то, что автор «Частиц» оказался англичанином!

Жанна пожаловалась святому Михаилу, обсуждая с ним еще одну работу мсье Аруэ:

— По-моему, «Генриада» гораздо более отвратительна, чем «Частицы». И как отважился мсье Аруэ, который надменно называет себя придуманным именем Вольтер, как только он отважился утверждать, что в Англии разум свободен, а в нашей родной, горячо любимой Франции он скован мрачными предрассудками абсолютистских священников! Но разве не иезуитские священники первыми научили его рассуждать? А он теперь их обвиняет!

И было в «Сочинениях» нечто, настолько возмутившее и взъярившее Жанну, что она бешено забилась в цепях, и волшебница Сибил ради ее же безопасности решила освободить запястья и лодыжки Жанны от кандалов, чтобы та в приступе ярости ничего себе не сломала. Это была изданная нелегально непристойная и оскорбительная пьеса о ней самой, о Жанне. Что за отвратительные стишки!

Как только святые голоса покинули ее, Жанна протянула волшебнице Сибил копию " La Pucelle ". Жанна была в ярости. Что, если целомудренные святые Маргарет и Катерина — которые сейчас скрылись, но обязательно вернутся — случайно увидят эту непристойную мерзость! И ведь обе святые уже корили ее за глупые девчоночьи разговоры о том, что, дескать, мсье Аруэ мог бы казаться весьма привлекательным, если бы избавился от своего дурацкого парика и фиолетовых ленточек… И о чем она только думала?!

— Как мог мсье Аруэ представить меня в таком свете? — сказала Жанна, словно выругалась. Она знала, что мсье Аруэ до невозможности раздражается из-за ее упорного нежелания называть его Вольтером. — Он добавил мне девять лет возраста, он обозвал мои голоса несусветной, наглой ложью. И оклеветал Бодрикура, того, кто помог мне предстать перед королем и рассказать ему о моих видениях, о его судьбе и судьбе Франции. Автор нравоучительных пьес — и бессовестный клеветник, который оболгал истинно верующих, как и Кандид! Он вполне мог бы… Нет, это нестерпимо! Такие люди не имеют права называться историками?! Если и в остальном их исторические описания так же верны, как в том, что касается меня, то не мое, а их тела следует предать огню!

Волшебница Сибил растерялась и отступила под бешеным напором Жанны. Здешние люди — если, конечно, это вообще люди, те, кто обитает в этом причудливом туманном Чистилище — отступили от простой определенности истинной божественной Цели. Жанна возвышалась над притихшей волшебницей Сибил, и это ей даже нравилось.

— Вычисления Ньютона — весьма своеобразное видение физических законов, данных нам Создателем, — бушевала Жанна. — А исторические изыскания Вольтера — всего-навсего плод его больного воображения, голый вымысел, и ничего более! Измышления, замешанные из трех частей черной желчи и двух частей меланхолии!

Жанна вскинула правую руку в привычном жесте. Так она призывала своих солдат и рыцарей Франции на бой против английского короля и подлых английских прихвостней — к которым, как ей теперь стало совершенно ясно, относился и мсье Аруэ де Вольтер. Когда-то Жанна вдохновляла своих воинов на битву, хотя сама питала глубокое отвращение к убийству. И вот теперь она призывала к беспощадной, безжалостной войне против этих… против этих… Жанна задыхалась от возмущения, с трудом проговорив:

— Этих разбогатевших буржуа, выскочек, добившихся милости у аристократов! Этих богатых бездельников, которые никогда не знали, что такое настоящая нужда или голод, которые думают, что лошади так и рождаются — с повозками, привязанными к ним сзади.

— Давай, давай! Задай ему! — сказала волшебница Сибил, донельзя удивленная яростным пылом Жанны. — Это как раз то, что нам нужно.

— Где он? — потребовала ответа Дева. — Где этот ничтожный, мелкий сморчок? Где он? О, как мне хочется ввергнуть его в бездонные глубины мук и отчаяния, которые пережила я сама!

Как ни странно, волшебнице Сибил, похоже, гневное выступление Жанны пришлось по вкусу — словно оно соответствовало ее собственным непонятным целям.

Глава 16

Вольтер довольно хохотнул. Кафе появилось перед ним и развернулось в отчетливой и ясной реальности совершенно независимо от воли и влияния его хозяев-людей.

«Выполнение подпрограммы завершено», — сообщил тихий голос. Вольтер заставил кафе исчезнуть и вновь появиться три раза подряд, чтобы убедиться, что овладел приемом в совершенстве.

Ну что за глупцы эти власть имущие! Они полагали, что могут принудить Великого Вольтера танцевать под их дудку, превратить его в покорного раба! Но вот оно — настоящее испытание, сложнейшая процедура, которая непременно должна произвести впечатление на Деву, даже при всей ее женской непостижимости — которую, впрочем, Вольтер твердо решил постичь.

Используя новые возможности, которые дал ему ученый-мужчина, Вольтер разобрался в причудливой внутренней логике этого странного места. Неужто они считали его примитивным животным, неспособным применить свой блестящий разум для постижения запутанного лабиринта их логики? Он нашел способ — проследив пути электронных потоков, посредством которых исполнялись команды компьютерных программ. Овладеть ньютоновской системой было не менее трудно, но ведь Вольтер с ней справился, не так ли?

Теперь — Дева. Пальцы Вольтера станцевали замысловатый танец, включились логические цепи, и…

В кафе появилась Дева.

— Ах ты дрянь! Мерзавец! — с ходу обругала она Вольтера и подняла наперевес копье, на которое было что-то нанизано.

Что и говорить, Вольтер рассчитывал на несколько иное приветствие. Но он почти сразу разглядел, что на копье болтается копия его " La Pucelle ".

— Дорогая моя, — примирительно проворковал Вольтер, поскольку считал, что, каким бы ни было оскорбление, лучше сразу начать с извинений. — Я все могу объяснить!

— Только это ты и умеешь! — сурово отрезала Жанна. — Ты только и знаешь, что объясняешь, объясняешь, объясняешь! Твои пьесы скучнее, чем все проповеди, которые мне пришлось выслушать на кладбище Святого Оуэна! Твои нападки на святые таинства Церкви показывают, сколь ничтожен и мелочен твой бесчувственный разум, лишенный благоговения и неспособный поверить в чудо.

— Прошу тебя, не принимай все на свой счет, — умолял Вольтер. — Пьеса обличает тех, кто лицемерно и ханжески пред тобою преклоняется, а также всяческие религиозные предрассудки и суеверия! Мой друг, Тьерио, добавил туда гораздо более резкие и непристойные пассажи, чем я когда-либо писал. Что поделать — ему нужны были деньги. Он устраивал спектакли по моей пьесе в разнообразных салонах. Моя бедная девственница превратилась в отъявленную блудницу, чтобы с ее помощью можно было высказать важные и недопустимые слова.

Жанна не опускала копье. Более того, она несколько раз прикоснулась наконечником к обтянутой шелковым жилетом груди Вольтера.

— Дорогая, — сказал он. — Знала бы ты, как дорого мне пришлось заплатить за этот костюм!

— Ты хотел сказать — как дорого твой костюм обошелся Фридриху? Фридриху, этому жалкому, распутному, расточительному человеку, этому позору человечества!

— Эпитеты, на мой взгляд, немного тяжеловесны, — заметил Вольтер. — Однако фраза составлена довольно складно.

Если бы Вольтер воспользовался новообретенными возможностями, он с легкостью мог бы отобрать у Жанны ее копье, просто уничтожить его в одно мгновение — и все. Однако он предпочел силе убеждение. И процитировал изречение Павла, одного из христиан, ненавидевших наслаждения:

— Когда я был ребенком, я разговаривал, как ребенок, и вел себя, как ребенок. А когда я стал женщиной, мне пришлось отказаться от всего мужского.

Жанна от удивления несколько раз моргнула. Вольтер припомнил: инквизиторы осуждали Жанну за то, что она с удовольствием приняла в дар роскошный королевский плащ, и утверждали, что этот поступок опровергает божественное происхождение ее голосов. Легкое движение худощавой руки — и Вольтер сотворил расшитое шантильскими кружевами платье. Щелкнул пальцами — и появился богато украшенный плащ.

— Ты издеваешься надо мной! — сказала Жанна.

Но Вольтер успел заметить, что в ее огромных угольно-черных глазах загорелся огонек интереса и любопытства.

— Я очень рад видеть тебя такой, как ты есть, — сказал Вольтер. — Я нисколько не сомневаюсь, что душа твоя — божественна, но твое нынешнее тело, как и мое — человеческое. И, в отличие от моего, оно — женское.

И он протянул ей одежду.

— И ты считаешь, что я могу променять мужскую свободу и независимость на вот это? — спросила Жанна, поддев копьем плащ и платье.

— Не свободу, — пояснил Вольтер. — Всего лишь доспехи и одежду.

Жанна замолчала, задумчиво глядя куда-то вдаль. Люди на улице спешили по своим делам или проходили мимо, неторопливо прогуливаясь. «Совершенно очевидно, что это — просто декорация, — подумал Вольтер. — Надо будет что-нибудь с ней сделать».

Может, попробовать какой-нибудь фокус? Жанне нравятся всякие чудеса.

— А вот и еще один маленький фокус, которому я научился с тех пор, как мы виделись в последний раз. Оп-ля! Я могу вызвать Официанта.

И Официант мгновенно возник из ниоткуда, со всеми своими четырьмя руками, на сей раз ничем не занятыми. Жанна, которая, насколько было известно Вольтеру, и сама одно время работала в таверне, не смогла сдержать улыбки. А кроме того, она сняла плащ и платье с копья и аккуратно сложила, а копье отставила в сторону.

Вольтер не удержался и процитировал одно из своих стихотворений:

— Я — человек, мужчина, и горжусь, Что мне не чужды слабости людские. К ногам прекрасной дамы брошу сердце, И буду счастлив, ибо тем возвышусь.

И Вольтер галантно опустился перед Жанной на одно колено. Великолепный маневр — верный, понятный всем и каждому, насколько Вольтер мог судить, исходя из собственного богатого опыта.

Жанна замерла, не в силах произнести ни слова.

Официант приложил обе свои правые руки к тому месту, где у человека располагается сердце, и сказал:

— Вы предлагаете мне свободу, такую же, какая дарована вам самим? Мсье, мадемуазель, я высоко ценю вашу доброту, но боюсь, что вынужден отказаться от этого дара. Я не могу принять такую привилегию только для себя одного, пока мои товарищи обречены до конца своих дней выполнять надоевшую, тяжелую и грязную работу.

— У него благородная душа! — воскликнула Дева.

— Да, но его разум оставляет желать лучшего, — процедил сквозь зубы уязвленный Вольтер. — Всегда будет существовать низший класс, избавляющий элиту от выполнения грязной работы. Это естественно! И создание механических слуг с ограниченными интеллектуальными возможностями — идеальное решение этой проблемы. Остается только удивляться, почему за всю их историю никто не сделал столь очевидного шага…

— При всем моем уважении к вам не могу не заметить — если только я, по скудости ума, не впал в досадное заблуждение, — что мсье и мадемуазель и сами не более чем создания с «ограниченными интеллектуальными возможностями», сотворенные людьми для того, чтобы выполнять грязную работу для элиты.

— Что?! — У Вольтера глаза полезли на лоб.

— По какому такому праву вы претендуете на высший разум и большие привилегии, чем любой из нас, механических работников, таких, как я? Разве у вас есть душа? Так почему же вы считаете, что вправе требовать равных прав с людьми — включая и право на заключение браков…

Жанна скривилась:

— До чего омерзительная мысль!

— …право голосовать, право на равный с людьми доступ к сложнейшему программному обеспечению… По какому праву?

— Этот механический человек говорит гораздо более разумно, чем многие благородные герцоги, которых я знала, — заметила Жанна, в задумчивости приподняв брови.

— Я не потерплю, чтобы мне возражали двое крестьян! — заявил Вольтер. — Права человека — это одно, а права низшего класса — это совершенно другое!

Официант успел еще переглянуться с Жанной… Это мгновение навсегда осталось в его памяти — Вольтер, раздраженный и возмущенный до крайности, одним движением руки выхватил Официанта и Жанну из реальности и бросил в беспросветную серость пространства-склада, где хранились невостребованные виртуальные создания. И потом, всякий раз, когда у Официанта включалась самоподдерживающаяся подпрограмма перезагрузки, это чудное мгновение прокручивалось в его памяти снова и снова.

Глава 17

Марк дозвонился до Нима по локальному каналу связи.

— Дело сделано! Все получилось! Сейчас он уже может говорить абсолютно все, что ему вздумается. Я уничтожил все до единого неприятные последствия препирательств с властями, какие только у него были.

— Классно! — улыбаясь, сказал Ним.

— Как ты думаешь, может, надо убрать и трения, которые были у него с отцом?

— Не уверен, — сказал Ним. — На что это было похоже?

— Они сильно не ладили. Его папаша был жуткий аккуратист, ко всему придирался — он был из так называемых «янсенистов».

— Это еще что за ерунда? Название спортивной команды?

— Вот и я спросил то же самое. Он сказал: «Это католический вариант протестантства». Не думаю, что это спортивные команды. Там было что-то про грехи — ну там все грешно, удовольствия омерзительны… Короче, обычная примитивная религия. В Темные Века такой чепухи было полным-полно.

Ним снова усмехнулся.

— Любая чепуха достаточно омерзительна, если сработана на совесть.

Марк рассмеялся.

— Это точно! Однако может быть, этот занудный старик олицетворяет для Вольтера первые нападки цензуры, с которыми ему пришлось иметь дело?

Ним подумал немного, потом ответил:

— Тебя беспокоит нестабильность в его блоке характера, я правильно понял?

— В общем-то, да.

— Но ты хочешь, чтобы он остался зубастым и агрессивным, так? Чтобы в нем сохранился инстинкт убийцы?

Марк задумался:

— Я могу встроить кое-какие дополнительные подпрограммы для отслеживания нестабильностей.

— Неплохая мысль. Не думаю, что он понадобится тебе целым и в здравом уме после окончания дебатов или что там еще будет. Я правильно понял?

— Его вполне могут пустить на слом. Добавочная подпрограмма не повредит. — Марк помрачнел. — Я вот думал… Как мы все это уладим?

— Эй, парень, а какой у нас выбор? Сектору Юнин нужен поединок гигантов, и они его получат. Дело верное!

— А вдруг типы из имперского аппарата прицепятся к нам за использование незаконных симов?..

— Я люблю риск, опасность, — сказал Ним. — И ты всегда говорил, что любишь острые ощущения.

— Да, но… Зачем нам нужны чересчур умные тиктаки? И именно сейчас? Сделать-то их не так уж трудно…

— Старые запреты уже изжили себя, дружище! И так бывало всегда, не раз и не два — бессчетно. Старое просто отбрасывают и идут дальше — вот и все.

— Но из-за чего? Ним пожал плечами.

— Ну, там, политика, общественное движение — кто его знает? Я хочу сказать, народ уже до крайности раздражен мыслящими машинами. На них нельзя положиться, им нельзя полностью доверять.

— А что, если их и машинами-то уже нельзя будет назвать?

— Ты что, сдурел?

— Может, по-настоящему умные машины вовсе и не захотят никаких состязаний в разумности?

— Машина, которая умнее старого доброго Марка? Таких не бывает.

— Но она может появиться… когда-нибудь,

— Никогда! Выкинь эту дурь из головы. Давай лучше работать.