– Ну, значит, я самый настоящий герой, – подал голос Хмиши. – Ведь я почти постоянно дрожу от ужаса – все вокруг меня пугает.

Мастер Ден рассмеялся – впрочем, этого от него и ждали, – и по-отечески обнял фибов.

– Отправляйтесь-ка спать, – распорядился он, словно урезонивал двух расшалившихся мальчишек.

– Только не я, – проворчал в ответ Хмиши. – Мне пора менять на посту Льинг.

Едва приятель ушел, Льешо воспользовался моментом и задал последний вопрос:

– Чей же это был сон? Я попал в сон Хабибы или он в мой?

– Вполне возможно, что ваши сны просто перепутались. – Мастер Ден похлопал Льешо по плечу. – С этим мы разберемся. А сейчас постарайся все-таки отдохнуть. Утром ты мне понадобишься рано – для обряда молитвы.

– Хорошо, мастер.

Льешо выразил свою признательность лукавому богу низким поклоном. Еще в мирные времена он познал важность и молитвенных обрядов, и уравновешивающих их обрядов боевых. Напоминание мастера Марко успокоило мятущуюся душу: даже в пути, в караване, вдали от всего привычного и знакомого, необходимо соблюдать свой собственный, внутренний распорядок жизни.

Еще до рассвета Хмиши принялся трясти Льешо за плечо.

– Мастер Ден уже ждет во дворе. Меня сегодня освободили, а ты поторопись.

Со стоном Льешо поднялся с подстилки, Хмиши же с удовольствием шлепнулся на свою. Льинг нигде не было видно, но мешок ее стоял наготове – значит девушка уже собралась в путь. Нетвердым шагом Льешо направился к выходу и почти вывалился из арки на площадь – как раз в ту минуту, когда серый восход маленького солнца едва осветил все вокруг.

Льинг уже была здесь. И Собачьи Уши, и вообще все. Карлик стоял в свободной позе, широко расставив короткие кривые ноги и сложив на животе такие же короткие, неуклюжие руки. Фигура его выглядела комичной, однако серьезное, сосредоточенно-спокойное выражение глаз не позволяло насмехаться. Льешо вдруг задумался о той истинной роли, которую маленький человечек играл при дворе Шу.

Карина сбросила свои накидки и пришла в длинной, с разрезом, юбке. Адар стоял перед входом в гостиницу рядом с переодетым императором и небольшой группой самых опытных телохранителей. Несколько купцов даже приостановили сборы в дорогу – так им хотелось посмотреть церемонию. С противоположной стороны двора за собравшимися наблюдала изрядная толпа простого люда. Среди зевак выделялись гарнские купцы; их охраняли собственные телохранители, одетые в военную форму.

Стараясь обращать как можно меньше внимания на зрителей, Льешо занял место рядом с Кариной. Встряхнув руками, расслабил мышцы. Может быть, удастся произвести на целительницу впечатление хотя бы искусным выполнением упражнений – ведь ничем другим привлечь ее внимание не удается. Мастер Ден совершил ритуальный поклон, и все участники церемонии ответили тем же. Потом лукавый бог – он же по совместительству прачка – провозгласил первую из утренних поз. «Красное солнце».

Приветствуя зарю, Льешо придал послушному телу форму самого нежного из огненных знаков. Каждый изгиб, каждая линия напоминали о прошлых исполнениях молитвенных форм. Теплые, словно освещенные солнечными лучами, в молитве возвращались лица потерянных или оставшихся в дальних краях товарищей – Бикси, Стайпс, Каду; все они виделись словно живые – на ферме Шокара тренировали новобранцев. Гладиатор Радимус – его отдали врагу в счет уплаты долгов. Мадонн, который пожертвовал жизнью, чтобы прекратить войну, и погибший в этой войне мастер Яке. Состарившийся на службе монархам Фибии Льек – не желая нарушать свой долг, он последовал за Льешо в рабство. В этой наполненной бурями и невзгодами жизни воспоминания об ушедших привязанностях сжимали сердце страстным желанием вновь встретиться с товарищами.

Настало время перерыва между фигурами, и к участникам церемонии присоединились несколько телохранителей. Их примеру последовал один из конюхов, потом еще один, и даже несколько купцов, отдав слугам тяжелую верхнюю одежду, встали в ряд молящихся.

– Текущая река, – провозгласил мастер Ден.

Воспоминания стали шире – плавные движения мышц вовсе не мешали им, а, наоборот, обостряли восприятие. Учение утверждало, что Путь Богини постигается не сопротивлением, а гибкостью и мягкостью. Существует только настоящее, время воплощается в движении. Прошлое перетекает в будущее словно река, которая течет вечно и в то же время всегда остается в настоящем.

– Неподвижная вода.

Провозглашая эту молитвенную форму, мастер Ден взглянул на Адара.

Адар понял призыв. Отойдя от гостиницы, он встал рядом с учителем – перед теперь уже достаточно внушительным рядом молящихся. Поклонившись смертному богу, он принял соответствующую позу, а в ответ на приветственную улыбку мастера тоже широко улыбнулся; казалось, этих двоих объединяет какой-то общий секрет. Мастер Ден поднял руку, и Адар, стоя к нему лицом, точно, словно в зеркале, отразил движение. Поднятые руки соприкоснулись. Потом Адар опустился на одно колено, а свободную руку резким отточенным движением выбросил вперед. То же самое сделал и мастер. Последовал целый цикл резких движений, каждое из них заканчивалось моментом неподвижности и плавно переходило в следующее. Ни разу руки партнеров не соприкоснулись, хотя замирали они буквально на расстоянии волоса друг от друга.

Льешо в точности повторял движения за мастерами – в числе тех немногих, кто был в состоянии выполнять сложные упражнения. Однако закончили мастера вдвоем – никто больше не смог синхронно, с высокой степенью точности отразить их фигуры. Льешо пришлось оставить всякую надежду произвести впечатление на Карину. Он и не подозревал об удивительном мастерстве брата, и все же оно не оказалось для него полной неожиданностью. Адар пользовался благосклонностью Богини как один из ее духовных мужей. Ее дары включали и владение высоким искусством врачевания. Как ни странно, брат считал, что Богиня приходила и к нему, Льешо, – а ведь он неуклюж, не владеет никакими искусствами, знаниями и умениями. Его ночное бдение вышло совершенно безрезультатным – никаких даров он не получил.

Закончив ритуал, Адар низко, почтительно поклонился, словно весь сложный цикл движений выполнялся как повинность.

– Бабочка, – провозгласил мастер Ден.

Однако в этот момент вызовом ему прозвучал другой голос:

– Путешествие на запад требует внимания куда более сильных богов.

На открытый участок площади вышел Харлол, погонщик из Ташека. Он принялся расхаживать перед толпой зевак – конюхов, погонщиков и телохранителей.

Кто-то ткнул Льешо в бедро. Посмотрев вниз, он увидел, что карлик стоит с недовольным, даже сердитым лицом.

– Хозяин слишком давно не имел дела с караванами, – прошептал Собачьи Уши. – Надеюсь, ему не придется дорого заплатить за то, что в дальний путь он необдуманно взял иностранца.

Льешо происходящее тоже очень не нравилось.

Бросив вызов, погонщик-ташек начал раскачиваться в танце пустыни. Очень скоро танец превратился в безумное кружение; развевающиеся тяжелые одежды делали танцора похожим на опасную дикую птицу. Неожиданно из толпы бросили меч, и Харлол на лету поймал его. Следом прилетел и еще один. Описывая сразу двумя мечами огромные круги, ташек продолжал воинственный танец. Низко склоняясь, он словно пружина подпрыгивал, пронзая мечами незримого противника, а потом снова начинал вращать оружие над головой. Движения его стали хореографическим воплощением смерти. Когда же погонщик наконец внезапно остановился, тяжело дыша, мечи оказались на плечах Адара: скрещенные наподобие буквы X, они сходились точно возле горла целителя.

– Я врач. – Вероятно, поначалу ташек воспринял эти слова как мольбу о пощаде, и губы его скривились в презрительной усмешке. Но Адар продолжил: – Я не причиню тебе зла.

– Так прочитай же свою судьбу в сиянии кинжалов, лекарь!

В ответ Адар лишь улыбнулся, почти по-приятельски. Потом он пожал плечами, и мечи словно сами собой поднялись с его плеч.

– Не думаю, что сегодня Богине угоден мой визит. Однако как только она призовет меня к себе, я тут же явлюсь.

Льешо решил, что старший брат попросту лишился рассудка. Но неужели и сам император тоже сошел с ума, позволив лукавому божеству убедить себя нанять в качестве погонщика такого опасного человека? Неужели Шу действительно позволит этому простолюдину хладнокровно, прямо у себя на глазах, убить принца-целителя?

– Нет!

Льешо настолько увлекся, насылая проклятия на головы всех врагов, что даже не заметил, как вытащил и нож, и меч и вышел вперед, на открытое пространство.

– Нет, – согласился Шу.

Император произнес это слово тихо – так, что услышать его мог только Льешо. Он взял меч у Льешо, а потом и у Льинг; свободно держа оба клинка в опущенных руках, приблизился к погонщику.

– Я знаю твой танец. – Император Шана остановился перед собственным погонщиком. Его богатый костюм напоминал окружающим, что тот персонаж, которого он играл, знаком с гуинмерской версий религии ташеков. Он два раза топнул ногой. – Ну же, бродяга, давай станцуем!

Обращение «бродяга» по отношению к ташеку могло прозвучать совсем по-разному. Посторонние нередко использовали его как оскорбление, пытаясь подчеркнуть, что люди этой национальности не имели ни честолюбия, ни склонности к труду, предпочитая побираться, воровать и вымогать свой хлеб. Однако для тех из ташеков, которые пришли из пустыни Гансау, «бродяга» оставался священным странником и, больше того, человеком, способным выжить. Шу мог иметь в виду любое из толкований, а возможно, и сразу оба. Ни голосом, ни выражением лица, ни единым движением он себя не выдал. Тот, к кому император обращался, вполне мог выбирать сам.

– Если желаешь, купец!

Харлол убрал свои мечи с горла Адара, в качестве предупреждения оставив лишь тонкую полоску крови, и повернулся лицом к тому, кто осмелился так дерзко бросить вызов. Также дважды стукнув ногой, ташек принял вызов.

Не отводя друг от друга глаз, двое принялись кружить по площади. Мечи сверкали и звенели – в такт чеканным движениям ног. Кружась, взлетая в воздух, вновь опускаясь на землю, резко выбрасывая ногу, чтобы обескуражить танцующего противника, император отвечал ташеку движением на движение. Танец носил ритуальный характер; мечи взлетали в воздух и вились вокруг танцующего; он же ловко ловил их и опять посылал в воздух. Молитвенный танец не предполагал ущерба здоровью исполнителей, хотя при таком накале молитвы любой несчастный случай мог оказаться смертельным. Одно лишь неуверенное движение ноги, потеря сосредоточенности и внимания лишь на долю секунды могли принести смерть.

Ноги отбивали все более стремительный ритм, и танец набирал темп. Раздававшиеся в толпе крики поощряли то одного виртуоза, то другого. Шу был старше своего партнера; молитва мечей представляла собой всего лишь одну из многих форм, которые он познал за многие годы путешествий по империи. Однако во всей толпе об этом ведали лишь члены небольшого отряда Льешо. Казалось, что Харлол более симпатичен публике: он обладал выдержкой молодости и целеустремленностью человека, танцем выражающего ту единственную религию, которую он исповедовал. Шу посвятил собственную жизнь тысячам самых различных вызовов, а погонщик всего лишь стремился отстоять свое положение среди сверстников.

Танец продолжался, и Льешо заметил, что его рисунок, да и сам характер поединка, изменились. Так же, как и молитвенные формы Пути Богини, танец носил воинственный характер, а каждое его движение, каждая поза несли в себе смертельную угрозу. Поэтому Льешо совсем не удивился, увидев, как Харлол нацелил оба меча прямо в сердце противника. А один лишь взгляд на сосредоточенное, внимательно-напряженное лицо карлика подтвердил опасения: ташек действительно избрал самый опасный стиль.

Льешо с трудом сдерживался, не зная, что делать: он уже почти видел императора Шу мертвым на площади. Кровь монарха впитывал песок, а империя тем временем разваливалась на части, как не скрепленная раствором кирпичная стена. Стиль танца диктовал Харлол, но Льешо все равно винил императора за неизбежные последствия его возможной смерти. Дело в том, что погонщик сражался с купцом из Гуинмера, не подозревая о присутствии скрывающегося в его обличье императора. А значит, он не мог даже предположить, в какие несчастья ввергнет свой народ, случайно убив императора. Однако, несмотря на страстное желание вмешаться в ход поединка, Льешо приходилось стоять неподвижно, ведь малейшее движение могло отвлечь внимание того самого человека, которого он стремился спасти.

Юноша все-таки сделал полшага вперед, но в этот самый момент на плечо легла тяжелая рука. Мастер Ден крепко держал ученика.

– Он занимался у хорошего учителя, – напомнил лукавый бог, разумеется, имея в виду самого себя.

Льешо хотел возразить, что мастер Ден преподавал совсем иной молитвенный ритуал и иное боевое искусство – те, что принадлежали семи смертным богам и основали Путь Богини, а не эту дикую игру угрозы и смерти. Вовсе не было необходимости специально обучаться танцу бродяги, чтобы уловить тот самый момент, в который молитва оказалась столь опасной. Шу тоже почувствовал переход и немедленно принял его, на ходу перестроив стиль выступления. И вот взмах меча, еще один – и погонщик уже лежит у ног соперника, неровно и тяжело дыша и истекая кровью от ран на руке и ноге.

– Рассвет, – провозгласил Шу спокойным голосом; дыхание его даже не сбилось.

Пока они сражались, встало Великое Солнце.

– Друг Адар, не сможешь ли ты помочь моему погонщику? А мне нужен кто-то, кто займет его место в караване.

– Я вас не задержу. – Раненый погонщик с огромным трудом, поддерживаемый Адаром, поднялся. – Всего лишь пара швов, и еще до обеда я вновь окажусь в строю. Разве удастся так быстро найти здесь человека, который сразу войдет в курс дела?

– Я и в твое обучение вложил гораздо больше, чем ты заслуживаешь, – резко и холодно ответил Шу.

Вернув мечи тем, у кого он их взял, император вопросительно взглянул на Адара.

– Молодые люди обладают удивительной способностью восстановления. – Принц-врачеватель слегка потрепал раненого за ухо, продолжая, впрочем, его поддерживать. – Однако предстоит еще выяснить, не повредило ли солнце его умственную деятельность.

– Ну так перевяжи раны и заплати хозяину гостиницы за два дня проживания.

Распорядившись судьбой ташека-погонщика, Шу обратился к нему самому:

– Отдохни как следует. Ты сможешь нагнать караван в Дарнэге – как только нога снова станет исправно тебе служить. Ну а нам действительно нужна помощь, иначе мы ни за что не выйдем вместе со всем караваном.

Удовлетворенно проследив, как купец из Гуинмера распорядился последствиями глупости и хвастовства молодого погонщика, толпа распалась на небольшие группы, чтобы перед началом трудового дня вдоволь посплетничать. От одной из таких групп отделился человек, явно отличающийся фамильным сходством с раненым.

– Я Кагар, кузен Харлола. Чтобы защитить честь семьи, осмелюсь предложить на его место себя.

Кагар очень низко поклонился, явно стыдясь бесчестья, которое Харлол навлек на весь свой род.

– Это что, заговор против моих верблюдов? – воскликнул Шу. В голосе его звучало возмущение опасающегося кражи купца, а вовсе не настороженность императора, только что предотвратившего попытку убийства. – Не для того ли ты сменяешь кузена, чтобы потом поделить с ним мои товары?

– Я действительно следовал за вами, – признался Кагар, – но вовсе не для того, чтобы ограбить. Надеялся убедить вас принять меня на работу в качестве конюха. Кто мог ожидать, что кузен опозорит нашу семью? Теперь мне остается лишь надежда на устранение того ущерба, который он нанес на этом поле брани.

Кагар держался очень прямо, едва бросив взгляд на униженного погонщика.

– Прошу, добрый купец! Мне не нужно никаких денег, позвольте только восстановить доброе имя семьи!

– Бесплатно – это хорошая цена, – согласился Шу. – Все равно тебе понадобятся и пища, и кров… – Он перевел взгляд с молодого ташека на мастера Дена, однако тот ни единым намеком не выразил своего отношения к происходящему. – Ну хорошо, оставайся, – наконец принял решение купец, – но если ты заставишь меня об этом пожалеть, я тут же тебя выгоню – даже если придется бросить тебя в пустыне.

Молодой конюх расплылся в улыбке.

– Да, господин! – коротко согласился он и, поклонившись, побежал к конюшне.

Льешо с огромным удовольствием оставил бы обоих молодых людей прямо здесь, его радовало, что они хотя бы на некоторое время избавляются от Харлола. Сам собой вставал вопрос: почему же все-таки император не выгнал человека, пытавшегося его убить?

И тут Шу направил гнев в странное русло: с головы напавшего ташека он перенес его на Льешо.

– Я вполне способен сам защитить своих гостей от всяких выскочек!

В голосе Шу звучал ледяной холод. Льешо сумел расслышать тот самый скрытый упрек, который, окажись он высказанным вслух, тут же разрушил бы инкогнито обоих. Адара могли бы защитить и другие. Он представлял для Фибии слишком большую ценность, чтобы рисковать его жизнью в уличной драке.

– Мой дорогой господин. – Юноша поклонился чрезвычайно формально, как и должен был поклониться купцу тот, кто обучен хорошим манерам, – без особого уважения, но соблюдая все приличия. – Не забудьте, пожалуйста, что жизнь ваша стоит куда дороже, чем те телохранители, которые получают зарплату за вашу защиту. Давайте выполнять свою работу, поскольку репутация нуждается в том, чтобы ее постоянно поддерживали.

Шу увидел в глазах юноши страх – он боялся потерять императора Шана в глупой площадной схватке.

– Не так уж был силен противник, – с улыбкой оправдался он, хотя все-таки пообещал: – Твоим советом я обязательно воспользуюсь в будущем.

Толпа рассеялась, не обращая больше внимания ни на купца, ни на его молодого охранника. Никто, разумеется, не заметил, как сузились глаза старшего из собеседников, когда он очень тихо – так, чтобы никто из посторонних не услышал, – добавил:

– Если бы ты вступил с ним в борьбу, непременно погиб бы. Этого я позволить никак не мог.

Действительно, погонщик-ташек оказался очень сильным бойцом.

– Все равно рано или поздно вам придется позволить мне жить своим умом – или умереть, – дерзко возразил Льешо.

Оба прекрасно понимали, что так оно и есть, однако Шу не мог скрыть нежелания признать очевидное. Льешо кивнул, показывая, что понимает сомнения императора.

– Именно такие чувства испытываю и я, когда вы совершаете что-нибудь безрассудное, например, принимаете смертельный вызов чересчур горячего погонщика.

Резко вскинув руку – жест этот вполне соответствовал искренности спора, – юноша повернулся и пошел прочь.