Глава 7

Гэри Селдон, не отрываясь, смотрел на сменяющиеся образы и непрерывные потоки данных.

— У Вольтера случился прорыв каскада воспоминаний. Посмотрите только на степень вовлеченности и значимости для него этих воспоминаний!

Марк тупо смотрел на нескончаемый поток цифр, ничего в них не понимая.

— Да, именно…

— Вот этот всплеск активности — это узел воспоминаний о… дебатах с Жанной, происходивших восемь тысяч лет назад!

— Значит, кто-то уже использовал эти симы раньше…

— Да — для открытого обсуждения. Оказывается, история не только повторяется… Иногда она даже заикается.

— Вера против Разума?

— Вера и механисты против Разума и человеческой воли, — сказал Селдон, словно расшифровывая с листа путаницу цифровых комплексов. Марк не мог следить за соединениями логических блоков так быстро, как Селдон, — просто не успевал. — В те времена в обществе назрело фундаментальное противоречие компьютерного интеллекта и его… скажем так, проявлений.

Марк заметил, что лицо Гэри Селдона на мгновение затуманилось, его как будто встревожило какое-то мимолетное воспоминание. Может быть, он что-то скрывает?

— Проявления, сэр? Вы имеете в виду что-то вроде тиктаков?

— Да, что-то вроде них, — сухо ответил Селдон.

— И Вольтер выступал на стороне…

— В те времена он отстаивал человеческое начало. А Жанна защищала Веру, то есть соответственно — ах! — тиктаков.

— А я и не знал…

— Тиктаков… Вернее, высшие формы тиктаков обвинили в том, что они могут взяться за управление человечеством. — Селдону явно было от чего-то не по себе.

— Тиктаки?.. — Марк пренебрежительно фыркнул.

— Точнее — высшие формы тиктаков.

— И именно это Вольтер с Жанной обсуждали восемь тысячелетий назад? Значит, вот для чего их создали… И кто, интересно, тогда победил?

— Результат дебатов неизвестен. Я полагаю, обе стороны пришли к заключению, что вопрос, который выставлен на обсуждение, — некорректный и нелепый. Невозможно создать искусственный интеллект, поистине способный руководить человечеством.

Марк кивнул, соглашаясь.

— Похоже на то. Машины никогда не смогли бы стать такими же сообразительными, как мы, люди. Выполнять простые, рутинные обязанности они, пожалуй, еще смогли бы, но…

— Я полагаю, что прежние воспоминания полностью уничтожены, — резко прервал его Селдон. — И, следовательно, промежуточный слой памяти тоже выпадает.

— Ну, если вы так считаете — это просто здорово. Я, видите ли, был не вполне уверен, что нам удастся отследить и оборвать ему все пути доступа к этому блоку воспоминаний. Эти симы используют голографические воспоминания, то есть…

— Для того чтобы достичь нужного вам результата на предстоящем обсуждении, это, конечно же, — решающий вопрос. Однако симам можно найти и иное применение…

— Например?

— Историки захотят с их помощью восстановить недостающие исторические сведения о давно минувших эпохах. Они, конечно же, будут добиваться разрешения поработать с симами. Не соглашайтесь, откажите им.

— Ну, это и так понятно… Я хотел сказать, мы не допустим, чтобы с симами работал еще кто-нибудь, кроме нас.

Селдон внимательно всматривался в запутанный рисунок цифрового описания симулятора.

— Они очень сложные, ведь так? Их сознание сравнимо по глубине с настоящим, человеческим… У них есть даже подсознание… М-м-м… Что меня больше всего удивляет — так это каким же образом у них при всем этом стабильно сохраняется чувство самосознания? Почему их ментальные построения до сих пор не рассыпались, подобно карточному домику?

Марк не понял, к чему клонит Селдон, но сказал:

— Мне так кажется, те древние, что создали этих симов, знали кое-какие штуки, которых мы не знаем.

Селдон кивнул.

— Да, в самом деле. В этом что-то есть…

Он быстро поднялся со стула. Марк тоже встал.

— Вы не могли бы остаться еще немного? Я уверен, Сибил тоже захочет с вами поговорить…

— Прошу прощения, но я должен идти. Работа, сами понимаете…

— О, да, конечно… Спасибо за…

Селдон быстрыми шагами вышел из кабинета, а Марк так и остался стоять с открытым ртом, изумленно глядя ему вслед.

Глава 8

— У меня нет никакого желания снова встречаться с тем тощим господином в парике. Он считает себя лучше всех остальных, — говорила Жанна волшебнице по имени Сибил.

— Это верно, но все же…

— Мне гораздо лучше наедине с моими голосами.

— Этот господин совершенно тобою очарован, — сообщила госпожа волшебница.

— Вот в это верится с трудом, — сказана Жанна, но не сумела удержаться и улыбнулась.

— И все же это правда. Он попросил Марка — того, кто его воссоздавал, — чтобы ему сделали другой, новый образ. Вообще-то он прожил восемьдесят четыре года, если ты не знала.

— Как по мне, он выглядел даже старше. — Жанна припомнила парик, фиолетовую ленту, бархатные панталоны… На этом человеке, тощем, как высушенная фига, роскошный наряд смотрелся просто смехотворно.

— Марк решил сделать ему такой облик, чтобы он выглядел как в сорок два. Пойди, посмотри на него.

Жанна задумалась. Мсье Аруэ бы был гораздо менее омерзительным, если бы…

— Скажи, а у мсье в молодости был другой портной?

— Хм-м… В принципе это можно устроить.

— И я не пойду в таверну в этом…

Жанна приподняла закованные в цепи руки и вспомнила роскошный меховой плащ, которым сам король Карл обернул ее плечи во время коронации в Руане. Она хотела было попросить себе такой же плащ и сейчас, но, подумав, решила этого не делать. На судилище подняли столько шума вокруг этого плаща, обвинили ее во внушенной демонами любви к роскоши… Это ее-то, хотя она, до того дня когда сам король появился на суде, одевалась только в грубую мешковину на голое тело. А одежды тех, кто обвинял ее, были сделаны из черного шелка и бархата и благоухали дорогими духами — Жанна прекрасно это знала.

— Я сделаю, что могу, — сказала госпожа волшебница, — но обещай ничего не рассказывать господину Бокеру, ладно? Он не хочет, чтобы ты общалась с будущим противником, а мне кажется, тебе это только на пользу пойдет. Поможет отточить твое искусство перед Великим Обсуждением.

Затем все замерло. Жанне показалось, что она на миг потеряла сознание… она медленно падала среди мягких, пушистых облаков. Но вот — внезапные резкие вспышки зеленого и коричневого, холодные, гладкие плоскости… и сознание снова вернулось к ней, окружающее вновь стало ясным и четким. Жанна поняла, что оказалась в той самой таверне; ее снова окружали люди, по-видимому, даже не подозревающие о том, что она здесь есть.

По залу деловито сновали закованные в странные доспехи создания — они перемещали тележки с едой, протирали столы, уносили посуду. Жанна поискала взглядом Официанта и увидела, что он не сводит глаз с золотоволосой буфетчицы, которая старательно делала вид, что ничего не замечает. Горячий, страстный взгляд Официанта напомнил Жанне о том, как сама она смотрела на статуи святой Катерины и святой Маргарет — обе они казались такими отрешенными от всего человеческого, хотя и примирившимися с присутствием людей, как с неизбежным. Святые были словно на полпути между двумя мирами: наверху — святость и духовность, внизу — мирская суета. Точно так же и здесь, в этом месте — несмотря на всю его неприятную, режущую глаз механическую и цифровую тарабарщину — все равно было Чистилище, чертог уединения и ожидания, плавающий между мирами.

Жанна постаралась не улыбнуться, когда появился мсье Аруэ. Сейчас на нем был темный, не присыпанный пудрой парик — но все равно он выглядел достаточно пожилым, примерно таким, как ее отец, Жак Дарк, которому было три десятка и еще один или два года. Плечи мсье Аруэ сгибались под тяжестью ноши он тащил на себе огромную кучу книг. Жанна уже видела книги — два раза. И хотя те выглядели не совсем так, как эти, она содрогнулась от ужаса, вспомнив, сколько тайной силы в них сокрыто.

— Ну, вот! — сказал мсье Аруэ, выкладывая книги на стол перед Жанной. — Сорок два тома. Мои избранные труды. Правда, пока не полные, — он улыбнулся. — Но все еще впереди. Э-э-э… Что-то не так?

— Вы насмехаетесь надо мною? Вы ведь знаете, что я не умею читать.

— Знаю. Но Официант-213-ADM сможет тебя научить.

— Я не желаю учиться. Все книги, кроме Библии, — диавольское порождение!

Мсье Аруэ воздел руки над головой и разразился ругательствами, злыми и загадочными проклятиями вроде тех, которые говорили ее солдаты, когда забывали, что она рядом и может услышать.

Но ты должна научиться читать! Знания — это сила!

— Враг рода человеческого хитер и искусен, — заявила Жанна, старательно отодвигаясь, чтобы случайно не прикоснуться к какой-нибудь книжке.

Мсье Аруэ в крайнем раздражении повернулся к волшебнице, которая, как оказалось, сидела за соседним столиком, и сказал:

— Эй! Вы что, не могли сразу научить ее всему, что нужно? — потом снова повернулся к Жанне. — Как же ты по достоинству оценишь мое великолепие, если не умеешь даже читать?

— Мне и ни к чему.

— Ха! Если бы ты умела читать, ты разрушила бы козни тех идиотов, которые послали тебя на костер!

— Они все были учеными мужами, — заметила Жанна. — Такими же, как вы.

— Не-е-ет, милая моя pucellette, не такими, как я. Вовсе не такими, — и он протянул ей раскрытую книгу, от которой Жанна отшатнулась, словно от ядовитой змеи. Мсье Аруэ потер книгу о свой живот, потом о локоть Официанта, который как раз подошел и остановился возле их столика. — Смотри, от книги нет никакого вреда! Видишь?

— Зло нередко бывает невидимым, — пробормотала Жанна.

— Мсье прав, — вступился за Вольтера Официант. — Все лучшие люди умеют читать,

— Если бы ты была, грамотной, — продолжал мсье Аруэ, — ты бы знала, что твои инквизиторы не имели абсолютно никакого права тебя допрашивать. Ты была военнопленной, взятой на поле боя. И у пленивших тебя англичан не было никакого законного права подвергать испытанию твои религиозные убеждения, отдавать тебя на расправу французским инквизиторам и богословам. Ты предпочитала верить, что твои голоса — святые…

— Предпочитала!? — воскликнула Жанна.

— …а они предпочитали верить, что эти голоса — демонические. Сами англичане слишком терпимы, чтобы сжигать тебя за это на костре. Такие развлечения они оставляют нашим дорогим согражданам, французам.

— Они были не слишком терпимыми, когда отдавали меня епископу Бовэ, объявив ведьмой! — сказала Жанна и отвернулась, чтобы никто не заметил, как у нее слезы навернулись на глаза от жгучих воспоминаний. — Наверное, так это и было. Я ведь предала свои голоса…

— Голоса совести — не более того. Древний язычник Сократ тоже их слышал. Любой из нас может их слышать. Но совершенно неразумно посвящать им всю жизнь — хотя бы только потому, что, уничтожив свою личность во имя этих голосов, мы уничтожили бы и сами голоса, — Вольтер в задумчивости втянул воздух через сжатые зубы. — А люди благородного происхождения, как правило, всегда предают голос своей совести — ибо так принято.

— А мы, здесь?.. — прошептала Жанна. Вольтер сузил глаза.

— Эти люди?.. Не такие, как мы? Ученые?

— Они — призраки.

— Как демоны? Однако они рассуждают вполне разумно. Они создали аналитическую республику.

— По их словам. Однако они же просят нас заменить их в том, чем они не обладают.

— Но ты ведь сама утверждаешь, что они бесплотны, — Вольтер иронично изогнул губы и склонил голову набок, с любопытством ожидая продолжения.

— Я думаю, мы слушали одних и тех же «ученых», а значит, нам обоим было дано одно и то же испытание.

— Я очень осторожно прислушиваюсь к голосам такого рода, — заметил Вольтер. — И, во всяком случае, я знаю, когда нужно остановиться и не следовать бессмысленному совету.

— Возможно, у мсье голоса более сговорчивы, — высказал предположение Официант. — И их гораздо легче пропускать мимо ушей.

— Я позволила им — проклятым церковникам! — заставить меня признать, что мои голоса — диавольские, — сказала Дева. — Хотя сама я всегда прекрасно знала, что они — святые. Разве это было не демоническое наваждение? Или ведьмовство?

— Послушай! — мсье Аруэ сжал ее плечи. — Ведьм не бывает! И единственными демонами в твоей жизни были те негодяи, что послали тебя на казнь. Бездушные свиньи, мерзавцы! Взять хотя бы того англичанина, который захватил тебя в плен, — он оклеветал тебя, назвав ведьмой, и притворялся, что верит в это, исключительно по политическим мотивам. И когда твои одежды сгорели, обманутые простофили вытащили твое обгоревшее тело из огня, чтобы показать толпе и инквизиторам, что ты на самом деле — просто женщина, которая присвоила себе мужские привилегии, и уже за одно это заслуживаешь сожжения на костре!

— Умоляю тебя, замолчи! — хрипло прошептала Жанна.

Ей показалось, что на нее пахнуло едким, маслянистым запахом гари, хотя мсье Аруэ специально попросил Официанта поставить табличку «Не курить!» у входа в кафе. Правда, они были уже внутри… Комната закружилась вокруг нее, пол покачнулся. Жанна прошептала:

— Огонь!.. Пламя лижет…

— Все, хватит! — сказала волшебница. — Ты что, не видишь, что она вне себя?! Прекрати!

Но мсье Аруэ упорно продолжал:

— Они публично осмотрели интимные части твоего тела, после того, как одежда на тебе сгорела, — ты ведь не знала этого, не так ли? — точно так же, как до этого осматривали тебя, чтобы убедиться, что ты в самом деле девственница, как ты утверждала. И утолив свою похоть во имя «святых» целей, они снова бросили твое тело в костер и поджаривали твои кости, пока они не обратились в пепел. Вот как твои дорогие соотечественники отплатили тебе за то, что ты принесла победу их королю! За то, что благодаря тебе Франция навсегда осталась французской. Они сожгли тебя, а потом, спустя какое-то время, в народе стали ходить слухи о том, что, дескать, сердце твое так и не сгорело в костре, а потом они и вовсе провозгласили тебя национальной героиней и спасительницей Франции. И я вовсе не удивляюсь, если по прошествии еще какого-то времени они канонизировали тебя и стали считать святой.

— Да, так и случилось — в тысяча девятьсот двадцать четвертом году, — сказала волшебница.

Но откуда она узнала эту странную цифру? Наверное, это ангельское озарение.

Ядовитые, злые слова мсье Аруэ настойчиво лезли Жанне в уши.

— Как будто ей от этого стало хоть чуточку легче! — накинулся мсье Аруэ на волшебницу.

— Эта дата была в сопроводительной записи, — ровным и спокойным голосом пояснила волшебница. — Хотя никак не можем соотнести эти цифры с реальным временем. По нашему летосчислению сейчас идет двенадцать тысяч двадцать шестой год Галактической Эры.

Невыносимо жарким потоком нахлынула испепеляющая логика. Горячие крылья опалили толпу любопытных, собравшихся вокруг костра поглазеть.

— Огонь!.. — хрипло воскликнула Дева. Ее горло стянула удушающая петля-удавка, и Жанна погрузилась в спасительную прохладу небытия.

Глава 9

— Всему свое время! — Вольтер ругался с ученой дамой. Она висела перед ним, словно ожившая картина, написанная маслом. Он сам выбрал такой образ, поскольку находил его наиболее убедительным.

— Я не стану закрывать на все это глаза, — деловитым тоном заявила ученая дама.

— Как можете вы остановить меня против моей воли?

— Меня и Марка осаждают репортеры — представители средств массовой информации. Я и подумать не могла, что Великое Обсуждение станет для прессы событием недели. И все они желают взять интервью у вас с Жанной.

Вольтер поправил ленту абрикосового цвета, завязанную в бант на его шее.

— Я отказываюсь выступать перед ними без своего напудренного парика!

— Мы вообще не станем показывать им ни тебя, ни Жанну. Все, что им надо, они могут узнать и у Марка. Марку нравится быть в центре внимания, и у него неплохо получается давать интервью. Кроме того, Марк считает, что, если он будет чаще появляться на публике, это будет способствовать его служебной карьере.

— Я полагаю, что прежде чем принимать такое важное решение, ему надо было посоветоваться со мной…

— Послушай, я подключилась сразу же, как только мне позвонил мой мехсек — механический секретарь. Я запущу тебя на замедленной скорости, чтобы привести в порядок твою интегрированную матрицу. Ты вообще должен быть мне благодарен за то, что я дала тебе внутреннее время…

— Время для раздумий? — фыркнул Вольтер.

— Можно сказать и так.

— Не представляю, с какой такой стати за мои раздумья я должен быть кому-то благодарен? — Вольтер расположился в своих роскошно убранных апартаментах при дворе Фридриха Великого — играл в шахматы с монахом, которому специально платил за то, чтобы тот ему проигрывал.

— Это стоит немалых денег. И анализ затрат и пользы показывает, что было бы гораздо выгоднее работать над вами обоими одновременно, вместе.

— И что, никакого уединения? Нет, это просто невозможно — поддерживать разумную беседу с женщиной!

Для усиления сценического эффекта Вольтер развернулся к ней спиной. Он был очень неплохим актером — это признавали все, кто видел, как Вольтер исполнял роли в собственных пьесах при дворе Фридриха Великого. Он умел подмечать удачные сцены, видел заложенный в них драматический потенциал. А эти создания были так бледны и невыразительны, они совсем не привыкли к бурным всплескам ярких эмоций, искусно сыгранных хорошим актером.

Голос ученой дамы потеплел:

— Избавься от него, и я полностью тебя модернизирую.

Вольтер повернулся и поднял вверх тонкий и длинный указательный палец, обращаясь к добродушному монаху — единственному человеку в сутане, присутствие которого мог выносить. Повинуясь его жесту, монах тихо встал и выскользнул из комнаты, аккуратно прикрыв за собой тяжелую дубовую дверь.

Вольтер отпил глоток прекрасного шерри, какой подают при дворе короля Фридриха, и прочистил горло.

— Я требую, чтобы вы убрали из памяти Девы воспоминания о ее последнем тяжком испытании. Это крайне затрудняет наше общение, точно так же как епископы и косные официальные власти затрудняют публикацию умных литературных произведений. И, кроме того… — Вольтер запнулся, словно ему было неловко проявлять чувства более мягкие, чем раздражение. — Она страдает. Я не в состоянии это вынести.