- Да ты поэт, Илья! - перебил Штольц.
      - Да, поэт в жизни, потому что жизнь есть поэзия. Вольно людям искажать ее! Потом можно зайти в оранжерею, - продолжал Обломов, сам упиваясь идеалом нарисованного счастья.
      Он извлекал из воображения готовые, давно уже нарисованные им картины, и оттого говорил с воодушевлением, не останавливаясь.
      - Посмотреть персики, виноград, - говорил он, - сказать, что подать к столу, потом воротиться, слегка позавтракать и ждать гостей. А на кухне в это время так и кипит; повар в белом, как снег, фартуке и колпаке, суетится; поставит одну кастрюлю, снимет другую, там помешает, тут начнет валять тесто, там выплеснет воду... До обеда приятно заглянуть в кухню, открыть кастрюлю, понюхать, посмотреть, как свертывают пирожки, сбивают сливки... Потом, как свалит жара, отправили бы телегу с самоваром, с десертом в березовую рощу, а не то как в поле, на скошенную траву, разостлали бы между стогами ковры, и так блаженствовали бы вплоть до окрошки и бифштекса... Темно; туман, как опрокинутое море, висит над рожью; лошади вздрагивают плечами и бьют копытами: пора домой. В доме уже засветились огни; на кухне стучат в пятеро ножей: сковорода грибов, котлеты, ягоды...
      Оказывается, он и в самом деле поэт - Илья Ильич Обломов. Нарисованная им картина и впрямь исполнена истинной поэзии. Но именно вот тут и произносится впервые в романе это ядовитое (по выражению самого Обломова), на много лет вперед определившее наше отношение к этой поэтической мечте Обломова слово.
      ИЗ РОМАНА И. А. ГОНЧАРОВА "ОБЛОМОВ"
      - Что ж, тебе не хотелось бы так пожить? - спросил Обломов. - А? Это не жизнь?
      - И весь век так? - спросил Штольц.
      - До седых волос, до гробовой доски. Это жизнь!
      - Нет, это не жизнь!..
      - Что ж это, по-твоему?
      - Это... (Штольц задумался и искал, как назвать эту жизнь). Какая-то... обломовщина, - сказал он наконец.
      Именно вот отсюда, от этой сцены романа и этой реплики Штольца ведет свое начало знаменитая статья Добролюбова. Об идиллической картине, нарисованной Обломовым, Добролюбов высказался примерно в том же духе, что и Штольц. Но, в отличие от Штольца, он не нашел в ней решительно ничего поэтического.
      ИЗ СТАТЬИ Н. А. ДОБРОЛЮБОВА
      "ЧТО ТАКОЕ ОБЛОМОВЩИНА"
      Идеал счастья нарисованный им, заключается не в чем другом, как в сытой жизни, в идиллических прогулках с кроткою, но дебелою женою в созерцании того, как крестьяне работают.
      Мы все действительно привыкли (тут автор "Комсомольской правды" прав) глядеть на эту обломовскую мечту глазами Добролюбова. Но, положа руку на сердце, нельзя не признать, что в жизненном идеале Обломова есть и своя поэзия, а значит - это ведь вещи связанные! - и своя правда.
      Правду эту исповедовал и упрямо отстаивал уже упоминавшийся мною на этих страницах русский писатель и философ Василий Васильевич Розанов.
      ИЗ КНИГИ В. В. РОЗАНОВА "УЕДИНЕННОЕ.
      Народы, хотите ли, я вам скажу громовую истину, какой вам не говорил ни один из пророков...
      - Ну? Ну?.. Х-х...
      - Это - что частая жизнь выше всего.
      - Хе-хе-хе!.. Ха-ха-ха!.. Ха, ха!..
      - Да, да! Никто этого не говорил; я - первый... Просто сидеть дома и хотя бы ковырять в носу и смотреть на закат солнца.
      - Ха, ха, ха...
      - Ей-ей: это общее религии... Все религии пройдут, а это останется: просто - сидеть на стуле и смотреть вдаль.
      Да, жизненный идеал Обломова, может быть, не так плох, - во всяком случае, он не так прост, как мы привыкли об этом думать. Но несчастье Обломова, крушение его жизни ведь вовсе не в том, что идеал его жалок и убог, а в том, что для осуществления этого своего - вроде не такого уж и недостижимого - идеала он тоже оказался не пригоден.
      Обломов у Гончарова - фигура трагическая. Но трагедия его совсем не в том, что он предал какие-то там социальные идеалы, отказался от общественного служения, погряз в болоте эгоизма и обывательщины, как это утверждал Добролюбов и все его последователи. Трагическая вина Обломова в том, что он предал себя, зарыл в землю таланты, данные ему Богом, впал в ничтожество.
      Нет, для роли идеального героя Обломов явно не годится. Даже Розанов, я думаю, не предложил бы его своему читателю в качестве примера для подражания.
      Издеваясь над ненавистным ему Чернышевским и другими писателями и политическими деятелями, пытавшимися ответить на роковой русский вопрос "Что делать?", он однажды сказал:
      ИЗ КНИГИ В. В. РОЗАНОВА "ОПАВШИЕ ЛИСТЬЯ.
      "Что делать?" - спросил нетерпеливый петербургский юноша. "Как что делать: если лето - чистить ягоды и варить варенье, если зима - пить с этим вареньем чай".
      Автор "Комсомольской правды" сочувственно приводит в своей статье этот насмешливый совет. Совет и в самом деле хорош. Он, может быть, даже и более разумен, чем все другие известные нам рекомендации на этот счет (спать на гвоздях или, крепко взявшись за руки, шагать над каким-то обрывом). Но чтобы чистить ягоды, надо эти ягоды сперва собрать. Ну, положим, для Обломова их соберет Агафья Матвеевна Пшеницына. Но чтобы варенье сварить, нужен еще и сахар. А чтобы этот самый сахар появился в изобилии, нужны сахарозаводчики. Или хотя бы сметливые купцы, которые станут этот сахар покупать не на Кубе в обмен на какие-то сомнительные политические выгоды, а за более или менее сходную цену, чтобы и самим не остаться внакладе и страну не разорить дочиста. При самых искренних наших симпатиях к Илье Ильичу Обломову нам придется признать, что с такой задачей он никак не справится. И как бы ни был несимпатичен нам деляга Штольц, без него тут не обойтись.
      Вернемся, однако, к статье "Комсомольской правды", которой я не случайно уделил так много внимания. Статья эта замечательна тем, что на ее примере особенно ясно видно, как под влиянием тех или иных исторических или политических перемен изменяются общественные идеалы и соответственно меняется отношение общества к вечным образам мировой литературы, понимание этих образов, интерпретация их.
      Ну, а кроме того, на примере этой статьи (я, кстати, мог выбрать и другую, но выбрал именно ее, как наиболее характерную) особенно ясно видно, насколько до сих пор живы художественные образы, созданные классиками. Взять хоть того же Базарова. Или Обломова. Почти полтораста лет прошло со времени их создания, а они и сейчас, как подлинные современники наши, участвуют в самых насущных, самых актуальных, жизненно важных для нас спорах о сегодняшних путях и судьбах нашего отечества.