Беспокойство сменилось настоящей тревогой. От прилива крови лицо Хромого стало красным.
      - Искал? Нет, не думаю. Он, как и мы, полагал, что вы укрылись здесь.
      - Но он говорил обо мне?
      Хромой побагровел. Видимо, убивать для него было легче, чем лгать. Катрин, чувствуя это, настаивала:
      - Я вас умоляю, скажите мне правду, даже если она горька. Я прекрасно знаю, что меня там не восхваляли.
      - Однажды, да, он говорил о вас! Но, во имя всего святого, прошу, не заставляйте меня повторять то, что...
      - Я требую! Мне это необходимо! Если вы считаете себя чем-то обязанным мне...
      Хромой взорвался, как переполненная бочка. Приподнявшись с подушек, он кричал, еле сдерживая хрипы:
      - Тем хуже для вас, вы сами этого хотели. Он назвал Вас шлюхой, благородная госпожа. Он кричал, что, если вы посмеете вернуться в Монсальви, он выгонит вас ударами хлыста!
      Обессиленный, раненый откинулся назад, страшно кашляя. Катрин закрыла глаза. Она так побледнела, что Готье схватил ее за руку, опасаясь, что она потеряет сознание.
      - Простите меня, - бормотал Хромой. - Она хотела, чтобы я рассказал...
      Молодая женщина пришла в себя и натянуто улыбнулась.
      - Ничего страшного. Не упрекайте себя. Лучше знать правду. Я вас благодарю. А теперь скажите, если знаете, почему Дворянчик так поспешно отошел? Почему он обрек брата Ландри на мучительную смерть? Это непонятно, а необъяснимое всегда таит опасность.
      Желая загладить грубость своего признания, Хромой не заставил на этот раз себя упрашивать.
      - Мне не все известно, но я думаю, что все взаимосвязано. Ночью, в тот день, когда капитан Гром... я хочу сказать сеньор Арно, ушел от Дворянчика, в лагерь прибыли двое. Они прискакали на прекрасных лошадях, были одеты в черное без каких-либо знаков отличия. Они хотели поговорить с предводителем. Но охрана сеньора Роберта знает свое дело. Наглый тон не является паролем. После определенных колебаний пришельцы сказали, что их послал герцог Бурбонский. Я был там и все слышал. Они говорили с сильным акцентом.
      - С акцентом?
      - Да... вероятно, это были ара гонцы или скорее кастильцы. Их акцент напомнил мне времена, когда мы сражались с этим хищником де Вилла-Андрадо. Как только я услышал посланников герцога Бурбонского, решил, что это были его люди.
      - Это могло быть и то, и другое, - прошептала Катрин. Давний враг вызвал у нее неприятное воспоминание. - Родригес де Вилла-Андрадо женился на незаконнорожденной дочери герцога. Он ей все оставил...
      - Возможно, - ответил Хромой, который не был в курсе дворцовых альянсов. - Они остались в лагере, а ночью монаха подвергли пытке. Его схватили около шатра Дворянчика. Он подслушивал разговор. По крайней мере, они так решили и хотели его заставить признаться. Но он молчал. Может, он ничего и не знал, - заключил Хромой, который, видимо, не верил в героизм под пыткой.
      - Но почему он остался в лагере после ухода моего супруга? Почему он не вернулся в монастырь?
      - Я думаю, он считал свое дело незавершенным. Он хотел убедить Дворянчика снять осаду.
      - Осада снята, а его нет! - грустно вздохнула Катрин. - Он погиб, но ведь это не он заставил Роберта де Сарбрюка уйти, не так ли?
      - Нет. Это те двое в черном. Они сказали, что осада была бесполезной, что надо попытаться в другом месте, где можно заработать больше золота.
      Катрин сдвинула брови.
      - Откуда вы это знаете?
      - Вы хотите сказать - я, простой солдат, да? Я понимаю, это может показаться странным, но в то время я был на посту, а учитывая природное любопытство... Но я не тот несчастный монах с чистой и наивной душой, как у маленького ребенка. У меня острый слух, и я умею слушать незаметно, так, чтобы не быть за это повешенным!
      - Я понимаю. Так вы знаете, где это другое место и где можно заполучить больше золота?
      - Да, знаю. В Дижоне.
      - В Дижоне! - сокрушенно воскликнула Катрин. - Это невозможно. Дворянчик сошел с ума!
      - Там герцог или нет, но что значит горстка людей Дворянчика по сравнению с войсками, охраняющими город!
      - Но речь идет не об осаде...
      - О чем же тогда?
      - О пленнике, которого герцог Филипп держит в башне своего дворца. Если верить бурбонским посланникам, он стоит больших денег. Сейчас идут бесконечные переговоры о его выкупе, но герцог Филипп согласится освободить его лишь за приличную сумму. Есть из-за чего потрясти королевскую казну и еще кое-кого. Я в этом слабо разбираюсь. Я не вхож в круг великих мира сего.
      Катрин и Готье переглянулись. Для них в словах Хромого не было ничего таинственного. Пленником Филиппа был молодой король Рене, герцог д'Анжу, сын Иоланды. Он был схвачен бургундцами в битве при Бюльневиле и заключен в Новой башне дижонского дворца. В Сомюре Катрин получила для Рене письмо. События последних месяцев помешали ей его передать, да она и забыла об этом письме из-за собственных несчастий.
      Готье, читающий мысли своей госпожи, тихонькй прошептал:
      - Вы ни в чем не виноваты, мадам Катрин! Любой бы на вашем месте поступил так же, вы не могли продолжать свой путь.
      Но она не согласилась.
      - Нет. У меня было поручение, и я должна была его выполнить, а...
      Катрин умолкла: здесь не место это обсуждать. На нее, пытаясь что-то понять, смотрел раненый. Она обратилась к нему:
      - Итак, Дворянчик ушел из-за этого пленного? Что он собирается делить? Выкрасть его? Это невозможно! Его, по-видимому, хорошо охраняют.
      Хромой тяжело дышал. Он лежал с закрытыми глазам и был так бледен, что Катрин показалось, что он умирает. Женщина склонилась над раненым.
      - Вам хуже?
      Он открыл глаза и слабо улыбнулся.
      - Я чувствую себя не лучшим образом, но хочу договорить. Дворянчик должен позаботиться о тех двоих, а они все устроят так, чтобы пленник навсегда остался в тюрьме. Вы понимаете?
      - Это разумно! - сказал Готье. - Нет пленника, нет и выкупа...
      - Герцог Бурбонский должен отдать свою дочь за сына этого пленника, и он не хочет, чтобы все его богатство перешло к герцогу Филиппу или чтобы от него требовали слишком большое приданое для латания дыр. К тому же ненависть герцога Бурбонского к герцогу Бургундскому ни для кого не секрет.
      - Рене погибнет в тюрьме, и снова вспыхнет война, - заключила Катрин. Итак, картина ясна, и мы должны исполнить свой долг.
      Она поблагодарила Хромого, успокоила его, сказав, что он может не опасаться виселицы и что она берет его под свою защиту.
      - Вы будете освобождены, постарайтесь поправиться, - Катрин уже собиралась покинуть комнату, как он окликнул ее.
      - Если вы мной довольны, примите меня к себе на службу. Клянусь памятью моей несчастной матери, я буду вам предан. А когда вы снова встретитесь с капитаном Г... я хочу сказать, с вашим супругом, я буду вам служить обоим!
      Она улыбнулась, взволнованная такой преданностью человеку, который его бросил. У Арно был дар завоевывать сердца и преданность солдат.
      Но не поступал ли он так же с теми, кого, по его словам, любил? Катрин не представляла, чем закончится их встреча, но если они оба живы, то встретятся наверняка, иначе и быть не могло.
      - Хорошо, - ответила она. - Как только встанете на ноги, отправляйтесь в Монсальви. Я дам вам письмо для аббата Бернара. Он управляет делами в наше отсутствие.
      Раненый обрадовался, и Катрин показалось, что ее обещание исцелит его быстрее, чем все лекарства Готье.
      Ванденес метался по двору не находя себе места. При появлении Катрин он сразу же подбежал к ней.
      - Вас долго не было, - сухо заметил он. Катрин улыбнулась, представив его нетерпеливое ожидание.
      - Теперь, я думаю, дело за правосудием.
      - Правосудие? Не ваше ли, барон? Я в него ничуть не верю. Я от этого человека узнала все, что хотела, и даже более того. Я ему очень признательна. И должна вам сообщить, что отныне он находится под моим покровительством.
      - Что это значит? возмутился Ванденес.
      - А то, что я запрещаю вам его трогать, в противном случае вы ответите не только передо мной, но и перед герцогом Филиппом, которому, благодаря пленнику, я, возможно, окажу большую услугу. Если он поправится, то ему предстоит дорога из Шатовилена в Монсальви, да поможет ему Бог!
      Барон расхохотался, хотя ему было явно не до веселья.
      - В Монсальви? К вам? Волк в овчарне. Хороший же из него получится слуга! А ваш супруг...
      - Мой муж знает людей намного лучше, чем вы себе это представляете, барон! Я бы очень удивилась, если бы, он не взял его на службу. Что же касается наших земель в Монсальви, то там, уж поверьте мне, нет овчарни с блеющими ягнятами... Хромому там найдется местечко. А теперь, извините, я должна идти, мне нужно подготовиться к отъезду.
      - Вы уезжаете? Куда?
      Катрин еле сдержалась. Она умирала от желания послать к черту этого надоедливого малого. В глубине души она не могла простить ему осаду Шатовилена.
      Барон выстоял, это верно, но, будь он по энергичнее, с имеющимися силами мог бы добиться большего. Однако он был близок ко двору, а она не знала, какие воспоминания сохранил о ней ее бывший любовник герцог Филипп, да сейчас и не время обострять отношения.
      - Простите, что раньше я вам не сказала, - сменив гнев на милость, проговорила она, делая над собой усилие. - Я прибыла сюда с поручением. До сегодняшнего дня я не имела возможности его выполнить, но сейчас путь свободе и я не могу более откладывать.
      - Поручение? У вас есть секреты?
      - Именно так, но они не мои.
      - В таком случае, каким бы ни было это поручение, вам нужна помощь. В стране неспокойно. Еще встречаются английские отряды, наемники. Ни о чем не спрашивая, я поеду с вами!
      Молодая женщина покраснела до корней волос.
      Несносная навязчивость! Собственное самодовольств мешало ему понять, что ей надоели его присутствие, настойчивые взгляды, притворная любезность.
      Она уже собиралась дать выход своему гневу и высказать малоприятные замечания, как из комнаты выше Готье.
      - Не слишком ли рано, сеньор, покидать спасенную вами крепость? Дворянчик ушел, но он может вернуться.
      - Если бы он думал вернуться, он не сжег бы свой лагерь. Нет, я убежден, что он не вернется, и Шатовилену некого опасаться....К тому же мне предписано следовать за своим господином, а не командовать местным гарнизоном.
      Лицо конюха расплылось в чересчур любезной улыбке, его левая бровь, которая от природы была выше правой, поползла вверх. Готье явно лицемерил.
      - В таком случае, нам было бы глупо отказываться, - сказал он таким слащавым голосом, что вызвал неподдельное удивление Катрин. - Я думаю, выражу общее мнение, если скажу, что мы будем счастливы отправиться в путь под вашей защитой. Мы пойдем на север, не так ли? Вы готовы отправиться послезавтра? Может, это недостаточный срок, чтобы подготовить к походу такую огромную армию?
      - Нисколько, мой друг, нисколько, - ответил Ванденес покровительственным тоном. - Я уже сейчас прикажу собираться и буду готов вовремя.
      - Вы потеряли рассудок! - возмущенно прошептала Катрин, как только успокоенный барон удалился по коридору. - Из-за вас мне придется ехать с этим чванливым дураком, которого я терпеть не могу. И почему это послезавтра, если мы знаем, что...
      - Мы этой же ночью покинем замок! тихо заверил Готье. - Если госпожа Эрменгарда согласится сыграть с бароном комедию, у нас будет достаточно времени, прежде чем он заметит наше отсутствие. Он должен присоединиться к герцогу, а герцог находится во Фландрии. Он думает, что мы туда направляемся, и постарается нас догнать, двигаясь на самом деле в противоположном направлении.
      Катрин посмотрела на своего конюха с восхищением, хотя и не без раздражения. Настало время стать самой собой. Если она не примет меры, этот парень скоро возьмется поминутно навязывать ей свою волю. Немного раздосадованная, она ответила ему сдержанной улыбкой.
      - Кстати, а почему вы против компании барона? То, что его общество меня раздражает, - это одна сторона вопроса, но, с другой стороны, он совершенно прав, говоря, что вокруг не все спокойно.
      - Тогда тем более надо оставаться в Шатовилене! Если хотите начистоту, госпожа Катрин, я не совсем доверяю сеньору де Ванденесу и не удивлюсь, если и вы так считаете. Может, это из-за вас, но мне частенько казалось, что он мечтал о вечной осаде и, во всяком случае, не слишком старался ее снять. Видимо, жить рядом с вами ему очень нравилось.
      Молодая женщина молчала, взвешивая каждое слово своего конюха. Они были созвучны ее собственным мыслям, в чем она не решалась признаться самой себе.
      - Готье де Шазей, вы всегда правы! - вздохнула она. Подхватив шлейф платья, графиня де Монсальви величественной походкой направилась к лестнице.
      Глава вторая. ПОД ВЫВЕСКОЙ "СВЯТОГО БОНАВЕНТУРЫ"
      Вечером следующего дня трое всадников медленно поднимались по главной улице Дижона Нотр-Дам. Это была самая оживленная улица города, где разместились длинные торговые ряды.
      В оранжевых отблесках заката виднелись многочисленные колокольни, издали похожие на корабельные мачты.
      Катрин ехала молча, углубившись в воспоминания.
      Одиннадцать лет! Прошло уже одиннадцать лет с того памятного осеннего дня, похожего на сегодняшний, как она покинула этот город ради любви герцога Филиппа.
      Это случилось в 1425 году. В то время ее супругом был бургундский казначей Гарэн де Брази, которого приговорили к смерти за неповиновение герцогу и осквернение Святой Церкви. От его руки чуть не погибла и сама Катрин. Теперь роскошный особняк де Брази превратился в лачугу истопника, а все сокровища развеялись по миру.
      Гнева принца Катрин можно было не опасаться, так как она уже в течение нескольких месяцев была его любовницей и ждала ребенка. Но госпожа де Брази, соблюдая приличия, покинула город, где к ней относились с известным недоверием.
      Она уехала, так как Филипп Добрый видел в ней не жену осужденного, а возвышенное создание, которое он любил больше всего на свете. В Дижоне их любовь могла вызвать скандал, а в далеком Брюгге, жемчужине фламандской Бургундии, осталась незамеченной.
      В течение четырех лет Катрин являлась некоронованной властительницей этого прекрасного города. Потом пути любовников разошлись. Их ребенок умер, как раз тогда, когда герцог вновь собирался жениться. На этот раз на инфанте Изабелле Португальской. В тот самый момент Катрин узнала, что в Орлеане, осажденном англичанами, сражался мужчина, которого она давно безнадежно любила. Ему грозила смертельная опасность. Чтобы увидеть возлюбленного живым или мертвым, она без всякого сожаления оставила свой маленький дворец в Брюгге, наряды, сокровища, подаренные Филиппом.
      У нее был титул графини, земли в Бургундии, замок в Шенове около Дижона, но эти владения были для нее лишь разноцветной грамотой, обильно украшенной печатями, - она ни разу их не посетила.
      Выйдя замуж за Арно де Монсальви, Катрин лишилась всего этого и окончательно распрощалась с прежней жизнью.
      Покинутый ею и оскорбленный в своих лучших чувствах Филипп не счел возможным оставить в распоряжении супруги своего врага ни пяди бургундской земли. Теперь она была уверена лишь в том, что он ее не забыл и сохранил о ней нежные воспоминания. По окончании военных действий и заключении мира между ним и королем Карлом VII в Аррасе в 1435 году герцог приказал на Рождество доставить в Монсальви чудесный портрет Катрин, написанный ее давним другом Яном Ван Эйком. Это мог быть либо знак особого внимания, либо прощения с уплатой по всем счетам.
      Теперь молодая женщина, следуя по знакомой мостовой, была на удивление спокойна, вспоминая прошлое. Став Катрин де Монсальви, она изменилась до неузнаваемости, и все, что всплывало в ее памяти, казалось прекрасной сказкой, историей, приключившейся с другой Катрин, а вовсе не с ней.
      Госпожа де Брази действительно умерла в ней и просыпался ребенок, каким она когда-то была, маленькая Катрин Легуа. По дороге, ведущей к улице Гриффон, она направилась к дому своего детства. Прежде всего, она хотела обнять дядюшку Матье. Несмотря на его связь с простолюдинкой, молодая женщина сохранила о нем нежные воспоминания детства и отрочества.
      Огибая дворцовый сад, посаженный графиней Маргаритой Фламандской, бабушкой Филиппа, и сохранивший ее имя, Катрин увидела шпиль Святой Часовни. Там хранились записи о Золотом Руне. Часовня приковывала внимание не столько своей красотой, сколько чистым колокольным перезвоном. Это было самым добрым приветствием, и она почти забыла об опасном поручении: расстроить отвратительный заговор против плененного короля. Заговор с целью наживы! Она не задумывалась над тем, что может не встретить у дядюшки теплого приема, на который раньше была вправе рассчитывать.
      С тех пор как дядюшка связал свою жизнь с некой Амандиной Ля Верн, он сильно изменился. Его спутница обладала сильным характером. Ведь ей удалось вытащить его из уединенного домика посреди виноградников в Марсаннэ и вернуть в лавку на улице Гриффон. Из-за нее он выгнал из дому родную сестру. Все это не обещало ничего Хорошего.
      Повернув за угол, Катрин почувствовала, как учащенно бьется ее сердце. Одного взгляда на родной дом было достаточно, чтобы вернуться в прошлое. Улица с небольшими домишками по обеим сторонам была такой же, как в тот вечер, когда она хрупкой девчонкой приехала сюда с мамой, сестрой Лоиз, Сарой и Барнаби. У дядюшки Матье они спаслись от парижского мятежа...
      Последние лучи солнца ярко отражались на крашеной вывеске "Святой Бонавентура". Большой железный лист слабо шевелился на ветру, и выцветшее от времени платье святого казалось чуть ярче.
      - На улице что-то происходит, - услышала Катрин за своей спиной хрипловатый голос Беранже. Под вывеской столпились несколько сплетниц, мальчишки, двое старцев, опирающихся на посохи, и носильщик, прибежавший с рынка. Все с не ослабеваемым интересом следили за происходящим в лавке.
      - Это не на улице, а у моего дядюшки, - сказала Катрин. - Пойдем, посмотрим. По-видимому, там выясняют отношения.
      До зрителей долетали отдельные выкрики. Не успела нога госпожи де Монсальви коснуться земли, как высоченный красный, как кирпич, мужик показался на пороге дома. Он вытолкнул на улицу высокую худощавую женщину в черном одеянии.
      - Убирайтесь к черту, святоша, - прохрипел он пропитым голосом. - И не вздумайте снова явиться. Вы узнаете, кто здесь хозяин. Еще не родился тот, кто выгонит меня отсюда!
      Ошеломленная толпа расступилась.
      - Сеньора, - начала было Катрин. Но вдруг глаза ее округлились, и она остановилась на полуслове.
      - Лоиз! Боже правый!
      Они не виделись больше пятнадцати лет. Катрин была так потрясена, что не сообразила, радоваться ей или огорчаться.
      Несмотря на необыкновенное самообладание, настоятельница тарского монастыря бенедиктинок испытала такое же волнение.
      - Катрин! - воскликнула она, - Ты здесь? Какими судьбами?
      - Я еду из Шатовилена, где умерла наша мать. Там же мы пережили осаду. А ты Лоиз, как?.. Старшая сестра нахмурилась.
      - Не следует больше называть меня Лоиз, - сказала она, - я теперь мать Агнесса аббатства Святой Радегунды.
      Катрин сдержала улыбку. Это было так похоже на Лоиз: вечно она прячется за приличиями, как за охранную грамоту. Внешне сестра мало изменилась. Похудела, и белый цвет кожи стал чуть темнее. Нос ее всегда был немного длинноват, а сейчас напоминал лезвие ножа. Красивые глаза по-прежнему сохранили нежный лазурный цвет.
      - Ты хочешь, чтобы я называла тебя матушкой? - процедила Катрин сквозь зубы, пока Лоиз не слишком дружелюбно разглядывала ее молодых спутников.
      - Кто они? спросила она.
      - Мой конюх Готье де Шазей, мой паж Беранже де Рокморель. Теперь объясни, сестра моя, кто этот негодяй, что выбросил тебя за дверь нашего дома.
      Гнев Лоиз, угасший было от неожиданной встречи, вспыхнул с новой силой.
      - Слуга Сатаны! Проклятый брат этой шлюхи, с которой наш несчастный дядюшка связал судьбу. Грязная оборванка!
      - Я знаю. Так он на ней женился?
      - Я этого не знаю, потому что не могу его увидеть. Я на несколько дней оставила монастырь, чтобы узнать последние новости и навестить дядюшку. На это мне пришлось испрашивать разрешение у самого епископа. Вот чем закончилась моя попытка, дядюшку постоянно охраняют.
      - Посмотрим, получится ли у меня!
      Под взглядом своих спутников, в любую минуту готовых сразиться врукопашную с этим чудовищем, молодая женщина направилась к лавке. Перед тем как переступить порог, Катрин подозвала мальчугана, ожидающего продолжения "спектакля".
      - Ты хочешь заработать монету?
      - Еще бы! Кто же этого не хочет, госпожа.
      - Тогда ответь мне, кто возглавляет дворцовую гвардию? По-прежнему Жак де Руссе?
      - Да, он.
      Порывшись в кошельке, Катрин достала обещанную монетку и сунула ее в руку ребенка.
      - Найди его и приведи сюда! Скажи, что тебя послала Катрин.
      - Какая Катрин?
      - Просто Катрин. Пусть он тотчас же придет к Матье Готрэну и прихватит с собой нескольких лучников. Мне нужна его помощь!
      - Зачем вам нужна гвардия? - возмущенно запротестовал Готье. - Мы разве не в состоянии за вас постоять?
      - В общем-то да, но надо учитывать силищу этого медведя. Несколько вооруженных людей будут выглядеть убедительнее.
      - Что ты собираешься делать? - обеспокоено спросила Лоиз.
      - Увидеть дядюшку любой ценой, клянусь памятью нашей матушки. Я не уйду отсюда, не проникнув в дом!
      В лавке было темно, и сначала Катрин ничего не могла разглядеть. Она узнала знакомый запах нового сукна и горячего воска. Когда глаза привыкли к темноте, Катрин увидела на прежнем месте настенные шкафы на железных петлях, в которых хранились самые дорогие ткани.
      Из глубины лавки, где Катрин провела столько времени над огромными книгами в пергаментном переплете, сверяя дядюшкины счета, раздался слащавый голос:
      - Что я могу предложить госпоже? Я полностью в вашем распоряжении и смею утверждать, что нигде в городе вы не найдете такого выбора сукна из Испании, Фламандии или Шампани, шелка с Востока...
      Голос принадлежал хозяйке, стоявшей за прилавком, на котором были разложены образцы тканей. Это была смуглая, с зеленоватыми глазами женщина среднего роста, примерно того же возраста, что и Катрин. Ее черные густые волосы выбились из-под чепца тонкого полотна, отделанного кружевами. Она была хорошо сложена. Пышная грудь бесстыдно натягивала прелестный серовато-зеленый бархат ее платья, на котором призывно позвякивали золотые цепочки. Платье было прикрыто фартуком из той же ткани, что и чепец. Если эта женщина была любовницей дяди, она, несомненно, стоила ему больших денег. Справедливости ради следовало признать, что она была довольно красива и потому способна свести старика с ума.
      В то же время Катрин охватило странное чувство: ей показалось, что она уже где-то видела эту женщину. Но при каких обстоятельствах?
      Она холодно прервала поток красноречия хозяйки.
      - Вы Амандина Ля Верн?
      Брови той поползли вверх, а угодническая улыбка исчезла с лица.
      - Да... я, это я, но я не...
      - Я графиня де Монсальви и приехала повидать дядюшку Матье! - спокойно сказала Катрин. - Проводите меня к нему!
      Амандина смотрела на нее, не произнося ни слова. Катрин повернулась к Лоиз и добавила:
      - Преподобная мать Агнесса, которую вы только что выгнали за дверь, моя сестра. Я хочу, чтобы вы поняли, - вам не удастся так же легко отделаться и от меня!
      Амандина разглядывала незваную гостью, которая была так хороша в простом костюме из добротной вишневой ткани.
      Как и все в Бургундии, она знала легендарную историю любви этой женщины и герцога. Несмотря на душещипательные рассказы этого старого осла Матье Готрэна, уже прошло немало времени, и вся эта история уже казалась вымыслом. Но вот неожиданно Катрин де Монсальви снова появилась. Она была так же красива, и из-под приспущенной вуали на Амандину пристально смотрели большие фиалковые глаза.
      - Матье? Его здесь нет, - ответила она без тени замешательства. Ей, видимо, потребовалась помощь, и она позвала брата:
      - Филиберт, иди сюда на минутку!
      - Сейчас, сейчас.
      Мужчина, который выгнал Лоиз, появился в дверном проеме, полностью закрыв просвет.
      С трудом можно было отыскать сходство между братом и сестрой. Он был моложе, а вместо миловидности Амандины у брата на лице проступало выражение первобытной свирепости. Ему отводилась в доме роль сторожевой собаки, следящей за исполнением прихотей хозяйки, и, в частности, устранение любопытных.
      - Что случилось, Амандина? Я тебе еще нужен? - прогудел он, прочищая зубы гусиным пером.
      - Они хотят видеть отца Матье, - ответила она, кивая в сторону четверых посетителей.
      - Еще? Это что, эпидемия? - Вдруг он заметил Лоиз и взорвался:
      - А вы что сюда явились? Я ведь запретил вам переступать порог этого дома.
      - Довольно, - сухо прервала его Катрин. - Мы немедленно хотим видеть нашего дядюшку.
      - Не стоит нас задерживать, - заметил Готье, поигрывая шпагой. Он еле сдерживался, чтобы не броситься на грубияна.
      Филиберт открыл рот, чтобы узнать, что это за дама перед ним, но Амандина, приподнявшись на цыпочках, прошептала ему что-то на ухо, и его нахмуренное лицо внезапно озарила улыбка.
      - О! госпожа... о! Какая гостья! И ты заставляешь графиню стоять, Амандина? Кресло ей скорее!
      - Речь не об этом! Я пришла не для того, чтобы беседовать с вами. Я немедленно хочу видеть своего дядюшку!
      - Мы прекрасно понимаем, госпожа. Для нас было бы величайшей радостью проводить вас к нему. Но его здесь нет!
      - Нет? Так где же он?
      Вероятно, в своем доме в Марсаннэ. Приближается время сбора винограда, и вы знаете, что отец Матье...
      Я попросила бы называть его господин Готрэн, - воскликнула Лоиз, шокированная манерами парня.
      Хорошо, господин Готрэн, если вам так больше нравится, он наш лучший друг...
      Катрин отметила про себя, что Филиберт назвал дядю Матье другом, и она зря опасалась, что прелестная Амандина женила его на себе. К счастью, этого не произошло...
      Вам надо ехать в Марсаннэ, - продолжал Филиберт.
      Вдруг чей-то голос произнес:
      Это ни к чему, его нет в Марсаннэ. Вот уже целых три месяца он туда не показывался!
      То был маленький худенький мужчина с жиденькой бородкой, в котором Катрин сразу узнала портного, старого друга и соседа своего дяди. У него тоже были виноградники на побережье. Она, улыбаясь, подошла к нему.
      Мэтр Дюрье! Я так рада вас видеть. Как вы поживаете?
      Грустное лицо портного внезапно озарилось.
      Матерь Божья! Да это же Катрин! Малышка Катрин! Как ты повзрослела! Но все такая же прелестница. Дай я тебя обниму!
      Он бросился было к ней, но вдруг остановился, покраснел и опустил голову.
      - О! Простите меня, благородная госпожа, я так рад вас видеть... так неожиданно... я забыл...
      Ничего страшного. Зато я не забыла. Обнимите меня, мэтр Дюрье, и не называйте госпожой. Для вас я навсегда останусь Катрин. Не будем менять наших привычек.
      Улыбающийся Готье и смущенный Беранже наблюдали, как эти люди запросто обходились с их госпожой. Портной и графиня крепко обнялись.
      - Ты не можешь себе представить, - сказал он, - как я счастлив, что ты наконец решила приехать сюда и посмотреть, что здесь творится. Когда мне сказали, что приехала Лоиз, я пришел на подмогу, но вот и ты здесь! Слишком великая радость! Может, мы наконец узнаем, что произошло с несчастным Матье!
      - Что вы хотите этим сказать? - вмешалась аббатиса. - Как давно вы его видели?
      - Очень давно. Мы прекратили встречаться с тех пор, как эта женщина выгнала вашу мать и Матье открыл для нее лавку. Мы повздорили из-за этого. Я попытался раскрыть ему глаза, призвать к здравому смыслу. Но он ничего не желал слышать. Амандина его околдовала, - проворчал он, указывая на ту трясущейся от гнева рукой.
      Амандина дрожала, казалось, она вот-вот прыгнет на него. Теперь все принадлежало ей. Старые друзья были не в счет.
      - А вам-то что? - крикнула она, не в силах больше сдерживаться. - Вы всегда были недовольны тем, что Матье меня любит. Но вам придется с этим смириться, потому что мы скоро поженимся, и я буду здесь хозяйкой, и в Марсаннэ, и везде, понятно?
      - Ты ею уже стала, Амандина! Ты здесь у себя дома, - поддержал ее брат. - А вы, вы убирайтесь отсюда, да побыстрее, племянницы, старые приятели, прихвостни со всем вашим скарбом! Вы мне порядком надоели, и лучше меня не сердить!
      Он схватил с прилавка большую деревянную линейку и, размахивая над головой, словно дубиной, стал продвигаться вперед. Готье выхватил шпагу и устремился к нему навстречу, защищая собой обеих дам.
      - Положи! - скомандовал он. - Ты очень шумишь. Видимо, твоя совесть нечиста, дружок! Пришло время поучить тебя вежливости. Отходи назад, если не хочешь, чтобы я тебя проткнул, как индюшку!
      Филиберт перевел взгляд с лица юноши на шпагу, приставленную к его животу, и издал звук, похожий на ржание. Но вместо того, чтобы отступить, как ему было велено, он отпрыгнул в сторону так быстро и неожиданно, что Готье растерялся. Филиберт ударил его линейкой, выбив из рук оружие. С победным криком гигант бросился на конюха и повалил его. Беранже бросился на помощь другу, двумя руками схватив Филиберта за гриву. Послышался крик, похожий на рев раненого слона. В это время Амандина, подобрав дубину, пыталась вытеснить Катрин, Лоиз и портного из лавки, рассчитывая, что напуганные дракой жители соседних домов не вмешаются.
      Храбрость не была главным достоинством Дюрье. Когда после удара у него из носа пошла кровь, он выскочил на улицу, взывая о помощи. Но зрители пошевелились лишь для того, чтобы освободить проход. Обе сестры решили дать отпор. Уличные зеваки, подобно античному хору, принялись звать на помощь, так как были не в состоянии оказать ее сами. Через несколько минут в сражении стали побеждать Ля Верны. Лоиз, находясь в полуобморочном состоянии, пыталась прийти в себя. В это время Амандина, набросившись на Катрин, изо всех сил душила ее вуалью. Филиберт скинул Беранже ударом локтя. Теперь он принялся за несчастного Готье. Исход боя был предрешен, и Готье был бы изувечен, как вдруг с появлением Жака де Руссе в дом явился закон. Жак, словно спустившийся с небес архангел Михаил, бросился на выручку лишившейся чувств Катрин.