— Нет, — возразила Мари. — Я ей верю. В записке Лаура пишет, что вернется, и я думаю, что теперь нам остается только ждать и молиться. Питу, тот человек, что сопровождает ее, он надежен?

— Жоэль Жуан? Очень надежен, несмотря на то, что он молочный брат Жосса де Понталека и был его доверенным лицом. Я хорошо знаю его, и мне известно, насколько сильна его Любовь к Лауре. Он отдаст свою жизнь ради ее спасения. Жоэль когда-то был силачом, но теперь у него осталась только одна рука. С ним теперь будет легче справиться. Если Жоэль попадет в руки де Понталека, тот не оставит его в живых. Маркиз слишком мстителен. А если Жоэль погибнет, то и у Лауры останется не так уж много шансов выжить…

— Пожалуй, вы правы, — вздохнул де Бац. — Но при сложившихся обстоятельствах я не могу никого послать в Сен-Мало. У нас очень много дел здесь. Где Дево?

— Он у вас в кабинете расшифровывает письма.

— Идемте к нему, Питу, и я расскажу вам о том, что узнал от шевалье де Жарже.

План по спасению королевской семьи в его теперешнем варианте не вызвал ни малейшего энтузиазма ни у Мишеля Дево, верного секретаря барона, ни у Питу. Если планы Тулана и шевалье им показались достаточно смелыми и интересными, то поведение Лепитра произвело на них самое дурное впечатление.

— Такой ненадежный человек может только все испортить, — объявил Мишель Дево. — Чтобы привести в исполнение такой план, нельзя допустить ни одной ошибки. Лепитр славный человек и, несомненно, преисполнен благих намерений, но он трус. Бессмысленно рассчитывать на неожиданный прилив мужества. Мы не должны принимать в этом участие, барон!

В голосе молодого человека прозвучал упрек, и де Бац особенно остро ощутил это, потому что слова Мишеля выражали его собственные мысли.

— Я, пожалуй, ограничусь тем, что приму участие в одном из этих пресловутых собраний, дам им денег и подготовлю отъезд беглецов из Франции. Но действовать я буду по-своему. Даже речи не может быть о том, чтобы они все ехали вместе и в одном направлении!

— Вы правы, но вполне вероятно, что у нас не будет времени подготовиться. Вы только что вернулись из Лондона, и вам еще не успели рассказать, как быстро меняется обстановка в Париже. Я боюсь, что охрана королевы будет усилена. Мы получили сообщение из Германии. Как только туда дошла весть о смерти короля, его брат, граф Прованский, продемонстрировал свое глубокое горе и оделся в траур. Но прежде он объявил себя регентом Франции и получил благословение рейнских принцев, хотя так и не дождался его от австрийского императора. Император требует, чтобы регентшей стала Мария-Антуанетта, его сестра, и заявляет о своих требованиях в полный голос. Так как австрийские войска стоят у границ Франции, народ в Париже очень серьезно воспринимает его слова. Все настроены против «австриячки». Ваши отважные заговорщики рассказали о том, что головорезы каждый день собираются под окнами тюрьмы и требуют смерти «вдовы Капет»?

— Нет, об этой детали они не упоминали, — пробормотал помрачневший де Бац. — Вы правы, необходимо действовать быстро.

— Но это еще не все! Есть и другие желающие получить права регента. Например, жирондисты. Они проголосовали за смерть короля, чтобы от него избавиться, а теперь мечтают установить в стране конституционную монархию, которая снилась им со времен Законодательного собрания. Жирондисты хотят посадить на престол принца, как они называют Людовика XVII, а править станет совет регентства, в который они намерены войти.

— А знаете, я бы подписался под этим проектом. Он представляется мне наименьшим из зол. — Де Бац смотрел на носки своих сапог. — Но я не. допущу, чтобы они отправили на эшафот малолетнего короля. И все же, — он взглянул прямо в лицо Дево, — из сказанного вами ясно, что внутри Конвента произошел раскол. Можно попробовать этим воспользоваться.

— Что вы намерены делать?

— Я? Ничего. Но вот гражданин Агриколь снова появится в кабачке «Бегущая свинья» и встретится со своей старой подругой вязальщицей Лали. Необходимо узнать, что происходит у якобинцев, и прощупать настроение народа в Париже.

— Вас интересует настроение народа? — язвительно произнес Дево. — Народ начинает дохнуть с голода. Это не улучшает его настроения…

Гражданин Агриколь вспомнил слова Дево, когда недалеко от своего любимого кабачка наткнулся на толпу женщин, осадивших булочную, вернее булочника. Тот был явно напуган и пытался защитить от разорения свою лавочку. Но ни его призывы успокоиться, ни его полные слез глаза, ни мольбы его перепуганной насмерть жены не достигали слуха разъяренных женщин. Они обзывали булочника эксплуататором, опорой аристократов и были настроены весьма воинственно. Несчастный надрывался от крика, пытаясь объяснить, что ему не привезли муку, а без нее хлеба не напечешь, но это был глас вопиющего в пустыне. Очень скоро самые ярые — но отнюдь не самые несчастные, которые просто стояли в сторонке и молча плакали, — схватили булочника и поволокли его к ближайшему фонарю с явным намерением повесить.

Гражданин Агриколь счел необходимым наконец вмешаться.

— Гражданки! Гражданки! — зычным голосом воззвал он, надеясь, что никто из собравшихся не слышал раньше, как обычно говорит гражданин Агриколь. — Что вы творите?! Разве так ведут себя те; кто должен быть образцом поведения женщины-республиканки?

Здоровенная палка, которую он держал в руке, очень помогла ему пробраться в первый ряд и оказаться рядом с булочником. В своем не слишком опрятном костюме санкюлота — засаленная карманьола и старая шляпа с огромной кокардой, — заросший бородой, с подложенным животом, де Бац, хотя и был среднего роста, выглядел весьма внушительно. Разбушевавшиеся мегеры машинально отступили назад, но одна из женщин набросилась на него:

— Тебе что, больше всех надо? Образец женщины-республиканки хочет есть!

— Но ты-то, по крайней мере, не производишь впечатление умирающей от недоедания. Ты такая кругленькая и аппетитная! — Гражданин Агриколь оценивающе оглядел свою собеседницу и улыбнулся, демонстрируя пожелтевшие и почерневшие зубы.

Женщина и вправду была тучной, но не обиделась, а определенно оценила шутку. Ее подруги расхохотались.

— Да я не о себе беспокоюсь, — сказала она уже не так агрессивно. — Мне-то самой немного надо, но вот остальные… У них дети плачут от голода!

— И ты в самом деле веришь, что они насытятся, как только вы вздернете на фонаре этого беднягу?

— Зато это послужит примером остальным.

— Примером чего? Неужели ты думаешь, что он из злого умысла закрыл свою лавку? Если булочник перестанет продавать хлеб, на что он будет жить? Он же занимается этим не из любви к искусству, это очень тяжелый труд.

Женщина запнулась, удивленно глядя на «старика».

— Как это ты сказал? Из любви к чему?

— Я хотел сказать, ради удовольствия. — Де Бацу стало смешно, и все же он готов был надавать себе оплеух за такую оплошность. Очень умно швыряться подобными выражениями перед толпой разъяренных фурий! — Так говорят в моей провинции, — поспешил добавить он.

Барон уже забыл о булочнике, который все это время стоял рядом с ним, трясясь от страха, но тот сам напомнил о себе:

— Послушай, гражданин, мой труд приносит мне и удовольствие тоже. Я люблю печь хлеб и всегда страдаю, когда у меня нет муки.

Эти слова были встречены гулом одобрения. Но, к несчастью, в эту минуту одна из женщин, обыскивавших булочную, появилась на пороге, потрясая мешочком с мукой величиной с небольшую дыню.

— А из этого ты можешь испечь хлеб? Или ты предпочитаешь оставить эту муку себе? Ах ты вор, проходимец!

В новом приступе ярости женщины бросились на булочника. Де Бацу пришлось отступить — он не решился воспользоваться своей дубиной, чтобы не навлечь на себя подозрений. Булочник понял, что его часы сочтены, он уже стоял на неизвестно откуда взявшейся лестнице, пока кто-то побежал за веревкой. Еще несколько минут — и его повесят. Бедняга рыдал так, что мог разжалобить и камни, но разъяренные женщины не испытывали к нему сочувствия.

В эту минуту вдруг раздался суровый женский голос. Заговорила высокая женщина лет сорока пяти с ясными, но какими-то безжизненными глазами. Одета она была как любая женщина из народа — седые волосы убраны под белый чепец, в кармане большого голубого передника большой клубок шерсти.

— Кто-нибудь из вас умеет печь хлеб? — спросила она.

Головы собравшихся повернулись к ней. Лали Брике, вязальщицу, хорошо знали в квартале — она отлично вязала и не пропускала ни одного собрания Якобинского клуба или Конвента. Поговаривали, что она в дружеских отношениях с самим Робеспьером — недаром тот всегда приветливо кивал ей, проходя мимо. Кроме всего прочего, Лали производила на всех впечатление своей холодностью, спокойствием и неподвижным лицом, на котором никогда не отражалось никаких чувств. Возможно, она действительно ничего не чувствовала с тех пор, как потеряла мужа и дочь. Водился за ней только один грешок — Лали любила как следует выпить. Но в этом она была не одинока, это во-первых, а во-вторых, вязальщица никогда не теряла контроля над собой.

— Почему ты об этом спрашиваешь, Лали? — спросила одна из женщин. — Ты же знаешь, что мы этого не умеем, иначе не пришли бы сюда.

— И вы хотите убить булочника?

— Да, потому что он припрятал муки для себя.

— А ты бы как поступила на его месте? Ведь у него жена и двое ребятишек. Того, что вы нашли, хватит всего на одну булку.

— Может быть, и так, но он все равно должен был ее отдать. А раз муки больше нет, булочник нам ни к чему. Мы можем его повесить.

Лали подняла на говорившую большие серые холодные глаза:

— Ты просто дура, Эуфимия! Если тебе нужна мука, так сходи за ней к гражданину Юло на улицу Де-Порт. Семьей он не обзавелся, да и сердце у него просто каменное, зато у него всего в достатке. В его погребе есть все… Повесьте лучше Юло, чем этого бедолагу.

— Конечно, может, оно и так, — женщина опасливо посмотрела на Лали, — да только он член Коммуны и у него длинные руки.

— У тебя они не короче, если ты берешься лишать жизни невинного человека!

Эти слова прозвучали в полном молчании. Забыв о булочнике, умиравшем от страха на своей лестнице, женщины собрались в кружок и принялись обсуждать ситуацию. Они решили освободить булочника и навестить господина Юло. Одна из женщин бросила несчастному:

— Иди разогревай свою печь. Мы принесем тебе все, что нужно!

Булочник рванул к себе, словно заяц от своры борзых, женщины направились на поиски следующей жертвы, так что Лали и гражданин Агриколь остались в одиночестве.

— Браво, моя дорогая! — не удержался от похвалы барон. — Я знаю, что вам это приходится делать не впервые, но всякий раз вы меня восхищаете. Гражданина Юло ожидают весьма неприятные четверть часа.

— Поверьте мне, он это заслужил! Трудно найти большего скупердяя и эгоиста, — совсем другим голосом ответила графиня Евлалия де Сент-Альферин.

Эта женщина изображала из себя вязальщицу с тех пор, как революционер Шабо изнасиловал и убил ее шестнадцатилетнюю дочь. Теперь единственной целью ее жизни было выследить негодяя и отомстить ему.

Однако это превращение длилось всего лишь минуту, и Лали Брике снова вышла на сцену:

— Не хочешь ли промочить горло, гражданин Агриколь? Я бы с удовольствием чего-нибудь выпила!

Взявшись под руки, сообщники неспешным шагом направились к «Бегущей свинье», где Ружье, хозяин кабачка, всегда с удовольствием принимал их.

— В Конвенте дела идут плохо, — рассказывала Лали по дороге. — И у якобинцев котел вот-вот взорвется. Снова началась борьба между якобинцами и сторонниками Робеспьера, Марата и Дантона. Последние обвиняют якобинцев в скрытом монархизме, а те в свою очередь обвиняют своих противников в желании установить террор и подавить всяческие свободы. Они едины лишь в одном — в критике Конвента, который, по их мнению, неспособен управлять страной. Конечно, проще всего было объявить об аннексии герцогства Де-Пон на Рейне, графства Ницца и княжества Монако, не представляя толком, что там происходит на самом деле. А ведь Рейнская армия отступает. Генерал Дюмурье пока удерживает Бельгию, но на него вот-вот объявят охоту. Говорят, генерал собирается передать Бельгию Австрии и перейти на сторону врага.

— В надежде на то, что королева, если она станет регентшей, сделает его герцогом? — ехидно спросил де Бац. — Или Дюмурье собирается перейти на сторону «регента», который сам возвел себя в этот ранг?

— Все может быть. В любом случае это очень плохо для королевы.

Громкие крики не дали Лали договорить. Вооруженные саблями санкюлоты в сопровождении женщин, больше напоминающих гарпий, шли в сторону Тампля, оглашая улицы неистовым ревом:

— Смерть австриячке! Смерть волчице и ее волчатам!

— И вот так каждый день, — мрачно сказала Лали. — Ее обвиняют во всеобщем обнищании и считают виновницей поражений, которые армия терпит от ее соотечественников.

— Но королева теперь француженка!

— Бросьте, Бац, кто вам поверит? Вы же сами в это не верите. Она никогда не была француженкой — и сейчас ею не станет.

— Но это необходимо ради ее сына!

— Вы полагаете, что она надеется увидеть его на престоле? При нынешнем положении вещей остается только гадать, сколько дней страже Тампля удастся сдерживать толпы безумцев, осаждающих стены старого монастыря.

— Вы правы, нужно торопиться. У нас есть план, чтобы спасти всю семью.

— И он уже готов к исполнению, этот ваш план?

— Он не мой, но идея кажется мне подходящей.

— Что ж, в таком случае вы должны действовать быстро, очень быстро. Кстати, если у вас есть роль для меня, я готова.

— Я в этом не сомневался. Но вы и без того оказываете нам бесценную помощь. На своем месте вы незаменимы.

Они пришли в кабачок и там, попивая вино из запасов Ружье, которые он держал для любимых клиентов, поболтали о том о сем, не затрагивая главного. При взгляде на эту пожилую пару с такими революционными взглядами никому не пришло бы в голову, что за столиком в «Бегущей свинье» сидят настоящие заговорщики-роялисты. Они выпили по стаканчику за здоровье нации, потом еще и еще, а в это время в нескольких кварталах от них женщины с удовольствием разбирали запасы гражданина Юло, полумертвого от страха…

Расставшись со своей подругой Лали, де Бац отправился: домой в глубокой задумчивости. Это состояние не оставило его и на следующий день, когда он пришел на собрание заговорщиков в дом гражданина Лепитра.

Место было выбрано удачно. Улица, а вернее тупик, где учитель словесности открыл свой пансион для мальчиков, была местом пустынным, уединенным, окруженным со всех сторон садами разоренных теперь монастырей, откуда не доносилось ни единого звука, кроме кошачьего мяуканья. Там вряд ли появились бы секционеры или муниципалы, не любившие рисковать, особенно по ночам. Правда, и самим конспираторам добираться до дома Лепитра было довольно далеко.

Тулан де Бацу понравился. Он тоже был выходцем с Юга, только из Тулузы. Открытый взгляд, провансальский акцент и добродушие, напоминавшее Питу, придавали его облику неповторимое обаяние. Таких людей барон любил. Мужчины мгновенно нашли общий язык. Для Тулана барон де Бац был своего рода героем.

— Раз вы с нами, — сказал он барону, — наши шансы на успех увеличиваются. Господин де Жарже сказал, что вы готовы помочь нам деньгами?

— Да. Я могу представить вам необходимую сумму. — Де Бац вынул из кармана кошелек, полный золота. — Мой секретарь уже отправился в Котантен, чтобы там снарядить корабль, на котором наш юный король сможет переправиться на Джерси. Я буду его сопровождать. В свою очередь королева…

— Ее величество не согласится расстаться с сыном, — оборвал его де Жарже. Ему явно не понравилось, что недавно появившийся де Бац берет на себя руководство операцией. — И потом, мы договорились о том, что их величества сядут на корабль в Гавре и прямо отправятся в Англию.

— Необходимо объяснить королеве, что разлука необходима для успешного побега. Король может ехать со своей теткой, Мадам Елизаветой, но только не с матерью. Этот мальчик — надежда Франции. Мы не можем рисковать, отправляя его с королевой, против которой все ополчились, которую ненавидит столько людей. Причем ненавидят куда сильнее, чем Людовика XVI. Ребенка спрятать легче, чем женщину, чье лицо известно всем. На острове Джерси принц Буйонский собирает силы и ждет. В любом случае юный Людовик XVII будет там в большей безопасности, чем в Англии.

Для королевы я разработал другой маршрут бегства и отправил одного из моих друзей подготовить другой корабль. Позднее ее величество сможет присоединиться к сыну. Я все сказал. Если вас это не устраивает, я выхожу из игры.

— Барон прав, — немедленно вмешался Тулан. — Его вариант лучше, и я его полностью поддерживаю. — Он обернулся к де Бацу: — Вы сумеете все подготовить к сроку? Мы остановились на 7 марта. Вечером этого дня в Тампле будем дежурить мы с Лепитром, и среди стражи будут люди, симпатизирующие королеве.

— Итак, через десять дней. Что ж, мне это кажется разумным. Остается выяснить, чем мы располагаем на данный момент. Что с формой?

— Одну уже по частям передали узникам. Остается второй комплект, который должен отнести Лепитр.

— Форма еще не закончена, — торопливо заговорил Лепитр. — Ее не так просто сшить, а еще труднее пронести под носом у стражи. Сложнее всего со шляпами…

Тулан нахмурился.

— Я уже забыл свою у Мадам Елизаветы. Почему ты медлишь?

— Я пытался на днях, но Тизонша не сводила с меня взгляда, как только я появился у пленников.

— Отлично, я сам этим займусь, — решил Тулан. — А где паспорта?

— Тут совсем другая история! — Преподаватель нервничал все больше. — С тех пор как Англия объявила нам войну, мы нумеруем паспорта. Даже мне сложно их вынести. И потом, в последнее время мне кажется, что за мной следят…

— Разве я не просил вас принести мне чистые бланки? — раздраженно поинтересовался де Бац. — Я уже говорил вам, что сумею их заполнить. Мы посмотрим, что можно сделать с номерами.

— Да… Да… Правда… Хорошо, я попробую на следующей неделе.

— Почему на следующей неделе?

— Потому что в паспортном отделе есть один человек, который внушает мне опасения. На следующей неделе его не будет.

Кулак Баца с грохотом опустился на стол, за которым сидели четверо мужчин. Пламя свечей задрожало.

— Прекратите! Вы умираете от страха, Лепитр, и ваш страх, представляет опасность для нас всех. Скажите прямо: вы намерены или нет выполнить вашу часть работы?

— Я никогда не говорил, что не хочу делать того, о чем меня просили, — выкрикнул преподаватель странным высоким голосом. — И я понимаю, как мы все рискуем. Именно поэтому я принимаю все меры предосторожности. Королева знает, как я ей предан. Разве она не прислала мне свой локон, а также локоны маленького принца и принцессы, которые я теперь ношу в этом кольце?

Лепитр вытянул вперед дрожащую руку с кольцом, где в оправе под стеклом были изящно уложены прядки разных оттенков.

— Она поблагодарила вас слишком рано, — отрезал де Бац. — И я вынужден напомнить, что сам предложил вам убежище за границей и деньги.

Но господин Лепитр ничего не слышал. Он пустился в пространные рассуждения о том, как много хорошего он сделал для узников Тампля. Барон скоро перестал его слушать, он уже составил свое мнение. Человек, который когда-то так блестяще помог Лауре и госпоже Клери, буквально спас их, исчерпал все запасы мужества. Теперь он целиком находился во власти страха.

Барон не стал больше спорить. Выходя от Лепитра, он пожал руку Тулану и Жарже.

— У вас теперь есть деньги. Что касается того, что я обещал вам, все будет готово вовремя. Я могу даже подготовить кареты. Но я полагаю, что мы должны действовать так, как будто Лепитра просто не существует.

— Он нам необходим! — нахмурился шевалье. — Вы забываете о том, что только он и Тулан могут бывать в Тампле каждый день. Я признаю, что Лепитр сейчас переживает моменты паники, как это всегда бывает перед решительной схваткой. Но я не сомневаюсь, что, когда настанет решающий час, он сделает все, что от него требуется.

— Да услышит вас бог!

Но сам де Бац в это больше не верил и оказался прав. К 7 марта форма не была готова полностью, из четырех паспортов оформили только два, а Лепитр слег с лихорадкой, вызванной не столько простудой, сколько страхом. Де Бацу, пришедшему воочию убедиться в его состоянии, Лепитр поклялся, что это злосчастное стечение обстоятельств и что не стоит отчаиваться. Надо только перенести время побега и подготовиться получше в связи с тем, что в Тампле усилили охрану и выйти оттуда стало намного сложнее.

Де Бац мрачно выслушал Лепитра, понимая, что спорить бесполезно. Между тем нужно было спешить: последние события усугубили положение узников. Депутаты-монтаньяры обвиняли депутатов-жирондистов в желании восстановить монархию — пусть конституционную, но все же монархию. А народ Парижа, подстрекаемый с двух сторон, собирался разобраться с Конвентом, который он считал бесполезным.

Покинув «больного», де Бац отправился к своему старому другу Ленуару, бывшему генерал-лейтенанту королевской полиции. Этому умному, предусмотрительному человеку удалось сохранить прежние связи, так что он до сих пор оставался наиболее информированным человеком в Париже. В его доме скопилось огромное количество досье и документов, и Ленуар знал многое о многих. Ленуар принял де Баца в просторной комнате, служившей ему и кабинетом, и библиотекой, где хозяин дома проводил большую часть времени. Ироничная улыбка и живой блеск в глазах за стеклами очков не изменились. Де Бацу сразу же был предложен стаканчик доброго бургундского вина.

— Итак, мой дорогой барон, вы все-таки вернулись из Англии.

— Только не говорите мне, что вы об этом не знали. Я полагаю, что у вас глаза и уши повсюду.

— Это не совсем так, но о приятных мне людях я стараюсь узнавать как можно больше. Как поживает очаровательная Мари? Она, вероятно, была рада видеть вас.

— В отличие от многих других, поспешивших занести меня в список эмигрантов, Мари во мне не сомневалась. Но должен признаться, что со дня моего приезда меня не покидает странное ощущение. Мне кажется, что я отсутствовал годы. В этой стране все меняется невероятно быстро!

— Видимо, в этом и состоит ее очарование…

— Не знаю, не знаю. Я почему-то не способен это очарование оценить. Я уехал из города, где люди были потрясены, совершенным злодеянием, а по возвращении увидел горожан, готовых разорвать в клочья депутатов Конвента, которым они совсем недавно отдали власть с таким энтузиазмом.

— Толпа, как всегда, позволяет собой манипулировать. Члены Конвента решили устроить склоку между собой. Но этого следовало ожидать: парижане вечно борются с провинциалами. Особенно с жирондистами.

— Странные парижане! Робеспьер родился в Аррасе, Дантон в Арси-сюр-Об, Марат из Нефшателя, а Эбер из Алансона.

— У жирондистов та же история, друг мой. Бриссо, их основатель, родом из Шартра, Верньо из Лиможа, Петион, бывший мэр Парижа, из провинции Бос. Но эти люди нашли общий язык. И теперь два клана ведут борьбу за власть. Дантон устроил настоящую склоку: во всех поражениях на фронтах он обвинил жирондистов, предателей родины, и разослал повсюду своих комиссаров, чтобы народ знал, что происходит. И все словно сошли с ума! Но нашим монтаньярам этого показалось мало. По их мнению, народ слишком вяло откликнулся на первую новость, и они нашли еще один способ его разогреть. Робеспьер и Дантон создали революционный трибунал, призванный судить внутренних врагов, чтобы солдаты на позициях чувствовали себя спокойно.

— Революционный трибунал?

— Да. «Чтобы положить конец своеволию преступников и врагов общего дела». Так выразился художник Давид, выражая пожелания секции Лувра. Это означает, что теперь никто не может чувствовать себя спокойно в Париже — да и во всей Франции. С трибуналом шутки плохи: у этого монстра наверняка появится потомство.

— Боже милосердный! К чему мы идем?

— Нас ждут еще более суровые времена. Сначала, разумеется, разделаются с жирондистами, а потом примутся за меня, за вас, за королеву…

— Чтобы королева предстала перед революционным трибуналом? Но это немыслимо!

— Отчего же? И судьи будут суровы, уверяю вас. Ее величество не сможет рассчитывать на то уважение, которое испытывали к покойному королю. Ее ненавидят, и этой несчастной предстоит Голгофа, если…

— Если ее не спасти. Вы полагаете, что я об этом не думал?

— Я знаю, что вы об этом думаете. Только вам и под силу совершить это. Но вам нужны верные помощники, люди, способные идти до конца.

— Я знаю. Я только что получил неплохой урок. Ленуар встал с кресла и принялся мерить шагами комнату,

заложив одну руку за спину. Наконец он остановился перед де Бацем:

— Значит, это правда? Ходят слухи о заговоре.

У де Баца не было причин скрывать правду от старого друга.

— Заговор действительно существует. Я, можно сказать, принимаю в нем самое непосредственное участие и даже финансирую его…

Ленуар усмехнулся:

— Стало быть, голубой бриллиант вы продали удачно?

— Я доволен. Что же касается проекта, то его до сих пор не осуществили по вине одного человека. Он был преисполнен благих намерений, но накануне решающего числа от страха предпочел слечь в постель.

— Вы не должны больше иметь с ним дела! Вспомните о своих прошлых ошибках. Я повторяю, что вы должны быть уверены во всех участниках, как в самом себе.

— Вы пытаетесь напомнить мне о Леметре, которого я в свое время так неосторожно ввел в дом?

— Разумеется! Разве можно быть уверенным, что в ряды ваших сторонников не затесался еще один шпион графа д'Антрэга?

У де Баца вырвался нетерпеливый жест.

— Прошу вас, не надо снова говорить мне об этом! Я повел себя неразумно, поддавшись чувству симпатии, и теперь не перестаю себя упрекать. Если бы я не ввел в круг заговорщиков этого Леметра, мой король, возможно, был бы сейчас жив и свободен!

— Не упрекайте себя. Вы в любом случае невероятно рисковали, и судьба, увы, оказалась не на вашей стороне. Но сейчас вас ожидает не менее трудная задача. Исключительно поэтому я и напоминаю вам о том, что граф д'Антрэг жив и из своего убежища в Мендризио продолжает руководить своими агентами. К сожалению, о них нам практически ничего не известно, а между тем эти люди готовы на все, только бы не дать королеве возможности оказаться на свободе. В особенности пока маленький король с ней.

— Вы имеете в виду вопрос регентства? — нахмурился де Бац.

— Разумеется! Ведь брат покойного короля, граф Прованский, уже объявил себя регентом. И ему совершенно не нужна конкуренция австрийских сил, тем более что на его стороне всего лишь горстка немецких принцев. Если королева исчезнет, а ребенок умрет от болезни или по другой причине, граф Прованский в ту же минуту станет Людовиком XVIII и соберет вокруг себя все роялистские силы. Не сомневайтесь: агенты д'Антрэга здесь не для того, чтобы помочь Марии-Антуанетте бежать.

— Знаете ли вы, где сейчас находится Леметр?

— Нет, он бесследно исчез после казни короля. Скорее всего этот человек прячется где-то в провинции. Однако я уверен, что в скором времени Пьер-Жак Леметр появится снова…

— Париж велик! — вздохнул барон. — Но я помню, как после провала моей попытки спасти короля вы упоминали о кабачке, где собираются люди д'Антрэга и где иногда появляется и он сам под именем Марко Филиберти. Правда, вы не захотели сказать мне, как называется этот кабачок, считая, что я немедленно брошусь туда и навлеку неприятности на свою голову. Но теперь мне было бы полезно узнать, как он называется.

Ленуар колебался недолго:

— На самом деле таких кабачков два — «Прокоп» и «Виноградная лоза» на улице Лантерн.

— Тот самый «Прокоп», где собираются Дантон, Марат, Камиль и Демулен?

— Именно так! Где можно спрятаться надежнее, чем среди врагов? Да я бы и не назвал их врагами. Люди д'Антрэга поддерживают с ними тайные отношения. Я знаю, что шевалье де Поммель и Дюверн де Прайль там бывают частенько. И все же я не рекомендовал бы вам идти туда самому. Вы их главный противник, и они слишком хорошо вас знают! Что же касается «Виноградной лозы», это настоящий разбойничий притон, и туда я вам просто не советую соваться.

Де Бац помолчал, размышляя над тем, что только что услышал. Потом он встал и протянул руку своему старому другу.

— В кабачок «Прокоп» я, пожалуй, отправлю Питу, пусть покрутится там. Благодарю вас за помощь, мой дорогой Ленуар. Я тем более ценю ее, что вы франкмасон и не должны особенно любить королеву.

— Вы полагаете, мне следовало затаить обиду на ее величество? Действительно, в самый разгар дела с бриллиантовым колье она заподозрила меня в предвзятости, и благодаря ей я из генерал-лейтенанта полиции превратился в библиотекаря. Но, говоря по совести, я и сам был рад выйти из этого весьма щекотливого дела. И пусть я масон, но меня не могли оставить равнодушным страдания, которые королеве пришлось пережить, и особенно те, что ее ожидают. Если я сумею помочь вам ее спасти, я вам помогу.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.