Глава 10

Джон Ренфрю потратил целое субботнее утро, чтобы навесить новые полки вдоль длинной кухонной стены. Марджори несколько месяцев добивалась от него этого. Сначала она просто шутила, но в конце концов Ренфрю понял, что она не отстанет, и решил все-таки заняться делом. Рынки работали только несколько дней в неделю — чтобы избежать колебаний в снабжении, как об этом говорилось в вечерних новостях, — а при регулярных отключениях электроэнергии хранение продуктов в холодильнике оказывалось невозможным. Марджори решила переключиться на консервирование овощей и фруктов. Она накопила множество банок с герметичными крышками, и теперь они стояли в картонных коробках в ожидании полок.

Ренфрю подбирал инструменты с такой же заботой и тщательностью, с какой обращался с оборудованием и приборами в лаборатории.

Их дом был старый, он слегка накренился как бы под порывами невидимого ветра. Ренфрю обнаружил, что его отвес, прикрепленный к деревянной панели, на уровне изрядно истертого пола отклоняется от стены на целых три дюйма. Пол оседал даже при легкой нагрузке, как старый матрас. Ренфрю отступил от стены, прищурился и увидел, что дом покосился. “Ну вот, — подумал он, — вкладываешь в дом деньги, а он постепенно превращается в лабиринт из косяков, балок и карнизов; да с течением времени еще и накреняется: слегка оседает в одном углу, смещается по диагонали в другом”. Он неожиданно вспомнил себя маленьким, сидящим на каменном полу и наблюдающим за отцом, который смотрел на оштукатуренный потолок, будто прикидывал, обрушится на них крыша или нет.

Пока Ренфрю соображал, как лучше приступить к делу, его дети, словно бильярдные шары, катались по всему дому. Их ноги стучали по планкам, которыми крепились к полу тоненькие коврики. Они отскакивали от передней двери, играя в салочки. Ренфрю понял, что для них теперь он выглядел так же, как когда-то его отец для него: сосредоточенный взгляд, застывшее, напряженное выражение лица.

Он разложил инструмент и приступил к работе. Куча пиломатериалов постепенно уменьшалась, по мере того как он выпиливал заготовки. Чтобы прикрепить тонкие планки к потолку, ему приходилось одноручной пилой делать косые разрезы. Появился Джонни, который устал от игр со старшей сестрой. Ренфрю тут же приобщил его к делу, заставив подавать нужный инструмент. Они услышали, как тонкий голос по радио объявил, что Аргентина присоединилась к ядерному клубу.

— А что такое ядерный клуб? — спросил Джонни. Его глаза, и без того большие, казалось, от любопытства сделались еще больше.

— Это люди, которые могут бросать атомные бомбы. Джонни потрогал руками напильник, удивляясь тонким линиям, которые оставались при этом у него на пальцах.

— А я могу к ним присоединиться? Ренфрю остановился и, облизнув губы, посмотрел в абсолютно голубое небо.

— Только дураки присоединяются к этой компании, — сказал он и снова принялся за работу.

По радио сообщили о том, что Бразилия отказалась примкнуть к соглашению о предпочтениях в торговле, которое способствовало бы образованию Великой Американской Зоны вместе с США. Поступили сведения, что помощь Соединенных Штатов в борьбе с цветением океана связана с проблемой удешевления импорта.

— С цветением, папа? Разве океан может распускаться, как цветок?

— Это совершенно другой вид цветения, — проворчал Ренфрю. Он подхватил несколько досок и понес в дом.

Когда из сада вернулась Марджори, чтобы посмотреть, как продвигается работа, он уже ошкуривал края досок. Слава Богу, она забрала транзистор с собой в сад.

— А почему такие скосы у основания? — поинтересовалась она вместо приветствия.

Марджори поставила приемник на кухонный стол. Казалось, что в эти дни она ни на минуту не расставалась с ним. Ренфрю подумал, что, наверное, ей почему-то не хочется оставаться наедине с тишиной хотя бы на миг.

— Полки будут прямые, это стены у нас скошены.

— Они выглядят как-то странно. Ты уверен…

— Давай посмотрим. — Он передал жене плотницкий уровень.

Марджори осторожно поставила его на грубо обработанную полку. Пузырек перекатился в жидкости и встал точно между двумя метками.

— Видишь? Уровень что надо.

— Ну, допустим, — неуверенно согласилась Марджори.

— Не беспокойся. Твои горшки не опрокинутся. Ренфрю поставил на полку несколько банок. Этим ритуалом он закончил работу. Ящикообразный каркас стоял твердо — сосновые доски плотно прилегали к дубовым панелям. Джонни осторожно потрогал рукой деревянную конструкцию, как будто удивляясь, смогут ли его руки когда-нибудь сделать что-либо подобное.

— Думаю, теперь я могу ненадолго отправиться в лабораторию, — сказал Ренфрю, собирая инструменты.

— Не горячись, у тебя здесь еще есть дела. Надо взять Джонни на охоту за ртутью.

— О черт, совсем забыл. Я думал…

— Заняться после обеда кое-какой починкой, — продолжила за него с мягким упреком Марджори. — Боюсь, не получится.

— Слушай, я хочу зайти туда по дороге, захватить некоторые записи по работам Маркхема.

— Лучше сделать это, когда пойдешь с Джонни. А ты не можешь хотя бы на время уик-энда оставить лабораторные дела? Я думала, вы все сделали вчера.

— Мы вместе с Петерсоном составляли текст послания. В основном это касалось состояния океана. Мы используем слишком много продуктов брожения сахара для топлива.

— А что в этом плохого? Алкоголь сгорает чище, чем керосин, которым они торгуют сейчас.

— Это действительно так, — согласился Ренфрю, отмывая руки в рукомойнике. — Настоящая катастрофа то, что Бразилия вырубает слишком много джунглей на своей территории, освобождая место для сахарного тростника. В результате уменьшается количество растений, которые могут поглощать двуокись углерода из воздуха. Если немного проанализировать, становится ясным, почему меняется климат планеты, как появляется парниковый эффект, идут проливные дожди и тому подобное.

— Это Совет пришел к такому выводу?

— Нет, исследовательские группы всего мира. Политика Совета направлена на ликвидацию проблемы. Мандат ООН, экстраординарные функции и прочее.

— Ваш мистер Петерсон, должно быть, очень влиятельный человек.

Ренфрю пожал плечами.

— Он говорит, что нам сильно повезло, что Великобритания имеет огромный вес в Совете. Одна из причин, по которой к нам прислушиваются, — наши исследовательские коллективы, работающие над очень актуальными проблемами. Только благодаря этому к нам не относятся, как к Нигерии, Вьетнамскому Союзу и прочей мелюзге.

— А то, чем занимаешься ты, — заметная проблема?

— Совершенно ясно, — Ренфрю усмехнулся, — что не Петерсон направляет часть помощи мне, но, клянусь, он это делает по собственной прихоти.

— Очень мило с его стороны.

— Мило? — Ренфрю вытер руки и задумался. — Он заинтересовался основательно, это я могу сказать точно, хотя и не стал бы причислять его к интеллектуалам. А вообще-то это справедливый обмен — он развлекается, а я получаю банкноты.

— Но он, очевидно, верит в твой успех.

— Да? Может быть. Только сам я не очень уверен в успехе.

Марджори казалась шокированной.

— Тогда почему же ты это делаешь?

— Это большая физика. Не знаю, смогу ли я изменить прошлое. И никто не знает. В физике на этот счет наблюдается полный хаос. Если бы сейчас практически полностью не сворачивали исследовательские работы, то над этой проблемой бились бы легионы ученых. А мне выпал шанс провести конкретный эксперимент. Вот в этом-то все дело. Наука, милая.

Марджори поморщилась при этих словах, но промолчала и принялась расставлять банки по полкам. Каждая банка оказалась закрытой резиновой крышкой с металлическими зажимами, внутри плавали в собственном соку кусочки овощей. Ренфрю казалось, что выглядит это не очень аппетитно.

Марджори вдруг прекратила свое занятие и повернулась к мужу. Лицо ее стало озабоченным, брови нахмурились.

— Так ты его обманываешь, что ли? — спросила она.

— Ни в коем случае, дорогая. Я, как бы это точнее выразиться, стараюсь оправдать его ожидания.

— Значит, он все же надеется.

— Слушай, Петерсон заинтересовался проблемой. Ломать голову, почему он заинтересовался, я не собираюсь. Господи, ты, кажется, намерена в следующий раз усадить его на наш диван и расспрашивать о детстве!

— Я в жизни не видела этого человека, — ответила Марджори сухо.

— Ну вот, значит, для этого разговора вообще не было причины.

— Да ведь на самом деле речь идет о тебе.

— Подожди. Мардж, старушка, ты не понимаешь, что по существу никто в этом эксперименте не разбирается. Пока ты не можешь обвинять меня в том, что я поступаю опрометчиво. И Петерсон, как мне кажется, заинтересован в этой работе так же, как я, судя по борьбе с помехами. Впрочем, я могу ошибаться.

— Вам кто-то мешает?

— Не кто-то, а что-то. Очень много внешних шумов. Правда, я их отфильтровываю. И собирался заняться этим после обеда.

Но Марджори непреклонно заявила:

— Охота за ртутью. — Она включила радио, откуда немедленно понеслось: “Вы должны зарабатывать деньги вместе со своей любимой. Таков новый план распределения обязанностей! Именно так супружеская пара, которая берет одну работу на двоих, может помочь решить…"

Со словами: “Сделай одолжение, покинь помещение” Ренфрю выключил приемник.

Ренфрю и Джонни на велосипедах направлялись в Кавендишский лабораторный комплекс. Проезжая мимо строений, занятых скваттерами, Ренфрю поморщился. Он пытался найти ту пару, которая так напугала Марджори, и обращался к некоторым из них. Они мрачно посматривали на него и ограничивались грубым “отстаньте”. Констебль тоже ничем не помог.

Когда они доехали до покосившегося сарая, Ренфрю уловил кисловатый запах горящего угля. Кто-то жег запрещенный к употреблению низкосортный уголь, но типичного голубоватого облачка, по которому констебль мог бы установить нарушителя, снаружи не появлялось. Это стало привычным. Люди тратили большие деньги на устройство, которое подавляло видимую эмиссию сгоревших веществ, однако быстро компенсировали свои затраты, пользуясь дешевым углем. Ренфрю доводилось слышать от очень респектабельных людей, что они поступали именно так, как дети, которые безнаказанно шалят, несмотря на запрет родителей. Эти же люди складывали в лесу в большие кучи пустые бутылки и банки, вместо того чтобы сдавать их в утиль. Он подумал, что, пожалуй, только немногочисленный теперь средний класс еще законопослушен.

Пока Ренфрю подбирал нужные записи, Джонни бродил по слабо освещенным коридорам лабораторного, корпуса. Джонни уговорил отца заехать на несколько минут в Астрономический институт. Раньше мальчик часто там играл, а теперь, когда институт закрыли, появлялся в нем редко. Институт находился неподалеку, за Мэдингли-роуд. На Мэдингли до сих пор оставались рытвины в тех местах, где прошли танки, вызванные на подавление бунта 1996 года. Они проехали мимо низкого административного здания института с огромными окнами, модными в ту пору, когда нефть лилась рекой, и подъехали к главному корпусу из желто-коричневого песчаника, построенному еще в девятнадцатом веке. Здание венчал ставший вроде антикварной редкости астрономический купол, где размещались библиотека, кабинеты и ниши со звездными картами. По дороге они проехали еще один купол, в котором находился 36-дюймовый телескоп; окна мастерских зияли отверстиями от камней, брошенных паршивцами. Велосипед запрыгал по гравию подъездной дорожки. Яркие оконные переплеты резко контрастировали с темнотой помещений. Ренфрю уже начал разворачиваться, чтобы снова выехать на Мэдингли, когда большая парадная дверь резко отворилась. На пороге показался низенький человек в старомодном костюме с жилетом, с тщательно завязанным форменным галстуком. На вид ему было около шестидесяти, он рассматривал велосипедистов сквозь бифокальные очки.

— А я-то думал, что это констебль, — сказал он пронзительным голосом, в котором сквозило удивление. Ренфрю промолчал.

— Мистер Фрост, — закричал Джонни, — вы меня помните?

Фрост сначала нахмурился, потом лицо его просветлело.

— Джонни, ну конечно! Я не видел тебя целую вечность. Раньше ты приходил на наши вечера наблюдателей так же регулярно, как появляются звезды на небе.

— Да, до тех пор, пока вы не прекратили их, — с обидой сказал мальчик.

— Институт закрыт, — извиняющимся тоном ответил Фрост, наклоняясь к Джонни. — У института нет денег.

— А вы-то все еще здесь.

— Это так, но у нас отключили электричество. Не можем же мы приглашать людей, чтобы они спотыкались и падали в темноте.

— Я Джон Ренфрю, — вмешался в разговор Ренфрю. — Отец этого мальчика.

— А я думал, что вы констебль. Я звонил в полицию сегодня утром, — пожаловался Фрост, показывая на ближайшее разбитое окно. — Они просто вломились через него.

— Забрали что-нибудь?

— Да. Я собирался переложить все, когда мы установили металлическую сетку во внутреннем коридоре. Я давно говорил, что окна библиотеки словно созданы для воров, но кто послушает меня, простого куратора.

Они унесли телескоп? — спросил Джонни. Нет, для них он ничего не стоит. Они украли книги. Какие книги? — удивился Ренфрю. Он считал, что академические справочники вряд ли имеют какую-либо ценность по теперешним временам.

— Только те, которые представляют несомненный интерес для коллекционеров, конечно, — сказал Фрост, и в его голосе появились гордые нотки. — Старое издание Кеплера, второе издание Коперника, оригинал астрометрического атласа семнадцатого века, в общем, неплохо поживились. Это, по всей видимости, работа специалистов. Они не брали более новые книги и смогли отличить третье издание от пятого, не снимая обложек. Это совсем не просто сделать, если вы очень спешите и пользуетесь только карманным фонариком.

На Ренфрю это произвело большое впечатление.

— А почему они спешили?

— Потому что знали, что я вернусь. Я ухожу на закате прогуляться до военного кладбища и обратно.

— Вы здесь живете?

— Когда институт закрыли, мне было просто некуда податься. — Фрост вдруг как-то подтянулся. — Здесь нас несколько человек. В основном это старые астрономы, уволенные из своих колледжей. Они живут в другом здании — там зимой теплее. В этих кирпичах держится холод. В былые времена колледжи заботились о своих старых сотрудниках. Когда Бойль основал институт, мы имели все. А теперь все обратилось в прах. Но дело не в прошлом. Виноват теперешний кризис.

— Смотрите, никак констебль едет. — Ренфрю показал на фигуру велосипедиста вдали. Он решил избежать потока жалоб. Такие разговоры он слышал в течение последних нескольких лет, и теперь они не вызывали у него ничего, кроме скуки. Приезд констебля, который устал от езды и тяжело дышал, побудил Фроста достать один из томов, что воры не успели унести, — последнее издание Кеплера. Пока библиотекарь требовал объявить общую тревогу и поймать воров на дорогах, Ренфрю с интересом рассматривал книгу. Сухие и хрупкие страницы потрескивали, когда он их переворачивал. Ренфрю так долго пользовался книгами на основе современной полиграфии, что совершенно забыл, как типографская строка может выдавиться на обороте страницы, словно пресс самой истории стоял за каждым словом. Широкие поля, точные, великолепно исполненные рисунки, тяжесть тома в его руках — все это говорило о том времени, когда создание книг являлось вехой в марше, устремленном в будущее.