Глава XI

ВОЛШЕБСТВО ЛЕТНЕЙ НОЧИ…

Шум камня, выкатившегося из-под копыта лошади, вывел Габриэля из задумчивости, Он лежал на траве и в последний раз не спеша разглядывал старый замок, который завтра обрушится и превратится в бесформенную массу, словно смертельно раненный человек, когда у него подкашиваются колени и он падает на землю, чтобы никогда уже больше не подняться. Кто-то приближался.

Габриэль тотчас вскочил и насторожился. При приближении человека у него всегда возникало желание убежать, но, завидев рыжего всадника, он пересилил себя. В нем он узнал последнего посетителя мадемуазель Агнес, после отъезда которого она столько проплакала, что Пульхерии пришлось несколько часов подряд промывать ей глаза.

Сам не зная почему, Габриэль питал отвращение к этому человеку с лицом святого, словно вырезавшем из дерева кривым садовым ножом и в котором, несмотря на его худобу, чувствовалась опасная сила. Если Агнес плакала, значит, он был ей интересен, и этого было вполне достаточно, чтобы вызвать ненависть у ее слуги. В его представлении Тремэн шел сразу же за стариком Уазкуром, и хуже него был лишь сатана! Да и мог ли он не быть демоном, имея такого великолепного, черного как ад, копя, которому Габриэль завидовал больше, чем всему остальному богатству.

Подумав, что враг наверняка хочет проникнуть в дом, куда путь ему был заказан, он не выдержал и в три прыжка встал на полпути и, раскинув руки, перегородил дорогу.

— Куда вы идете? — проговорил он сурово.

— Эта дорога ведет лишь к одному месту.

— Тогда что вам нужно?

— Вы. Я хочу с вами поговорить.

— А я нет!

Спокойно Тремэн спешился и бросил поводья: он знал, что Али не двинется с места. Его глаза сощурились, а рот изобразил насмешливую улыбку.

— Вы не обязаны мне отвечать, но думаю, что будете не правы. Речь идет о делах.

Не ожидав услышать подобное, Габриэль несколько успокоился.

— О делах? Между вами и мной?

— Почему бы и нет? Я узнал, что замок хотят разрушить. А сам только что построил дом и приехал выяснить, как владелец распорядился насчет деревянных стенных панелей, которые я хотел бы купить. Готов предложить хорошую цену.

Габриэль был сбит с толку. Судя по всему, он был не в курсе.

— Не знаю, что вам ответить. Внутри пока ни к чему не прикасались. Кроме мебели, конечно, — ее вынесли.

— Кто этим занимался?

— Нотариус госпожи баронессы.

— А 6 панелях и каминах речи не было?

— Бог мой… нет!

— Было бы жаль их поломать: прекрасные вещи, а я не терплю, когда уничтожают красивые вещи… — сказал Гийом строго и задумчиво, и это подействовало.

— Да, а как вы узнали, что будут сносить?

Тремэн и не подумал раскрывать свои источники. Он непринужденно пожал плечами.

— Совершенно случайно. Вчера я заезжал в Шербург за покупками после посещения зеркальной фабрики в Турлавиле и встретил подрядчика, который взялся разрушить замок. Господина…

Нахмурив брови, он сделал вид, что вспоминает фамилию, как будто она вертелась у него на языке, и его собеседник, разумеется, попал в ловушку.

— Господина Ванье?

— Его самого. Он-то мне и сообщил, что завтра начнут крушить стены, но ничего не мог сказать о судьбе панелей. По его словам, владелец, наверное, уже распорядился об этом, но поскольку он не был уверен, я примчался сюда в надежде на удачу. Придется съездить к нотариусу и разузнать. Хотя… может, вы знаете, не собираются ли перестраивать замок в другом стиле? Тогда было бы разумно сохранить внутреннюю отделку и использовать потом…

— Я ничего не знаю, сударь. Мне велено наблюдать за работами…

— Хорошо! Благодарю вас, — вздохнул Гийом и повернулся, собираясь поставить ногу в, стремя, но не спешил подняться в седло и задумчиво посмотрел на молодого человека.

— Вам, наверное, тяжело будет смотреть, как погибает этот старинный дом? Я знаю, что это такое.

Тот тряхнул плечами, словно желая избавиться от груза.

— Да, немного, но моего мнения не спрашивают. Я делаю то, что прикажут, и меня это устраивает.

Тремэн кивнул, и, решив не давать монеты, которую бы с презрением отвергли, опустился в седло.

— Приветствую вас! Вы, несмотря ни на что, мне нравитесь. Когда-то я видел, как горел дом моего отца, и знаю, каково это.

Кивнув на прощание, он развернул Али и, весьма довольный встречей, ускакал галопом в редкий лесок. Завтра на рассвете он отправится в Шербург, куда король приедет лишь к вечеру. У него будет время разыскать господина Ванье, от которого он без особого труда рассчитывал кое-что узнать: ведь даже состоятельному антрепренеру не помешают несколько золотых…

Гийому нравился Шербург с его низенькими домами и светлыми улицами, проложенными менее ста лет назад, с его черепичными или тяжелыми сланцевыми крышами, будто начищенными сильными ветрами. Приютившийся у подножия горы Руль в изгибе широкой бухты, глубины которой хватало даже для самых крупных кораблей, городок не мог защитить их во время жестоких штормов, пока Людовик XVI не приказал построить большую дамбу. Лишь мелкие рыболовные и торговые суда заходили в небольшой порт, расположенный в устье реки Ивет. Когда-то в Шербурге были крепость, ощетинившаяся дюжиной башен, и солидный земляной вал, но его сровняли по приказу короля-Солнце в надежде заменить красивыми укреплениями, спроектированными господином де Вобаном, да так их и не построили. За просторным рейдом наблюдали лишь два оборонительных сооружения, на стенах которых играли блики и причудливые волнообразные тени. В древности крупным портом был Барфлер, именно там высаживались английские короли, приходившие с войной на землю Франции. Они завидовали красоте Шербурга, открытого всем ветрам, но он был для них лишь «козлом отпущения». Здесь, на глазах у жителей города, выбежавших из Троицкой церкви, где они молились за спасение порта, английские брандеры подожгли и взорвали «Королевское Солнце» — флагманский корабль господина де Турвиля, красивее которого никогда еще не строили. Вместе с ним погибли «Победоносный» (его выбросило на мель у входа в порт) и «Великолепный» (под Турлавилем), как раз накануне того дня, когда в Ла-Уг разбились, еще тринадцать кораблей, — все они были непобедимы, но из-за отсутствия на Ла-Манше защищенного порта им негде было укрыться…

Историю эту Гийом теперь хорошо знал, проведя не одну бессонную ночь с аббатом де Ла Шенье; трагическое сражение при Ла-Уг было его страстью; отныне оно увлекало и его молодого друга… Каждый раз, завидев Шербург с дороги, Гийом словно наяву видел как в радужном небе пылает золотисто-голубой королевский корабль. Он слышал, как кричали раненые, которых, рискуя жизнью, пытались спасти рыбаки, и как молились женщины. Пылавший в его воображении огонь еще больше подогревал его ненависть к англичанам, и теперь он радовался, наблюдая за кипевшей работой, которую начали еще три года назад, надеясь превратить стоящего на передовом посту часового Франции в надежный и неприступный порт, каким он заслуживал стать.

Сегодня Шербург был празднично убран в ожидании августейшего посетителя, развернув на входе, как в средние века, яркие полотнища, куски шелка и даже несколько старинных гобеленов. Их было немного, так как в городе насчитывалось лишь семь знатных фамилий, чьи представители во главе с герцогом Бевронским, Анн-Франсуа д'Аркуром, должны были собраться для встречи короля. Ожидали кого-то из де Мортемер и де Буажлен, а также еще несколько человек, — все они обычно составляли некое подобие двора в прекрасной резиденции губернатора (в прошлом аббатство Нотр-Дам), с ее садами, сбегавшими к подножию холма, на котором расположен Октевиль. Но рожденная в недрах торговли буржуазия окрепла и стремилась заявить о себе. Повсюду виднелись флажки, вымпелы, всевозможные знамена и стяги, потому что каждый хотел выразить признательность доброму королю, который превратил едва залечивший свои раны, немного сонный городок в гигантскую стройку, где, не покладая рук трудились восемьсот плотников со всей Франции, не считая теснившихся в бухте бесчисленных судов для перевозки материалов. Завтра, когда Людовик XVI посетит порт, он будет идти по ковру из живых цветов…

Очутившись в Городе, Тремэн объехал стороной роскошную гостиницу «Дюк де Норманди» и прямиком отправился туда, где обычно останавливался, — в уютное кафе «Уистр», расположенное на улице Кэ-дю-Бассен. Оно было любимым местом встречи буржуа, но дворяне и даже знатные дамы с удовольствием заходили туда поиграть в биллиард. Говорили, что герцогиня Бевронская обещала как-нибудь сыграть партию… Словом, кафе не было похоже на матросский притон.

Когда Тремэн вошел, он увидел много посетителей, в основном мужчин, которые была хорошо одеты и громко разговаривали в просторном, отделанном дубом зале — от времени он стал того самого оттенка, который наш канадец сравнил бы с цветом кленового сиропа. За ним располагались еще два помещения, обшитые более светлым деревом, — там стояли биллиардные столы. В первом же зале, сообщавшемся с кухней, публика наслаждалась устрицами и омарами, запивая их вином, сидром, пивом, водкой или старым ромом — им из-под полы снабжали шербургские пираты, привозившие его с Ямайки. То была вечно процветающая корпорация, которой шербургские коммерсанты во многом были обязаны своим благополучием.

Оглядев зал, Гийом тотчас нашел того, кого искал — адвоката Жозефа Ингу: с ним он познакомился благодаря одной сделке по продаже бумаги в Л'Орьян (Гийом приобрел несколько мельниц на реке Сэр). С тех пор они поддерживали дружеские, хотя и не бескорыстные отношения, поскольку для успешного продвижения своих дел Тремэну был необходим человек, прекрасно знавший законы.

Лавируя между столами, он пробрался к подавшему ему знак человеку: тот ловко расправлялся с омаром, наливая себе из бутылки белого вина. Если бы не нервный тик, время от времени искажавший его лицо, этот молодой холостяк тридцати пяти лет казался бы миловидным. У него были красивые, живые, искрящиеся черные глаза, а под белым париком скрывался тщательно выбритый череп, в другие времена зараставший лохматыми, густыми, черными как смоль волосами. Всегда безупречно одетый, Жозеф Ингу был в Шербурге авторитетом по части изысканности, он никогда не отставал от моды, а его пошитые в Лондоне наряды привели бы в восторг самого Браммеля. Таланты его не ограничивались вкусом в одежде: будучи всегда в курсе всех новостей, он, бесспорно, был наиболее информированным человеком во всей Нормандии и наиболее сведущим во всем королевстве. Помимо этого, он обладал воодушевляющим красноречием и был дьявольски хитер, за что его с полным основанием боялись противники. Да еще владел шпагой и пистолетом так же свободно, как диалектикой.

Прежде чем Гийом успел к нему подойти, он заказал омара и еще одну бутылку вина.

— Прекрасная мысль — со мной позавтракать! Я попросил для тебя то же самое, — добавил он, показав на свою тарелку.

— Правильно сделал: я умираю от голода! Как дела? Костлявые, но белые и ухоженные руки, выглядывавшие из безукоризненных белоснежных муслиновых манжет, вновь принялись разламывать омара.

— Как всегда прекрасно. Каким ветром тебя занесло в наши края? Приехал посмотреть на короля?

— Я не собираюсь задерживаться до его приезда. Я ищу одного человека.

— Со времен Диогена это весьма достойное занятие. А кого?

— Некоего Ванье, подрядчика на королевской стройке.

— Тебе не придется далеко ходить… Повернувшись на стуле, Жозеф хлопнул по плечу сидевшего к ним спиной человека, одетого в сукно шоколадного цвета. Он был крепкого сложения, вдвое шире адвоката, но когда повернул к ним свое любезное красное лицо, оно расплылось в улыбке.

— Приветствую, мэтр Ингу! Простите, что не поздоровался с вами раньше, я вас не заметил.

— Пустяки, я пришел позже вас. Это мой друг, господин Тремэн, он из Сен-Васт и хотел бы с вами поговорить.

— Весьма охотно. Вы желаете сейчас же?

— Если ты предпочитаешь разговаривать с глазу на глаз, я ненадолго вас оставлю, — обратился Жозеф к другу.

— Ты не помещаешь, как раз наоборот. Антрепренер развернулся и подсел к их столу, поздоровавшись с Гийомом по всем правилам.

— Я весь к вашим услугам, сударь!

— Мне просто нужно кое-что узнать, господин Ванье. Вы, если не ошибаюсь, должны сносить замок Нервиль, что на Морсалинских высотах.

— Верно. В эту минуту мои люди уже работают.

— Так вот мой вопрос как вы поступите с камнем? Будет ли он использован для нового строительства?

— Нет. О строительстве нового здания речи нет.

— Значит, вы его продадите, могу ли я его купить?

— Что ты собираешься построить из камней, многие из которых пролежали со времен завоевания Англии? — спросил Жозеф.

Но Ванье покачал головой.

— Их все равно нельзя купить, потому что они предназначены для другого.

— Если не секрет, для чего?

Подрядчик ответил не сразу. Он немного подумал, потом пожал своими тяжелыми плечами. — Поскольку меня на сей счет ни о чем не предупреждали, то мне нет причин от вас скрывать, хотя это и довольно странно: камни привезут сюда, чтобы использовать их в качестве балласта для огромных конусов, на которые будет опираться дамба…

Наступило молчание, так как Тремэн просто остолбенел, и ему потребовалось несколько секунд для того, чтобы осмыслить новость.

— Вы хотите сказать, что госпожа д'Уазкур сносит замок своих предков, чтобы утопить его в море? — Не знаю, она или нет. Я имел дело лишь с нотариусом. Признаться, такое не часто случается: в здании есть старые камины, древние скульптуры, которые заслуживают того, чтобы их сохранить…

Антрепренер покачал головой с видом человека, который сожалеет о том, что вынужден делать, но не собирается спорить.

— Очень жаль! Но на меня не рассчитывайте, ничем воспользоваться не удастся: дерево сожгут, камень потопят. Все должно исчезнуть, даже служебные постройки… Кроме одного…

— Чего?

— Старой часовни, где покоятся прежние графы де Нервиль и, конечно же, последняя графиня.

— Часовня? Я ее не заметил, когда ездил в Нервиль.

— Потому что она в стороне, почти на краю парка. Как вам объяснить?.. Вы знаете, где находится дом Периго, тот, что еще давно был отдан управляющему замка и который у него забрал граф Рауль, когда его последнего сына сослали на галеры?

— Я слышал о нем, но никогда там не бывал. Все равно, ваши объяснения мне не пригодятся, ведь вы, наверное, и его разрушите?

— Кому бы он ни принадлежал теперь, нотариус приказал мне его не трогать, также как и часовню: она больше не относится к постройкам Нервиля. А теперь прошу прощения, мне пора ехать в порт…

Когда он удалился, Тремэн и Ингу некоторое время ели молча. В душе первого назревала гроза, и наконец он отодвинул свою тарелку, где, впрочем, не осталось ничего, кроме пустого панциря.

— Куда же, черт возьми, могла подеваться эта женщина?.. Нотариус, нотариус! К кому бы я ни обращался, все только о нем и твердят! А я даже не знаю, о ком идет речь. Впрочем, я мог у него спросить…

— Тебе бы это мало что дало. В силу своего занятия нотариус — человек скрытный и, так же как и адвокат, обязан хранить профессиональную тайну. Если ты, как я полагаю, имеешь в виду юную госпожу д'Уазкур, ту, что неудачно вышла замуж и так быстро испарилась, то лучше как следует поразмыслить.

— Над чем? Она в монастыре, уж это наверняка. Я так же не могу туда вломиться, как заставить говорить кого-нибудь из твоих коллег. Странно, что ты, который всегда все знаешь и мог бы даже открыть бюро расследований, ничего о ней не слышал. Между тем интересный случай для таких любознательных, как ты.

Жозеф Ингу потребовал новую бутылку вина и яблочный пирог, отведал и того, и другого, обслужил Гийома, потом, глядя на свой стакан, который он подставил под упавший сквозь открытое окно солнечный луч, наконец произнес:

— Что ты собираешься делать? Вернешься к себе или останешься взглянуть на нашего доброго короля?

— Было бы странно, если бы ты не сменил тему разговора! Я намерен вернуться и никого не хочу видеть. Даже Бугенвилей, которые приглашали меня к себе.

Адвокат подскочил на стуле, чуть не перевернув свой стакан.

— Черт меня побери вместе с судейской шапочкой моего отца! Ты знаком с прелестной госпожой де Бугенвиль и молчишь? А я-то два дня, потеряв голову, ищу, кто бы мог меня ей представить! Она самая изысканная женщина из всех, что я видел, самая свежая, самая… — Бесполезно перечислять эпитеты! Обойдешься я без меня. Я возвращаюсь в дом На Семи Ветрах…

— Не делай этого! Послушай, предлагаю тебе сделку: останься до завтра… мне хватит времени, чтобы поцеловать ее восхитительную ручку, а я обещаю тебе обыскать все монастыри Котантена!

— Каким образом тебе удастся это сделать? — спросил Гийом, которого позабавила тоска друга, обычно бесстрашного, непринужденного и даже холодного. Очаровательная Флора решительно опустошала сердца…

— У меня в епископстве есть родственник. За бочонок-другой его любимого вина он мне поведает, где находится юная вдова.

— А если она не в Нормандии?

— Вряд ли этот пресловутый нотариус получает распоряжения издалека. Если хочешь звать мое мнение, она, возможно, даже ближе, чем мы думаем. По рукам?

Отказать было трудно. Гийом согласился переночевать у Ингу, жившего в красивом старом доме на площади Голгофы. Гувернантка, еще менее приветливая, чем судебный следователь, но умевшая готовить, гладить и изумительно вышивать, великолепно содержала холостяцкое жилище. Поскольку ее достоинства заметно превосходили обслуживание в лучших гостиницах, Тремэн смирился с этим без особого труда. Вечером, когда все собрались, чтобы увидеть шествие короля, Жозеф, одетый в безукоризненный ярко-красный фрак, как нельзя лучше подходивший к его черным глазам, наконец-то смог поклониться даме своей мечты под слегка насмешливым взглядом Тремэна. Последний неожиданно для себя освободился от чар молодой женщины, во власти которых находился после их первой встречи. Он был слишком поглощен новой, поставленной Агнес задачей, чтобы ухаживать за кем-либо еще. По-прежнему восхищаясь очарованием и красотой Флоры, он смотрел на нее более отстраненно.

Король прибыл на закате солнца и проехал через триумфальную арку высотой двенадцать и шириной одиннадцать метров, построенную специально для него и замечательно украшенную. Он уверенно и ловко держался на высоком крепком коне, который мог бы выдержать рыцаря его роста и комплекции. Это был человек высокий и плотный, казавшийся старше своих тридцати двух лет, но ежедневные занятия охотой и верховой ездой уберегли его от полноты. Его лицо с выделявшимся крупном носом Бурбона было улыбчивым и приветливым, хотя на нем и были заметны следы забот. Они мучили государя — и супруга — с тех пор, как из-за печальной истории с украденным колье ему пришлось прямо в Версальском дворце, пятнадцатого августа, перед началом службы приказать арестовать кардинала Луи де Роана — придворного духовника, чуть было не ставшего обладателем сердца королевы.

Всю зиму история с бриллиантами ювелиров Бомера и Басанжа, предположительно купленными Роаном (его считали подставным лицом Марии-Антуанетты), но на самом деле украденными интриганкой королевских кровей графиней де Ла Мотт Валуа, живо обсуждалась в салонах Валони и по всей Франции, разделившейся на сторонников кардинала и тех, кто поддерживал королеву. Газеты раскупали нарасхват, а их чтение часто приводило к семейным ссорам, так как вызывало противоречивые мнения, весьма далекие от того, как происходящее представляли себе парижане. В Валони, этом «малом Версале», по-прежнему почитали королеву, тогда как в столице ее ненавидели и поносили.

В последние три недели страсти разгорелись с новой силой. Парижский парламент, призванный в соответствии с решением короля рассмотреть это дело (что было ошибкой, поскольку он, как раз, не был благосклонен к монархам), 31 мая вынес приговор, в котором осудил воровку и полностью оправдал кардинала и авантюриста Калиостро, но главное, оскорбил королеву и осквернил трон. Тем самым он наносил жестокий удар по Марии-Антуанетте, у которой кончался срок беременности. Король, прежде чем отправиться в Нормандию, изменил приговор парламента, сослав кардинала и прогнав Калиостро. Но зло было причинено, оно потрясло королевскую власть, а королеву сделало еще более непопулярной.

О чем король Франции думал в тот прекрасный вечер двадцать второго июня тысяча семьсот восемьдесят шестого года, когда в сопровождении губернатора, мэра и эшевенов он шел по направлению к ратуше через восторженную толпу? О возгласах такой же толпы, приветствовавшей кардинала де Роана и Калиостро, когда они выходам из Бастилии? Или о любимой жене, которую памфлетисты оскорбляли день ото дня, предполагая, что отцом будущего ребенка является граф де Ферзен? Или же об этой подлой женщине, Жанне де Ла Мотт, которую двумя днями раньше секли обнаженную на ступенях его дворца в Сите, потом клеймили каленым железом и отправили отбывать наказание за решетками Сальпетриер?

На удивление, Ингу ответил на вопрос, мучивший Тремэна:

— Ла Мотт следовало повесить! Король слишком великодушен! Надеюсь, он за это не поплатятся слишком дорого…

— Мы, кажется, думали об одном и том же? Лицо его не выражает счастья, однако приветствия и крики «ура», должно быть, согревают ему душу…

— Он по-прежнему очень популярен. Лишь королеву ненавидят, и ему тяжело это перекосить. Надеюсь, однако, что он с радостью проведет три дам, которые решил шил посвятить: он обожает географию, морское дело, мореплавателей. Не так ли, господин де Бугенвиль?

Но тот не слышал: он переминался с ноги на ногу в нетерпении подойти в ратуше к Людовику XVI.

— Пойдемте, Тремэн, войдемте! Я вас представлю!

— Ступайте без меня! Я к этому не стремлюсь.

— Вот тебе раз! Вы не хотите подойти к нашему государю?

— Я помчался бы к нему, если бы ему угрожала опасность, но, слава Богу, в этом нет нужды. Простите меня! Я, видите ли, существо дикое, и у меня плохо получаются всякие курбеты и реверансы. Я уверен, что благодаря вам буду обязательно хорошо принят: заслужу улыбку или несколько любезных слов, но меня бы весьма удивило, если бы мое скромное имя запечатлелось в светлейшей памяти. И минуты не пройдет, как король про меня забудет. Да и может ли быть иначе, когда вокруг такая толпа? И потом, я приехал в Шербург по делам и не одет, как подобает для приема…

— Это не важно! Король — человек, проще которого не сыскать на всем свете. Пойдемте же, Тремэн!..

Тут вмешалась его жена:

— Не настаивайте, друг мой! Тем более что господин Тремэн прав…

— Прав? Вы смеетесь надо мной! Прав, что не желает пойти со мной?

— Совершенно верно, да и вам следовало бы остаться! У губернатора я слышала, что большого приема сегодня вечером не будет. Король будет ужинать в тесном кругу и рано ляжет спать. Он специально просил об этом, чтобы подняться до рассвета и успеть к утреннему приливу… в полпятого утра! Поверьте мне! Давайте поужинаем вчетвером, если, разумеется, господин Ингу согласен с нами остаться. Это было бы очень приятно, а завтра сколько угодно встречайтесь с его величеством…

Мореплаватель неохотно поддался на уговоры, правда, ужин во главе с очаровательной женщиной оказался от этого не менее прелестным. Адвокат был на седьмом небе и каждый раз, взглянув на соседку, словно улетал на розовом облачке. Позже он выразил Тремэну бесконечную признательность…

Но тот думал о другом. Он не особенно верил в связи Ингу в религиозных кругах и жалея, что поддался на уговоры, так как им внезапно овладела потребность как можно скорее вернуться домой. Рассеянность его была столь очевидна, что он заслужил упрек улыбнувшейся ему милой соседки.

— Вам скучно с нами, господин Тремэн?

— Если вам так показалось, то покорно прошу прощения, сударыня. Признаться, меня беспокоит одно дело, но обещаю вам, что не буду больше о нем думать, пока мы не расстанемся…

Все были довольны проведенным вечером, и Гийом, пройдя по многолюдным улицам, где продолжали веселиться жители Шербурга — многие изрядно захмелели, — смог, наконец, добраться до любезно предоставленной его другом спальни, предварительно уложив его самого, поскольку тот так блаженствовал, что несколько перебрал шампанского.