Однако Гинни хорошо помнила того красивого черноволосого мальчика, который издалека наблюдал за их играми в Камелот. Да, пожалуй, она не просто заметила молчаливого мальчика-креола с точеным лицом и заносчивой повадкой, даже тогда, еще совсем девочкой, она почувствовала к нему какое-то необъяснимое влечение.

– Не обращай на него внимания, – уговаривал ее Ланс, когда в первый раз заметил, что она поглядывает на Рафа. – Кто он такой? Просто наглый мальчишка из семьи нищего издольщика.

Эти слова принесли Гинни разочарование, загадочный мальчик, оказывается, принадлежал к категории людей, которых папа называл «белой швалью». Человек, у которого нет собственной земли, не стоит ни гроша, считал Джон Маклауд. Ланс прав, этого мальчика надо игнорировать, а не то папа рассердится.

С другой стороны, Гинни видела, что ее интерес к Рафу задевает самолюбие Ланса. Уж слишком много он понимает о себе! И для Гинни стало игрой обмениваться взглядами с Рафом. Затем она даже стала ему улыбаться. Ответной улыбки она не получала, но знала, что он не спускает глаз с нее и ее товарищей по играм.

И вот однажды, рассердившись на Ланса, она назло ему пригласила Рафа принять участие в игре. Ланс был возмущен и требовал, чтобы новенький считался вассалом более мелкого калибра. Он спихивал на Рафа все наименее интересные обязанности, и тот так хорошо их выполнял, что Гинни объявила, завтра ее новый вассал будет принимать участие в турнире за рыцарское звание.

Ланс создал для него все мыслимые трудности, но Раф с легкостью прошел испытания. Ланс был взбешен и потребовал, чтобы Гинни отказалась посвящать чужака в рыцари, но она надменно напомнила ему, что королева поступает так, как считает нужным, и повернулась к Лансу спиной. Тогда он с такой силой толкнул ее в спину, что она упала.

Ей помогли встать, но оказалось, что руку помощи ей протянул Раф. И тут же вызвал Ланса на дуэль за оскорбление королевы.

Ланс только засмеялся ему в лицо. «Еще не хватало, – сказал он, – стану я пачкать руки о белую шваль».

Тихим властным голосом Раф напомнил ему правило, Ланс должен принимать любой вызов. А победитель, по решению королевы, будет объявлен королем.

И Раф вопросительно посмотрел на Гинни. Ланс кричал, что она должна отказать наглецу, но она упрямо кивнула головой. Она хотела наказать Ланса за грубость, показать ему, что решает она, а не он. Кроме того, ей нравилась мысль, что за нее будут биться двое рыцарей.

– Вы обещаете объявить меня королем, если я одержу победу? – спросил Раф, вперив в нее настойчивый взор. – Честное слово?

Видя, как это требование разозлило Ланса, она опять кивнула. Но тут же опомнилась, услышав, как ахнули ее друзья.

Однако было уже поздно. Ланс и Раф уже размахивали палками, которые у них изображали мечи. Ее друзья окружили ее, требуя, чтобы она поддерживала Ланса. Подумай, что будет, если победит этот чужак, предупреждали ее они. Она объявит королем Бог знает кого, а их смелый, благородный Ланцелот обидится и уйдет от них. И кто тогда будет защищать королевство? Нищий издольщик? Что останется от их любимой игры в Камелот?

Гинни об этом не подумала, потому что ей и в голову не приходило, что Ланс может потерпеть поражение. Он же всегда был ее героем, а Рафу с его темными волосами и мрачным взглядом больше подходит роль негодяя; которого побеждает благородный рыцарь.

Однако вскоре Раф выбил из рук Ланса палку. Когда же он отбросил свою палку и согласился продолжить бой на кулаках, у Гинни дурные предчувствия переросли в страх. Как же быть, если он победит? Королевством могли править только она с Ланцелотом. Неужели из-за небольшой размолвки их будущее будет разрушено навсегда?

Раф обрушил на Ланса шквал ударов, и тот упал на землю, побежденный. Пораженные таким исходом боя, ее друзья закричали, что какого-то чужака нельзя объявить королем. Это неслыханно, это возмутительно. Гинни должна прогнать самозванца.

Раф подошел к ней, опустился на одно колено и взял ее за руку, посвящая ей свою победу. Чувствуя на себе выжидательные взгляды друзей, Гинни поблагодарила его за защиту ее чести и протянула ему в качестве награды большое спелое яблоко.

– Мне не нужно яблоко, – Раф, растерянно глядя на нее. – Достаточно того, что я стану королем.

Другие дети засмеялись. Раф так крепко стиснул ее руку, что Гинни пришлось вырвать ее. Ланс тем временем весь в синяках и ссадинах поднялся с земли и сказал, что Раф уж слишком размечтался, кто это видел, чтобы немытого издольщика делали королем?

Раф медленно поднялся и вернул Гинни яблоко.

– Это ваше решение? – спросил он ее, впившись в нее взглядом.

А когда она кивнула, у него на лице выразилось такое разочарование, что Гинни на секунду стало нестерпимо стыдно.

– Настоящая королева держит свое слово, – сказал он, неприязненно глядя на нее. – Она не дает обещаний, которые не собирается выполнять.

С этим он и ушел. Гинни постаралась забыть эту неприятную сцену. Это ей тем более удалось, что Раф больше никогда не приходил наблюдать их игру, а вскоре ее отец избавился от всех арендаторов.

И вот пожалуйста – Раф снова объявился и напомнил ей о прошлом, которое она предпочла бы забыть, да к тому же бросил ей в лицо оскорбительные слова: «избалованная» и «ограниченная».

«Да еще не забудь про самомнение», – напомнила она себе и покраснела.

Неужели это самомнение – решить, что он преследует ее? С какой стати он вдруг оказался на земле Маклаудов? Она не так много знает о Рафе Латуре, но готова побиться об заклад, что ему меньше всего свойственна ностальгия.

Тут раздался гонг к ужину, и Гинни встала с диванчика. «Опять я о нем думаю», – сердито сказала она себе. Словно мало всяких прочих огорчений – не хватало еще, чтобы какой-то спесивый креол испортил ей ужин!

Она спустилась в гостиную, и ей пришлось еще целый час слушать скучные разговоры. Но все скрашивало ожидание вкуснейшего «гамбо» с крабами и креветками. Наконец, когда у Эдиты-Энн иссякли скучные сентенции, а дядя Джервис с Лансом допили графин виски, Гомер объявил, что кушать подано. Гинни встала, предвкушая стряпню Лавинии.

Но, войдя в столовую под руку с Лансом, она увидела, что и здесь все совсем не похоже на те видения Розленда, которые представлялись ее воображению. Из столовой исчез элегантный дубовый гарнитур, который приобрела мама. Вместо него стоял стол из сосны, который в одиночестве казался чересчур маленьким. Его поверхность была порядком поцарапана, и на нее полагалось бы положить скатерть, но, видимо, скатерти, как и серебряные приборы и фарфоровая посуда, были проданы.

Дядя Джервис направился к стулу, который стоял у нижнего торца стола, оставив место во главе стола незанятым. Это напоминание об отсутствии папы царапнуло Гинни по сердцу. Они расселись, скрежеща стульями по полу, на котором больше не было ковра. Комната казалась темной и мрачной, и Гинни подумала, что в ней еще труднее будет вести непринужденную беседу, чем в гостиной.

Но она тем более была настроена насладиться вкусной едой. Каков же был ее ужас, когда вместо «гамбо» она обнаружила у себя на тарелке высушенный кусок мяса и кучку вареного гороха, залитые жидким сметанным соусом.

– Что это? – спросила Гинни, не в силах скрыть разочарование.

Эдита-Энн покраснела, как свекла, потом дернула головой.

– Может, в Бостоне ты привыкла к лучшему, но мы считаем, что это вполне добротная еда и голод удовлетворяет.

– Удовлетворяет голод? – повторила Гинни, роясь на тарелке в тщетной попытке найти хотя бы одну креветку. – Это я есть не могу.

– Тогда сиди не евши.

– Девочки, не надо ссориться, – сказал дядя Джервис. – Хоть попробуй, Гинни. Эдита-Энн так старалась.

Гинни с изумлением посмотрела на кузину.

– Это твоя стряпня? Но ты же не умеешь готовить!

– Пришлось научиться. Лавиния к вечеру совсем выбивается из сил. Если мы хотим, чтобы был ужин, кому-то надо его приготовить.

«Хоть бы поучилась как следует, – с тоской подумала Гинни, глядя на тарелку. – А я-то мечтала о гамбо...»

Не сумев придумать блюду достойное название, она поднесла ко рту кусочек пережаренного мяса, сомневаясь, что сумеет его проглотить. И вдруг в столовую вошел Гомер и объявил, что к дяде Джервису пришел посетитель и ждет в прихожей. Гинни воспользовалась этим предлогом, чтобы опустить вилку.

– Но мы только что сели ужинать. Пусть ждет, – сказал дядя Джервис.

– Этот человек говорит, что у него срочное дело, – настаивал Гомер.

Сердито бормоча себе под нос, дядя Джервис встал из-за стола и вышел в дверь, которую перед ним открыл Гомер.

Эдита-Энн смотрела вслед отцу с улыбочкой на лице, а Ланс просто долил рюмку, словно такое вторжение не было чем-то из ряда вон выходящим. Гинни же распирало любопытство. Только невообразимый грубиян либо вконец отчаявшийся человек может потребовать аудиенции во время ужина.

– Ваше слово чести? – раздался в передней громкий голос. – И вы полагаете, что это меня удовлетворит?

Гинни похолодела, это был Раф Латур. Неужели он настолько пренебрег приличиями, что явился к ней домой?

– Мало ли чего вы наобещаете! – продолжал Раф обозленным голосом. – Я еще не встречал Маклауда, который выполнял бы свои обещания.

Ланс напряженно прислушивался к разговору, его тоже, видимо, обеспокоило появление Латура. Гинни не удивилась враждебности Ланса. Наверно, ему было неприятно вспоминать, что этот человек победил его в честном бою. Хотя тогда они были детьми, он, возможно, подозревает, что Латур не способен победить его и сейчас.

– Да кто вы такой? – возмущенно воскликнул дядя Джервис. – Как вы смеете являться ко мне в дом и разговаривать со мной таким тоном? Сейчас же убирайтесь с моей земли!

– Вашей земли? Я считал, что Розленд пока еще принадлежит вашему брату.

– Так оно и есть! – прогремел новый голос. Это был прежний, совсем не скрипучий голос папы. Гинни улыбнулась, представив себе, как съежился ее дядя, который разыгрывал из себя хозяина поместья и был пойман за руку его настоящим хозяином.

– Я все еще хозяин этого дома, сэр, – продолжал папа почти светским тоном. – Что я могу для вас сделать?

– Это сын Латура, Джон, – поспешно вмешался дядя Джервис. – Он явился сюда, чтобы устроить скандал. Иди к себе в кабинет, а я от него быстро избавлюсь. Я лучше тебя знаю, как обращаться с подобной публикой.

Эти слова резанули Гинни по уху: подобной публикой. В устах дяди Джервиса они уже не казались ей безобидными. Более того, она поняла, почему Раф воспринимал их как оскорбление.

– Повторяю, – резко сказал Джон. – Что я могу для вас сделать, сэр?

Наступила тишина. Гинни надеялась, что Раф просветит их всех о цели своего прихода.

– У меня дело к вашему брату, – сказал он наконец. – Личное дело, которое вскоре должно разрешиться тем или иным образом. Даю вам свое слово.

Хлопнула входная дверь, и Гинни озадаченно нахмурилась. Это очень похоже на Рафа – уйти, не объяснив, зачем он приходил.

– Какой неприятный человек, – сказала она, заметив, что Ланс внимательно смотрит на нее.

– Латур – самонадеянный болван. – Ланс с хмурым лицом потянулся за рюмкой. – Он, наверно, воображает, что твой отец должен дать ему землю. Вряд ли вы помните, дорогие дамы, что его отец был здесь арендатором.

Гинни притворилась, что первый раз об этом слышит. Она считала, что Лансу ни к чему знать, что она помнит про его позорное поражение.

– Я помню его мать, – сказала Эдита-Энн. – Это была очаровательная женщина. Тетя Аманда часто говорила, как ей трудно, она только что овдовела, у нее на руках дети, и ей еще нужно искать новое жилье.

Гинни изумленно посмотрела на кузину, сама она, хотя и была на несколько лет старше ее, ничего не знала о семье Латуров. У Эдиты-Энн просто талант вынюхивать то, что никому не известно.

– Джону ничего не оставалось, как выставить Латуров, еще до смерти отца они задолжали ему арендную плату за несколько месяцев. И как бы его жена без мужа обрабатывала землю? Никто Джона не осуждал, кроме Рафа, но этот мальчишка всегда о себе слишком много понимал. Наверно, с тех самых пор и имеет зуб на Маклаудов.

– Так он всего лишь хочет арендовать землю? – спросила Гинни, вспомнив свой план привлечь арендаторов. – Почему же дядя Джервис не соглашается? Зачем восстанавливать против себя человека, который хочет платить нам деньги?

– Что за чушь ты несешь?

В словах Ланса звучало такое пренебрежение, что Гинни некоторое время молча ковырялась в тарелке и только потом ответила:

– Я тут подумала... что, если бы мы смогли найти арендаторов, у нас были бы деньги на саженцы и на рабов и нам удалось бы возродить плантацию.

Ланс снисходительно улыбнулся.

– Не морочь себе голову делами, дорогая. Мы же сказали тебе, доверься мужчинам, и мы что-нибудь придумаем.

– Лучше поучилась бы готовить и шить, – вставила Эдита-Энн. – А дела – это не для женщин.

Гинни выпрямилась.

– А я считаю, что это совсем неплохой план. Ланс грустно покачал головой.

– Милая, твой дя... папа не захочет связываться с белой швалью. Арендной платы едва хватит на то, чтобы отремонтировать для них хижины. Да джентльмену и не подобает жить на арендные платежи. Маклауды всегда были плантаторами, а не рантье. – Увидев, что Гинни нахмурилась, Ланс с улыбкой добавил: – Но это очень мило с твоей стороны – искать выход. Если хочешь, я поговорю с твоим дядей. Он, наверно, будет рад узнать, что ты радеешь о Розленде.

Ланс снисходительно похлопал ее по руке. Гинни внутренне кипела. Может быть, она и не до конца продумала свой план, но ей не хотелось, чтобы мужчины смеялись над ним, покуривая в кабинете после ужина.

– Нет уж, – сказала она, опять принимаясь ковыряться в тарелке. – Если ты считаешь, что это глупость, то не стоит ему и говорить.

Вдруг дверь открылась, и вошел дядя Джервис.

– Глядите, кто к нам пришел! – радостным голосом объявил он.

Вслед за ним в столовую вошел его брат.

Гинни забыла все свои планы, изумленно глядя на отца. Видимо, Джон Маклауд очень редко садился за стол с семьей: у всех был радостный вид, все старались ему угодить, хотя было очевидно, что они предпочли бы, чтобы он ужинал у себя в кабинете.

Гинни было неприятно оказаться в их числе. Она глядела, как ее отец, хромая и опираясь на трость, прошел к своему месту во главе стола. Опускаясь на стул, он чуть не сел мимо, но Гомер вовремя подсунул под него стул. Судя по тому, как ловко и быстро он это сделал, бедный слуга порядком поднаторел в том, чтобы скрывать опьянение хозяина.

Гинни грустно взирала на незнакомца, поселившегося в теле ее отца. Ей было тяжело, когда он утром оттолкнул ее, но глядеть на него сейчас было еще тяжелее. Не притронувшись к стряпне Эдиты-Энн, он налегал на виски и непрерывно хохотал. К возмущению Гинни, дядя и не пытался его остановить. Правда, он и сам пил одну рюмку за другой.

Братья стали вспоминать прошлое. Глядя на них, можно было подумать, будто комната по-прежнему обставлена очаровательной мебелью, а неприятной сцены в прихожей просто не было и в помине. Уж не померещился ли ей угрожающий голос Рафа?

Тем временем Джон и Джервис говорили о том времени, когда братья были юношами и жили на плантации родителей в Виргинии.

– Помнишь, какие там устраивали турниры? – спросил Джервис. – Ты не представляешь, как мне было обидно, хоть из кожи лезь вон, все равно победит твой старший брат.

Джон усмехнулся, и на секунду Гинни увидела в нем такого папу, каким он был раньше.

– Смейся-смейся, Джон, но разве кто-нибудь хоть раз побил тебя на турнире?

– Да нет, такого не было, – ответил Джон, глядя в рюмку, словно в темной жидкости ему предстали видения прошлого. – Я так и уехал из Виргинии чемпионом.

– Как наш юный друг Ланс. Жаль все же, что мы больше не устраиваем турниров в Розленде.

Джон не слушал брата.

– Помнишь последний турнир? – сказал он, видимо, весь уйдя мыслями в прошлое. – На котором я выиграл мою Аманду.

Воцарилась неловкая тишина. Так бывало всегда, когда поминали Аманду.

Но, может, это добрый признак, с надеждой подумала Гинни. Если Джон Маклауд уже может говорить о своей любимой жене, может быть, его рана начинает заживать? Может быть, он перестанет пить и даже простит свою дочь?

– Да, тот день нельзя забыть, – сказал Джервис, улыбаясь брату. – Никто не думал, что ты будешь участвовать в турнире – ты ведь уехал в Луизиану и был занят новой плантацией. Я очень рассчитывал на победу, но мне следовало бы знать, что мой старший брат ни за что не пропустит этот турнир.

– Как я мог его пропустить, когда Аманда предложила себя в жены победителю?

Гинни слышала эту историю тысячу раз, и она никогда ей не надоедала. Как это романтично, что ее папа проехал многие тысячи миль, чтобы получить в жены Аманду Мейтленд.

– До чего же она была хороша! – с горьким вздохом сказал Джервис. – Мы все готовы были сражаться за ее руку. Но если бы мы знали, что она тебе написала, многие, наверно, не стали бы и записываться на турнир. Она была уверена, что ты приедешь. И победишь.

– Да, моя Аманда знала, чего хотела. – Джон тоже вздохнул и осушил рюмку. – И добилась этого. – Он замолчал, видимо, уйдя мыслями в далекое прошлое.

– Послушай, – вдруг сказал Джервис. – Может, нам тоже устроить турнир?

Джон фыркнул и потянулся за графином.

– Да кто на него приедет? И как мы за него заплатим?

– Если бы мы предложили достойный приз, то приехали бы многие.

Все устремили взгляд на Джона. А он, не донеся рюмку до рта, непонимающе смотрел на Джервиса.

– Какую еще каверзу ты задумал, Джерв? – наконец спросил он, одним залпом осушая рюмку.

– Каверзу? – Джервис засмеялся. – Да что ты, Джон, мне просто пришло в голову, что мы соберем кучу денег, если потребуем плату за участие в турнире. Уже пять лет в нашей округе не было ничего подобного. Все захотят в нем участвовать, а мы на эти деньги поднимем Розленд.

Гинни понравилась эта мысль, и она пересказала слова Мисси Бенсон о том, как все мечтают о турнире.

– Вот видишь, – с улыбкой сказал Джервис – Всем будет интересно. А когда они узнают о главном призе, готов спорить, что от охотников отбоя не будет.

Джон приподнял бровь, забыв про рюмку. Джервис наклонился вперед, как бы стараясь заразить его своим воодушевлением.

– В конце концов, кто не захочет получить в жены красавицу Гиневру?

У Гинни похолодело внутри. Не спросив ее согласия, он собирается объявить ее главным призом?

– Нет уж, – решительно сказала она, вставая со стула. – Это все равно что... – Она вспомнила про аукцион, который она сама предложила Мисси. – Это все равно что выставить меня на продажу на аукционе и отдать тому, кто больше заплатит.

– Гинни, детка, да ничего подобного, – заверил ее дядя Джервис. – Твой папа не станет тебя приневоливать. Но если уж твоя мама согласилась выйти замуж за победителя турнира, значит, в этом нет ничего зазорного.

Он вопросительно посмотрел на брата.

Опасаясь, что отец с ним согласится, Гинни бросила на стол салфетку.

– Вся округа будет насмехаться надо мной. Я не согласна стать предметом сплетен, вот и все!

В глазах Джона мелькнула сталь. Гинни поняла, что сделала ошибку. Она узнала этот проблеск, ведь упрямство она унаследовала от отца.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что ты лучше своей мамы? – жестко спросил Джон. – Что не опустишься до того, что сделала она?

– Джон, я уверен, что Гинни не имела в виду ничего такого...

– Я пока хозяин в этом доме, – с пугающей решимостью сказал папа. – Если я приму решение провести турнир, моя дочь будет послушна моей воле. Вот и все!

У Гинни задрожали губы.

– Неужели ты так меня ненавидишь? Если это наказание за маму...

Джон тоже встал и бросил салфетку на тарелку.

– Не смей поминать ее имя в этом доме! Ясно? Гинни чувствовала на себе злорадный взгляд Эдиты-Энн.

– Ясно?

Вздрогнув от его рыка, она кивнула.

– Вот и отлично. – Взяв графин, Джон повернулся к брату. – Пошли в кабинет, Джервис. Надо все как следует обсудить.

Он вышел из комнаты, оставив позади себя гробовую тишину. Гинни медленно опустилась на стул, чувствуя себя униженной в глазах Ланса и всех остальных.

Дядя Джервис обошел вокруг стола и обнял ее за плечи.

– Пойми, Гинни, Джону сейчас очень тяжело. Ему нужно, чтобы его дочка ему помогла. Разве ты этого не понимаешь?

Конечно, она это понимала – ее давило чувство вины.

– Да и кому о тебе сплетничать? – продолжал Джервис. – Половина Луизианы влюблена в нашу Гиневру-Элизабет. Почему бы не устроить турнир? Мы же знаем всех холостяков в округе и знаем, что ни один не устоит против Ланса.

Ланс накрыл рукой руку Гинни.

– Ты только подумай, – продолжал Джервис, – когда вы поженитесь, Ланс будет управлять Розлендом, а ты тут будешь хозяйкой. Что может быть лучше?

При этих словах Эдита-Энн побелела как полотно.

– А что, если Ланс не победит? – спросила она. У Ланса при этих словах сделался оскорбленный вид.

Дядя Джервис засмеялся.

– Ну что ты, доченька, кто может победить нашего Ланцелота? – Он снял руку с плеч Гинни и толкнул Ланса в бок. – Поговори с ней, а я пойду успокою брата. Эдита-Энн, иди на кухню и помоги Лавинии вымыть посуду.

Гинни увидела, как ее кузина негодующе вспыхнула, и подумала, что она откажется. Но Эдита-Энн не смела спорить с отцом. Черная как туча, она последовала за ним из столовой.

– Он прав, – сказал Ланс, как только они вышли. – Это, наверно, мой единственный шанс получить тебя в жены.

– Но разве тебе не кажется, что это дурной тон? Я буду себя чувствовать как кусок говядины, вывешенный в грязной витрине мясника.

– Напротив. – Ланс встал рядом с ней. – По-моему, это очень романтично. Представь себе, как все будет. Съехавшиеся со всех краев рыцари бросаются в бой за твою руку. Другое дело, что у них нет никакой надежды победить, раз в турнире участвую я.

– Ты уверен, что всех победишь?

– Неужели ты сомневаешься?

Гинни невольно вспомнила Рафа Латура. Но это было давно, в драке между детьми, да и кто сказал, что Раф примет участие в турнире? Он ненавидит Маклаудов и считает ее тщеславной, эгоистичной и ограниченной.

– Нет, я в тебе не сомневаюсь, – ответила она, но в голосе ее все же слышалась неуверенность.

– Не забывай, – сказал Ланс, – что я буду стремиться к победе как никто другой, ведь это мой единственный шанс. Неужели ты думаешь, милая, что он уплывет у меня из рук?

Он говорил с такой убежденностью, что сомневаться в нем было просто недостойно. Он просил, чтобы она верила в него, но на карту, в конце концов, была поставлена ее репутация, и она ответила:

– Не знаю, Ланс.

– Судьба дает мне эту возможность завоевать тебя, и я ее не упущу. – Ланс опустился на одно колено и взял руки Гинни, которая была тронута его явной искренностью. – Бедняжка Гинни, ты напугана, и я не могу тебя винить. Но подумай, если твой отец согласится на условия турнира, он не сможет помешать нашему браку. Ланцелот выедет на поле и завоюет свою Гиневру. А это значит, что мы с тобой станем хозяевами Розленда и осуществим все свои мечты.

Слушая его, Гинни представила себе, какое красочное зрелище будет представлять собой турнир и как это все будет романтично. Да какая еще девушка получала столь эффектное предложение руки и сердца? Глядя на дорогое знакомое лицо, Гинни почувствовала прилив любви к своему храброму, верному рыцарю Лансу, который поклялся любить и защищать ее до конца своих дней.

– О Ланс, если ты уверен, что победишь...

Он поднес ее руку к своим губам и пылко проговорил: ты моя, леди Гиневра, и я буду биться насмерть с любым, кто попытается тебя отнять.

Он страстно смотрел, на нее и Гинни показалось, что он ее сейчас поцелует. Она ждала этого, надеясь, что его поцелуй изгонит из ее памяти колдовское прикосновение губ Рафа.

Но Ланс только глубоко вздохнул, поднялся на ноги и потянул ее за собой.

– Пойду скажу твоему папе и дяде, что ты согласна. Надо решить, как организовать турнир. Чем скорее я его выиграю, тем скорее мы поженимся.

Он отпустил ее руки и шагнул к двери. Гинни, до которой вдруг дошло, на что она согласилась, попыталась его удержать:

– Не уходи, Ланс. Мне страшно...

– Не бойся. – Нежно улыбаясь, он коснулся ее лба кончиками пальцев. – Я же всегда с тобой. Пусть тебе сегодня приснится наше счастливое супружество, дорогая.

С этими словами он повернулся и вышел, оставив Гинни в сомнении и страхе. Глядя ему вслед, она невольно потрогала пальцами свои губы.

Эдита-Энн стояла в темноте конюшни, опершись спиной о стенку пустого стойла. Она все еще кипела от негодования и, закончив работу на кухне, решила, что ей лучше всего спрятаться в конюшне. Поскольку за исключением кобылы, которую ее отец оставил для себя, всех породистых лошадей продали с аукциона, в конюшне Эдита-Энн могла остаться наедине с собой.

Весь ее гнев был направлен на Джервиса Маклауда. Она никому не сказала ни слова, когда он продал дорогую обстановку брата, чтобы заплатить свои собственные все возрастающие долги, но это... это предательство она не могла ему простить. Неужели отец не знает о ее чувствах к Лансу? Как же он мот предложить его Гинни на серебряном блюде?

У Эдиты-Энн загорелось лицо при воспоминании о свидании с Лансом в этом самом стойле на прошлой неделе. Он говорил, как она красива, как желанна, и она ему поверила. А когда он стал ее целовать и гладить ее грудь, она поняла, что это любовь. Папа никогда не согласится на ее брак с Лансом, но как Ланс взволновал ее своими ласками! Она, наверно, позволила бы ему потрогать не только грудь, если бы в соседнем стойле не фыркнула кобыла. Это привело ее в чувство, и она остановила Ланса – и себя. С того дня Ланс смотрит на нее знойными глазами, и она уверена, что эта сцена непременно повторится.

То есть была уверена до сегодняшнего дня.

За обедом, перехватив несколько взглядов отца в сторону Ланса, Эдита-Энн с ужасом поняла, что брак Ланса с Гинни предрешен. Ослепленный мечтой о Камелоте и воспоминаниями о былых подвигах, Ланс не хочет замечать, что Розленд пришел в такой же упадок, как и его собственная усадьба. Но что руководит ее отцом? Зачем ему нужно, чтобы Ланс женился на Гинни? У Эдиты-Энн не было иллюзий насчет отца. Джервис Маклауд не станет стараться, если эти старания не обещают барыша.

Вдруг дверь конюшни скрипнула, и Эдита-Энн увидела теплый огонь свечи. Вошли Джервис и Ланс. Она инстинктивно попятилась в глубину стойла. Сжавшись в комок в углу, она лихорадочно вытирала руками глаза, еще не хватало, чтобы эти двое – главные люди в ее жизни – увидели ее в слезах!

– Может, все же останешься, – говорил Джервис. – Эдита-Энн постелет тебе в комнате для гостей.

Нет, каково, сердито подумала Эдита-Энн. Он, видно, считает ее рабыней, Эдита-Энн сделай то, Эдита-Энн сделай се!

– Спасибо за приглашение, но, если вы позволите мне взять вашу кобылу, я лучше съезжу домой и вернусь утром, – с тихим смешком сказал Ланс. – Надо предупредить маму, чтобы она готовилась к отъезду из старого дома.

Отъезду? У Эдиты-Энн упало сердце. Куда они могут уехать – у них же нет денег! Бедный Ланс, подумала она, представляя, как воспримет эту новость его мать. Трудно себе представить, чтобы разборчивая леди Бафорд согласилась жить в маленьком городском домике.

– Должен признаться, – продолжал Ланс с еще одним смешком, – я не думал, что вам удастся уговорить вашего брата провести турнир.

– А почему бы и нет? Он хочет избавиться от Гинни, и к тому же он еще не понял, что ты будешь среди претендентов. Джон нарочно назначил высокую цену за участие – чтобы тебе это было не по карману. Но я разрешу тебе участвовать бесплатно. Только смотри – уговор дороже денег!

– Да, пожалуйста, забирайте Белль-Оукс, Джерв! Я с удовольствием оттуда выберусь – мне там надоело до черта – и начну жизнь сначала в Розленде.

– Что ж, начало будет неплохое – у тебя же будет твоя доля денег, вырученных за участие в турнире. Завтра я помещу в газетах объявление. Чем больше дураков раскошелится, тем богаче станем мы с тобой.

Теперь Эдита-Энн поняла, зачем ее отец устраивает брак Ланса и Гинни. Получив Белль-Оукс, он впервые в жизни завладеет собственной плантацией. А если он к тому же собирается наложить лапу на половину доходов от турнира, неудивительно, что у них с Лансом такое прекрасное настроение.

– А пока я занимаюсь турниром, – продолжал Джервис, – твоя задача – обхаживать Гинни. Тверди ей о своей любви, пока у нее голова не пойдет кругом, оболванивай ее рыцарской дребеденью, которую она так обожает. Надеюсь, это тебе по плечу?

Ланс фыркнул – очень похоже на кобылу, которую он вывел из соседнего стойла. Эдита-Энн присела на корточки, теперь ей и вовсе не хотелось быть обнаруженной.

– Да смотри побольше упражняйся, – сказал Джервис, выходя из конюшни вслед за Лансом. – Все наши планы рухнут, как карточный домик, если ты не выиграешь турнир.

Кто-то опять фыркнул. Эдита-Энн не поняла, кобыла это или Ланс. В ее голове крутились слова отца: «Все наши планы рухнут, если ты не выиграешь турнир».

Она хитро улыбнулась. До турнира еще есть время, мало ли что может случиться.

Может, она что-нибудь придумает.

Гинни сидела на диванчике у окна, поджав ноги и глядя на освещенные луной пустые поля Розленда. Ей было одиноко и страшно. После того как Ланс уехал домой, дядя Джервис долго разговаривал с ней, объясняя, как много этот турнир будет значить для будущего Розленда. Он даст деньги на саженцы, и у них впервые за много лет появится возможность восстановить благосостояние поместья. «Турнир возродит надежду, – убеждал ее дядя, – он может пробудить в твоем папе былую целеустремленность. Представь себе, что вместо бутылки он начнет полагаться на свою дочь и ее нового мужа».