Жиля захлестнула волна радости: он понял, что эти люди пришли сюда ради него, что они готовы подставить беззащитные груди под выстрелы мушкетов, выступить со своими саблями против охранников, если только стервятники надумают запустить когти в поместье, ставшее теперь родным и для бывших невольников. Он выиграл это сражение, и чернокожие, которым он вернул право считать себя людьми, хотят отплатить ему за его человечность.
      Коадъютор поднял карие глаза в густых ресницах и обвел взглядом сплоченные ряды воинов.
      - Что нужно этим рабам? - спросил он угрожающим тоном.
      - Они пришли, чтобы поприветствовать нас, ваше преосвященство, - сладко пропел Жиль. - И надеются, что, как только вы покончите с неблаговидным делом, на которое толкают вас мои враги, благословите их.., да и меня тоже.
      Моисей подал знак, и к нему подошли двое работников с инструментами для вскрытия медного гроба. Жиль отпер решетку и отошел в сторону, пропуская внутрь чернокожих помощников и священников, а Жюдит опустилась на колени прямо в траву и начала молиться. Турнемин сложил руки на груди и стал ждать, стоя возле жены. Лишь Финнеган вошел в склеп вслед за коадъютором.
      Минуты ожидания показались Жилю вечностью. Воображение подсказывало, что сейчас происходит в маленькой часовне, и сердце его под кружевным жабо бешено стучало.
      Внезапно Жюдит подняла к нему побледневшее лицо с затрепетавшими ноздрями.
      - Боже мой! Какой.., какой ужасный запах.
      И действительно, из небольшой отдушины, возле которой стояла на коленях молодая женщина, сочилось зловоние. Жиль нагнулся, подхватил почти потерявшую сознание жену и отнес ее подальше. В тот же миг из склепа выскочил коадъютор. С одной стороны его поддерживал брат Игнатий, с другой Финнеган - в его зеленых глазах дрожало с трудом сдерживаемое веселье. Колен Дагре держал у носа надушенный платок, он тоже был близок к обмороку.
      Оставив пришедшую в себя Жюдит на попечение Пьера, Жиль бросился к коадъютору:
      - Ваше преосвященство, вам дурно?
      Финнеган с материнской заботой усаживал наместника обратно в паланкин, и тот неуверенно приоткрыл глаза.
      - Пусть.., пусть меня отнесут в дом, господин де Турнемин. Мне.., мне необходимо восстановить силы. Какой.., какой ужас!
      - Если бы, ваше преосвященство, вы прислушались к моим словам, то избежали бы тяжких минут. Я был уверен, что господин де Ферроне спокойно лежит в гробу.
      - Вы.., вы были правы! Брат Игнатий, - обратился он к монаху, опустившему глаза долу, спрятавшему руки в рукава и, несомненно, сгоравшему от злости, - постарайтесь в будущем не устраивать нам таких испытаний. Господи милостивый, что за ужас! Теперь эта вонь будет меня преследовать...
      Чернокожие носильщики подняли паланкин на плечи и почти бегом припустили к дому, брат Игнатий за ними, а Жиль спросил Финнегана, героически сдерживавшего одолевавший его смех:
      - Может, все-таки объяснишь?
      - Объяснять нечего, просто Цинг-Ча действительно заработал то золото, что ты ему дал. Перед тем, как мы закрыли крышку гроба, он проткнул свиной пузырь, в котором лежал кусочек гнилого мяса - он заранее спрятал его в складках одежды покойника. И коадъютору, и этой крысе брату Игнатию, как видишь, сразу же расхотелось внимательно рассматривать труп...
      Жиль от волнения не мог говорить, он лишь крепко сжал руку друга. Чувство облегчения было столь сильным, что он чуть не задохнулся.
      Вмиг рассеялось грозное облако, накрывшее его дом вместе с домочадцами.
      - Хороший обед и дорогой подарок завершат разгром противника и окончательно примирят нас с коадъютором, - сказал он наконец со вздохом.
      - Без сомнения, однако нам лучше поторопиться. Ты должен встретить его у дома, когда он станет вылезать из паланкина. Этот толстяк просто помешан на этикете.
      Взяв под руку уже вполне оправившуюся от дурноты Жюдит, они быстро зашагали к дому по отдыхавшему под паром полю, срезав таким образом значительную часть пути, и догнали кортеж Колена Дагре еще до того, как тот завернул за угол.
      Здесь их ожидало странное зрелище: на лужайке, за которой с такой любовью ухаживал Понго со своими маленькими помощниками, расположенной прямо за большим фонтаном, пять, не то шесть человек в лохмотьях с лопатами и кирками копали ямы. Увидев их, Финнеган вскрикнул глухо и нечленораздельно. Только тогда Жиль заметил, что пятеро из землекопов были чернокожими, а вот шестой, несомненно, старик - белым.., с большим родимым пятном на щеке.
      - Боже! - простонал Финнеган. - Зомби!..
      Кто их сюда привел?
      Его полный ужаса взгляд метнулся к дому, из-за угла которого как раз в этот момент показался паланкин. Коадъютор и брат Игнатий непременно увидят этих призраков из плоти и костей, а среди них - белого, и это будет означать смертный приговор Турнемину и конец "Верхним Саваннам"... Лайам повернулся к другу.
      - Ты погиб! - сказал он. - Ас тобой и все мы. Увести зомби может лишь тот, кто привел их.., или один из проклятых жрецов Вуду.
      Но Жиль его не слушал. Он бежал к новым нежданным захватчикам, которые бесчувственно, не обращая никакого внимания на то, что творилось вокруг, словно автоматы, продолжали свою разрушительную работу. Турнемин подскочил к ним и хотел увести, он схватил старика с красным пятном за тощую руку и сам чуть не вскрикнул от ужаса, когда тот поднял на него мертвый, как у каменной статуи, невидящий взгляд. Но зомби оттолкнули его с глухим ворчанием.
      Обезумев, Жиль хотел было применить силу, ударить несчастного, но тут за его спиной чей-то голос, задыхаясь, проговорил:
      - Отойди-ка, хозяин... Я знаю, что делать. Селина говорила...
      Это была Дезире. Она увидела с крыльца больницы, что происходит на лужайке, и бежала изо всех сил. Она решительно взяла старика за руку, что-то неслышно шепнула ему и сделала жест, похожий на благословение. Зомби бросил мотыгу, повернулся к девушке - к счастью, длинные седые волосы закрыли его лицо - и покорно двинулся за ней к изгороди из кактусов. Остальные тоже покидали инструменты и пошли следом.
      С колотящимся сердцем Жиль прикрыл на секунду глаза, вытер рукавом взмокший лоб. Впервые в жизни ему стало страшно, по-настоящему страшно, он не мог ни думать, ни рассуждать, а ударился в панику. В какое-то мгновение ему даже показалось, что он вот-вот потеряет сознание.., как женщина.
      Когда Турнемин снова открыл глаза, Дезире и зомби были уже далеко, где-то возле хозяйственных построек и больницы, а паланкин как раз остановился у крыльца. Собрав силы. Жиль подбежал к нему и успел подать руку коадъютору.
      - Я еле жив, друг мой! - признался тот. - Какой ужасный опыт.
      - Мы постараемся сделать все, чтобы вы о нем поскорее забыли, ваше преосвященство, - ответил Жиль, с удовольствием отметив про себя, что священник назвал его своим другом. - Мой дом со всем, что в нем есть, к вашим услугам...
      - А что это за люди были тут только что? - спросил язвительно брат Игнатий. - Непохоже, чтобы с вашей плантации, оборванцы какие-то.
      А тут у вас рабов, говорят, холят и лелеют...
      - Верно, это не рабы. Этих несчастных доктор Финнеган подобрал где-то на дороге. Он старается помочь им, как может, но они не в своем уме...
      - В самом деле? Я хочу посмотреть на них. Мы в госпитале Шарите тоже лечим умалишенных.
      - Заковывая в цепи и лишая пищи? - резко спросил Финнеган. - У меня свои методы. И кроме того...
      - И кроме того, с меня хватит! - оборвал их коадъютор, которого упоминание о еде вернуло к жизни. - Вы всех нас достаточно помучили сегодня, брат Игнатий. Довольно. Мы уже нарушили покой мертвых, так позвольте мне хоть безумных не трогать... Господин де Турнемин, я очень голоден, думаю, бокал ледяного пунша мне тоже бы не повредил. Или лучше немного французского вина, если есть.
      - Есть, ваше преосвященство, есть! Надеюсь, оно вам понравится.
      На веранде появился великолепный Шарло в новенькой с иголочки ливрее и белоснежном парике.
      - Кушать подано, монсиньор! - рявкнул мажордом изо всех сил.
      Столь внушительное приглашение к столу окончательно примирило Колена Дагре с новым хозяином "Верхних Саванн". Священник взял его под руку и грузно оперся на нее.
      - Замечательно! Что же, пойдемте обедать.
      Мне хочется познакомиться с вами поближе, любезный друг.
      ***
      Как только коадъютор и брат Игнатий, один с королевским подарком, другой с щедрым подаянием, покинули "Верхние Саванны", Жиль и Финнеган поспешили к Дезире. Она закрыла зомби в одной из больничных палат, и они сидели там на полу неподвижно, как серые статуи. Посмотрев на них. Жиль снова ощутил холодок ужаса, который совсем недавно перерос в настоящую панику. Самое ужасное, что в них было, - это каменные глаза, мертвый взгляд, познавший мрак могилы.
      Превозмогая отвращение, Турнемин положил руку на плечо старику - теперь он знал, что тот, прежде чем попасть во власть сатанинской силы, был плантатором, как и он сам, богатым и могущественным хозяином "Верхних Саванн", ставшей теперь такой дорогой Жилю земли... Но старик не шелохнулся.
      Финнеган с чисто профессиональным интересом осмотрел всех шестерых и в растерянности отошел.
      - Не понимаю, - сказал он. - Вроде бы организм у них функционирует нормально. Однако они не люди, а машины - ни мыслей, ни воли.
      Одной каталепсией этого не объяснишь...
      - Что с ними делать? - шепотом спросил Жиль. - Если старик и впрямь господин де Ферроне, я должен вернуть ему его добро, дом...
      - Нет, - воскликнула с ужасом и отвращением Дезире. - Это не старый господин, это всего лишь зомби, его нужно вернуть земле.
      - Но как? Он не мертвый, не станем же мы его убивать, чтобы избавиться от забот. Что делать?
      Вечер был теплый, но даже храбрую Дезире била дрожь. Она поплотнее закуталась в хлопковую шаль.
      - Селина говорила, что, если дать зомби соли, он сам вернется в могилу и умрет навсегда.
      Но я.., я не могу. Я боюсь, хозяин! Пусть отведут.., этих к Прюдану.
      - Кто такой Прюдан?
      - Друг Селины, могущественный папалой, он живет на Красном Холме, недалеко от Плезанса.
      Это у него она пряталась. Я знаю дорогу, но идти одной ночью в горы, да еще с ними...
      - Никто от тебя этого и не требует, Дезире, - воскликнул Жиль. - Ты и так много сделала!
      Без тебя я все бы потерял, возможно даже жизнь.
      Можешь просить все, что хочешь. Во-первых, я даю тебе вольную, а во-вторых...
      Девушка остановила его движением руки.
      - Ничего не надо! Мне здесь хорошо. Принеси мне только голову Симона Легро, и ты сделаешь мне самый дорогой на свете подарок.
      Жиля покоробили кровожадные нотки в ее голосе, но он не подал виду. Наверное, не сладко приходилось Дезире в прислугах у Легро, если она требует такой платы.
      - Я сделаю все, что могу, чтобы ты осталась довольна. А теперь покажи мне дорогу, я сам поведу этих несчастных.
      - Нет, - воспротивился Финнеган. - Лучше пойдем мы с Понго. Если, не дай Бог, кто увидит тебя в компании с покойниками, снова все окажется под угрозой. И потом, признаюсь, меня мучит любопытство. Хочу увидеть сам, что будет делать папалой.
      - Тогда и я с вами, - сказала Дезире. - Старик Прюдан вас не знает, а меня знает хорошо.
      Через полчаса Понго выводил за пределы плантации повозку, в которой сидело шестеро живых покойников. Когда они исчезли из виду, Жилю показалось, что у него свалился тяжкий камень с сердца. Ночной воздух стал вдруг прохладней, звезды ярче, а запах свежевспаханной земли - острее. Окунувшись в мутные воды самой черной магии, заглянув в приоткрытые ворота ада, Турнемин чувствовал себя разбитым от усталости и вместе с тем удивительно живым, свободным под небом Всевышнего, с чьей помощью удалось только что победить силы тьмы...
      Вернувшись в дом, он увидел Жюдит. Бледная и встревоженная, она стояла на верху лестницы, закутавшись в белый пеньюар, словно привидение: волосы свободно рассыпались по плечам, в руке свеча, будто ангел-хранитель, оберегающий его в темноте.
      И Жиль пошел на трепетный огонек, как выходит путник из длинного туннеля на дневной свет.
      - Иди ко мне, - шепнул он, сжимая в объятиях хрупкое благоухающее тело. - Иди! Все кончено... Вы получили право жить.
      Но напряжение этих дней оказалось чрезмерным для молодой женщины. В спальню Турнемин внес уже бесчувственную Жюдит.
      СМЕРТЬ БЕЛОЙ КОБЫЛЫ
      Сидя боком на краю слухового окошка, каких было множество на черепичной крыше его дома, Жиль внимательно разглядывал в подзорную трубу окрестности "Верхних Саванн", особенно часто обращая взор к заросшим лесом землям позади лужайки-кладбища, что лежали у самого подножия холма.
      Они принадлежали правительству, которое никак их не использовало, и Жиль подумывал их купить. Он собирался увеличить свое поместье и, следуя советам Жеральда де Ла Валле, засадить его кофе. По мнению владельца "Трех рек", кофе для Санто-Доминго - культура будущего, пока же короли индиго и сахарного тростника посматривали на нее с презрением. На высоких землях зерно получалось крупным, а когда его поджаривали, приобретало прекрасный светло-коричневый цвет и изумительный аромат, и Жилю очень нравилась идея посадить его на этих залитых солнцем участках. Однако, в этом случае, надо было торопиться: прежде чем молодые растения начнут приносить плоды, пройдет четыре года, а ведь сначала придется расчистить поля от леса...
      Хозяин "Верхних Саванн" даже заулыбался от этих мыслей. Ему все больше и больше нравилось быть плантатором, и теперь, когда нависавшая над поместьем угроза ушла в прошлое - с тех пор минуло уже два месяца, - он по-настоящему увлекся земледелием, каждый день у него рождались новые планы.
      Теперь он решил больше не сажать индиго, поскольку эта культура давала все меньше и меньше прибыли. Плантаций индиго на Санто-Доминго было более чем достаточно, и французский рынок - единственный официально разрешенный для них рынок сбыта - уже насытился. Зато табак, который он собирался выращивать в Виргинии на берегах Роанока, обещал большую выгоду, а потому Жиль собирался, как только "Кречет" покинет док, где он стоял на ремонте, отправиться на соседнюю Кубу за посадочным материалом, чтобы заменить на полях индиго. А пока новые культуры будут набирать силу, Турнемин собирался получать прибыль от расширенных плантаций хлопчатника - им в основном занимался Пьер Готье.
      Привыкнув к скупости суровой бретонской земли, молодой человек не переставал удивляться поразительному плодородию полей на краю света. Он полюбил этот край.., и, похоже одну из его обитательниц - Мари Верне, дочь канатчика из Порт-Марго. Жиль уже решил про себя, что лишит "Верхние Саванны" части хлопковых полей, чтобы у Пьера была собственная плантация.
      Тем более нужно постараться расширить поместье...
      Было раннее утро. Жилю нравилось это время суток. Время от времени он, как сегодня, поднимался на самую крышу дома, чтобы полюбоваться первыми розовыми рассветными лучами, скользящими по его землям. Потом он спускался к завтраку: запах свежего хлеба, кофе и яичницы с ветчиной постепенно поднимался вверх и добирался до него.
      Чаще всего Жиль завтракал один. Жюдит вообще ела мало: кофе и фрукты и сразу же уезжала на ежедневную верховую прогулку - она совершала ее очень рано, чтобы посвятить остаток времени домашнему хозяйству, во всяком случае тому, что входило в ее компетенцию: она заказывала меню, решала, что нужно купить, следила, чтобы дом содержался в порядке и еды было в достатке, занималась благотворительностью по отношению к нуждающимся в округе, проверяла работы, связанные с шитьем, ковроткачеством и тому подобное... Мадалена в этот ранний час обычно ходила в церковь, чаще всего одна, потому что, несмотря на усилия Финнегана, здоровье ее матери не улучшалось. Анну Готье словно пожирала изнутри болезнь, скорее всего это была ностальгия: Жиль подозревал, что она не любила Санто-Доминго и жалела о покинутом Лаюнондэ: впрочем, то всего лишь предположение - молчаливая женщина никогда ничего о себе не говорила. Где хорошо ее детям, там и ей хорошо, считала она.
      С тех пор, как открылась любовь Финнегана к Мадалене, Жиль ни разу не пробовал поговорить с девушкой наедине, хотя ее ежедневные одинокие походы к часовне на берегу Лембе представляли для него большой соблазн. Он знал, что, несмотря на их дружбу, врач исподтишка наблюдает за ним, и к тому же боялся, что, оставшись наедине с Мадаленой, не сумеет совладать со своей страстью. Его словно мучил голод, ставший со временем болезненным, и часы, проведенные в спальне Жюдит, не утоляли его.
      Он попытался перевести свою страсть исключительно в духовное русло: Мадалена - ангел чистоты, говорил он себе, кто же обнимает ангелов - им поклоняются. Но, к сожалению, у этого ангела были шелковистые светлые волосы, нежная персиковая кожа, вызывающе упругая грудь, а бедра такие, что, когда Жиль видел их колыхание, ему хотелось броситься на девушку и взять ее силой. Порой, просыпаясь утром, он сам стыдился своих снов. Ангел представал в них обнаженной вакханкой, извивавшейся под его ласками, отдававшейся ему бесстыдно и самозабвенно. В такие моменты он старался сам избегать Мадалены: она была для него вечным искушением и неразрешимой проблемой. Он даже стал подумывать, не отослать ли девушку с матерью обратно во Францию, невозможно жить все время рядом с этим нежным орудием пыток. Наверное, ему удастся забыть Мадалену, если она будет далеко, но как сказать Пьеру, что он должен расстаться с двумя самыми горячо любимыми женщинами? Кроме того, сказать по правде, у него и самого не хватало духу позволить Мадалене покинуть поместье...
      Запах кофе становился все сильнее и сильнее, и Жиль было сложил свою трубу, но тут увидел через круглое окошко грациозный женский силуэт на Вивиане. На эту картину стоило полюбоваться: Жюдит была великолепной наездницей, а ее изящная фигурка, увенчанная копной красно-золотых волос, отчетливо вырисовывалась на фоне густой зелени и белого крупа лошади и могла порадовать глаз самого придирчивого критика. Кобыла шла красивой рысью по дороге, ведущей к часовне Лембе и к Порт-Марго.
      Ничто не предвещало трагедии. В тот самый момент, когда Мадалена на ослике показалась под зелеными кронами эвкалиптов, кобыла вдруг встала на дыбы, закусила удила и прыгнула прямо на девушку, подняв копытами целое облако красной пыли.
      Вскрикнув от ужаса. Жиль выпустил из рук подзорную трубу, бросился к лестнице и вмиг очутился на улице. Купидон как раз вел в конюшню Мерлина он прогуливал его вокруг полей индиго. Хозяин буквально взлетел на неоседланного жеребца и, отчаянно колотя его каблуками, поскакал по дороге.
      Он в мгновение ока домчался до места трагических событий. Мадалена лежала на том самом месте, где, когда Жиль наблюдал с крыши, клубилась красная пыль, а рядом преспокойно щипал травку осел. Жюдит с кобылой исчезла. Лишь были видны в пыли следы копыт.
      Спрыгнув с лошади. Жиль подбежал к девушке и обнял ее. Она была бледна, но дышала. Обезумев от страха за Мадалену, Турнемин искал глазе ми кого-нибудь, кто мог бы помочь, увидел негритенка - помощника Понго, он срезал траву под деревьями, и позвал:
      - Малыш Жано!
      Мальчик подбежал, глаза у него стали круглыми, когда он увидел лежащую на земле девушку с кровью на лбу.
      - Что сьючаться? Мадемуазей умийать?
      - Нет, не умерла, но может умереть. Беги в больницу! Приведи доктора Финнегана. Знаешь доктора Финнегана?
      - Да, господина! Майиш Жано знать доктой!
      Очень хойоший доктой...
      - Ну так беги скорее! Девушка сильно больна.
      Мальчик пулей полетел к больнице, а безутешный Жиль все старался привести Мадалену в чувство. Оставив ее на минуту, он намочил носовой платок в оросительной канаве соседнего хлопкового поля, вытер кровь со лба, прижал платок к ране и, не в силах больше сдерживаться, стал отогревать поцелуями белые холодные губы - им владели печаль и ярость. Он собственными глазами видел, как Жюдит направила кобылу на девушку. Она хотела убить ее.., а может, убила. И он поклялся, что, если Мадалена умрет, Жюдит ждет та же участь. Он задушит ее собственными руками, гнусную убийцу, порешившую уже старую Розенну, но избежавшую заслуженной кары потому, что ее тело умело заставить его забыть о многом.
      Стоя на одном колене. Жиль держал девушку в объятиях и старался согреть ей то руки, то лицо. Так и застал его Финнеган и посмотрел на Друга без особой приязни.
      - Странный способ заботиться о раненом, - зло буркнул он. - Ты что, не мог положить ее на свою лошадь и привезти в больницу, вместо того, чтобы оставлять валяться в пыли, посылая за мной мальчика?
      - Мне и в голову не пришло. Я был сам не свой... Умоляю, скажи, что она будет жить.
      - Что произошло?
      - Это Жюдит!
      - Жюдит?
      - Да... Я как раз был на чердаке и смотрел в окошко, так что сам все видел. Мадалена на ослике возвращалась из церкви, а Жюдит бросила на нее Вивиану. Сбила ее на землю и исчезла...
      Встав возле девушки на колени, Финнеган с большой нежностью ощупал рану, мало-помалу перестававшую кровоточить, посчитал пульс и вытащил из кармана пузырек с нашатырем.
      - Зачем ей это? - спросил он.
      - Зачем? Но она же ее ненавидит.., потому Что знает, что я ее люблю, вот и хотела избавиться от Мадалены, как уже избавилась от моей кормилицы. Она сумасшедшая! Убийца и...
      - Замолчи!
      Жиль в изумлении замолк, потом спросил:
      - Что ты сказал?
      - Я сказал, чтобы ты замолчал. Много я слышал глупостей в своей жизни, но такой - еще ни разу! Жюдит убийца? Да кто в это поверит?..
      - Говорю же, я сам видел! Видел, как она бросила кобылу на Мадалену, она хотела ее убить.
      - Странный способ убийства! Скорее всего, кобыла чего-то испугалась, змеи, например. Ты из своего окошка ее не мог разглядеть. И никого она не убила. Видишь, Мадалена приходит в себя. Надо отнести ее в дом. Я уже попросил, чтобы доставили сюда носилки...
      - Это Бог вмешался, потому и не убила. Кстати, видишь, она же сразу скрылась. Она не могла знать, злодейка, что я вижу все из окна...
      Финнеган вдруг вскочил на ноги, схватил Жиля за грудки и подтянул совсем близко к своему побагровевшему лицу.
      - Значит, видел, говоришь? Видел, как кобыла Жюдит взбесилась... Именно это, вероятно, произошло, по той или иной причине! Но тебя устраивает мысль, что твоя жена хотела убить Мадалену, так можно целовать девушку сколько угодно, хотя поцелуями в чувство не приведешь. А Жюдит, значит, ускакала? И тебе даже не пришло в голову, что твоя супруга, возможно, лежит с разбитой головой под какой-нибудь пальмой, о которую ударила ее взбесившаяся лошадь? Или, может, это тоже тебя устраивает?
      - Да как ты смеешь?
      - Смею. Ты еще не то услышишь.
      - Не надо, Лайам.., вам его не убедить.
      Голос, ответивший Финнегану, принадлежал самой Жюдит. Молодая женщина, слегка прихрамывая, только что появилась под эвкалиптами. Она вся была в пыли, а сквозь разорванный рукав амазонки сочилась кровь. Казалось, у нее подкашивались ноги, Финнеган, забыв о Жиле, бросился поддержать ее.
      - Жюдит! Вы ранены... Где ваша кобыла?
      Женщина указала здоровой рукой на туннель из зелени, а из глаз ее хлынули слезы, оставляя на запыленных щеках красные полосы.
      - Там, чуть дальше... Со сломанным хребтом.
      Она бросилась с утеса. Вивиана обезумела, я спаслась лишь потому, что вылетела из седла. Бедняжка! Я.., я так ее любила, знаете?
      - Как это произошло? - спросил Жиль, все же довольно подозрительно.
      Черные глаза Жюдит облили его невыразимым презрением.
      - Здесь не было змеи. А потому разве не вам лучше всех известно, что тут произошло? Я хотела, как вы сами сказали, убить эту курицу! Идите же к ней. Вон она закудахтала. Вас требует...
      А обо мне можете больше не беспокоиться: я уступаю ей место. Предавайтесь радостям сельской любви.
      - Жюдит! - сказал Финнеган. - Я должен вас перевязать... Давайте я отнесу вас в вашу комнату. Надо осмотреть вашу руку, а вы едва стоите.
      - Я сама дойду, дорогой доктор, если только вы меня поддержите. Надеюсь, вас не посетила мысль уложить меня на носилки рядом с этой девкой?
      Пришедшую в себя Мадалену унесли на носилках, а Жюдит, опираясь на руку Финнегана, пошла к дому, не удостоив супруга ни единым взглядом. Тот не знал, что и думать. Он же сам видел! Может, все дальнейшее только хитрость?
      Жюдит вполне могла загнать Вивиану и раниться сама.
      Жиль в задумчивости сел на лошадь и тут увидел Понго - прознав о сразу двух происшествиях, тот прибежал ему на помощь. Турнемин вкратце объяснил индейцу, что случилось, и протянул ему руку.
      - Садись сзади! - сказал он. - Поехали взглянем на кобылу...
      Как и сказала Жюдит, Вивиана лежала мертвой - она свалилась с трехметровой высоты и сломала хребет. У Жиля сжалось сердце при виде прекрасного животного, он дал возможность Понго осмотреть кобылу.
      - Погляди, нет ли чего, что могло заставить ее закусить удила? Может, след от шпоры? - попросил он, все еще цепляясь за мысль, что его жена специально все подстроила.
      Осмотр длился недолго. Не прошло и нескольких минут, как Понго снова вернулся к Жилю, стоявшему в тени большой сосны.
      - И что?
      - Нет шпора, ничего.., но странная рана на ухо, как след от пуля.
      - От пули? Но я видел, как она вздыбилась, а выстрела никакого не слышал.
      Индеец задумался, а потом сказал:
      - Твоя может сказать, где стоять лошадь, когда подниматься на дыбы?
      - Да... Как раз возле того куста, за которым начинается сад Пьера.
      Понго кивнул - вижу, мол.
      - Наша возвращаться, - сказал он.
      Мадалена была ранена неопасно, так чуть позже ледяным тоном объяснил Жилю Финнеган.
      Кобыла ударила осла, а тот сбросил девушку и она ударилась о ствол кокосовой пальмы, потеряла сознание. Она просто сильно испугалась, дня через два-три полностью оправится, может быть, на лбу только останется небольшой шрам.
      - А Жюдит? - спросил Жиль.
      Финнеган бросил на него злой взгляд.
      - Слава Богу, хоть вспомнил! С рукой все в порядке или почти все, но у нее сломано ребро... не представляю, как можно специально сделать такое, добавил он, предвосхищая ход мыслей Турнемина. - И потом, умерла ее кобыла, это печалит ее куда больше, чем собственные раны.
      - Не понимаю. Ничего не понимаю...
      - А почему? Да потому что, говорят тебе, перестань цепляться за то, что якобы видел собственными глазами.., или вообразил, что видел!
      Уверяю тебя, Жюдит тут ни при чем: происшествие чуть не стоило ей жизни и обошлось куда дороже, чем Мадалене.
      - Ты, конечно, прав, но Жюдит способна на все! Ты же понятия не имеешь о нашей жизни с тех пор, как мы с ней встретились. Это странная женщина, взрывная и скрытная, с очень неустойчивой психикой...
      - А у кого она останется устойчивой, если его закопать живьем в землю? - вступился за Жюдит врач, которому был известен этот эпизод. - А ты не слишком-то с ней ласков...
      - Ей это и не нужно. И даже если сегодня она не виновата, не забывай о смерти Розенны.
      - Да, ты недавно упоминал о ней. Что это за история?
      Жиль в нескольких словах описал, что случилось одним ранним утром на берегах реки Гарлем и как постепенно скопились улики против Жюдит. Финнеган выслушал его не перебивая, но когда Жиль замолчал, посмотрел на друга с откровенной жалостью.
      - Пращой, говоришь? И ты действительно думаешь, что Жюдит стала бы пользоваться пращой?
      - А почему бы нет? Она росла полудикаркой с двумя мальчишками, те были настоящие дикари. Нет на свете мальчишки в бретонских, нормандских, пикардийских дюнах или где еще, который не умел бы обращаться с пращой...
      - Почему бы не научиться и девочке, в самом-то деле? Тем более если она дочь бедного крестьянина из Обервилье, и ей приходилось стрелять по птицам и отцовский урожай оберегала, и навар к ужину добывала.
      - Что ты хочешь сказать?
      - Один раз я возвращался утром из поселка рыбаков, где принимал роды, и увидел горничную твоей жены: так вот, она развлекалась, сбивая кокосовые орехи из пращи. Тогда мне это показалось невинной забавой, но, оказывается, эта забава проливает свет на твою историю...
      Он замолчал, потому что к ним стремительным шагом подошел Понго. В руке индеец сжимал два острых камешка.
      - Находить это около поваленное дерево за изгородь. Кто-то влезть на ствол и кидать камни. Рана на ухо белая кобыла от камень, не от пуля...
      Жиль побледнел как полотно. Он машинально сжал в ладони камешки. Фаншон! Так, значит, Фаншон убила Розенну? И пыталась убить и Жюдит и Мадалену! Прозрение было горьким, но еще больше Жиля мучила мысль, что он так долго обвинял ни в чем не повинную Жюдит, на которую он вообще после истории с Фоли-Ришелье готов был взвалить все мыслимые и немыслимые преступления.
      Горькие слова Финнегана прервали воцарившееся молчание:
      - Неужели так тяжело признавать свои ошибки?
      Жиль взглянул на ирландца, потом на индейца и тяжело вздохнул.
      - Пошли со мной, - сказал он друзьям.
      Вытянувшись в кресле возле открытого окна, Жюдит смотрела на окутанное прозрачной дымкой море цвета индиго. Несмотря на настояния врача, она встала с постели - не хотела чувствовать себя более больной, чем была. И потом, полусидя в кресле, ей было легче дышать, чем лежа в кровати. Финнеган туго перебинтовал ее, и ребро почти не причиняло женщине боли, смазанная целебным бальзамом рана на руке совсем перестала гореть, но Жюдит все же внимательно прислушивалась к себе, к каждому уколу или неприятному ощущению. Счастье еще, что сильнейший удар при падении не вызвал немедленного кровотечения и не унес ее надежду дать "Верхним Саваннам" наследника.
      Этот ребенок у нее в чреве был ее тайным оружием против Мадалены Жюдит каждую минуту боялась, что та отберет у нее Жиля - оружием, о котором знали лишь они с Финнеганом, но молодая женщина строго запретила врачу рассказывать о ее беременности мужу. Она собиралась воспользоваться этим оружием лишь в самом крайнем случае: Жюдит со звериной чуткостью понимала, что приближаются какие-то важные события, что-то должно произойти...