Из вай, вечерний златочерпий,
      Ты тронешь стебли тростника
      53
      О золотом закате пены,
      Приречном посреди стрекоз,
      На бледный луг, тобой забвенный
      За розами метаморфоз,
      И принесешь уклоны крылий
      И собранный вечерний сок
      Влюбленной больше райской пыли
      К загару отроческих щек.
      1912
      25. ЦЕЛИТЕЛЬ
      Белый лекарь, недозрелый трупик
      Большеглазого Пьеро,
      Вырастивший вымышленный тропик
      В мартовское серебро.
      Нет, не пыль дождливого клавира,
      Ты стесняешь белизной
      Все широкие слова на эро,
      Все слова в целебный зной.
      Колыхаясь белым балахоном
      Туфле в такт и сердцу в такт,
      Праведник в раю благоуханном,
      Вот — нисходишь на смарагд.
      1913
      26. НЕКРОЛОГ
      О тропике трепетный клоун,
      Из крапин запретных рябо
      На всем балахоне, во что он
      Играл головой би-ба-бо?
      На счастие в лилии перед
      Америкою тишины
      Он замер и севером мерит
      Отпущенниц райской весны,
      54
      Чья полузнакомая вера
      Смарагдами ограждена
      В широкое слово на эро,
      Бежавшее строгого сна.
      1913
      27. СТЕПЬ
      Раскруживайся в асфодели,
      В рябые сонмища галчат:
      По пелене твоей звучат
      Упорные виолончели.
      И луковицы взаперти
      Забудь тепличными цветами —
      Вздыбясь щербатыми крестами,
      На повороте расцвети.
      1911
      28. ЛОГОВО
      В тычинковый подъяты рост
      Два муравьиных коромысла —
      Из нищей лужи рыжий мост
      Уходит к севам Гостомысла,
      И паутинная весна,
      Забившаяся в угол клети,
      По темным угородам сна
      Трепещет посреди веретий.
      1912
      29. ТЕПЛО
      Вскрывай ореховый живот,
      Медлительный палач бушмена:
      До смерти не растает пена
      Твоих старушечьих забот.
      55
      Из вечно-желтой стороны
      Еще недодано объятий —
      Благослови пяту дитяти,
      Как парус, падающий в сны.
      И, мирно простираясь ниц,
      Не знай, что, за листами канув,
      Павлиний хвост в ночи курганов
      Сверлит отверстия глазниц.
      1911
      30. НОЧНОЙ ВОКЗАЛ
      Мечом снопа опять разбуженный паук
      Закапал по стеклу корявыми ногами.
      Мизерикордией! — не надо лишних мук.
      Но ты в дверях жуешь лениво сапогами,
      Глядишь на лысину, плывущую из роз,
      Солдатских черных роз молочного прилавка,
      И в животе твоем под ветерком стрекоз
      Легко колышется подстриженная травка.
      Чугунной молнией — извив овечьих бронь!
      Я шею вытянул вослед бегущим овцам.
      И снова спит паук, и снова тишь и сонь
      Над мертвым — на скамье — в хвостах — виноторговцем.
      1911
      31. КИЕВ
      Поправ печерские шафраны,
      Печально чертишь лоб врага
      Сквозь аракчеевские раны
      В оранжерейные снега,
      Чтоб Михаил, а не Меркурий
      Простил золотоносный рост,
      Соперничающий в лазури
      С востоками софийских звезд,
      56
      За золотые, залитые
      Неверным солнцем первых лет
      Сады, где выею Батыя
      Охвачен университет.
      1913
      32. АНДРОГИН
      Ты вырастаешь из крат е ра,
      Как стебель, призванный луной:
      Какая медленная вера
      И в ночь и в то, что ты со мной!
      Пои, пои жестокой желчью
      Бегущие тебя цветы:
      Я долго буду помнить волчью
      Дорогу, где блуждала ты,
      Где в час, когда иссякла вера
      В невоплощаемые сны,
      Из сумасшедшего крат е ра
      Ты доплеснулась до луны.
      1912
      33. ЛУННЫЕ ПАВОДИ
      Белей, любуйся из ковчега
      Цветами меловой весны!
      Забудь, что пленна эта нега
      И быстры паводи луны!
      Хмелей волненьем легких белев:
      Я в них колеблюсь, твой жених.
      Я приближаюсь, обесцелив
      Плесканья светлых рук твоих.
      Взгляни — соперник одноокий
      Не свеет серебра с пещер:
      Распластываю на востоке
      Прозрачный веер лунных вер.
      1912
      57
      34. ФРИГИДА
      Не собран полнолунный мед,
      И ждут серебряные клады
      Хрустальных пчел, и водомет
      Венчальным веером цветет,
      И светлым ветром реют хлады,
      А ты в иные серебра
      Скользишь селеньями Селены,
      Забыв у томного шатра
      Протянутый в твое вчера
      Мой гиацинт, мой цвет нетленный.
      И вновь из дальнего ручья,
      Рожденная в напрасном слове,
      Приподымаешься — ничья! —
      Возлить трилистник лезвия,
      Луннеющего наготове.
      1912
      35. ОБЕТОВАНИЕ
      Еще не день, но ты — растаяв —
      Из тени в тень, из плена в плен,
      Кружишь полями горностаев
      Над черными плечами стен.
      Ни воздыханий, ни погони:
      Не полюбив печальный хор,
      Паду ли в дольние ладони,
      Опальный гиацинтофор?
      Слабеют знаки Люцифера,
      Траву колышут голоса,
      И на земле твой перстень, Вера,
      Блестит, как божия роса…
      1912
      58
      36. ПОЛДЕНЬ
      Из двух цветочных половин
      Я выбрал царствие пчелиной
      И — как Адам в кругу — один
      Замкнут созревшею долиной.
      О, полурай, где нежный шаг
      Еще не источает ковы,
      Где ангелоподобный враг
      Хранит мой облик лепестковый!
      Слегка согбенное дитя,
      Приникшее к благоуханным
      Оградам, падай, очертя
      Чело моим венком медвяным.
      1912
      37. ИСПОЛНЕНИЕ
      Прозрачны знои, сухи туки,
      И овен явленный прият.
      Сквозь облак яблоневый руки
      Твои белеют и томят.
      Кипящий меч из синей пыли
      Погас у врат — и день прошел:
      Ладони книзу, склоном лилий
      Ты, словно в сердце, сходишь в дол.
      1913
      38. ПРЕДЧУВСТВИЕ
      Расплещутся долгие стены,
      И вдруг, отрезвившись от роз,
      Крылатый и благословенный
      Пленитель жемчужных стрекоз,
      59
      Я стану тяжелым и темным,
      Каким ты не знала меня,
      И не догадаюсь, о чем нам
      Увядшее золото дня
      Так тускло и медленно блещет,
      И не догадаюсь, зачем
      В густеющем воздухе резче
      Над садом очертится шлем, —
      И только в изгнанье поэта
      Возникнет и ложе твое,
      И в розы печального лета
      Архангел струящий копье.
      1912
      39. ИЮЛЬ
      В небе — бездыханные виолы,
      На цветах — запекшаяся кровь:
      О, июль, тревожный и тяжелый,
      Как моя молчащая любовь!
      Кто раздавит согнутым коленом
      Пламенную голову быка?
      И, презрев меня, ты реешь тленом,
      Тонким воздыханием песка —
      В строго-многоярусные строи
      Зноем опаляемых святых, —
      И за малым облаком перо, и
      Светлый враг в покровах золотых!
      1912
      40. ПОБЕДА
      Смотри на пятна, свежим златом
      Светящиеся на мече:
      Он побывал в плече крылатом,
      В его слепительном плече!
      60
      Покорный черной благодати,
      Союзную я принял дань
      И чувствовал на рукояти
      Твою испытанную длань.
      И что мне темный день расплаты,
      Дыхание тяжелых рек,
      Когда противник мой крылатый
      Рекою солнечной истек?..
      1913
      41. АЛЛЕЯ ЛИР
      И вновь — излюбленные латы
      Излучены в густой сапфир —
      В конце твоей аллеи, сжатой
      Рядами узкогорлых лир…
      И вновь — твои часы о небе
      И вайи и пресветлый клир,
      Предавшая единый жребий
      И стебли лебединых лир…
      И вновь — кипящий златом гравий
      И в просинях дрожащий мир —
      И ты восходишь к нежной славе
      От задыхающихся лир!
      1912
      42. ФОРЛИ
      За рубежом — теченье ясных лат:
      Склонись в затон, живой одними нами…
      Надолго ли мы включены в закат
      И тонкими владеем именами?
      Надолго ли? — О нет, окаменей,
      Во мраморе зарозовей над миром
      Плывущих слов и вероломных дней,
      Опоена закатным эликсиром.
      61
      Ты улыбнулась — мы обручены
      До первого жемчужного укола:
      Разводы влаги — кольца тишины,
      И облако — твоя романьуола…
      1912
      43. ЗАКАТ НА ЕЛАГИНОМ
      Не веер — аир. Мутный круг латуни.
      Как тяжела заклятая пчела!
      Как редок невод воздуха! К чему ни
      Притронешься — жемчужная зола.
      О, вечер смерти! В темный ток летуний
      Устремлены двуострые крыла:
      В солнцеворот — испариною луни
      Покрытые ты крылья вознесла.
      О, мутный круг! Не росными ль дарами
      Блистает шествие, и лития
      Над аирными реет серебрами?
      О, как не верить: крыльями бия, —
      Летунья ли, иль спутница моя? —
      Отходит в ночь — в латунной пентаграмме.
      1914
      44. СЕНТЯБРЬ
      Воспоминанья стольких маев
      (Мы жили маями!)
      Кольцо твоих последних уст
      (Не будет этих легких уст!)
      Они уйдут с лица, растаяв
      (Они уже почти растаяли!).
      О, золото сентябрьских узд,
      Неверных узд!
      Предательский сентябрь! Нефритом
      Волнуется мое окно,
      62
      И каменеет недопитым —
      В стаканах — тяжкое вино…
      И все настойчивей и пристальней
      Мечи вина,
      Тяжелые мечи вина,
      И пристальней из-за окна
      Встревоженные мачты пристаней.
      – Ах, я должна…
      – Останься, сжалься… —
      Волна окна…
      Волна нефритового вальса…
      Унесена… унесена ты
      Нефритовым вином окна…
      Сентябрь проклятый!
      1911
      45. СОСЕДИ
      В сиреневом лете, в сиреневом дыме —
      Я вижу! я вижу! — соседи
      (В просвете прошедшая леди
      Была в диадиме)
      Возносят бокалы.
      Но я ли, усталый
      От этой расплаты,
      Приму их увядшие крылья
      И каждый горбатый
      Язык воскового вина?
      Я знаю, что каждая леди
      Уже в диадиме;
      Ей снится: в сиреневом дыме
      Она возноситься должна.
      И мне ли — сухие копытца
      По лестнице? Мальчик глядится
      В таблицу из меди,
      Коричневый, широкоскулый,
      В измятом венке бересклета:
      Как плещется круглое пламя!
      Как множатся трубные гулы
      Иного, широкого лета!
      Но никнут всё ниже крылами
      Соседи — и только одна,
      Высокая, в узкой одежде,
      63
      Рукой, удлинившейся в стебель,
      Рукой, расцветающей в небе,
      Возносит, как прежде, как прежде,
      Бокал воскового вина!
      1911
      46. В. А. ВЕРТЕР-ЖУКОВОЙ
      Сонет-акростих
      Ваш трубадур — крикун, ваш верный шут — повеса.
      (Ах, пестрота измен — что пестрота колен!)
      Ваш тигр, сломавши клеть, бежал в глубины леса,
      Единственный ваш раб — арап — клянет свой плен.
      Разуверения? — нашептыванья беса!
      Тревожные крыла — и в лилиях явлен
      Едва заметный крест… О узкая принцесса,
      Разгневанная мной, вы золотей Малэн!
      Желтели небеса и умолкали травы,
      Утрело, может быть, впервые для меня,
      Когда я увидал — о, свежие оправы
      Очнувшихся дерев! о, златовестье дня! —
      Ваш флорентийский плащ, летящий к небосклону,
      Аграф трехлилийный и тонкую корону.
      18 июня 1912
      47. МАТЕРИ
      Сонет-акростих
      Так строги вы к моей веселой славе,
      Единственная! Разве Велиар,
      Отвергший всех на Босховом конклаве,
      Фуметой всуе увенчал мой дар?
      64
      Иль это страх, что новый Клавдий-Флавий,
      Любитель Велиаровых тиар,
      Иезавелью обречется лаве —
      Испытаннейшей из загробных кар?
      Люблю в преддверье первого Сезама
      Играть в слова, их вероломный друг,
      Всегда готовый к вам вернуться, мама,
      Шагнуть назад, в недавний детский круг,
      И вновь изведать чистого бальзама —
      Целебной ласки ваших тихих рук.
      1913
      48. НИКОЛАЮ БУРЛЮКУ
      Сонет-акростих
      Не тонким золотом Мирины
      Изнежен дальний посох твой:
      Кизил Геракла, волчий вой —
      О, строй лесной! о, путь старинный!
      Легка заря, и в лог звериный,
      Апостольски шурша травой,
      Юней, живей воды живой
      Болотные восходят крины.
      Усыновись, пришлец! Давно ль
      Ручьиные тебе лилеи?
      Лукавый моховой король,
      Ютясь, поникнет в гоноболь,
      Когда цветущий жезл Гилеи
      Узнает северную боль…
      1913
      49. НИКОЛАЮ КУЛЬБИНУ
      Сонет-акростих
      Наперсник трав, сутулый лесопыт
      Искусно лжет, ища себе опоры:
      Коричневый топаз его копыт
      Оправлен кем-то в лекарские шпоры.
      65
      Лужайка фавнов; скорбно предстоит
      Ареопагу равных скоровзорый:
      «Южнее Пса до времени сокрыт
      Канун звезды, с которой вел я споры».
      Умолк и ждет и знает, что едва
      Ль поверят фавны правде календарной…
      Бессмертие — удел неблагодарный,
      И тяжела оранжевая даль,
      Но он, кусая стебель в позолоте,
      Уже вздыхает о солнцевороте.
      1914
      50. ДАВИДУ БУРЛЮКУ
      Сродни и скифу и ашантию,
      Гилеец в модном котелке,
      Свою тропическую мантию
      Ты плещешь в сини, вдалеке.
      Не полосатый это парус ли,
      Плясавший некогда рябо,
      Прорвавшись в мюнхенские заросли
      На пьяном корабле Рембо?
      Несомый по морю и по лесу
      Четырехмерною рекой,
      Не к третьему ль земному полюсу
      Ты правишь легкою рукой?
      Проплыл — и таешь в млечной темени,
      Заклятья верные шепча:
      Сквозь котелок встают на темени
      Пророческие два луча.
      1913
      66
      Болотная медуза
      51. ДНИ ТВОРЕНИЯ
      О, первый проблеск небосклона,
      Балтийский ветр из-за угла, —
      И свежей улицы стрела
      Впивается в Пигмалиона!
      Речная водоросль иль прах
      Перворожденной перспективы?
      Но имя — камень, и счастливый
      Творец мечтает о дарах:
      Не легкомысленный Пиновий
      Создаст торжественный устав —
      Смирит разбег болотной крови
      Кумиродел и папский граф.
      Чудовищный италианец,
      Он может всё — и прав Лефорт:
      Тупой подошвой будет стерт
      Последних вихрей низкий танец.
      Чертеж заморского грыдира,
      Наклон державного жезла —
      И плоть медузы облекла
      Тяжеловесная порфира.
      1914
      67
      52. СЕГОДНЯ
      А если судорог медузы,
      Зажатой в царственной руке,
      Слабее каменные узы,
      Почиющие на реке?
      И ты, вершитель, не насытишь
      Туман цветами чугуна —
      Дремотный дым, болотный китеж,
      С балтийского подъятый дна?
      Лети, лети на темном звере,
      Наездник с бешеным лицом:
      Уже вскипает левый берег
      Зимнедворцовым багрецом.
      И вопль медузы — над тобою:
      Из паволоки синевы
      За петропавловской пальбою
      Сердцебиение Невы.
      16 июня 1914
      53. ФОНТАНКА
      Асфальтовая дрожь и пена
      Под мостом — двести лет назад
      Ты, по-змеиному надменна,
      Вползла в новорожденный град.
      И днесь не могут коноводы
      Сдержать ужаленных коней:
      Твои мучительные воды
      Звериных мускулов сильней.
      Что — венетийское потомство
      И трубачей фронтонных ложь,
      Когда, как хрия вероломства,
      Ты от дворцов переползешь
      Под плоскогорьем Клодта Невский
      И сквозь рябые черныши
      Дотянешься, как Достоевский,
      До дна простуженной души?..
      1914
      68
      54. ИСААКИЕВСКИЙ СОБОР
      Золотосердой — в наше лоно
      Несеверные семена! —
      Из Монферранова бутона
      Ты чуждым чудом взращена.
      И к сердцу каждого потира
      Забывший время златолей
      Уводит царственное мирро
      Твоих незыблемых стеблей.
      Но суета: врата заката
      Спешит открыть садовник твой,
      И ты средь площади распята
      На беспощадной мостовой.
      Не для того ль седая дельта
      Влечет Петра в балтийский сон,
      Чтоб цветоносный мрамор кельта
      Был в диком камне отражен?
      И в час, когда в заневских тонях
      Истают всадник и утес,
      Подъял бы взор тевтонский конюх
      На чудо лютецийских роз?
      1914
      55. КАЗАНСКИЙ СОБОР
      И полукруг, и крест латинский,
      И своенравца римский сон
      Ты перерос по-исполински —
      Удвоенной дугой колонн.
      И вздыбленной клавиатуре
      Удары звезд и лёт копыт
      Равны, когда вдыхатель бури
      Жемчужным воздухом не сыт.
      В потоке легком небоската
      Ты луч отвергнешь ли один,
      Коль зодчий тратил, точно злато,
      Гиперборейский травертин?
      69
      Не тленным камнем — светопада
      Опоясался ты кольцом,
      И куполу дана отрада
      Стоять Колумбовым яйцом.
      1914
      56. ДВОРЦОВАЯ ПЛОЩАДЬ
      Копыта в воздухе, и свод
      Пунцовокаменной гортани,
      И роковой огневорот
      Закатом опоенных зданий:
      Должны из царства багреца
      Извергнутые чужестранцы
      Бежать от пламени дворца,
      Как черные протуберанцы.
      Не цвет медузиной груди,
      Но сердце, хлещущее кровью,
      Лежит на круглой площад и :
      Да не осудят участь вдовью.
      И кто же, русский, не поймет,
      Какое сердце в сером теле,
      Когда столпа державный взлет —
      Лишь ось жестокой карусели?
      Лишь ропоты твои, Нева,
      Как отплеск, радующий слабо,
      Лелеет гордая вдова
      Под куполом бескровным Штаба:
      Заутра бросится гонец
      В сирень морскую, в серый вырез, —
      И расцветает наконец
      Златой адмиралтейский ирис.
      1915
      70
      57. АДМИРАЛТЕЙСТВО
      I
      «Благословение даю вам…»
      Простерши узкие крыла,
      Откинув голову, ты клювом
      Златым за тучу отошла.
      И — вековое фарисейство! —
      Под вялый плеск речной волны
      К земле крыла Адмиралтейства
      Штандартами пригвождены.
      Но кто хранит в гнезде стеклянном
      Скорл у пу малого яйца,
      Издалека следя за рьяным
      Плесканьем каждого птенца?
      И если ты не здесь, на бреге, —
      Над Балтикою замерла,
      Кто остановит в легком беге
      Птенцов безумных вымпела?..
      1914
      58. АДМИРАЛТЕЙСТВО
      II
      Речным потворствуя просторам,
      Окликнут с двух концов Невой,
      Не мог не быть и стал жонглером
      И фокусником зодчий твой.
      Угасшей истины обида
      В рустах глубоко залегла:
      Уже наперекор Эвклида
      Твои расправлены крыла,
      И два равнопрекрасных шара
      Слепой оспаривают куб,
      Да гении по-птичьи яро
      Блюдут наличника уступ.
      71
      И разве посягнет лунатик
      Иль пятый в облаке солдат
      На воинохранимый аттик,
      Навеки внедренный в закат,
      Когда вдали, где зреет пена,
      Где снов Петровых колыбель, —
      Единственна и неизменна
      Иглы арктическая цель?
      2 ноября 1917
      С. Демиевка
      59. БИРЖА
      Здесь логосом и паевою пылью
      Вершится торг, и, весом заклеймен,
      Трезубый жезл невыносимой былью
      Терзается средь чисел и имен.
      Как плоть в Аиде, робок скиптр Нептунов
      И легче тени тяжкий призрак стен,
      Где некий ветр, едва заметно дунув,
      Подъемлет волны судорожных цен.
      Ужель не жалко, что в табачной сини
      Не светятся червонцы никогда?
      Не дремлют — равнодушные рабыни —
      У круглых спусков грузные суда?
      Иль вымысел — диковинный и острый
      Заморский запах, зов иной судьбы?
      Жаровни на треножниках, и ростры,
      Рассекшие пурпурные столбы?
      И целый век жемчужные шеренги,
      Как мертвецов, обходит аквилон,
      Чтоб утешался мстительный Гваренги
      Слоновьим горем пестумских колонн?..
      6 января 1915
      72
      60. ЛЕТНИЙ САД
      Еще, двусмысленная суша,
      Ты памятуешь пены спад
      И глас Петра: «Сия Венуша
      Да наречется Летний сад».
      Полдневных пленниц мусикия
      Тебе воистину чужда:
      Недаром песни не такие
      Вокруг тебя поет вода,
      И в каждом ветре, с водной воли
      Врывающемся в гущу лип,
      Ты жадно ловишь привкус соли
      И отсырелой мачты скрип!
      Средь полнощеких и кургузых
      Эротов и спокойных муз —
      В нерасторжимых ропщет узах
      Душа, не волящая уз.
      Как будто днесь не стала ясной
      И меньших помыслов тщета,
      И вызов кинут не напрасно
      Устами каждого щита!
      1915
      61. ДОЖДЬ В ЛЕТНЕМ САДУ
      О, как немного надо влаги,
      Одной лишь речи дождевой,
      Чтоб мечущийся в саркофаге
      Опять услышать голос твой!
      Мы легковерно ищем мира,
      Низвергнув царствие твое,
      И в связке ликторской секира
      Утоплена по острие.
      Но плеск — и ты в гранитном склепе
      Шевелишься, и снова нов
      Твой плен, и сестры всё свирепей
      Вопят с Персеевых щитов:
      73
      Ничто, ничто внутрирубежный,
      Двухвековой — ничто — союз!
      И полон сад левобережный
      Мятежным временем медуз.
      1915
      62. РЕШЕТКА КАЗАНСКОГО СОБОРА
      Уйдя от ясных аллегорий
      И недомолвок чугуна,
      На хитром виноградосборе
      Ты осторожна и скромна.
      В зародыше зажатый туго,
      Смиренен змий, и замысл прост:
      По равным радиусам круга
      Внизу сбирать за гроздом грозд;
      При каждом веточном уклоне
      Лукавый сдавливать росток,
      Да всходит на змеином лоне
      Цветка внезапный завиток.
      А к вечеру — призыв небесный,
      И циркуля последний взмах,
      И ты на молнии отвесной
      Недавний покидаешь прах,
      Где суемудрого барокко
      Увертливый не встанет змий,
      Когда промчишься ты высоко
      Над фугой бешеных острий.
      11 января 1915
      63. НЕВА
      I
      Вольнолюбивая, доныне
      Ты исповедуешь одну
      И ту же истину, рабыней
      В двухвековом не став плену.
      74
      Пусть нерушимые граниты
      Твои сковали берега,
      Но кони яростные взвиты
      Туда, где полночь и пурга.
      Пусть не забывший о героях
      И всех коней наперечет
      Запомнивший ответит, что их
      В стремнину темную влечет?
      Иль эти мчащиеся, всуе
      Несбыточным соблазнены,
      Умрут, как Петр, от поцелуя
      Твоей предательской волны?
      1916
      64. НЕВА
      II
      О, как не внять зловествованию
      Невы, когда, преодолев
      Себя и гневы младших Нев,
      Истощена вседневной данью,
      Она, природе вопреки,
      Во тьме свершая путь попятный,
      Неистовство глухой тоски
      Влагает в плеск лицеприятный —
      И словооборот Невы
      Едва скрывает воплощенье
      Ее последнего реченья
      В речной глагол Иеговы.
      1916
      65. МАРСОВО ПОЛЕ
      Не прозорливец окаймил
      Канавами и пыльной грустью
      Твое, река народных сил,
      Уже торжественное устье.
      75
      Воздеты кони на дыбы,
      И знают стройные дружины,
      Что равен голосу судьбы
      Единый выкрик петушиный.
      О, только поворот и зов —
      И лягут лат и шлемов блески
      На чашу мировых весов,
      Как золотые разновески!
      Но между каменных громад
      И садом мраморных изгнанниц
      Суровый плац — презренный клад,
      А князь Суворов — чужестранец.
      1914
      66. АЛЕКСАНДРИНСКИЙ ТЕАТР
      Когда минуешь летаргию
      Благонамеренной стены,
      Где латник угнетает выю
      Ничтожествующей страны,
      И северная Клеопатра
      Уже на Невском, — как светло
      Александринского театра
      Тебе откроется чело!
      Но у подъезда глянет хмуро,
      Настороженна и глуха,
      Сырая площадь, как цезура
      Александрийского стиха.
      Быть может, память о набеге
      Вчерашней творческой волны
      Почиет в ревностном ковчеге
      Себялюбивой тишины,
      И в черном сердце — вдохновенье,
      И рост мятущейся реки,
      И страшное прикосновенье
      Прозрачной музиной руки, —
      76
      На тысячеголосом стогне
      Камнеподобная мечта,
      И ни одно звено не дрогнет
      По-римски строгого хребта.
      1 января 1915
      67. НАБЕРЕЖНАЯ
      Кто здесь плотник, Петр или Иосиф,
      Поздно было спрашивать, когда,
      Якоря у набережной бросив,
      Стали истомленные суда.
      Как твоим, петровский сорожденец,
      Куполам не надо звонаря,
      Так полуулыбкой — невских пленниц
      Держит двуединая заря.
      Кораблестроитель черноокий —
      Крепче клятв завязаны узлы! —
      Знал: река не перестанет в доки
      Подплывать тюленями смолы,
      Но всегда отыщет меж судами
      Знак медузы утлый рыболов:
      В розовато-черном Саардаме
      Золотые гроздья куполов.
      1915
      68. НОВАЯ ГОЛЛАНДИЯ
      И молнии Петровой дрожи,
      И тросы напряженных рук,
      И в остро пахнущей рогоже
      О землю шлепнувшийся тюк —
      Заморские почуяв грузы
      И тропиками охмелев,
      Как раскрывался у медузы
      Новоголландской арки зев!
      77
      Но слишком беглы очерк суден
      И чужеземных флагов шелк:
      Пред всей страною безрассуден
      Петром оставленный ей долг.
      Окно в Европу! Проработав
      Свой скудный век, ты заперто,
      И въезд торжественный Ламотов —
      Провал, ведущий нас в ничто!
      Кому ж грозить возмездьем скорым
      И отверзать кому врата,
      Коль торг идет родным простором
      И светлым именем Христа?
      «1917—1918·
      69. ВТОРОНАСЕЛЬНИКИ
      Гляди в упор, куда велят
      Шпили, и купола, и стрелы;
      Вверху не призрак оробелый,
      Но дух чудовищный заклят!
      Суоми омертвелый стяг
      Не он ли вздул враждой старинной
      И злобный облак над низиной
      Так вызывающе напряг?
      А ты — орлиную ли власть
      Приносишь нам в гнездо Петрово,
      Чтоб неотступно и сурово
      Могли мы каждый камень класть?
      И, медным преданы следам,
      Насельники болотной гнили.
      Мы, как в чистилище, вступили
      В сей заповедный Саардам.
      «1917—1918·
      78
      70
      Где замысел водный Леблонов
      Доныне и жив, и не жив,
      Я знаю, ни камня не тронув,
      Пройдете вы вдоль перспектив.
      И не принесет нам обузы
      Ваш ясный и тихий приход,
      И сверстницы северной музы
      Для вас поведут хоровод.
      Все те же — слова о величьи,
      И первоначальный размах
      Речного овала, и птичьи
      Распятья на спящих домах.
      Лишь там неизбывные узы
      Незримо на воды легли,
      Да смертные вопли медузы
      Взывают из мутной дали.
      Любимая, до рукояти
      Мечи увязают в груди,
      Но нет милосердней заклятий,
      Чем это — в туман — пропади!..
      «1917-1918·
      71. УЗОР ЧУГУННЫЙ
      Пусть бодрствует, суров и грузен,
      Правительствующий Сенат,
      И на далекий плеск медузин
      Взлетает конь, без крыл крылат —
      В кругу смыкающихся копий,
      Острий мятежных чугуна,
      Уж проступают злобой топи
      Отравленные письмена…
      Но горе! Сдавленный оградой
      И падая в твоем саду,
      В чугунной грозди винограда
      Я даже яда не найду.
      1918
      79
      72. ПОД УКЛОН
      Только ввериться пыланью,
      Только знать: в заречный час
      Движимое невской дланью
      Рдеет зарево — о нас,
      И тогда не город синий —
      Вся любовь наречена,
      Да в двусмысленном кармине
      Тонут наши имена.
      Вправду ль зодчий непреклонный
      Воздвигал речную пыль,
      И не вымысл — бастионы
      И трезиниевский шпиль?
      Разве можно так утончить
      Этот дымный вертоград?
      Надо как-нибудь окончить
      Нерешительный закат!
      Иль растратившему имя
      В междуцарствие зари
      Было знаками речными
      Предначертано: умри?
      19 января 1915
      73. РАЗЪЕЗД
      Цветов условных суета,
      Неверных вееров маванья,
      Но мрамор львиного щита
      Красноречивей расставанья:
      Уже касаются персты
      Росы ночного винограда,
      На занавеси маскарада
      Лукавый очерк темноты.
      А там — из синевы Невы
      Не вырастет ли знак прощальный?..
      Свободной лапой злые львы
      Хватают дым фаты фатальной.
      1914
      80
      74. ЗАКАТ У ДВОРЦОВОГО МОСТА
      И треугольник птичьей стаи,
      И небосклона блеклый прах —
      Искусный фокус Хокусаи,
      Изобличенный в облаках,
      А душу водную волнуя —
      Какая пламенная сыть! —
      Из солнечного златоструя
      Мы не торопимся уплыть,
      Не веря сами, что добыто
      Такое счастье над Невой
      И не раздавит нас копыто
      На набережной роковой.
      1915
      75. ПАВЛОВСК
      Во цвель прудов ползут откосы,