Глава двенадцатая

Сон волнами захлестывал уставший мозг. В одном из видений братья привезли Льешо к Динхе, а она расспросила его и отправила спать. В другом пристальные, проницательные взгляды двух волшебников скрестились словно клинки на поле брани. Один из магов отчаянно, почти в панике разыскивал юношу. Другой же в поисках способных разыскать принца образов упорно стремился разрушить стену его сопротивления. Во сне Льешо спасался от темного гнева мастера Марко, но никак не мог прорваться к Хабибе – мешала темная, непроглядная ночь, наполненная звуками плена: горько, безутешно плакал Хмиши, отчаянно кричал император Шу.

«Я не хочу оставаться здесь», – говорил разум, и лба касались прохладные пальцы, снимая паутину ужаса.

Тьма продолжала нависать, облегчаемая лишь призрачным светом далеких звезд. Льешо, спотыкаясь, брел по узкой тропинке. Путь он нащупывал, проводя рукой по вздымающейся слева изрытой пещерами скале. Справа же, далеко внизу, простиралась жаждавшая его падения каменистая долина. Так же, как и в пустыне, без всякого приглашения в сон явилась огромная черная свинья. В темноте ночи подробно разглядеть животное было почти невозможно; Льешо увидел лишь скопление густых теней – они проглатывали ночь, загораживая путь. Маленькие свинячьи глазки озаряли принца холодным черным светом, словно жемчужины Богини, которые Льешо постоянно носил на груди. Склонив голову, юноша разрешил свинье войти в сон, и та в ответ отвесила вежливый поклон. Состоящее из теней массивное препятствие на пути куда-то утекло, изменив форму, и свинья начала восхождение в гору.

Льешо шел следом – все выше и выше. Пещеры, мимо которых они проходили, были завешены тяжелыми покрывалами, на которых шевелились таинственные тени. Но там, за занавесами, в темной глубине, стояла полная тишина. Те, кто когда-то жил здесь, исповедуя суровую религию, давно ушли, и воспоминанием о них служили лишь бесполезные глухие шторы. Впрочем, через некоторое время и пещеры остались позади. Слепые, пустые глазницы верхних гротов встречали призраки пролетавших над неведомыми горными ущельями ветров. Внизу лежал пещерный город Акенбад, а наверху ожидали лишь темнота и тщательно скрытые святилища. Льешо поднимался все выше и выше, неотступно следуя за свиньей. Стоило ему отстать, как животное тут же останавливалось, терпеливо ожидая, а потом вновь начинало подъем.

– Я никуда не денусь, – жалобно произнес Льешо. – Здесь больше нет путей, кроме этой единственной безжалостной козлиной тропы.

Свинья, естественно, ничего не ответила, продолжая семенить вперед. Так продолжалось до тех самых пор, пока не показался поворот, на котором росла, отчаянно цепляясь корнями за горный склон, финиковая пальма. Свинья ткнулась пятачком в корни дерева, а потом выразительно взглянула на своего спутника.

– Ты хочешь, чтобы я начал здесь копать? – удивился Льешо.

Свинья не отводила взгляд, и юноша опустился на колени, нащупывая рукой палку или плоский камень – что-нибудь, чем можно было бы вгрызться в твердую словно камень землю. Однако инструменты не потребовались. Наклонившись пониже, Льешо ощутил, как спина его вытягивается, изгибаясь, а пальцы срастаются. Взглянув на них, принц сразу понял, что руки его – уже вовсе не руки, а сильные свиные ноги с копытами.

«Что со мной?» – хотел спросить он, однако вместо слов смог издать лишь резкое хрюканье и визг.

В отчаянии, склонив голову к стволу дерева, Льешо печально, по-свински зарычал. Проводник же его продолжал упрямо топтаться рядом, чуть выше по склону.

– Что тебе надо?

Как и опасался юноша, слова больше походили на хрюканье. Но животному, судя по всему, они были понятны, хотя ответом послужило лишь молчание. Свинья проницательно заглянула в маленькие глазки другой свиньи и снова стукнула копытами о землю.

– Ну хорошо!

Льешо обнюхал корни дерева, пытаясь уловить хотя бы малейший оттенок запаха. Вот, вот здесь – он сунул пятачок поглубже в землю, пытаясь приблизиться к ускользающему ощущению. Мощные клыки с силой взрыли спекшуюся, безжизненную землю. В ход пошли копыта, и скоро корни дерева освободились. Принюхался… в вырытой под корнями засохшей финиковой пальмы норе Льешо обнаружил черную жемчужину – на той самой серебряной цепи, которую помнил еще по терзавшему его в дороге сну. Подтолкнув пятачком, вытащил драгоценность, освободив ее от плена. Протянул к ней копыто. В эту минуту оно вновь превратилось в человеческие пальцы, и Льешо смог спокойно взять цепь. Положив жемчужину на ладонь, он крепко сжал только что вновь обретенный кулак. И вдруг ветер принес сильный, совершенно определенный запах. Вода. Да, он обнаружил воду и теперь ясно слышит ее страстный призыв. Обернувшись, набрал полную пригоршню, хотел поднести ко рту… и проснулся в каменной пещере на соломенном тюфяке.

– Льюка! – как можно громче позвал принц.

Ответа не последовало. Тогда юноша поднялся и в темноте побрел к выходу, а потом вниз по лестнице. Он твердо решил отправиться по дороге собственного сна и разыскать спящую жемчужину. Прорицатели так и сидели на подушках в позе лотоса, продолжая вглядываться в мистические картины потустороннего мира. Направляясь к выходу, Льешо лишь бегло взглянул на них. Раздвинув шелковый занавес и выйдя на дорогу, юноша обнаружил, что в Акенбад пришел рассвет. Он принес с собой доселе неведомые чувства воодушевления и надежды.

– Льешо! Проснись!

Льюка осторожно похлопал брата по плечу. Льешо открыл глаза и смущенно замигал, прищуриваясь и пытаясь рассмотреть залитую солнцем дорогу.

– Где я?

– В Акенбаде. Ты куда-то отправился, так и не проснувшись.

– Да, теперь вспоминаю.

На самом деле воспоминание вовсе не казалось воспоминанием. Какая его часть принадлежит сну?

К братьям осторожным шагом приближался Балар. На лице его светилась широкая улыбка, а в руках он бережно, словно драгоценность, держал простую глиняную чашу.

– Вода! – Балар протянул чашу младшему брату. – Духи пустыни благоволят тебе. Святой Колодец снова ожил. Попей!

Вода. Старцы-мистики покинули свои пещеры, чтобы вознести хвалу духам пустыни за возвращение Святого Колодца. Свежесть напомнила Льешо о мучившей его жажде. Он не смог напиться из бившего над городом родника, а сейчас, протянув руку к чаше, обнаружил, что крепко сжимает кулак – бледный и грязный, напоминающий свиное копыто. Земля забилась под ногти и даже застряла между пальцев.

Балар провел кончиком указательного пальца по носу Льешо – на нем остался пыльный след.

– Где это ты копался ночью? – нахмурился он, внимательно разглядывая палец. А потом неожиданно вскинул голову, изумленно раскрыв глаза: – О! – не столько воскликнул, сколько выдохнул Балар.

Льюка перевел взгляд с одного брата на другого, потом поднял сжатый кулак Льешо и начал неторопливо, по одному, распрямлять пальцы. Когда пыльная ладонь наконец раскрылась, оказалось, что на ней лежит черная жемчужина.

Услышав изумленный возглас Льюки, проходившие мимо ташеки приблизились, а потом, вслед за старшими братьями, упали перед Льешо на колени.

– Встаньте скорее! – Льешо от смущения покраснел. – Это же просто смешно!

Братья поднялись, но сделали это явно для того, чтобы успокоить Льешо. Ташеки тоже медленно встали на ноги. По толпе пробежал шепот, подходили все новые и новые люди. Льешо пытался объяснить:

– Черная свинья привела меня к высохшей финиковой пальме высоко в горах. А жемчужина, словно пробка, закупоривала родник у самых корней дерева. Я решил, что все это сон, но, очевидно, ошибался.

Льюка возразил, отрицая попытку Льешо объяснить появление в руке жемчужины:

– Я дежурил всю ночь, не смыкая глаз, и ты ни разу не встал со своей постели там, в маленькой пещере, – до самого утра, когда я тебя разбудил. – Голос звучал настойчиво. – Кроме того, если бы кто-нибудь вошел или вышел, сторожа непременно сообщили бы мне.

Льешо вспомнил ощущение прохладных пальцев на своем пылающем лбу, но промолчал. Вместо этого он залез за пазуху и достал ту самую ладанку, в которой со времени ухода из Шана хранил черные жемчужины. Все три оказались на месте. Братьев, похоже, этот факт не особенно удивил, однако сам Льешо разнервничался. Одно дело – увидеть во сне какое-нибудь место, а потом обнаружить его при свете дня, и совсем другое – принести из сна настоящую жемчужину, да еще и испачкаться в земле. Больше того, если верить сну, сейчас он держал в руке вовсе не жемчуг, а измененную до неузнаваемости личность Свина, любимого садовника Великой Богини, хозяина се небесных садов.

– Пропустите меня! Посторонитесь!

Сквозь толпу пробивался Харлол. Растолкав собравшихся, он оказался лицом к лицу с Льюкой.

– Толкователи снов Акенбада проснулись. Динха просит фибских принцев пожаловать к ней!

Льешо отрицательно покачал головой. Ему почему-то чудилось, что пасть драконьей пещеры непременно закроется, навеки проглотив его. Рационального объяснения своим опасениям он дать не мог, а потому для отвода глаз пролепетал что-то насчет острого чувства голода.

Однако отговорка не сработала. За годы разлуки Льюка стал куда более упрямым, чем был в детстве, в Кунголе.

– Динха накормит тебя, – настойчиво возразил он и потянул младшего брата прочь от обступивших его ташеков, пытавшихся хотя бы дотронуться до края одежды юноши.

– Зачем они все это делают?

– Считают, что прикосновение к тебе принесет их семьям благополучие, а больным – исцеление.

Балар взглянул с удивлением, словно упрекая брата за то, что он не понимает этого сам. Но разве мог Льешо разбираться в таких вещах? Фибы не придавали большого значения магии талисманов, да и в Шане никто не смотрел на юношу как на святого. Если бы было иначе, ему не пришлось бы так часто пускать в ход нож и даже меч.

– Эти люди запутались в братьях, – недовольно ворчал младший из принцев. – Мистик здесь – Льюка. А если им нужен целитель, то вместо меня надо было спасать Адара.

– Им срочно требовался ясновидящий, чтобы вернуть воду, – напомнил Льюка, – и ты спас их; вернее, всех нас. Естественно, толкователи снов Акенбада хотят тебя поблагодарить.

– Волноваться не о чем. – Балар похлопал брата по спине, но Льешо жест совсем не убедил. – Прорицатели Акенбада, когда не спят, достаточно общительны. Возможно, они даже потреплют тебя по щеке и перекинутся парой слов насчет того, какой ты приятный молодой человек. Смысла особого в этих разговорах, конечно, не будет, но тема очень их позабавит. А потом, когда они тебя обсудят, ты сможешь задать пару вопросов – если, конечно, захочешь.

– Вчерашние ответы Динхи не принесли большой пользы, – напомнил Льешо, и Балар в знак согласия энергично кивнул.

– Дело в том, что ответы, когда их слышишь, никогда не кажутся толковыми. Только потом, когда уже бывает слишком поздно, начинаешь понимать, что они означали и как именно следовало бы поступить, окажись предупреждения не столь туманными.

С советами, которые получал Льешо, всегда именно так и случалось – поначалу они казались вполне однозначными, зато потом выяснялось, что понимать их следовало совершенно иначе.

Льюка смотрел на брата так, словно у того выросла вторая голова и эта вторая голова умела разговаривать на иностранных языках.

– Замолчи, Балар! Он же не видел Динху вчера вечером!

– Что? О! Нет, толкователи снов не просыпаются неделями, – согласился Балар. – Ты, должно быть, спутал Динху с одной из прислужниц, хотя вряд ли такое возможно. Разумеется, не повстречавшись с Динхой, ничего знать и не будешь.

– Та, которую я видел, была старой и слепой, – сказал Льешо. – А ты, Льюка, отвел меня в маленькую пещеру над большой – той, где сидели прорицатели. Да, и еще маленькая пещера освещалась переливающимися в стене кристаллами.

– Динха не слепа, хотя и говорят, что во время сна глаза ее обращаются внутрь. – Льюка внимательно взглянул в лицо брату, словно таким образом хотел заглянуть ему в душу и выведать скрывающиеся там тайны. – Ты видел сон, а в том сне – еще один сон. И вот в этом-то внутреннем сне ты и спас нам жизнь.

Льешо подумал, что тайна заключается не в глазах, а в руке. Дары мира снов должны были бы исчезнуть с восходом солнца, однако черная жемчужина все еще лежала на ладони.

Братья молчали, хотя взглядами успели сказать друг другу многое. Наделенный даром проникновения в прошлое и будущее Льюка нехотя признался:

– То будущее, которое я вижу, тонет в тумане. Но это, разумеется, ничего не значит. Предсказание будущего – искусство, далекое от абсолютной точности.

– В таком случае твой дар не приносит особой пользы.

Льешо ничего не спрашивал – ответ на все вопросы слышался в его собственной интонации: всякое ясновидение он считал не столько даром, сколько серьезным неудобством. Шокар тоже так думал. Ему не досталось никакого особого дара, и от этого он чувствовал себя счастливее остальных братьев.

Льюка недовольно нахмурился. Однако отрицать подобное утверждение оказалось достаточно трудно.

– Дары Богини напоминают одежду, сшитую на много лет вперед. По мере того как дух наш набирает силу, время и опыт использования дара делают его все более удобным в обращении.

– А ты, Балар, сумел врасти в свой дар? – прямолинейно уточнил Льешо.

Балар покачал головой.

– Иногда мне кажется, что все мои способности – вовсе не дары, а безумие, и происходит оно от стремления как можно ближе подойти к тем материям, которые находятся за гранью нашего понимания.

– Что-то уж слишком мудрено, – саркастически заметил Льюка. – Впрочем, пора идти, нас ведь приглашала Динха. Не стоит томить ее долгим ожиданием. Семейные дебаты мы вполне можем отложить.

– У меня накопилось очень много вопросов, – заявил Льешо. – Например, зачем она послала тебя за мной, приказав украсть и прервать предназначенное мне испытание, а потом еще и таскать по пустыне. А еще – зачем мы отдали Адара с товарищами на произвол врагам, которые мечтают убить всю нашу семью.

Льюка попытался взглядом остановить младшего из принцев, но это не удавалось даже мастеру Дену, наделенному божественными свойствами. Что уж говорить о брате, пусть даже и ясновидящем.

– Если ты действительно обладаешь способностью созерцать прошлое и будущее, то наверняка знаешь, что никаким, даже самым строгим взглядом невозможно изменить ни мои решения, ни мои действия.

– Ну, хотя бы старайся быть поосторожнее. Встреча с толкователями снов Акенбада таит в себе немало опасностей.

Предупреждение Льюки противоречило заверениям Балара, но смутился именно Балар.

– Они не станут бить или обижать тебя, – запротестовал он. Однако потом счел нужным признать: – Однако если ты попытаешься скрыть хоть малую толику правды, они пригвоздят тебя, словно муравья.

– Некоторые из секретов вполне стоят целой жизни. Льюка с силой схватил брата за плечо.

– Даже не думай ни о чем подобном, братишка. Уж чьей-чьей, а твоей жизнью мы рисковать никак не можем.

– Этого тебе знать не дано.

Во время странствований Льешо повидал и смерть, и чудеса и, уж конечно, от своих наставников узнал кое-что о силе воздействия твердого и в то же время выразительного взгляда. Льюка отпустил плечо младшего брата и на шаг отступил. Балар же, заметив это, не смог сдержать довольной улыбки.

– В свой шестой день рождения, – заметил он, – я попросил Богиню посылать мне каждый день по чуду. И до сих пор она меня не разочаровывает.

Льешо и Льюка внезапно оказались в одном лагере: теперь оба дружно сверлили взглядами Балара. А потом Льюка резко повернулся и повел братьев вслед за Харлолом вверх по Дороге Каменной Реки к пещере, в которой их ждали толкователи снов.

Харлол отступил в сторону, пропустив братьев в разверстую драконью пасть, между каменных зубов. А потом, как и прошлой ночью, встал на страже, скрестив руки на рукоятках двух висевших на поясе мечей.

Пещера дракона выглядела так же, как и ночью, вот только нарисованные на стене духи при свете Великого Солнца выглядели еще более реальными, чем при тусклом мерцании лампы. Собачьи Уши все еще спал в углу возле каменной лестницы. Льюка вновь уселся на подушке слева от Льешо, а Балар – справа. Однако в отличие от сновидения проворные прислужники, шепотом принося извинения, быстро поставили низкие столики и загрузили их разнообразными яствами и напитками. Как сказал Балар, среди толкователей снов, равно как и прислужников, было больше женщин, хотя встречались и мужчины. Льешо узнал того самого мальчика, который во сне принес немного воды в его собственной чаше из нефрита. Быстрый взгляд слуги подсказал, что тот тоже все помнит.

– Добро пожаловать, принц снов. – Движением головы Динха пригласила к угощению. – Раздели с нами трапезу и разговор.