— Извините меня. Мне надо ненадолго уехать.

— Именно в этот вечер? В вечер вашей свадьбы? — вскричала пораженная мадемуазель Маржон.

— Кроме вас, очень мало людей знают, что у нас сегодня свадьба. Я ненадолго. Мне надо быть в Трианоне. Меня требует к себе королева.

— Королева? Но почему? Чего она хочет от тебя? — воскликнула Жюдит, мешая слезы и гнев.

Он приласкал ее, улыбнулся.

— Конечно же очень немногого, но я не могу не поехать туда. Винклерид расскажет, что однажды я уже был замешан в личные дела Ее Величества. Эта история касалась отвратительного дела об украденном колье. Думаю, что на этот раз речь идет именно об этом. Я должен туда отправиться.

— Но почему ты? Насколько я знаю, у королевы хватает слуг.

— Может быть, потому, что она и король знают, что я им верен и предан. Не плачь, ласковая моя красавица. Я буду отсутствовать совсем недолго. Начинайте ужин без меня. Но оставьте мне хоть немного паштета.

Он в последний раз поцеловал свою молодую жену, взял шляпу, шпагу, похлопал по плечу Ульриха-Августа, в задумчивости снимавшего белый фартук, и вышел к посланнику королевы.

У ворот их ожидала карета с зажженными фонарями, опущенными лесенками, с полуоткрытыми дверцами.

Посланник открыл дверцу. Жиль быстро устремился внутрь кареты.

— Одно слово, крик, просто вздох — и вы мертвы, господин шевалье, — выговорил какой-то очень приятный голос.

Жиль увидел в упор наставленный на него громадный пистолет, который держал человек, одетый во все черное.

— Что это значит? Кто вы?

— Садитесь и ведите себя спокойно. Вы все увидите сами.

Оставалось только повиноваться. Жиль уселся около этого человека с пистолетом, нацеленным прямо в его сердце. Посланник королевы занял место сзади, и внезапно Жиль ничего больше не увидел: ему набросили сзади повязку на глаза.

Дверцы захлопнулись. Карета тронулась с места, переваливаясь по крупным камням мощеной улицы.

Жиль старался сохранять спокойствие.

— Куда вы меня везете? — спросил он.

— Нам не разрешено этого вам говорить, но, будьте уверены, с вами ничего плохого не произойдет. У нас приказ обращаться с вами почтительно.

— Хороша же почтительность! Вы просто наглые подлецы, вы осмелились использовать священное имя Ее Величества королевы, ее ливреи.

Я понимаю, что она здесь ни при чем?

— Абсолютно ни при чем! — хмыкнул человек в черном. — Но, с вашего разрешения, мы предпримем еще одну небольшую меру предосторожности. Наша почтительность к вам, может, и пострадает, просим нас извинить. Нам было сказано, что вы очень сильный и смелый человек. Мало ли что может случиться!

В мгновенье ока, с быстротой, которая выдавала длительный опыт, руки Жиля были крепко связаны, и человек в черном с облегчением откинулся на сиденье. Карета продолжала свой путь.

Вначале Жиль старался мысленно определить путь, по которому следовала карета, но потом он убедился, что она кружит, чтобы запутать следы. А когда лошади понеслись прямо, было совсем невозможно определить направление движения. Он только мог заметить, что карета ехала уже не по мощеной дороге.

Когда наконец, описав еще один круг, карета остановилась, Турнемин отметил, что путешествие продолжалось около часа. Оба его охранника взяли его под руки, заставили выйти из кареты и заботливо повели его по какому-то лугу, поскольку он чувствовал траву под ногами. Ночной воздух был влажен. Слышались всплески воды. Скрипнула открывающаяся дверь.

— Осторожно, ступеньки.

Вошли в дом. Должно быть, он был очень ветхим, пахло плесенью, как в погребе. Жиль почувствовал, что его ведут по вымощенному плитами коридору. Открылась еще одна дверь, затем еще, потом опустились по целому пролету скользких ступенек. Через черную повязку просочился слабый свет. Но ее не сняли.

Его подвели к кровати, покрытой меховым покрывалом, положили на нее, проверили, что повязка на глазах и путы на руках держатся по-прежнему крепко. Но когда он почувствовал, что привязывают ноги, он начал извиваться, стараясь вырваться из рук похитителей.

— Ну, хватит! Чего вы хотите?

Никто ему не ответил. Похитители сделали свое дело. Один из них подложил ему под голову подушку, и Жиль услышал шум удаляющихся шагов. На какое-то время воцарилась тишина, но вот вновь послышался шум, но уже других шагов, более легких, сопровождающихся шорохом шелка. Жиль почувствовал запах роз.

— Ну, как вы себя чувствуете, шевалье? — спросил женский голос, который он тотчас узнал. — Я надеюсь, что мои люди были почтительны к вам, как я им приказала, что они вам не сделали ничего плохого?

— Так это вы? Я надеюсь, по крайней мере, вы не полагаете, что испугали меня?

— Это совершенно не входило в мои цели. Я хотела лишь передать вам мои пожелания счастья без свидетелей, а также сказать вам, что я одобряю ваш выбор и восхищаюсь вашим вкусом. Девушка совершенно восхитительна. Немного, правда, диковата, крестьянка, но превосходна. Жаль, что первая свадебная ночь отдаляется.

Молодая супруга, конечно, найдет, что время тянется слишком долго. А вам мы сделаем все возможное, чтобы вы не пострадали от нетерпения.

— Вот это и есть ваша месть? Увезти меня от жены в эту ночь? — с презрением бросил Жиль. — Это не делает вам чести. Я женат, моя дорогая, и здесь вы бессильны. А что до того, чтобы успокоить мое нетерпение, и не рассчитывайте на это.

Вы же не намереваетесь меня насиловать.

Она засмеялась каким-то горловым смехом, что неприятно царапнуло по нервам Жиля.

— Это могло бы быть забавным. К тому же, если бы я действительно хотела, мне вовсе не надо было бы насиловать тебя. Я так хорошо знаю, как пробудить твое желание. Но этой ночью ты будешь один наедине с твоими сожалениями. А теперь, любовь моя, доброй ночи, долгой спокойной ночи!

Она, должно быть, сделала какой-то знак, поскольку Жиль почувствовал, что его приподнимают, подносят ко рту какое-то питье. Он сжал зубы. Тогда кто-то безжалостно зажал ему нос, и волей-неволей пришлось открыть рот. Туда влили какой-то приторный ликер, приятный на» вкус. Это, конечно, был не яд, как он думал поначалу. Его снова положили на постель.

— Сопротивляться было ни к чему! — со смехом сказала мадам де Бальби. — Я вовсе не намереваюсь тебя отравить. Это вовсе не мой стиль. А потом, не говорила ли я тебе, что мы расстанемся окончательно только тогда, когда я потеряю всякий к тебе вкус? Это время еще не пришло.

Теперь ты будешь спать. Завтра тебе вновь дадут этого превосходного ликера. И послезавтра тоже.

Не бойся, ничего вредного он тебе не сделает. Ты будешь просто спать. Спать, и все. Бедная госпожа де Турнемин! Ей предстоит сохранить свою девственность еще на какое-то время!

Она ушла, посмеиваясь. Ее смех постепенно стихал в глубинах подвала. В какое-то мгновение в Жиле вспыхнуло желание закричать ей, что ее месть бессмысленна, что Жюдит — его жена, но он сдержался, чтобы не навлечь бед на его прекрасную малышку со стороны этой фурии. А затем последовал сон, глубокий сон.

Когда он выплыл из этой глубины, он открыл глаза, увидел эту серость своей тюрьмы и долго приходил в себя. Туманы снотворного расходились медленно, к нему с трудом приходила память.

Когда к нему вернулось зрение, он увидел, что руки и ноги его больше не связаны, что он лежит на каком-то матрасе, покрытом бараньими шкурами. Сквозь узкое окошко пробивался лучик света. Вокруг никого не было.

Сначала он сел, голова пошла кругом, потом постепенно головокружение прошло. Около себя он увидел поднос с жареной курицей, хлебом и бутылкой вина.

Жиль почувствовал сильный голод. Кажется, никогда его желудок не был так пуст. Эта

Анна решительно очень внимательна к своим пленникам. Без церемоний он принялся утолять свой голод. Затем встал, почувствовал возвращающуюся гибкость рук и ног и пошел к двери. Может быть, была какая-то возможность убежать отсюда. Но, к его великому удивлению, дверь оказалась открытой.

Не теряя ни секунды, он устремился к лестнице с шаткими ступеньками, выбежал в коридор с покрытыми плитами полом. Там увидел открытую дверь, а за дверью был залитый солнцем луг.

Хрупкие ветки виноградника шевелились под солнцем. Стояла полная тишина. Дом был совершенно пустынен. Он вышел из этой двери на солнечный луг и должен был закрыть глаза, чтобы привыкнуть к ослепительному утреннему солнцу.

Это казалось счастливым пробуждением после кошмарного сна.

Совсем близко раздалось лошадиное ржание. Он открыл глаза и увидел привязанного к тополю оседланного коня.

Жиль взглянул на дом. Это была полуразрушенная мельница. Ручеек падал на старое колесо, почти без лопаток. Он освежился водой, побежал к лошади, отвязал ее, вскочил в седло и поскакал по лугу по направлению к дороге. Им владела лишь одна мысль — вернуться к Жюдит.

— Вы?! Боже мой! Где вы были? — воскликнула Берта, открывшая ему дверь.

Прибежала мадемуазель Маржон. Она бросилась к Жилю, вглядываясь в него с каким-то ужасом, как будто тот вернулся, по крайней мере, из ада. Он увидел ее покрасневшие заплаканные глаза.

— Я сам не знаю! Меня похитили. Где Жюдит?

Я хочу ее видеть.

Он бросился вверх по лестнице, крича во всю мощь своих легких:

— Жюдит! Жюдит! Где ты, сердце мое?

На пороге появился один Понго. Понго с впалыми глазами, посеревшим лицом, как после долгой болезни. У него был такой трагический вид, что ужас охватил Жиля. Он бросился к индейцу, схватил его за плечи.

— Где она? Где моя жена?

— Она уехала вчера вечером, — произнесла у него за спиной потухшим голосом мадемуазель Маржон.

— Уехала? Куда? Как уехала?

— Я не знаю. Она казалась спокойной, потом уснула. Я ушла в церковь. Берта готовила ужин.

Понго был в конюшне. Когда мы пришли, постель была пуста, а она исчезла. Жиль! Как вы могли сделать такое!

— Что сделать? Вы мне можете сказать, что я ей сделал? Я же вам сказал, что я оказался жертвой интриги.

Мадемуазель Маржон отвела взгляд, ее глаза снова наполнились слезами.

— Я не знаю, но это трехдневное отсутствие без всяких известий! Три дня! Бедная малышка!

Даже королева не имеет права сделать такое. Это низко!

— Королева здесь совершенно ни при чем. Это была ловушка, западня. У меня очень опасные враги, вам это следовало бы знать.

Она пожала плечами.

— И друзья, которым вы не имеете права ничего сказать? Святая Дева! Бог свидетель, что я никогда не обращала внимания на разные слухи о том, что говорят о королеве.

— Еще раз королева? — в ярости вскричал Жиль. — Я же вам толкую, что она здесь ни при чем.

— А это что такое?

Она вынула из своего шейного платка смятую бесформенную бумажку, положила ее в руку Жиля.

— Вот. Посланец принес это письмо вашей жене на следующий день после вашего исчезновения. Жюдит всю ночь простояла у окна, ожидая вас. Она прочитала письмо, страшно закричала и без сознания упала на руки Понго. Вам, наверное, будет трудно его прочитать. Она так долго над ним плакала.

Разгладив на колене дрожащей рукой письмо, он с трудом смог прочитать несколько строк, написанных женским почерком.

«Потерпите, дорогая, вы вскорости не увидите вашего соблазнительного супруга. Надо быть такой наивной, такой глухой, такой провинциалочкой, какая вы, впрочем, и есть, чтобы не знать, что ваш прекрасный шевалье — любовник королевы. А у Марии-Антуанетты никто еще ничего не брал, когда она этого не хочет.

Утешьтесь. Вы так молоды! Придет и ваша очередь. Искренняя подруга!»

Жиль сжал в кулаке это ядовитое послание.

Он с трудом сдерживал слезы.

— Она это прочитала! Как она могла этому по-. верить? Она же знает, что я люблю только ее.

Боже мой! Я так ее люблю!

— Она нашла портрет. Тогда она поверила.

Понго протянул своему хозяину шкатулку, в которую он положил миниатюру кардинала. Шкатулка была пуста.

Жиль схватил ее. Он никогда не думал, что однажды эта шкатулка сможет причинить ему столько зла. Он в отчаянии швырнул ее в окно, брызнули разбитые стекла. Затем тяжело рухнул на кровать и зарыдал. Никто не осмелился перестелить кровать. Она хранила следы его жены. Он прерывал рыдания, звал Жюдит и снова рыдал.

Когда к концу дня сад заполнился солдатами, он ничего не слышал. И только когда властная рука легла на его плечо, он вышел из этой пропасти своего отчаяния.

Подняв голову, он без всякого удивления увидел стоявшего у кровати знакомого ему офицера.

Тот смотрел на него с большой жалостью. Но тем не менее твердым официальным голосом он произнес зловещие слова:

— Шевалье де Турнемин де Лаюнондэ, именем короля, я вас арестую.

Напрасно стараясь понять смысл этих невероятных слов, Жиль поднялся, прошептал:

— Вы меня арестовываете? Меня?

— Вы подозреваетесь в соучастии и в сговоре с кардиналом принцем де Роганом, обвиняемым в краже, и в оскорблении королевского достоинства. Извольте следовать за мной.

Глаза Жиля почти ослепли от слез. Он обвел взором комнату, увидел стоящую на коленях и плачущую мадемуазель Маржон, только что вошедшего Винклерида, который стоял в углу и кусал себе кулаки, Понго, торопливо собирающего ему мешок, готового идти вслед за своим хозяином. Затем взор его вернулся к нетерпеливо ожидающему его офицеру.

Тогда он пожал плечами и прошептал:

— Я иду. В конце-то концов, почему бы и нет.

Ничто уже не имело никакого значения!