Жоливаль расхохотался.

— Это не могло заставить ее улучшить ваш стол, бедная Аделаида, но я поздравляю вас от всего сердца. Позвольте мне поцеловать эту ручку, такую нежную и такую сильную.

— С тюрьмой все ясно, — сказала Марианна, — но как вы вышли оттуда?

— Я считаю, что с этим вопросом вам лучше обратиться к моему другу Бобешу, он расскажет остальное.

— О, это очень просто, — начал молодой человек, так улыбаясь, словно он просил прощения за то, что стал объектом внимания. — Кабачок «Сломанный колос» наш ближайший сосед, и мы довольно часто ходим туда, мой друг Галимафрэ и я, чтобы освежиться. У них есть легкое вино из Сюресна, довольно приятное. Я должен сказать, что мы ходим туда также, чтобы видеть и слышать, потому что от нашего внимания не ускользнуло непрерывное хождение взад и вперед всяких особ, отличающихся от нормальных людей, и мы не замедлили обнаружить, что этот кабачок довольно занятное место. Лично я из предосторожности заглядывал туда не очень часто, зато Галимафрэ сиживал там подолгу. Его наивный вид и мнимая глупость ни в ком не вызывают подозрений. Его считают простаком и именно этому приписывают его успех. А Галимафрэ за опущенными веками и сонным видом скрывает острый взгляд и проницательный ум… тот и другой служат его величеству императору, как и я, впрочем.

Произнося имя императора, Бобеш встал и в знак приветствия поднял вверх свой бокал с вином, чем заслужил ласковую улыбку Марианны. Положительно, этот скоморох ей нравился. Какое имеет значение, что он был сыном обойщика из Сент-Антуанского предместья! Без грима и слишком яркого наряда у него оказалась своеобразная изысканность и приятность, к которым молодая женщина была чувствительна, как, впрочем, и к откровенно восхищенным взглядам в ее адрес. Она была счастлива понравиться мужчине, так простодушно выражавшему свою верность Наполеону. Она подумала, не был ли он одним из многочисленных агентов Фуше, но это, собственно, не имело большого значения. К чему узнавать, каким образом он служит своему господину, раз он служит ему? И тут она заметила восхищенное выражение лица, с которым Аделаида слушала, забыв о еде, молодого человека. Внезапно она подумала, не внушает ли он ей нечто большее, чем признательность… Бобеш тем временем продолжал свой рассказ.

— Галимафрэ заметил как-то вечером, что в подвал спускают буханку хлеба, который, безусловно, предназначался кому-то, и поздно ночью мы обследовали проулок, вернее, узкую щель, отделявшую наш Театр пигмеев от кабаре. Мы уже давно знали, что за грудой старого хлама и мусора есть отдушина из погреба «Сломанного колоса». Она позволила нам стать свидетелями довольно бурной беседы мадемуазель с Фаншон Дезормо. Нам все стало ясно и…

— ..и следующей ночью, — радостно продолжала Аделаида, — они вернулись с инструментами и веревкой с узлами. Инструментами, чтобы открыть отдушину, веревкой, чтобы вытащить меня из подвала. Я никогда не думала, что смогу быть такой ловкой!

— Но почему не вернуться сюда? — спросила Марианна.

— Бобеш убедил меня, что так будет более благоразумно. К тому же я не могла пройтись по Парижу вся измазанная углем. Наконец, я узнала, что пребывание в окрестностях «Сломанного колоса» может быть очень занимательным. Впрочем, Марианна, лучше вам сразу сказать.

У нас с Бобешем есть дела!

Марианна нахмурила брови, затем пожала плечами.

— Что за глупости! Какие у вас могут быть там дела?

Эти господа не нуждаются в вас.

Теперь ей ответил Бобеш, с дружеской улыбкой в сторону старой девы.

— Вот в этом вы ошибаетесь, мадемуазель. Ваша кузина охотно согласилась служить у нас кассиршей.

— Кассиршей? — спросила ошеломленная Марианна.

— Вот именно! — подтвердила Аделаида вызывающим тоном. — И не говорите мне, что эти скромные обязанности несовместимы с моим благородным происхождением. Не так давно я узнала, что не бывает недостойных профессий.

Марианна покраснела. Намек был слишком уж прозрачным. Ей действительно не следовало упрекать кузину за выбор такого странного занятия, когда она сама поднялась на подмостки. Театр остается театром, и Театр пигмеев не более достоин презрения, чем изящный Фейдо… но, едва она узнала о желании Аделаиды покинуть их, как почувствовала, что ее охватывает грусть. И не потому только, что старая дева изменилась внешне; похоже, что она вдруг решилась броситься очертя голову по довольно сомнительной дороге, причем делала это с таким видом, что Марианна почувствовала себя обиженной. Она повела головой и встретила взгляд Аркадиуса. Он улыбнулся ей, подмигнул, затем, взяв бутылку шампанского, снова наполнил бокал Аделаиды.

— Если в этом ваше призвание, дорогая, глупо было бы сопротивляться. И… у вас действительно намерение остаться кассиршей? Или вы думаете участвовать в представлениях?

— По меньшей мере какое-то время, — сказала она смеясь. — В любом случае я ничем не рискую, уверяю вас, и наоборот, оставаясь здесь, я могу навлечь опасность на всех вас. А этого я не хочу ни за какую цену! И затем, приключение интересует меня: я хочу узнать, действительно ли знаменитые документы после Безерса пройдут через «Сломанный колос».

— Документы? Бумаги? Но какие документы, в конце концов? — вышла из себя Марианна. — Весь день я только и слышу разговоры о бумагах. Я ничего в этом не понимаю.

Аркадиус нежно коснулся ее руки.

— По-моему, я понял. Мы со своим делом оказались впутанными в другое, безусловно, гораздо более значительное, в котором замешан и ваш… словом, англичанин. Отсюда и неожиданное появление гигантского гренадера, которого вы так хорошо знаете, и, возможно, разоблачение проныры Фош-Бореля. Не так ли?

— Точно! — одобрил Бобеш. — Извините, что раньше не рассказал подробности, но некоторые бумаги, украденные у недавно исчезнувшего английского посла, вполне возможно, попадут в «Сломанный колос», который является своего рода пересадочной станцией для иностранных агентов. Это тем более верно, что полиция туда ни ногой, по крайней мере официально! Вот почему в последнее время столько суеты было у меня по соседству и почему один из агентов, который явился туда и боялся быть узнанным, решил спрятаться среди восковых фигур.

— Кстати, — сказал Аркадиус, — а его поймали?

Бобеш сделал утвердительный знак, затем стал смаковать шампанское, показывая, что не хочет больше говорить об этом. Марианна теперь смотрела на него с удвоенным изумлением. Как странно было слышать столь серьезные слова из уст, явно созданных для смеха и шуток. Кто же этот комедиант и на кого он, собственно, работает? Он заявил, что служит императору, но не похоже, чтобы он служил Фуше. Не является ли он членом «черного кабинета»— личной секретной полиции императора, как это повелось при последних королях Франции, существовавшей параллельно официальной? Его ремесло уличного скомороха позволяло видеть многие вещи, не вызывая подозрения, и, без сомнения, он обладает большой способностью к перевоплощению. Сегодня вечером, с его темно-зеленым костюмом, безукоризненным галстуком, густыми золотистыми, тщательно причесанными волосами он пришелся бы к любому салону и никто не заподозрил бы скомороха под его изящной внешностью.

Марианна перевела недоуменный взгляд с молодого человека на кузину, которая, повернувшись в кресле, грызла цукаты, не сводя глаз со своего нового приятеля. Она буквально поглощала его слова, и в ее синих глазах горел прежде никогда не виденный Марианной огонь, тогда как девичий румянец окрасил ее щеки. Несмотря на ее сорок лет, нелепый парик, накрашенное лицо и большой нос, преображенная Аделаида казалась молодой и красивой.

«Да ведь она… влюблена!»— подумала Марианна, и это ее больше опечалило, чем позабавило, ибо она боялась увидеть бедную деву с разбитым сердцем на безысходном пути. Конечно, Бобеш доказал свою готовность помочь, даже рыцарство, и он, похоже, испытывал подлинное восхищение перед умом, смелостью и артистическим талантом Аделаиды, но между самым безумным восхищением и самой скромной любовью существует такая бездонная пропасть! И она не могла удержаться от протеста, когда Аделаида, встав и отряхнув платье, со вздохом удовлетворения заявила:

— Ну вот! Вы знаете все. Теперь, я считаю, нам пора вернуться в театр. Единственной целью этого визита было успокоить вас относительно моей судьбы. Это сделано, и я возвращаюсь!

— Какая нелепость, — вздохнула Марианна. — Несмотря на все, [бы будете в опасности, а я ничем не смогу помочь.

— Вы ошибаетесь, мадемуазель, — мягко сказал Бобеш. — Я обещаю вам заботиться о мадемуазель Аделаиде, как о родной сестре. Между Галимафрэ и мной она не рискует ничем, заверяю вас… и мы гордимся этой стихийной дружбой, которой она нас одарила. Хотя мы вовсе не достойны ее.

— В любом случае, — добавила м-ль д'Ассельна, с видимой радостью слушавшая эту небольшую речь, — г ничто и никто не помешает мне туда вернуться. Первый раз в жизни у меня появилось ощущение, что я в самом деле живу.

На этот раз Марианна, побежденная, промолчала. В самом деле живет? Она, которая была брошена в тюрьму за то, что осмелилась протестовать против развода Наполеона, которая тайно обитала в закоулках особняка д'Ассельна в обществе портрета, которая однажды хотела сжечь этот самый особняк, узнав, что он попал в руки недостойной? Что же она называла жизнью до сих пор?.. И при прощальном объятии ее охватила глубокая печаль.

Догадываясь о мыслях своей подруги, Аркадиус взял ее нежно за руку и прошептал:

— Оставьте ее в покое, Марианна. Она безумно счастлива играть в тайных агентов, и я спрашиваю себя, впрочем, не в этом ли ее призвание. К тому же для вас будет лучше, как и для нее, что она сейчас не вернется сюда. Этот малый прав: никто, даже Фаншон, не подумает искать ее в Театре пигмеев.

— Все это правильно, — вздохнула Марианна, — но мне так будет недоставать ее!

Она рассчитывала на Аделаиду, особенно в предстоящие трудные дни, чтобы следовать ее советам, когда придет момент встречи с кардиналом, если до тех пор не появится Язон, и на ее помощь после рождения ребенка. Почему суждено было так случиться, что ее нежданно — негаданно захватила эта страсть, в которой политика и удовольствие играть комедию, без сомнения, значили меньше, чем обольстительность скомороха? Внутренний голос твердил ей: «Если бы она знала правду, она осталась бы с тобой». Но Марианна не могла сказать ей эту правду, она обещала крестному хранить молчание. И затем, даже если бы Аделаида узнала, что в ней нуждаются, хватило бы у нее мужества сразу отказаться от созданного ею миража: разделить мгновения жизни с молодым, красивым молодцом, который ей так нравился? Нет, надо оставить Аделаиду идти по избранному ею нелепому пути, дать ей возможность самой все испытать. Марианна тут ничего не могла сделать.

С внезапной тяжестью на сердце она услышала, как в ночной тишине стукнула створка главного входа за ушедшими. Ей вдруг стало холодно, и она протянула руки к огню камина. Заполнившую салон тишину нарушало только легкое посапывание Аркадиуса, нюхавшего табак. Он медленно направился к Марианне. Паркет поскрипывал под его шагами.

— Почему вы так волнуетесь, друг мой? — мягко спросил он. — В конце концов, Аделаида рискует только утратой некоторых иллюзий! Смените эту печальную мину! Улыбнитесь мне! Жизнь снова будет полна очарования, вот увидите.

Посмотрите на Аделаиду! Она находит счастье в уличном балагане. Кто знает, что для вас приготовило завтра?

Удерживая слезы, Марианне все-таки удалось улыбнуться. Дорогой Аркадиус такой добрый, такой преданный!

Ей стало стыдно за свою тайну, которую она в течение месяца вынуждена хранить от него, хотя, по ее мнению, это было лишено всякого смысла. Но что поделаешь, договор есть договор. И она должна играть игру до конца.

— Вы правы, — сказала она ласково. — Пусть Аделаида развлекается, как ей хочется. Раз вы со мной, я не пропаду.

— В добрый час! А теперь идите спать и постарайтесь увидеть хорошие сны.

— Я попытаюсь, друг мой, обязательно попытаюсь.

Они вместе направились к темной в этот час лестнице, и Аркадиус взял со столика канделябр, чтобы посветить. Они едва поднялись до половины, как он неожиданно спросил:

— Да, кстати, куда исчез Гракх? Никто не видел его сегодня, а в конюшне нет Самсона.

Марианна почувствовала, что покраснела до корней волос, и благословила скрывающую ее полутьму, но не смогла помешать голосу выдать ее замешательство.

— Он попросил у меня… разрешения уехать на несколько дней в провинцию… к семье. Он получил дурные известия.

Марианна никогда не умела лгать, так что сейчас это потребовало невероятного усилия. Ей показалось, что Аркадиус тотчас почует ложь. Однако его голос оставался ровным и спокойным, когда он заметил:

— Я не знал, что у него родня в провинции. Я считал, что у него есть только бабушка, прачка в Булони. В какую сторону он поехал?

— В сторону… Нанта, по-моему, — в отчаянии сказала Марианна, не находя ничего другого, кроме такой полуправды, и хоть в этом получив некоторое утешение.

Аркадиус, впрочем, прекратил расспросы, удовольствовавшись «Ах, очень хорошо…»с рассеянным видом, ясно говорившим, что он думал уже о чем-то другом. Дойдя до комнаты Марианны, он учтиво попрощался, пожелал доброй ночи и удалился в свои апартаменты, напевая песенку.

Уже давно он не проявлял подобной веселости. Это свидетельствовало о его душевной раскрепощенности, и Марианна, войдя к себе, подумала, что он отныне твердо верит в невозможность для Франсиса вредить им.

Это принесло ей ощущение свободы, совершенно нового спокойствия, и ночью Марианна спала как дитя, каковым она еще немного оставалась. Что может быть чудеснее душевного покоя? И на протяжении трех дней и ночей Марианна всецело наслаждалась им, равно как и приятным ощущением победы над самой собой и над Франсисом.

У нее возникла одна мысль, которую она в эти безоблачные дни нежно лелеяла. Если Блэк Фиш тоже выиграет свою битву, если ему удастся стереть Франсиса с лица земли, аннуляции брака не потребуется. Тревожащей свадьбы — тоже. Она станет вдовой, свободной и, не страшась больше нападений Кранмера, сможет в поисках отца своему ребенку найти менее жестокий выход для ее любви.

Сто раз она готова была взять перо и бумагу, чтобы написать крестному. Но всякий раз ее останавливала невозможность этого. Куда написать? В Савон, где находится папа? Но письмо не дойдет. Оно неминуемо попадет в руки Фуше. Нет, взвесив все, лучше дождаться появления кардинала. Когда он узнает о происшедших переменах, возможно, именно он и предложит новое решение…

Как хорошо было мечтать и строить планы, которые не были продиктованы в принудительном порядке.

А утром четвертого дня все это разбилось вдребезги.

Удар был нанесен маленькой запиской, аккуратно сложенной и очень тщательно запечатанной, которую Агата принесла нежившейся в постели хозяйке. Чтение ее исторгло из груди молодой женщины крик ужаса и заставило опрометью вскочить. Едва набросив утренний пеньюар, босиком, она помчалась к Жоливалю, который мирно завтракал, читая утреннюю газету. Появление ураганом влетевшей Марианны, смертельно бледной и явно напуганной, заставило его так резко подняться, что стол, за которым он сидел, опрокинулся, в падении увлекая стоявший на нем кофейник, разлетевшийся на тысячу осколков. Но эта катастрофа в миниатюре не привлекла внимания. Неспособная выговорить хоть слово, Марианна протянула Жоливалю записку, затем упала в кресло, сделав знак, чтобы он прочитал ее.

В нескольких торопливо набросанных словах Блэк Фиш сообщал своей юной подруге, что лорд Кранмер бежал из Венсена, причем необъяснимым образом, что след его ведет в Булонь и, без сомнения, оттуда в Англию. Бретонец добавил, что он бросается преследовать его. «Пусть дьявол поможет ему, когда я поймаю его, — написал он вместо заключения, — или он, или я…»

Обладая большим самообладанием, чем Марианна, Аркадиус побледнел не меньше ее. Скомкав письмо, он со злобой бросил его в камин, затем подошел к готовой потерять сознание молодой женщине. Он слегка похлопал ее по щекам, схватил ее Ледяные руки и стал растирать.

— Марианна! — в тревоге позвал он. — Марианна, успокойтесь! Откройте глаза! Посмотрите на меня!.. Марианна…

Она, приоткрыла веки, явив своему другу два темных, полных ужаса озера.

— Он свободен… — невнятно забормотала она. — Они выпустили его… это чудовище! И теперь он больше не оставит меня! Он придет сюда, он захочет отомстить… он убьет меня… Он всех нас убьет!

Ее голос стал невыносимо пронзительным. Аркадиус никогда не видел Марианну жертвой такого ужасного страха. Ее, всегда такую смелую, всегда готовую встретиться лицом к лицу с опасностью! Эти несколько слов привели ее на грань безумия. Он понял, что вернуть ее в нормальное состояние можно только резкостью, а еще лучше заставить ее почувствовать стыд за свой страх. Он выпрямился и выпустил ее руки.

— Это вы из-за себя закатываете истерику? — спросил он сурово. — Разве вы не поняли, что именно сообщил вам Никола Малерусс? Тот человек убежал, ясно, но он направился в Англию… в Англию, где, без сомнения, снова займется охотой на беглых пленных! С каких пор вы научились дрожать за себя, Марианна д'Ассельна? Вы находитесь у себя дома, окружены слугами, друзьями, такими людьми, как Гракх и я сам! Вы можете попросить помощи у человека, который держит всю Европу в своих руках, и вы знаете, что беспощадный мститель преследует того, кого вы боитесь, человек, готовый отдать ради этого жизнь. И все-таки вы трепещете за себя? Лучше подумайте о тех несчастных, которых страстное желание избавиться от жестоких страданий толкает в водоворот самых ужасных опасностей!

По мере того как он говорил, роняя слова, подобно ударам хлыста, Жоливаль видел, как светлели глаза Марианны, как мало-помалу, сменив недоверие, в них появилось то, что он надеялся увидеть: стыд. Он видел также, как обрели нормальный цвет смертельно бледные щеки. Она встрепенулась и провела по лицу все же еще слегка дрожащей рукой.

— Простите! — прошептала она немного спустя. — Простите! Я потеряла голову! И вы правы… как всегда правы! Но когда я прочла это… сейчас, мне показалось, что у меня раскалывается голова… что я схожу с ума! Вы не можете знать…

Аркадиус тихо опустился перед ней на колени и положил руки ей на плечи.

— Так… я догадываюсь! Но я не хочу, чтобы тень этого человека довела вас до исступления. В этот час он, безусловно, далеко отсюда и, прежде чем покушаться на жизнь вашу, ему надо подумать о защите своей собственной.

— Он может вернуться очень скоро… и под чужим именем.

— Мы будем караулить его.

— И затем вы прекрасно видите, что он сильней, чем мы, раз он смог убежать, несмотря на крепостные стены, цепи, железные ворота, охрану и даже Блэка Фиша, несмотря на то, что он сделал и что мы знаем о нем!

Аркадиус встал и машинально поставил на место стол.

— Вы не решаетесь сказать, что я ошибся, не так ли?

Однако это правда. Я ошибся. Но как можно было представить себе, что Фуше посмеет пойти на это? Какую же роль играет этот презренный англичанин в замышляемом политическом заговоре?

— Без сомнения, очень значительную.

— Как бы ни был серьезен политический замысел, из-за него нельзя оставлять жизнь и свободу подобному демону, Марианна! Необходимо предупредить императора!

— Предупредить его? О чем? Что какой-то шпион сбежал из Венсена? Он должен уже знать.

— По-моему, нет. Он потребовал бы слишком подробных объяснений. В ежедневном рапорте, который составляет для него Фуше, об этом, безусловно, нет ничего. Найдите его, расскажите все… и положитесь на Божью милость!

— Императора больше нет здесь!

— Он в Компьене, я знаю. Отправляйтесь туда.

— Нет. Это о себе я думала, когда сказала, что его здесь нет. Сейчас он не хочет меня видеть… может быть, позже. Ведь я говорила, как мы расстались.

— Все-таки поезжайте! Он по-прежнему любит вас!

— Может быть, но я не хочу сейчас пытаться получить доказательство этой любви. Я слишком боюсь… сделать еще одну ошибку. Нет, Аркадиус, пусть он проводит свой медовый месяц… пусть путешествует по провинциям Севера. После его возвращения, может быть… Поглядим, как пойдут дела, и… окажем доверие Никола Малеруссу. Его ненависть слишком велика, чтобы не быть действенной. Вы правы, говоря, что перед подобной Немезидой лорд Кранмер в постоянной опасности.

Марианна со вздохом встала, рассеянно оттолкнула ногой осколки севрского кофейника и направилась к зеркалу.

Лицо ее было бледно, щеки ввалились, но взгляд вновь обрел уверенность. Борьба возобновлялась, и она принимала ее. Пусть будет так, как решит судьба!

Когда она пошла к выходу, Жоливаль спросил почти боязливо:

— Вы действительно ничего не хотите предпринять? Решили ждать?

—  — У меня нет выбора. Вы же сами говорили, что эти тайные переговоры Фуше должны принести большую пользу Франции. Ради этого стоит рискнуть человеческими жизнями… даже моей.

— Я знаю вас, Марианна. Это ничем не проявится: ваш лоб останется гладким, лицо — безмятежным и чистым… но в глубине души вы будете тысячи раз умирать от страха.

На пороге она обернулась и послала ему бледную улыбку.

— Вполне возможно, друг мой. Но это уже стало привычкой… вот и все. Просто привычкой.